Текст книги "Коннектография"

Десять лет назад из Индии и Африки часто слышались заявления о недопустимости игнорировать миллиард человек, будто их численность уже сама по себе много значит и, в частности, дает право на представительство в Совете Безопасности ООН. Однако мир способен на это, да и вполне успешно игнорирует миллиард человек, если они бедны и беспомощны, разобщены и не являются активными участниками международного сообщества. Только при условии подключения к глобальной экономике миллиарда африканцев или индийцев их страны могут рассчитывать на конструктивный диалог.

Стратегическое значение, традиционно определявшееся размером территории и военной мощью, сегодня в большей мере зависит от степени влияния через каналы связи. Ключевым фактором влиятельности государства стало не его местоположение или численность населения, а его подключенность – физическая, экономическая, виртуальная – к потокам ресурсов, капитала, данных, талантов и других ценных активов. Например, и в Китае, и в Индии проживает около полутора миллиардов человек, но доля Китая в мировом объеме импорта составляет около 10 процентов, а Индии – всего 2,5 процента. Китай – ведущий торговый партнер для более чем сотни стран (что превышает показатель США), а Индия – только для Кении и Непала. Согласно результатам исследования J.P. Morgan, 1-процентное снижение ВВП Китая приводит к 10-процентному падению цен на нефть. С точки зрения расстановки сил на мировой арене вряд ли для какой-то страны отношения с Индией окажутся важнее, чем с Китаем, даже несмотря на то, что по численности населения Индия уже опережает Китай.

Но даже если Китай по объему ВВП превзойдет США, а юань присоединится к доллару в корзине резервных валют МВФ, США по-прежнему будут иметь самую взаимосвязанную финансовую систему, контролирующую практически половину всех мировых финансовых активов общей стоимостью почти 300 триллионов долларов. В долларах США хранится львиная доля мировых валютных резервов; рынок американских государственных облигаций составляет около 12 триллионов долларов и на данный момент самый большой в мире; объем американского фондового рынка оценивается примерно в 35 триллионов долларов – около половины мирового фондового рынка; кроме того, в США крупнейший рынок корпоративных долговых обязательств (одновременно лидирующий по объему выпуска номинированных в евро корпоративных облигаций). Правительства стран, банки, компании и отдельные люди в большей мере интегрированы в американскую финансовую систему, чем в любую другую.

Измерение степени связанности помогает устранить зависимость производимого впечатления от фактора территории. Россия – крупнейшая страна в мире, но на данный момент наименее подключенная среди ведущих экономик мира[48]48
  См. DHL’s Global Connectedness Index 2014, http://www.dhl.com/en/.


[Закрыть]. Ее экономика почти полностью зависит от сырьевого экспорта, но по мере роста предложения нефти и газа на мировых рынках влияние России за пределами так называемого ближнего зарубежья (бывших республик Советского Союза) будет ослабевать.

Россия – наглядный пример меньшей предсказуемости и большей волатильности менее связанных стран. У Ирана, Северной Кореи и Йемена, как и у таких изолированных и агрессивных стран, как Нигер и Центральноафриканская Республика, очень низкий уровень связанности, зато высока степень исходящей от них опасности. Следовательно, вместо дальнейшего усиления изоляции мы должны вовлечь их во взаимодействие в более позитивных формах. Например, Афганистан, будучи ведущим экспортером наркотиков и терроризма, имеет шансы перейти к позитивным формам связанности путем экспорта меди и лития, а также как часть Шелкового пути на участке от Центральной Азии до Аравийского моря, входящем в общий маршрут от Китая до Ближнего Востока.

