Текст книги "Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945"

Глава 7

Вызов к фюреру. – Полет в «Волчье логово». – Главная ставка фюрера. – Перед верховным главнокомандующим. – Выбор пал на меня. – «Мой друг Муссолини». – Секретное поручение. – У генерала Штудента[93]93
  Штудент Курт (1890–1978) – германский генерал-полковник, участник Первой и Второй мировых войн. Во время Первой мировой войны считался летчиком-асом, одержав 6 воздушных побед. Основатель и первый командующий германскими воздушно-десантными войсками.


[Закрыть] и Гиммлера. – Короткий разговор в Фридентале. – Оценка обстановки Гиммлером. – «Неподходящий человек». – Лихорадочные приготовления. – Блонди. – Полет на «Хейнкель Не-111»[94]94
  «Хейнкель Не-111» – немецкий средний бомбардировщик, один из основных бомбардировщиков люфтваффе (существовали также модификации торпедоносцев и штурмовиков).


[Закрыть]в Италию. – Штаб-квартира во Фраскати[95]95
  Фраскати – город в Италии с северной стороны Альбанских гор, в 21 км от Рима.


[Закрыть]. – Приглашение к фельдмаршалу Кессельрингу[96]96
  Кессельринг Альберт (1885–1960) – генерал-фельдмаршал люфтваффе. Кессельринг, участвовавший в обеих мировых войнах, стал одним из самых успешных командиров Третьего рейха. Получил прозвища Улыбчивый Альберт у союзников и Дядя Альберт у своих солдат, так как был одним из самых популярных немецких генералов Второй мировой войны.


[Закрыть]. – Перед моими людьми. – По следу

26 июля 1943 года, надев свой лучший гражданский костюм, я встретился в Берлине в гостинице «Эдем» с одним профессором Венского университета, которого помнил еще со студенческой скамьи. Затянувшиеся обеденные часы за приятной беседой в холле за чашечкой кофе пролетели совершенно незаметно. Мы вспоминали Вену, нашу общую родину и друзей, и тут мною овладело ощущение какого-то непонятного внутреннего беспокойства. Как и полагалось, я заранее сообщил, где в случае чего меня можно найти, так что вроде бы переживать было не о чем – при необходимости меня обязательно подозвали бы к телефону. Однако беспокойство не проходило, а, наоборот, усиливалось.

«Что бы это могло значить?» – подумал я и, не выдержав, направился к телефону, чтобы вызвать свою канцелярию.

Оказалось, что меня разыскивают уже битых два часа.

– Шеф, вас вызывают в главную ставку фюрера! – послышался в трубке взволнованный голос моей секретарши. – На взлетном поле аэродрома Темпельхоф[97]97
  Аэропорт Берлин-Темпельхоф – аэропорт в Берлине, функционировавший с 1920-х гг. по 2008 г.


[Закрыть] в семнадцать часов вас ждет самолет!

Теперь причина охватившего меня волнения была понятна – не каждый день обыкновенного солдата вызывали к самому фюреру, в главной ставке которого я до этого еще не был.

– Скажите Радлу, чтобы срочно отправлялся ко мне на квартиру, взял форму, туалетные принадлежности и ехал на аэродром. И пусть все хорошенько проверит, – поборов внутреннее волнение, постарался как можно спокойнее сказать я. – А вы не в курсе, в чем дело?

– Нет! Нам ничего не известно. Радл немедленно выезжает! Я передам ему, чтобы он ничего не забыл!

Я быстро попрощался со своим венским знакомым, который тоже пришел в сильное волнение от известия, что меня вызывают в главную ставку фюрера.

– Ни пуха ни пера! – только и произнес он.

Проезжая по берлинским улицам по пути на аэродром, я не переставал ломать голову над причиной такого вызова, продумывая все варианты.

«Неужели речь пойдет об операции «Франц»? – думал я. – Нет, это вряд ли. Может быть, его интересует операция «Ульм»? А вот это весьма вероятно, хотя трудно представить, чтобы по этому поводу меня вызывали в главную ставку фюрера. Что ж, остается только ждать».

На аэродроме меня уже поджидал мой начальник штаба со свертком и папкой в руках. Пока я быстро переодевался, Карл Радл сообщил, что слышал по радио о том, что в Италии произошла смена правительства, но связать это событие с причиной моего срочного вызова нам и в голову не пришло. Закончив с переодеванием, мы направились к летному полю, где уже стоял «Юнкере Ю-52»[98]98
  «Юнкере Ю-52» – немецкий пассажирский и военно-транспортный самолет, производившийся фирмой Юнкерса в 1932–1945 гг. Самолет получил неофициальные прозвища: «Тетушка Ю» и «Железная Анни».


