Текст книги "Красное и белое. Неутолимая жажда вина"

Бордо, которое мы пьем сегодня, очень отличается от того, с которого начинал я. Топовые вина гораздо более насыщенные и спелые. Лучше? Не обязательно. Вина приобретают текстуру и мощь, вероятно, за счет аромата и деликатности, но когда-то существовали легионы по истине незрелых вин, красных и белых. Сегодня их совсем немного. Производители используют гораздо чаще новые дубовые бочки не только потому, что они могут себе это позволить, но и потому что критики, да и просто любители ожидают от сегодняшних вин густых дубовых ароматов и у них нет особого желания ждать 10 лет, чтобы вино стало мягче. И снова вопрос: так лучше? Для многих вин – да. Если людям они нравятся, то так лучше. Емкости из нержавеющей стали и аккуратное использование дубовых бочек с большей вероятностью дадут чистое вино. Раньше в Бордо очень часто встречались мутные красные и сернистые затхлые белые, но сегодня это редкость. Пью ли я бордо больше, чем раньше? Да, пью. Я до сих пор считаю, что бордосские красные и белые являются одними из самых очаровательных, приятных, освежающих и «компанейских» вин в мире. Я до сих пор использую вина бордо в качестве точки отсчета при дегустации вин и даже сортов винограда из других стран. Именно так я узнал вино. Именно так я начал. Именно таким был мой первый раз.

Сладкое: благородная плесень и соломенное вино

Если мы поедем на юго-восток от города Бордо, следуя за течением реки Гаронны, то дорога приведет нас в туманный, душный Сотерн, крошечную область, где делают, вероятно, самое известное сладкое вино в мире.

Существует несколько способов получить сладкое вино. Можно оставить грозди на лозе замерзать на собачьем холоде, как это делают в Германии или Канаде. Можно искусственно высушивать их, превращая виноградный сок в сироп, как в Италии. А можно просто оставить виноград покрываться плесенью на лозе. Существует различные виды плесени, например серая, коричневая и белая гниль, кислая и горькая гниль, черная слизь и многие другие. Все они уничтожат виноград и погубят урожай. Однако существует один вид плесени, перед которым производители в разных уголках винного мира преклоняются и молятся на коленях – это благородная плесень, которую иногда называют ее латинским именем Botrytis cinerea. Пораженные ею ягоды становятся отвратительными и похожими на те, на которых поселились другие виды плесени – они усыхают, покрываются неприятным мохнатым слоем плесени, становятся вязкими, скользкими и распадаются в руках при попытке их собрать. Фу! Но закройте глаза и слижите остатки с пальцев. Незабываемый медовый, невероятно сладкий, божественный сироп. Именно из этих испорченных на вид ягод можно сделать незабываемое, невероятно сладкое вино. Благодаря именно этой плесени – благородной – получается виноград, из которого производится большая часть величайших сладких вин в мире.

Кто первым обнаружил, что из самых отвратительных ягод на винограднике можно получать самое богатое и сладкое вино? Что ж, многие винодельческие области претендуют на первенство использования благородной плесени. Так, владелец хозяйства Château La Tour Blanche из Сотерна в Бордо говорил, что ему рассказали об этой идее в Германии в 1830 году, хотя они в Сотерне уже делали таким образом сладкое вино минимум 100 лет. Венгры клянутся, что они использовали пораженные благородной плесенью ягоды в Токае еще в начале XVII века. А австрийцы заявляют, что они производили благородные сладкие вина как минимум с 1526 года. Никто на самом деле не знает, но доподлинно известно, что в каждом из этих мест совершенно случайно обнаружили, что из этих отвратительных подгнивших ягод возможно делать сладкое вино, о котором они даже и не мечтали. Давайте же поближе рассмотрим, как работает благородная плесень.

