Текст книги "Гуру и зомби"

22

Вставать или нет?.. Гера отрывает голову от подушки и прищуривается, чтобы издалека разглядеть зеленые цифры на часах видика. Девять ноль семь. Софа умотала в свой офис, а ему еще рано.

Не на работу надо – он, слава богу, освободился от служебных пут.

«Герочка, у вас тут ошибочка, переделайте, пожалуйста… Вас вчера нигде не могли найти… Заболели?..»

Как же надоела начальница со своим участием! Терпела его неявки только ради отца. Какая-то старорежимная у них связь… Учились вместе, на байдарках ходили… Ни одна копейка тут не замешана.

«Герочка, мы придержим место, если надумаете к нам вернуться».

Заботится, как мать… От этого еще паршивее.

Повернувшись к стене, Гера закрывает глаза, чтобы если не уснуть, так хоть успокоиться. Представил, как поднимается по лестнице на третий этаж Дома художника и здоровается с Нестором. Тот, как сикстинская матрона, всегда смотрит прямо в лицо с мамашиной картины.

Зал открывается в десять, но народ подвалит не раньше полудня. Дотерплю, а то неудобно так часто торчать там в одиночку.

Без Нестора в Москве Гере всегда не по себе. Если б гуру отправился работать, тогда можно бы полететь за ним. Хоть на край света. Но даже у Капки не удалось выведать, где он. Секретит мымра. Или сама не знает?

Черт, спросонья забыл: выставка-то закрывается. Сегодня будет ясно, раскупили или нет работы из серии с Нестором. Если хоть одна осталась, то надо приехать раньше отца и упаковать ее отдельно от остальных. Взять себе Нестора – и никуда не надо будет тащиться, чтобы с ним повидаться.

Гера окончательно просыпается под прохладным душем и, растираясь полотенцем, убеждает себя, что это будет не воровство – присвоить всего одного Нестора. От спонсора вчера приезжали и забрали пару выбранных им полотен. Дар художницы. Пристроит где-нибудь на лестнице в своем банке, хорошо, если в освещенном месте, – повесит как медаль, чтобы при случае представляться меценатом. Теперешняя мода.

Другие картины, свернутые в тяжелую тубу, присоединятся к тем, что уже заперты в кладовке тесной отцовской квартиры и ждут. Чего ждут?

Проблема будет с башней из кубов, с ротой бутылок, обклеенных разноцветными «цайтструктурами». Куда их девать? Бардак…

Стащу Нестора. Никто и не заметит пропажи.

Может, станет не так хреново…

Медитировать, глядя в глаза гуру…

В спешке Гера забывает принять таблетку, которая целый день держит на замке его недовольство, раздражение, злость. Они появлялись без причины, при любом контакте с посторонними – людьми, предметами, даже с дождем, снегом или ветром. Без лекарства и Софина футболка, распяленная на стуле, могла привести его в бешенство. Но сейчас все в доме идеально.

И в дороге на кокон, в котором прятался Гера, никто не посягнул.

Он покупает входной билет и, перемахивая через ступеньки, влетает на третий этаж, в зал.

Опоздал. Экспозицию уже смахнули, а отец, кивнув ему, мол, помогай, продолжает снимать с подрамника большой бесчеловечный холст. Без Нестора.

Гера оглядывается. В углу, лицом к стене, словно виноватые, стоят одна за другой Верины картины.

Последнюю, предпоследнюю можно проверить, не нарушая стопку, но потом – Гера знал по опыту – их не удержать. Начнут валиться, еще порвешь… Тогда уж точно украдкой Нестора не умыкнуть.

Как же тянет разбросать эту кучу!

Гера сцепляет задрожавшие руки, глубоко вдыхает, топчется на месте и отправляется искать второй гвоздодер.

Судорожно снимая холсты с ненужных ему картин, он не забывает следить за отцом. Нет, Нестор никому пока не попался.

Когда очередь в углу уменьшилась наполовину, Гера нервно перебрал-таки оставшиеся полотна. Нестора там не было.

– Где остальные? – еле двигая пересохшими губами, спрашивает он у отца.

Алексей моментально отрывается от подрамника. Угроза… В голосе сына слышит надвигающееся бешенство.

О чем речь? Некогда выяснять.

