Электронная библиотека » Оноре Бальзак » » онлайн чтение - страница 25

Текст книги "Озорные рассказы"


  • Текст добавлен: 20 октября 2023, 21:58


Автор книги: Оноре Бальзак


Жанр: Юмористическая проза, Юмор


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Шрифт:
- 100% +
О прево, не знавшем прелестей своей жены

Время действия: XV век (царствование Карла VII).


В старом добром городе Бурже в ту пору, когда там развлекался наш государь[132]132
  …наш государь… – Карл VII Победитель, или Победоносный (1403–1461), – отец Людовика XI, который до осады Орлеана (1428) и коронования в Реймсе (1429) проживал в Бурже и носил ироничное прозвище «король Буржа» или «Буржский король».


[Закрыть]
, который позднее оставил погоню за удовольствиями ради завоевания французского трона и в самом деле его добился, был некий прево, на коего возложена была забота о поддержании порядка, и носил он звание королевского прево. В правление прославленного сына означенного государя появилась новая должность «дворцового прево», или «главного прево королевского дома», которую несколько поспешно отдали сеньору де Мере по прозвищу Тристан, уже помянутому в этих сказках, хотя он вовсе не отличался веселым нравом. Это я говорю для тех, кто обирает старые книги, дабы настрочить новые, и показать, сколь учеными являются сии легкомысленные с виду Десятки. Так вот! Имя этого самого прево из Буржа одни писали как Пико (задоринка), и от имени его произошли слова picotin (порция, мера), picoter (пощипывать), picorer (клевать), другие как Пито (и отсюда родилось слово pitance – паек), третьи (кто говорил на лангедокском наречии) – Пишо (отсюда не произошло ничего, достойного упоминания), четвертые (те, кто владел лангедойлем) – Петио или Петие, пятые (из Лимузена) – Петито, Петино или Петиньо, однако в самом Бурже его именовали просто Пети или Пти (маленький, мелкий). Из этого имени потом образовалась фамилия, род Пети разросся, и потому теперь вы повсюду сталкиваетесь с разными Пети и Пти (что одно и то же), и потому в этой повести мы тоже будем называть нашего прево Пети, и никак иначе. Это этимологическое отступление я сделал для того, чтобы пролить свет на наш родной язык и показать, как наши буржуа и прочие граждане обретали фамилии. Но забудем о науке. Этот самый прево, имевший множество имен, собою был нехорош, и к тому же матушка наградила его такой особенностью, что, улыбаясь, он вытягивал губы, как корова, когда та хочет напиться, и подобную манеру улыбаться прозвали при дворе «улыбкой прево». Однажды король, услышав сие выражение от одного из придворных, заметил шутя:

– Ошибаетесь, господа, Пети вовсе не смеется, просто у него на подбородке маловато кожи.



Смеялся прево или нет, но он как нельзя лучше справлялся со своими обязанностями: он все видел, все слышал, и злодеям при нем приходилось несладко. Как бы там ни было, а он стоил жалованья, которое получал. Что до насмешек, то прево был слегка рогат, что до слабостей – ходил к вечерне, что до благоразумия – слушался Господа, когда мог, что до радости – у него под боком была жена, что до развлечений – он искал, кого бы повесить, и когда его просили доставить подходящего преступника, никогда не подводил; однако спал спокойно, и мысли о злоумышленниках его ничуть не тревожили. Попробуйте найти в христианском мире менее безвредного прево! Нет, не найдете, все прево вешают или слишком много, или слишком мало, а этот вешал ровно столько, сколько нужно, чтобы оставаться на своем месте, ни больше ни меньше. Законная жена этого доброго прево была одной из самых красивых горожанок Буржа, что поражало не только весь город, но и самого Пети. И часто, направляясь к месту казни, задавал он Господу вопрос, который многажды задавали себе все, кто его знал, а именно: «За что ему, Пети, ему, верному псу и прево короля, дана женщина столь привлекательная и очаровательная, что даже ослы, завидев ее, ревут от удовольствия?» На сей вопрос Господь не давал никакого ответа, и, можно не сомневаться, у Него были на то свои причины. Однако злые языки в городе уверяли, что, выходя замуж за прево, жена его никоим образом не была нетронутой. Некоторые уверяли также, что она принадлежала не только мужу. На что шутники отвечали, что даже ослам случается забрести в прекрасную конюшню. У каждого была наготове язвительная шутка, так что, потрудись их кто-нибудь собрать, набрался бы целый ворох. Правда, почти четыре четверти из них стоило бы выбросить, ибо у жены Пети, женщины благоразумной, был только один любовник для собственного удовольствия и один муж – для почтения. Много нашлось бы во всем городе столь скромных в желаниях жен? Покажите мне хоть одну, и я дам вам один грош или одну пощечину – на выбор. Вы легко повстречаете таких, у которых нет ни мужа, ни любовника. У некоторых женщин есть любовники, но мужа нет и в помине. У дурнушек, наоборот, муж есть, любовника нет. Но, доложу я вам, сыскать женщин, кои, имея одного мужа и одного любовника, довольствуются двойкой и не пытаются вытянуть тройку, – это чудо, слышите, вы, болваны, дурни и невежды! Так вот, зарубите себе на носу имя госпожи Пети и идите себе куда шли, а я пойду своей дорогой.



