Текст книги "Лекции по искусству профессора Паолы Волковой. Книга 1"

И хочу еще сказать, что медицина с искусством расходятся в диагнозе (смех). Почему мы хотим, чтобы, как говорил Пушкин о Байроне: «Врете сволочи, такой он и не такой». Он это понимал. От Байрона требовали, чтобы он был таким, как все, а он не мог. Этот очень чудной господин, будучи профессиональным поэтом, создал современную европейскую поэзию и их роман был абсолютно психически ненормальным. Медицина с поэзией расходятся в диагнозе. Что касается нашего Михаила Юрьевича Лермонтова, то на его примере можно было открыть исследовательскую психиатрическую клинику. Персонально для него. Я клянусь вам, что это так! Я даже интересовалась этим вопросом. Эдгар По просто не интересен (смех), потому что он нормален. Я говорю о том, что его легко идентифицировать через литературу. Институт надо строить на Лермонтове, а не на Достоевском. «Когда волнуется желтеющее небо». Уверяю вас, клиника – это Лермонтов, а не Достоевский или Эдгар По. Те просто клинически зафиксированные люди с определенными качествами, а Лермонтов – золотой юноша с золотым оружием за храбрость. А пишет, как светлый ангел. Как он писал, я просто не понимаю. Уловите мою мысль. Есть Караваджо и искусство несет на себе отпечаток его личности. Расходится медицина и искусство в диагнозе. У Достоевского, наоборот, сходятся. Вот это единственное.

Некому было отмолить Караваджо. Лермонтова отмолили его бабушка и пока не отмолила, не умерла. Она ослепла от слез, она так плакала, что ослепла. У нее веки поддерживались искусственно. Но Караваджо отмолило мировое искусство.

А теперь немного о Рембрандте. Психология времени. Помните, мы в прошлый раз говорили о том, что в СССР во многих домах висели карты, потому что люди, не смотря ни на что, чувствовали себя частью большого мирового пространства. Мой отец сидел 4 раза, но все равно у него висела карта. Он считал себя частью мирового пространства. У голландцев было тоже самое. Их корабли плавали по всему миру. Они торговлю имели с Китаем. Но эти карты на стенах у них были повсюду, потому что карта ведет свою маленькую частную жизнь. И они в этой уютной частной жизни принадлежали к большому миру. Это очень интересная философия. Я пока болела смотрела по телевизору лекции путешественника Ивана Толстого. У него потрясающие выводы. Голландцы сменили моду в мире. Они ввели в моду так называемый пуританский облик, выбив испанцев из лидеров моды. Они ввели современную одежду: юбки с кофтами. Не платье со сменными рукавами, а именно юбку с кофтами. И, с тех пор, женщины стали носить легкие кофты, сверху пиджачок, нижнюю юбку, верхнюю и чулки. А чулки застегивались на пояса, которые носили еще в начале 20-го века. И мужчины носили чулки. А нынче что? Им в страшном сне не может присниться. У них появилась мода и они любят об этом писать. Они любили надевать на голову целомудренный чепец. А главное, у них царила одна идея – эстетика интерьера, в которую вошло понятие гигиены. Стирайте рубашки, юбки, перчатки, передники и будете всегда чистыми. Бог – это чистота тела, а не только чистота помыслов, души, сердец и нашей любви друг к другу.

Когда голландцы показывают свои дома в них царит необыкновенная чистота и порядок. Когда они пишут свои картины, то непременно описывают интерьерные вещи, свой быт, посуду и свою гигиеническую этику – свои чепцы и передники. Они увлекались чистотой пола. Специально застилали пол такой плиткой. Я смотрела фильм «Девушка с жемчужной повязкой». Все вокруг ахали: «Какой фильм! Какой фильм!» Ничего подобного. Он никакой! (смех) Все неправда. Они оставили нам документальную «кинохронику» в своих картинах. Вермеер там не Вермеер, а какой-то странный тип. На самом деле он был великолепным парнем. У них были такие улицы, парки, дома, мясные ряды, что на экскурсию надо было водить. А в фильме показывают черт знает, что. У них другие помыслы были, другие взгляды. А мы что ретранслируем? У них же пунктик был на чистоте. У Питера Коха есть картина, как мама ищет вошек в голове у дочери. Я обожаю ее. Чтобы во всем была чистота, за всем надо следить. А иначе…