Для того чтобы плесень превратилась в благородную, необходимы особые условия. Во-первых, виноград должен оставаться в идеально здоровом состоянии до полной спелости. Во-вторых, необходима теплая солнечная осень, не дождливая, поскольку дождь будет способствовать развитию всех остальных видов плесени. В идеале виноградник должен быть расположен рядом с рекой или озером. В теплые осенние дни над водой образуется туман, который ночью накроет виноградник и останется примерно до полудня следующего дня – только тогда солнечные лучи рассеют его. Это означает, что на винограднике должно быть жарко, душно и влажно, как в турецкой бане. Если вы находитесь на таком винограднике, то из-за влажности лоб покрывается испариной. В таких условиях на ягодах начинают развиваться споры благородной плесени, которые истончают кожицу, благодаря чему влага из ягод испаряется, а сахара, кислоты и глицерин концентрируются в ускоренном темпе. Поскольку в ягодах вода практически вся испаряется, а сахар остается, содержание алкоголя в вине легко может доходить до 20 % и выше. При ферментации сиропообразного сока дрожжи перестают функционировать, когда уровень алкоголя достигает 15 %, поэтому они прекращают работу и весь оставшийся виноградный сахар остается в вине, обеспечивая ему естественную сладость.

Во Франции благородная плесень довольно часто развивается во влажной среде в долине Луары, особенно в Кото-дю-Лейон, чаще и с большим совершенством она поражает ягоды в Сотерне, маленьком регионе Бордо, где небольшой ледяной Сирон впадает в нагретую солнцем Гаронну и создает большие облака утреннего тумана осенью всякий раз, когда тепло и солнечно. Это золотое царство Château d’Yquem, который господствует в мире сладкого вина, взирая на Сирон и Гаронну со своих покрытых виноградниками холмов. Именно на роскошно сладкий Yquem равняется большая часть честолюбивых производителей сладких вин в мире, хотя немецкий сорт «рислинг» добился более значительных результатов в Новом Свете, чем «семильон» и «совиньон блан» в Сотерне. Большая часть виноградников Нового Света не расположена в тех местах, где может развиться благородная плесень, и за исключением фанатиков-сладкоежек, большинство начинающих виноделов Нового Света твердо намерены завоевать мир с помощью сухого вина – красного, белого или игристого.

Если просто оставить ягоды на лозе под лучами осеннего солнца, для того чтобы они постепенно усыхали и в них концентрировался сахар, это не приведет к созданию насыщенного вина, которым можно восторгаться. Когда в Сотерне и окружающих его виноградниках вдоль Гаронны, таких как Барсак, не складываются все условия для появления благородной плесени, здесь производят довольно сладкие, но скорее невзрачные вина, несмотря на то, что оставляют ягоды на лозе в надежде, что они хоть немного подсохнут.

На юго-западе, рядом с Пиренеями, в Жюрансоне делают единственное вино, которое создало себе имя благодаря своеобразному стилю. На этих прохладных, солнечных горных виноградниках из очень высококислотного сорта «пти мансан» иногда удается создать великолепное сладкое вино, благоухающее спелыми ананасами, сбрызнутыми соком лимона. Великая французская писательница Колетт выразилась лучше: «Я была девочкой, когда встретила принца: вызывающего трепет, высокомерного, коварного, как и все великие соблазнители. Звали его Жюрансон». Я, пожалуй, присмотрюсь к нему поближе, но вы не дожидайтесь меня.

Привычка высушивать виноград является любимой, главным образом, у итальянцев, но иногда она встречается и в других странах. Во Франции производят vin de paille – соломенное вино – теоретически из винограда, высушенного на соломе, но вероятнее всего, из ягод, подсохших лишь снаружи (грозди либо подвешивают на крюки, либо укладывают в неглубокие ящики). В Юра делают несколько видов такого вина, как, впрочем, и в Эрмитаже, что на севере Роны. Они могут быть довольно дикими и раздражающими из-за высокой кислотности, царапающей горло, словно кисло-горькие яблоки, политые яблочным уксусом, а могут быть убедительными, медовыми, запоминающимися: как будто сладость сиропа и божественная кислотность уксуса долго балансируют у вас во рту после того, как вы проглотили вино.

