Текст книги "Крах Атласа"

– Роудс, это ты?

Она медленно выдохнула, сделав небольшую паузу на секунду-другую.

– Да, это я.

– Дай минутку, – отозвался Тристан, и она молча кивнула.

Либби заметила, как в спальне мелькает и скользит по штабелям поселившихся у окна книг его тень. В открытые створки проникал солнечный свет, а с утренним ветерком влетали дурманящие и соблазнительные ароматы роз из сада.

Либби прошла в комнату. Тристан в это время рылся в гардеробе в поисках свежей рубашки, а при виде Либби чуть нахмурился. Однако стоило ей молча сделать еще шаг, как единственная складка тревоги на лбу преобразилась в нечто иное. Тристан развернулся. Она подошла совсем близко, сердце в груди грохотало громко и недвусмысленно, будто спрашивая или, может быть, напевая: вот оно, вот оно, вот оно… Либби скользнула пальцами по его груди, по знакомому шраму. Будто проследовала давно проторенной дорожкой.

Тристан нежно взял ее под локти. Отчетливый запах его лосьона после бриться напоминал о чистоте и опрятности, словно ничего не изменилось. Словно каждый день для него начинался одинаково, даже несмотря на разделявшее их когда-то время и расстояние.

Похоже, Нико не понимал, что Либби изменилась. Было бы несправедливо ждать от него иного, как и винить за то, что в голове у нее, ведь он не в состоянии ответить даже за собственные преступления. Однако Либби Роудс устала быть честной, до тошноты устала взвешивать каждый свой шаг, примеряться, что верно, а что нет. Устала делать выбор с боязливой оглядкой, в сомнениях, лишающих сил. Нико, похоже, не понимал, что Либби теперь известно нечто, чего прежде она не знала: нет верного ответа, нет никаких легких решений. О том, что есть хорошо или что вообще такое эта хорошесть, знала прежняя Либби, которая еще верила в подобные вещи, тогда как новая понимала истину: сейчас выбор может казаться простым, но в конце концов все окажется сложным.

Верное решение, необходимое действие неизменно причинит боль.

Зато в отличие от Нико понимал Тристан. Это чувствовалось в том, как он ответил на ее поцелуй, как сдерживался до последнего и наконец поддался. Капитуляция. Теперь Либби сама знала, как все происходит: сперва ты разрываешься, но в подходящее время наступает предельная ясность. Либби впилась ногтями Тристану в грудь, и он ответил мгновенно, машинально, легко двигаясь вместе с ней. Они рухнули на кровать. Книгу и рукопись Либби уже давно уронила на пол. Тристан подцепил пальцами резинку боксеров, которые она одолжила у него, да так и не вернула и вряд ли когда-то вернет. А она горячо выдохнула, когда он стянул с нее трусы до колен и огладил пальцами влажную изнанку ляжек.

Он знал, какая она, знал, что она это чувствует. Он видел ее настоящую и тем не менее позволял медленно, но верно, будто сбрасывая чешую, преображаться. Ту, какой она была раньше, он когда-то хотел. Ту, какой ей пришлось стать, берёг. Но ту, какая она теперь, не знали ни он, ни она, однако оба позволили ей цвести, раскрываться с каждым днем больше и больше, в полную силу. Тристан гладил ее, и под его ласками она распускалась бутоном.

Она жадно ловила его поцелуи, жарко зашептав в нетерпении, когда он прервался, чтобы избавиться от штанов, а потом они вместе закончили то, что начали, приблизили неизбежное, которое уже не могли отрицать. Боже, вот этого, да, именно этого она и хотела. Ощутить удовлетворенность, понять, что все верно. Простить себя через абсолютную убежденность, уверенность. Она хотела этого. Она жаждала…

…Этого, всего, без остатка. Поместья, его тайн и возможностей. Плотских утех и горького финала, уготованного им. Либби знала, что такое жертва, ведь у всего в этом мире есть противовес. Но что бы или кто ни запустил эти процессы – будь то Атлас Блэйкли или сама человеческая природа, познавая которую Либби творила себя, – это уже не остановишь. Ничего назад уже не развернешь: происхождение жизни, вероятность существования мультивселенной, потенциал силы, ее собственной мощи… Она по желанию остановила время, когда Тристан держал ее, когда завел ей руки за голову.