Наиболее взаимосвязанными традиционно были западные страны, чья долгая история колониальных империй, тесные региональные связи (внутри ЕС и трансатлантического сообщества), емкий рынок капитала и высокий уровень технологий складывались веками. Индекс связанности, рассчитанный Глобальным институтом McKinsey – показатель интенсивности потоков товаров, капитала, людей и данных в сравнении с национальным ВВП, – для локомотива европейской торговли Германии достигает колоссального значения 110 процентов, что доказывает важность связанности для процветания крупной страны. (У США и Китая этот показатель несколько ниже из-за огромных объемов внутренних рынков, но все равно довольно высокий – 36 и 62 процента соответственно.) Взаимосвязанные страны – самые уважаемые. Германия занимает верхние строки рейтинга как по индексу связанности McKinsey, так и по версии Pew/GlobeScan, как одна из самых уважаемых стран в мире.

Связанность усиливает влияние небольших стран; у Сингапура и Нидерландов высокий показатель интенсивности потоков, поскольку они больше зависят от входящих и исходящих потоков товаров, услуг, финансов, трудовых ресурсов и данных, чем более крупные страны. У Норвегии, относительно небольшой и географически удаленной северной страны, самый крупный в мире фонд национального благосостояния, сформированный за счет поступлений от экспорта нефти и контролирующий 1 процент объема торговли на фондовых рынках мира и 3 процента – в Европе. Когда доля норвежских инвестиций в ценные бумаги развивающихся стран составила 10 процентов от совокупного инвестиционного портфеля, усилилось и влияние норвежской экономики на сотни ведущих транснациональных компаний[49]49
  Мелкие бельгийские банки выступают в качестве кастодианов и хранят в казначейских облигациях США около 400 миллиардов долларов (почти 70 процентов ВВП), принадлежащих ведущим зарубежным инвесторам, таким как Китай.


[Закрыть].

Более высокая степень связанности означает более высокие темпы роста и более интенсивные потоки. Почти 40 процентов глобального ВВП, как и четверть глобальных темпов роста, зависят от трансграничных потоков товаров, услуг и капитала[50]50
  В 2013 году из общей стоимости трансграничных потоков 18 триллионов долларов приходилось на товары, 5 триллионов долларов на услуги и 4 триллиона долларов на финансовые активы.


[Закрыть], причем потоки наукоемких продуктов, например цифровых услуг, уже оцениваются в 13 миллиардов долларов в год (около половины общей стоимости всех потоков) и продолжают расти, как бы напоминая о том, что взгляд на глобализацию исключительно с позиций промышленного производства не раскрывает ее сути[51]51
  Наукоемкие потоки представлены высокотехнологичными продуктами (например, полупроводниками, компьютерами, программным обеспечением), медицинскими препаратами, автомобилями, продукцией машиностроения и бизнес-услугами (ведение бухгалтерского учета, консультирование по правовым вопросам, инженерное обслуживание), а также иностранными инвестициями, способствующими передаче управленческого опыта и навыков, роялти, платежами за патенты, расходами на деловые поездки, доходами от международного телевещания.


[Закрыть]. В традиционном представлении объем торговли увеличивается прямо пропорционально размеру сообществ и обратно пропорционально расстоянию между ними. Но с появлением цифровой связи каналы поставок могут быть не только материальными, но и цифровыми: после подключения к интернету по кабелю маржинальные затраты на предоставление услуг упали почти до нуля. Цифровые сообщества разделяют не расстояния, а лишь политика и культура.

Картографическое программное обеспечение наглядно показывает, что связанность важнее географии, благодаря чему становится полезным пояснительным инструментом. Например, исследовательский консорциум Worldmapper и Панкадж Гемават с помощью модели CAGE предлагают способы визуализировать страны и регионы исходя из их экономического веса, торговых партнеров и других показателей, подчеркивая тем самым глубину глобализации, ее распространение и направление. Это позволяет увидеть, что, например, у Африки, несмотря на обширную территорию, небольшой экономический вес, но огромные запасы полезных ископаемых делают ее весьма перспективным регионом, а также проследить, как удельный вес экспорта Германии в страны еврозоны сократился с 50 до менее 35 процентов от общего объема, а в Азию резко увеличился. От традиционного предположения о том, что самые активные экономические связи страны поддерживают с соседями, можно перейти к утверждению, что прочность экономических связей определяется не столько географической близостью, сколько функциональной совместимостью. Скажем, можно выделить специфику цепей поставок в зависимости от отрасли и, в частности, выяснить, насколько тесно связана ИT-индустрия Бангалора с экономикой США. Значение расстояний все еще актуально, но определенно уменьшилось.