Голландцы рассказывают о себе интересную вещь. Вы обратили внимание, сколько они пишут писем и сколько читают? Девушка читает письмо у окна. Девушка пишет письмо.

Девушка пишет письмо

Посмотрите, какая у нас красота! Как у нас чисто! Какие у нас окна! Какой свет!

Женщина читает письмо

Они жили богатой и самодостаточной жизнью. Они пишут и читают письма показывая тем самым, что грамотны и образованы. А это большая ценность, которой они гордились. И еще одна ценность – это повальное увлечение музыкой. Голландия 17 века это сплошное концертирование. Они создали такой инструмент, как фортепиано и оно стояло практически у всех. А как они их расписывали! Пейзажи на них просто умопомрачительные. Это была страна, которая привила Европе домашнее музицирование. Этим в 17 веке занимался весь мир. Разница между их домашним музицированием и итальянским было в том, что итальянцы создавали музыку: оперу, романс и музыкальные группы. У итальянцев были композиторы, а у этих нет.

Но у них было домашнее музицирование для уюта. Приходите к нам, попоем! Наша Матильда играет. Ноты привозили из Италии и Франции. Они создавали прецедент – это коллективное общение через музыку.

Студенты: Но ведь итальянцы тоже обучались домашнему музицированию.

Волкова: Конечно, совершенно верно. Оттенки важны. Оттенки. В 17 веке это было у всех, но не повально, как в Голландии. Это у них было повальным увлечением. Вот, пример. В Москве, в 60-х годах, когда собирались молодые люди, они играли на гитаре и пели. Это были бардовые концерты. Меня обучали на фортепиано, но совершенно безрезультатно. Это было просто принято. Но ведь есть разница между страной, в которой создается музыка, появляются композиторы и оркестры, и страной, которая просто потребляет. Это образ жизни. И это ценности их домашней жизни. Что она держит в руках?

Это прообраз современной гитары. Одета она в домашнюю одежду и бренчит на этой штуке. Это домашнее исполнительство и не надо сравнивать итальянцев или французов с голландцами. Что вы знаете о голландской музыке? Ничего. Это их частный образ жизни, не выходящий за пределы дома. Помыли детей, съели окорок и сели музицировать. Но я повторяю еще раз, музыка становится домашним музицированием, когда она слушается между мытьем ребенка, окороком или поцелуями. Когда Петр Первый появился там со всеми своими делами, его совсем не затронули немцы или французы со своей музыкой, а над этими он рыдал и пытался привить это музицирование в России.

Искусство малых голландцев – это искусство очень высокого класса. И хотя они вышли из объятий Микеланджело и Караваджо, но они добились необыкновенных высот в своем изумительном искусстве миниатюр. Они покупали их для дома и для семьи. Вот есть у человека деньги, он приходит к художнику и говорит: «Напиши мою Грету с гитарой». И те писали заказы за гульдены. Эти ценности очень важны в том доме, где есть эта девочка с гитарой. Они играли музыку привозную. Свои композиторы если и были, то типа Алябьева, которые писали 2—3 романса за всю их жизнь. Музыка создавалась итальянцами, немцами и французами, а голландцы ее потребляли дома, для выражения своих духовных ценностей. А все ценности, как и чистота, носили частный характер.