Это было быстро и жестко, ритмично, как пульс, закончилось неожиданно и сладостной агонией. Тристан рухнул рядом, он тоже был весь в поту. Еще не успокоилось дыхание, а в ушах по-прежнему стучало – дум, дум, дум, – как вдруг она спросила:

– Чисто гипотетически… ты веришь в конец света?

«Если бы ты все это видела, то не винила бы меня, – сказал как-то Эзра. Либби тогда еще не могла думать связно, томилась в темнице, вечно сонная, а он исповедался ей в грехах. – У меня нет слов, чтобы описать это побоище… Передать запах аннигиляции… Сказать, на что похожа тьма и горы тел. Такой просчет потом не исправить. Окажись ты там, среди мира, лишенного жизни, поверь, сама бы стала думать, как избежать этого. Увидев то, что видел я, ты и сама бы пошла на предательство».

Все еще бурно дыша, Тристан коротко посмеялся и покачал головой.

– Я что, не сумел привлечь твоего внимания, Роудс?

– Просто знать захотелось. – Она позволила себе слабость и томно, нежась, растянулась на кровати.

– Я не… – Он выдохнул. – Я не знаю. Честное слово.

– Ты тоже об этом думал, – тихонько напомнила она, задушив в себе чувство, что ее предают.

Тристан, к своей чести, остался непоколебим.

– Атлас говорил, что Далтон призовет бездну. Я ее увижу, а вы с Вароной станете ключом к двери, которую я теоретически потом открою. – Он напряженно замолчал. – Однако для того, чтобы склонить на нашу сторону Далтона, нужна Париса. – И об этом он тоже явно задумывался. Возможно, даже впустил Парису в свои мысли. – И еще Рэйна, чтобы сгенерировать такой выброс энергии. Без Рэйны эксперимент во многих моментах обречен на провал.

Либби покачала головой.

– Рэйна – батарейка. Костыль. – Она ненадолго прикрыла глаза. – С Вароной я проверну все одна. – Она повернулась к Тристану. – Тем более есть ты.

Тристан, все еще не отдышавшись, облизнул губы.

– Это уже не «одна», Роудс.

– Просто чем меньше ненадежных факторов, тем лучше. Привлечем Рэйну, возможно, придется брать и Каллума. А если предположить, что Атлас не заложил нам в головы какие-нибудь телепатические бомбы, то самая вероятная причина конца света – это вмешательство Каллума.

Тристан глухо замычал в знак согласия.

– Либо Далтон – скрытый мегаломаньяк. Вот будет смеху, если объект страсти Парисы с большим прибабахом.

Отутюженные воротнички Далтона и его сухие академические лекции остались в далеком прошлом, вспоминались как нечто нереальное вроде сказки на ночь.

– Каллум, – продолжила размышления Либби, – всегда был проблемой. – По эту сторону элиминации она видела в нем не теоретически второстепенную, но реально опасную фигуру. – И он не особенно хорошо влияет на Рэйну. Мы всегда можем просто…

Она вовремя осеклась.

«Думаешь, я уже была убийцей, когда вошла в его кабинет?»

Возможно, она стала такой, едва согласившись избавиться от Каллума.

Тристан поерзал.

– Ты что, передумала, Роудс? А вроде заперлась тут из моральных соображений до лучших времен.

– Нет, конечно. Я не имела в виду… – Она снова осеклась. – Неважно. Это все гипотетически. Суть в том, что, зная о провальности эксперимента, мы не стали бы его проводить. – Она повернулась боком, лицом к нему. – Верно?

Он долго и непроницаемо смотрел на нее.

– Это всего лишь дверь, – сказал он в конце концов, и Либби в ответ фыркнула.

– Так и ящик Пандоры можно назвать просто ящиком.

– Это тоже всего лишь ящик. С чего Эзра взял, будто понял, что он там видел? Или что к этому приведет?

«Есть два варианта гибели мира, – говорил ей в спину Эзра. – В огне или во льду. Солнце либо взорвется, либо погаснет. – Он подтянул колени к груди; Либби знала его, когда-то она его знала и видела в тот момент, что у него выдался тяжелый день. – Я видел оба конца».

