Текст книги "Красное и белое. Неутолимая жажда вина"

«Пино нуар» – очень деликатный, капризный, эмоциональный сорт. С ним нельзя плохо обращаться. У него тонкая кожица, он непредсказуемо реагирует на хорошую погоду и с юношеским максимализмом на плохую. Грубое виноделие раскрывает в нем ноты горечи, о которых вы даже и не подозревали. Бесконечная деликатность – только таким образом можно высвободить все содержащиеся в ягоде ароматы. Покойный Анри Жайе, производитель величайших красных вин Бургундии, говорил о процессе изготовления своих вин так, как будто он извлекал самую суть из ароматов ромашки, листьев лайма или вербены: необходимо не только «уговорить» листья отдать свой аромат, но и понять, что суть ароматов кроется в горьких маслах самого растения. В тот момент, когда вы добились идеального аромата, вы пробудили горечь, которая может испортить напиток, даже если вы уберете растения из отвара.

Анри Жайе ушел, но очень обнадеживает тот факт, что он был героем для целого поколения бургундцев. Я не ошибся во время своих первых поездок в Бургундию в 1970-х. Вина по большей части были дрянные, многие виноградники были измучены химикатами и удобрениями – самое страшное, что большая часть этих «ядов» содержала калий. Клоны «пино нуар», обеспечивающие высокий урожай, но дававшие бесцветные, неароматные вина, частично высаживались даже на территории самых великих виноградников. Профессор Клод Бургиньон, самый уважаемый ученый Бургундии в области изучения почвы, печально отмечал в 1980-х, что почва большей части лучших участков Бургундии столь же плодородна, как пески Сахары. Изучая земли нескольких лучших участков в Вон-Романе, он сказал, что ему потребуется 10 лет, чтобы вернуть их к жизни. При этом именно в Бургундии на протяжении многих веков существовала концепция, согласно которой каждый небольшой участок был особенным и отличался от остальных. Как может участок иметь такое большое значение, если почва мертва? Один виноградарь, владевший хозяйствами на превосходных виноградниках Шамбертен, сказал мне в 1980-х: «Мой отец делал великое вино, мой сын будет делать великое вино, но у меня так и не получится сделать великое вино». Семейные виноградники были разрушены во время Второй мировой войны. Ему надо было кормить семью, и он делал все, чтобы просто выжить. Я купил ящик его Chapelle-Chambertin 1985 практически из чистого сострадания. Мне следовало быть более скупым на слезы и сэкономить деньги. А виноградарь оказался прав относительно своего сына, который сегодня производит выдающиеся вина. Он смог практически полностью отказаться от философии отца, согласно которой в трудные годы нужно зарабатывать на хлеб.

Долгое время любители бургундских вин ждали от них изысканности, аромата, шелковистой, атласной или вельветовой текстуры, а между тем практически целое поколение виноделов и мир красного вина находились как бы в наркотическом плену плотности и глубокого цвета, высокого содержания алкоголя и безумного использования новых дубовых бочек. Требовалось предпринять решительные шаги. И что же сделала Бургундия? Гораздо больше, чем любая другая винодельческая область: она стала придерживаться принципов биодинамического виноградарства. Что же это означает? Я уже говорил об этом выше (с. 37, 38), но если в двух словах обозначить самую суть, – по большей части это просто возвращение к истокам, к тем принципам работы на земле, которым следовали виноградари 100 лет назад. Биодинамизм также подразумевает использование гомеопатических средств в определенные фазы созревания винограда. Честно говоря, у меня нет ни малейшего представления о том, как это работает и работает ли вообще. Более того, одни из самых последовательных и успешных бургундских приверженцев биодинамизма также не знают этого, хотя и следуют подобным технологиям. Но факт остается фактом: большая часть самых ароматных, соблазнительных, наталкивающих на размышления вин Бургундии производится новым поколением биодинамистов. Иногда я задаюсь вопросом: быть может, только чувствительные и эмоционально развитые производители обращаются к биодинамизму? И что произойдет, если они будут взращивать и беречь свои виноградники, следуя выбранному пути милосердия и сострадания? Такой способ виноградарства приносит винодельне небольшой урожай, но это по-настоящему прекрасные ягоды, которые при умелом обращении превратятся в восхитительные вина. И за них эти производители просят совершенно чудовищные деньги.

