Текст книги "Озорные рассказы"

– Давайте уладим наше дело! – закричал хозяин, видя, что трое его честных должников уже напрочь забыли, с чего все началось.

Все замерли в ужасе.

– Я расскажу вам историю, которая будет лучше ваших, и каждый из вас заплатит мне за это по десять солей.

– Тишина в зале! – объявил анжуец. – Слушаем хозяина!

«В нашем городке Нотр-Дам-Ла-Риш, где и находится мой постоялый двор, жила одна смазливая девица, и, помимо приятностей природных, было у нее еще и немалое приданое. Потому, как только вошла она в возраст и окрепла достаточно, чтобы нести на своих плечах бремя замужества, окружила ее толпа воздыхателей, и было их столько, сколько монет собирается в кружке для пожертвований святому Гатьену в день Пасхи. Девушка выбрала того, кто, при всем моем уважении и положа руку на сердце, мог работать с утра до ночи и с ночи до утра, ровно два монаха, вместе взятых. Сговорились они и стали готовиться к свадьбе. Однако же счастливое ожидание первой брачной ночи невесте внушало немалые опасения, поелику она по изъяну и несовершенству живота своего склонность имела исторгать ветры с шумом, подобным орудийному залпу.

Очень она боялась спустить с поводьев сии бешеные ветры, когда отвлечется в ту самую первую ночь, и дошла до того, что поделилась страхами своими с матерью и попросила у нее совета. Добрая женщина не скрыла, что таковая склонность досталась дочери по наследству, что в детстве и она страдала от такой же напасти, но засим Господь смилостивился, она научилась туго сжимать свое подхвостье и после семи лет из себя ничего не выпускала, окромя последнего раза, когда в порядке прощания она щедрейшим ветром одарила своего упокоившегося мужа.

– Но у меня, – добавила мать, – был один секрет, которым поделилась со мной моя матушка. Он позволял мне все излишние звуки свести на нет и пукать бесшумно. Способ сей лишает ветры дурного запаха, и конфузиться не приходится. А для этого надобно исподволь ветры свои потомить, подержать у выхода, а потом вытолкнуть тонкой струйкой. Мы между собой назвали это „удавить фуки“.

Обрадованная дочь поблагодарила мать и заерзала-заелозила, уминая в своих кишках их воздушное содержимое и поджидая залпа с таким же нетерпением, как помощник органиста, надув мехи, ждет первых аккордов мессы. Придя в спальню, она забралась в постель и попыталась выдавить из себя накопленное, однако сия своенравная материя так уплотнилась, что не захотела выходить наружу. Тут и муж подошел, и вообразите сами, как схватились они в прекрасной битве, в коей из двух вещей, коли могут, делают тысячи. Около полуночи новобрачная под естественным предлогом встала и скоро вернулась обратно, но, когда она одной ногой влезла на кровать, ее дымоходу вздумалось отвориться и выдать такой пушечный залп, что вы, как и я, подумали бы, что кто-то разом порвал толстенные драпировки.

– Эх, вот неудачный выстрел, – сокрушенно воскликнула молодая.

– Ей-богу, милая, – отвечал я, – береги свои заряды. С такой артиллерией тебе никакая армия не страшна.

Это была моя жена!»

– Ох-ох-ох! – взвыли мошенники.

Они хохотали, держась за бока, и расхваливали хозяина.

– Эй, виконт, ты слыхал такое?

– О, вот так история!

– Да, отличная история!

– Всем историям история!

– Царица, а не история!

– Ха! После такого и слушать ничего не захочешь!

– Честное слово христианина! Это лучшее, что я слыхал за всю мою жизнь.

– Я так и слышу эту музыку!

– О, а я хочу облобызать оркестр!

– Господин хозяин, – на полном серьезе промолвил анжуец, – не сойти нам с этого места, коли мы не взглянем на вашу хозяйку, и мы не станем просить дозволения поцеловать ее инструмент только из почтения к доброму рассказчику.

И все они принялись так возносить хозяина, его историю и раструб его жены, что старый дурак поверил в их искренность и велел позвать жену. Однако она не явилась, и тогда плуты не без задней мысли сказали:

– Пойдем поищем ее сами.