– Время не стоит на месте, – продолжал Тристан. – Реальность можно интерпретировать по-разному, а иначе для чего нужен я? Само по себе открытие других миров все сущее не уничтожит. Должно быть еще несколько этапов. – Тристан задумчиво помычал себе под нос. – Эксперимент – это просто ящик, – повторил он. – Проблема в том, что внутри этого ящика.

Внутри ящика или в сердце того, кто рвется приподнять крышку.

Либби со вздохом поерзала, и тогда Тристан крепко прижал ее к себе, а она положила голову ему на живот. Некоторое время считала свои и его вдохи, потом приподнялась и уперла подбородок ему в ребра.

Тристан лежал, откинувшись на изголовье, закрыв глаза и подперев свободной рукой голову. Тогда Либби, размышляя о разном, погладила пальцем его шрам.

Так они долго лежали в тишине, и наконец его дыхание замедлилось, стало глубже. Он отдыхал. Почти уснул.

– Тристан. – Либби сглотнула. – Ты доверяешь мне?

Он напрягся, а жилка у него на бицепсе слегка дернулась.

– Ты знаешь, как я отвечу.

– Знаю. Просто спросила.

– Не надо было.

– Да, да, но…

– Что сделано, то сделано, – перебил Тристан. – Не надо казниться. Оставь это позади. Или же ты сама не доверяешь мне?

– Я этого не говорила. Я не это имела в виду, просто…

Он прижал ее крепче, а она вдруг поняла, что сопротивляется, отталкивает его. Хотя знала: Тристан держит ее не просто так. Он словно видел то, что не дает ей спать по ночам, и заранее принял ее выбор. Она поступится хорошим, предпочтя при возможности ему величие, ведь невинная версия ее давно ушла.

Либби почувствовала на себе взгляд Тристана, но прежде, чем посмотреть на него, глубоко вздохнула.

Глаза у него были красивые. Одухотворенные. Выражение лица – сдержанное. Либби снова задумалась над тем, что он сказал: «Оставь это позади». И о том, чего он не произнес: «Я прощаю тебя».

– Мне жаль, – тихо выдавила Либби, а он бережно обнял ее обеими руками и сказал именно то, что привело ее в эту самую комнату, в эту самую кровать.

То, что уже знала Белен Хименес и чего никогда не поймет Нико де Варона.

– Нет, не жаль, – произнес Тристан, и Либби закрыла глаза.

«Нет», – выдохнув, подумала она.

Она ни о чем не жалела.

Каллум

T

Вторник, 19 июля, 14:16

Держись подальше от моих сестер.

Опаньки! Он говорит!

И ты хотел добавить «а не то…»?

Мне и не надо ничего добавлять. Сам знаешь, что я имею в виду.

Сделай милость, уважь.

Ладно. Держись от них подальше, а не то я тебя убью.

Правда? Из-за сводных сестричек, о которых за два года ни слова не сказал?

Сомневаюсь, судя по твоему опыту.

Нова, мне даже повода не надо. Ты давно нарываешься.

Каллум оторвался от экрана телефона и вдохнул насыщенный запахами застоявшегося пота и еды воздух паба, а потом с таким видом, будто получил откровение, отпил английского светлого эля.

– Чудесный денек, не так ли? – обратился он к мелкому прислужнику Эдриана Кейна, который злобно зыркал на него из-за стойки. «Мелким» Каллум назвал его, конечно же, иронично, поскольку Эдриан Кейн предпочитал набирать людей, у которых мышечная масса намного превышала объем мозгов. Этого типа, который взял за привычку хвататься за нелегальный ствол всякий раз, когда Каллум объявлялся в пабе, звали Вин Кокберн, колдун, притом поразительно самодовольный – для того, в чьем имени, прямо в начале, можно сказать, неприкрыто болтался «член».

– О, Каллум. – Из кухни появилась Элис Кейн, и ровно в тот же момент взревела компания колдунов за соседним столиком (по телевизору показывали матч по регби). – Я и не заметила, как ты вернулся. Отца ищешь? – спросила она, подходя к его столику в углу.