На всех картах в углу размещен специальный квадрат под названием «Легенда карты», содержащий перечень цветов, линий, стрелок, точек и прочих условных обозначений с разъяснениями, позволяющих определять особенности ландшафта. И для составления атласа мировых цепей поставок список условных обозначений придется заметно расширить.

Прежде всего мы должны отобразить на карте границы властных полномочий и связи между регионами, а не только государственные и административные границы, то есть выделить наиболее взаимосвязанные территориальные единицы, наиболее стойкие связи и сильные центры влияния. Как правило, они попадают в одну из пяти категорий, так называемых пяти С[52]52
  В английском языке названия всех пяти категорий начинаются с буквы «с» – countries (страны), cities (города), commonwealths (содружества), communities (сообщества), companies (компании). Прим. пер.


[Закрыть]: территории стран, агломерации городов, региональные содружества, «облачные» сообщества и наднациональные компании.

СТРАНЫ

Самая большая ошибка при составлении традиционных географических карт – изображать на них страны как политико-административные образования с суверенными правами, как будто наличие страны означает, что вы ее полностью контролируете. Вместо того чтобы наносить юридически признанные государственные границы, следует отображать на карте реально контролируемую кем-то территорию.

Некоторые страны неоднородны в политическом и культурном отношении, и единственное, что их объединяет, – это география. Индию, например, гораздо больше скрепляет география, чем демократия – «сбежать» с полуострова сложно. В северном Кашмире и северо-восточных штатах Манипур и Нагаленд периодически активизируются сепаратистские настроения. Другие страны настолько территориально разобщены, что связывает их только название. Бедные островные архипелаги наподобие Индонезии отчаянно нуждаются в транспортной и коммуникационной инфраструктуре для поддержания связи между островами. Многие из четырнадцати тысяч островов фактически не контролируются Джакартой, а скорее находятся в орбите влияния Сингапура или Малайзии. Естественные препятствия хоть и обеспечивают неприступность государственных границ, но при этом разделяют страну на части, и тогда для сохранения ее целостности требуются дополнительные усилия. Странам, разобщенным географически, трудно сохранять политическое единство.

В Демократической Республике Конго, крупнейшей стране Черной Африки, вряд ли наберется тысяча километров мощеных дорог. Неудивительно, что ведущие ученые прямо заявляют, что, хотя де-юре Конго считается государством, де-факто его уже «не существует». Жизнь 75 миллионов жителей страны в большей степени связана с буксирами и баржами, забитыми торговцами, семьями, беженцами, скотом, канистрами пальмового масла, автомобилями и тюками с одеждой. На то, чтобы все это перевезти по реке Конго из Киншасы в Кисангани, разделенных тысячей километров, уходят недели. Географически единые страны живут и здравствуют; разобщенные территориально пространства распадаются.

Расстояние – это обоюдоострый меч: оно предоставляет государству еще один барьер для защиты населения, но и требует дополнительных затрат на поддержание территориальной целостности. Когда Сталин после смерти Ленина в 1924 году возглавил Советский Союз, он прежде всего приступил к решению проблемы инфраструктурной отсталости страны и инициировал ряд проектов, в том числе строительство Туркестано-Сибирской магистрали (Турксиб). Однако колоссальная внутренняя неоднородность Советского Союза с его многочисленными этногеографическими образованиями в конце концов привела к неизбежному распаду, подобно тому как это когда-то случилось с Османской империей. Сегодня Россия – самая большая страна в мире, но при этом очень мало инвестирующая в обеспечение своей целостности; в результате ее регионы тяготеют к более мощным и густонаселенным странам Западной Европы и Китаю. Путешествуя на автомобиле по России, я понял, что атлас дорог в этой стране содержит гораздо больше информации, чем политико-административная карта.