Все вышли из зала. Хозяин взял подсвечник и двинулся первым вверх по лестнице, дабы показать гостям дорогу, однако мошенники заметили открытую дверь и ускользнули, словно тени, за порог, оставив хозяину вместо платы лишь новый женин фук.

Время действия: 1525 год.

Всякому известно, как наш первый король Франциск попался, будто птичка на клей, и препровожден был в Мадрид[77]77
  …препровожден был в Мадрид… – 24 февраля 1525 года при Павии состоялось сражение между войсками Франциска I и Карла V. Французы потерпели поражение. Франциск был дважды ранен, затем взят в плен и перевезен в Мадрид. Переговоры о выкупе короля длились до 14 января 1526 года, когда король подписал мирный договор, от которого спустя полгода отрекся.


[Закрыть], что в Испании. Там император Карл V запер его за семью замками, как какую-никакую ценную вещь, и держал безвыходно в своем дворце, где наш покойный, вечной памяти государь скучал и маялся безмерно, ибо любил свежий воздух, удобства и удовольствия, и сидеть в клетке ему было так же просто, как кошке плести кружева. И вот погрузился он в столь дикое уныние, что, когда его письма прочитали на совете, и герцогиня Ангулемская[78]78
  Герцогиня Ангулемская – Луиза Савойская (1476–1531), мать короля Франциска I.


[Закрыть], матушка его, и госпожа Екатерина, дофина, и кардинал Дюпра, и господин де Монморанси, и прочие вельможи королевства французского, кои все ведали, сколь любвеобилен король, после долгих обсуждений порешили послать в Мадрид королеву Маргариту, дабы она короля, который очень любил свою веселую и умную сестру, утешила в его трудный час. Однако же сия дама полагала, что душа ее бессмертная может пострадать, ибо оставаться наедине с королем было небезопасно, и посему в Рим направили ловкого секретаря, господина де Физа, коему поручили раздобыть папское бреве с особыми индульгенциями, с решительным отпущением простительных грехов, кои ввиду кровного родства могла совершить упомянутая королева, желая излечить короля от тоски.

В ту пору папскую тиару носил нидерландец Адриан VI, который, будучи добрым товарищем, несмотря на тесные связи с императором Карлом, и памятуя о том, что речь идет о старшем сыне католической церкви, любезнейшим образом направил в Испанию легата, уполномоченного сделать все, дабы, не нанося большого ущерба Господу, спасти душу королевы и тело короля. Сие дело государственной важности не давало покоя придворным и вызвало у всех дам непреодолимое желание в интересах короля и короны отправиться в Мадрид, и им помешала только беспримерная подозрительность Карла V, который не позволял французскому королю видеться ни с подданными его, ни с членами его семьи. Следовало также обговорить условия отъезда королевы Наваррской. В общем, все только и говорили что о досадном и весьма обременительном воздержании и недостатке любовных утех, столь вредном для охочего до них короля. И, слово за слово, женщины забыли о короле, беспокоясь лишь о его гульфике. Королева первая сказала, что хотела бы иметь крылья. На что господин Оде де Шатильон заявил, что она и так ангел. А госпожа адмиральша упрекала Господа Бога за то, что Он не в силах послать с гонцом то, чего так не хватало бедному государю, хотя любая из дам готова была ему это одолжить.

– Хвала Господу за то, что сии дамы прикованы к Парижу! – шепнула дофина. – А не то в их отсутствие наши брошенные мужья от безысходности взялись бы за нас.

Столько было всего сказано, столько передумано, что добрые католички перед отъездом королевы маргариток[79]79
  Королева маргариток – Маргарита Наваррская (см. примеч. к с. 17) является автором поэтического сборника «Маргаритки от Маргариты из принцесс» (1547).


[Закрыть] поручили ей облобызать пленника за всех дам королевства, и, коли б можно было запасать лобзания впрок, точно горчицу, королеву нагрузили бы поцелуями так, что она могла бы продавать их обеим Кастилиям.