[Закрыть], удивляясь тому комфорту, которым меня окружили. Шутка ли, предоставить такой большой самолет всего одному пассажиру! Я уже стоял на ступеньке лестницы, как ни с того ни с сего меня что-то развернуло.

– Находитесь постоянно на связи! – крикнул я Радлу. – Как только что-либо узнаю – сразу перезвоню. И приведите обе роты в состояние полной боевой готовности! Береженого Бог бережет!

С этими словами я махнул рукой на прощание, и вскоре самолет стал выруливать на взлетную полосу. Пока «Юнкере», набирая высоту, кружился над Берлином, я вернулся к своим нелегким мыслям: «Что меня ожидает в главной ставке? С кем мне предстоит там встретиться? Что за тайна, покрытая мраком?»

Наконец мне надоело ломать голову над вопросами, на которые все равно не было ответа, и я решил осмотреться. Все двенадцать кресел позади меня оказались пустыми, зато прямо передо мной обнаружился небольшой шкафчик с крепкими напитками. Набравшись смелости, которой мне было не занимать, я испросил пилотов через дверь разрешение воспользоваться этим баром. Две рюмки хорошего коньяка быстро успокоили нервы. Теперь можно было сосредоточиться на созерцании местности, проплывавшей под фюзеляжем самолета.

Мы как раз пролетали над Одером, и раскинувшиеся внизу зеленые леса и поля Ноймарка весело приветствовали меня, отвлекая от мыслей о предстоящей встрече и о том, что мне ничего не известно о главной ставке фюрера, место нахождения которой хранилось от простых смертных в строжайшем секрете. До нас доходили только слухи, что она называется «Вольфсшанце»[99]99
  «Вольфсшанце» («Волчье логово») – главная ставка фюрера и командный комплекс Верховного командования Вооруженными силами Германии в лесу Гёрлиц, в 8 км восточнее города Растенбург (сейчас это польский город Кентшин).


[Закрыть] и располагается где-то в Восточной Пруссии. Вытащив из полевой сумки аккуратно сложенную карту, я мысленно похвалил Радла за то, что он действительно ничего не забыл. Полет длился уже полтора часа, и тут справа внизу показался Шнайдемюль[100]100
  Шнайдемюль – ныне польский город Пила.


[Закрыть]. Самолет, держа курс на северо-восток, прошел над городом на высоте примерно в тысячу метров, откуда забавно смотрелись солнечные зайчики, отражавшиеся от оконных стекол и игравшие на водной глади небольшой речки.

Я ненадолго заглянул в кабину пилотов, и они указали мне на показавшееся вдали море, а под нами, словно игрушечная, лежала железнодорожная развязка дорог Варшава– Данциг и Инстербург – Позен[101]101
  Данциг – ныне город Гданьск (Польша); Инстербург – Черняховск (Калининградская область России); Позен – Познань (Польша).


[Закрыть].

«Какая шикарная цель для налета с воздуха», – невольно подумал я и тут же с досадой поймал себя на том, что даже во время столь интересного и спокойного полета в отличную погоду мне никак не удавалось избавиться от мыслей о войне.

Солнце уже стало садиться за горизонт, и мы начали снижаться, опустившись на высоту триста метров. Изменился и ландшафт – местность, испещренная множеством мелких водоемов, стала совсем ровной, а листва на деревьях в лесах приобрела светло-зеленый оттенок.

«Похоже на березы», – мелькнула мысль в моей голове.

Позади нас осталось уже около пятисот километров, а впереди вновь показался лабиринт из мелких водоемов, которые подмигивали нам своими голубыми глазами. Между тем солнце уже почти полностью спряталось за горизонт, и свет от него становился все бледнее. Беглого взгляда на карту было достаточно, чтобы понять, что мы летели над Мазурским поозерьем[102]102
  Мазурское поозерье – озерное плато на северо-востоке Польши, формирующее юго-восточную часть Балтийской гряды между нижним течением реки Вислы и средней частью бассейна реки Неман.


[Закрыть].

«Не здесь ли старый Гинденбург[103]103
  Гинденбург, полное имя Пауль Людвиг Ганс Антон фон Бенекендорф унд фон Гинденбург – немецкий военный и политический деятель. Главнокомандующий на Восточном фронте против России, начальник Генерального штаба во время Первой мировой войны. Прусский генерал-фельдмаршал, рейхспрезидент Германии. Первый в истории Германии человек, избранный главой государства на прямых всенародных выборах.


[Закрыть] дал генеральное сражение русским? – подумал я. – Какое счастье, что сегодня наш Восточный фронт проходит под Смоленском, откуда далеко до Восточной Пруссии и многие сотни километров до границ Германии».

