Текст книги "Крах Атласа"

– На самом деле ты хочешь вернуться туда, – подсказал Гидеон. – В то место, которое якобы ненавидишь, о чем говорил мне уже тысячу раз.

– Что, прямо так и говорил? Не сказал бы, что ненавижу его…

– Дело не только в доме. – Гидеон еще раз ненадолго присмотрелся к нему. – Ты хочешь, Нико, хочешь провернуть эксперимент, о котором вы с Либби говорить не желаете. Я знаю, мысленно ты уже приступил к вычислениям, это видно по тому, как ты обсуждаешь замысел, а ведь ты просто так, вполсилы ничего не делаешь. Либо занимаешься чем-то с полной отдачей, либо не занимаешься вовсе.

В голове у Нико тонко завыла сирена, сигнал об опасности, но он игнорировал его, как и прочие тревожные знаки, к которым вообще-то имел привычку прислушиваться. Руководствуясь тем, что в эгоистичном порыве посчитал верой, он отвернулся от предупредительных неоновых вспышек и направил корабль прямиком в бурю.

– Так ты… – Нико откашлялся. – Думаешь, не стоит пытаться?

Некоторое время Гидеон смотрел на него молча, и за это же время Нико успел перебрать в голове множество вариантов того, как все может пойти не так. Бесконечные, безграничные вычисления, которые он упростил ради понятной статистики: в девяноста восьми, если не в девяноста девяти случаях из ста все кончалось плохо.

Для обыкновенного человека.

– Нет, нет, конечно, – сказал наконец Гидеон. – Но даже если бы и думал, то если я тебе нужен, Николас… – Он пожал плечами. – Je suis à toi[6]6
  Я твой (фр.).


[Закрыть]. Я и мой истекающий срок жизни.

«Ты и твой истекающий срок, Гидеон, – они мои…»

– Ты уверен?

– Я знаю, кто ты. Знаю, как ты любишь. Особняки, поместья, идеи… Люди. Все это неважно. – Гидеон снова пожал плечами. – Что бы ты ни дал мне, этого хватит.

От негодования у Нико сжало горло.

– Все не так. При чем тут… Говоришь как об огрызках, объедках, но это куда больше. Понимаешь, о чем я? Это… оно куда… глубже, и для тебя я…

– Знаю, я же говорил, я все знаю, – рассмеялся Гидеон. – Или ты думал, что я, прожив с тобой так долго, не научусь понимать тебя?

– Я не знаю, но это не… с другими все как-то… – Нико засмущался, не хотел, чтобы на него так смотрели. – Гидеон, причина… все дело в тебе, – попытался он объяснить и тут же опустил руки. – Ты мой… талисман, не зна…

В этот миг он ощутил воздействие чужой магии. Страх того, что они так и не скажут друг другу заветных слов и Гидеон проживет жизнь, ничего не узнав, на время заставил Нико позабыть о том, что с недавних пор на него покушаются. Он слишком долго не озирался, расслабился. Зато сейчас зарычал, сделал резкий рывок и перехватил летящее в него заклятие, остановил едва заметное воздействие. Быстро осмотревшись, обнаружил источник – очередного убийцу, готового спустить курок. Он поджидал у подъезда. Новая немезида, подосланная Форумом – или кто там еще желал ему гибели из филантропических побуждений, – коварно облачилась грузчиком и складывала ящики с лапшой и горячими чипсами у крыльца любимого магазинчика Нико.

Он подавил яростный рык и мысленно обезвредил оружие. Это в теории. На практике же он просто обратил пушку вафельным рожком, а после взмахом руки перенес себя и Гидеона наверх, в квартиру, за искусно защищенную чарами дверь.

Вот, значит, какой теперь будет жизнь, мрачно думал Нико, если он отмахнется от предупреждений Либби и предпочтет остаться здесь. Придут за ним архивы или нет, он будет шарахаться от собственной тени, постоянно оглядываться, пытаясь рассмотреть, кого еще пустили по его следу. Ну что это за выбор? Нико станет жить как Гидеон – если у того вообще есть жизнь, с такой-то мамашей. Кстати, Эйлиф тоже нельзя списывать со счетов, несмотря ни на что. Она знает, где их искать. А если уж нельзя верить парням из магазина у дома, то какой смысл вообще хоть чем-нибудь заниматься?

