Текст книги "Физиогномика и выражение чувств"

Анатомические признаки

Я представил вам эту таблицу с той целью, чтобы вы могли в ограниченном круге собственного опыта убедиться в шаткости анатомических признаков, когда они являются единственными критериями при оценке умственных способностей по лицу. Я уверен, что каждый из вас будет в состоянии найти несколько исключений из этих правил и представить мне тупого человека обладающего большими глазами или красивыми маленькими ушами, и наоборот, – человека гениального с маленькими глазами или с большими ушами. Но, с другой стороны, я одинаково уверен и в том, что подобные исключения, очень легко находимы каждым среди анатомических признаков, когда они берутся в отдельности, будут встречаться гораздо реже, если сгруппировать вместе два или три признака, и окажутся почти невозможными, если при сравнительном исследовании принимается в соображение вся совокупность этих признаков.

Но самые важные признаки доставляются мимикой, которая может обнаружить чрезвычайную силу мысли, как на странной физиономии Сократа, так и на аполлоновском лице Гёте.

Глаз и рот постоянно представляют собою два главных мимических центра лица. Первый из них лучше выражает природу и степень ума, а второй – силу или слабость воли.

Ходячее эмпирическое мнение приписывает гениальному человеку взгляд живой, а тупому – взгляд потухший. Действительно, у первого беспрестанно освобождаются наружу центробежные энергии, находящие себе широкий выход в многочисленных мышцах глаза; отсюда становятся понятными движения и колебания этих мускулов; отсюда же – и появление пелены слез, обусловливающей блеск глаза. У человека интеллигентного не только глаз, но и все мускулы лица отличаются подвижностью, живостью, постоянною напряженностью (tonus), благодаря которой они всегда могут быстро выражать самые разнообразные душевные волнения.

Лицо гениального человека можно сравнить с хорошо вооруженным солдатом, всегда готовым к своему делу; лицо тупого человека – это ленивый нищий, постоянно готовый спать и зевающий полчаса, прежде чем он решится встать.

Тупое лицо характеризуется расслабленными мышцами, полуоткрытым ртом, при этом одна бровь часто поднята выше другой, а блуждающий и бесцельный взгляд не имеет никакого определенного направления.

На лице интеллигентном все мышцы полусокращены; движения их ловки и постоянны. Лицо гениального человека обнаруживает постоянный отблеск душевных волнений, деятельной мысли и вечно бодрствующей энергии.

Переход между тупым лицом идиота и вольтеровским лицом, приправленном солью и перцем, составляет лицо обыкновенное, выражающее среднее количество мысли и воли.

Мимический центр рта выражает лучше глаза те страсти, которые окрыляют мысль и силу воли.

Идиот, воля которого всегда очень слаба, имеет отвислую нижнюю челюсть, так что иногда изо рта течет даже слюна. У человека со здравым смыслом, но с недостаточной силой воли, рот всегда полуоткрыт; напротив, у энергичного человека челюсти сомкнуты; часто даже можно заметить у него сильное сокращение соответствующих мышц и выдвигание подбородка вперед.

Наибольшее развитие силы воли почти всегда соответствует следующей мимической формуле: большой, выдающийся вперед подбородок и закрытый рот.

Слабая воля, наоборот, выражается малым, подавшимся назад подбородком и открытым или полуоткрытым ртом.

Умственная мимика может проявляться в крайне резких, почти патологических формах; последние складываются из привычных сокращений (tics) некоторых лицевых мышц – сокращений, имеющих характер непроизвольных, кратковременных и прерывистых конвульсий. Эти конвульсивные судороги часто сопровождают чрезмерное напряжение мысли, и я неоднократно замечал их у людей гениальных и притом весьма различных между собой по природному складу ума.

Я назову Ломбарди, первоклассного представителя гидравлического искусства, Перуцци, человека с редкой энергией и замечательно тонким политическим умом, и Кардуччи, величайшего из современных поэтов. У первого из них всегда замечались на лице своеобразные судорожные сокращения, которые с возрастом постепенно усиливались; к конвульсиям лица присоединились потом конвульсии туловища, плеча, руки и, наконец, в последние годы дело дошло до того, что развилась настоящая пляска св. Вита, сильно затруднявшая речь этого великого человека. Перуцци также имеет две или три привычных конвульсии лица, которые он не может преодолеть силою воли, и эти конвульсивные сокращения выступают тем резче, чем напряженнее работает мысль. В известные моменты на лице Кардуччи бушует настоящий ураган; из глаз его сверкает молния, а содрогание мышц напоминает землетрясение.