Тут «Юнкере» послушно спланировал еще ниже, и на краю озера возле Лётцена[104]104
  Лётцен – ныне город Гижицко в Польше.


[Закрыть] стал видим небольшой аэродром. Большая металлическая птица уверенно и спокойно коснулась земли и покатилась по посадочной полосе. Весь полет продлился не более трех часов. У барака командно-диспетчерского пункта меня уже поджидал внушительных размеров «Мерседес» с открытым верхом.

– Это вы гауптман Скорцени? – спросил меня обер-ефрейтор. – Мне приказано немедленно доставить вас в главную ставку.

Мы покатили по ухоженной лесной дороге и вскоре оказались перед внешним ограждением. Путь нам преграждал массивный шлагбаум. Еще на аэродроме водитель снабдил меня пропуском, который я вместе со своей солдатской книжкой предъявил офицеру в здании охраны. Мою фамилию занесли в специальную книгу, я расписался, и шлагбаум поднялся, открывая проезд. Дорога стала несколько уже и повела нас по березовой роще. Переехав через железнодорожные пути, мы остановились у второго шлагбаума. Мне вновь пришлось выходить из машины и предъявлять свои документы. После тщательной проверки и занесения моих данных в очередную тетрадь дежурный офицер взял трубку, куда-то позвонил, а затем стал уточнять, к кому я был вызван. К великому моему смущению, я не смог ответить на такой простой вопрос.

– Вас вызывает адъютантская служба! Следуйте в чайный домик! – явно впечатленный ответом, полученным во время вторичного телефонного звонка, заявил он.

Однако мне это ничего не говорило.

«Интересно, чего хочет от меня адъютантская служба фюрера?» – подумал я.

Машина проехала еще немного и опять остановилась у каких-то ворот. Всю территорию, на которую нас пропустили, опоясывал забор из колючей проволоки высотой в человеческий рост. Территория напоминала роскошный парк с вкраплением маленьких березовых рощ. Переплетающиеся многочисленные дорожки также окаймлялись молоденькими березками. И во всем этом великолепии в беспорядке были разбросаны какие-то здания и бараки. Причем на их плоских крышах росла зеленая трава и низкорослые деревья, а часть строений и дорожек покрывала высоко натянутая маскировочная сеть с вкрапленными в разных местах верхушками настоящих деревьев. Сделано это было явно для того, чтобы и открытым местам придать видимость настоящего леса.

Когда машина остановилась возле чайного домика, я обратил внимание, что под этой искусственной зеленой крышей царил настоящий полумрак. Передо мной стояло деревянное здание с двумя одноэтажными флигелями, соединявшимися крытым проходом. Позже мне стало известно, что в левом флигеле располагалась столовая, в которой ежедневно обедал начальник Верховного командования вермахта фельдмаршал Кейтель[105]105
  Кейтель Вильгельм Бодевин Йоханн Густав (1882–1946) – немецкий военный деятель, начальник Верховного командования вермахта (вооруженных сил Германии), генерал-фельдмаршал. Подписал Акт капитуляции Германии, свидетельствующий о полном и безоговорочном поражении Германии в Великой Отечественной и Второй мировой войне в Европе. Международным военным трибуналом в Нюрнберге обвинен в преступлениях против человечества и, как один из главных военных преступников, казнен через повешение 16 октября 1946 г.


[Закрыть] со своими генералами и другими немногими приближенными лицами. Правый же флигель и был собственно чайным домиком. Войдя в него, я оказался в большом вестибюле, обставленном современной удобной мягкой мебелью и несколькими столами. Пол был устлан ковром с длинным ворсом.

Меня встретил гауптман войск СС и представил пяти офицерам, а именно: подполковнику и майору сухопутных сил, двум подполковникам люфтваффе, а также майору войск СС. Мой слух резануло, как неправильно этот гауптман произнес мою фамилию.

– Моя фамилия не такая уж и трудная, – поправил я его. – Ее следует только правильно произносить по-немецки – Скор-це-ни. Видите, совсем не сложно.

Не знаю, почему именно здесь мне пришло в голову акцентировать внимание на правильном ударении в произношении своей фамилии. Как бы то ни было, все, казалось, только и ждали моего появления. Во всяком случае, гауптман куда-то исчез, и я, воспользовавшись возникшей паузой, прикурил сигарету.

Я хотел было уточнить фамилию своего коллеги из войск СС, поскольку, как всегда, при первом представлении плохо ее запомнил, но тут офицер вернулся.

– Сейчас, господа, я проведу вас к фюреру, – заявил он. – От вас требуется представиться и коротко, буквально в двух словах, изложить свою военную карьеру. Затем, если у него возникнут вопросы, вам надлежит так же коротко на них ответить. Прошу следовать за мной!

