Текст книги "Заводная и другие (сборник)"

18

Слухи летят со скоростью пожара в мертвых лесах Исаана. Бангкокский тигр убит. Министерство торговли с каждым днем все могущественнее. Хок Сен нутром чует, как в городе растет напряжение. С лица торговца газетами пропала улыбка, пара патрульных кителей хмуро рассматривают каждого прохожего, продавцы овощей стали воровато озираться.

Тигр убит и, говорят, с позором, хотя никто не знает, как все было. Его в самом деле лишили мужского достоинства? Действительно выставили его голову перед министерством природы для острастки другим белым кителям?

Хок Сена охватывает огромное желание просто забрать деньги и сбежать, но документы в сейфе держат его словно на привязи. Такого мощного и тайного бурления в стране он не ощущал с самого Казуса.

Старик встает, подходит к ставням, выглядывает наружу, шагает обратно к компьютеру, через минуту встает снова, идет к наблюдательному окну, выходящему в цех, смотрит, как работают тайцы. Воздух словно наполнен электричеством. Буря грянет. Хлынут потоки, ударят приливные волны.

Всюду опасность – и в городе, и на фабрике. Посреди рабочего дня снова пришла Маи с понурым видом: заболел еще один рабочий, на этот раз Сукумвит; отвезли в больницу – уже третью по счету. А там, среди машин, притаилась зараза.

При мысли о зреющей в резервуарах эпидемии у Хок Сена мурашки бегут по спине. Там, где трое, будет больше, если только не сообщить куда следует. Но тогда белые кители сожгут фабрику дотла, а секрет пружин улетит вместе с мистером Лэйком за моря и пиши пропало.

В дверь стучат.

– Лаи.

Робко входит Маи – напуганная, растерянная, черные волосы растрепаны, темные глаза обшаривают помещение – нет ли фаранга.

– Ушел обедать. Отвезла Вияду?

– Да. В больнице меня не заметили.

– Уже хорошо.

Девушка кланяется и смотрит умоляюще.

– В чем дело?

– Там… там белые кители, много, на всех перекрестках по дороге в госпиталь.

– Тебя останавливали? Расспрашивали?

– Нет, но их очень много, больше, чем всегда. И они очень сердитые.

– Это все из-за Тигра и из-за Торговли. Им не до нас. О нас они вообще не знают.

Маи кивает, но как-то с сомнением, и не уходит.

– Мне здесь непросто работать. Опасно стало… Еще болезни эти… Мне очень жаль, но если я умру… – Она окончательно сбивается. – Простите меня.

– Конечно, конечно. Мало хорошего, если ты заболеешь. – Хок Сен сочувственно кивает, но про себя думает, что вряд ли ей будет спокойнее где-нибудь в другом месте. По ночам его будят кошмары, в которых он все еще в башнях-трущобах среди других желтобилетников, но потом с облегчением вспоминает, что уже вырвался оттуда. В высотках свои эпидемии, а главный убийца – нищета. Хок Сен пробует найти равновесие между страхом перед неизвестной болезнью и уверенностью от того, что у него есть работа.

Хотя нет никакой уверенности. Из-за такого же самообмана, из-за нежелания понять, что корабль тонет и покинуть его надо, пока дышишь свободно, он слишком поздно оставил Малайю. Маи хватает мудрости распознать это, а он слеп.

– Да, конечно. Тебе стоит уйти. Ты еще молода, ты – тайка, с тобой еще много чего произойдет. – Он вымучивает улыбку. – Много хорошего.

Девушка медлит.

– Чего же ты ждешь?

– Мне бы последнюю зарплату.

– Разумеется. – Хок Сен распахивает небольшой сейф с наличными и вытаскивает красных бумажек сколько ухватила рука. В порыве безрассудной, самому непонятной щедрости отдает ей всю кучу. – Вот, бери.

Маи ошарашенно делает ваи.

– Спасибо, кун. Спасибо.

– Ерунда. Прибереги их. И неси осторожнее.

В цеху кто-то кричит, следом – еще несколько голосов. Хок Сена охватывает паника. Конвейер встает, и только потом звучат сигналы к остановке.

Он выглядывает за дверь. Внизу Плои машет рукой в сторону ворот. Рабочие бросают места и бегут к выходу. Хок Сен вытягивает шею, силясь разглядеть причину беспорядков.