– Так, просто пью, мисс Кейн, не волнуйтесь. – Каллум отложил телефон и улыбнулся ей, особенно довольный недавним успехом в переписке. – Как дела с соседской девочкой? – спросил он, красноречиво понизив голос. Членоименный колдун бросил на них взгляд с таким собственническим видом, будто Каллум имел наглость позариться на его любимую игрушку.

– Несмотря на твой революционный совет, цитирую, просто быть собой, она по-прежнему не догадывается о моем существовании. Так что, ну, все по-прежнему.

Она плюхнулась рядом, держась по-детски угрюмо и нагло и разговаривая с акцентом, который Тристан Кейн всеми силами пытался скрыть. Забавно, ведь ее говор ласкал слух.

– Пожалуй, тебе не стоит здесь находиться, – добавила Элис, махнув рукой в сторону Вина, и потянулась за стаканом Каллума. Каллум хихикнул, убрал телефон в сторону и игриво подвинул ей стакан. Элис, само собой, была совершеннолетней, однако папаша или, точнее, головорезы папаши имели несколько пуританские взгляды на то, как должна вести себя девушка (которым она, к слову, слишком охотно спешила соответствовать).

Открытость, с которой Элис рассказывала Каллуму о своей жизни, подразумевала, что ее воспитание разительно отличалось от полученного ее братцем. В отличие от Тристана Элис производила впечатление человека непуганого, которому нет нужды скрывать свое происхождение за семью печатями. Да и тумаков она, наверное, получала гораздо меньше.

– Вин тебя не больно-то жалует, – предостерегла Каллума Элис, пригубив эль. Каллум же в это время мысленно смаковал боль единственного сына Кейна. – Да и папенька вряд ли так терпелив, как показывает.

О, об этом Каллум знал. О чувствах Эдриана Кейна просто нельзя было не знать. Он, почти как и все знакомые Каллума, физически не мог скрыть извечной природы своих подозрений. К несчастью, было мало возможностей действенно запугивать взрослых и отчужденных детей Эдриана Кейна. Вот если бы Тристан питал больше привязанности к бывшим друзьям или невесте, Каллум опробовал бы совершенно иной подход, однако, как назло, именно близкая родня вызывала в Тристане самые сложные чувства. А Каллум, запомните раз и навсегда, умел в них копаться.

– Ума не приложу, отчего это брат Кокберн столь не расположен к моему присутствию, – сказал Каллум, подмигивая Вину и сладострастно прикусывая губу. Дразнить громилу было безответственно, но в последнее время Каллуму так редко удавалось поразвлечься. – В конце концов, я оказываю твоему отцу услугу, заманивая сюда сына, которого он столь упорно выслеживает.

– Ну да, – ответила Элис, словно не видя немого гнева на лице Вина и беспечно делая еще один глоток. – Вот только папенька терпит тех, кто оказывает ему услуги, ровно столько, сколько необходимо. – Она облизнула губы и вернула стакан Каллуму. – Ты ведь не думаешь, что он правда убьет Триса?

Интересы людей во многом переменчивы, совсем как бронзовый напиток в стакане. Выживет Тристан или погибнет от рук папаши, зависело от того, кем он станет, когда Эдриан его «отыщет». Однако на этот счет у Каллума были большие сомнения.

– Это ты мне скажи. – Он пожал плечами. – Папа-то – твой.

Элис поморщилась.

– У папеньки беда с чувством юмора, так что вряд ли это шутка. Хотя, – с намеком на авантюризм добавила она, – он ведь не говорит, чем так насолил ему Трис. Может, украл чего или еще что? – спросила она так, будто это правда нечто интересное и объясняет загадочное исчезновение брата.

Последние несколько недель она все чаще задавала различные варианты этого вопроса.

– Это строго между Тристаном и вашим отцом, – ответил Каллум. – Я не имею права говорить.

– М-м. – Элис задумалась на секунду и пнула его в лодыжку. – Тогда вон отсюда, – сказала она. Вин тем временем шепнул что-то одному из своих. При этом он не спускал с Каллума глаз, как бы прикидывая, куда ему всадить пулю. – Как друг советую.