Все это следует приписать уму, взятому в целом, как сумме всех психических энергий; но каждая отдельная форма и каждый момент мысли имеют свою собственную мимику, как это мы старались выяснить в своих аналитических исследованиях. Здесь нам остается только прибавить несколько черт, чтобы дополнить картину умственной мимики.

Две самые выразительные картины умственной энергии– это мимика творческого воображения или фантазии – с одной стороны, и сосредоточенного мышления – с другой. Я представлю их схематически на рисунках 4, 5, 6 и 7.

^{Рис. 4. Мимический центр глаза.}

^{Рис. 5. Мимический центр рта.}

^{Рис. 6. Мимический центр глаза.}

^{Рис. 7. Мимический центр рта.}

При мимике воображения все движения, имеющие своим центром глаз или рот, как будто бы направляются от середины лица к его окружности, так что общий характер мимического движения – центробежный. Глаз широко открыт и смотрит вверх; рот открыт и расширен; в то же время шея вытягивается, голова поднимается и заставляет нас смотреть вверх или в направлении горизонта.

Наоборот, во время размышления все движения исходят из окружности лица и сосредоточиваются в его центре; глаза на половину или даже совершенно сомкнуты; рот также закрыт; голова склоняется на грудь; весь организм как бы складывается и уходит сам в себя, чтобы искать в собственной глубине то, что вдохновленный человек ищет вне своего «я», в обширном кругозоре природы.

Мимика воображения часто переходит в патологические и судорожные формы и, при некоторых видоизменениях, может сделаться вдохновенной, поэтической, восторженной.

Мимика размышления, в крайних своих пределах, придает лицу иступленное, неподвижное, почти тупое выражение. Общий и неизменный закон мимики состоит в том, что крайности сходятся и перепутываются между собой почти до неузнаваемости.

Приложение

Глаза, волосы и борода у итальянских рас

(По сведениям итальянского антропологического общества, обработанные д-ром Разери)

В Италии вообще, как и в каждом из ее отдельных округов, преобладает главным образом темно-русый цвет волос; за ним следует черный и, наконец, белокурый цвет, преобладающий только в двух с половиной общинах на сто исследованных. Однако же, в тех областях, где цвет волос очень разнообразен, белокурые волосы занимают видное место; но чаще всего черный цвет следует за темно-русым или наоборот.

Белокурый цвет волос занимает второе место только в пятнадцати из ста исследованных общин; во всех остальных он встречается изредка.

Наиболее изобилует белокурыми волосами Венецианская область, где из ста случаев в восьми белокурый цвет является преобладающим, а в сорока восьми на сто он занимает второе место. После Венецианской области следует Пьемонт, затем неаполитанские провинции и Сицилия. В центральной Италии нет ни одной общины, где преобладали бы белокурые волосы, но в довольно многих общинах они встречаются нередко.

Черные волосы весьма распространены в Сицилии и Умбрии, но очень редки в Венецианской области.

Кроме цвета, следует еще обратить внимание на количество волос, которое определяется сообразно тому, преобладают ли в данной общине густые или редкие волосы. Предлагаемая таблица показывает, как распределяются в этом отношении различные области Италии.

Цвет радужной оболочки глаз

Цвет волос

Цвет бороды

Количество волос

Итак, густые волосы преобладают более чем в трех четвертях (75 %) из 441 общин, о которых собраны сведения. Только в одной Тоскане преобладающими оказываются редкие волосы, но зато в пограничной с нею Эмилии исключительно встречаются волосы густые. Вообще говоря, последними изобилует больше юг, чем север Италии.

Цвет волос не оказывает, по-видимому, большого влияния на их густоту.