Госпожа Пети не принадлежала к числу женщин, что вечно суетятся, куда-то бегут, не знают ни минуты покоя, крутятся, вертятся, спешат, опаздывают, болтают без умолку и шумят беспрерывно, и ничто их не удерживает на месте и ни к чему не привязывает, ибо столь легки они на подъем, что, пукнув, уносятся вдаль, как за своею собственной душой. Нет, напротив, жена прево была доброй домоседкой, всегда то в кресле, то в постели, ежечасно, словно ручной подсвечник, готовая к услугам в ожидании упомянутого выше любовника, когда мужа не было дома, и привечающая мужа, когда уходил любовник. Сия редкая женщина не стремилась наряжаться на зависть другим горожанкам. Отнюдь! Она нашла лучшее применение прекрасным дням своей молодости и жила как живется. Ну, вот вы и познакомились с прево и его славной женушкой.



Соратник господина Пети по части исполнения супружеского долга, а долг оный столь тяжек, что для его исполнения требуется не менее двух мужчин, был благородным сеньором и богатым землевладельцем, коего король на дух не выносил. Запомните это хорошенько, понеже сия подробность чрезвычайно важна для данного рассказа. И так случилось, что однажды коннетабль, настоящий шотландский дворянин, увидел жену Пети и захотелось ему с ней встретиться с глазу на глаз в час утренней молитвы, что было и учтиво, и по-христиански, и побеседовать, дабы обсудить некоторые научные вещи или науку вещей. Госпожа Пети почитала себя достаточно сведущей, а кроме того, как уже было сказано, отличалась порядочностью и благоразумием и потому отказалась выслушать коннетабля. Когда все уговоры, доводы, уловки, намеки, посулы и мольбы оказались бесполезны, коннетабль поклялся своим большим черным кокдуем, что уничтожит ее любезника, несмотря на то что тот был человеком влиятельным. Насчет женщины он никакой клятвы не дал. Это указывает на то, что он был хорошим французом, поелику в подобных обстоятельствах некоторые, дабы отомстить за оскорбление, крушат все подряд и убивают четверых из трех. Тем же вечером коннетабль поставил свой большой черный кокдуй на кон, когда король и госпожа де Сорель[133]133
  Сорель Аньес (Агнесса) (ок. 1422–1450) – фаворитка Карла VII, прозванная Дамой Красоты.


[Закрыть]
играли в карты перед ужином. Его Величество сим пари был весьма доволен, поняв, что может без хлопот и затрат избавиться от раздражавшего его дворянина.



– И как вы собираетесь справиться с этим делом? – с чарующей улыбкой спросила госпожа де Сорель.

– Ха! – хохотнул коннетабль. – Поверьте, моя госпожа, я не хочу лишиться моего большого черного кокдуя.