Австралия. Бросая вызов Старому Свету

Моя первая поездка в Австралию? Я чуть было не забыл о ней рассказать. Это было в середине 1970-х. Прошло всего 2 года, как я закончил университет. Мне удалось попасть в актерский состав пьесы «Гедда Габлер»[12]12
  Пьеса Генрика Ибсена, которая была впервые поставлена в 1891 году. Прим. перев.


[Закрыть] Королевской шекспировской компании с Глендой Джексон[13]13
  Британская актриса и политик, получившая несколько номинаций на «Тони» за театральные работы и «Эмми» за главную роль в телесериале о Елизавете I (1971). Прим. перев.


[Закрыть] в главной роли, которая отправлялась в мировое турне. Одновременно мне предложили роль Горацио в «Гамлете» в Ковентри[14]14
  Город в 153 километрах на северо-запад от Лондона. Прим. перев.


[Закрыть] на 6 недель по минимальной ставке профсоюза. Мой агент сказал, что следует соглашаться на «Гамлета»: это будет хороший опыт. Я подумал: «Ковентри? Хороший опыт? Или Мельбурн, Сидней, Голливуд, Вашингтон, Нью-Йорк и, кто знает, какой еще город?» Таким образом, в конце зимы я уже направлялся в Австралию. Но так случилось, что я чуть было не пропустил поездку. И этому я был бы обязан моему доброму другу по имени Мел Смит.

Мой ныне оплакиваемый друг Мел был блестящим, но «проблемным» комедийным гением. Мы дружили с Оксфорда. Мы вместе участвовали в фестивале «Фриндж»[15]15
  Крупнейший фестиваль театрального искусства в мире. Прим. перев.


[Закрыть] в Эдинбурге. Именно он убедил меня в том, что я могу стать актером. Сегодня это звучит забавно, но, когда вели поиск нового квартета для Beyond the Fringe[16]16
  Популярная британская комедия Прим. перев.


[Закрыть], меня и Мела отобрали. Если бы только двое других актеров хоть раз появились на репетициях, сейчас я бы не писал эти строки: я бы блаженствовал в покрытой платиной ванне, наполненной до краев шампанским Dom Pérignon со словами: «Австралия? Где это?» Но мне больше нравится та жизнь, которую я прожил.

Мел обладал выдающимися способностями к алкоголю и захотел отметить выпавшую мне огромную удачу – мировое турне с Королевской шекспировской компанией. В ночь перед отъездом мы пошли выпить. Это казалось очень хорошей идеей, но я еще не собрал вещи. Я даже не сдал квартиру в аренду, а это был шестимесячный тур. Мы много смеялись по этому поводу, по мере того как Мел вытаскивал пробки из бутылок с портвейном урожая 1963 года, которые он каким-то образом раздобыл. «Не открывай еще одну, Мел. Уже четыре утра, а я еще не собрался».

Мел помог мне собраться. Хотя «помог», наверное, не совсем правильное слово. Автобус Королевской шекспировской компании отправлялся от Театра Олдвич в аэропорт Хитроу в 10 утра. Мы вернулись в квартиру в девять. Зазвонил телефон: «Ты где?» «Почти готов. Осталось только найти паспорт». Таким образом, Гленда Джексон, Патрик Стюарт, Тимоти Уэст и – о, боже – Тревор Нан вынуждены были подбирать растрепанного, растерянного молодого актера с обочины дороги на востоке Лондона и мчаться изо всех сил, чтобы успеть на рейс.

Я и представления не имел, что отправляюсь в путешествие, которое не изменило мою жизнь, как актера, но совершенно точно превратило меня в почитателя вина. Я открыл Новый Свет. И прежде всего я открыл Австралию.

Встреча со слепящим летним утренним солнцем при приземлении оказалась шоком для моей нервной системы, учитывая, что я покинул промокшую туманную Англию всего день назад. Меня захватило удивительное ощущение свободы, что меня выпустили в этот бесклассовый, шутливый, суматошный австралийский мир солнца, пляжей, пива и барбекю, и это было лучше, чем любая выпивка. Для всех, кто задыхался от невыносимой заносчивости, которой славилась Англия в 1970-х, Австралия казалась жизнерадостной золотой Землей Обетованной, в том числе и для меня, обладающего не слишком большой долей самоуверенности, полного комплексов, от которых хотелось избавиться. Рай земной. Меня обратили. Я был готов.