Пока королева Маргарита, невзирая на снега, преодолевала горы в карете, запряженной мулами, стремясь к утешению, как к жаркому огню, король ощутил такую тяжесть в чреслах своих, какой не бывало у него никогда прежде. Не выдержав жестокого испытания естества своего, он признался в своих страданиях Карлу V, желая добиться особого сочувствия. Франциск объявил, что испанский король покроет себя вечным позором, коли позволит умереть другому государю от недостатка утех. Кастилец показал себя добрым малым. Рассудив, что он возместит ущерб, нанесенный испанским женщинам, когда получит выкуп за своего пленника, Карл тихонько намекнул стражникам Франциска, что дозволяет им в этом вопросе пойти французскому королю навстречу. И вот дон Хийос де Лара-и-Лопес Барра ди Пинто, бедный капитан, в чьих карманах вечно гулял ветер, несмотря на его родовитость, кастилец, который давно подумывал о том, чтобы попытать счастья при французском дворе, положил, что, обеспечив сеньору Франциску горячую припарку из живой плоти, он откроет себе дорогу к благосостоянию. Те, кто хорошо знает французский двор и короля, поймут, прав он был или нет.

Когда вышеозначенный капитан заступил на очередное дежурство при покоях французского короля, он почтительно спросил, не соизволит ли Его Величество ответить на один вопрос, который волнует его душу не меньше, чем продажа папских индульгенций. Король, отложив в сторону свою ипохондрию, выпрямился в кресле и кивнул в знак согласия. Капитан заранее попросил прошения за вольность речей своих и сказал, что, прослышав о том, что король слывет большим распутником, хочет узнать из первых уст, правда ли, будто французские придворные дамы искусницы великие по части любви. Бедный король, припомнив свои подвиги и приключения, тяжко вздохнул и сказал, что никакие женщины на земле и даже на луне не владеют лучше француженок секретами сей алхимии, что при воспоминании о сладчайших, прелестнейших и решительных увертках только с одной из этих искусниц он чувствует себя мужчиной, и, будь она у него под рукой, он со всей силой прижал бы ее к сердцу, даже если бы стоял на гнилой доске над глубокой пропастью…

При этих словах глаза короля-женолюбца засверкали таким огнем и страстью, что капитан при всей своей отваге почувствовал, как затряслись поджилки его и напряглись члены. Придя в себя, он выступил в защиту испанских дам, объявив, что только в Кастилии женщины по-настоящему умеют любить, ибо Кастилия – самая религиозная страна во всем христианском мире, а чем больше женщина боится проклятия, отдаваясь своему любовнику, тем больше души она вкладывает в это дело, сознавая, что наслаждение стоит ей бессмертия. Засим он добавил, что если сеньор король обещает ему одну из лучших и доходных земель французского королевства, то он подарит ему ночь любви по-испански, а та, что станет королевой на эту ночь, душу вынет из его королевского достоинства, ежели король не побережется.

– Ладно! Поторопись! – Король вскочил на ноги. – Я пожалую тебе, клянусь Богом, землю Виль-о-Дам в Турени со всеми привилегиями на охоту и на суд.

Тогда капитан, который был знаком с разлюбезной доньей кардинала-архиепископа Толедского, попросил ее приласкать короля Франции и показать ему преимущества кастильского воображения перед простой живостью француженок. Маркиза согласилась выступить в защиту чести Испании, а кроме того, ей было интересно поглядеть, из какого теста Бог лепит королей, ибо она пока еще этого не ведала, поелику якшалась только с кардиналами. Она пришла разъяренная, будто львица, вырвавшаяся из клетки, и набросилась на короля, так что у него все кости затрещали и любой другой на его месте испустил бы дух. Но вышеозначенный государь был столь крепок, ненасытен, боевит и неутомим, что после их ужасной дуэли маркиза вышла в совершеннейшем смущении, полагая, что исповедала самого дьявола.