Что же в те давние времена называли большим кокдуем? Ах! Это столь сложный вопрос, что можно ослепнуть, изучая древние книги, но ясно, что это было нечто весьма значительное. Однако наденем очки и поищем. «Дуй» в Бретани означает «девица», а «кок» – это что-то вроде сковородника с ручкой, от латинского «coquus» – слова, которое во Франции преобразилось и стало означать того, кто ест, пьет, лижет, сосет, лакает, варит, парит, тушит, жарит и все поедает, а больше ничего не умеет и потому опускается и разоряется, что вынуждает его воровать или попрошайничать. Из чего ученые могут заключить, что большой кокдуй – это кухонная утварь в форме сковородки, предназначенная для жарки девиц.

– Так вот, – продолжал коннетабль, коего звали господином де Ришмоном[134]134
  Де Ришмон – Артур Бретонский, граф де Ришмон (1393–1458), коннетабль с 1424 по 1458 год.


[Закрыть]
, – я скажу нашему прево, что ему по приказу короля следует отправиться на сутки в деревню, жители которой подозреваются в измене и сговоре с англичанами. Мои голубки обрадуются его отъезду, ровно солдаты, получившие жалованье, и как только они вознамерятся поужинать вдвоем, я верну прево и пошлю его именем короля обыскать дом, где будет ворковать эта парочка, и покончить с нашим другом, который воображает, будто ему одному можно сей капюшончик напяливать.

– Что сие значит? – недоуменно спросила Дама Красоты.

– Я вам позже объясню, – улыбнулся король.

– Идемте ужинать, – вздохнула госпожа Аньес. – Скверный вы человек, коннетабль, надо же, умудрились двумя словами оскорбить и женщин, и монахов!

Надо сказать, что жена прево уже давно мечтала провести со своим любезным кавалером всю ночь, с вечера до утра, у него дома, ибо там можно было кричать сколько угодно, не будоража соседей, а у себя дома она боялась, что ее услышат, довольствовалась любовью украдкой, крохами да каплями и отваживалась лишь на рысь, когда ей хотелось скакать во всю прыть. И вот на следующий день около полудня прислужница ее поспешила домой к молодому сеньору, дабы предупредить его об отъезде славного прево, и попросила господина любовника, от коего она получала щедрые подарки и потому относилась к нему лучше некуда, готовиться к любовным утехам и к ужину, поелику вечером лучшая половинка господина прево прибудет изголодавшаяся и жаждой истомившаяся.

– Прекрасно! – отвечал сеньор. – Передай своей хозяйке, что я никоим образом не заставлю ее поститься.

Солдаты коварного коннетабля, следившие за домом сеньора любовника, заметив, как тот запасается бутылками да кушаньями, доложили своему хозяину, что все идет согласно его задумке. Граф Ришмон, злорадно потирая руки, живо вообразил, как прево расправится с соперником. Коннетабль немедля послал к прево королевского гонца с приказом возвращаться в Бурж, дабы схватить в доме названного сеньора английского лорда и разрушить задуманный этими господами дьявольский заговор. Но прежде чем исполнить приказ, прево было велено явиться к королю, дабы договориться о том, как и с кем в данных обстоятельствах должно обойтись. Прево, возрадовавшись возможности увидеться с королем, поспешил в обратный путь и так торопился, что прибыл в город, когда любовники на вечерне своей лишь первый раз ударили в колокол. Повелитель страны рогоносцев и ее окрестностей, повелитель ветреный и своенравный, устроил все таким образом, что жена Пети мило беседовала со своим возлюбленным в тот самый час, когда законный ее супруг говорил с коннетаблем и королем, и, редкий случай для семейной жизни, оба, и прево, и жена его, были весьма довольны.

– Я как раз говорил монсеньору, – сообщил коннетабль склонившемуся в поклоне господину Пети, – что всякий мужчина нашего королевства имеет право казнить жену и ее любовника, коли он застанет их за верховой ездой. Но наш милосердный государь настаивает на том, что следует умертвить лишь всадника, а ту, на ком он гарцует, пощадить. Скажите, мой дорогой прево, как бы вы поступили, доведись вам столкнуться с сеньором, гуляющим в милых лугах, кои по законам человеческим и божеским полагается орошать и возделывать только вам?