Нико обернулся к Гидеону, чтобы поделиться с ним мыслями, совершенно забыв, о чем он говорил, когда его перебили.

– Что?

Гидеон смотрел на него с теплой светлой улыбкой.

– Гм? Ничего.

– Ничего?

– Ничего.

Нико смутно припомнил, что ему не дали признаться, и решил, что это Гидеон таким образом уходит от ответа. Нет, правда, хуже него на свете никого нет.

И лучше тоже.

– Болван, – в отчаянии произнес Нико, ухватив Гидеона за щеки и неловко, порывисто поцеловав его. – Гаденыш мелкий.

Гидеон выдохнул, и выдох этот был столь желанен и великолепен, что когда Нико наконец открыл глаза, то испытал подъем, от приторности которого его чуть не вырвало.

Кстати… Он огляделся в поисках королевы дурочек.

– Роудс, как и предсказывал кое-кто гениальный, я вновь вернулся со щитом, – объявил он, просовывая голову в гостиную. – Хоть ты и говорила, что это будет…

Однако на диване было пусто. Вместо Либби там лежала записка.

– …невозможно, – договорил Нико, подскакивая к аккуратно сложенному пледу и недовольно хватая послание.

Я уже сказала, что намерена сделать. С тобой или без тебя, мне все равно.

– Крутить мне яйца, – выругался Нико и, развернувшись, увидел, как Гидеон неспешно покачивает головой. – Ну что, пакуй вещи, Сэндмен. Я дико разозлюсь, если мы пропустим хренов гонг.

Тристан

Просто не верилось, что в кабинете Атласа Блэйкли – Хранителя Александрийских архивов, утраченных знаний, за которые тысячи людей готовы убивать, – есть стационарный, мать его, телефон. Аппарат в беспощадной своей абсурдности трезвонил, как бы напоминая: вот ты мнил себя всемогущим, согласился открыть портал в иной мир по приказу того, кто сделал чуть больше, чем просто намекнул, будто для взрослого мужчины ты представляешь собой печальное и вместе с тем жалкое зрелище. Ну не глупо ли, малыш? Не грусти, присядь и съешь лучше печенюшку.

Тристан, с чувством полноправного хозяина кабинета, которое усердно (но без фанатизма) попытался задавить в себе, взял трубку.

– Алло?

– Доктор Блэйкли, – произнес ясный мужской голос, – это Форд из отдела кадров. Простите за беспокойство, однако вы не ответили на последнее письмо. В курсе ли вы…

– Это не доктор Блэйкли, – перебил Тристан, раздраженный то ли самой мыслью о том, что приходится общаться с отделом кадров, то ли тем, что ему вообще звонят. Он уже год с лишним как оборвал связи с внешним миром, а те, с кем все же приходилось общаться, пытались по большому счету убить его.

Кстати, с каких пор Атлас – доктор? Или они все получили степень, просто Тристану, как обычно, никто не удосужился сообщить?

Он откашлялся и уточнил:

– Это Тристан Кейн, новый исследователь.

Повисла долгая пауза.

– Верно ли я понимаю, что мистер Эллери больше не работает на доктора Блэйкли?

– Да, мистер Эллери, – «загадочным образом куда-то исчез», – исполнил свои обязательства перед архивами.

– Ах, вот как, – раздраженно протянул собеседник; Тристан его прекрасно понимал. – Нужно будет внести соответствующие поправки. Об этом полагалось уведомить незамедлительно, но, видимо, у Хранителя было дел невпроворот. – Сарказм! Приятно узнать, что в отличие от Тристана есть еще люди, которые не мучают себя вопросами типа «а не совершил ли я ужасную ошибку, пустившись в очередные поиски смысла?» – Скажите, вам уж выдали всю необходимую документацию?

– Простите, так вы, значит, из отдела кадров? – рассеянно уточнил Тристан. Кадры – это ведь приказы, бланки, налоги и вычеты… Нечто из давнего сна или прошлой жизни. Тристану в голову не приходило, что в Обществе есть отдел, который заключает трудовые договоры, и что сам он, формально, сотрудник.