В настроении Элис угадывались нотки корицы и гвоздики, придающие теплу ее голоса пряный оттенок. Ей как будто было очень приятно думать, что Каллум ей доверяет. Детки в ее возрасте склонны верить в силу своего двуличия. Главным образом, ошибочно.

И все же Каллум решил подыграть.

– Только не говори папе, что мы дружим, – посоветовал он. – Есть у меня предчувствие, что на тебе это дурно скажется.

– Да уж, Белла тоже не в восторге. Она считает тебя слишком смазливым.

– И совершенно справедливо.

– Ладно, короче, пока. – Элис встала, бросила на него взгляд страдающего бунтаря и вернулась в коридор на кухню. Сейчас, представлял Каллум, она пройдет в кабинет Эдриана Кейна и приступит к ежедневному исполнению долга возлюбленной дочери.

Либо же станет сохнуть по соседской девчонке, которая, как удалось выяснить Каллуму, вообще-то знала о существовании Элис. Но сказать ей об этом значило бы испортить все веселье.

Ах, молодость.

– Вот ты где. – Очень кстати в паб ворвалась Рэйна. Для полноты эффекта она смерила Каллума злобным взглядом. – Опять? Ты серьезно? Жить надоело? – спросила она, указав на Вина, и максимально безобидно (по собственной мерке) нахмурилась.

– Логично, – согласился Каллум, и Рэйна присела рядом на место Элис. Тем временем удача, похоже, изменила команде, за которую болели колдуны в пабе, и Вин, отвлекшись, перестал слать Каллуму немые угрозы. – Ну и что не так?

– Все в порядке, – ответила Рэйна, изобразив еще одну, припасенную специально для него злобную мину.

– Ну да, видно же, ничего страшного и ты в прекрасном настроении. – Он допил эль и убрал в карман мобильник. Вдохновение для достойного ответа еще не пришло. – В чем дело? Тебя снова пытались убить?

– Вообще-то, да, очередной агент правительства. Оторвалась от него за пару кварталов отсюда. – Она огляделась с нескрываемым отвращением. – Нам пора валить из Лондона.

Каллум покачал головой.

– Вот только это невозможно, да? Мы связаны обязательствами перед Эдрианом Кейном до тех пор, пока я не исполню свою часть сделки.

– Чего ты делать даже не пытаешься. – Рэйна сердито воззрилась на него. – Ты обещал ему Тристана. По сути, продал то, чем не владеешь. Тот же принцип, я уверена, лежит в основе того, чем тут занимаются, – неодобрительно добавила она: ни дать ни взять выпускница школы морали а-ля Роудс.

– Знаю, – согласился Каллум. – Я гений. – Он встал и бросил на стол несколько купюр разного достоинства. Курса местной валюты он не понимал и вникать в него не планировал. – Итак, – продолжил Каллум, – что у нас на повестке дня? Очередная банда, которой следует вправить мозги?

Рэйна не слушала его, заметив, что Вин вернулся к неусыпному бдению. Жаль, но взглядом он убивать не мог, как бы Каллум на это ни напрашивался.

– Тристан тебе хоть ответил? – тихо спросила Рэйна, глянув на карман, в который Каллум так ловко спрятал телефон. – Полагаю, когда ты устанешь дергать его за косичку, то снова найдешь более продуктивный способ применения своей жестокости.

– Разумеется, нет, – возразил Каллум. – Ты сама знаешь, что жестокости не будет конца, пока мы не исполним клятву, которую дали кровожадной библиотеке.

– Верно, тогда, просто чтобы уточнить: ты собираешься злить Тристана до тех пор, пока он не придет и не грохнет тебя?

– Нет, – ответил Каллум, – на этот раз я буду не столь благороден и сам его убью. – Все эти разговоры были к тому, что Тристан пока не ответил. По крайней мере, так, как хотелось бы. Просто Каллум еще не придумал приличной формулировки этой мысли. – Кстати, ты еще не написала своему таинственному благодетелю?