– Я уничтожу все, – отвечал прево, – к чертям растопчу траву и землю, цветы и семена, косточки и плоды, живого места не оставлю и по ветру развею и женщину, и ее сообщника.

– И будете не правы, – заметил король, – это противоречит законам церкви и королевства нашего. Королевства – поелику вы отнимете у меня моего подданного. Церкви – поелику вы отправите грешника на тот свет, не дав ему исповедаться и причаститься.

– Сир, я восхищен вашей глубочайшей мудростью и признаю смиренно, что вы светоч правосудия нашего.

– Так, значит, дозволено прикончить только всадника? Аминь, – сказал коннетабль, – убейте его. Ступайте скорее к указанному сеньору, да смотрите держите себя в руках и не забудьте о своем долге относительно изменника.

Мой прево, надеясь справиться с поручением, уже мнил себя будущим хранителем печати Франции. Он покинул дворец, собрал своих людей, прибыл куда следует, расставил дозорных вокруг дома, приказал стеречь все входы и выходы, именем короля неслышно пробрался внутрь, выяснил у слуг, где находится их хозяин, и посадил их под арест. Потом один тихо поднялся наверх и постучал в дверь, за которой двое любовников бились на известных вам шпагах.

– Открывайте! Именем короля!

Жена узнала голос мужа и хихикнула, ибо она вовсе не дожидалась королевского приказа, чтобы заняться тем, чем занималась. Однако ей тут же стало не до веселья: смех уступил место страху. Сеньор завернулся в плащ, подошел к двери и, не подозревая, что речь идет о его жизни, сказал, что он благородный человек и принадлежит двору Его Величества.

– У меня приказ как раз от монсеньора короля нашего, – настаивал прево, – не оказывайте сопротивления, вы должны принять меня сей же час.

Сеньор вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

– Что вам здесь нужно?

– Мне приказано задержать врага нашего государя, коварного злоумышленника, англичанина, коего мы советуем выдать без промедления. Засим я должен отвести его вместе с вами во дворец.

«Это, – подумал сеньор, – не иначе как козни коннетабля, коему отказала моя милая. Надо как-то выбираться из этой западни».

Затем, обернувшись к прево, он, презрев опасность, решил рискнуть всем и обратился к господину рогоносцу с такими словами:

– Друг мой, как вы знаете, я почитаю вас за человека любезнейшего, насколько любезным может быть прево, исполняющий свой долг. И посему полагаю, что могу вам довериться. В моей постели находится самая прекрасная дама королевского двора. Что до англичан, то тут я ничем не могу порадовать господина де Ришмона, пославшего вас в мой дом. Скажу прямо, все это есть следствие того, что мы с господином коннетаблем, с коим король вошел в долю, побились об заклад. Оба обещались разузнать, кто является дамой моего сердца, а я поставил на то, что им это не удастся. Да, и поверьте, никто не презирает англичан так, как я, ибо они захватили мои владения в Пикардии. Теперь, посудите сами, разве честно – использовать правосудие ради выигрыша в споре? Эх, господин коннетабль, как бы вам при всех чинах ваших не пришлось краснеть! Мой дорогой Пети, пусть ваши люди обыщут весь дом, от подвала до чердака, но в мою спальню прошу зайти только вас, осмотрите ее, переверните вверх дном, делайте что хотите. Позвольте мне лишь чем-нибудь прикрыть лицо прекрасной дамы, которая в сей момент одета как архангел. Так вы убедитесь в том, что это не англичанин, а женщина, но не узнаете, чья она жена и кто ее муж.

– Охотно, – согласился прево. – Однако я старый лис, меня на кривой не объедешь, и потому хочу удостовериться, что это в самом деле придворная дама, а не англичанин, ибо у англичан кожа белая и гладкая, как у женщин, это я точно знаю, понеже вздернул их на виселице без счету.

– Так и быть, – согласился сеньор. – Раз меня обвиняют в измене и речь идет о моей чести, я уговорю даму согласиться забыть на мгновенье о стыдливости своей. Думаю, ей хватит любви и сочувствия, чтобы помочь мне избавиться от любых подозрений. Давайте я попрошу ее повернуться лицом вниз и показать вам то, что никак не заденет ее имени, а вам будет довольно, чтобы признать в ней благородную даму.