– Да, – ответил Форд таким тоном, будто Тристану полагалось без промедления сдохнуть, сделав им обоим огромное одолжение. Что тоже было понятно. – Доктор Блэйкли у себя?

– Сейчас нет. – Конечно же. – Ему, – Тристан скрежетнул зубами от унижения, – что-нибудь передать?

Оставалось надеяться, что Далтон не занимался подобными делами ежедневно, хотя, наверное, стоило заранее поинтересоваться, прежде чем необдуманно соглашаться на роль исследователя при том, кто склонен пропадать без объяснений.

– Это конфиденциально. – В голосе Форда угадывались скука и рассеянность. – Вы уверены, что он не может подойти к телефону?

– Сейчас он недоступен. И я не знаю точно, когда его ждать. – Неуловимый, Хранитель постоянно пребывал в движении, словно ртуть, о чем Тристан подозревал и в чем давно убедился. Однако в плане человеческих качеств встречались ему типы и похуже.

В кармане завибрировал мобильник. Тристан достал его, взглянул на сообщение и снова скрипнул зубами. Спрятал гаджет обратно.

– Можете спокойно оставить сообщение мне. Так или иначе я все узнаю.

Представителю отдела кадров потребовалось совсем немного времени для того, чтобы побороть в себе британскую приверженность протоколу.

– У нас новый кадр, – уступил наконец Форд. Победа, мрачно отметил про себя Тристан, чувствуя, как ускоряется пульс. – Архивариус.

– Архивариус? Здесь? – Он мысленно вздохнул, осознав, что констатирует очевидное. – В архивах?

– К архивам у него будет доступ уровня непосвященного, мистер… простите, как, вы сказали, вас зовут?

– Кейн. Тристан Кейн. Так он не посвященный?

– Оставляю это на ваше с доктором Блэйкли обсуждение. Если у него возникнут вопросы, прошу связаться с офисом.

– Но…

– Приятного вечера, мистер Кейн. – С этими словами Форд из отдела кадров повесил трубку. Наверное, еще и чопорно поджал губы.

Тристан вернул трубку на рычаг и нахмурился, а за дверью кабинета послышалась мягкая поступь.

– Кто звонил?

Обернувшись, Тристан увидел Либби. Она держала в руках кружку чая, одетая в плотные шерстяные носки, подвернутые у голых лодыжек, в его свитер и боксеры. Что стало с ее вещами, Тристан не знал. В свою комнату Либби пока не заглядывала, да и, похоже, не горела желанием туда возвращаться. Как будто заперла и забыла в ней предыдущую версию себя.

– Отдел кадров, – ответил Тристан, и Либби закатила глаза.

– Очень смешно. Так кто это?

– Я не шучу, это правда отдел кадров. Видимо, Александрийское общество не лишено приземленных элементов типичной корпорации.

Он отвернулся и уперся руками в крышку стола. Подождал, но Либби так и не приблизилась. В ней чувствовалась какая-то нервозность, пугающая непредсказуемость, но вместе с тем было ощущение, будто Либби не хочет, чтобы Тристан копался в этом.

– Боже, стоило ожидать, – раздраженно запыхтела она. Подобного он тоже не замечал за ней прежде, но причиной постоянной взвинченности считал себя. – Ты рассказал им про Атласа?

– Решил, что ты была бы против.

Она постояла в дверях еще некоторое время, а потом шагнула к нему. Опустила взгляд в пол.

– Ты знаешь, где все остальные?

– Знаю только, куда они вчера отправились. – Мобильник свинцовым грузом оттягивал карман. – Если им хватило сообразительности, они все уже скрылись.

– А как же Далтон?

– Думаю, он с Парисой.

Либби подняла на него взгляд.

– Ты говорил ей о моем возвращении?

Мог бы. Технически любой из них мог когда угодно поговорить с кем-то из остальных, даже с Рэйной, которая вроде не стремилась поддерживать связь, но и контактов не обрывала. Тристан даже не знал, что у нее есть телефон, пока она сама молча не вбила в его мобильник свой номер.

Как и стоило ожидать, именно Нико уговорил всех установить безопасную систему связи на пятерых.

– Идет охота, так что, если за нами еще и следят, потребуется надежный способ коммуникаций, – сказал он и пустился в дебри объяснений какой-то техномантской кроличьей норы, в которую сам сиганул в два пополуночи накануне.