Несколько дней назад Рэйна получила сообщение с неизвестного номера. Каллуму она ничего не сказала, но тот втихаря залез к ней в голову и порылся в эмоциях (а еще она привыкла оставлять телефон без присмотра). Некоторое время Каллум позволял ей хранить «тайну», однако ждать, пока Тристан соблазнится и включится в игру, было так скучно, а развлечений – так мало.

– Я… – Рэйна бросила на него очередной злобный взгляд, в котором на этот раз читалась угроза насилия. – Откуда ты знаешь?

– Поверить не могу, мисс Мори, что приходится говорить об этом, но… – По пути к двери он шепнул Рэйне: – Я ведь член элитарного тайного общества.

Рэйна отпихнула его и подошла к двери первой.

– Не знаю, когда ты мне больше противен: когда хандришь или когда в хорошем настроении, – пробурчала она, покидая паб.

– Это в наших отношениях самое лучшее. – Каллум на прощание послал Вину воздушный поцелуй, потом нацепил очки и снова посмотрел на Рэйну. Она едва сдерживалась. – Ну так что, ты придумала, как ответишь?

Она поджала губы.

– А смысл? Сперва я решила, что это… – Она не договорила, отведя взгляд, а в ее ауре появились смешанные нотки чего-то, связанного с отцовством: старые книги в кожаном переплете, загадочные предложения, недостижимые планки оценки. Яркий патологический след Атласа Блэйкли. – Но это был не он.

Разумеется, нет. Каллум об этом уже знал, ведь он сохранил в телефоне номер Парисы, когда та втайне вышла с ним на контакт. Впрочем, настроение у него было великодушное, и он решил пренебречь собственными правилами ведения диалога.

– Разве не стоит радоваться? – с искренним любопытством спросил он Рэйну. – Ты же хотела, чтобы Варона ценил тебя, и вот, пожалуйста. Ты хотела признания со стороны Парисы – получай. Как по мне, ты достигла всего, о чем мечтала.

– Я не говорила, что это… – Ее враждебный взгляд был красноречивее любых слов. – Слушай, я не намерена возвращаться назад, – проворчала Рэйна. – К черту дом. Что до Парисы, – произнесла она с таким видом, будто готова была сожрать это имя, – то она даже не сказала, чего хочет. Ждет, что я стану исполнять ее поручения, не задавая вопросов?

Впрочем, такое еще можно терпеть, если допустить, что отправителем мог быть и Атлас. Но Каллум из вежливости не стал на это указывать.

– На нее это не похоже, – вслух подумал он.

– Что? Это как раз в ее духе…

– Нет, – поправил Каллум, – я о том, что она не станет ломиться в закрытую дверь. Например, требовать от тебя чего-то. И что она сказала, кстати? – Читать сообщения Каллум не стал из принципа. К тому же пароль к телефону Рэйны он так и не подобрал.

Рэйна ожидаемо попыталась солгать:

– Я превосходно читаю между строк, – буркнула она.

– А вот и нет. – Каллум протянул руку. – Давай сюда трубку.

– Я же сказала, – развернулась к нему Рэйна, – неважно, чего она хочет.

– Я чисто из энтомологического интереса. – Он повторил жест рукой. – Давай сюда трубку.

Едва сказав это, он ощутил чужой дискомфорт, небольшое раздражение. В мягком фоне человеческой слабости вдруг выделилась одна деталь: металлический привкус. Вкус крови.

– Зачем? – огрызнулась Рэйна. – Просто чтобы ты мог доказать, что я…

А, вот он, в форме. Снова представитель закона. Он выбрал удачное проявление комплекса неполноценности и любви к подчинению. Каллум выпростал руку в сторону, случайно угодив Рэйне в рот, и та укусила его.

– Ай, мать твою, Мори…

Несмотря на боль, он все же получил небольшой буст. Конечно, самостоятельно Каллум бы сумел отправить копа куда-нибудь восвояси. Может, даже убедил бы его принять Христа или еще какое-нибудь божество, которому Каллум смеха ради поручил бы спасение его душонки. Однако в последнее время Каллум забавлялся со способностью перебивать фундаментальную природу, прежде служившую инструментом или отправной точкой. С Рэйной, не тратя времени больше обычного, и без особых усилий он мог с нуля переписать код личности. Внезапно коп лишился цели, на место которой легко пришла другая. Каллум подкинул ему пару идей: заняться ручным трудом, пойти мыть унитазы или, разнообразия ради, устроиться каменщиком. И еще прекратить голосовать за консерваторов, удалиться из социальных сетей и позвонить маме.