– Хорошо, – отвечал прево.

Дама, слушая во все уши, скомкала и спрятала под подушку все свои вещи, скинула с себя знакомую мужу сорочку, обернула голову простыней, оставив на виду те пышные розовые округлости, что находятся пониже поясницы.

– Входите, мой добрый друг, – сказал сеньор.



Прево заглянул в камин, открыл шкаф, сундук, пошарил под кроватью, проверил, не прячется ли кто за занавесками, в общем, осмотрел и обнюхал всю спальню. Затем обратил свой взор к постели.

– Монсеньор, – заметил он, разглядывая свою законную собственность, – я видел англичан с подобным телосложением, а потому обязан посмотреть с другой стороны.

– Что значит с другой стороны?

– Ну, другую часть, или, если хотите, часть другого.

– Тогда, будьте любезны, позвольте госпоже подготовиться и прикрыться так, чтобы показать лишь малую толику того, что составляет наше счастье. – Сеньор знал, что делает, ибо у его дамы имелись родинки, по которым ее легко можно было опознать. – Сделайте одолжение, отвернитесь на минутку, чтобы моя дорогая дама могла подчиниться вашему требованию.

Женщина улыбнулась своему возлюбленному, поцеловала его за находчивость, ловко открыла и прикрыла то, что следовало, и муж ее, узрев во всей красе то, что ему никогда не дозволялось видеть, совершенно убедился в том, что никакой англичанин не мог иметь подобных форм, если только не был восхитительной англичанкой.

– Да, господин, – шепнул он на ухо своему заместителю, – разумеется, вы правы, это придворная дама, понеже у наших горожанок не бывает ни прелестей подобных, ни округлостей.

Засим, обыскав весь дом и не найдя ни одного англичанина, славный прево возвратился, как приказывал ему коннетабль, во дворец.

– Он убит? – спросил граф де Ришмон.

– Кто?

– Тот, кто украшал рогами ваш лоб.

– В постели сеньора была только одна дама, и он забавлялся только с нею.

– И ты своими глазами видел эту женщину, чертов рогоносец, и не разделался со своим соперником?

– Видел, но не женщину, а придворную даму.

– Видел?

– И удостоверился в обоих случаях.

– Как прикажешь тебя понимать? – захохотал король.

– Я хочу сказать, да простит меня Ваше Величество, что осмотрел и зад, и перед.

– Так ты жену свою знаешь только по лицу, старый никчемный осел! Да тебя повесить мало!

– Я испытываю величайшее почтение к тому, на что вы намекаете, и не осмеливаюсь смотреть. К тому же она христианка до мозга костей и ни за что на свете не показала бы мне даже крохотного кусочка своего тела.

– Правильно, – подтвердил король, – оно предназначено не для того, чтобы его показывать.

– О, старый рогоносец, ведь это была твоя жена! – вскричал де Ришмон.

– Господин коннетабль, она давно спит, бедняжка.

– Ах так? Вперед, скорее! По коням! Проверим, и если она дома, так и быть, получишь только сто палок.



Ришмон и Пети явились в дом последнего скорее, чем нищий опустошает кружку для пожертвований бедным. Эй! Открывай! Заслышав топот и шум, от которого чуть не обрушились стены, служанка, зевая во весь рот и потягиваясь, распахнула двери. Коннетабль и прево ринулись в спальню и с великим трудом разбудили жену Пети, которая якобы так крепко спала, что не в силах была разлепить веки, и страшно перепугалась, обнаружив рядом с постелью двух вооруженных мужчин. Прево торжествовал. Он объявил, что, безо всякого сомнения, кто-то нарочно ввел коннетабля в заблуждение, а жена его – женщина благонравная. Супруга же изображала крайнее удивление. Коннетабль удалился несолоно хлебавши.