У них были в чести и так называемые государственные картины. Вы знаете, что такое профсоюзная фотография коллектива? Вот это и есть государственные картины. Гельст, например. Ему заказывали так называемые коллективные гильдейские портреты. Гильдии боготворили богатых людей, которые поддерживали их. Они очень любили одну из форм коллективного портрета – этакую форму воспоминания, когда они, будучи уже людьми пожилыми, толстопузыми и обрюзгшими, вспоминали былые дни. Кто у нас остался из боевого отряда? А где наш капитан? И вот они садились, капитан со знаменем, кто-то играл сбор и писался их гильдейский портрет. И когда в Амстердаме вы входите в музей там находится целый зал таких ветеранских портретов. А в центре зала висит гильдейский портрет, написанный в 1632 году, на котором произошла официальная публичная размолвка между Рембрандтом, писавшим «Ночной дозор» и обществом.

Ночной дозор

Они Рембрандта не любили и не любят. Он для них антисистема и они мстят ему очень сильно. Они так отреставрировали этот портрет, что лучше бы сожгли. Рембрандт не писал так никогда. Они его жестоко перекрасили. Месть всегда страшна. Там есть какая-то неразгаданная тайна, которая будоражила всех, а эта реставрация смягчила эту тайну. А ведь, любить не любят, но ни одной картины не порезали. В запасниках держат. А почему? Цену знают. В Австрии в 32—33 годах проходила выставка Малевича, которая свела его в могилу. Были арестованы вещи, и он не смог их забрать. Они остались в Третьем Рейхе. Его работы не вывешивали, считали их гадостью и дегенеративным искусством. И поместили в запасники. И все думали, что вещи пропали или их сожгли. Они же книги в костер бросали. А что там за книги были, кто-нибудь следил? Это же была просто символическая акция – они туда кидали тиражные книги. Но книги существуют в нескольких экземплярах, а картина-то в одном. Они грабили евреев, а те коллекционерами были необыкновенными. И, как вы думаете, что немцы сделали с Малевичем? Они во время войны продали его работы на тайных международных аукционах за очень большие деньги. Голландцам, французам. Когда сейчас показывают то, что висит – это вульгарные копии, не имеющие ничего общего с Малевичем. Даже размер другой.

Студенты: Но ведь есть еще варианты «Черного квадрата».

Волкова: Есть. Еще четыре и их делал сам Малевич, но ни в одной из этих копий он не смог повторить квадрат 13-го года.

Студенты: А, где он находится?

Волкова: В запасниках Третьяковки. Но его никогда не покажут, потому что от времени он стал очень хрупким. Я его видела. Его берегут так же, как Рублева и Джоконду. Есть такие картины, которые держатся в специальных запасниках, при специальных температурах. Но об этом позже. На сегодня все. (Аплодисменты).

Лекция №7. Гильдейские портреты – караваджисты – Иванов – Рембрандт

Волкова: Сил никаких, настроения никакого, кокетство на нуле, драйва нет, лекции читать неохота. Удовлетворения от отражения в таинственном стекле ни малейшего, поэтому я понимаю, какой сниженный градус состояния аудитории, так как это находит живой отклик в моем недомогании. Так. В прошлый раз мы остановились на гильдейском портрете.

В амстердамском музее, под этот вид портрета отдан целый большой зал. Гильдейский портрет писали две категории художников. Если кто-то отсутствовал в прошлый раз, то специально для них я повторю: гильдейский портрет представляет из себя коллективный портрет единомышленников. Вот есть такие современные фотографии, они особенно были приняты в СССР, когда одновременно снимали большое количество людей, принимавших участие на профсоюзном собрании, партийном съезде или еще каком-то мероприятии. Они не обязательно все стояли. Кто-то сидел или даже лежал на полу. Это было целое направление портрета коллектива на память.

Всегда в социо-коммунальном сознании была и существует потребность к запечатлению некоего единства. Тоже самое представляют собой и школьные фото на память всем классом. Впервые потребность человека или человеческой памяти в запечатлении себя вне семьи, в социо-коммунальном равенстве, появилась в начале 16 века, которая позже переросла в традицию встречаться спустя 10, 20 или более лет. И часто можно было увидеть группу далеко не молодых людей, собиравшихся под собственным гильдейским портретом и вспоминающих о былых днях.