За годы и годы нянчанья с Герой он шкурой научился узнавать симптомы его болезни.

Не размышляя, Алексей освобождает обе руки, задирает свой свитер аж до подбородка, выхватывает из нагрудного рубашечного кармана плоскую коробку с отделениями для разных таблеток. Скорая помощь сыну всегда у отца под рукой.

Побелевшее, искаженное гневом лицо, глаза, стреляющие ненавистью… Нет времени спросить, принимал ли он прописанное лекарство.

Выбрав самый безвредный из назначенных психиатром транквилизаторов, Алексей как можно спокойнее протягивает его сыну.

– Остальные картины – где? – рычит Гера, отталкивая отцовскую заботу.

Видно, как с каждой секундой напрягается его тело. Пропущен момент, когда можно было бы приобнять его за плечи, да просто дотронуться до дрожащих пальцев… От напряжения вибрирует уже все его тело. С электричеством проще: надел резиновые перчатки, безопасную обувь – и устраняй беду, а как заземлиться от единственного ребенка…

Ребенка…

Сил уже не хватит, чтобы впихнуть снадобье ему в рот.

Соображай, соображай!

Алексей делает шаг в сторону, чтобы порвать нервную дугу, которая чуть не свела его с сыном в рукопашной схватке, и оглядывается. У дверей на стуле дремлет безобидная седая старушка в музейной униформе. Как громоотвод – годится.

– Скажите, пожалуйста, сегодня утром кто-нибудь приходил за картинами? – громко спрашивает Алексей, почти кричит, чтобы было слышно и Гере, от которого он почти что сбежал.

– Я, молодой человек, не глухая, – не меняя расслабленной позы, огрызается смотрительница.

Совсем не испугалась, что ее застукали во время дежурства за неположенным занятием. Может, правда, в старости нет такой уж большой разницы между бодрствованием и сном… Во всяком случае в ответ на расспросы Алексея бабулька смогла подробно описать покупательницу, которая явилась раньше всех, заплатила наличными и сразу забрала всю серию картин, висевших напротив входа.

– Странная барышня. Вся в черном. Кожаные брюки и куртка с заклепками, ботинки на шнуровке, вязаная шапка на лоб надвинута, а лицо… – Смотрительница посмотрела сперва на Геру, хмуро ее слушающего, потом на Алексея. – В общем, одета по-молодежному… – снова скосила она взгляд на Геру. – Но морщины-то никуда не денешь… Неухоженная женщина. – Она поднесла обе руки к своему лицу и подушечками пальцев легонько постучала по сеточкам морщин вокруг глаз и в уголках губ. Без слов сказала: не то что я.

По тому, как Гера ссутулился, поник, Алексей сообразил, что пик раздражения миновал, а до следующего какое-то время еще есть. Он молча протянул сыну таблетку, которую тот проглотил почти машинально.

Да он в ступоре… Бедняга. Зачем-то ему понадобились эти картины… Спросить? Нет, пока лекарство не подействовало, лучше его не трогать. Страдает, что не может получить то, что хочет, а сам даже не сосредоточился на описании покупательницы.

Где теперь искать эти картины!

Какого черта Вера живописала своего Нестора!

Каждый ее приезд – только новые проблемы! Никакой помощи…

Среди близких и даже дальних знакомых Алексея никто и отдаленно не напоминал описанную мадам. А есть ли кто похожий в Герином окружении, он не имел представления. Под страхом смерти, своей смерти, сын запретил приближаться к Нестору и иже с ним.

– Пошли найдем бухгалтера. Может, у него есть адрес или хотя бы фамилия. А она что, сама их все вниз стащила? – Алексей снова поворачивается к смотрительнице.

– Почему сама? Тут все налажено. Есть специальная служба. И снимут, и повесят, и отвезут, куда скажете. Если, конечно, не экономить…

Губы старушки надменно искривились, сделав ее и так поношенное лицо совсем древним. Обычная русская история: нищие первыми презирают чужую бедность. В другой раз Алексей не спустил бы, но сейчас – не до обид. Чем угодно отвлечь Геру… Надо помочь ему отыскать пропажу…

В бухгалтерии никаких данных о покупательнице не было. Подпись в денежной ведомости – невнятный росчерк, отмах от назойливых формалистов… Хм, да это же имейловская «собака»!

