Текст книги "Коннектография"

Огромная китайская диаспора численностью свыше 50 миллионов этнических китайцев расселилась по всей Азии, пересекла океаны и сама по себе мощный центр притяжения. В 1980-х годах Дэн Сяопин призвал этнических китайцев – промышленников Тайваня, Гонконга, Малайзии и Таиланда – инвестировать в формирующиеся свободные экономические зоны Китая. Если бы Пекин предложил двойное гражданство хотя бы некоторым из многомиллионной диаспоры, то привлек бы многих китайцев из-за океана, что обогатило бы страну талантами и омолодило стареющее население. Представители диаспор нередко обижены на власть покинутой ими страны, однако по прошествии нескольких поколений после гражданской войны в Китае и большой эмиграции китайские диаспоры служат важным источником потенциала для китайской цивилизации в целом.

Диаспоры – наиболее очевидный предвестник глобального перехода от вертикальной к горизонтальной структуре власти, основанной на влиянии на умы, а не на территорию. Это не национальные, а отношенческие государства, где географические границы и численность населения менее значимы, чем способность действовать в глобальном реальном и виртуальном мире. По мере роста значения интернета в 1990-х годах социолог Мануэль Кастельс провел различие между «пространством мест» и «пространством потоков»[58]58
  Manuel Castells, The Informational City: Economic Restructuring and Urban Development (Blackwell Publishers, 1990).


[Закрыть]. Сегодня оба пространства переплелись как никогда. Слияние демографических и технологических потоков открывает для групп в Facebook и прочих «облачных» сообществ, растущих как грибы после дождя, новые возможности, что генерирует флешмобы лояльности, приводящие к появлению политических концепций, не включающих понятие государства. Социальные сети предоставляют людям инструменты борьбы за благосостояние путем мотивации их членов, финансирования разных видов деятельности и проведения политических акций. Основатель WikiLeaks Джулиан Ассанж утверждает, что интернет побуждает контактирующие группы объединяться в сообщества и действовать на основе совместно разделяемых принципов. Таким образом, перечень влиятельных игроков расширяется, включая террористов, хакеров и фундаменталистов, определяющих себя по тому, что они делают, а не по тому, где находятся.

Глобальная связанность постепенно подрывает национальные корни или замещает их рядом транснациональных связей и идентичностей. Представьте себе мир, в котором люди лояльны к городам и цепям поставок, а не к странам, ценят кредитные карты и цифровую валюту больше, чем гражданство, ищут подходящее общество в киберпространстве, а не в своей стране. Как заметил эксперт по новым моделям ведения войны из Школы повышения квалификации офицеров ВМС Джон Аркилла, сегодня социальные сети побеждают нации точно так же, как нации когда-то победили империи. Они черпают силы из привлекательных историй и используют технологии для консолидации членов. Микроблог – не просто средство коммуникации, а зародыш будущего виртуального сообщества, способного бросить вызов государственной принадлежности и правительственным предписаниям.

КОМПАНИИ

Супермощные корпорации становятся независимыми игроками в мире цепей поставок. В то время как транснациональные компании времен холодной войны были прочно привязаны к внутреннему рынку, сегодня многие компании вышли за пределы национальных границ, избегая чрезмерной зависимости от какого-либо одного рынка, инвестора, штаб-квартиры или местонахождения трудовых ресурсов. После финансового кризиса массовые банкротства компаний и ряд новых финансовых актов должны были уменьшить аппетиты Уолл-стрит. Но, согласно выпускаемому Бюро финансовой стабильности ежегодному перечню системообразующих финансовых учреждений (оцениваются по размерам и широте услуг), свыше тридцати банков имели консолидированные активы на сумму 50 миллиардов долларов каждый, что означало больший финансовый вес (и, соответственно, глобальный охват), чем две трети стран мира. Даже притом, что их операции существенно сократились и тщательно контролируются, они продолжают реструктуризироваться путем слияний и поглощений и перехода в другие налоговые юрисдикции. Банк HSBC рассматривал вопрос о переносе штаб-квартиры из Лондона в Гонконг. Glencore Xstrata (торговля товарами сырьевой группы), DHL (логистика), Accenture (профессиональные услуги) и Academi (бывшая Blackwater) (военные частные компании) – примеры компаний, которые, несмотря на присутствие в листингах фондовых бирж, трансформировались в глобальные партнерства предприятий, принадлежащих местным собственникам. Они воспринимают государства не как суверена, которому следует повиноваться, а как юрисдикции, с которыми можно вести переговоры.