Я читала необыкновенно интересный документ, в котором было описание такого гильдейского собрания. Хочу сказать, что голландских писателей читать не возможно, ну не одарил их Господь умением писать книги. Он дал им идею собраний, куда идея писательства не входила так же, как не входило понимание экстраординарности Рембрандта. У них крайне важно было собираться каким-либо цехом и вспоминать. Со временем эти воспоминания обрастали легендами и спустя несколько десятилетий никто уже не мог понять, о чем говорят собравшиеся. И вот читала я недавно такую редкую и скучную до бесконечности книгу Ван де Римена, как собирались эти гильдийцы и вспоминали лихую молодость. Сначала о чем-то вспоминал один из них, а спустя лет десять об этом же самом вспоминал другой. Но эти воспоминания обрастали какими-то фактами, что понять не мог никто. У них оптика воспоминания менялась за это время.

Это гильдейское портретирование носило разный характер. Рембрандт тоже занимался такими портретами. Вспомните его «Ночной дозор».

Но у него есть и другие гильдейские портреты. Например, гильдии врачей. Ему заказали портреты две гильдии: анатомия доктора Тульпа и анатомия доктора Деймана.

Урок анатомии доктора Деймана

Анатомия доктора Тульпа

Это были знаменитые хирурги, со своей хирургической школой и эти картины носили не только патриотическое возвышенное направление, но и рекламное. Клиника доктора Y вырежет больные органы. У Рембрандта в обоих случаях она очень противная. Как в фильме у Сокурова Фауст возится в кишках трупа, так и на одной из картин Рембрандта врач поднимает на зажиме кишки, с них кровь течет, а тот полон восторга. В 17 веке в европейском гуманитарном сознании наступает некий новый этап. Именно в 17 веке, а не в 16 и ни в 14.

С одной стороны новый этап высокого класса, а с другой трагический и пагубный настолько, что только сейчас мы начали отходить от этого процесса разделения по видам и жанрам. В Голландии это разделение происходило на уровне изобразительного искусства. Поскольку Голландия протестантская страна, она выдвинула идею «не религиозного заказа искусства» – такую идею светского искусства и, во-вторых, искусства специально поделенного на виды и жанры, связанного очень глубоко с их социальным пафосом. Это и чистота их домов, мебели, одежды; это и музицирование, и натюрморты, и пейзажи. Все! Во-первых, у них на картинках никогда не бывает ночи. Ну, может один или два пейзажа найдем, но это значит совсем плохой был художник или человек, который повесил у себя в доме такое безобразие. У них не бывает ливней, а так освежающий природу дождик. Если изображают заболевшего ребенка, то его болезнь не болезнь, а так легкое недомогание. Если рана, то небольшая. В Голландии дети не умирают от болезней, они просто приболевали. Температура только 37.0 – это максимум, 37.1, когда идет дождь. У нас нет болезней, ливней, мы веселы, мы бодры, мы ходим в гости, играем на музыкальных инструментах, у нас все супер! Сколько зубов нам полагается? 32? А у нас 36 и все белоснежные. И в этот момент происходит деление на виды и жанры. Мне нужен вот такой натюрморт, чтобы с селедочкой и пивом за 3 гульдена. Я прихожу и мне на эту сумму нарисовали такое, как и на 100. А если за 100, то не лучше и не хуже.