Но есть способ найти чуть более доступные красные вина в Бургундии, даже если они и не смогут унести вас в рай под названием «Пино нуар». Кот-д’Ор разделен пополам. До этого я говорил о северной его части, Кот-де-Нюи, где расположены самые знаменитые коммуны, которые производят красное вино, и где буквально каждая лоза – это «пино нуар». Южная же часть называется Кот-де-Бон, где, кстати, нет ни одного МакДональдса – немногие сегодня могут этим похвастаться. Здесь виноградники на склонах не такие узкие, как на севере.

В Кот-де-Бон все лучшие белые вина производятся из сорта «шардоне», который выращивают в таких коммунах, как Мерсо и Пюлиньи-Монраше. Характер красных не столь яркий по сравнению с винами из Кот-де-Нюи. Наиболее известные здешние красные вина происходят из Вольне, Поммара и Бона. Они никогда не будут столь же дорогими, как их северные соседи. В бесчисленных небольших долинах на склонах холмов располагаются одна-две коммуны, где находятся менее известные виноградники, и где делают довольно неплохое вино за гораздо меньшие деньги. Pernand-Vergelesses, Monthélie, Auxey-Duresses, St-Romain и St-Aubin – вот те имена, которые способны подарить вам удовольствие от вин Бургундии по приемлемой цене.

С большей вероятностью приемлемые цены будут ожидать вас и при дальнейшем движении на юг. При приближении к Кот-Шалонез компактные склоны Кот-д’Ор переходят в какой-то хаос. Здесь непросто найти условия, подходящие для выращивания красного винограда, поскольку виноградники то и дело ныряют в овраг. Несмотря на это, Меркюре демонстрирует неплохие результаты. Однако почва здесь хороша благодаря присутствию известняка, а в таких коммунах, как Бузерон, Рюлли и Монтаньи, производят неплохие белые из сортов «алиготе» и «шардоне».

Далее на юг местность становится более ровной, климат более теплым, покатые склоны неспешно сменяют друг друга до тех пор, пока на горизонте не начинает маячить парочка удивительных обтесанных каменистых выступов Пуйи-Фюиссе. Это регион Маконе. Очаровательный, умиротворяющий. И вина здесь доступные. Они более полнотелые, более сочные, чем на севере, но вместе с тем и менее дорогостоящие. По мере того, как цены на вина Кот-д’Ор становятся все более космическими, хорошее белое из Маконе становится все более привлекательным с каждым винтажом.

А потом начинается Божоле. Если предположительно какое-либо из красных вин и умеет улыбаться, то это Божоле. Интересно, скольким из нас удалось когда-либо попробовать его? А скольким из нас доводилось пить Божоле Нуво, тем более в тот самый день, когда мы наполняем желудок «новым вином» из Божоле?

К счастью для некоторых из вас, вы слишком молоды, чтобы иметь хотя бы малейшее представление о том, какой была жизнь в Британии в 1970–80-х. В целом довольно мрачной. Эффект от глобального потепления тогда был еще не заметен, поэтому ноябрь – мрачный, угрюмый, промозглый, холодный, когда солнце пребывало в отдаленных и отрывочных воспоминаниях, а зима уже собиралась осесть на ближайшие, как минимум, 5 месяцев – был самым ужасным. Был ли хоть какой-то способ взбодриться на этом длинном и неприятном отрезке на пути к весне? Разумеется. И это было вино под названием Божоле Нуво. Каждый год 15 ноября вино нового урожая из Божоле появлялось в продаже. Большая его часть расходилась по кафе и барам Лиона и Парижа, где его в мгновение ока поглощали, сопровождая нарезками из колбас или сырными тарелками. Это было первое вино нового урожая. Большая его часть даже не разливалась по бутылкам – и в кувшине сойдет. Это был праздник, посвященный тому, что щедрая природа была в настроении предложить в тот год. Все это было очень по-французски, очень добродушно и очень естественно.