По словам Вацлава Смила, в 2010–2013 годах Китай израсходовал больше цемента, чем США за весь XX век. Однако многие крупные развивающиеся страны мира раздроблены сильнее, чем показано на картах, причем часто по причине отсутствия базовой инфраструктуры, обеспечивающей единство страны. Общее население четырех из них – Бразилии, Индонезии, Нигерии и Индии – составляет два миллиарда человек, но в целом эти страны функционируют менее эффективно, чем сумма их регионов, из-за слабой взаимосвязанности последних. В таких странах степень управляемости резко снижается по мере удаления от столицы.

Согласно нынешним географическим картам, Конго, Сомали, Ливия, Сирия и Ирак – суверенные и независимые государства, а не геополитические «черные дыры», коими они есть на самом деле. Почему бы не обозначить их на карте более светлым тоном (близким к белому), чтобы подчеркнуть их слабость? Некоторые государственные образования, например Курдистан или Палестина, не отображены на картах, но должны там быть, хотя их политическая география не оформлена до конца. Существуют также «государства в государстве», такие как «Хезболла» в Ливане, «Боко Харам» в Нигерии или «Талибан», оплетший своей сетью Афганистан и Пакистан, причем они гораздо больше влияют на свои территории, чем центральное правительство. ИГИЛ не признано государством, но контролирует определенное пространство и агрессивно расширяет свое господство на территории Сирии и Ирака. Профессор Миддлберийского института международных исследований Итамара Лохард насчитала 13 тысяч вооруженных формирований, что в 65 раз больше, чем количество суверенных государств. Неплохо было бы знать пределы их эффективного контроля.

Тогда как влияние одних государств не простирается дальше окрестностей их столиц, решения других меняют мир. Действительно, то, что говорят и делают Пекин, Брюссель и Вашингтон, в большей мере формирует политическую картину мира, чем действия любых других столиц. Например, нанеся на карту трансграничные инвестиции в инфраструктуру, мы увидим, что Китай, формально признавая границы, установленные еще в эпоху империи Цин, фактически запустил свои щупальца в глубь территорий почти всех соседей (а их у Китая больше, чем у любой другой страны мира) в целях воссоздания зависимой модели цивилизационной империи, гораздо более типичной для истории Азии последних трех тысячелетий.

Даже центральные органы власти двух могущественных вертикально управляемых империй, США и Китая, периодически подтверждают, что в действительности их страны более фрагментированы, чем принято считать. Казалось бы, большим странам проще обеспечить внутреннюю стабильность за счет масштабов, но США, Китай, Индия, Бразилия, Россия, Турция, Нигерия, Индонезия, Бангладеш и Пакистан – десять крупнейших стран мира по численности населения (за исключением суперсовременной Японии) – при этом самые неоднородные в мире. Именно меры, направленные на сглаживание неравномерности развития территорий – всеобщий доступ к качественному образованию и здравоохранению, гибкий рынок труда в сочетании с защитой работников, широкий доступ к капиталу, – во многих крупных странах недостаточно масштабны, а то и вовсе отсутствуют. Слишком большая часть национального богатства сосредоточена – или хранится – в одном-двух крупных городах, и остальной территории мало что достается. В этих городах создается узкая экономическая база, обеспечивающая «национальный» экономический рост. Географически близко расположенные места могут кардинально отличаться по уровню развития. Существует огромная пропасть между рынками развивающихся стран, которые, подобно Китаю и Колумбии, инвестируют огромные средства в инфраструктуру и социальную мобильность и которые, как Бразилия и Турция, развиваются за счет роста потребительского кредитования. Показатели производительности труда в Индонезии за пределами Джакарты настолько низки, что практически неизмеримы. Фраза «Каир – это Египет», возможно, и романтична, но отражает нездоровую ситуацию. Поскольку неоднородность характерна для большинства стран, нужны более информативные карты, отображающие степень взаимосвязанности регионов внутри страны.