Мы говорим, что он художник 20 века, передовой, но работает в классической манере. А что это такое? Что за классическая манера? А это натюрморт, портрет и пейзаж. Все! У голландцев же все верх ногами. Вон, русские сезаннисты, давшие России живопись, все работали в классической манере. Откуда это? От этих. Именно в 17 веке великий теоретик, а вы запомните, что в Голландии все практики, а теоретики и мыслители живут во Франции. Так вот, величайший теоретик, носитель европейского сознания Буало, провозвестник нового классицизма, занимался этим вопросом академичнее. У него в эту классификацию попала и литература, и театр. Он говорил: «Это трагедия, а это комедия, а это театр буффало». Для нас большое значение будет иметь век просвещения. В университетах уже читают предмет, который называется философия. Ушла великая тайна, ушла алхимия, исчезли таинственные розенкрейцеры, исчезла теология. Наступил скучный век – век познаний. Но не в 18 веке, как это принято считать. В 18 веке была создана энциклопедия, а век познаний начинается в 17 веке и в Голландии, и во Франции. Только встает вопрос, а с какой стати век познания наступает во Франции? А с такой, что в это время там живет единственный гениальнейший политик и лучшая голова Франции герцог Орман Ришелье. И несмотря на ту жестокую, религиозную войну, что шла в борьбе за власть, они не думали сколько останется французов. Они же пригласили швейцарских наемников. Это такая прелесть! Швейцарцам французов не было жалко. Они же сами без рода и без племени. Это были бандиты. Вонючие, грязные, злобные. С ними потом не знали, что делать. Двери гугенотов давно были помечены. Это все, что нужно было этим ребятам. Одичавшая банда. А крест видят все! Современная Франция родилась из варфоломеевской ночи. До нее национальной идеи не было. Ни государственной, ни культурной. И, когда наступил ноль – из этого пепелища и хаоса, благодаря гению Ришелье, родилась национальна идея Франции – классицизм. Все французские города начали строить, как театр классицизма. А что значит классицизм? Он означает упорядоченность. А идея Голландии? А она родилась из пепла клааса. Это все родилось в одно и то же время, из одного материала, пока нация не дошла до того, что ее практически не стало. И появился Феникс, возрождающийся из пепла.

Дюма, он был кто? Поздним романтиком. Ему нужны были мушкетеры. А кто эти мушкетеры были на самом деле? Это же не армия. Им делать было нечего. У этих мушкетеров даже имен не было. У них были собачьи клички. Куда не придут все ломают, крушат, дерутся. Ребята гуляют. А Ришелье создает регулярную армию, как наш Петр I создавал против стрельцов. Он создает государство, как упорядочность.

А вы знаете, что такое карусель? И почему французы ее так любят? Карусель придумал Ришелье, потому что это идея централизации. Стержень, в центре солнце, а все остальные вокруг него крутятся. Так вот, две страны и в подкладке у обеих пепел памяти. Наполеоновские оборванцы стали графьями и князьями, дворцов нахапали, интерьеров. И им все было мало. Посмотрите на того же Марата. Это же катастрофа! Две стороны 17 века артикулировали новую идею культуры, которую французы назвали «классицизм». И Ришелье ввел понятие «должествование». Умри, но ты должен! Все шло в эту топку. А мы все равно любим Дюма и его мушкетеров. Но, если бы не эти оборванцы с собачьими кличками, история Франции пошла бы по другому сценарию. Дюма многое взял из жизни. А в реальности? У этих кровь бурлит, силы девать некуда, в отличие от регулярной армии. Конечно, они подвески привезли этот развратной тетке – им все было пофигу. А представляете, что было бы, если бы они их не доставили? Что бы сделал Ришелье с этой теткой? Он бы ее заменил на другую. Тогда бы не было Людовика XIV. На этом примере ясно видно, как от микроскопических частиц зависит большая история. В данном случае, благодаря этим оборванцам, Франция осталась Францией.

Один мой друг, которого я очень люблю и называю «мой друг» – 6-ой герцог Ларош Фуко, который оставил после себя прекрасные мемуары и переписку, много писал о тех днях во Франции. Он все прекрасно описал в своих мемуарах, которые я всем рекомендую. Они считаются замечательными, так же, как и наставления собственному сыну. Он был такой интересный, что я с ним беседую, и он мне более внятен, чем мои соседи по лестничной клетке.