Но однажды все изменилось. В 1974 году журналист газеты Sunday Times по имени Аллан Холл в шутку предложил бутылку шампанского в качестве приза первому человеку, который появится у него в офисе в Лондоне 15 ноября с бутылкой Божоле Нуво. Это воспринималось как розыгрыш, который он предложил в своей еженедельной колонке. Вероятно, он понимал, к чему это может привести, но я сомневаюсь. У странного племени эксцентриков под названием «британцы» нет более любимого занятия, чем хорошая погоня, и пусть она даже имеет смехотворную цель. Божоле находится примерно в 800 км от Лондона, поэтому Холл никого не ожидал раньше полудня. Полученную из рук победителя бутылку он намеревался приговорить с друзьями прямо за углом.

Запыхавшийся победитель показался на пороге The Sunday Times в 3 утра. Не беспокойтесь – он не преодолел весь путь за рулем автомобиля за 3 часа. Он прилетел на частном самолете, пока сотни людей мчались на своих машинах на головокружительной скорости. Так продолжалось 3 года, пока как-то полицейский не сказал одному из водителей: «Подчиняйся закону, дорогуша, или будешь распивать свое Божоле Нуво „по усмотрению Ее Величества“».

Гонка только распалила воображение нации. Британия восприняла Нуво с таким энтузиастом, что продажи выросли на 1000 % в год. Самый проницательный производитель Божоле Жорж Дюбёф увидел в этом редкую возможность, особенно после того, как выделил тип дрожжей, которые взаимодействуют с сортом «гамэ» особым образом, придавая вину ароматы банана и жевательной резинки, которые совсем не были свойственны винам. Это было настоящее вино своего времени. Поколение 1960-х устало от традиционного мира вина, к которому необходимо было приобщаться с немым почтением, непременно надев галстук. Они ломали стереотипы и ждали того же от вин. Они хотели красное вино, которое можно было бы охладить в холодильнике, выпить из бумажного стаканчика, пивной кружки или футбольной бутсы и которое сочеталось бы с любой едой. Бургеры, кебабы, пицца, тайская, китайская или мексиканская еда – все это бесконечное разнообразие, появившееся в 1980-х, прекрасно подходило к фруктовой «бомбе» пурпурно-красного цвета, едва напоминающей вино.

Итак, Божоле на этом хорошо заработал, причем заслуженно. Этот поистине идиллический регион с приветливыми деревушками, со склонами, на которых растут бесчисленные виноградники, и сказочными холмами в течение длительного времени находился на пороге нищеты, выживая лишь за счет поставок алкогольного напитка на каждый день для скупых жителей Лиона. Но к концу 1980-х 60 % всех вин Божоле продавались (и покупались) в ноябре в качестве Нуво. Новый блестящий BMW безусловно способен заменить старый ветхий Citroën 2CV, и зачастую так и происходит. Нуво в одинаковой степени остудило пыл истинных любителей вина и привлекло тусовщиков. Дерзкая репутация Нуво привела к тому, что интерес к остальному Божоле в Северной Америке и Европе резко упал. Только сейчас он постепенно возвращается. Хвала небесам, потому что Божоле и из десяти ведущих коммун, или крю, которые указывают собственное название на этикетке (Флёри, Моргон и Бруйи, пожалуй, из них самые знаменитые), и Божоле-Вилляж, и даже просто под «Божоле» на этикетке – одно из самых очаровательных красных вин Франции: с невысоким содержанием алкоголя, редким использованием нового дуба, наполненное ароматами фруктов. У французов есть слово gouleyant (легкий, приятный) для описания вин, которые проникают внутрь и зажигают блеск в глазах. Божоле определенно gouleyant.