Капитан, уверенный в своей ставленнице, явился на поклон к королю, полагая, что честно заработал свою землю. Но король с усмешкой сказал ему, что испанки в самом деле довольно горячие и весьма крепкие штучки, но отличаются неистовостью, тогда как в этом деле важнее приятность, и что сия маркиза или дергалась так, словно на нее чих напал, или корчилась натужно, короче, если французские объятия внушают все большее желание и не утомляют и дамы его двора ласками своими доставляют несравненное наслаждение, то любовь по-испански сходна с работой пекаря, что месит тесто в громадном чане.

Бедного капитана сия речь чувствительно задела. Он верил, что Франциск Первый – человек чести, но, невзирая на это, ему показалось, что король желает обмануть его, точно школяр, укравший толику любви в парижском вертепе. Однако, не зная наверняка, не переиспанила ли маркиза короля, он попросил пленника дозволить ему еще одну попытку, обещался на сей раз привести настоящую фею и таки выиграть имение. Король был слишком обходительным и любезным кавалером, чтобы не согласиться, и даже дал честное королевское слово, что желает проиграть пари. И вот после ужина донельзя взволнованный стражник привел в королевскую комнату даму свеженькую, миленькую, беленькую, с длинными волосами и бархатистыми ручками. Платье при каждом движении обтягивало ее тело, кое отличалось радующей душу пышностью, уста улыбались, а глаза заранее блестели влажным блеском. Любого мудреца она свела бы с ума, и от первого же ее сердечного слова у короля затрещал гульфик. Следующим утром, после завтрака, красавица выскользнула за дверь, а славный капитан, светясь довольством, с победным видом явился к королю, незамедлительно вскричавшему:

– О господин мой, барон де Ла Виль-о-Дам, дай Бог вам подобных радостей! Как я люблю мою тюрьму! Клянусь Богоматерью, я не желаю больше выяснять, в какой стране любовь лучше, – вы выиграли!

– Я нимало не сомневался! – отвечал капитан.

– Отчего же?

– Сир, это моя жена.

Таково происхождение рода Ларрэ де Ла Виль-о-Дам в наших краях, ибо кастильское имя Лара-и-Лопес туренцы переиначили на свой лад и превратили в Ларрэ. То была добрая семья, преданно служившая французской короне и весьма высоко поднявшаяся.

Что до королевы Наваррской, то она добралась до короля скоро и вовремя, понеже он, пресытившись любовью по-испански, желал развлечься на французский лад, но дальнейшее пребывает за рамками данного рассказа. Оставляю за собой право как-нибудь в другой раз поведать о том, как поступил легат, дабы очистить короля от грехов, и о том, что сказала на это наша королева маргариток, которая, как святая, достойна отдельной ниши в этих десятках рассказов, будучи первой сочинительницей прекрасных сказок.

Вывод: не должно королям самолично ввязываться в битву, ну если только речь не идет об игре в кости или шашки. Ибо нет ничего ужаснее и болезненнее для народа, чем плен его короля. Хотя нет, еще печальнее, когда в плен попадает королева или принцесса! Но полагаю, такого не случалось даже у каннибалов. Есть ли резон в заточении цветка королевства? Черт побери, я слишком хорошего мнения о Люцифере, Вельзевуле и иже с ними и потому не могу вообразить, чтобы они, захватив власть на земле, захотели бы спрятать от всех источник радости и света благотворного, в лучах коего греются бедные страдальцы. И надо быть худшим из исчадий ада, idest, старой злобной еретичкой, чтобы, оказавшись на троне, заточить прекрасную Марию Шотландскую, к стыду и позору всех рыцарей-католиков, коим всем до единого, не сговариваясь, следовало явиться к подножию замка Фотерингей[80]80
  Фотерингей – замок, в котором девять лет провела в заточении шотландская королева-католичка Мария Стюарт и где она была казнена 8 февраля 1587 года по приказу королевы английской Елизаветы I.


[Закрыть] и не оставить от него камня на камне.

Время действия: XV век.

Древние сочинители прославили аббатство Пуасси как обитель всеобщей радости, в которой положено было начало не подобающему монашкам поведению, и как родник добрых историй, предназначенных для увеселения мирян за счет нашей святой церкви. В этом аббатстве родилось также множество поговорок и выражений, непонятных в наше время даже ученым, хотя они старательно их пережевывают и перемалывают, пытаясь переварить.