Но вернемся к нашей теме. Два различных государства создают в 17 веке очень серьезный новый прецедент сознания, новое мышление и новое отношение к искусству. Красивые, безупречные, здорово сделанные вещи. Хочешь это? Плати 3 гульдена, хочешь то – плати 100. Композиция обязательно подчинена рекламе. Никогда ни один предмет не закроет другой, потому что каждый предмет продается.

Но случилось так, что на свет появился такой парень, который не слушался. Все так делали, а он иначе, как будто из другой эпохи. Ну, как Спиноза. Когда Спинозе говорили: иди, почитай лекции. Мы тебе такое право даем. Такая честь, – тот ни в какую. А я не буду. А что ты будешь делать? Линзы, микроскопы. Знал бы он, сколько после его смерти эти линзы будут стоить. Там знаменитый был процесс, кому они принадлежат.

Так что попадались отдельные антисистемщики. Но Рембрандта никто не смог переплюнуть. Я очень люблю один его автопортрет и называю его «человек на все времена». Он стоит в такой рабочей робе, заложив руки за широки пояс, в лопухе вместо шляпы и пристально смотрит на нас. А мы медленно идем мимо, и он нас изучает. На все времена. Контакт со временем и в этом его секрет.

По общей версии он принадлежал к компании голландских караваджистов, у которых было принято помещать источник света внутрь картины. У Тербрюггена есть картина «Иосиф Плотник», где стоит пожилой человек, у него такие морщины, борода, строганка, доски. А рядом мальчик держит на палочке свечку. Такое прелестное дитя Иисус.

Иосиф Плотник

А дальше происходит непонятное. У караваджистов была такая особенность. Школе Хонтхорста и Тербрюггена позволялось изображать библейские сюжеты. Почему? А потому, что протестант – не протестант, а Библию читает и там должно быть изображение библейского сюжета. Но для них библейский сюжет всегда носил жанрово-бытовой характер. Для них главное рубанок, а не то, что сын помогает отцу.

Итак, Рембрандт – сын мельника, приезжает в Амстердам и поступает в школу Ластмана. Это были классы, в которых великолепно готовили людей для цеховой работы. Вместе с ним в этой школе учится изящный, бездарный, лишенный всякой энергетики юноша, которого звали Клаус фон Эленбок – наследник самого большого состояния в Голландии. Его семье принадлежали банки – они были банкирами. Кроме того, у них было около 70 процентов акций от всей колониальной торговли. Его отец был бургомистром и у него было двое детей. У Клауса была сестра – любимица семьи, избалованная в достаточной степени. И этот самый парень имел глупость пригласить в гости Рембрандта. С этого момента началось разрушение этой семьи. Привел, так сказать, на свою голову. Через какое-то время девочка говорит: «Хочу за него замуж!» У папаши инфаркт, а та все свое: «Замуж! Люблю!» Папаша говорит: «Не положено тебе любить, ты наследница, как и твой брат». А девочка была жуткой истеричкой. И им каким-то образом пришлось согласиться. Я не очень вникала каким образом она их вынудила на этот брак, но они дали свое согласие. Эта история загадочна и до сих пор никому не понятен этот брак первой наследницы Голландии с сыном мельника. Разумеется, она дала ему мастерскую, чтобы он писал и даже поначалу никто не обращал на него внимание, потому что он очень хотел вписаться в цех и вел себя прилично.

Это его ранние портреты Саския. Особенно я хотела бы обратить ваше внимание на один из ее портретов «Саския и Флора», где Саския, как считают исследователи беременна. Она изображена в виде мифологического существа – Царицы Флоры.

Саския и Флора – Рембрандт

Что интересно: он старается писать ее в стиле молодых голландцев. Очень подробно написано ее одеяние. Она, повернув к нам голову, стоит в каком-то странном восточном одеянии, у нее на голове венок, много всяких цветов. Правда, у нее отекшее лицо с маленькими заплывшими глазками. Лицо голландской бюргерши. Очень богатой, но не милой. Что интересно, я придаю этому портрету большое значение. В отличие от служанки, которую он всегда пишет так, как та есть, свою жену он никогда не пишет в собственном виде. Он всегда пишет ее в разных образах, одевая в странные одежды. Ею он не любуется.