– Ты знаешь, что почти все коммуникации осуществляются через один и тот же медитский сигнал? – Это включилась в разговор Париса, предположительно пытаясь подколоть Рэйну, которая мысленно отметила, что в техномантии электромагнитная энергия – это база.

– Некоторые медитские каналы принадлежат правительству, и это, само собой, проблема, а большинство частных сетей – в собственности «Эссекс» или «Нова», – заметил Нико и взглянул на Каллума, который отсалютовал ему гренком, – ну вот, короче, я типа и наладил нашу собственную.

Тем не менее возможность общаться с кем-то еще не означала желание делать это.

– Мы с Парисой… не больно-то разговариваем. – Тристан помассировал шею, не зная, как объяснить Либби, из-за чего между ними раскол, и стоит ли вообще объяснять, как естественно расходятся два человека, которых, кроме секса, ничего, в общем-то, не связывало. – Пока тебя не было, многое изменилось.

Блеск в глазах Либби чуть потускнел.

– Ну да, – сказала она и отвернулась. Потом молча вышла в коридор, словно бы внезапно вспомнив, что и не думала сюда заходить.

Тристан проводил ее взглядом, гадая, не стоит ли поговорить кое о чем. Нико напомнил бы, но Тристан – не Нико, чему он, среди прочего, был несказанно рад. По крайней мере, так он себе почти всегда говорил, хотя в моменты вроде этого злился на себя за импульсивное желание подумать, как поступил бы на его месте Нико.

Тристан снова достал из кармана мобильник и взглянул на экран, проверил последнее сообщение. В нем была фотография: пончик крупным планом на фоне узкой булыжной мостовой. Тристан вернулся к первому снимку из целой серии, которую ему в формате микроблога, отчета о ежедневных делах и образе жизни, с особым цинизмом начали присылать еще вчера.

На фото буйная шевелюра золотела на фоне туманного серого неба, а уголок невозможно идеального рта изгибался в усмешке. Слева виднелся знак, на котором поблекшей бронзой было написано «Виселичный холм», и темнел смазанный силуэт черного худи, – словно бы кто-то проходил мимо, когда наспех и небрежно делали снимок.

Это Каллум Нова снялся перед пабом, принадлежавшим папаше Тристана.

Тристан пристально смотрел на селфи – твою мать, селфи, ну надо же! – готовый нажать кнопку «Ответить». Потом все же решил поразмыслить, прикинуть, как лучше всего поступить. Стереть и забыть? Не прощать? Выбор, определенно, разумный. Тристан, конечно, придумал достойный ответ, и не один, но все они бледнели по сравнению с первым вариантом.

«Так вот, значит, каким все видят твой нос? Любопытно».

«Поздравляю, ты явно все еще мной одержим».

«Вот как открою мир, в котором ты не родился, а после вернусь в этот и кончу тебя. Lol».

Тристан шумно выдохнул и, сунув мобильник обратно в карман, быстрым шагом вышел из кабинета. Тихонько притворил дверь и, постепенно ускоряясь, поднялся по лестнице.

– Роудс?

Как он и думал, дверь в его комнату была приоткрыта. С порога он даже мельком разглядел внутри Либби. Это была не его прежняя спальня в западном крыле особняка, где он больше не жил. Там через восемь лет, когда прибудет очередной поток избранных, поселят кого-то другого: новички встанут там, где стоял Тристан, и им скажут то же, что говорили ему, – о том, какие все они необыкновенные.

Тристан перебрался в восточное крыло, в старую комнату Далтона. Она была просторнее, а в гостиной, по словам Атласа, до недавнего времени умещались горы книг, материала, собранного за десять лет исследований. Теперь же гостиная больше напоминала скелет, и Тристан задержался, всматриваясь в ее странную пустоту.

– Вообще-то я и не ждал, что он останется, – сказал ему накануне Атлас. – Но раз уж книг больше нет, то, определенно, Далтон ушел.