Насчет границ собственных возможностей Каллум Рэйне не врал. Он же испытывал их на практике: запущенное им однажды не обязательно останавливалось, но почти наверняка искажалось. Люди по сути своей пребывали в процессе постоянного самоисправления или самоутверждения, менялись или становились более закостеневшими. Все зависело от того, насколько они податливы. Вот Рэйна хотела насильно привести всех к единой гармоничной ноте, синхронности; хотела, чтобы все стали чуткими. Каллум мог это устроить. Он был способен на это в огромных масштабах. На время и до определенной степени мог перехватить управление человеческой природой. Спасти жизни или оборвать их; в любой момент потянуть за ниточки, заставив марионетки плясать.

Это было ему по силам.

А еще он кое-что знал об иллюзиях, тонком фасаде ложного сострадания, из-за которого могло показаться, будто человек и впрямь чуток, заботлив, даже если он не обладал этими качествами. Каллум умел вызывать это чувство, но как с ним поступит потом человек, уже не контролировал. Не следить же за каждым его шагом.

Например, его мать. В один отдельный момент он мог вызвать в ней желание жить, но не мог заставить ее хотеть этого постоянно. Эмоции работали не так, и люди тоже жили не так. Мало сказать «да» однажды, в пусть и важный, но единичный момент. Жизнь – это цепочка тяжелых подъемов, следующих за оглушительными падениями. Жить значило испытывать широкий спектр ужасных, разрушительных вещей; главное, чтобы потом брало верх желание сделать благой выбор.

Рэйна, может, и не понимала разницы, зато понимал ее Каллум, как понимал и то, что менять политические пристрастия человека, который прикрывает кровожадную природу значком, – это, в конечном итоге, как лечить небольшой симптом непобедимой инфекции. В такой игре Каллум всегда проиграет, как бы ни мухлевал. Не этот коп, так другой. Кто-то всегда будет желать ему смерти, либо из-за его магии, либо из-за его характера; последнее, кстати, вполне обоснованно. В мире полно людей, которых другие убили бы с радостью, просто чтобы придать миру определенную форму. Для виду. У самого Каллума такой порядок чего-то сильнее смешанных чувств не вызывал. Он от этого только выигрывал, так зачем дергаться или что-то менять?

Мы не выбираем, кому нас ненавидеть или кому нас любить. Каллум, наверное, лучше всех видел, как мало на самом деле человек контролирует.

– Дай мне телефон, – повторил Каллум, когда коп удалился, поддавшись внушению. Рэйна наконец отдала мобильник, при этом надувшись точно как Элис, несмотря на разницу в десяток лет.

Каллум открыл сообщения, которых, к слову, оказалось немного: списка не хватало даже заполнить экран. В самом верху была переписка с контактом без имени (точно Нико де Варона). Дальше – с Парисой (Каллум узнал ее номер по коду страны). Он открыл чат.

Первые два сообщения были написаны еще в начале недели:

Видела тебя в новостях.

У меня есть идея получше.

Другие два – всего несколько часов назад:

Вероятно, Атлас скоро за тобой придет. Поверь, Общество может идти лесом, и все остальные тоже.

У нас в лучшем случае пять месяцев. Распоряжайся ими, как хочешь, Мори. Найди меня, когда будешь готова поговорить.

– Париса дошла до точки, – сделал вывод Каллум, возвращая телефон Рэйне. – Это предложение мира. Ты ведь в курсе, что без поистине ужасного повода она бы не подняла белый флаг.

Рэйну это нисколько не тронуло. Жаль, хоть и предсказуемо.

– Она может на коленях приползти, это ничего не изменит. Не желаю выслушивать ее наставления. – Рэйна сунула телефон в карман и оглядела редкую толпу. – Тот коп был один?