Чем масштабнее подключенность, тем больше компаний могут сделать ее своим конкурентным преимуществом. Даже высокотехнологичные компании Кремниевой долины все чаще разрабатывают продукты – и держат деньги – в «облаке». В мире не больше пяти стран с ВВП, превышающим те 200 миллиардов долларов, которые одна только Apple держит в высоколиквидных ценных бумагах по всему миру, а значит, компания может купить совокупную продукцию многих стран (за вычетом их долга). Продав почти два миллиарда продуктов более чем миллиарду человек, Apple не только получила больше денег, но и завладела умами большего числа людей, чем многие государства.

Страны, функционирующие на основе цепей поставок, города с самоуправлением, общины без границ и компании могущественнее правительств – все это свидетельства перехода к новому типу плюралистической мировой системы. Границы полномочий глобальных органов власти на наших картах связанности быстро расширяются, напоминая о том, что ни одна карта не может оставаться неизменной в постоянно меняющемся мире.

От «дипломатии» к «городской дипломатии»

Изучать географию глобальной связанности ученые начали с городов. Как отмечал историк Питер Спаффорд, европейская урбанизация XIII–XIV веков способствовала ускоренному распространению капиталистических отношений за счет растущего использования кредита и страхования в международной торговле. Европейская торговая революция связала ключевые городские рынки континента с азиатскими торговыми центрами, такими как Константинополь и Каликут. Именно благодаря тому, что глобализация нивелировала национальные границы, города могли беспрепятственно сотрудничать на международном уровне.

Сегодня влияние городов на порядок выше. С тех пор как в 1953 году Нью-Йорк открыл первую миссию за рубежом, это сделали более двух сотен американских городов и штатов. Массачусетс после подписания первого международного соглашения с провинцией Китая Гуандун в 1983 году установил прямые партнерские отношения более чем с тридцатью зарубежными странами через свое управление международной торговли и инвестиций. Сан-Паулу и Дубай хоть и не обладают столичным статусом, все же имеют крупные департаменты международных дел и официальные двусторонние отношения с другими странами, включая США, Великобританию и Германию. Для привлечения местных компаний к работе в Вашингтоне и пригородах у управления экономического развития графства Фэрфакс в штате Вирджиния есть представительства в Бангалоре, Сеуле и Тель-Авиве.

Ни одна империя не станет полноценной заменой преимуществ прямого глобального доступа. Даже китайские города активно укрепляют международные экономические связи на основе сравнительных конкурентных преимуществ, а не геополитических соображений. Ежегодные торговые обороты с каждым из крупнейших торговых партнеров провинции Сычуань – США, Европой и AСЕАН – составляют около 10 миллиардов долларов, поэтому власти провинции намерены укреплять налаженные связи. Торговая дипломатия между городами отражает поворот в сторону функционального, а не политического мира.

Даже такие столицы, как Лондон, могут действовать как независимое государство. Чтобы сохранить единство Англии в начале XIII века, король Иоанн Безземельный согласился включить в Великую хартию вольностей специальные положения, предусматривавшие особые права для лондонского Сити, прозванного «квадратной милей» из-за своей небольшой площади (сейчас это Корпорация лондонского Сити). В настоящее время его руководство и лорд-мэра, которые путешествуют по всему миру, представляя Сити и заключая финансовые соглашения при полной поддержке Министерства иностранных дел Великобритании и мэра Лондона, избирают 24 тысячи компаний. В отличие от политиков популистского толка, активно выступающих против ЕС ради получения голосов у такого же невежественного электората, лидеры лондонского Сити прекрасно понимают значение торговли с еврозоной – в долларах, иенах или юанях – для экономики страны.