Вдоль извилистой Луары

Я всегда испытывал слабость к красным винам 1982 года. Некоторые из них я даже купил ящиками – из Пойяка, Сент-Эстефа, Сент-Эмильона. Но это вина из Бордо. Да, я знаю, и я провел с ними много приятных моментов. И хотя именно красные 1982 года были бесконечно завораживающими и непредсказуемыми, самыми изумительными и приятными были вина вовсе не из Бордо. Это были вина из Анжу, из крошечной деревушки возле Луары, о которой мало кто слышал, под названием Мазе, от Richou. Я купил двенадцать бутылок его Cuvée de Cabernet. У меня осталось всего две, и я склонен верить, что именно они, а не мои суперзвезды из Бордо, приведут меня в трепет, когда я наконец открою их. Однако это единственные бутылки красного из Луары, которые хранятся у меня под лестницей.

То же самое и с белыми из Луары. Когда я только начинал свою карьеру в мире вина, Луара была одним из немногих мест во Франции, где я мог рассчитывать на большой глоток яркого и свежего напитка. Казалось, что на Луаре готовы вот-вот изобрести современные белые вина в Сансер и Пуйи, где традиционно делали кусачий, зеленый Совиньон Блан с ароматами крыжовника и кофейных зерен. Мне, конечно, следовало бы запасаться новыми винтажами. Но я этого не делаю. Я пробую Шенен Блан, от сухого до сладкого, грубоватый фруктовый красный Гамэ и в редких случаях впечатляющий Пино Нуар. Но не покупаю их. Кажется, словно Луара пытается привлечь мое внимание, когда я нахожусь в поисках чего-то нового. Возможно, так оно и есть. В таком случае, мне нужно винить только самого себя.

Луара находится в центре Франции. Это самая длинная ее река, которая берет свое начало в департаменте Ардеш, недалеко от южной части долины Роны, становясь полноводной в районе Орлеана (что немногим южнее Парижа), а затем петляет и путается на своем становящимся все более праздным пути к Бискайскому заливу, к западу от Нанта. А это означает, что до нее легко добраться. Если я в долине Роны или в Божоле, в Бургундии или в Париже, я могу до нее доехать. Если я на пути в Бордо, я могу заскочить сюда по дороге. Луара к тому же является самым гостеприимным винодельческим районом Франции, где еще не умер образ щедрого весельчака-виноградаря, всегда готового открыть множество бутылок и приговорить их. Одним из лучших моментов для меня стало посещение Domaine de la Chevalière в Бургёй, где с полудня до самого вечера я провел время в глубоких погребах. Почему у меня не хранится под лестницей несколько бутылок этого сочного, землистого красного? Что ж, вновь моя вина. Я повторюсь, и тем не менее: «Почему я не знаю Луару лучше?» Одной из причин, по всей вероятности, является то, что вина, которые я знал лучше всего, были вытеснены другими. Мюскаде, сухое белое вино, несколько минеральное, с виноградников в районе Нанта, когда-то преподносилось как белое Божоле. И британцы выпивали его в большом количестве. Невыразимо сернистое, неприятное, но недорогое – то, которое разливали на наших пивоварнях, и легкое, невинное, незаметно утоляющее жажду – то, что было бутилировано на винодельнях. Когда цены поползли вверх и мы открыли для себя Новый Свет, участь Мюскаде была по большей части предрешена.

Из-за открытия вин Нового Света и остальные белые вина Луары отошли на второй план. Сансер и его изумительные вина из «совиньон блан», получившие свою минуту славы в 1970-х, были именно такими, какими и следовало быть винам будущего. Однако отличный Совиньон Блан легко уступил место посредственному, а Новая Зеландия, ворвавшаяся на винную сцену в 1980-х со своим Совиньон, который был гораздо вкуснее и, как правило, дешевле, вскружила мне голову. А когда Южная Африка и Чили доказали, что они тоже могут делать Совиньон, Луара впала в затяжную депрессию. Здесь больше не было жизнерадостных и энергичных вин, которые некогда принесли популярность этому региону. Казалось, что местные производители, как будто даже нарочно избегают этого. И я еще больше отдалился от этих вин. Время от времени я обращался к Турени, которая находится дальше, в глубине долины, чей зеленоватый Совиньон за приемлемую цену до сих пор остается одним из самых освежающих вин Франции.