Мы могли бы отметить все аспекты экономического неравенства регионов внутри страны, например, путем оттенения цвета города и провинции в зависимости от уровня их благосостояния. Тематические карты (на которых, помимо географической, нанесена тематическая информация), отражающие концентрацию богатства и талантов в Нью-Йорке и Кремниевой долине, дают более полное представление об истинном характере американской экономики; то же касается тематических карт Китая, где прибрежные города столь же зажиточны, как Южная Корея, а отдаленные внутренние провинции так же бедны, как Гватемала. Крайняя неравномерность экономического развития территорий ставит под сомнение понятие сопряженных регионов. В этом мире медианный доход более информативен, чем показатель среднедушевого дохода, а в США медианный доход застрял на уровне 1980-х.

ГОРОДА

Совокупная доля ВВП более ста стран составляет всего 3 процента мирового ВВП; в основном это небольшие страны с относительно бедными городами, окруженными разными по протяженности пустынными землями. Такие страны напоминают атомы: ядро (столица) занимает лишь небольшую часть объема атома (государства), но при этом содержит львиную долю его массы (веса). В мире, где связанность важнее размеров, города заслуживают более детализированного отображения на картах, чем просто черные кружочки.

Города – самая долговременная и стабильная форма социальной организации, пережившая все империи и народы, при которых они существовали. Например, хотя Османская и Византийская империи давным-давно ушли в небытие, Константинополь, нынешний Стамбул, по-прежнему остается крупным культурным и торговым центром, существенно расширившим географический радиус влияния по сравнению с временами Османской империи, а ведь он уже не столица Турции. Города – поистине вневременная глобальная форма социальной организации. Они прошли долгий путь становления: от деревень к городам, затем к мегаполисам и, наконец, городским агломерациям, протянувшимся на сотни километров.

В XXI веке города стали самой выдающейся формой инфраструктуры, порожденной человечеством, и, что примечательно, их хорошо видно из космоса. В 1950 году в мире было всего два мегаполиса с населением свыше 10 миллионов человек – Токио и Нью-Йорк. К 2025 году их наберется не меньше сорока. В Большом Мехико столько же жителей, как в Чунцине (Китай), и это больше, чем во всей Австралии. Мегаполис представляет собой несколько взаимосвязанных районов, охватывающих территорию размером с Австрию. Города, ранее разделенные сотнями километров, сейчас фактически слились в урбанистические архипелаги, крупнейший из которых – японский мегалополис[53]53
  Мегалополис не нужно путать со словом «мегаполис», которым обычно называют любой город-миллионник. Мегалополис – это результат срастания нескольких агломераций, синоним – мегарегион. Прим. ред.


[Закрыть] Токайдо, сформированный тремя агломерациями – Токио, Нагоей, Осакой, где проживает две трети населения Японии. Дельта реки Жемчужной в Китае, Большой Сан-Паулу и агломерация Мумбаи Пуна также все глубже интегрируются благодаря инфраструктуре. Уже сформировалась по меньшей мере дюжина таких агломераций мегаполисов. Китай находится в процессе реорганизации около двух десятков кластеров из гигантских мегаполисов с населением 100 миллионов человек в каждом[54]54
  В качестве примеров можно привести Чуанью, который включает Чунцин, Чэнду и еще тринадцать городов провинции Сычуань; мегаполис Столичный регион (также известный как Бохай Рим), включающий Пекин, Тяньцзинь и другие города провинции Хэбэй; дельта реки Янцзы, где расположены Шанхай, Нанкин, Ханчжоу, Сучжоу и другие, население которых составляет около 88 миллионов человек.


[Закрыть]. И все же ожидается, что к 2030 году вторым по численности населения городом в мире после Токио станет не один из китайских городов, а Манила.