Шутница…

В частной фирме тоже следов не осталось. Шофер, что отвозил груз, уехал к другому заказчику.

– Звоните сюда, может, когда и застанете… – ответил диспетчер после того, как Алексей слегка раскошелился. – Скажет, если адрес не забыл.

23

Нестор не намечал, сколько он проживет в Амели-сюр-Мер. День, неделю, месяц… Декабрь далеко. Есть время до начала нового семестра в его собственном, ни на что другое не похожем наивысшем учебном заведении.

Сколько захочется, столько и побуду на отшибе. Не ставишь же будильник перед тем, как лечь в теплую пенную ванну.

Потакать своим желаниям, следя лишь за тем, чтобы они не были разрушительными… Не попадать в зависимость от своеволия внешнего мира… Примерно это нужно Нестору, чтобы всласть думать, то есть работать и отдыхать одновременно. И трудно, и приятно…

Сочная жизнь – это когда все расширяешь и расширяешь амплитуду мыслительного процесса. Империализм конструктивного принципа. Напряжение между противоположными полюсами усиливает мах маятника. На одном конце – добро, на другом – зло. И ни в коем случае не допускать сквозняк – вроде того, что устроила ему неуместная Вера.

Прилетев в Бордо, Нестор прямо в аэропорту арендовал легкую в управлении «тойоту». В России он не держал на виду ничего пафосного, чтобы не приковывать к себе криминальное внимание, и здесь автоматически состорожничал.

Чтобы не отвлекаться, не меняет удобных привычек. Еще, например, он никогда не врет. Не из каких-либо моральных принципов, а лишь бы не напрягаться. Того и гляди, лажанешься, если забудешь, кому что присочинил. Неудобство…

По дороге заехал на рынок в Монталиве, собираясь прямо там, на открытом воздухе за деревянным столом, ублажить себя дюжиной свежих устриц. Но только вылез из машины, тут же озяб. Да еще нудноватая ноябрьская морось, которую приходилось смахивать дворниками с лица авто, вдруг приударяет за спешившимся водителем. Струйка воды затекает за воротник, когда он бежит до навеса, и неприятно холодит спину, пока не скатывается в трусы и там не согревается.

Ладно, устрицы возьму с собой, съем дома на ленч, а поужинаю рядом, в «Соснах».

Без раздражения Нестор тут же перестраивается. Давно понял, что негибкие планы – это сито, которое частенько отсеивает непредсказуемые возможности, то и дело проплывающие в бытийном потоке. Для обретения самостоянья стоит пожить под лозунгом: мир ловил меня, но не поймал. Не навсегда. Долго лавировать не стоит – того и гляди, окажешься на обочине. И энергия либо совсем не будет пополняться, либо придется питаться отбросами. Идеал для мудрого гедониста: опять два полюса. Полное одиночество и полное включение в гущу всеобщего существования.

В квартире тепло: сосед-немец не забыл, включил отопление. Пунктуальный. Удобно.

Остается открыть ставни, чтобы впустить дневной свет, вывести в общий холл два велосипеда, свой и жены одеть кровать в свежее белье из шкафа, и расконсервирование берлоги закончено.

Полдень. Аппетит от такой легкой работы еще не разыгрался. Дочитать, что ли, книжку?

Кресло к окну, очки на нос, темно-синий томик – в руки. Отлично, закладка не выпала. Самолет приземлился на интересном месте: Бонапарт, только-только назначенный командующим армией, вызывает в ставку командиров дивизий. Андрэ Массена, Пьер-Франсуа-Шарль Ожеро, Жан-Матье-Филибер Серюрье и Амедей-Эммануэль Лагарп являются одновременно. Огромные, широкоплечие, один другого больше. Входят, не снимая шляп, украшенных трехцветными перьями. Бонапарт тоже в шляпе. Он вежливо, но сухо, официально предлагает генералам сесть. В начале беседы Бонапарт вдруг снимает свою шляпу, и приглашенные следуют его примеру. Немного погодя, однако, хозяин кабинета надевает шляпу и при этом так глядит на собеседников, что ни один из них даже не пытается протянуть руку к своей треуголке. Так до конца аудиенции и сидят с непокрытыми головами. А выйдя от Бонапарта, Массена бормочет: «Ну, нагнал же на меня страху этот малый».