У меня в жизни случилась очень тяжелая болезнь. И я попала к врачу, о котором могу читать лекции. Он был гениальный врач и вылечил меня от того, от чего люди не вылечиваются никогда. Исаак Григорьевич любил поговорить об искусстве. Он был влюблен в Вивьен Ли и поэтому самое приятное для него было разговаривать о ней. Я понимала его слабость и всячески режиссировала любовными экстазами. Но кроме этого, он потрясающе рисовал и делал копии со многих известных картин. И как-то, он мне сказал:

– Слушайте, Паола, вы мне расскажите, что с вашим Рембрандтом? Почему его считают гениальным художником? Я на него смотреть не могу. Он не любил человека. Вы посмотрите на его женщин – они же все больные. Вы поверьте мне. Я хороший диагност (смех) и могу сказать, у кого что болит. А вот кого я люблю, так это Ренуара. Вы посмотрите какие у него здоровые тетки – румяные, красивые, есть за что потрогать. И приятность от этого большая. А вот смотришь на это и грустишь. Объясните мне».

А у него жена была Вера Полонская, она у нас в Университете читала античную литературу. Зверь, а не женщина. Ее боялись все. Существовала целая методика, как умудриться проскочить мимо нее. Она к нему не пускала и говорила: «Изи, тебе надо отдыхать». А он говорит: «Были мы с Верой Петровной в Эрмитаже. Даже, когда она была очень молодой, у нее же совершенно больное лицо. Она была нехороша собой и больна». Это он о Саския.

Саския родила мужу сына и очень рано умерла. Они прожили недолго. Но вела она себя, наверное, правильно. У этого человека была мания, страсть. И этой страстью был амстердамский рынок, и он ходил по нему целыми днями и много чего скупал. Всякие удивительные вещи. Ткани, карты, древние восточные драгоценности, мебель и старые-старые книги. Он по-голландски читать не умел, но сидел, закрыв глаза, и гладил книги на чужих языках, как будто их читал.

Вся наша литература очень любит слово «нищий». Если гениальный человек и к тому же нищий, то значит цены ему нет. А к Рембрандту это слово просто приклеилось, хотя он был очень богатым. Он получил огромное наследство от Саския. Есть книга – третий том пятитомника «Мастера искусства об искусстве», где собраны архивные документы о всех художниках западного мира. Там приведена опись того имущества, которое принадлежало художнику Рембрандту. В этом документе описан дворец, в котором он жил. У него была одна из лучших коллекций античности в Европе, коллекция еврейских раритетов, древние рукописи, китайские гравюры. Я уже не говорю обо всем остальном. И он прожил в этом доме практически всю жизнь. А почему он из него ушел и когда, я расскажу позже.

Мы не знаем какими личностями были голландские художники, потому что, когда речь заходит о Рембрандте, то речь идет как раз о личности. Потому что благодаря своей необычной личности он стал художником, которого не любят голландцы. Вот есть школа хорошо обученных цеховиков, но он не вписывается в нее, потому что его личность влекла за собой определенные поступки. И, разумеется, эти поступки были глубоко не симпатичны всем окружающим. «Саския и Флора» очень раннее произведение Рембрандта, которое находятся в Эрмитаже. Он был единственным художником, который до такой степени был погружен в библейские сюжеты с очень заостренной темой человеческого страдания и сострадания, мученичества, глубинных анализов по отношению к этим сюжетам. Его картина «Авраам и Исаак» написана тогда же, когда и «Саския в шляпке».