Спросите любого из них, что есть «оливки из Пуасси», и они на полном серьезе заявят, что сие есть перифраз относительно трюфелей, а «способ их приготовления», о котором упоминается в старых байках о добродетельных монашках, есть не что иное, как подача оных трюфелей под особым соусом. Вот так сии горе-ученые попадают пальцем в небо. Но вернемся к нашим добрым затворницам. О них, разумеется в шутку, поговаривали, что превеликим счастьем для себя они почитали принять в свою обитель не целомудренную женщину, а распутницу. Некоторые злопыхатели упрекали славных монашек также в том, что они на свой лад подражают житиям святых и почитают Марию Египетскую лишь за то, каким способом она расплатилась с лодочником. Отсюда возникла поговорка: «Почитать святых на манер Пуасси». А есть еще разогревающее чресла «распятие Пуасси». Засим упомянем «заутрени Пуасси», кои завершались мальчиками-хористами. Наконец, о бравой чертовке, знающей толк в любовных увертках, говорят: «Это монашка из Пуасси». То единственное и всем известное достоинство, которое мужчина может одолжить, называется «ключом от аббатства Пуасси». Что касается ворот в упомянутый монастырь, то каждый с младых ногтей знает, что это такое. Сии ворота, дверь, калитка, проход или даже зев, поскольку они всегда отверсты, гораздо легче распахнуть, чем запереть, и их починка обходится очень дорого. Короче, в те времена все новые изобретения в любовной сфере происходили из Пуасси. Примите, однако, в рассуждение, сколько лжи и преувеличений в этих поговорках, насмешках, чепухе и пустословии. Монашки из вышеозначенного города Пуасси были добрыми девицами, которые то так, то сяк обманывали Господа дьяволу на пользу, как многие другие люди, поелику мы все по природе своей мягкотелы, и они, хоть и были монашками, тоже обладали своими маленькими недостатками. Они и сами сознавали, что есть у них слабое место, от коего все зло проистекает. На самом деле вина за скверное поветрие лежит целиком на одной настоятельнице, родившей четырнадцать детей, кои все выжили, невзирая на то что росли без присмотра, точно сорняки. Именно прихоти и проделки сей аббатисы, что была королевских кровей, прославили женский монастырь города Пуасси. И в каком бы французском аббатстве ни случилось забавное происшествие, оно немедля приписывалось бедным затворницам из Пуасси, коим за глаза хватило бы и десятой доли сих казусов. Позднее, как всем хорошо известно, монастырь преобразовали, и у святых монашек отняли те немногие часы досуга и свободу, коими они прежде располагали. В старом картулярии Тюрпенейского аббатства, что близ Шинона, в документе, который в смутные времена нашел приют в библиотеке Азе и там сохранился благодаря нынешнему ее попечителю, я под рубрикой «Часы Пуасси» нашел записки, очевидно сочиненные веселым аббатом из Тюрпенея для-ради развлечения своих соседей из Уссе, Азе, Монгоже, Саше и прочих городов и весей нашего края. С дозволения святого отца я дарю их вам, однако же, пока я переводил их с латыни на французский, я кое-что переделал по своему хотению.

Итак, приступаю.

Монашки в Пуасси, когда их аббатиса, королевская дочь, отходила ко сну, имели обыкновение… Как раз сия аббатиса назвала игрой в пушистого гусенка то, что не должно пропускать: предварительные переговоры, предрассуждения, предисловия, прологи, предуведомления, введения, прелюдии, преамбулы, оглавления, аннотации, краткие содержания, перечни, эпиграфы, заголовки, подзаголовки, заметки, посвящения, пояснения на полях, сноски, примечания, толкования, замечания, фронтисписы, позолоту на обрезе, виньетки, розетки, вензеля, заставки, концовки, буквицы, орнаменты, гравюры. И только потом и никак иначе следует открывать полную увеселения книгу, дабы ее прочитать, перечитать, изучить от корки до корки, понять от доски до доски и усвоить содержание. Славная настоятельница создала целую науку изо всех этих мелких, не относящихся к основному процессу радостей сладостного языка, слова коего беззвучно слетают с губ, и применяла сию науку на практике столь благоразумно, что умерла, с формальной точки зрения, девственной и почти не порченной. С тех пор сей веселой наукой овладели придворные дамы, кои заводили любовников для игры в пушистого гусенка и для почета, и лишь порой таких, что имели над ними все мыслимые и немыслимые права и были мастерами во всех отношениях, что предпочтительнее.