– Что там?

– Непонятно. – Потом он подбегает к окну, широко распахивает ставни и охает: по широкой улице рядами маршируют белые кители.

– Идут сюда? – спрашивает Маи.

Хок Сен молча переводит взгляд на сейф. «Когда так мало времени…» Нет, глупить больше нельзя: прождал в Малайе, но второй раз ту же ошибку не повторит. Он выгребает все деньги и сует их в сумку.

– Они из-за тех больных пришли, да?

– Это не важно. Иди за мной.

Хок Сен подходит к одному из окон и открывает ставни, за которыми тянется залитая ослепительным солнцем крыша фабрики.

Маи удивленно смотрит на раскаленную черепицу.

– Что это?

– Отходной путь. Желтые билеты всегда готовы к худшему. – Он подсаживает девушку и добавляет с усмешкой: – Все мы параноики.

19

– Ты пояснил Аккарату, что предложение будет действовать недолго? – спрашивает Андерсон.

– Ты еще и недоволен? Радуйся, что он не велел привязать тебя к мегадонтам и порвать на части. – Карлайл подчеркивает свои слова, приподняв бокал с теплым рисовым пивом.

– Ему прямо в руки идут такие ресурсы, мы же взамен просим совсем немного – по историческим меркам вообще пустяк.

– Он и так всем доволен. Зачем ему вы, если перед ним уже белые кители стелятся? У него столько власти было только до переворота двенадцатого декабря.

Андерсон сердит. Он берет пиво, но тут же ставит обратно – этого теплого пойла больше не хочется, от духоты и выпитого сато в голове и так туман. Похоже, сэр Френсис намерен отвадить фарангов от своего заведения – то не держит обещания, то «простите, сегодня льда нет». Вокруг бара сидят несколько клиентов – таких же ошалелых от жары, как и сам Андерсон.

– Зря ты не принял мое предложение сразу, – замечает Карлайл. – Сейчас бы так не маялся.

– Тогда это было предложение хвастуна, который только что потерял целый дирижабль.

– Настолько большой дирижабль, что всей картины за ним не разглядеть?

Он пропускает насмешку мимо ушей. Досадно, что Аккарат отверг помощь так легко, но главная проблема в другом: сейчас Андерсон едва может сосредоточиться на работе – все его мысли и все его время посвящены Эмико. Каждый вечер он разыскивает ее в Плоенчите, уводит прочь от других клиентов и осыпает деньгами. Несмотря на жадность Райли, компания пружинщицы обходится дешево. Через несколько часов сядет солнце, и она снова дерганой походкой выйдет на сцену. В первый раз увидев Андерсона на своем выступлении, Эмико перехватила его взгляд и не отпускала, умоляла спасти от того, что должно было случиться.

– Я не владею своим телом, – ответила она бесцветным голосом, когда Андерсон спросил о происходившем на сцене. – Я не контролирую то, что должна делать по воле конструкторов, мной будто бы изнутри управляют их пальцы, как марионеткой, понимаете? – Ее кулаки сами собой сжимались и разжимались, но слова звучали невыразительно. – Меня создали покорной – во всех смыслах покорной. – И тут же, очаровательно улыбнувшись, обвила его руками, будто и не жаловалась всего секунду назад.

Эмико – животное, послушная собачка. Однако если говорить с ней осторожно, не приказывать и не подходить слишком близко, возникает совсем другая пружинщица – существо редкое и драгоценное, как живое дерево бо. Сквозь частую сеть продуманно составленных ДНК прорывается душа.

Андерсон размышляет, испытывал бы он большее возмущение, если бы на сцене издевались над настоящим человеком. До чего странно – быть с искусственным существом, с тем, кого создавали и обучали только с одной целью – служить. Эмико признает, что ее душа воюет с телом, что и сама не знает, какая часть натуры – ее собственная, а какая встроена генетически; не знает, идет ли это стремление служить от ДНК собаки и не она ли заставляет быть верной людям, беспрекословно соглашаясь с их превосходством? А может, все дело в годах муштры, о которых Эмико ему как-то рассказывала?

Ритмичный стук сотен шагов по дороге прерывает его размышления. Карлайл, встрепенувшись, вытягивает шею посмотреть, что происходит. Андерсон поворачивает голову и чуть не опрокидывает бокал с пивом.