Довольно быстро вино стало частью дневного ритуала удовольствий. Поскольку я был самым молодым, то после репетиций или шоу меня всегда отправляли купить вино для остальной труппы. Итак, я забредал в любой магазин, где продавались бутылки (абсолютно любой), и набирал кучу бутылок (дешевых, никогда не брал дорогие), а на них красовались такие названия, как Шираз, Семильон или Рислинг. Иногда они назывались Шабли, бургундское или кларет, но насколько мне удалось разобраться, они никогда и рядом не стояли с Францией. Австралийцы не слишком утомляли себя подобными деталями. Большая часть вин были из долины Хантер возле Сиднея, изготовленные из любого винограда, который успевали собрать до того, как наступит пора циклонов. Нет, это были вовсе не французские вина.

И на вкус они были совсем не французскими. От Рислинга золотисто-зеленого, лаймового цвета буквально разило свежевыжатым соком лайма и разлитого бензина (мило: для меня это был запах из детства, того времени, когда мы ездили на каникулы) с цитрусовой горчинкой на фоне и едва заметными ароматами поджаренного белого хлеба с подтаявшим сливочным маслом. Шабли и рядом не стояло с тем тонким светлым минеральным напитком, который доставляли нам из Франции в 1970-х. Оно было золотым, густым, а щедрый аромат заварного крема был приправлен красным апельсином и завернут в обувную кожу. Красные вина были надменными, могущественными, плотными, до краев наполненными фруктами, спелостью и шиком. Они практически заставляли меня сделать еще один большой глоток, а затем еще один, и еще один.

И это было дешевое вино? Я знал, что такое дешевое вино. Я был низкооплачиваемым актером, который обивал подмостки театров центральной Англии, где репертуар менялся каждые две недели. Дешевое вино было кислым, грубым, горьковатым и имело дурной характер. Оно было испанским, итальянским или французским. Я никогда не пил дешевое вино, подобное этому нектару. Если дешевое вино могло быть настолько хорошим, то, ради всего святого, зачем мы довольствовались той дрянью в Британии? Не удивительно, что тогда британцы практически и не пили вино, потому что, за исключением небольшого количества дорогих первоклассных напитков, оно было ужасным. Если бы наше повседневное вино хотя бы наполовину было таким же хорошим, как эти «красавцы-австралийцы», то мы бы могли стать нацией, пьющей вино.

Проблема была в том, что мы мирились с той дрянью. В Англии вино использовалось скорее для демонстрации статуса, нежели для наслаждения, поэтому для подавляющего большинства британцев вино было напитком «не для таких, как мы». Что ж, если оно подходило для водителей такси, рабочих, меняющих декорации, или докеров, с которыми я выпивал в пабах Мельбурна и Сиднея, оно чертовски хорошо подошло бы и для обычных британцев с фунтом в кармане и желанием почувствовать себя чуть более счастливыми в каждый день своей жизни. Вино может быть более демократичным, более простым, приятным и доступным – все эти идеи, приведшие меня к крестовому походу против покрытой паутиной элитарности в мире вина, впервые начали формироваться под теплым ночным небом Австралии.

Пляж тоже сыграл свою роль. Будучи студентом, я собирал виноград в Бордо и встретил там одного малого из Австралии. Он рассказал мне, что на его родине есть хорошие виноградники, сравнимые по качеству с лучшими французскими. На некоторых из них климат был теплее, на других – прохладнее, третьи еще не были обнаружены, а четвертые плодоносили 100 лет назад, а теперь стоят заброшенные и забытые. Он намеревался вернуться домой и отыскать самое прохладное место Австралии, в Тасмании, чтобы высадить там бургундский красный сорт «пино нуар» и белый «шардоне» и произвести революцию на территориях с прохладным климатом.