Ясно, что все дело – в шляпе… С предметами надо умело работать. Укреплять харизму всеми подручными средствами.

Захотелось проветриться.

Нестор вешает пакет с купленными устрицами на крючок, привинченный к стене холодной террасы, надевает желтый непромокаемый плащ, резиновые сапоги – в таком одеянии местные рыбаки собирают мидии во время отлива – и выходит под дождь.

Налево, к океану? Или сперва заглянуть в ресторан? Вне сезона. Расписание работы могут поменять…

И точно, сегодня они закрываются в четыре.

Дама, управляющая заведением, по-европейски, не претендуя на близость, интересуется делами, спрашивает про здоровье, не приедет ли жена… И не задает автоматического вопроса про детей. Помнит, что их у гостя вроде бы нет.

Да и Нестор тоже многое о ней знает. Когда он присматривал и покупал квартирку, то рестораном с гостиницей владел еще ее отец. Старик два года назад умер, взрослые дети не смогли полюбовно поделить наследство. Брат давно обитал в Париже, ему срочно понадобилось обратить свои полресторана в денежки, которых сестра выплатить не смогла. Пришлось продать дом и бизнес постороннему человеку, а она из совладелицы превратилась в нанятую работницу.

Ее худоба, ее памятливость, внимание к деталям напомнили Нестору Капитолину. То и дело нечаянно выяснялось, что та тоже почти про каждую слушательницу знает что-нибудь неожиданное. Но в чем-то две женщины были тревожно различны, даже противоположны…

В чем?

Чтобы на воле обдумать кольнувший сознание вопрос, Нестор резервирует столик возле камина, пообещав вернуться через полчаса-час, и отправляется к океану. Поздороваться с ним, пообщаться, кое-что уразуметь.

Несильный дождь, низкое серое небо, и никого на мили вокруг. Неяростный, ритмичный плеск волн, как метроном, стройнит мысли.

Так в чем? В чем разнятся эти чужие, чуждые ему женщины?

От информированности здешней дамы идет теплота, забота… Капитолина же добывает и заначивает все сведения с какой-то своей, по-видимому, недоброй целью… Примерно так предусмотрительные чиновники всех рангов собирают досье на коллег, чтобы при случае использовать их промахи для строительства своей карьеры. Власть так завоевывают.

И Капитолина хочет власти над ним?

Многое она уже прибрала к рукам…

Слишком многое?

Взгляд Нестора упирается в дамбу. Огромные валуны ограждают их небольшой поселок от океана, который с тупой и беспощадной медлительностью надвигается на сушу. Скорость его движения на виду, вычисляется по каменным немецким дотам, которые в сороковых построили далеко от океана, на берегу, а теперь они ушли под воду и оголяются, лишь когда океан отступает до линии наибольшего отлива.

Прошлым летом еще обсуждалось, продлят ли дамбу до соседнего кемпинга, но вот уже сколько месяцев прошло – а ни одного камня не добавили. Пары метров не хватило, чтобы защитить соседскую виллу, построенную на отшибе. Лет десять тому назад ее прикупил канадец, торгующий французским вином. Тогда его дом стоял далеко от обрыва, да еще недобросовестный или просто незнающий продавец уверил покупателя, что новая дамба защитит и его собственность. Глядя, как резво прибывают многотонки и вываливают свой груз на берег океана, бизнесмен заплатил за дом, сделал капитальный ремонт, то есть почти вдвое увеличил стоимость своей недвижимости. Жил – не тужил…

Но муниципальные деньги кончились, и вот скоро его вилла повиснет над обрывом и сверзится вниз. Осталось каких-нибудь двадцать метров…

Хватит думать про чужих. А у него самого есть дамба, защищающая от вторжения?

Нет, на голодный желудок все кажется хуже, чем есть! К черту Капу и ее интриги! Что она может мне сделать? Ни-че-го.

Нестор отворачивается от стихии и упруго шагает к «Соснам», предвкушая сушь, треск дров в камине и обдумывая, что заказать: рыбу с белым вином или оленину с бордо? Очень пожрать хочется.