Существует еще одна причина, по которой сегодня бывшие мэры становятся главами государств чаще, чем когда-либо ранее. Для решения глобальных проблем современности, например климатических изменений, города делают не меньше, а то и больше национальных правительств. Сорок крупнейших городов мира запустили собственные проекты по снижению выбросов парниковых газов (под названием С40) в обход межгосударственных переговоров, которые не более чем сотрясают воздух. Мэры и администрации городов Китая направляют сотрудников в Копенгаген, Токио и Сингапур, чтобы обучить их сочетать инновации с обеспечением жизнеспособности и получить конкурентное преимущество. (Действительно, дипломатические отношения европейских стран с Китаем сегодня сводятся к прямым контактам бизнес-ассоциаций крупных городов и обмену коммерческими технологиями, повышающими эффективность и устойчивость экономики Китая.) Для того чтобы выяснить, как решить чуть ли не самую важную в данный момент проблему устойчивой урбанизации, вы обращаетесь во Всемирный саммит городов в Сингапуре или Всемирный конгресс «умных» городов в Барселоне – или заходите на разнообразные сайты, где эксперты, активисты и менеджеры из сотен городов мира обмениваются информацией по этим вопросам. Но вы уж точно не обращаетесь в Генеральную Ассамблею ООН. «Городская дипломатия» уже привела к созданию таких организаций, как Объединенные города и местные власти, а также еще более двух сотен межгородских обучающих сетей, что в совокупности превышает количество международных организаций, вместе взятых[59]59
  Michele Acuto and Steve Rayner, “City Networks: Breaking Gridlocks or Forging (New) Lock-ins?” unpublished paper, 2015.


[Закрыть]. Учитывая, что города определяют себя в зависимости от степени связанности, а не суверенитета, можно предположить, что глобальное общество будущего, скорее всего, возникнет на основе межгородских, а не международных отношений.

Часть II. Неотвратимость децентрализации

Глава 3. Великая децентрализация

Второй закон термодинамики: рано или поздно все превращается в дерьмо. Это говорю я, а не энциклопедия «Британника».

Салли из сериала Вуди Аллена «Мужья и жены» (1992)

Самый мощный политический импульс, подталкивающий нас к связанному миру, казалось бы, указывает в обратном направлении – децентрализация. Децентрализация – это постоянное дробление территории на все более многочисленные (и мелкие) территориальные образования, от империй до наций, от стран до провинций, от провинций до городов. Децентрализация – крайнее выражение стремления племен, территориальных общин и приходов контролировать собственную территорию, поэтому она ведет нас в эру всеобщей связанности. Децентрализация – это геополитическое воплощение второго закона термодинамики, согласно которому все системы стремятся к состоянию максимальной энтропии. Крупномасштабная децентрализация ведется на протяжении веков: независимость Америки от Британии стала вехой на пути распада европейских глобальных империй, затем в начале XIX века о независимости от Испании объявили Мексика и Колумбия. Исторически завоевательные войны создали крупнейшие колониальные империи, но в период деколонизации после Второй мировой войны борьба за независимость велась по всей территории Африки и Азии. (Карты 12 и14 к этой главе приведены на вклейке.) Распад Советского Союза стал последним масштабным актом децентрализации в XX веке, в результате более десятка наций обрели свои государства, о существовании которых большинство европейцев не подозревали вплоть до 1991 года. Вследствие всех этих волн децентрализации число членов ООН увеличилось с сорока пяти в 1945 году до почти двухсот в наши дни. К середине нынешнего столетия в мире будет примерно 250 независимых государств. Если к политике и применимо такое понятие, как судьба, то она точно в децентрализации, а не в демократии.

В международных отношениях из-за чрезмерного опасения угроз суверенитету извне часто упускается одна важная деталь: обычно такие угрозы исходят изнутри. Растущая мощь и взаимосвязанность регионов и городов так же сильно способствует децентрализации, как в XX веке деколонизация. Неотвратимость децентрализации обусловлена распространением капиталистических отношений и появлением новых рынков, растущей сетью коммуникаций и развитием транспортной инфраструктуры, всеобщим доступом к информации и усилением общественного движения за самоуправление. Города больше не нуждаются в столицах государств для координации их отношений с миром, любой регион может конкурировать за инвестиции и определять, на что расходовать средства. Критерий децентрализации – не суверенитет, а полномочия, и не юридическая независимость, а автономия ради того, чтобы преследовать собственные интересы. От самоуправления до восстания, есть масса способов избежать тюрьмы навязанной государственности. Карты суверенных государств маскируют более разнообразную реальность, состоящую из сотен относительно автономных субъектов[60]60
  Кроме того, согласно одному каталогу, существует по меньшей мере четыреста так называемых эксцентричных микронаций, стремящихся к созданию собственных государств хоть в диких степях Америки и Австралии, хоть на заброшенных нефтяных вышках, как княжество Силенд в Северном море.