Что касается внешнего вида волос, то в пределах Италии можно различать волосы прямые и вьющиеся. У последних, по Прунер-Бею, поперечный разрез имеет эллиптическую форму, тогда как у первых этот разрез почти круглый.

В следующей таблице вычислено для каждой области число общин, где вьющиеся волосы господствуют или, по крайней мере, встречаются очень часто рядом с прямыми.

Форма волос

Из ста исследованных общин, вьющиеся волосы преобладают только в пяти. Ломбардия, Венецианская область, Эмилия и Сардиния образуют группу, где вьющиеся волосы встречаются особенно часто; Лигурия, Пьемонт и Тоскана представляет обратное явление. Кажется, не существует никакого отношения между цветом и густотой волос, с одной стороны и формою их – с другой.

Наконец, были запрошены сведения и относительно длины волос. Но многие из тех, с которыми совещались по этому поводу, предположили, что требуется знать, имеет ли привычку мужское население носить длинные или короткие волосы; другие же, напротив, думали, что дело идет о действительной длине женских волос. Благодаря этому недоразумению, оказалось невозможным представить в статистической таблице данные, относящияся к этой стороне исследования.

Борода

Почти все общины, ответившие на предыдущий вопрос, прислали ответ также и на 13-й вопрос, касательно цвета, длины и густоты бороды.

Цвет бороды не всегда совпадает с цветом волос: переходная, именно русая окраска встречается сравнительно реже, что увеличивает процент черных и белокурых волос. Всюду, однако, русый цвет оказывается преобладающим, но в некоторых случаях темно-русые волосы сочетаются с белокурыми, а еще чаще с каштановой бородой.

Говоря вообще, густота бороды соответствуем густоте волос. В южных провинциях густые бороды встречаются чаще, чем в северных: это различие между двумя частями страны сказывается здесь еще нагляднее, нежели относительно волос.

Боле сильное развитие бороды в южных провинциях гармонирует с тем фактом, что летом борода растет быстрее, чем зимой. По наблюдениям профессора Молешотта, рост бороды летом и зимой относятся между собою, как 122:100. Тоскана, отличающаяся преобладанием редких волосе характеризуется, вместе с Пьемонтом, такими же свойствами и бороды.

Другая очень важная особенность, касающаяся бороды, – это господствующий обычай у населения носить то длинную, то короткую бороду. Следующая таблица показывает, насколько различные области отличаются в этом отношении одна от другой.

Более чем в двух третях исследованных общин господствует обычай бриться или носить короткую бороду. Наоборот, в южных провинциях любят носить длинную бороду. Замечено, что эти области также отличаются и густотой бороды, между тем как в Тоскане, где чаще встречаются редкие бороды, в особенности распространен обычай носить короткую бороду.

Рыжие волосы

Профессор Топинар считает людей с рыжими волосами остатком почти исчезнувшего племени, некогда достигавшего до берегов Рейна и до Англии. Напротив, по мнению д-ра Беддоэ, рыжие волосы представляют не этнический, а только случайный признак. В этнографических изысканиях распространенность рыжих волос в Италии разбирается как отдельный специальный вопрос. Чтобы резюмировать результаты этих исследований, я нашел полезным подразделить общины на четыре группы. К первой группе я причислил те из них, где рыжие волосы встречаются нередко (вообще в количестве 3–8 %); ко второй группе мною отнесены те общины, в которых они попадаются изредка; к третьей – те, где рыжие волосы весьма редки и, наконец, к четвертой – все общины, где рыжие волосы совсем не встречаются.

Распространенность рыжих волос

Рыжие волосы встречаются во всех частях королевства, но всюду в довольно низком процентном отношении. Из всех исследованных общин существует только одна, именно Санта-Агата в Апулии, где, по свидетельству статистики, рыжие волосы оказываются преобладающими у населения. Наиболее изобилуют ими провинции, весьма удаленные одна от другой, каковы напр. Ломбардия, Эмилия, Тоскана и Апулия, между тем как в других областях, еще дальше отстоящих друг от друга, как то в Пьемонте, Умбрии и Сицилии, рыжие волосы составляют более редкую находку. Нельзя сказать, чтобы изобилие рыжих волос совпадало с распространенностью белокурого типа, потому что, как мы уже видели, Ломбардия, Эмилия и Тоскана как раз именно те области, в которых белокурые волосы встречаются крайне редко, между тем как Пьемонт и Венецианская область наиболее богаты ими.