Всю улицу заполонили белые кители. Пешеходы, рикши и тележки с едой отчаянно жмутся к каменным оградам и стенам фабрик, освобождая путь отрядам министерства природы. Всюду, насколько хватает глаз, ряды пружинных ружей, черных дубинок и ослепительно белых форм – дракон, неумолимо ползущий к своей цели, суровый лик никогда и никем не завоеванной нации.

– Иисусе и Ной ветхозаветный, – бормочет Карлайл.

– Многовато их.

Будто по сигналу от строя отделяются двое, входят в бар и с плохо скрытым отвращением разглядывают отупевших от жары и выпивки фарангов.

Всегда апатичный сэр Френсис вылетает им навстречу и отвешивает глубокий ваи.

Андерсон глазами показывает Карлайлу на дверь.

– Нам не пора?

Тот мрачно кивает.

– Только не так явно.

– Теперь уж как выйдет. Думаешь, тебя ищут?

– Вообще-то я рассчитывал, что пришли за тобой, – напряженно отвечает Карлайл.

Сэр Френсис, переговорив с кителями, обращается к своим клиентам:

– Прошу прощения! Мы закрыты. Все закрыто. Вы должны немедленно покинуть бар.

Компаньоны, пошатываясь, встают.

– Зря я столько выпил, – замечает Карлайл.

Вместе с другими посетителями они бредут на улицу и замирают на выходе, ошалело щурясь на яркое солнце и на колонны белых кителей. Гул шагов сотрясает воздух, скачет между стен, грозит бедой.

Андерсон говорит Карлайлу прямо в ухо:

– Это же не из-за какой-нибудь провокации Аккарата? Может, что-то вроде того случая с твоим дирижаблем?

Карлайл молчит, но выражение его лица красноречивее любых слов. Сотни кителей маршируют по улице, прибывают все новые и вливаются в эту бесконечную белую реку.

– Похоже, вызвали отряды из провинций – в городе столько никогда не было.

– Это пожарные отряды министерства. Их отправляют на вспышки цибискоза или птичьего гриппа. – Карлайл хочет указать на что-то пальцем, но быстро опускает руку, не желая привлекать к себе внимание. – Видишь нашивки? Тигр и факел. Фактически отряд смертников. Это у них Бангкокский тигр начинал.

Андерсон кивает с мрачным видом. Одно дело – жаловаться на кителей, шутить над их тупостью и жадностью до взяток, и совсем другое – смотреть на боевой строй сияющих форм. Под их ногами дрожит земля, встают клубы пыли, эхо шагов скачет между стен. Его охватывает нестерпимое желание бежать прочь. Они – хищники, а он – жертва. Интересно, Питерс и Лей тогда в Финляндии наблюдали хотя бы такие признаки наступающих бед?

– Пистолет есть?

– От него больше неприятностей, чем пользы, – отвечает Карлайл.

– Рикши нет, – замечает Андерсон, поискав глазами Лао Гу.

– Вот чертовы желтобилетники, – негромко хохотнув, говорит Карлайл. – Вечно держат нос по ветру. Поспорить готов – все до единого уже попрятались.

Андерсон тянет компаньона за локоть.

– Пойдем. Попробуем не привлекать к себе внимания.

– И куда же?

– Свои носы по ветру ставить. Поглядим, что происходит.

Он ведет Карлайла по боковой улице к главному судоходному клонгу, который выходит к морю, и почти сразу дорогу им преграждает патруль – белые кители, взмахнув пружинными ружьями, приказывают развернуться.

– Похоже, оцепляют весь район – и плотины, и фабрики.

– Карантин?

– Они без масок, значит, не жечь пришли.

– Тогда что – опять переворот, как двенадцатого декабря?

– Если по твоему плану, то рановато. – Андерсон бросает быстрый взгляд на компаньона, который рассматривает белых кителей.

– Или генерал Прача решил атаковать нас первым.

Андерсон тянет Карлайла в противоположную сторону:

– Пойдем ко мне на фабрику. Может, Хок Сен что-нибудь знает.

Вдоль всей улицы люди в форме энергично выпроваживают торговцев из магазинов, приказывают запирать двери. Последние продавцы устанавливают деревянные щиты на витрины, опечатывают замки на фасадах. Мимо марширует еще один отряд.