Продолжаю. Так вот когда сия добродетельная принцесса раздевалась, залезала под одеяло и почивала с чистой совестью, вышеозначенные девицы, те, что помоложе и с веселым сердцем, потихоньку покидали свои кельи и собирались у одной из сестер, которую все они очень любили. Монашки болтали, поглощая изюм, драже, сладкие напитки, спорили, как все девчонки, бранили старух, передразнивали их и насмехались, хохотали до слез и играли в разные игры. То они измеряли свои ножки, дабы определить, у кого самая маленькая, сравнивали округлости своих белых ручек, определяли, у кого от еды краснеет нос, считали веснушки, рассказывали, где у кого есть родинки, оценивали чистоту кожи, яркость румянца, изящество телосложения. Правда в том, что среди станов, принадлежащих Господу, попадались и худые, и толстые, и плоские, и вогнутые, и выпуклые, и невысокие, и длинные, в общем, самые разные. Потом девицы спорили, кому надо меньше ткани на пояс, и та, у кого выходило меньше, оставалась довольна, неизвестно почему. То они принимались рассказывать друг другу, что привиделось им во сне. Частенько одной или двум, но никогда всем сразу, снилось, что они крепко держат в руках ключи от аббатства. Засим советовались друг с дружкой по поводу разных мелких недомоганий. Одна порезала палец, другая сломала ноготь, третья проснулась с покрасневшими глазами, четвертая вывихнула указательный палец, перебирая четки. В общем, у каждой были свои поводы для беспокойства.

– Ах! Вы обманули мать настоятельницу, понеже у вас на ногтях белые отметины, – говорила одна.

– Вы очень долго исповедовались нынче утром, сестра, – говорила другая, – значит у вас очень много мелких грехов, в которых вам надо покаяться?

Потом, поелику все они были одного поля ягоды, они снова мирились, ссорились, дулись, спорили, соглашались, завидовали, щекотали друг дружку, чтобы посмеяться, и смеялись, чтобы пощекотать, и потешались над послушницами.

Часто говорили так:

– А ежели паче чаяния к нам в дождь забредет вооруженный рыцарь, куда мы его денем?

– К сестре Овидии, у нее самая большая келья, он войдет в нее вместе со своим шлемом и пером.

– Почему ко мне? – вскрикивала сестра Овидия. – У нас у всех одинаковые кельи!

Тут мои милые девицы лопались от смеха, точно зрелые фиги. А однажды вечером они заполучили на свой маленький собор прелестную новенькую послушницу лет семнадцати, которая казалась невинной, точно новорожденный младенец, и получила бы отпущение безо всякой исповеди. Ей уже давно до смерти хотелось попасть на эти тайные посиделки и маленькие пирушки и отведать тех увеселений, коими молодые монахини смягчают свой свято-священный плен, и она даже плакала оттого, что ее не приглашают.

– Хорошо ли ты почивала, – спросила ее сестра Овидия, – моя козочка?

– О нет, – отвечала новенькая. – Меня закусали клопы.

– Как?! У вас в келье клопы? Надо немедленно избавиться от них. Известны ли вам правила нашего ордена, кои предписывают нам изгонять сих кровопийцев, дабы никогда не видеть их в стенах монастыря?

– Нет, – сказала послушница.

– Ну хорошо, слушайте. Посмотрите кругом. Вы видите клопов? Их следы? Чувствуете их запах? Есть ли хоть что-то от клопов в моей келье? Поищите.

– Я ничего не вижу, – призналась новенькая, которую звали мадемуазель де Фьен, – и здесь пахнет только нами!