В голосе Атласа сквозило что-то похожее на усталость. Он производил впечатление человека разностороннего, разочарованного и, возможно, печального – в конце концов, они с Далтоном прожили в этом доме больше десяти лет, – однако Тристан чувствовал, что грани его личности не так уж противоречивы. Порою боль бывает проста и незамысловата: предательство – отстой; время съесть пудинг и эгоистичненько похандрить, прочувствовать поражение. Несомненно, великий Атлас Блэйкли знал вкус неудачи.

– Я думал, он вам нужен, – сказал тогда Тристан, бросив взгляд на Атласа. К тому, что Атласу Блэйкли можно в принципе доверять, он так и не привык. Однако в тот момент к месту пришлось бы сочувствие или нечто похожее. Доверяешь, не доверяешь, но прояви поддержу. Это важно, необходимо.

Сам вложил свою судьбу в руки Атласу Блэйкли. Теперь будь добр, следи, чтобы он их не опустил.

Похоже, и Атлас понимал это.

– Далтон и правда мне нужен. Однако у меня есть результаты его исследований, которые отчасти восполняют потерю, – устало объяснил он. – Я знаю, что ответ на мой вопрос: да. И таким образом, Далтон, возможно, вернется, – если мои подозрения касательно природы оправдаются. Полагаю, думать так – излишне оптимистично, но пока что на его счет я не ошибался.

– Не думаете, что у Парисы могут быть собственные виды на исследования Далтона? – Тристану не верилось, что она вместе с Далтоном бежала в закат ради чего-то меньшего, чем власть над миром. Она была далека от романтики и много раз сама давала это ясно понять. Если Париса Камали готовилась к решающей схватке, то не ради Далтона как мужчины. Возможно, нечто поистине соблазнительное мог предложить Далтон-академик?

– Полагаю, такую возможность отрицать нельзя, – с сухой иронией произнес Атлас. – Она куда умнее меня, однако мои познания чуточку шире.

– Будете ее искать?

Тристана поразила пустота во взгляде, которым посмотрел на него в то мгновение Атлас.

– Мне жаль, – задумчиво произнес он, вертя в голове некую невысказанную мысль. Возможно, оба они сознавали, что в конце концов Париса предаст их. – Если проведенное здесь время не научило тебя больше ничему, Тристан, то пусть так. Я не хотел, чтобы вас раскидало. Я всеми силами стремился это предотвратить.

– Чего же вы ожидали? – серьезно спросил Тристан. – Париса такая, какая есть. Этого ничто не изменит. А Каллум… – Он замолчал, прикинув, что лучше это предложение оставить недосказанным. – Если кто из нас и был предсказуем, так это Рэйна.

В ответ на это, вместо того чтобы горько посмеяться, Атлас с приторной жеманностью склонил голову набок.

– Я надеялся, что однажды все это вам пригодится. Исследования, дискуссии, бездна вашего потенциала, пребывание среди знаний внутри этих стен. Магия, на которую, как мне казалось, способен каждый из вас. Я думал, то, что вы вшестером создадите, будет иметь смысл, и оно… в конце концов все изменит. – Атлас покачал головой. – Моя вина, – тихо и серьезно закончил он. – Я ужасно ошибался.

– В чем именно? – Тристан шутил, зато Атлас был совершенно серьезен. Прошло мгновение, и не одно, прежде чем он хоть сколько-нибудь ясно посмотрел на Тристана.

– Я не уверен, – сказал Атлас. Он не жалел себя, хотя Тристан мог и ошибаться. – Я раз за разом прокручиваю в голове свои решения. Я соглашался на многое, что стоило отвергнуть. С другой стороны, когда это я мог остановиться?

Тристан не знал, что сказать, и, видя это, Атлас посмеялся.

– Не заморачивайся, Тристан. Это моя ошибка, но я твердо намерен ее исправить. – Он хотел было еще что-то добавить, но одернул себя, покачав головой, как бы беззаботно прогоняя некую здравую мысль.

Затем Атлас пусто и рассеянно улыбнулся. Покинул комнату, уйдя к себе в кабинет так, словно говорить больше было не о чем.

Однако Тристану не хватило. Он хотел продолжения разговора, а получил… изменения. Когда спустя несколько часов и минут после откровений Атласа он вошел в его кабинет, то почувствовал, будто ось планеты внезапно изменила наклон.