Они подходят к зданию «Спринглайфа» в тот самый момент, когда из ворот выводят мегадонтов. Андерсон хватает за руку махута, чье огромное животное, остановленное ударом хлыста, нетерпеливо фыркает и перебирает ногами, пока его обтекает группа рабочих с конвейера.

– Где Хок Сен? Босс, желтый билет?

Погонщик в ответ только мотает головой. Поток людей не прекращается.

– Белые кители приходили?

Тот что-то лопочет, но слишком быстро.

– Говорит, они хотят отомстить и вернуть себе лицо, – переводит Карлайл, потом решительно отводит компаньона в сторону.

С фабрики «Чаочжоу» по другую сторону дороги тоже эвакуируют рабочих. Все магазинчики позакрывались, двери заперты, тележки с едой попрятали по соседним домам или в спешке развезли кто куда, из окон под потолком зданий выглядывают редкие тайцы, по улице спешат лишь встревоженные рабочие да маршируют белые кители. Последние сотрудники «Спринглайфа» выбегают наружу, даже не глядя на Лэйка и его спутника.

– Чем дальше, тем хуже, – угрюмо замечает Карлайл. Даже под загаром заметно, что он бледен.

Мимо длинной змеей марширует очередная колонна по шесть человек.

От вида наглухо закрытых магазинов у Андерсона сосет под ложечкой – все будто ждут тайфуна.

– Давай поступим, как местные. Пойдем-ка внутрь. – Он берется за тяжелую стальную створку и тянет. – Подсоби.

Вдвоем они закрывают ворота, опускают засовы, потом Андерсон с грохотом устанавливает замок и, привалившись к горячему железу, тяжело выдыхает.

– Так что – мы теперь в безопасности? Или, наоборот, попали в западню? – спрашивает Карлайл, оглядывая запоры.

– Раз мы не в Клонг Преме, то давай считать, что пока один – ноль в нашу пользу.

Однако в этой игре слишком много переменных, и Андерсону неспокойно. На память приходит восстание грэммитов в Миссури: сперва чувствовалась напряженность, люди шептались понемногу, а потом вдруг начали жечь поля, хотя такого никто и предположить не мог – ни один разведчик даже не подозревал, какие втайне кипели страсти.

История кончилась тем, что он сидел на крыше зернохранилища, кашлял от дыма – пламя стеной шло по полям «Хайгро», – беспрестанно палил по бунтовщикам из отобранного у нерасторопной охраны пружинного ружья и все думал, отчего никто не заметил приближения катастрофы. Тогда они потеряли предприятие из-за собственной слепоты, теперь происходит все то же самое: сперва взрыв, а потом изумленное понимание того, что мир устроен совсем не так, как казалось.

Прача сделал первый ход в игре, где на кону – абсолютная власть. Аккарат решил все усложнить, или просто стряслась очередная эпидемия – не угадаешь. Глядя на марширующих кителей, Андерсон почти ощущает запах горящих полей «Хайгро».

– Пойдем, разыщем Хок Сена. Если кто и в курсе дел, так это он.

В офисах на втором этаже пусто. Над благовониями ровно струятся серые ниточки дыма, от легкого ветерка заводных вентиляторов шелестят страницами брошенные прямо на столе бумаги.

Карлайл негромко, но злорадно смеется:

– Что – и помощник пропал?

– Похоже на то.

Дверца сейфа с деньгами открыта. Пропали по меньшей мере тридцать тысяч батов.

– Черт! Скотина. Ограбил.

– Смотри-ка. – Карлайл распахивает ставень, сразу за которым – длинная черепичная крыша фабрики.

– То-то он вечно проверял запоры на этом окне. Думал, боится, как бы кто не влез.

– Наоборот – сам вылез, – ухмыляясь, говорит Карлайл. – Тебе надо было уволить его при первой возможности.

На улице внизу стихли все звуки, кроме стука ботинок по мостовой.

– Можешь похвалить его при случае за предусмотрительность.

– Знаешь, как тайцы говорят? «Видишь, как бежит желтобилетник, – посторонись. За ним будет мегадонт».

Андерсон в последний раз обводит взглядом контору и шагает к окну.

– Давай посмотрим, куда пошел мой помощник.

– Ты серьезно?