Американские развивающиеся агломерации и мегалополисы не менее важны, чем вышеперечисленные, хотя по количеству населения они меньше азиатских. Особенно выделяются три: Босваш, Сансан и Чипитс. Агломерация мегаполисов Восточного побережья, включающая Бостон, Нью-Йорк и Вашингтон, – средоточие академической науки, финансовых ресурсов и политического капитала. (Единственное, чего пока не хватает, – обслуживающей внутренние потребности скоростной железной дороги.) Сан-Франциско, Сан-Хосе и Кремниевая долина постепенно становятся единой агломерацией, протянувшейся вдоль побережья между федеральными автомагистралями I-280 и US-101; здесь расположены более шести тысяч высокотехнологичных компаний, генерирующих около 200 миллиардов долларов ВВП. (Благодаря высокоскоростной железнодорожной магистрали Сан-Франциско – Лос-Анджелес – Сан-Диего Тихоокеанское побережье Калифорнии способно стать западной альтернативой северо-восточной агломерации. Tesla Илона Маска предложила построить на этом маршруте ультраскоростной туннель Hyperloop.) Наконец, на территории крупнейшей городской агломерации на юге США Даллас – Форт-Уэрт находятся такие промышленные гиганты, как Exxon, AT&T и American Airlines, а масштаб ее экономики превышает экономику Южной Африки. Сейчас там строится скоростная железная дорога, которую со временем продолжат до нефтяной столицы Хьюстона, – такой план опубликован в 2014 году Texas Central Railway и оператором сверхскоростных поездов Central Japan Railway.

По мере концентрации населения, материальных благ и талантов в глобальных городах они постепенно снижают роль стран как ключевых мировых игроков. Сегодня города оцениваются по степени влияния в глобальной сети, а не по занимаемой площади. Глобальные города привлекают финансы и технологии, они многолики и динамичны и устанавливают прочную связь с растущим числом партнеров. Как отметил Кристофер Чейз-Данн, статус мирового города определяется не численностью населения или размером занимаемой площади, а экономическим весом, близостью к активно развивающимся зонам, политической стабильностью и привлекательностью для иностранного капитала. Иными словами, подключенность значит больше, чем масштаб и даже суверенитет. Нью-Йорк, Дубай, Гонконг не являются столицами своих стран, но входят в первую пятерку городов мира по показателю интенсивности проходящих через них потоков.

Демографический и экономический вес усиливает политическое влияние городов, позволяя им проявлять больше самостоятельности и устанавливать прямые дипломатические связи с другими городами, – я называю это «городской дипломатией». По мнению Саскии Сассен, великие связанные города в одинаковой мере принадлежат как к глобальным сетям, так и к собственным государствам. Они как набор не жестко закрепленных концентрических колец: чем их больше, тем город устойчивее, поскольку реорганизует свою инфраструктуру и перераспределяет ресурсы в соответствии с новыми глобальными моделями. Сегодня двадцать богатейших городов мира сформировали суперкольцо, опирающееся на таланты, капитал и услуги, ставшее домом для штаб-квартир 75 процентов крупнейших компаний, которые, в свою очередь, увеличивают инвестиции в городские объекты и междугороднюю сеть коммуникаций. Глобальные города создали собственную лигу без национальной принадлежности подобно командам гонщиков «Формулы-1», привлекая таланты и инвестиции со всего мира и соревнуясь на одной и той же гоночной трассе.

Рост мегаполисов в развивающихся странах, как магнитом притягивающих местные активы и таланты, обусловил сдвиг центра экономической активности. По данным Глобального института McKinsey, с настоящего момента до 2025 года темпы мирового экономического роста на треть будут обеспечиваться ведущими западными столицами и мегаполисами развивающихся стран, еще на треть – густонаселенными городами средних размеров в развивающихся странах и еще на треть – малыми городами и сельскими регионами развивающихся стран. Поскольку цены на товары в городах Китая и Индии второго и третьего уровня намного ниже, там проживают сотни миллионов человек, в совокупности создающих масштабный спрос задолго до того, как ВВП на душу населения в этих странах достигнет 8 тысяч долларов (с учетом паритета покупательной способности), необходимых для роста потребления. Неудивительно, что компании нацелены на быстрорастущие города как основные рынки для своей продукции, в то время как инвесторы рассматривают муниципальный долг как ключевой индикатор состояния национальной экономики.