У меня был его номер телефона в Сиднее. Я позвонил и поведал ему о восхитительном дешевом спиртном напитке, который я открыл для себя здесь, и он сказал: «Хорошо, я покажу тебе, что в Австралии могут делать красные вина, настолько же великие, как в Европе». К тому же я познакомился с двумя симпатичными девушками и мы устроили пикник на четверых. Они знали один пляж у залива Обелиск. Они принесли еду, а Эндрю напитки. Стоял чудесный солнечный денек. Девушки направились в сторону мыса и исчезли, пока мы с Эндрю разговаривали о вине. Мы начали спускаться вниз к морю, но пока не видели девушек. И вдруг увидели! Сверкающие золотистым загаром, заливающиеся смехом и… совершенно голые. Обелиск был пляжем для нудистов.

Что бы вы сделали? Совершенно точно. И мы разделись и бросились ловить волну. Эндрю задержался ровно настолько, чтобы успеть закопать в песок свои драгоценные бутылки с красным вином – они не должны были нагреться. И наконец-то, вдоволь наглотавшись соленой воды, мы улеглись на песок, запыхавшиеся и томимые жаждой. Эндрю вытаскивал пробки из своих бутылок, пока я отгонял мух от пластиковых стаканчиков. Grange Hermitage 1950-х (был ли это 1955)? Wynns Cabernet 1962, Mildara 1963, Rouge Homme, Hunter Burgundy от Lindeman’s и Mount Pleasant Hermitage от McWilliam. Все бутылки были выпиты в чем мать родила, вперемежку с песком, потом и смехом. Красное вино еще никогда не было таким чудесным на вкус! А вы еще спрашиваете, почему я влюбился в Австралию?

Но рано или поздно я должен был вернуться в Англию. Но прежде, во время второго этапа мирового турне, я познакомился с США и понял, что и здесь оказывается в порядке вещей то, что люди ожидают приятного вкуса от дешевого вина. Вина Нового Света привели меня в полнейший восторг, и похоже только меня одного. Вернувшись домой, я искал австралийские вина в магазинах. Ничего. Все те же несчастные крохи с задворок истощенных виноградников Европы. И всегда кислые и неприятные. Для меня совершенно очевидным стал тот факт, что в северной Европе повсеместно не существовало винной культуры лишь потому, что не было приличного доступного вина. Практически единственным местом, где можно было достать вина из Австралии, был Австралийский винный центр в районе Сохо в Лондоне, прямо по соседству с секс-шопом. В попытке достать хоть немного Kanga Rouge, необходимо было быть начеку и открыть правильную дверь.

Ах, Kanga Rouge. Верите ли вы или нет, но когда-то было вино под названием Kanga Rouge. У меня до сих пор лежит бутылка. И Bondi Bleach. А по всей стране существовала сеть баров, в которых продавали разливное белое Botany Bay (можно было сделать выбор в пользу сладкого или полусладкого) – насколько мне известно, его наливали по полпинты на порцию. Определенно, в воздухе уже чувствовались какие-то изменения. Во-первых, Kanga Rouge на удивление было довольно неплохим, и во-вторых, оно демонстрировало попытку привнести немного юмора в скучный, самодовольный мир вина и понравится народу. И время для этого настало. Поколение 1960-х со своим увлечением политикой и полным пренебрежением к традициям требовало настоящих перемен, а не простой болтовни. Вино было лишь еще одним из разочарований той жизни, против которой они протестовали.