– Сделайте так, как я скажу, и больше вас кусать никто не будет. Как только ощутите укус, дочь моя, вы должны раздеться донага, снять рубашку, но не грешить, оглядывая себя со всех сторон. Вы должны думать только о проклятом клопе и искать его с верой в сердце, не обращая внимания ни на что другое, думая только о клопе и о том, что вам непременно надо его поймать. Дело сие непросто, ибо вы можете по ошибке принять за клопа те черные пятнышки, коими наградила вас природа. У вас они есть, милочка?

– Да, у меня есть две лиловатые родинки, одна на плече, а другая на спине, нет, чуть пониже, но она прячется между…

– Как же ты ее разглядела? – поразилась сестра Перпетуя.

– Я и не знала про нее, это господин Монтрезор ее обнаружил.

– Ха-ха-ха! – засмеялись сестры. – А больше он ничего не видел?

– Он видел все, – призналась девица. – Я была совсем маленькая, а ему лет девять, и мы развлекались, играя…

Тут сестры поняли, что рано посмеялись, а сестра Овидия продолжила:

– Вышеупомянутый клоп напрасно будет перепрыгивать с ваших ног на ваши глаза, напрасно будет пытаться спрятаться во впадинах, лесах, оврагах, двигаться вниз, вверх, пытаться ускользнуть от вас. Устав требует, чтобы вы мужественно преследовали его, взывая к Богородице. Обыкновенно на третьей молитве бестия попадается…

– Клоп? – уточнила новенькая.

– Да, а кто же еще? – возмутилась сестра Овидия. – Однако, дабы избежать опасностей, связанных с сей охотой, вы должны, прижимая бестию пальцем, касаться только ее и схватить только ее, и ничего больше… И тогда, не обращая внимания на ее крики, жалобы, стоны, корчи и подергивания, ежели, паче чаяния, она взбунтуется, что случается довольно часто, вы должны ухватить ее двумя пальцами одной руки, а другой рукой вам следует взять вуаль, закрыть сему клопу глаза и тем самым не дать ему ускакать, понеже любая тварь, лишившись зрения, не знает, куда податься. Далее: поелику клоп может попытаться снова вас укусить, да к тому же он может прийти в бешенство, вы тихонько откроете ему пасть и осторожно вложите туда кусочек ветки священного букса, что висит над изголовьем вашей кровати. Получится – и клопу придется присмиреть. Но помните, устав нашего ордена не позволяет нам владеть на этой земле чем бы то ни было, а потому эта бестия не может стать вашей собственностью. Вы должны помнить, что это тварь Божья, и постараться вернуть ее Господу самым любезным манером. Для этого прежде всего следует выяснить одну крайне важную вещь, а именно: кто у вас в руках – самец, самка или девственница. Предположим, у вас девственница, что бывает крайне редко, потому как эти бестии совершенно безнравственны, все они похотливые твари, кои отдаются первому встречному. Тогда вы возьмете ее за задние лапки, вытащив их из-под ее маленького чепрака, свяжете их своим волоском и отнесете матери настоятельнице, которая решит ее судьбу, посовещавшись с капитулом. Ежели это самец…

– А как же я пойму, что сей клоп – девственница?

– Прежде всего, – продолжала сестра Овидия, – она печальна и грустна, не смеется, как другие, кусается не так больно, пасть ее только чуть приоткрыта, а сама она краснеет, когда вы касаетесь сами знаете чего…

– В таком случае, – заметила мадемуазель де Фьен, – меня кусали только самцы…

Сестры расхохотались, да так, что одна из них пукнула, издав наинижайший ля-диез до того резко, что обмочилась. Сестра Овидия указала всем на лужицу и сказала:

– Как видите, не бывает ветра без дождя.

Тут даже новенькая засмеялась, полагая, что все потешаются над той сестрой, что оплошала.