Я не поверил своим ушам! Страх буквально сковал меня. И было от чего, ведь мне впервые предстояло предстать перед самим Адольфом Гитлером, фюрером Великого германского рейха и Верховным главнокомандующим вермахтом! Для меня это явилось полной неожиданностью.

«Как бы от волнения не опростоволоситься! – промелькнуло у меня в голове. – Ладно, будем надеяться на лучшее, ведь дома, в Берлине, за меня держат кулачки мои люди».

Мы прошли не больше ста пятидесяти шагов, а вот куда именно и в каком направлении, я не обратил внимания.

Между тем мы оказались в таком же большом вестибюле другого деревянного здания, обставленного так же, как и чайный домик. Нас попросили немного обождать. В приглушенном, приятном для глаз освещении все выглядело немного неестественным. Не знаю почему, но мой взгляд привлекла к себе висевшая на стене небольшая картина в простенькой серебряной рамке.

«Так это же «Букет фиалок» Дюрера[106]106
  Дюрер Альбрехт (1471–1528) – немецкий живописец и график, один из величайших мастеров западноевропейского Ренессанса. Первый теоретик искусства среди североевропейских художников. Оставил заметный след в военно-инженерном искусстве.


[Закрыть]», – осенило вдруг меня.

Странно, но именно эта маленькая деталь врезалась мне в память, а вот гораздо более важные впечатления не оставили в ней и следа.

Затем перед нами распахнули левую створку двери и провели также в большое помещение площадью примерно шесть на девять метров. На окнах правой продольной стенки висели простенькие цветные шторы. Рядом располагался массивный стол с картой обстановки, а по центру левой стены виднелся камин. Перед камином стоял круглый столик в окружении то ли четырех, то ли пяти комфортабельных кресел. К помещению примыкала еще одна пустая комната, в которой нас и построили для представления. Как младший по рангу, я занял место на левом фланге, и мой взгляд уперся в письменный стол, стоявший поперек окна. На его светло-коричневой столешнице в строгом порядке были разложены многочисленные карандаши.

«Так вот, значит, где принимаются самые великие решения нашего времени», – подумал я, и в этот момент слева открылась дверь.

Мы как по команде вытянулись в струнку и застыли, повернув головы в сторону двери. Теперь мне действительно предстояло увидеть человека, внесшего столь заметный вклад в историю Германии. Это было непередаваемое ощущение, возникающее только тогда, когда обыкновенный солдат внезапно оказывается перед самым высоким по рангу командующим. Не исключено, что в мое сегодняшнее описание того события, оказавшегося для меня столь неожиданным, могли вклиниться и более поздние воспоминания, ведь тогда меня охватило большое смущение, и в памяти запечатлелись только отдельные детали.

Адольф Гитлер вошел в комнату медленными шагами и поприветствовал своим известным каждому из нас по фотографиям жестом, изогнув приподнятую правую руку. На нем был простой, свободного покроя пиджак защитного цвета, открывавший белоснежную рубашку с черным галстуком. На левой стороне груди я разглядел Железный крест первого класса времен Первой мировой войны и черную нашивку, свидетельствовавшую о перенесенном ранении.

Адъютант, который привел нас, принялся представлять нашу группу Адольфу Гитлеру, начав с правого фланга, и поэтому я не мог толком наблюдать за происходящим. Мне едва удалось сдержать себя, чтобы не выйти вперед для лучшего обзора.

Слышался только знакомый по радиопередачам приглушенный голос фюрера, который задавал короткие вопросы. Спутать этот тембр с другим голосом было невозможно, но только сейчас я обратил внимание на хорошо чувствовавшиеся мягкие оттенки речи и интонации, свойственные австрийцам.

«Удивительно, что этот человек, насаждающий сейчас в Германии старый прусский дух, несмотря на многолетнюю разлуку с истинной родиной, так и не избавился от характерных признаков своего происхождения, – подумал я. – Интересно, осталось ли у него хоть что-нибудь от подлинной сущности настоящего австрийца? Какой он на самом деле?»

Однако я отогнал от себя столь ненужные в такой ответственной ситуации вопросы.

Каждый из стоявших до меня в шеренге офицеров коротко, по-солдатски докладывал о своем пути становления как военного. И вот Адольф Гитлер оказался передо мной и, выслушав мое представление, протянул мне руку. Я весь напрягся, чтобы не сделать чересчур низкий поклон. Кажется, мне это удалось, и все получилось как положено – коротко и четко. В пяти предложениях я изложил место своего рождения, образование, военную карьеру в качестве офицера резервных войск С С и занимаемую тогда должность. Во время этого доклада мы стояли близко друг к другу и смотрели глаза в глаза. Причем он глядел на меня не отрываясь ни на мгновение.