Впрочем, то, что происходило в Великобритании, происходило также и в Австралии. В течение 1960–70-х молодые австралийцы вслед за молодыми американцами начали путешествовать по миру, набираясь «зарубежного опыта», или OE (Overseas Experience), как они это называли. Разумеется, они приезжали в Англию, но они же и «стаями» проносились по Средиземноморской части Европы, и видели, что люди сопровождают каждый прием пищи вином без лишней суеты, как если бы они пили простую воду. Проблема была в том, что на вкус это вино было довольно мерзким. Будь то в Италии, во Франции или Испании, дешевое вино, которое пили местные жители, не сильно отличалось от того жалкого напитка, с которым мы мирились в Англии в те дни. Это было неудивительно, так как вино потреблялось в огромных количествах и по большей части из-за того, что оно было намного безопаснее и дешевле, чем вода. Вернувшись домой в Австралию и Калифорнию, путешественники загорались мыслью сначала сравнять счет, а потом и одолеть европейцев в их собственной игре. И не только с дешевыми, но и с самыми дорогими винами.

В их распоряжении находилось оружие, которым не обладало ни одно из предыдущих поколений, – технологии. Специализирующиеся на вине профессора в университетах Калифорнии и Австралии заметили, что лучшие европейские вина производятся в очень суровых условиях – в Бордо, Бургундии, Шампани и долине реки Мозель. В течение сезона виноград едва успевал созреть, в момент сбора урожая стояла прохладная погода, а зима наступала быстро и уже холод пробирался в погреба, когда вино бродило и успокаивалось. Большая часть виноградников Калифорнии и Австралии располагалась в жарких регионах, но виноделы могли теперь использовать науку для подражания французам. Искусственный температурный контроль с помощью емкостей из нержавеющей стали означал, что даже если снаружи все плавилось от жары, вина можно было подвергнуть длительной и медленной ферментации, прямо как во Франции или Германии, чтобы создать незабываемые вкус и аромат, подобные тем, которыми обладают первоклассные вина из этих стран. Фильтрация, модифицированные штаммы дрожжей, понимание дуба и привносимые им ароматы в вино, использование бочек для лучших вин, дубовых клепок либо дубовых чипсов для более дешевых вариантов – они использовали все. И, конечно, гигиена. Если вы живете в жарком климате, бактерии атакуют сок, едва только он вытекает из ягод – доказательством этого было ужасное качество и чудовищный вкус такого большого количества вин Средиземноморья. Чем прохладнее и чище на винодельне, тем чище и прозрачнее вино. Природа не была способна предоставить подобные условия в Австралии и Калифорнии, а наука смогла.

Но почему австралийцам удалось добиться таких поразительных результатов? Во-первых, они горели желанием учиться, понимать и стать лучшими. Австралийцы не любят проигрывать кому-нибудь или чему-нибудь – они хуже всех в мире переносят поражение. И ни одна нация в мире не обладает таким энтузиазмом и решимостью в намерении добиться результата. Если и существует фраза, определяющая портрет австралийцев на рубеже тысячелетий, то звучит она так: «Тебе это по плечу!» Однажды «подсев» на вино, они без устали трудились, чтобы стать лучшими в мире.

Прошло 10 лет с тех пор, как я вернулся из актерского турне по Австралии и США и начал читать глухим проповеди о Новом Свете. А затем случилось следующее: я был на London Wine Trade Fair[17]17
  Одна из важнейших мировых винных выставок, проводится ежегодно в Лондоне. Прим. перев.


[Закрыть] на дегустации незапоминающихся вин, по-моему, Мюскаде, или что-то в этом роде. Внезапно я почувствовал запах справа от себя, довольно неприятный. Запах от нейлоновой рубашки, обильно пропитанной потом. «Простите. Можно Вас на пару слов?» Я с трудом переносил этот запах, и у меня не было желания начинать разговор. Я было пробормотал, что слишком занят, но услышал типично австралийский ответ: «Послушайте, не пытайтесь отделаться от меня». Потому я обернулся и взглянул на это волосатое чудо, одетое в грязные штаны цвета хаки. «Каков вкус Ваших любимых вин?» Все, что угодно, лишь бы избавиться от него и его нейлоновой рубашки. «Хм, как насчет красных вин со вкусом черной смородины и белых вин со вкусом персика? Теперь, пожалуйста…» «Нет, нет, еще один вопрос. Сколько Вы бы хотели за них заплатить?» «£3,99», – сказал я, мысленно молясь, чтобы он оставил меня в покое, и вышел отдышаться. Он так и поступил.