Славный прево начал раздеваться, чтобы поскорее добраться до постели, ввиду того что сие приключение заставило его вспомнить о жене. И пока он все развязывал и с себя снимал, жена его, не оправившаяся от изумления, спросила:

– Любезный мой, отчего этот шум, зачем тут был коннетабль и его люди? И к чему проверять, сплю ли я? Неужели отныне коннетабль обязан смотреть, как мы…

– Не знаю, – признался прево и рассказал ей обо всем, что с ним случилось.

– И ты без моего дозволения, – воскликнула она, – смотрел на придворную даму? Ах! Ах-ах-ах!

И она принялась стенать, плакать и кричать так отчаянно и громко, что прево застыл, точно столб.

– Эй! Милая! Что с тобой? Чего ты хочешь? Чего тебе надобно?

– Как это чего? Ты увидел, каковы придворные дамы, и теперь меня разлюбишь!

– Перестань, душенька моя, ведь они такие большие! Скажу по секрету и только тебе одной, у них все чертовски толстое.

– Правда? Так я лучше? – улыбнулась жена.

– Еще бы! – с восхищением молвил прево. – Ты на целую пядь тоньше, и со всех сторон!

– Значит, они счастливее меня, – вздохнула она, – раз и мне при моей малости достается много радости.

Тут прево применил наилучший способ для утешения своей дорогой жены и утешал ее весьма старательно, в силу чего она пришла к убеждению, что самим Небом предопределена возможность получать большое удовольствие даже от малых вещей.

Сие доказывает, что ничто в этом мире не способно сломить веру обманутых мужей.

О монахе Амадоре, славном Тюрпенейском аббате

Время действия: XV–XVI века.


В один из ненастных дней, когда дамы не выходят из дома и о том не печалятся, поелику любят дождь, который заставляет мужчин им приятных держаться поближе к их юбкам, в Амбуазском замке королева проводила время у окна своей спальни. Сидя в кресле, развлечения ради она молча трудилась над гобеленом, но то и дело забывала про иголку, рассеянно и задумчиво глядя на потоки воды, падавшие с неба в Луару. Все дамы притихли, не желая тревожить свою госпожу. Добрый наш король[135]135
  Добрый наш король… – Имеется в виду Карл VIII.


[Закрыть]
о чем-то спорил со своими приближенными, кои сопровождали его из часовни, ибо они возвращались с вечерней службы. Покончив с доводами, возражениями и выводами, король заметил королеву и ее печаль, засим поглядел на понурых дам и подумал, что все они слишком хорошо знают, что есть замужество.

– Эй, а куда запропастился мой аббат из Тюрпенея!



Заслышав сии слова, приблизился к королю тот самый монах, что некогда донимал короля Людовика Одиннадцатого своими прошениями. Сей король, как вы помните из рассказа о нем из первого десятка, тогда так разгневался, что приказал своему главному прево убрать монаха с глаз долой, и аббат избежал погибели лишь благодаря ошибке сеньора Тристана. С тех пор монах раздобрел во всех отношениях, а на щеках его заиграл яркий жизнерадостный румянец. Он стал любимцем всех дам, и они поили его вином, пичкали пирогами и изысканными кушаньями со своего стола, приглашали на обеды, ужины и пирушки, ведь каждому хозяину нравятся добрые гости с бойкими челюстями, кои одинаково охотно болтают и жуют. Этот самый аббат был вредоносным малым, поелику из-под его монашеского облачения выходило много веселых историй, от которых дамы приходили в возмущение, однако, ничего не поделаешь, чтобы судить, надо сначала услышать.



– Отец мой преподобный, – сказал король, – вечер – весьма подходящее время для услаждения слуха наших дам занимательной историей, ибо в сумерках дамы, к своему удовольствию, могут смеяться не краснея или краснеть не смеясь. Расскажите нам что-нибудь хорошее, я имею в виду – что-нибудь из жизни монахов. Я тоже охотно послушаю, ибо хочу сделать приятность и себе, и дамам.

– Мы не против угодить вам, сир, – промолвила королева, – хотя господин аббат позволяет себе заходить слишком далеко.

– Тогда, святой отец, – повелел король, обернувшись к монаху, – прочтите нам какое-нибудь христианское наставление, дабы развлечь Ее Величество.