Различные провинции, разделенные по этим трем категориям, дали следующие результаты:

_{¹Alopecia (местное облысение), парши, различные стойкие органические изменения волосяного покрова.}

По отношению к тому же вопросу врачи обратили внимание на следующие три специальные условия:

1. Часто ли появляется плешивость в цветущем возрасте?

2. Встречается ли она часто только у пожилых лиц, т. е. после пятидесяти лет?

3. Остаются ли волосы довольно густыми и в зрелом возрасте, т. е. приблизительно до шестидесяти лет?

Народонаселение Тосканы, занимающее последнее место по густоте волос, в то же время их теряет раньше и легче всех остальных итальянцев. За исключением Тосканы, в центральных и южных провинциях преждевременное выпадение волос встречается реже, чем в северной Италии.

Дело изменяется, коль скоро мы переходим в более специальную патологическую область. Преждевременная плешивость, служащая поводом к увольнению из военной службы, встречается во всех частях Италии, как это видно из представленной здесь таблицы.

Я не могу объяснить, почему в тех провинциях, где встречаются самые роскошные волосы и где они всего дольше сохраняются, в тоже время наиболее часто заболевает волосистый покров головы.

В Италии вообще на 1000 отставных солдат приходится 8 преждевременно плешивых; в неаполитанских провинциях, взятых отдельно, случаи увольнения по этой причине доходят до 51 человека на 1000.

Грехи любви и их происхождение

I

Если бы человек был подобен косуле, воробью или петуху, он удовлетворял бы потребность в любви в первобытных, грубых формах.

Но хотя человек и принадлежит, наравне с косулей, воробьем и петухом, к царству животных, он вместе с тем и царь всех созданий – он умнее и интеллигентнее всех их. С большой самоуверенностью и апломбом утверждает он еще и то, что он – царь всей вселенной.

Из всех этих преимуществ его, вместе со многими иными последствиями, проистекает и то, что для человека любовь не может быть простым удовлетворением его желаний. Она является для него одной из сильнейших страстей, бесконечно осложненной и запутанной задачами и требованиями нравственности, религии и свода законов. Любви присуши и грехи, и наказания. Она окружена множеством всяческих шипов и чуть ли не целым лесом колючего терновника, среди которого, кроме того, водятся и змеи, способные умертвить своими жалами.

И косуля, и воробей, и петух любят весело и открыто, нимало не стыдясь, при ярком солнечном свете, без каких бы то ни было гербовых бумаг и торжественных свадебных приглашений…

Мы же не смеем бросить любовного взгляда на показавшуюся на балконе девушку, не смеем пожать женскую ручку без того, чтобы тотчас же справа не появился у нас незримый карабинер, который начинает шептать нам на ухо: «Синьор, осторожней, не забудьте, что тут не следует попирать таких-то прав». А слева также незримо стоит на страже другой карабинер и шепчет: «Синьор, не забудьте, что тут необходимо выполнять такой-то долг, такие-то обязанности». И истинно, сколько прав, сколько обязанностей играют в нашем столь сложном обществе весьма полезную роль карабинеров! Да и на самом деле карабинеры весьма полезны, так как они поддерживают общественный порядок, защищают честь семьи, чистоту нравов и великое множество всяких иных вещей, дорогих и священных человечеству. Но рядом с этим они же и отравляют нам радости любви, конечно, только затем, чтобы избавить нас от еще большего зла, подобно тому, как последовательно и повторно прививают какой-нибудь специфический яд с тем, чтобы защитить, например, от дифтеритного заражения.

Если мы слишком близко подойдем к цветочной клумбе, слегка задев какой-нибудь стебелек верхней одеждой, тотчас же слышится испуганный возглас: «Осторожней, не сломайте этой гардении».