– Раз Хок Сен не жаждал встречи с кителями, то и нам не стоит. К тому же у него определенно был план. – Он взбирается на подоконник, вылезает на залитую солнцем кровлю, встает, трясет ладонями – черепица раскалилась, как сковорода, – часто и тяжело дышит горячим воздухом. За крышей встает здание фабрики «Чаочжоу». Андерсон делает несколько шагов вперед, потом говорит через плечо: – Думаю, туда он и пошел.

Из окна выбирается Карлайл – лицо в поту, рубашка намокла. Компаньоны идут по красноватой черепице сквозь обжигающий воздух. Сразу за крышей провал – переулок, изгибом выходящий на Тханон Пхошри. С противоположной стены свисает лестница.

– Чтоб меня.

Они смотрят на отделяющие их от земли три этажа.

– Этот твой старый китаец вот так взял да перепрыгнул?

– Похоже. А потом слез по лестнице. – Андерсон вытягивает шею, глядя вниз. – Падать далеко. – Он угрюмо кривит рот, удивляясь изобретательности Хок Сена. – Хитрый мерзавец.

– Приличный прыжок.

– Да уж. Если Хок Сен…

…и не успевает договорить. Мимо проносится Карлайл, перепрыгивает проулок, тяжело падает на крышу соседнего здания, перелетает через голову, но тут же встает и уже через секунду радостно машет рукой.

Андерсон, ругнувшись, прыгает следом. От жесткого приземления лязгают зубы. Он поднимается на ноги, видит, что компаньон уже перелез через край крыши на лестницу, прихрамывая, идет за ним, а когда слезает на мостовую, Карлайл уже изучает местность.

– В эту сторону – на Тханон Пхошри, к нашим друзьям. Делать там нечего.

– Хок Сен – параноик и наверняка подготовил себе путь отступления заранее, причем вряд ли по главным улицам. – Андерсон делает несколько шагов в противоположном направлении и почти сразу обнаруживает лаз между двумя фабричными стенами.

– Неплохо, – уважительно кивает Карлайл.

Метров сто, обдирая плечи, они протискиваются по узенькому проходу, находят в конце обитую ржавым железом дверь, открывают – из-за кучи белья на них смотрит пожилая прачка. Компаньоны стоят посреди внутреннего дворика, сплошь увешанного выстиранной одеждой, во влажном воздухе играет радуга.

Старушка показывает им, куда идти, и через несколько секунд они оказываются в крохотном сой – тот вскоре переходит в череду извилистых проулков между из невесть чего сделанных хибар, где живут кули, которые работают на плотинах и возят туда грузы с городских фабрик. И снова цепь мелких улочек: рабочие над тарелками с лапшой и жареной рыбой, лачуги из досок всепогодки, пропахший потом душный полумрак под налезающими друг на друга крышами. Едкий перечный дым вызывает кашель и заставляет их прикрывать рты.

– Вообще не понимаю, где мы. Куда нас занесло? – ворчит Карлайл.

– Да разве важно?

Пот заливает Андерсону глаза, весь выпитый алкоголь уже выветрился. Компаньоны прокладывают себе путь мимо придавленных жарой собак, восседающих на горах мусора чеширов, через бесконечные сумеречные переулки, по узким тротуарчикам – сплошь повороты и углы – в обход велосипедов, куч металла и кокосового пластика.

Впереди прогал. Их заливает слепящее солнце. Андерсон полной грудью вдыхает сравнительно свежий воздух – пугающая теснота наконец позади. Улица небольшая, но по ней уже едут повозки.

– Знакомое место, – говорит Карлайл. – Тут где-то должен быть продавец кофе, к которому захаживает один мой работник.

– По крайней мере нет белых кителей.

– Мне надо в «Викторию» – у них в сейфе мои деньги.

– Напомни, сколько за твою голову дают?..

– Н-да, ты прав, наверное. Тогда нужно хотя бы связаться с Аккаратом – узнать, что происходит, решить, как поступать дальше.

– Хок Сен и Лао Гу исчезли. Давай-ка мы тоже заляжем на дно. Можно взять рикшу до клонга Сукумвит, а оттуда на лодке до меня – так мы обойдем стороной фабрики с торговыми кварталами и будем подальше от этих чертовых кителей.

Они подзывают возчика и, не торгуясь, залезают на сиденье.