Сегодня в мире гораздо больше эффективно функционирующих городов, чем жизнеспособных государств. Действительно, города нередко оказываются островками управляемости и порядка в более слабых странах, где они высасывают ресурсы из всех ее уголков, не обращая внимания на ее нужды. Яркие примеры – Лагос в Нигерии, Карачи в Пакистане, Мумбаи в Индии. Чем меньше вмешательство столицы в жизнь остальных регионов страны, тем лучше, что особенно справедливо в случае, когда она расположена в центре страны, чтобы было легче контролировать территорию, как, например, Бразилиа или Абуджа. Такие столицы неизбежно маргинализируются, поскольку в мировой экономике доминируют столицы, расположенные на побережье.

Конечно, распутать сеть взаимозависимостей между городом и государством, будь то в территориальном, демографическом, экономическом, экологическом или социальном плане, практически невозможно. Но речь не об этом. По всему миру ключевые компании городов и их мэры создают свободные экономические зоны и напрямую привлекают инвесторов, чтобы обеспечить рабочие места и выгодополучение на местном, а не государственном уровне. Вот и все, что им нужно. В результате, чтобы избежать городской перегруженности и эффективнее подключиться к глобальным рынкам и цепям поставок, вокруг аэропортов начали вырастать целые районы (иногда называемые аэротрополисами[55]55
  Многие эксперты рассматривают аэротрополисы как следующий этап развития городов. Слово «аэротрополис» придумал американский профессор Джон Казарда из Университета Северной Каролины, и оно обозначает город, построенный вокруг аэропорта. Прим. ред.


[Закрыть]). Многие транспортные узлы – от аэропорта О’Хара в Чикаго и Международного аэропорта Даллеса в Вашингтоне до сеульского Инчхона – становятся самыми быстрорастущими точками на экономической карте мира, тем самым подчеркивая внутреннюю ценность связанности. Для компаний, перемещающих штаб-квартиры в аэротрополисы, аэропорты становятся воротами в мировую экономику, в то время как близлежащий город независимо от размера – всего лишь еще одним пунктом назначения.

СОДРУЖЕСТВА

Чем больше городов соединяются с ведущими экономическими центрами в своих регионах, тем больше регионов становятся коллективной движущей силой мировой экономики, а не просто географическими единицами. Согласно докладу Национального разведывательного совета США «Глобальные тенденции – 2030», «влияние мегаполисов и региональных союзов (таких как ЕС, Североамериканский союз, Большой Китай) будет возрастать, в то время как национальные правительства и глобальные многосторонние организации будут бороться с быстрой диффузией власти»[56]56
  National Intelligence Council, Global Trends 2030: Alternative Worlds (National Intelligence Council, 2012).


[Закрыть]. Региональные содружества – более надежный способ коллективного взаимодействия и совместного использования ресурсов, чем удаленные и централизованные глобальные организации. Содружества помогают модернизировать более слабых членов, как это делает ЕС в отношении стран Восточной Европы и Балкан за счет фондов структурных реформ, инвестиций в человеческий капитал, внедрения цифровых технологий и других направлений деятельности. Вступление в ЕС улучшило инвестиционный климат этих стран, сделав их более привлекательными для глобальных цепей поставок вследствие принятия более прозрачных и надежных законов. То же происходит сейчас в Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) и паназиатском Всестороннем региональном экономическом партнерстве (ВРЭП), в рамках которых экономики отдельных стран становятся более открытыми и могут защитить свои сравнительные преимущества и стимулировать рост занятости. Инфраструктурная и рыночная интеграция, происходящая во многих регионах, делает их более значимыми строительными блоками нового мирового порядка, чем национальные государства. Важно отметить, что в регионах, не спешащих объединиться в совместно функционирующие зоны, наблюдается наибольшее количество так называемых несостоявшихся государств.