А что же «шенен блан»? Является он сортом мирового уровня или нет? Это один из вопросов, которым задавались люди из мира вина. И надо признать, что если бы голосование производилось простым подсчетом голосов, то я бы сказал, что нет. Это поздносозревающий сорт, который до того, как наступило глобальное потепление и все немного пошло не так, как раньше, зачастую оправдывал свою репутацию, не созревая вообще. Не спасал и тот факт, что Вуврэ, самое известное вино из «шенена» за пределами Тура, и самое интересное от немногих профессионалов, было доступно на полках любого супермаркета по низким ценам, не всегда достаточно сухое, но всегда довольно сернистое. Было очень трудно убедить себя, не говоря уже обо всех остальных, переплатить, чтобы попробовать что-нибудь действительно хорошее. Даже правильное Вуврэ может стать довольно сложным испытанием, но лишь потому, что ему нужно как следует отлежаться. Вуврэ зачастую сначала имеет яркий и свежий взрывной аромат сладкой сливы, который при этом сопровождает довольно резкая минеральность и кислотность, которые обычно сглаживаются через пару лет, а потому просто следует подождать. А лет через 10–20 вам будет ниспослано вино, отливающее оранжевым золотом, с поразительным вкусом уваренных персиков и грушевой кожуры, с более спокойной минеральностью, деликатной, словно подмокший рассыпчатый мел после ливня, и может быть с уменьшенной кислотностью – уникальное сочетание сливочной текстуры и непривычной густоты варенья из айвы. Да, определенно стоит подождать. Что касается меня, то я бы скорее выдерживал сладкий, а не сухой Шенен.

Вуврэ может быть сладким, поскольку в Анжу на самом юге долины Луары есть пара мест, где те же условия – солнце, туман и влажность – что и в Сотерне в Бордо. При сочетании утреннего тумана, полуденного солнца и отсутствия дождя на ягодах «шенена» начинает развиваться тот же самый увеличивающий сладость грибок благородной плесени со всеми вытекающими отсюда последствиями: вкус персика, айвы, желтой сливы в сочетании с царапающей кислотностью грейпфрута, с ароматами бергамота и ромашки в карамельно-медовом соусе.

Bonnezeaux, Coteaux du Layon и Quarts de Chaume – эти названия нужно искать на этикетках. У меня припрятана парочка бутылок. Следовало бы прикупить пару ящиков, но я этого не сделал, наверно просто потому, что вина из Луары редко становятся первыми в моем списке. В Сомюре, Вуврэ и Монлуи делают очень хорошие игристые вина, часто в довольно строгом, практически высокомерном стиле – думаю, наверное, именно поэтому я весьма редко их выбираю. Красный Каберне Фран с ароматом малины из Сомюр-Шампиньи, Шинона и Бургёй – это тот самый стиль освежающего красного вина без выдержки в бочке или с минимальной выдержкой, который я должен был бы выбрать для летнего пикника на природе. Но вина из Италии, Венгрии, Аргентины и США стали его соперниками. Если честно, то вина из «шенен» вообще зачастую не являются моими фаворитами, за исключением тех, которые производят в Южной Африке, где чуть теплее и чуть больше солнца, чем во Франции. К тому же некоторые из моих самых любимых вин представляют собой купаж из «шенен» и «русан» или «марсан» (я сильно сомневаюсь, что они бы созрели на заболоченных землях Анжу, даже если бы были разрешены).