Год спустя я снова присутствовал на London Wine Trade Fair. В тот раз мы дегустировали напыщенные вина, мне кажется, из Божоле. И вот – снова этот запах. Это вновь он, в той же нейлоновой рубашке. Та же немытость. Но на этот раз с вином. «Вот, попробуйте это». Не буду притворяться, я без особого энтузиазма сделал первый глоток. «Боже правый, вкус натуральной черной смородины». «Ага, – ответил он, – Вы говорили, что это Ваше любимое». «Сколько оно стоит?» «£3,99. Именно столько вы хотели за него заплатить». У него с собой была еще и бутылка белого вина. «Черт возьми, это на вкус, как персик!» «Ага. Вы говорили, что это ваше любимое». «А это сколько?» «£3,99. Именно столько вы хотели за него заплатить».

Этот человек, должно быть, вернулся в Австралию и сказал своим товарищам: «Я говорил там с англичанами, которые по обыкновению раздраженно отнекивались, но все же сказали, что хотят заплатить £3,99 за бутылку. Они также хотят, чтобы красные вина были на вкус как черная смородина, а белые как персик. Давайте же сделаем такие для них». Были ли эти вина новым лицом Австралии? Не только. Они были лицом всего Нового Света. Позиция Старого Света была такой: «Моя семья производила это вино в течение пяти сотен лет, и если оно вам не нравится, это не моя проблема». Подход Нового Света гласил: «Вы потребитель: чего бы вы хотели? Скажите нам, а мы постараемся сделать это для вас». Вскоре мы увидим, что Калифорния, Новая Зеландия, а позже Чили, Аргентина и Южная Африка используют тот же подход, а со временем понаблюдаем, как часть Италии, Испания и юг Франции, выходя из спячки, нехотя признавали, что изготовление вина, которое и вправду нравится людям, – не такая уж и плохая точка отсчета для производителя. Однако именно австралийцы со своим подходом «Тебе это по плечу!» начали то, что вылилось в Великую Винную Революцию во всех странах северной Европы, не производящих вин.

В 1980-х Австралия начала транслировать миру картинки того, что из себя представляла жизнь австралийца – хотя совершенно определенного типажа, олицетворением которого служили Крокодил Данди и череда рекламных объявлений светлого пива Foster’s, янтарного нектара, который делал уличную жизнь «типичных» австралийских бунтарей неотразимой для огромного количества молодых людей, переживающих тяжелое десятилетие в холодной северной Европе.

В 1983 году Австралия одержала колоссальный триумф в стиле Давида и Голиафа над могущественными Соединенными Штатами в непростых парусных гонках America’s Cup, что вполне вероятно потрясло многих британцев. За этим последовало веселое безудержное празднование двухсотлетия страны в 1988 году. В 1990-х австралийцы разъехались по всему винодельческому миру со своей беззастенчивой прямолинейной самоуверенностью. Пик же был достигнут во время Олимпийских игр в Сиднее в 2000 году. Все это показало миру, что австралийцы были чемпионами практически всего на свете.

Австралийцы разбили огромное количество новых виноградников и стали производить невероятно много молодого вина. Жители этой далекой страны любят хорошенько выпить, но даже они не способны были осушить все бочки с вином нового урожая, поэтому они были вынуждены искать кого-нибудь, кому бы они могли его продать. Австралийцы решили: давайте начнем со старого врага – англичан: они говорят на том же языке – практически – и они любят выпить. Если мы сможем сделать спелые фруктовые, ароматные вина, то на этикетке для простоты напишем сорт винограда и предложим эти вина им по приемлемой цене – не слишком низкой, не слишком высокой. Нам следует избавиться от переизбытка вина, чтобы нам не пришлось его допивать самим под столом. Все просто.