Затем Гитлер отступил назад, еще раз внимательно посмотрел на каждого и вдруг совершенно неожиданно задал вопрос:

– Кто из вас знаком с Италией?

Я оказался единственным, кто отозвался.

– Мне два раза частным образом довелось путешествовать по Италии и объехать всю страну вплоть до Неаполя, мой фюрер! – гаркнул я.

– Что вы можете сказать об Италии? – задал Гитлер следующий вопрос и посмотрел на первого из нас, однако было ясно, что он обращается ко всем нам.

– Италия… Партнер по оси… Член Антикоминтерновского пакта[107]107
  Антикоминтерновский пакт – договор, заключенный в Берлине 25 ноября 1936 г. между Германией и Японией, создавший двусторонний блок этих государств, направленный против Коммунистического интернационала с целью не допустить дальнейшего распространения коммунистической идеологии в мире.


[Закрыть]… Союзник… – последовали робкие ответы.

– Я – австриец, мой фюрер! – отчеканил я, когда дошла очередь и до меня.

Мне казалось, что этим сказано все – отторжение Италией Южного Тироля, красивейшей части немецкоговорящей Австрии, всегда с болью воспринималось каждым настоящим австрийцем.

Адольф Гитлер посмотрел на меня долгим пытливым взглядом, потом приблизился и заявил:

– Господа могут быть свободны! А вас, гауптман Скорцени, попрошу остаться! Мне надо сказать вам еще пару слов.

Внезапно я обратил внимание на то, что Гитлер правильно выговорил мою фамилию, сделав ударение в нужном месте, и про себя порадовался этому. А может быть, просто его адъютант кое-что рассказал о первой встрече со мной?

Как бы то ни было, мы остались вдвоем. Адольф Гитлер оказался человеком среднего роста и стоял слегка, почти незаметно наклонившись вперед. Внезапно он оживился и заговорил, слегка поводя руками. Все вместе это производило какое-то магическое воздействие.

– У меня к вам очень ответственное поручение, – заявил он. – Муссолини, мой друг и наш верный товарищ по борьбе, вчера был предан своим королем и арестован своими же земляками. Я не хочу и не могу оставить выдающегося сына Италии на произвол судьбы. Дуче[108]108
  Дуче – итальянский титул, который носил Бенито Муссолини, глава Национальной фашистской партии. Титул был учрежден в 1925 г., и Муссолини получил его, сохранив за собой пост главы Совета министров Италии, что позволило ему стать фактическим главой итальянского государства, несмотря на наличие де-юре правящего монарха Виктора Эммануила III.


[Закрыть] для меня является воплощением последнего гордого римлянина. При новом правительстве Италия от нас отвалится! Я сохраню верность моему союзнику и большому другу! Муссолини необходимо немедленно спасти, иначе его выдадут англичанам. Я поручаю вам провести эту акцию, имеющую первостепенное значение для дальнейшего ведения войны! Сделайте все возможное и невозможное для выполнения этого приказа, и тогда удача будет на вашей стороне!

Адольф Гитлер на мгновение умолк, а потом продолжил:

– А теперь самое важное. При выполнении задания надлежит сохранять строжайшую секретность. Вместе с вами о нем должны знать только пять человек. Вы будете переведены в люфтваффе в распоряжение генерала Штудента. Вы с ним встретитесь и обговорите все детали. Я его сейчас проинформирую. Кроме того, вам вместе с генералом Штудентом надлежит предпринять все меры военного характера на случай выхода из оси Италии, подвластной Бадольо[109]109
  Бадольо Пьетро (1871–1956) – маршал Италии (25 июня 1926 г.), герцог Аддис-Абебский, маркиз Саботино, премьер-министр, который принял власть над страной после свержения Муссолини в 1943 г., объявил нейтралитет и вывел Италию из Второй мировой войны.


[Закрыть]. Рим сейчас ни в коем случае терять нельзя! Всю информацию по дуче вам следует раздобыть самому. Ни командующий немецкими войсками в Италии[110]110
  В то время немецкими войсками на юге Италии командовал генерал-фельдмаршал Кессельринг.


[Закрыть], ни германский посол в Риме ничего не должны знать о вашем задании. У этих двух господ совершенно неправильное представление о положении дел, и они неизбежно будут совершать ошибки. Повторяю еще раз. Вы лично отвечаете передо мной за сохранение строжайшей секретности. Надеюсь вскоре услышать от вас хорошие новости. Желаю удачи!

Чем больше говорил Адольф Гитлер, тем сильнее я ощущал на себе его влияние. Произнесенные им слова звучали настолько убедительно, что у меня ни на мгновение не возникло сомнения в успехе предстоящей операции. Особенно я был тронут его проникновенным тоном, с каким он говорил о верности своему итальянскому другу.