Саския в шляпке

Когда вы подходите к «Саския», то видите, что она такая несколько карнавальная, хотя видно, что женщина чем-то, явно, недовольна. А, когда вы подходите к этой, то тут совершенно призрачная вещь. В ней нет плотности, объема. Она из какой-то другой реальности и вас поражает масса света, которая заполняет все пространство картины. И три фигуры Исаак, Авраам и ангел.

Жертвоприношение Исаака

Тело Исаака все светиться. Он агнец заклания, он невинная жертва. Вот этот мощный старик, скрутив ему руки, положил его на камень и своей огромной ручищей давит на лицо – безжалостно, беспощадно. И в тот момент, когда он был готов его зарезать, появляется ангел божий и хватает его за руку. И Авраам не понимает, кто его остановил. Не понятно, видит ли он ангела или нет. Он не знает, что случилось. А мы знаем. Господь испытывает этого человека. И что важно для воспаленного ума и сердца этого фанатика, так это голос Творца, который он слышит.

У Рембрандта был единственный сын Титус, которого он боготворил. Имеется огромное количество его портретов.

Когда Саския, родив ребенка, стала умирать, она оставила завещание о том, что ее наследником остается только сын и больше никто. Другого наследника не было, и Рембрандт стал опекуном собственного ребенка. Но Саския и здесь внесла свои коррективы. По ее завещанию, если муж решит жениться еще раз, то он полностью лишается опекунства. Поэтому Рембрандт больше никогда так и не женился. Она оставила сына в залог. Какая была ревнивая женщина.

Но, она знала, что без базара муж жить не сможет, как и без красок, и холста. И она распорядилась, чтобы он получал проценты от всех ее денег, которых прибыло после смерти брата. И это была ощутимая сумма. До совершеннолетия сына он тратил эти деньги. Вы знаете, его сын очень рано умер. Видимо болел тем же, что и его мать, и дядя, но жизнь этого мальчика была отдана отцу, которого он любил. И, когда мальчик достиг возраста наследования, то очень успешно женившись, тут же все деньги вложил в отца. Все его внимание было направлено на него. Только благодаря сыну, Рембрандт открыл офортную мастерскую и завел антикварную торговлю. Офортистов очень мало и, когда Рубенс узнал о его мастерской, то тут же подписался на все офорты Рембрандта. Сейчас все офорты художника находятся в Бельгии.

Даная. Фантастическая работа мастера.

Даная

Я видела ее еще до того, как этот шедевр облили кислотой. Вы подходите к работе и понимаете, что источником света является она сама, а не свеча или что-то другое. Свет находится внутри нее. Она источает этот золотой свет, протягивая руку к своему возлюбленному, который обладает ей не физически. Он проникает в нее, как свет и она рожает ему героя Персея.

Русский художник Александр Иванов написал вещи, равных которым в русском искусстве нет, если только работы Врубеля. У него есть замечательная вещь. Стоит Дева Мария, нежнейшая, в недоумении разводит руками, а рядом стоит Архангел Гавриил, материализовавшийся в свет. И он направляет на нее этот свет, сгустком которого он явился.

Он проникает в нее и от нее начинает исходить сияние. В этой картине показывается непорочное зачатие. Проникновение внутрь, чего-то животворящего.

Но Иванов русский художник, воспитанный на наших традициях, а Рембрандт протестант и сын мельника. Но и у одного, и у второго написан один и тот же эффект. Когда существует некая энергия невероятной мощи, которая объективно существуя входит и творит. Называйте это божественным светом, как хотите. Как это можно написать? А как Рембрандт рисует все, что его окружает. Я не могу вам передать, как написана скатерть. Тяжелое шитье, туфли все в драгоценных камнях, дорогое ложе, браслет изумительной красоты, коралловые банты зажигаются каплями, драгоценности в косе. И все это ничто по сравнению с этим таинственным мистическим главным актом творящемся на ваших глазах. А ты, попробуй, напиши! И тут я помяну своего покойного доктора за открытие Рембрандта, когда тот делал копии с его картин. Он делал копию дрезденской «Саския на коленях» и показал мне палитру.