Мегарегионы – это не монолитные образования, а скорее то, что ученые называют «композитными империями»: у них есть номинальная центральная власть, но при этом провинции пользуются правами широкой автономии. Римская, Византийская и Османская империи были огромными, могущественными и богатыми и одновременно политически и культурно раздробленными. Безусловно, даже слабый регионализм – отличное противоядие от империализма. Если одной из причин начала военных действий становится завеса неопределенности, окружавшая потенциальных противников (как накануне Первой мировой войны), то прочные региональные объединения, устойчивые к внешним манипуляциям, способны ее нивелировать.

Такие региональные содружества гораздо крупнее, сплоченнее и сильнее, чем неформальные культурные сообщества, описанные профессором Гарвардского университета Сэмюэлем Хантингтоном в книге The Clash of Civilizations[57]57
  Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. СПб.: Мидгард, 2006. Прим. ред.


[Закрыть]. Католики могут смотреть в сторону Рима, православные – Москвы, но они не выступают единым геополитическим фронтом. Чем больше насилия совершают радикальные группировки во имя ислама, тем разобщеннее становится исламский мир. Достаточно посмотреть на контролируемые ИГИЛ территории и его беспрестанные атаки на суннитские режимы на Ближнем Востоке. Внутренние разграничительные линии между ИГИЛ и другими исламскими группировками более кровавые, чем границы с внешними соседями.

Ситуация в экономически интегрированных мегарегионах гораздо стабильнее. В Североамериканский союз входят страны, принадлежащие к западной и романской культуре; ЕС успешно охватывает части арабской, христианской и тюркской цивилизаций. Сфера влияния Китая простирается на страны Юго-Восточной Азии с собственной культурой, вторгаясь на территорию господства древних японской и корейской цивилизаций и проникая в страны с православной и тюркской культурой. Как и прогнозировал Фернан Бродель в своих фундаментальных исследованиях, регион Большого Средиземноморья не столько разделен, сколько объединен Средиземным морем. Любой, кто встречал ливанского суннита из Бейрута или коммерсанта из Триполи, знает, что они больше отождествляют себя с историей Финикии и культурой Средиземноморья, чем с исламом. Цивилизации взаимодействуют гораздо чаще, чем сталкиваются.

СООБЩЕСТВА

Не менее важно понять, как идентичность и лояльность индивидуумов выходят за рамки географии. Здесь лучший пример – этнические диаспоры. Исторически связи диаспоры всегда были улицей с двусторонним движением: передача культурных традиций со стороны родины и денежные переводы в обратном направлении. В 2014 году общая сумма таких переводов составила 583 миллиарда долларов, и это довольно веское основание для анализа того, как диаспора может стать агентом изменений на исторической родине. Нынешние диаспоры – это нескончаемый разнонаправленный поток финансов, коммуникаций и политического влияния, пересекающий десятки национальных границ: китайцы – это не только Китай, индийцы – не только Индия, бразильцы – не только Бразилия.

Нанесение на карту сети диаспор показывает, насколько сильным мультипликатором они могут быть. Индийская диаспора в Северной Америке, на Ближнем Востоке, в Восточной Африке и Юго-Восточной Азии – это внутренне интегрированное коммерческое сообщество (которое я назвал Боллистан), инвестирующее в недвижимость, школы, заводы, золотодобычу по всей территории бывшей британской колониальной империи без всяких указаний из Индии. Надо сказать, правительства все чаще используют связь с диаспорами как источник лояльного, долгосрочного капитала. Индия, Израиль и Филиппины предлагают финансовые продукты (например, инфраструктурные облигации, предназначенные для финансирования конкретных проектов и имеющие прозрачную систему контроля их реализации) специально для членов своих диаспор. В то же время сейчас наблюдается массовое возвращение людей на родину в связи с существенным улучшением там качества жизни. Эти люди, получив за границей образование и опыт, обеспечивают в страну приток мозгов и выступают как движущая сила инноваций, привнося западные идеи в более консервативные общества и разбавляя традиционную структуру управления. Действительно, представители диаспоры играли видную политическую роль в жизни каждой из этих и многих других стран.