Вдали от министерских войск Андерсону становится спокойно и даже несколько неудобно за прежний страх: скорее всего кители шли по своим делам и не стали бы его трогать, не пришлось бы устраивать беготню по крышам. Скорее всего… нет, предполагать нельзя – слишком мало он знает. Вот Хок Сен не стал ждать – взял деньги и был таков. Андерсон вспоминает его тщательно продуманный отходной путь, прыжок с крыши на крышу, и не может сдержать смех.

– Что смешного?

– Да Хок Сен – все ведь продумал, все заранее устроил. Едва началось – р-раз – и в окно.

– Не знал, что у тебя в штате есть ниндзя на пенсии, – ухмыляется Карлайл.

– Я и сам…

Все повозки вдруг сбавляют ход. Впереди маячит белое пятно. Андерсон привстает, стараясь разглядеть получше.

– Вот черт.

Дорогу перегородили кители.

Карлайл тоже выглядывает вперед.

– КПП?

– Похоже, оцепили не только фабрики, – говорит Андерсон и смотрит назад, но все отходы уже перекрыты быстро растущей толпой прохожих и велосипедистов.

– Рванем? – предлагает компаньон.

Возчик в соседней рикше привстает на педалях, смотрит на затор, садится и начинает раздраженно жать кнопку звонка. Водитель Андерсона поступает так же.

– Все вроде спокойны.

Вдоль улицы у горок пахучих дурианов, корзин сорго и бурлящих рыбой ведер, не проявляя никакого беспокойства, торгуются покупатели и продавцы.

– Думаешь, наврем им чего-нибудь, и нас пропустят? – спрашивает Карлайл.

– Черт его знает. Все же интересно – может, это Прача решил мышцами поиграть?

– Да нет же – генералу ядовитые зубы повыдергивали.

– Как-то непохоже.

Андерсон вытягивает шею, стараясь хотя бы краем глаза рассмотреть, что происходит впереди. Какой-то таец – коричнево-красный загар, на пальцах золото, – размахивая руками, спорит с белыми кителями. Слов не разобрать – подъезжают все новые велосипедисты и тоже начинают трезвонить; они не испуганы – просто раздражены, для них это очередной дорожный затор. Мелодичное дребезжание заглушает остальные звуки.

– Вот черт, – негромко комментирует Карлайл.

Спорщика стаскивают с седла – в воздухе, сверкнув золотым кольцом, мелькает его рука и тут же исчезает за белыми спинами, а вслед за ней ныряют и взмывают обратно, уже блестя кровью, черные дубинки.

Человек пронзительно, по-собачьи скулит. Звонки тут же стихают. Примолкнувшая улица поворачивает головы в одну сторону. В наступившей тишине хорошо слышны прерывистые мольбы спорщика и дыхание, движение сотен тел. Люди дружно и испуганно вздрагивают, как стадо, в которое пробрался хищник, начинают опасливо смотреть по сторонам.

Глухие удары все не прекращаются.

Наконец вскрики стихают. Белые кители распрямляют спины. Один велит толпе ехать дальше – деловитым нетерпеливым жестом, будто люди собрались поглазеть на цветы или на карнавал. Велосипедисты неуверенно давят на педали. Улица постепенно приходит в движение.

– О Господи! – садясь, выдыхает Андерсон.

Их возчик привстает, и рикша трогает с места. На лице Карлайла застыла тревога, глаза бегают из стороны в сторону.

– Последний шанс удрать.

Андерсон, не отрываясь, смотрит на кителей.

– Побежим – заметят.

– Мы фаранги, твою мать! Нас и так заметят!

Толпа пешеходов и велосипедистов ползет вперед, просачиваясь через пропускной пункт и обтекая место расправы.

Вокруг тела стоят шестеро кителей. Андерсон смотрит, не сводя глаз: из головы мертвеца струится кровь, в красных ручейках уже жужжат мухи, целиком заныривая в калорийное пиршество. Вокруг, припав к земле, беспокойно бродит тень чешира – к густому озерцу не пускает частокол ног в белых брюках. Обшлага у военных все в бурых точечках – в следах поглощенной кинетической энергии.

Карлайл нервно кашляет. Один из оцепления поворачивает голову на звук, встречается глазами с Андерсоном. Они очень долго смотрят друг на друга. В глазах тайца – неприкрытая ненависть. Наконец китель с вызовом вскидывает бровь и хлопает себя по ноге дубинкой – на штанине остается кровавый отпечаток; бьет еще раз и резким кивком приказывает Андерсону смотреть в другую сторону.