Если бы мы пожелали сорвать цветок, хотя бы один из сотни, украшающий куст: «Упаси, Боже! Цветы эти предназначены для семян». Вздумалось вам отдохнуть в беседке, – и вы спиной оперлись о зеленый переплет ее, – о, сколько бед натворили вы в один этот миг! Сопровождающий вас садовод с тяжелым вздохом укажет вам тотчас на всю вашу провинность, заставит вас коснуться рукой до смятых вами листьев, до надломленной веточки, и вы сто раз раскаетесь в том, что вздумали посетить этот сад. Но куда больше проступков мы можем совершить на каждом шагу, прогуливаясь в садах любви, чтобы сорвать в них несколько цветков. А сколько прекрасного в этих садах! Зачем же Творец создал все эти чудные розы, если нам не дозволено их рвать?

Сколько прав, которые могут быть попраны, сколько обязанностей, которые должны бить исполнены! И нам не дозволено сворачивать с пути, мы не имеем права сойти с проезжей дороги для того, чтобы свернуть на проселочную тропинку, не имеем права пренебречь цветочными клумбами, чтобы удалиться в лес. Всюду, и всегда – на страже карабинеры:

– Есть у вас входной билет?

– Есть, вот он.

– Прекрасно, однако, на нем нет подписи синдика, а тут нет гербовой марки.

– Хорошо, я приду в другой раз.

И вы сворачиваете с дороги.

Но и тут перед вами точно из земли вырастает новый карабинер.

– Синьор, что это с вашей обувью? Она вся в крови! Я вас арестую. Вы, наверное, попрали право третьего лица.

Ах, эти третьи лица, которые в любви являются всегда элементом, омрачающими мир счастливцев. Их такое множество, целые сотни, целые тысячи!

В общей сложности эти третьи лица составляют не менее целого села, целого города, целого человеческого рода, которые вы всегда можете оскорбить или уже оскорбили, сделав шаг вне дороги, предначертанной сводом законов и согласием большинства.

Раз дело обстоит так, как оно действительно обстоит в нашем современном обществе, я прекрасно понимаю, что некоторые из нас предпочитают лучше вовсе и не посещать садов в сообществе страстных фанатиков-садоводов и не предаваться любви среди столь значительного числа карабинеров. Но такие остаются всегда в незначительном меньшинстве.

Нельзя жить, вовсе отказавшись от любви. Это-то и есть причина, почему ведется, столь непрестанная и вековечная война между людьми, желающими любить свободно, и этими карабинерами, называющимися права и обязанности, которые и днем, и ночью бодрствуют, всегда стоя на своем посту, вооруженные с ног до головы для защиты всех указанных вами нравственных сокровищ.

С одной стороны, никогда не было более бдительной, деятельной и неустрашимой полиции, как эти карабинеры; с другой – не было никогда и более хитрых, искусных и изобретательных обвиняемых. С одной стороны – многочисленные и тяжелые наказания, с другой – неизмеримая сладость греха. И адвокаты обвиняемых всегда в каждом случае изощрялись находить смягчающие обстоятельства, указывая на «непреодолимое влечение». Одновременно и присяжные, сами, будучи созданы из плоти и крови, также чувствовали наклонность к совершению того же неизмеримо сладостного греха любви.

В этой борьбе – вся долгая, вековечная война влюбленных с общественными законами. В этой борьбе – вся история любви, в которой имеются страницы, написанные кровью; не мало страниц, написанных слезами, а также встречаются и странные, и смешные страницы, точно сборник карикатур. Возвышенное и карикатурное, дикое и смешное, жестокое и героическое, словом, все элементы сгруппировались и переплелись вокруг прекрасного, дорогого нам чувства любви – этого божественного дара, уготованного людям природой. Сколько радостей человек сумел окропить желчью; сколькими паутинами оплетаются чудные цветы того рая, который Бог создал и взрастил для нас! Цивилизации, – неизбежно идущей все вперед и вперед, – мы – в числе ее других благодеяний – обязаны еще и тем, что она устранила много пут и разорвала массу цепей, обвивавших любовь.