Хотя все же есть один момент, когда я первым делом выбираю Луару. Когда речь идет о биодинамических, «натуральных» винах – вопрос довольно спорный, но очень увлекательный. Я стоял в глубине переполненной комнаты и слушал, как Николя Жоли из Coulée de Serrant в Саваньере увлеченно рассказывал, почему он свято верит в биодинамизм и почему мы все тоже должны стать его аполагетами. Я получал удовольствие от некоторых его вин, хотя не думаю, что по-настоящему понял их (или его, если уж честно). Когда некто, как Жоли, заявляет, что «вино должно быть в первую очередь натуральным, а уж потом хорошим», это мало влияет на мое мнение об этом вине. Я не боюсь попасть в неудобное положение, когда говорю: «Вообще-то, коль скоро вино сделано честно, я считаю, что вкус более важен, чем идеология», хотя при этом всегда найдется кто-то, желающий сделать из меня этического преступника.

Жоли – просто самый заметный, оригинальный и громкий представитель биодинамического виноделия Луары. Сегодня существует целая плеяда отважных виноградарей и виноделов, в особенности в Анжу, которые решили довести выращивание винограда и производство вина до ступени «абсолютное невмешательство». И я скорее восхищаюсь ими. Я не покупаю их вина ящиками, но регулярно смотрю, присутствуют ли они в меню баров и ресторанов и заказываю бокал. Зачастую я восхищаюсь самоуверенностью производителей, иногда бываю немного сбит с толку необычностью этих вин, но всегда прихожу в состояние равновесия благодаря чистоте и откровенности таких напитков. Иногда на этикетке просто написано Vin de France (Вино Франции) – это низшая категория французского красного вина. Этим неискушенным хипстерам нет дела до бюрократических правил, им достаточно своего этического кодекса. И очень надеюсь, что вместе с этим им достаточно и финансов. Во время одного из моих первых визитов в Анжу в 1980-х в Париже была только что опубликована книга обо всех винах Франции. Главы об Анжу не было, просто не о чем было писать. Что ж, теперь есть о чем.

Долина Роны: там, где начинается мой прекрасный юг

Где же холодный и сырой север сменяется волшебным и загадочным югом? Определенно не в Шабли. И не в бургундском Кот-д’Ор, где лучи солнца, кажется, появляются исключительно из вежливости и то в самые жаркие годы. Возможно, в Маконе, где лозы «шардоне» становятся пышнее, а треугольные крыши домов с черепицей темного цвета уверенно уступают место теплому, окрашенному в терракотовые цвета Средиземноморью? Что, мы еще не там? Я точно нет. Я все еще стою на том продуваемом ветрами утесе в Кенте вместе с отцом, высматривая нечто необычное и сладостное там, на юге. Я знаю, что если захочу оказаться в объятьях моего теплого юга, это едва займет час езды от аэропорта, но для меня это слишком быстро. Я сажусь в машину, а мой старый добрый дорожный атлас Michelin располагается рядом на пассажирском сидении.

У меня был «монстр» – старый Porsche 911. Проводя отпуск во Франции, я частенько брал его с собой для поездок по просторным пустым автострадам. Поставить скоростные рекорды мне удавалось именно здесь, когда я предоставлял «монстру» полную свободу. Сегодня я этим не горжусь, но однажды я выжал 210 км в час на пустынном протяженном участке где-то между Кале и моим теплым югом. Ах! Мой прекрасный юг!

Я не могу по-настоящему почувствовать поцелуй юга до тех пор, пока не увижу Рону. А если я нахожусь за рулем, то свидание начинается не с самых приятных моментов. Необходимо сохранять спокойствие на не слишком чистых, раздражающих, заполненных людьми улицах вокруг железнодорожного вокзала Лиона. Однако дорога, петляя, поднимается наверх, и вот она – великая Рона, рассекающая центр города, и если я буду следовать по течению вдоль берега, то меня унесет далеко, на встречу гостеприимному миру Средиземноморья. Я вылезаю из Porsche и начинаю кричать «Я еду на юг! Я еду на юг!» Даже если вы посадите меня обратно в машину, я продолжу кричать.