Мобильник Нестор включает лишь вечером, когда уже нагулялся, пропитался океаническими ионами, снова проголодался и специальным ножом, как ключом, начал вскрывать раковины устриц – пальцы сами помнят, куда ткнуть, чтобы сломать их природное сопротивление. Похожий навык нужен и для людей, для каждого типа – свой.

Звонок. На экранчике – Капитолина. Ответить или ну ее? Хотя… Зря беспокоить не будет – выдрессирована. Ладно, послушаю, что наша мымрочка прокукарекает. Рассвет обеспечивать совсем не обязательно…

Нестор без спешки моет руки, промокает все капли большим куском бумажного полотенца и только потом нажимает на кнопку.

Капитолина терпеливая, дождалась.

Выгодное выступление в Вене.

Бывшая… гм, слушательница купила там дом, пожила-пожила и соскучилась. Набралось три десятка таких же русских богатеев, как она, которые управляют своим нехилым бизнесом из спокойного уголка Европы.

Капа очень уж напирает. Приманки и правда соблазнительные: гостиница «Бристоль», пять звезд, пять тысяч за одну часовую лекцию, выставка раннего Кокошки в Нижнем Бельведере.

А, всех денег не заработаешь…

– Пожалуй, отка… – говорит в трубку Нестор и тут вспоминает, что в прежней жизни был он в Вене.

Пятнадцать лет назад его позвали поработать в венской школе практической философии. Оплатили дорогу, поселили в пансионе «Ридль», где вполне съедобная хозяйка-венгерка сама приносила в комнату завтрак. Тогда бедных освобожденных русских все опекали. А тут еще обстрел Белого дома…

Боязно было везти домой тысячу швейцарских франков, которые перед этим заработал в Цюрихском университете. Посоветовался с одним «психотехником», тот сопроводил в банк, где долго что-то объясняли на местном наречии… Часть комментариев психотехник, кое-как говоривший по-русски, перевел Нестору на английский… В общем, вышло, что гражданин России может положить деньги только на такой странный счет, где не нарастают проценты. Или что-то вроде того… Но лучше так, чем потерять кровные в революционной Москве. И Нестор, не особо вникая, подписал бумаги.

Несгораемая заначка как-никак давала моральное утешение. А вскоре он стал зарабатывать не только дома и отмахивался от воспоминаний про эту ничтожную сумму. Забыл упомянуть о ней своему парижскому поверенному, а потом убедил себя, что держит деньги в двух корзинах. Неприятную, беспокоящую информацию про условия хранения отодвигал с освещенной сцены своей жизни за ее кулисы. Примерно так же, как мысли о далекой дочери. Вырастет, тогда, может, встретимся. Если будет случай.

А насчет денег – вот он и подвернулся, случай закрыть бессмысленный счет.

– Ладно, соглашайся… – Интонацией, неторопливостью Нестор намекнул Капитолине, что именно ради нее передумал отказываться. Автоматически зафиксировал ее долг. Когда-нибудь можно взыскать. А можно и простить… Как фишка сложится. – На пару дней слетаю, пусть присылают сюда билеты.

Встречали у трапа. Скучающая бизнес-дама сильно постарела. Выпяченные силиконом губы, клоунская мимика, обретенная в результате подтяжек… Заповедь «не навреди» ее хирурги явно не соблюли. Но хотя бы ум не вырезали: без слов поняла, что бессмысленно навязываться. Встретила, привезла в гостиницу и отпустила до вечера на волю.

Портье распечатал на компьютере схему города, объяснил, как дойти до банка. Такси и не предлагал – это совсем рядом.

В денежной империи за полтора десятка лет ничего не изменилось. Европейская стабильность. Куда уж нагляднее… Целехонькие мраморные ступени, покрытые нестертым ковром. Пышущие здоровьем цветы в огромных кадках. Позолоченные поручни и полировка, в которую можно смотреться, как в зеркало.

При входе – конторка с дежурным, который понимает и по-английски. Дядька терпеливо выслушал Нестора, вызвал по телефону нужного клерка. Странно, сесть не предложил. Да и некуда. Ни одного сиденья вокруг. Только из операционного зала манит огромное желтое кресло. Красный воздушный шар в виде тильды завис над утрированным подлокотником. Вряд ли можно туда сесть. Стоит явно для рекламы. Чего? Даже неинтересно.