– Мне все ясно, мой фюрер! Сделаю все от меня зависящее!

В ответ Адольф Гитлер крепко пожал мне руку, и на этом моя аудиенция у него была закончена. На протяжении всего короткого разговора, занявшего несколько коротких минут, которые мне показались вечностью, он неотрывно смотрел в мои глаза. Даже когда я по-военному повернулся кругом и направился к двери, меня не оставляло ощущение, что Гитлер пристально смотрит мне вслед. Перед тем как покинуть помещение, я обернулся, чтобы еще раз отдать честь, и понял, что не ошибся.

За дверью меня опять встретил адъютант, чему я был несказанно рад, так как в наступивших сумерках совершенно растерялся, не зная, куда идти. Мне необходимо было еще раз осмыслить только что пережитое. Я попытался вспомнить цвет глаз Гитлера. Почему-то мне показалось, что они были бурыми, но больше всего впечатлял его почти гипнотический взгляд, который продолжал ощущаться и после завершения аудиенции. Меня также поразило отсутствие мимики на его лице. Складывалось впечатление, что этот человек полностью владел собой и прекрасно мог контролировать свои эмоции. Вместе с тем он буквально излучал огромный заряд энергии, которая была сконцентрирована в нем. Создавалось ощущение, что она перетекает в собеседника.

За этими воспоминаниями я и не заметил, как вновь очутился в чайном домике и, выйдя в вестибюль, с удовольствием закурил. В голове роились самые разные мысли, и требовалось привести их в порядок. Тут появился ординарец и стал интересоваться, не надо ли мне чего-нибудь. Только тогда я понял, что страшно проголодался.

– Будьте любезны, принесите мне кофе и еще чего-нибудь к нему, – попросил я.

Как по мановению волшебной палочки мне быстро накрыли богатый стол. Положив портупею, фуражку и перчатки рядом с собой, я собрался было перекусить и насладиться покоем, как вдруг передо мной вновь возник ординарец и сообщил:

– Господин генерал Штудент просит вас пройти в соседнюю комнату!

В то же мгновение открылась дверь, и мне пришлось прервать свой запоздалый обед. Войдя в небольшое помещение, я доложил генералу о своем прибытии. Им оказался полноватый и жизнерадостный человек. Глубокий шрам на лице напоминал о тяжелом ранении, полученном в 1940 году под Роттердамом.

Я сообщил ему, что фюрер только что в общих чертах объяснил мою задачу. Тут в дверь коротко постучали и – еще один сюрприз, но, как оказалось, не последний в этот богатый событиями день – в комнату вошел рейхсфюрер СС Гиммлер, которого я видел до сих пор только на портретах. Он, наверное, хорошо знал генерала воздушно-десантных войск, поскольку они обменялись дружеским приветствием, пока я ждал момента, чтобы представиться как положено по уставу. После короткого рукопожатия рейхсфюрер СС предложил нам сесть.

Первым, что бросалось в глаза у Гиммлера, – это его старомодное пенсне. Застывшие и совсем не броские черты лица не выдавали ни единой мысли этого всесильного человека. На нем был китель защитного цвета с узкими, как я заметил, погончиками СС, не относящимися непосредственно к войскам СС[111]111
  В СС было три ветви. Первая образовалась из военизированных отрядов СС, появившихся сначала в виде полка личной охраны фюрера лейбштандарт С С «Адольф Гитлер» и выросших в дальнейшем в войска СС, насчитывавших 38 чисто эсэсовских дивизий. Вторую ветвь составляли охранные части «Мертвая голова», которые управляли тюрьмами и концентрационными лагерями, а третью, второстепенную, ветвь представляли так называемые «общие СС», в чьи функции входил подбор рекрутов в активные ветви СС и добывание денег в различных добровольных организациях. В 1936 г. рейхсфюрер СС Гиммлер стал начальником всей германской полиции и объединил под своим контролем собственную службу безопасности – СД, тайную государственную полицию (гестапо), криминальную полицию (крипо), а также городскую и сельскую полицию, а с 1943 г. Гиммлер к тому же был министром внутренних дел Германии. В 1942 г. для действия на оккупированных территориях в составе СС были созданы карательные части особого назначения – эйнзацгруппы, а летом 1944 г. в ведение С С перешла и военная разведка и контрразведка абвер.


[Закрыть]. Униформу дополняли галифе и сапоги для верховой езды. Как я убедился позднее, он никогда не надевал удобные для ношения длинные брюки.