– Сир, я слаб глазами, да и темновато уже для чтения.

– Хорошо, расскажите что-нибудь, но остановитесь, дойдя до пояса.

– Эх, сир, – усмехнулся монах, – все мои истории доходят как раз до пояса, но начинаются-то снизу.

Присутствующие сеньоры столь любезно принялись упрашивать и уговаривать королеву и дам, что, будучи доброй бретонкой, королева соизволила одарить монаха милостивой улыбкой.

– Делайте что хотите, святой отец, – сказала она, – но вы ответите перед Господом за наши грехи.

– Охотно, госпожа, и даже если вы соблаговолите присоединить к ним мои, вы останетесь в выигрыше!

Все засмеялись, включая королеву. Король расположился рядом со своей, как всем хорошо известно, горячо любимой женой. Засим придворные получили дозволение сесть, старики, разумеется, расселись, а молодые господа встали с разрешения дам за спинками их кресел, дабы в случае чего дамы не видели, как они посмеиваются себе в усы. И тогда тюрпенейский аббат приступил к своему рассказу, и в особо острых моментах голос его становился тонким, словно пение флейты.



«Лет сто тому назад или около того начались в христианском мире распри, поелику в Риме было сразу два папы, и каждый из них доказывал, что избран законным образом, что вызвало великое раздражение и беспорядки во всех монастырях, аббатствах и епископствах, ибо, с тем чтобы заполучить как можно больше сторонников, каждый из святейших раздавал должности и права, в итоге каждая епархия обрела двух управителей. В сих обстоятельствах обители и аббатства, кои судились да рядились со своими соседями, ибо не могли признать обоих пап сразу, то выигрывали тяжбу, то проигрывали ее. Этот гибельный раздор породил бесчисленные беды и доказал, что нет для христианского мира чумы опаснее, чем церковный раскол. Так вот, в то самое время, когда дьявол бесчинствовал в наших владениях, знаменитое Тюрпенейское аббатство, чьим недостойным настоятелем я имею честь состоять, втянулось в тяжкое разбирательство по поводу некоторых земель и прав с весьма грозным сеньором де Канде, еретиком, язычником, вероотступником и злобным, как черт, соседом. Этот дьявол, явившийся на землю под видом знатного господина, положа руку на сердце, был храбрым воином, придворным и другом сеньора Бюро де Ларивьера[136]136
  Бюро де Ларивьер Жеан – командовал артиллерией, участвовал в войне с Англией и отвоевал или способствовал отвоеванию многих французских городов.


[Закрыть]
, любимым вассалом достопамятного короля Карла V. Благодаря покровительству сеньора де Ларивьера этот самый сеньор де Канде самоуправствовал, не боясь наказания, в бедной долине Эндра, где он считал себя хозяином повсюду, от Монбазона до Юссе. Само собой, соседи были от него в ужасе и, дабы уберечь свои головы, старались ему под руку не попадаться, но страстно желали ему погибели и тысячи разных бед, что его самого, по правде сказать, ничуть не волновало. Во всей долине одно только благородное аббатство давало этому дьяволу отпор, ибо церковь всегда предоставляет свой кров слабым и страждущим и защищает угнетенных, особенно когда под угрозой оказываются ее собственные права и привилегии. И потому сей грубый вояка до смерти ненавидел монахов и больше всех – монахов тюрпенейских, которые не давали ему попрать их права ни силой, ни хитростью, ни каким иным образом. Само собой, он был весьма доволен церковным расколом и только и ждал, когда аббатство наше выберет себе папу, чтобы потом ограбить нас и покорить, признав законным того папу, коему тюрпенейский аббат откажет в повиновении. Возвратившись в свой замок с войны, де Канде то и дело притеснял и обижал священников, коих встречал на своей земле, да так, что один бедный пастырь, столкнувшись с названным сеньором на дороге, которая тянулась вдоль берега реки, не нашел иного пути к спасению, как броситься в воду, и чудом, сотворенным Господом нашим всемогущим, к коему от всего сердца воззвал святой отец, облачение удержало монаха на поверхности воды, и волны благополучно вынесли его к другому берегу на глазах у сеньора Канде, который бессовестно злорадствовал, глядя на мучения служителя Божьего. Вот из какого теста был слеплен сей проклятый супостат. Настоятель, коему вверено было в ту пору попечение нашего достославного аббатства, вел жизнь праведную. Господу молитвословил ревностно, верой отличался крепчайшей и мог бы десять раз спасти собственную душу, но при этом неспособен был придумать, как избавить свою обитель от когтей негодяя. В великой растерянности своей, видя, что аббатству грозит погибель, он возлагал все упования свои на Господа, говоря, что Всевышний не допустит посягательств на достояние церкви его, что тот, кто послал Юдифь евреям и Лукрецию римлянам, не оставит в беде знаменитое Тюрпенейское аббатство, и прочие столь же мудрые вещи. Братья его, которые, должен, к моему стыду, признаться, верой были не столь крепки, упрекали настоятеля своего за бездеятельность и ему наперекор говорили, что следовало бы собрать в ближних и дальних окрестностях всех волов и впрячь их в колесницу Провидения, дабы оно не припозднилось, что трубы иерихонские нигде в мире более не производятся, что Господь так недоволен творением своим, что слышать о нем не желает, короче, высказывали тысячу и одно подобных соображений, полных оскорбительных для Неба сомнений и дерзости. И в эту плачевную пору вдруг вышел вперед монах по имени Амадор[137]137
  Амадор (лат.) – дар любви или дарующий любовь.