Тристан прогнал воспоминания, перешагнул порог своей комнаты и вопросительно посмотрел на Либби, которая так и сидела спиной к нему на кровати.

Еще несколько секунд она смотрела в пустоту, не оборачиваясь, потом сказала:

– Мне кажется, я убила уйму народа. Может, не сразу, может, и не самим взрывом, но люди умерли и продолжают умирать по сей день. А сколько их еще умрет в будущем? И сколько по моей вине?

Она говорила о взрыве, который вернул ее обратно, домой. Термоядерном взрыве, выбросе атомной энергии, пробившем червоточину во времени, который в одиночку вызвать могла только Либби Роудс. Тот, что корпорация «Уэссекс» пыталась воссоздать с 1990 года – года, в который упрятали Элизабет Роудс. Это о нем Тристан преподнес сведения – благодаря Парисе и, видимо, Рэйне – так, чтобы подтолкнуть Либби Роудс к действиям, немыслимым для ее прежней версии. У поколения, а то и нескольких проявились проблемы со здоровьем; радиация отравила почву, спровоцировала генетические аномалии, сократила продолжительность жизни и повысила смертность в регионе, где медицина перешла в частный сектор, и уже деньги решали, кому жить, а кому нет. Люди гибли – из-за Либби, из-за того, что Тристан сообщил ей, хотя далеко идущие последствия так и оставались голой догадкой. Гипотезами без доказательств.

Реальны же были ее веснушки, ее голос. Для Тристана они оставались реальны, даже когда она пропадала в прошлом, причем настолько, что он заранее одобрил любой ее выбор. Ее решение он заранее оправдал, без оговорок.

Однако то было прежде.

– Думаешь, я вошла в его кабинет, уже будучи убийцей? – тихо спросила Либби.

Тристан привалился плечом к косяку и подумал, не стоит ли утешить ее. К несчастью, оба они были слишком умны для столь банальных жестов. Хотелось позволить себе блаженство неведения. Стать немного глупее – примерно как месяц назад, когда он только нашел ее, дотянулся до нее сквозь время. Возможно, стоило передать ей иное послание.

– Ты винишь меня? – спросил он.

Либби только мельком обернулась, но в ее взгляде он прочел такое недоумение, словно бы одним только предположением, будто бы ее переживания хоть как-то связаны с ним, он совершил немыслимый грех.

– Я дал тебе повод так поступить, – объяснил Тристан, как бы заранее оправдываясь. – Если бы я обрисовал событие как-то иначе, не как свершившийся факт…

Либби почесала шею и наконец-то обернулась.

– Я бы все равно поступила так, а не иначе. В конце концов, у меня не осталось бы выбора. – Она покачала головой. – Ты лишь дал мне повод забить на последствия.

– Я хотел, чтобы ты вернулась, – невозмутимо напомнил Тристан и подошел к ней решительным шагом. Она застыла, но потом неохотно подвинулась, освобождая место. – И я тебе не лгал, – еще тише, гораздо тише произнес Тристан.

Либби сглотнула, и он приготовился, буквально глядя ей в рот, услышать то, что она скажет: попросит прощения, признает вину? Каково ей сейчас? Грустно? Или она исполнена сожаления? А может, – эгоистично думал он, – в ее душе пылает то же пламя, что и в его?

В конце концов, это к нему она пришла. Он шептал ей: «Все хорошо, Роудс, тебе больше ничего не грозит. Теперь все хорошо, Роудс, ты дома».

И еще он избавился от тела.

Теперь такое давались легко – благодаря Нико де Вароне. Благодаря тому, что весь прошлый год каждый инстинкт Тристана подвергался проверке, а совесть становилась гибче. Все, кто когда-либо дышал, смеялся, обманывал, предавал, превратились в пустые, безликие кванты, некий сплав мельчайших шажков к свободе в поступках. И Либби – после того, как пропала, пробегала где-то там, в поисках чего бы то ни было, – вернулась сюда, к нему. Встала на пороге комнаты, в которой он лежал один на кровати, а он, не спросив и не суля ничего, просто налил ей чаю. Уложил спать, а после отправил в душ. Смыть с себя сажу и пепел, которые теперь покрывали и его, как соучастника, подельника, которым он согласился стать без сомнений и колебаний.

Казалось бы, все легко и понятно. Разве нет? Тристан тосковал по Либби, и наконец-то она возвратилась. Куда уж проще? Но в чем-то Тристан прокололся. Либо когда не стал ничего у нее выпытывать (не то что Нико), либо намного, намного раньше, но он упустил момент. Атлас оказался прав: Тристан тоже совершил ужасную ошибку, он же мог и разобраться с ней. Либо исправить, либо принять. Промучившись с внутренними противоречиями и сомнениями, он не успел вовремя проявить свой фирменный пессимизм. Низменный импульс быть правым там, где ошибались другие, перестал казаться его привилегией. Тристан вручил Либби инструкции к действию, прописал исход, чиркнул спичкой и отошел. И пусть он связал свое будущее с Атласом, в своей вере он должен был укрепиться не меньше, чем Либби – в своей. Больше он не мог позволить себе роскошь сомнения.

Он подался ближе и убрал ей за ухо прядку волос. Либби чуть покраснела. Как прежде. И когда она обернулась, он погладил ее по щеке, коснулся кончиками пальцев ее губ.

В воздухе ощущался пульс, похожий на тиканье часового механизма, обратный отсчет до смутного и пока неизвестного события. Тристан снова погладил по щеке Либби, но она уверенно взяла его за руку. По ее взгляду Тристан сразу понял, что между ними, чего она хочет.

Ей даже не пришлось просить.

Остановить время было просто. Легко и естественно, как сказать, где у тебя в груди стучит сердце, где насосами работают легкие. Либби не видела, как он придает пространству вокруг новую форму, как мир изгибается, подчиненный его воле, а может, и их энергии, потому что теперь только она, эта искра между ними, и стала единственной движущей силой. Они уподобились звездам посреди бескрайнего неба, песчинкам в далекой пустыне, пылающим галактикам, отраженным в некоем кривом зеркале. Блику, вспышке на краю поля зрения – мелочи, последней не утратившей смысл.

Последнему, что еще оставалось.

Либби не видела того, что видел Тристан. Она заметила толику его возможностей, проблеск, похожий на сполохи вроде тех, под которыми он однажды ее отыскал. Но она чувствовала, как время тает, растворяется в их поцелуе сахарной ватой, словно недомолвки и ложь, – однако сама сила для нее по-прежнему оставалась непознанной. Эта магия была сродни ощущениям или, наверное, сну.

Может, поэтому он и не знал, как ей сказать. Убедить ее, Кассандру, видевшую падение Трои, что Атлас неким образом прав. Вместе они еще что-то да значат. Магия, которую они творят, наделена смыслом; то, чего они еще не создали, по-прежнему важно, а фундаментальная истина такова: просто придя в Общество – лишь переступив порог поместья, – они все молча, коллективно это признали.

Концы, начала – здесь все теряло значение, как бессмысленные, нереальные фрагменты вечного ответа, самого этернализма. Что есть время, если не с чего начать и негде завершить отсчет? Ничто. Или все, что так же ничего. На этот вопрос ответить был способен лишь Тристан, и не задать его он сейчас просто не мог.

По его воле они словно бы застыли в некой асане. Но вот наконец время вернулось, понеслось вскачь и замедлилось. Призвало его назад в этот мир, к той версии реальности, что ожила с бурным вздохом Либби. Противиться было уже невозможно. Только не близости, а тому, что в этом мире он чуть не лишился ее. Чуть… Почти… Но не совсем.

– Так сильно боишься за свою душу, Кейн? – пьяным голосом спросила Либби. Она упиралась ладонями в его грудь и смотрела как будто сквозь них, прямиком в его сердце, в самую его сущность.

Мгновение слишком затянулось. Нельзя было молчать или бездействовать, но то, что подавалось как шутка, ужалило ядовитым клыком.

– Даже близко не так, как должен бы.

Он снова ощущал вкус желания, от которого, как от танинов, вязало во рту. Он обхватил ладонями ее щеки и приподнял голову. С ее губ вместе с легчайшим вздохом беззвучно слетело его имя.