Гиммлер по-дружески улыбнулся нам и стал обрисовывать политическую ситуацию в Италии. Он тоже не верил, что новое правительство Бадольо останется в лагере стран оси. Была названа масса имен офицеров, политических деятелей и аристократов, ни одно из которых прежде я не слышал. Поскольку одних рейхсфюрер называл надежными, а других предателями, то мне пришло в голову пометить некоторых для себя. Однако не успел я достать блокнот и ручку, как Гиммлер чуть ли не с бешенством обрушился на меня:

– Вы с ума сошли?! Как можно такое записывать?! Это же строжайшая тайна! Запоминайте!

Я, конечно, немедленно убрал письменные принадлежности и подумал:

«Хорошенькое начало! Вряд ли в суматохе этого дня мне удастся запомнить хотя бы одно из сотни упомянутых им имен. Ладно, обойдусь и без них!»

Гиммлер говорил без умолку, не давая нам со Штудентом вставить хотя бы одно слово. Но нам, собственно, и сказать было нечего. Между тем рейсфюрер продолжал сыпать фамилиями и вопреки всем правилам поведения приличных людей не скупился на эпитеты в отношении той или иной личности. Я, конечно, старался запоминать, но для одного раза их действительно было слишком много.

– Падение Италии не вызывает сомнений, – заявил Гиммлер. – Единственный вопрос заключается лишь в том, когда это произойдет. Возможно, со дня на день. Итальянские эмиссары уже ведут в Португалии закулисные переговоры с союзниками!

И вновь посыпалась череда фамилий, названий населенных пунктов, сопровождаемая выдержками из секретных донесений.

Затем Гиммлер принялся обсуждать с генералом Штудентом вопросы, которые меня не касались. Было уже одиннадцать часов вечера, и мои товарищи в Берлине наверняка извелись в ожидании моего звонка. Поэтому я испросил разрешения отойти, чтобы позвонить.

В коридоре в ожидании соединения со своей частью я вытащил сигарету и в раздумье закурил.

«По крайней мере, задание в общих чертах понятно, – размышлял я. – Остается только большой вопрос, как его выполнить…»

Тут в коридор вышел и Гиммлер. Увидев меня с сигаретой в руках, он буквально накинулся на меня:

– Опять эти проклятые сигареты! Разве трудно хотя бы несколько часов не курить? Вижу, что вы не тот человек, который нужен для этой миссии!

Он бросил на меня испепеляющий взгляд и удалился.

«Ну и дела! – расстроился я. – Второй раз за вечер он набрасывается на меня. Видно, я не очень-то понравился господину Гиммлеру. Может, следует считать себя уже отстраненным от проведения операции?»

Раздавив сигарету каблуком сапога, я ошарашенно думал, что же мне делать дальше. И тут ко мне подошел адъютант фюрера, который, видимо, все слышал.

– Все не так страшно! – сказал он. – Рейхсфюрер распекает всех кого не лень! Через несколько минут он уже и не вспомнит об этом. Очевидно, рейсфюрер сейчас взвинчен чем-нибудь, а когда он в таком состоянии, никогда не знаешь, как себя с ним вести. Идите спокойно к генералу Штуденту и обговорите с ним свои дальнейшие действия.

Я последовал его совету и вернулся в кабинет, где все было решено буквально за несколько минут. На следующий день в восемь часов утра нам с генералом надлежало вылететь в Рим, причем мне предстояло сыграть роль его офицера для поручений. В это же время пятьдесят бойцов моей части должны были вылететь с берлинского аэродрома на юг Франции, а оттуда вместе с частями 1-й парашютной дивизии воздушно-десантного корпуса, срочно перебрасывавшегося по воздушному мосту в Италию, направиться в Рим.

– Остальное решим на месте, – подытожил нашу встречу генерал Штудент. – Надеюсь, что наше сотрудничество даст хорошие результаты. До завтрашнего утра!

Не успел я выйти в коридор, как раздался телефонный звонок.

– Что случилось? – послышался взволнованный голос обер-лейтенанта Радла. – Мы все тут места себе не находим в ожидании вашего звонка!

– У нас срочное задание. Приступаем завтра утром. По телефону более подробно ничего пока сказать не могу. Мне самому необходимо все хорошенько продумать. Свяжусь с вами позже. И чтобы в эту ночь никто не спал! Все автомашины должны быть на ходу, так как предстоит принять кое-какое снаряжение. Со мной отправятся пятьдесят человек. Только самых лучших и со знанием языков романской группы[112]112
  Романские языки – группа языков и диалектов, входящих в италийскую ветвь индоевропейской языковой семьи и генетически восходящих к общему предку – латыни. Название «романский» происходит от латинского слова Romanus (римский).