– Итак, – продолжила сестра Овидия, – коли у вас самец, вы возьмете ножницы или кинжал вашего любовника, если таковой подарил вам его на память перед вашим уходом в монастырь. Короче, вооружившись режущим инструментом, вы осторожно рассекаете бок клопа. Будьте готовы к тому, что он завизжит, закашляется, заплюется, запросит прощения, более того, начнет извиваться, обливаться потом, делать большие несчастные глаза, в общем, все, что ему подскажет его воображение в попытках вырваться из ваших рук, но ничему не удивляйтесь. Соберитесь с духом, помните, что ваши действия направлены на то, чтобы наставить грешную тварь на путь к спасению. Правой рукой вам следует достать кишки, печень, легкие, сердце, трахею и все прочие внутренние органы и несколько раз окунуть их в святую воду, хорошенько их прополоскать и очистить, призывая Дух Святой освятить потроха бестии. Засим вы быстренько вернете все эти черева в тело клопа, который с нетерпением будет ждать их возвращения. Таким образом крещенная, душа этой твари становится католической. Вы же возьмете иголку с ниткой и зашьете живот клопа с величайшей осторожностью, обходительностью, вниманием, ибо вы возымеете дело с вашим братом во Христе. Вы даже помолитесь за него и поймете, что клоп не остался равнодушным к вашим заботам, по тем поклонам и взглядам, коими он вас отблагодарит. Короче, он больше не будет ни кричать, ни кусаться, более того, среди клопов нередко попадаются такие, что умирают от счастья быть обращенными в нашу святую веру. Подобным образом вы поступите в отношении всех, кого сможете поймать, – правда, остальные, полюбовавшись на новообращенного, поспешат уйти куда подальше, поскольку их души порочны и не желают становиться христианскими…

– И они глубоко не правы, – заметила новенькая. – Есть ли большее счастье, чем посвятить себя Господу?

– Разумеется, – вмешалась сестра Урсула, – здесь, в этих стенах, мы защищены от всех мирских опасностей и от любви…

– А разве есть иные опасности, кроме как родить ребенка, не будучи замужем? – спросила одна молоденькая сестра.

– В последнее время, – отвечала сестра Урсула, покачав головой, – любовь унаследовала от проказы, антонова огня, холеры и оспы их лихорадку, судороги, боль и страдания, дабы создать устрашающий недуг[81]81
  Устрашающий недуг — сифилис, который распространился во Франции после экспедиции Карла VIII в Италию (1495) и вызвал настоящую панику.


[Закрыть], лекарство от коего, к счастью, дьявол передал монастырям, чтобы укрылись в них дамы, целомудренные из страха перед этой самой любовью.

Тут все, до смерти перепуганные, прижались друг к другу, но пожелали узнать больше.

– Неужели достаточно всего лишь полюбить, чтобы страдать? – спросила одна из сестер.

– О да, Господи, помилуй! – вскричала сестра Овидия.

– Вы полюбите очаровательного дворянина, – снова вмешалась сестра Урсула, – и тут же увидите, как ваши зубы и волосы выпадают один за другим, как бледнеют ваши щеки, а веки теряют ресницы. И все это сопровождается ни с чем не сравнимой болью, так что прощание с прелестями вам даром не пройдет. У некоторых бедняжек нос покрывается коростой, а у некоторых и того хуже – заводится тварь с тысячью лапками, которая копошится и грызет наши самые нежные места. В конце концов папа был вынужден отлучить от церкви эту разновидность любви.

– Ах, какое счастье, что у меня не было ничего подобного! – воскликнула послушница.

Услышав таковое, сестры заподозрили, что мадемуазель де Фьен уже теряла голову из-за некоего горячего распятия Пуасси и, разговорив сестру Овидию, посмеялась над нею. И все они порадовались, что в их славном сообществе появилась еще одна веселая душа, и, понеже именно так и было, поинтересовались, что привело ее в монастырь.

– Увы! – отвечала новенькая. – Меня укусил огромный и к тому же уже крещенный клоп.

При этих словах сестра Ля-диез снова не удержалась, и раздался оглушительный залп.

– Ах! – вздохнула сестра Овидия. – Все говорит за то, что этот залп не последний. Ежели вы запоете этаким образом в хоре, аббатиса заставит вас поститься на манер сестры Петрониллы. Прикройте сурдинкой ваш музыкальный инструмент.