– Пока нам ничего не грозит. – Доброе расположение духа Каллума немного ухудшилось. Из-за сообщения Парисы? Обычно, для того чтобы оценить чувства человека, ему нужно было находиться рядом с ним, однако ее эмоции он неким образом считал: в сообщении так и сквозило неимоверным чувством потери: «Общество может идти лесом, и все остальные тоже».

Для Парисы Камали что-то изменилось.

Вы припасли для меня нечто особенное? – спросил Каллум аппаратчицу Общества, Шэрон как там ее, ту, что вызвала его в штаб александрийцев поболтать о видах на будущее. Разговор походил на просьбы о пожертвовании из Греческого университета, которые Каллум до сих пор получал; универ вообще звонил всем своим выпускникам, справляясь об их делах и пополняя пресловутую коллекцию особо успешных. Общество же хотело знать: нет ли у Каллума интересов в политике или управлении государством. Не желает ли он расширить семейную империю? Как применит полученные знания? Знания, доступ к которым – привилегия?

«С вашими навыками, мистер Нова, мы настоятельно рекомендуем государственную службу», – сказала Шэрон.

Восхитительно. Волнительно. «А в каком министерстве?»

Шэрон не ответила. «Мы бы могли ускорить получение визы, если предпочтете остаться в Соединенном Королевстве».

«Вы знаете, на что я способен, – ответил Каллум. – И готовы подвергнуть такому население страны? Вашей страны?»

В ее ответе Каллум ощущал множество чувств: ответственность, горечь. Каждый человек был глубоко привязан хотя бы к чему-то одному, но Шэрон свою привязанность прятала так далеко, что казалась одной из тех немногих, кто смотрел на Каллума с искренним равнодушием: «Мистер Нова, позвольте объяснить вам одну вещь: я просто выполняю свою работу, а ваше мнение о моей эффективности никак на нее не влияет».

Больной ребенок, сообразил Каллум. Вот кто важен для Шэрон. Он видел, как дорого стоит эта привязанность. Работа давала право заглядывать в его досье, забив на последствия, и, возможно, была лакомым кусочком по сравнению со схожими позициями, обеспечивая отличный соцпакет и приличную пенсию. Но взамен Шэрон подписала документ о неразглашении и, вероятно, носила перманентные чары молчания… Каллум ненадолго сосредоточился и нашел их; кожа у края рубашки слегка зудела, там была небольшая татуировка. Шэрон смиренно хранила тайны Общества. Ведь это позволяло ей возвращаться домой к… дочери? Да, к дочери, которая все еще – вернее, пока что – жива.

«Общество может идти лесом, и все остальные тоже».

– Ты готов? – нетерпеливо спросила Рэйна.

Парламентские дополнительные выборы. Крупнейшая попытка подтасовать результаты и предложить людям шанс сделать что-нибудь человечное. Рэйна хотела вручить победу партии, которая заботилась о больных детях, а значит, это будет и победа Шэрон. «Не за что», – подумал Каллум.

– Секунду. – Он достал свой телефон и вернулся к сообщениям от Тристана.

Едва ли мне нужен повод, Нова. Ты давно нарываешься.

Это пришло несколько дней назад. Каллум с тех пор сделал несколько селфи, в том числе в пабе, просто еще не отправил их. И сейчас решил тоже не посылать. Он быстро набрал сообщение и нажал «Отправить». Впрочем, в ближайшие несколько часов ответа ждать не стоило. Видимо, Каллум становился сильнее на расстоянии, потому что точно ощущал напряжение – в те разы, когда Тристан тупо таращился на имя Каллума в заголовке, а потом, сделав (минимум) десять неуверенных попыток устоять, наконец уступал сапиосексуальному искушению.

Рад, что до тебя наконец начинает доходить.

3:43

Что именно?

Один из нас просто обязан убить другого.

Париса

От ярких белых огней над головой в ушах басовито гудело. Мысли здесь кружили характерные для обычного рабочего места. Кто-то съел салат Дениз, наверное Фрэнк. У Эвелин было дурацкое настроение, а Терренсу до дрожи хотелось перепихнуться. Мог ли Стивен поверить, что свекровь Марии еще не скопытилась? Глянь-ка на эту потрясающе индивидуальную рекламу. Медитская техномантия работает просто чудесно, телепатия, да и только.