Осознание того, что ты приближаешься к югу, на самом деле является единственным, что доставляет радость в течение первого часа езды. Такое ощущение, что вся «система кровоснабжения» промышленности Лиона находится в этой узкой долине реки: какие-то заводы, склады, дешевые мотели, железные и автомобильные дороги, линии электропередач – все загромождает дорогу и путает тебя. Но оно того стоит. Вскоре после Вьена автотрасса пересекает Рону и устремляется в чудесную сельскую местность. На следующем повороте съезжайте. Остановитесь и посмотрите на запад: вы увидите один из самых выдающихся виноградников в мире, Кот-Роти, или «поджаренный склон».

Он настолько крутой, что виноградники напоминают лоскутное одеяло, будто бы зацепившееся за поверхность скалы. И чем ближе к ним подходишь, тем более неприступными они кажутся. Держитесь одной из небольших узких дорог, которые, петляя, поднимаются вверх, хотя, клянусь вам, может показаться, что машина вот-вот соскользнет обратно вниз – настолько экстремальный уклон. Поставьте машину на ручной тормоз и оставьте ее на передаче. Выходите. Где-то вдалеке внизу расположилась спокойная деревушка Ампюи, крошечная по сравнению с гигантской размашистой Роной. Ничего не кидайте вниз, если только не хотите обезглавить случайного прохожего у подножия горы. И даже не пытайтесь спускаться по осыпающимся обломкам гранита в своих стильных городских ботинках. Условия здесь настолько суровые, что трудно поверить, что кто-то добровольно работает на этих виноградниках. Хотя здесь практически никто и не работает. Еще нынешнее поколение помнит, что цена за литр красного вина из Кот-Роти была меньше, чем за килограмм персиков. Заброшенные виноградники стали превышать количество обрабатываемых по мере того, как дети покидали деревню для работы на заводах Лиона.

Чуть южнее Кот-Роти практически такие же крутые склоны в Кондриё были, в сущности, полностью заброшены, несмотря на то, что здесь делали одно из величайших белых вин в мире. В 1965 году здесь оставалось около 8 га виноградников, чьи старые больные лозы «вионье» приносили мизерный урожай – в год едва производили 1900 литров вина. Когда я впервые храбро карабкался по этим склонам в 1980-х, вино Кондриё все еще было настолько недооцененным, что в местном ресторане мне его предложили в кувшине в качестве дешевого домашнего вина. А Côte-Rôtie было домашним красным. Это сегодня вполне естественно встретить бутылки с юга Франции, из Австралии, Калифорнии, Вирджинии и Южной Африки с надписью Viognier на этикетке. Его считают одним из ведущих белых сортов, произрастающих в теплом климате. В лучшей своей форме Вионье обладает ароматом спелых абрикосов и сочной груши Вильямс, с нотками весенних цветов, делающих его более соблазнительным, текстурой практически такой же густой, как сироп, и насыщенным вкусом, коварно напоминающим густые сливки, готовые вот-вот прокиснуть. Оно может быть откуда угодно, но если оно похоже на это описание, то, скорее всего, оно называется Condrieu. К счастью, сегодня его немного больше, чем прежде.

При производстве небольшой части красного Côte-Rôtie «вионье» иногда смешивают с виноградом сорта «сира». Это довольно редкое явление, когда законы Франции позволяют производителям добавлять белые сорта винограда при изготовления красного вина, но, возможно, законодательная власть сжалилась над многострадальными виноградарями Кот-Роти. Не все из них используют «вионье», только самые лучшие, и это помогает объяснить, почему Côte-Rôtie в лучшем своем проявлении не представляет собой сверх мощи от переизбытка дуба и чрезмерной спелости. Лучшие Côte-Rôtie деликатны, их едва коснулась выдержка в новой бочке, с невысоким содержанием алкоголя и шелковистой текстурой, больше напоминающей бургундские вина. Это не самые дорогие вина, не те, виноград для которых висел на лозе до поздней осени, пока не начал превращаться в изюм, и не те, чье очарование пропитано ароматами нового дуба и алкоголя. Вот эти, деликатные, лучше всех.