[Закрыть].

В течение двух столетий усилия по созданию наций оказались тщетны даже в случае дружелюбно настроенных и схожих в культурном отношении этнолингвистических групп. Когда Италия в 1861 году объединилась, только 10 процентов населения страны говорили на итальянском языке. (Первый король Италии Виктор Эммануил II говорил на одном из диалектов французского языка.) Испанский диктатор середины XX века Франсиско Франко тоже пытался создать единую национальность с помощью единого языка. Но эта «отвратительная гомогенизация» (как ее называет экономист из Гарвардского университета Альберто Алесина) неизменно вызывала отпор там, где меньшинства – а иногда и большинство – интегрировались принудительно[61]61
  Alberto Alesina and Bryony Reich, “Nation-Building” (National Bureau of Economic Research working paper 18839, Feb. 2013).


[Закрыть]. В любом стане, от шотландцев и басков до каталонцев и венецианцев, повсюду Давид выигрывает затяжную битву против Голиафа.

Ежедневные заголовки газет о событиях на Ближнем Востоке постоянно напоминают о том, что, несмотря на конец эпохи колониализма три поколения назад, ожесточенная борьба за пересмотр поспешно проведенных границ продолжается. И если и есть хоть какое-то утешение для сотен тысяч погибших в Ираке и Сирии, так это то, что этап в мировой истории, связанный с определением политических границ, заканчивается. Действительно, децентрализация была главным движущим фактором во время устранения межгосударственных военных конфликтов. Неслучайно сокращение их числа, а также смертей в их ходе совпало с удвоением количества народов мира в результате деколонизации после Второй мировой войны. Каковы причины для антиколониальных войн после распада колониальных империй? Со времен холодной войны острота международных конфликтов постепенно сходила на нет. Почти все международные территориальные споры либо улажены, либо зашли в тупик, и лишь немногие из оставшихся связаны с глобальной стратегической географией. Распад на отдельные племена оказался более прагматичным подходом к решению проблемы предотвращения человеческих жертв ради призрачной надежды сохранить межэтническую гармонию. Урегулирование конфликта не приравнивается к умиротворению, а, скорее, означает переключение с картографического стресса от враждебных границ на решение насущных проблем внутреннего государственного строительства. У молодых, пока слабых государств меньше возможностей для участия в международных конфликтах, особенно если им сначала нужно обустроить собственный дом[62]62
  Alberto Alesina and Enrico Spolaore, “Conflict, Defense Spending, and the Number of Nations,” European Economic Review 50, no. 1 (2006).


[Закрыть]. В то же время интенсивные дипломатические усилия и поддержание мира способны потушить конфликт и заменить полицейские кордоны на границе, как это было в Центральной Америке, на Балканах и в Африке. Создать на основе каждого племени нацию – самый верный путь к миру между народами.

Опыт показывает, что децентрализация – более важный фактор глобальной стабильности, чем демократия. Последняя во главу угла ставит выборы, а децентрализация устанавливает границы ради политической стабильности. Иначе выборы приведут к этнической поляризации населения и возобновлению конфликта, что мы продолжаем наблюдать в Ираке. Спеша демократизировать общество, мы забываем сначала определить параметры государственного устройства. Демократизация активизировала децентрализационные процессы. Она дала людям голос, чтобы выразить недовольство и ратовать за большую степень самоуправления. В Боснии и на Украине, в Нигерии и Судане, Индии и Пакистане мало что может привести к таким потрясениям и жертвам, как попытка удержать территорию, население которой хочет независимости или присоединения к соседней стране. Национальные выборы, региональные плебисциты и прочие политические маневры способствовали нарастанию центробежных тенденций в этих странах. На Украине децентрализация – единственное средство, которое Киев мог бы предложить поддерживаемым Россией сепаратистам в восточных регионах страны, чтобы удержать их в рамках национального государства.