«Тристан…»

Ее застывший взгляд, сбивчивое дыхание. Неподвижное тело на полу комнаты. Немая сцена в кабинете Атласа Блэйкли. Это тело Тристан знал. Он не просил объяснений, не задавал вопросов, понимая: Либби пока не готова. Пока. Но однажды она все расскажет. Ей придется кому-то все рассказать, так пусть это будет он. Была ли она убийцей прежде, чем вошла в кабинет?

«Тристан, прошу, помоги мне».

Целуя Либби, он чувствовал ее нерешительность, трепет, то, как нужда в ней борется с присутствием страхов. Его поцелуи и ласки как бы шептали: доверься мне, – и Либби расслабилась. Она сдавалась, снимая защиту с каждым новым вздохом, уступала: «Я была твоей тогда. Я твоя и сейчас».

«Доверься мне».

Она повернула голову, вскользь целуя его.

– Тристан, – сказала она, все еще напряженно, и он почувствовал возможность. Узнал ее, будто услышав, как треск статики в воздухе, режущий слух минорный аккорд.

– Роудс, – хрипло произнес он, – скажи, почему ты вернулась ко мне?

О том, почему он бежала, спросить он не удосужился. Как раз это было ясно, тут он в объяснениях не нуждался. Ее руки были в крови, а теперь и его тоже. Раны еще не зажили и саднили. Предыдущую ночь вместе они провести не могли. Чувство вины не дало бы им разделить ложе.

Зато сейчас…

Она сглотнула, глядя ему в глаза.

– Ты знаешь почему.

Ее голос звучал так мило, так нежно и хрупко.

Так не пойдет.

– А ты скажи.

– Тристан, – вздохнула Либби. – Я хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, но это не ответ. – О, как сладка была эта мука, что терзала обоих. То, чему они столь бессмысленно сопротивлялись, что они так долго и отчаянно отрицали.

– Роудс, – прошептал Тристан, придвинувшись к ней, почти уловив ее вкус: он медленно, эссенцией вожделения растекался на языке. – А ты скажи.

– Я хотела тебя, – пробормотала Либби.

Он больше не мог выносить ожидания.

– Потому что…

– Ты меня знаешь. Ты меня видишь. – Слова звучали грубо, давались тяжело, а следом за ними был еще и многозначительный вздох, отягощенный невыполненным обещанием. – И еще потому, что я…

Он снова приподнял ей подбородок, а затем глубоко запустил пальцы в пряди волос.

– Да?

Взгляд ее подернулся пеленой задумчивости, но тут она посмотрела ему в глаза:

– Потому что… – Либби резко умолкла, словно зачарованная, потерянная. – Твою мать, Тристан, я…

Он слышал невысказанное признание. Вопреки всему чувствовал его вкус. Голова кружилась, земля уходила из-под ног. В груди ожило нечто, когда-то сломленное, и теперь оно рвало и метало. Еще слово – и он испытает восторг. Хватит вздоха, – и Тристана накроет всепоглощающей эйфорией.

Но вот уже когда мгновение натянулось тетивой лука, когда ожидание сделалось невыносимым, Тристан уступил.

Затаив дыхание, коснулся ее лица.

– Роудс…

Он вновь увидел ее, овеянную гневом, осененную облаком пепельных хлопьев и дыма. Яркий свет ее сменился тьмой.

Перед мысленным взором промелькнуло лицо Атласа. Его внезапный, тихий уход лег тяжким бременем.

«Я твердо намерен исправить эту ошибку…»

– Роудс…

«Скажи. Доверься мне. Что такого произошло вчера в кабинете?»

Этого вопроса Тристан пока не мог задать.

Ее поцелуй, ее прикосновение, они обжигали, они говорили о чем-то. О чем-то опасном, о каких-то последствиях. Тристан считал каждый вдох, свой и ее; отслеживал, словно ход часов.

Тик…

Так…

Тик…

Так…

– Тристан. – Она больше не шептала, и он уже не знал, чего ждать. – Тристан, я…

– Эгей, – внезапно долетело снизу, – засранец! Папочка дома! – И тут же, не к месту, вдогонку: – На здоровье.

Если и была между ними сейчас близость, то этот хрупкий пузырь лопнул. Погиб. Либби вновь заперлась, так глубоко ушла в себя, что хоть в узел завяжи пространство и пусти по его петлям время, достучаться до нее не получилось бы. Закрылся и сам Тристан.