Вы можете вернуться на автостраду, но не ни в коем случае не делайте этого. От Кондриё ведет отличная дорога, которая следует вдоль русла Роны и позволяет вам прочувствовать всю мощь и величие этой реки, продвигающейся на юг и пробивающей себе путь сквозь твердыню Центрального Массива. Здесь тоже много хороших, обращенных на восток виноградников, где по большей части растет красный виноград «сира», и которые носят название Сен-Жозеф. По-настоящему великий виноградник с одноименным названием располагается на противоположном берегу реки, на холме Эрмитаж. Если верить местным, то, вероятно, это самый старый виноградник Франции, засаженный еще в 600 году до н. э., скорее всего, сортом «сира», а выступающая, словно гранитная челюсть, скала выглядит настолько грозно, что мне как-то не очень хочется ставить это под сомнение. Несмотря на то, что в основном здешнее вино сегодня и всегда было белым – 200 лет назад оно было столь же знаменито, как Монраше из Бургундии, – мне часто не хочется сомневаться и в качестве красного Hermitage, тем более молодого. Лучшие его образцы представляют собой бурлящий котел из смолы, угольного дыма, свежих трав, картофельных очисток и дикого перца, а за этим диковинным фасадом скрываются великолепные сладкие ягоды – малина, черника и даже иногда черная смородина. Но если вино выдержать в течение 10–20 лет (а это следует сделать), то оно приобретает необычайно гедонистическую согревающую мягкость из сладкой лакрицы, сливок и потертой изношенной кожи. В Эрмитаж находится один из величайших производителей вина в мире – Chave. Каждый раз, когда я покидаю его погреба, воодушевленный и возрожденный благодаря не только его великолепным красным и белым, но и его гениальному здравому смыслу, я говорю себе: «Вот это помогает мне осознать, почему я начал писать о вине».

Холм Эрмитаж окружен обширными просторами апелласьона Кроз-Эрмитаж. Встаньте на вершину холма Эрмитаж, и перед вами откроется огромная южная равнина. Создается ощущение, что даже река ускользает в сторону, чтобы уступить ей место. А дальше вниз по течению свое последнее «ура» сорт «сира» произносит в Корнасе, затем на некоторое время мы вступаем на территорию белых (иногда и игристых) вин в Сен-Пере, после чего к югу от Валанса виноградники исчезают, река и дорога расходятся, а горные склоны отступают за горизонт. Неужто вино закончилось? Конечно, нет. Вот-вот начнется настоящий юг. Монтелимар больше знаменит своей нугой, нежели вином, но миновав этот город с липким сладким ароматом, вы въедете в царство виноградников и они будут повсюду, пока вы буквально не окунетесь в Средиземное море.

Это обширное, продуваемое ветрами, выжженное солнцем пространство – Кот-дю-Рон. Северные виноградники носят то же название, однако, когда вы видите Côtes du Rhône или Côtes du Rhône-Villages на бутылке, это значит, что наверняка вино будет родом с этих опаленных солнцем виноградников, которые по площади являются вторыми во Франции после Бордо. Большая часть вина производится кооперативами, перемешивается и продается анонимно. Но и здесь, в особенности возле небольшой речки Эг и под зубчатыми утесами горной гряды Дантель-де-Монмирай, с восточной стороны долины спряталось довольно много хороших коммун, таких как Керанн, Вакейрас и Бом-де-Вениз. Самой знаменитой из этих деревень является Жигондас, чьи высокооктановые вина порой могут источать свежесть и ароматы корицы, имбиря и апельсина, на что обычно напитки в столь жарком климате не способны. Но только спустя некоторое время ты осознаешь, что многие из лучших виноградников расположены высоко и обращены на север, вдали от обжигающих лучей солнца.