Децентрализация не сразу приводит к демократии, поскольку молодые независимые государства сначала стремятся к внутренней стабильности. Но она напоминает о том, что следует видеть не только лес, но и отдельные деревья. Как верно заметил профессор Йельского университета Джеймс Скотт, децентрализация корректирует тенденцию игнорировать региональные особенности и навязывать несоответствующие национальные предпочтения. Таким образом, децентрализация не менее, а может, и более важный тест на злоупотребление властью, чем демократия.

Сегодня децентрализация как способ остановить кровопролитие во многих гражданских войнах, ежегодно уносящих около 300 тысяч жизней в Нигерии, Судане, Сирии и Ираке, важна как никогда. Известный военный историк Джон Киган совершенно справедливо напоминает, что конфликт – это социальная активность, присущая человеческой природе. Столетие назад в Первой мировой войне гражданских лиц погибло лишь 10 процентов, тогда как после холодной войны этот показатель достиг 90 процентов, и только 10 процентов жертв действительно пали на поле боя[63]63
  В 1992 году почти в трети стран мира происходили политические волнения, связанные с насилием. Хуже того, этнические войны, как правило, длятся в два, а то и в три раза дольше, чем межгосударственные или гражданские конфликты.


[Закрыть]. Более того, около 50 миллионов человек оказались внутренне перемещенными лицами или международными беженцами – наибольшее число за весь период после Второй мировой войны. Эксперт по военной стратегии Эдвард Люттвак почти двадцать лет назад утверждал, что мы должны активно поощрять установление границ для завершения насильственных конфликтов и скорейшего примирения[64]64
  Edward Luttwak, “Give War a Chance,” Foreign Affairs, July/Aug. 1999.


[Закрыть]. Однако вместо навязывания извне, как было с Индией и Пакистаном в 1947 году, в более поздних случаях с Югославией и Ираком раздел можно было предварительно обсудить, если бы не миф о многонациональной демократии, господствовавший в столицах западных стран в то время, как население на местах активно «зачищало» друг друга во имя чистоты религиозных убеждений.

Сегодня, через сто лет после обнародования «Четырнадцати пунктов» Вудро Вильсона, призывавших к самоопределению наций, децентрализация необходима как никогда. Традиционный набор жестких военных мер обычно лишь усугубляет ситуацию. Когда мирные требования автономии или федерализма игнорируются и подавляются, разгораются агрессивные сепаратистские движения. Сепаратисты готовы пожертвовать правом голоса в своем государстве ради того, чтобы говорить с миром на своих условиях: они не желают идти на уступки в своих законных стремлениях к самоуправлению. Действительно, самоопределение следует рассматривать как «доправовое» состояние в том смысле, что оно отражает волю народов, а не предвзятость международного законодательства в пользу уже существующих государств. Но из-за политических и логистических проблем, связанных с появлением нового государства, многие дипломаты и ученые больше склонны верить в уже существующие нации, чем в право сообществ на самоопределение, когда-то позволившее сформировать нынешние государства. Это ошибка. Попытки заморозить политическую карту мира в нынешнем состоянии без исправления прошлых ошибок лицемерны и реакционны. Два крупнейших пограничных конфликта, в Палестине и Кашмире, – следствие неправильного управления подмандатными территориями Великобритании. Неужели, оглядываясь назад, можно не заметить, что предоставление независимости Палестине и Кашмиру в конце 1940-х годов позволило бы избежать десятилетий кровопролития и человеческих страданий? Приветствуете вы национализм или порицаете, его влияние в политике снизится только тогда, когда большинство наций создадут свои государства.

В мире национальных государств карты выглядят чистыми и аккуратными, но карта, отражающая различия в правовом статусе территорий, будет гораздо адекватнее. Судан и Индонезия жестоко подавляли региональные меньшинства, что привело к отделению Южного Судана и Восточного Тимора. Тот факт, что после обретения независимости в 2011 году между партиями Южного Судана вспыхнула яростная вооруженная борьба, отнюдь не означает, что стране следовало оставаться в клещах склонных к геноциду лидеров вроде Омара аль-Башира из Судана; как и тот факт, что Восточный Тимор остается бедным, не означает, что под властью Джакарты ему было бы лучше. А еще есть Курдистан, чье население терроризировал и травил Саддам Хуссейн, но оно продолжало бороться за автономию со времен первой войны в Персидском заливе в 1990 году. Нечего и говорить: эти люди давно заслужили собственное государство.