[Закрыть]. Жду от вас предложений по офицерам для участия в операции. Я тоже прикину, кого лучше взять. Приготовьте снаряжение для работы в тропиках и сухие пайки! К пяти часам утра все должно быть готово. Как только приму решение, перезвоню.

Я очень обрадовался, обнаружив в чайном домике еще одного дежурного офицера, ведь мне было невдомек, что в главной ставке фюрера жизнь не замирала ни на секунду. Мне хватило решимости попросить его предоставить для моих нужд отдельный кабинет с телефоном и машинисткой, которой предстояло передавать по телетайпу в мою часть особого назначения необходимые указания.

Вскоре появилась девушка в простеньком сером костюме и поинтересовалась, не голоден ли я. Получив утвердительный ответ, она удалилась и через несколько минут вернулась с подносом, на котором лежали аппетитно пахнувшие закуски, подобранные как будто специально на мой вкус. Но я почти не притронулся к еде, съев только один бутерброд. Зато подналег на кофе, так как мои силы были почти на пределе.

Пройдя в предоставленный мне кабинет, я попытался сосредоточиться, чтобы все продумать.

«Какое оружие, какое снаряжение, сколько взрывчатки необходимо взять для пятидесяти человек?» – такие мысли крутились в моей голове.

Рассмотрев подробно каждый пункт, я составил длинный список, исходя из того, что мой небольшой отряд должен был обладать максимальной огневой мощью при минимальном весе вооружения.

«Если придется прыгать с парашютом, то тогда в каждом отделении из девяти человек лучше иметь по два пулемета, вооружив всех автоматами, – рассуждал я. – Так, теперь гранаты. Для наших целей лучше всего подойдут лимонки, которые можно рассовать по карманам. Кроме того, следует взять саперное снаряжение для двух групп подрывников. Тридцати килограммов пластической взрывчатки, думаю, хватит. Лучше взять английскую, которую мы недавно получили из Голландии. Она превосходит по качеству немецкую. Не забыть про различные детонаторы и взрыватели, в том числе и замедленного действия. Необходимо также взять каски колониального варианта, нательное белье для личного состава, продовольствие на неделю и сухие пайки на три дня пути».

Передав в Берлин по телетайпу первый список, я принялся выбирать из своих людей тех, кто в обязательном порядке должен принять участие в операции. В список вошли командир роты обер-лейтенант Менцель, а также лейтенант Швердт, считавшийся лучшим пехотинцем и сапером. Не был забыт и лейтенант Варгер, владевший итальянским и обладавший хорошими навыками альпиниста.

Вскоре список наполнился фамилиями, и я еще раз пробежал его глазами, не упустил ли кого. Мои люди могли обидеться, если кто-нибудь не будет принят во внимание.

«Так и есть, чуть не забыл про своего водителя унтер-офицера Б. и про обоих Хольцеров…»

Наконец список был составлен и я попросил срочно соединить меня с Берлином. Трубку взял Радл.

– С нас уже семь потов сошло! – доложил он. – Не представляю, как все успеть сделать до рассвета?! Ваше послание, переданное по телетайпу, мы получили, но список такой длинный!

– Это еще не все. Возможно, кое-что придется добавить, но все должно быть исполнено точно и в срок! – ответил я. – Думаете, мне здесь легко? С меня тоже семь потов сошло, ведь я встречался с самим фюрером и рейхсфюрером СС!

Услышав такое, мой начальник штаба чуть было не поперхнулся.

– Не забывайте, что это открытый канал связи! – напомнил я.

Затем мы сравнили списки личного состава, который должен был нас сопровождать. Люди, отобранные Радлом, полностью совпали с моими предложениями, и я еще раз про себя порадовался, что в лице своего начальника штаба нашел человека, который меня понимает с полуслова. Мы с ним сработались просто великолепно!

– У нас здесь чуть ли не революция назревает! – заявил Радл. – Никто не хочет оставаться! Все так и рвутся в бой!

– Немедленно сообщите людям о принятом решении относительно участников экспедиции, – посоветовал я. – Это охладит уж слишком горячие головы. И не забывайте о сроках! Все, конец связи!

Меня не оставляло чувство, что мы чего-то не учли.

«Так и есть, – осенило меня. – А про связь мы ведь чуть не забыли!»

Необходимо было взять с собой рации, развернуть в Берлине корреспондирующую радиостанцию, получить шифры по крайней мере на месяц, предусмотреть несколько сеансов для связи, чем больше, тем лучше, как днем, так и ночью. В результате я отправил еще одну телеграмму. Все сообщения естественно передавались по проводам под грифом «Совершенно секретно, дело особой государственной важности», ведь требовалось соблюдать очень большую осторожность – если бы итальянцы или их секретные службы узнали о наших планах, то все усилия оказались бы напрасными.