Теперь уже не существует больше, в виде признанного государственного закона, ни полигамии, ни полиандрии. Во многих странах имеется развод. Открыт уж не один предохранительный клапан для безопасности жизни пассажиров, путешествующих по железной дороге любви. Правда, карабинеры, все еще в полном вооружении, стоят на своих постах, но мечи их в ножнах, и требуется немало времени для того, чтобы вынуть их оттуда. Часто, пока карабинеры обнажат свои мечи, виноватый, преступивший закон, уже успевает бежать и скрыться с глаз. Нередко также и сострадательный карабинер, заметив лицо, совершающее преступление любви, делает вид, что ничего не замечает. Ведь, и карабинеры тоже люди. Если вовремя и достаточно щедро дать им на чай, и они сумеют, если нужно, стать глухими и слепыми.

Изобретение ключа повело за собой изобретение отмычек, а изобретение греха вызвало существование адвокатов.

Как-то однажды, в бытность мою в Индии, я часто хаживал в гости к одному богатому и ученому брамину, состоявшему в тоже время королевским секретарем.

Будучи свободным мыслителем, он, однако ж, вместе с тем, был и рабом всех абсурдов и вздорных предрассудков своей касты. Он никому из иностранцев не показывал своих жен, не ел мяса, а вино пил только украдкой, запершись с этой целью у себя в комнате и закрыв предварительно все ставни.

Когда я выражал ему свое удивление по этому поводу, он глубоко вздыхал и говорил тоном жертвы, покорившейся неизбежной участи:

– Да, да, религиозные предписания наши до того требовательны, до того неразумны и невыполнимы, что браминам поневоле приходится грешить против них, по меньшей мере, сто раз в день.

Но оставим в стороне Индию и ее браминов и разберем, как, каким образом каждый из нас, среди стольких славных сынов арийской цивилизации, может быть повинен в грехах любви.

Мы можем быть грешными в любви относительно религии, относительно законов, гигиены и нравственности.

А эти четыре главные проезжие дороги, по которым идут грехи любви, могут завести нас еще в такое великое множество проселочных тропинок, в такое множество побочных дорожек и аллеек! Для подробного каталога всех прегрешений и всех великих смертных грехов любви понадобился бы большой том, который ярко доказал бы нам, что и мы, хваленые наследники Прометея, также не отличаемся особенным разумом и что мы, потомки Ария, излюбленные Вениамины европейской цивилизации, могли бы смело подать руку индусскому брамину, этому рабу браминской казуистики.

Не будем распространяться о религиозных прегрешениях и проступках любви, которым предстоит быть искупленными лишь муками чистилища или которые должны быть наказаны неугасимым огнем геенны. Существуют целые духовные библиотеки, в которых исследуются грехи мысленные, грехи содеянные, грехи упущения в любви и многое множество других бесчисленных, как песок морской, видов прегрешений. Это обширное поле оставляем на рассмотрение богословам и всем верующим в муки ада.

Не будем также вдаваться и в разбор свода законов, так как, с одной стороны, законы более или менее должны быть известны всем, а также и потому, что, несмотря на кары закона, угрожающие виновным в грехах любви, тем не менее, эти грехи совершаются всегда и всеми, в надежде, что найдется подходящая лазейка, которая позволит выйти сухим из воды и не навлечь на себя наказания. К тому же, при каждом поступательном шаге цивилизации, закон все более и более расширял петли своих тенет и вычеркнул со своих страниц целый ряд проступков в делах любви, за которые когда-то наказывали даже смертью!.. Теперь уже закон больше не упоминает о такого рода проступках, и он обращает на них свои взоры лишь тогда, когда они сопровождаются насилием или же оскорбляют права третьих лиц.

Точно также не станем говорить и о проступках любви против гигиены, а вместо этого займемся исследованием грехов любви против нравственности. Последняя, в искреннем и высокоразвитом в нравственном смысле обществе, должна была бы всегда идти рука об руку с законодательством и религией. Вместо того, она, в вопросах любви, часто противоречит им и исправляет их.

Эта мораль отчасти писанная, отчасти передается из поколения в поколение путем обычаев, нравов и всей той сложности действий, поступков и слов, которые составляют всю духовную атмосферу данного народа или данной исторической эпохи.

Эта мораль, имеющая большее значение, больший авторитет, чем все писаные законы, пугающая сильнее мучений ада, тюрьмы и плахи, имеет свои собственные уставы и отмечает неизгладимою, огненною печатью совесть всех цивилизованных людей. Это-то и есть та истинная, вековечная мораль, которая должна была бы научить нас быть джентльменами, – джентльменами с головы до ног, всегда и везде.