Самоопределение – признак не пещерного трайбализма, а высокого уровня эволюции. Помните, что «естественными» формами организации являются не территориальные образования, а люди и общества. Согласен, сепаратизм – всегда моральное поражение, даже если он отвечает внутренним тенденциям в обществе. Децентрализованный мир региональных демократий предпочтительнее мира больших псевдодемократий. Пусть племена победят.

Но чем больше государств появляется на карте, тем они меньше по размеру. Сегодня в мире почти 150 стран с численностью населения менее 10 миллионов человек. Они больше напоминают города-регионы, чем полноценные государства. Как им выжить без связи с остальным миром? Они представляют собой автономии, но не автаркии[65]65
  Экономический режим страны, предполагающий ее самообеспечение и минимальный торговый оборот с другими странами. По своей сути политика автаркии утопическая и сегодня практически невозможна из-за усиления глобализации. Прим. ред.


[Закрыть]. Сельское хозяйство как базовая отрасль экономики и небольшая армия не обеспечат им полноценного существования в XXI веке. Даже маловероятный сценарий появления на картах сотен, если не тысяч, автономных городов и провинций создает впечатление, что политические конфликты достигли своей цели, хотя на самом деле все наоборот. Вот почему следует нанести на карту сети и коммуникации, соединяющие города и провинции, – чтобы по-настоящему оценить, насколько взаимосвязан мир. Стало быть, децентрализация – не антипод глобализации, а ее слуга.

Но вот парадокс: у нашего освобождающегося от границ мира количество границ сегодня достигло максимума. Для формирования мира цепей поставок не нужно уничтожать границы. Скорее, именно растущее количество политических границ делает функциональную связанность более необходимой, чем когда-либо раньше[66]66
  Исследования Института комплексных систем Новой Англии (NECSI) выявили, что поговорка «чем прочнее забор, тем лучше сосед» вполне себя оправдывает: четкие границы между лингвистическими и этническими группами приводят к большей стабильности, чем вынужденное сосуществование. Например, культурные общины в швейцарских кантонах исторически были отделены друг от друга реками, горами и озерами – за исключением кантона Юра, в котором к французским католикам пренебрежительно относились преобладающие по численности немецкие протестанты. Это приводило к периодическим поджогам и не слишком ожесточенным, но регулярным политическим волнениям вплоть до разделения кантона на две части в 1979 году. При этом развитая инфраструктура позволяет сотням тысяч швейцарцев ежедневно ездить в другой кантон на работу. По прогнозам, через несколько десятков лет внутренней гармонизации из более чем двух десятков швейцарских кантонов останется менее десяти.


[Закрыть].

Децентрализация приближает нас к оптимальному размеру государств. В идеальном мире каждая политическая единица будет географически компактной (во избежание дополнительных транспортных расходов на поддержание связей с удаленными эксклавами), с численностью населения от 5 до 20 миллионов человек (что обеспечивает внутренний рынок достаточной емкости), с несколькими густонаселенными городами с оптимальной планировкой и бесперебойным транспортным сообщением между ними и соседними государствами, с диверсифицированным доступом к природным ресурсам, эффективным и подконтрольным управлением, обеспечивающим защиту имущественных прав и верховенство закона. Сегодня уже существуют города-государства (Сингапур) и государства-города (Швейцария, Израиль, Объединенные Арабские Эмираты), которые соответствуют этим критериям. Такие страны, как Эстония, Словения, Уругвай, тоже процветают, несмотря на малочисленность населения и небольшую территорию, благодаря этнической однородности, эффективному управлению и международным коммуникациям. У Ливана и Боснии слишком маленькие территории и смешанное в религиозном отношении население для дальнейшего деления, и они не могут служить образцом дружественного сосуществования различных этнических групп, но при этом их столицы Бейрут и Сараево – прекрасные примеры формирующейся урбаноцентричной взаимозависимости между малыми государствами. Таким образом, связанный мир уже имеет свой иронический девиз: «Больше границ, хороших и разных!»