(Потом, когда то и дело в городе, в аэропорту Нестор натыкался на эту нестерпимо алую тильду, он догадался, что она – всего лишь символ банка-разбойника. Красный знак, предупреждающий об опасности.)

Минут десять Нестор шарил взглядом по просторному, немноголюдному помещению. Тело стало дергаться навстречу каждому, выходящему из зала. Это, наконец, тот, кто ему нужен? Оборачивался к дежурному, уже не думая о сохранении достоинства. Вопросительно. Просительно. Но непроницаемое лицо не подавало никакого знака. Вышколенный служака. Сказать клиенту «нет» – значит огорчить его, а это не положено.

Нужный человек подозрительно долго не являлся.

– Пойдемте со мной… – откуда-то из-за спины говорят по-английски.

Нестор оборачивается. Невзрачная женщина, которую и разглядывать не хочется, обращается явно к нему. Ее интонация, выражение лица слегка озадачивают. Примерно так же, скорбно-сочувствующе говорил с ним похоронный агент, когда умер отец. Да ладно, наверное, показалось…

Дама ведет Нестора не в зал, а к выходу. Но перед самыми дверями сворачивает налево, куда-то вниз, в подвальное помещение. Там все попроще, без золота, но тоже вполне чисто и не обшарпано. Усаживает клиента за большой овальный стол, просит подождать и, уходя, предлагает кофе. Он кивает.

Не сидится.

Сперва он осматривается.

Шкафы, не доходящие до потолка, отгораживают его закуток от большого операционного зала. Там идет своя жизнь, с посетителями никак не связанная.

За спиной на высокой этажерке лежит стопка из одинаковых серых книжечек. Рассмотрел. Удобный ежедневник с логотипом банка. Кожаный переплет, шелковое красно-белое ляссе – флаг Австрии в миниатюре. Раньше и книги выпускались с такой закладочной ленточкой.

Нестор положил одну книжонку в карман пиджака – может, когда и пригодится.

Минут через пять – немалый промежуток, когда что-то встревожило, – другая дама, помоложе, приносит поднос с маленькой чашкой эспрессо.

Только-только Нестор делает первый глоток и расслабленно откидывается на спинку кресла, как возвращается та, первая дама.

В лицо не смотрит, говорит будто через силу, с большими промежутками между синтагмами:

– К сожалению… я должна вас огорчить… на вашем счету… ничего не осталось… И даже…

Нестору надоедает эта тягомотина. Вместо того, чтобы терпеливо вытянуть из дамы всю информацию – своим молчанием как шприцем – он не сдерживает себя, шутит:

– И даже наоборот… Ха-ха! – Ну как тут не блеснуть остроумием! Он громко, не совсем естественно смеется. – Я сам вам должен? Ха-ха!

– Да, шестнадцать франков. – Дама тупит свой взгляд. Никому не нравится смотреть в лицо чужому покойнику. – Я пыталась связаться с вашим австрийским товарищем, но он, видимо, переехал…

Нестор глубоко вздыхает, чтобы сдержать гнев.

– А мне, мне почему не позвонили? Я ведь указал свой московский адрес и телефон!

– Русские клиенты обычно просят нас не выходить с ними на связь. Говорят, это сейчас особенно опасно.

– Да почему?!

– Государство или конкуренты отслеживают финансовые потоки.

Теперь дама смотрит Нестору прямо в глаза, и по ее правдивому взгляду он понимает, что не по лености она с ним не связалась…

– Но, черт возьми, о какой опасности можно говорить, когда сумма и была-то с гулькин нос, а теперь вообще стала отрицательной величиной! – отмахивается Нестор. (Опрометчиво, как потом оказалось…)

Пятнадцать лет медленно умирал его счет, а они даже не пошевелились, чтобы спасти больного!

Я же совершенно случайно прилетел! Совсем нечаянно!

– Тысяча швейцарских франков – это финансовый поток? А если бы я так и не объявился? – Все-таки он потерял самообладание, раз задал такой бессмысленный, никчемный вопрос.

– Мы надеемся на порядочность своих клиентов, – снова потупив взор, отвечает дама и протягивает толстую пачку каких-то бумаг, где, по ее словам, были указаны все условия открытия счета и стояла подпись Нестора.