Женщины, грешащие в любви всегда вместе с нами и благодаря нам, больше всего повинны в том, что именно эта мораль не достигла еще высшей степени своего развития, что она все еще колеблется между лицемерием и грубостью, путаясь и цепляясь за великое изобилие колючего терновника – умолчания, софизмов и лжи.

Эта мораль – результат различных и противоположных сил, нечто, вроде сделки между невозможными, недостижимыми идеалами и великим могуществом страсти. Это нечто вроде modus'a vivendi, благодаря которому любви удается удержать и сохранить свое существование среди великого количества врагов, старающихся извести ее, среди множества завистников, пытающихся оклеветать ее. Это «modus vivendi», благодаря которому любовь, все-таки, успевает выращивать несколько цветов и даже собрать несколько плодов в окружающей ее злополучной, постоянной смене засухи, ураганов и наводнений. Эта мораль далеко не совершенна, так как ей приходится пробиваться среди множества препятствий и неурядиц, так как она часто для спасения своего вынуждена прикрываться чужим именем, так как для уничтожения предрассудков требуется орудие, которое и не легко отыскать, и не безопасно взять в руки. А предрассудков такая масса и они так живучи, более живучи, чем саламандра древних! Убить человека легко: для этого достаточно удара кинжала или нескольких капель мышьяка, удара молнии или пули пистолета, но чтобы убить предрассудок, быть может, вековой предрассудок, – для этой цели необходимо много соединенных сил: свет науки, выдержка, неустанная борьба, мужество, смелость, голос проповедников и перо писателей. А более всего и прежде всего для этого требуется действие времени, которое подобно тому, как медленно, но неустанно разъедающая ржавчина, уничтожает то, с чем не могло справиться даже лезвие железа.

Этому желанному и прекрасному делу уничтожения предрассудков в вопросах любовной морали может содействовать и всякий человек, который руководствуется в этом намерении здоровой и уверенной в себе совестью. Для того чтобы кричать, необходим громкий и сильный голос; но если первый возглас уже искренно вырвался из здоровой груди, непременно скоро найдутся люди, которые подхватят этот крик и составят громкий хор. Если верно то, что иерихонские трубы могли заставить упасть стены крепости, еще вернее, что хор тысяч и тысяч людей способен уничтожить предрассудки, может положить конец их царству и вызвать к жизни семена новой цивилизации.

Во всех областях чувства и мысли гораздо легче начертать идеал теоретически, чем провести его в жизнь и осуществить на практике. В этом мы легко убедимся, если сопоставим нравственный идеал любви с практикой морали здравой, но вместе с тем и возвышенной.

Идеал самой высокой совершенной любви, – любви, в высшей степени нравственной, – со стороны мужчины был бы следующий: всю жизнь любить одну только женщину и любить ее до самой ее смерти. Со стороны женщины высшим идеалом любви было бы: любить всю жизнь одного мужчину и любить его до самой его смерти.

Остается сделать лишь один шаг дальше, поднять этот высокий идеал любви еще несколько выше, т. е. любить любимую женщину даже после смерти и любить лишь ее одну; любить любимого мужчину даже после смерти и любить одного его.

Впрочем, я должен признать, что при такой постановке вопроса область простого идеала переходит уже в область сверхидеального. Таким идеалом можно было бы, конечно, восхищаться, но он собственно недоступен человеческой природе. Лучше всего удовлетвориться первым, указанным нами, идеалом, и, пожалуй, даже еще несколько менее высоким. В таком случае оказалось бы большее число избранных, и если бы даже эти избранные не стояли на столь недостижимой высоте, зато человечество и счастье его только выиграли бы от этого. Мы всегда готовы предпочесть мораль более снисходительную, более доступную – слишком уж строгой, возвышенной, применять которую в состоянии лишь очень ограниченное число людей. Пусть будет у нас больше джентльменов и лишь незначительное число героев. Это куда лучше, чем несколько более значительное число героев, все же остальные – только ничтожные и вульгарные люди.