Старый Свет оборонялся, а как же иначе. Временами довольно жестко, но обычно притворяясь, что не принимает этих выскочек всерьез. В частности, Франция оказывала влияние на винный мир в течение тысячелетий и поэтому не собиралась отказываться без борьбы от своих привилегий, даже порой незаслуженных. Вот почему французы запустили активную кампанию, вводящую в заблуждение любителей вина: «Все вина одинаковые на вкус. Нет традиции, истории мастерства. Нет региональных различий. Нет различий между годами урожая. Определенно, нет терруара (любимого фактора превосходства Франции). Это индустриальный продукт, который штампуют огромные фабрики». Как заметил с пренебрежением один ведущий производитель вин из Бордо: «Вина Нового Света? Фу. Они как Coca-Cola». Смейтесь дальше, старички, ведь ничто так сильно не стимулирует австралийцев достичь больших высот, чем презрение со стороны остроносого французского аристократа или насмешки с намеком на колониальное прошлое со стороны британца в пиджаке в полоску.

Мне выпала удача оказаться вовлеченным в эти непредсказуемые изменения. Я начал посещать винодельческую Австралию в 1980-х и скоро я уже приезжал туда ежегодно, встречался с людьми из винной отрасли с пылающей страстью и впечатляющей самоуверенностью, совершенно непохожими на тех, с которым мне доводилось видеться прежде. Они убедили меня, что с их помощью я могу сделать вино более демократичным. Благодаря австралийским ярким, спелым, легким для восприятия ароматам «солнца в бутылке», я мог постараться сдвинуть барьеры элитизма, смахнуть снобизм и начать рассказывать об открытой для всех радости вне сложностей, вне классового различия, которое несло в себе вино. Я собирался это сделать, но мне нужны были герои, и в Австралии их было полно, мне нужно было лишь их отыскать.

Я узнал, что в Австралию организуют винный тур. Если бы мне только удалось на недельку сбросить с себя обязанности Генерала Перона в «Эвите»! И – о чудо! – мне дали отпуск. Ровно на неделю. Я должен был вернуться к основной фотосессии ровно через неделю. Один день для того, чтобы добраться до Австралии, и один день, чтобы вернуться, итого – 5 дней на месте. Волнительно. Конечно, первым пунктом, имевшим для меня грандиозное значение, было то, что я сидел в эконом-классе рядом с кудрявой жизнерадостной неотразимой блондинкой по имени Джилли Голден. Мы болтали, шутили и пили Shiraz-Grenache от Jacob’s Creek на всем пути до Австралии. Я прилетел в Сидней невероятно уставшим, но с гораздо большими знаниями о жизни и почти успел подготовиться к нашей совместной с Джилли карьере на телевидении, которая у нее, кстати, продлилась более 15 лет. В любом случае мы направились прямиком к микроавтобусу, направлявшемуся в долину Хантер. Я понимал, что нахожусь в Австралии, потому что принимающий нас Большой (в самом деле большой) Боб вскрывал холодные, как лед, жестяные банки с янтарным нектаром еще до того, как мы увидели Харбор-Бридж[18]18
  Одна из главных достопримечательностей Сиднея, стальной арочный мост, является одним из самых больших в мире. Прим. ред.


[Закрыть]. Что ж, если ты еле жив, от этого уж точно хуже не будет.

Микроавтобус, содрогнувшись, снизил скорость на резком повороте на едва заасфальтированной дороге, пробивающейся сквозь лес, по которой мы направлялись на север от Сиднея. Нам приказали выстроиться в линию, пока Большой Боб торжественно срывал фольгу, направляя бутылку с шампанским в сторону скалы и позволяя пробке вылететь. Это был уголок Лена Эванса. Каждый раз, когда он проезжал это место по дороге в Хантер или обратно, Лен останавливался здесь и направлял бутылку шампанского Bollinger в сторону скалы, а затем поднимал бокал за жизнь, любовь и себя самого. Мы сделали то же самое, поднимая бокал за самого знаменитого человека в австралийском виноделии, а по его собственным словам, самого знаменитого человека в Австралии. Возможно, он и был таким. Я проверил подножие скалы: десятки пробок от Bollinger лежали среди эвкалиптовых листьев.