Он проверять не стал, поверил.

Дама застенчиво просит подписать бумагу о закрытии счета и снова удаляется. В сердцах Нестор хватает с этажерки и прячет в карман пиджака еще один ежедневник. В отместку берет.

Вместо шестнадцати франков у него снисходительно принимают евровую десятку, и бывший клиент идет по Шоттенгассе… Вперед, не оборачиваясь.

…Шел, ни о чем не думая. Удалось себя не растравливать.

Час, другой… Ноги заныли. Надо поскорее дать им немного покоя. А мозг, как пашня под паром, уже отдохнул. Голова готова к новой жизни.

Где он оказался? Далековато забрался. Широкие улицы, перекресток, серые тумбы домов. И никаких кафешек… Через дорогу – сооружение, похожее на памятник советским солдатам в берлинском Трептов-парке. Для ориентации годится.

Подошел. Надо же, и правда на стеле русские фамилии и цитата из Сталина. Чужие солдаты, чужой диктатор, чужая для города кириллица. Немцы-то убрали с глаз долой каменное напоминание о своем поражении, а венцы, которых по очереди имели то фашисты, то наши, зла не помнят. Содержат монумент в чистоте и порядке. Ни одной издевательской граффити. Цивилизованно.

Судя по карте, полученной в гостинице, тут совсем рядом Бельведер Нижний и Верхний. Вперед и направо. Музейный общепит сгодится для передышки.

Стакан светлого «Еггенбергера», зеленый салат с анчоусами – и рука тянется к маленькому плоскому «Сименсу». Жена как будто ждала его звонка:

– Нестораша…

Млеющий голос… Застал ее, видно, после душа. Не замученное диетами объемистое тело расслаблено. Источает ароматное спокойствие. Раскинулась в кресле и полирует свои ухоженные длинные ногти. Вонзит в любого, кто только подумает повредить мужу. Розовый махровый халат разошелся на стоячей груди. На год меня старше, а кто бы подумал… Даже мысленно тронешь торчащие вишни и… Подзарядка.

Язык облизнул верхнюю губу.

– Да, это я.

– Что, что?

Связь не ахти. Надо бы выйти в парк, но тогда придется заново настраиваться на звонок…

– Это я, я… – Нестор прикрывает рот и трубку ладонью, сложенной в чашечку, – экранирует свой голос от внешних звуков.

– Я поняла. У тебя все в порядке?

– В полном, – говорит он не столько ей, сколько себе.

– Слава богу.

Жена переводит дух. Она привыкла к звонкам просто так. Никогда никаких претензий. Собственных амбиций не заводит.

– И у меня все в порядке, Нестораша.

И – тишина, не смягченная ее дыханием. Ни шороха. Обрыв связи. Но и к этому она привыкла. Перезванивать не обязательно.

Все идет замечательно!

Жалко стало припасать всю свою бодрость на вечер, захотелось ее немного потратить в личных целях. Да тут же выставка Кокошки. Отлично! Незасмотренный художник.

Развеска нетесная, народ есть, но не толпа. Как раз столько, чтобы чувствовать: выставка пользуется спросом.

Эротика первых залов воодушевляет… Ближе к концу – эксцесс. Голая женщина в кресле посреди большого зала. Пока не подошел близко, казалось: живая…

Конечно, муляж. Но все равно шок. Настоящие волосы, густые и длинные, взгляд, тугое тело. Есть на чем отдохнуть мужскому взгляду…

На стенах вместо картин – подлинники писем, а рядом – расшифровка с переводом на английский. Переписка Кокошки с кукольницей, которая лепила эту даму. Он уточнял, объяснял, где подтесать, где добавить плоти. Похоже на то, как свидетель объясняет полицейскому художнику черты лица преступника. В роли свидетеля – Кокошка, в роли художника – та самая кукольница, а преступница – Амалия Малер. Вдова знаменитого композитора влюбила в себя молодого неуравновешенного Оскара. Когда женщина-вамп его бросила, он и заказал точный ее субститут…

А, все художники одинаковы. Вера такая же. Сама себя обслужила. Изготовила субститут возлюбленного заранее, еще до расставания…