[Закрыть]
. Сие прозвание получил он в насмешку, ибо внешностью своей был вылитый Пан, идол греческий, и точь-в-точь как оный Пан имел вздутый живот, кривые ноги, волосатые, словно у заплечных дел мастера, ручищи, мощную спину, красный нос, выпученные глаза, всклокоченную бороду и плешивый лоб. Кроме того, Амадор был таким жирным спереди и сзади, что казалось, будто он на сносях. Можете не сомневаться, молитвы свои утренние он творил на ступенях винного погреба, а вечерню служил уже вдрызг пьяным. Большую часть дня он возлежал на ложе своем, точно расслабленный, а в долину спускался лишь для того, чтобы бражничать, валять дурака, благословлять новобрачных и даже щупать девок, невзирая на запреты господина аббата. В общем, то был обирала и лоботряс, скверный воин церкви Христовой, на которого все аббатство из милосердия махнуло рукой и закрыло глаза, положив, что он не в своем уме. Амадор, узнав, что речь идет о разорении аббатства, в коем он как сыр в масле катался, ощетинился, рассвирепел, посмотрел, послушал, обошел все кельи, посидел в трапезной за общим столом, задрожал-затрясся и заявил, что попытается аббатство спасти. Изучив все подробности тяжбы, он получил дозволение аббата на то, чтобы тянуть дело как можно дольше, и весь капитул обещал отдать ему место помощника приора, коли он положит тяжбе конец. Амадор тронулся в путь, ничуть не боясь попасться на глаза жестокому сеньору де Канде и сказав, что у него под сутаной есть то, что названного сеньора вразумит и укротит. И в самом деле, Амадор собрался идти на своих двоих и с пустыми руками, в сутане, которая, правду сказать, была такой засаленной, что могла прокормить брата-минима. Он отправился к де Канде в тот день, когда с неба лились потоки воды, что могли бы переполнить корыта всех прачек, и, не встретив по дороге ни души, до нитки промокший, не таясь зашел во двор и укрылся от дождя под навесом прямо напротив той залы, где должен был находиться сеньор. Один из слуг, собиравший на стол, ибо дело было перед ужином, сжалился над монахом и велел ему уходить подобру-поздорову, пока сеньор для начала не угостил его кнутом. Засим слуга полюбопытствовал, как же монах осмелился войти в дом, где монахов ненавидели пуще проказы.



– Я иду в Тур, – пояснил Амадор, – куда направил меня господин аббат. Коли сеньор де Канде не обращался бы столь дурно со служителями Господа нашего, я в такую непогоду был бы не во дворе, а под его крышей. Надеюсь, ему отпустят грехи в его последний час.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации