Текст книги "Коннектография"

Как ни парадоксально, некоторые крупнейшие страны мира – как по площади, так и по численности населения – могут сохранить территориальную целостность, только согласившись на глубокую децентрализацию. Терроризм, политические убийства, вооруженные вторжения и этнический сепаратизм, ставшие в таких странах, как Индия, Нигерия, Пакистан или Мьянма, обычным явлением, – следствие неверного разграничения этнических групп в постколониальных государствах. За исключением 9/11 подавляющее большинство жертв террористических актов год за годом приходится на подобные этнические или религиозные конфликты и территориальные споры[67]67
  К странам, в которых исторически происходит наибольшее количество террористических актов, относятся Индия, Пакистан, Палестина, Ирак, Нигерия, Йемен и Сомали.


[Закрыть]. Список стран, особенно страдающих от террористического насилия, практически совпадает со списком стран, не достигших политического урегулирования: Огаден и огони в Нигерии, Белуджистан и синдхи в Пакистане, Кашмир в Индии, хмонги и рохинджа в Мьянме и другие этнические группы, борющиеся за право голоса[68]68
  Эти группы – коллективные члены Организации непредставленных наций и народов.


[Закрыть]. Немногим из этих этносепаратистских групп удастся выжить самостоятельно. В то же время ни одна страна, в которой они находятся, не может служить примером полиэтнической демократии. Децентрализация – единственный способ решить их проблемы: более широкая автономия обеспечит стабильность в регионах.

Курды в Ираке, шииты в Саудовской Аравии, арабы в иранском Хузестане на данный момент самые угнетаемые меньшинства в мире; их положение усугубляется наличием в местах их проживания огромных природных ресурсов. Как заметил экономист из Оксфордского университета Пол Кольер, такие ситуации сочетают проблемы идентичности, ресурсов и территорий, то есть их суть изложена на карте. Там, где длившиеся десятилетиями гражданские войны заканчивались поражением одной из сторон, иногда жестоким – например, в Колумбии, Анголе, Шри-Ланке, – инфраструктура приобретала решающее значение для стабилизации и последующего экономического роста. Колумбия отчаянно боролась с мятежными наркобаронами и их вооруженными отрядами в ходе многолетней гражданской войны, пока наконец не прорвалась в горы и не построила там сеть дорог для перемещений армии и полиции, таким образом закрепившись в регионе. Афганистан не достигнет национальной стабильности, пока не сделает то же самое, поэтому президент страны Ашраф Гани объявил о строительстве пятнадцати новых пограничных переходов с Пакистаном и транспортной сети, «соединяющей Южную и Центральную Азию».

Правительства хрупких многонациональных обществ часто опасаются того, что развитие инфраструктуры стимулирует центробежные тенденции, обусловленные традиционным пренебрежением по отношению к меньшинствам, что и вынуждает их искать собственный путь. Тем не менее именно сочетание децентрализации и развития помогло двум ведущим азиатским странам, Филиппинам и Индонезии, урегулировать территориальные споры и улучшить позиции в Рейтинге недееспособности государств.

Правительство Филиппин, не сумев разгромить окопавшийся на южном острове Минданао Исламский освободительный фронт моро, пообещало предоставить автономный статус ряду южных районов страны, объединившихся под новым названием Бангсаморо в 2012 году, чему способствовало и стремление инвесторов получить доступ к богатым залежам угля, железа и других минеральных ископаемых в регионе. Благодаря федеративному устройству меньшинства стали большинством в своих регионах и почувствовали себя в безопасности в составе федеративного государства. Это побудило их сложить оружие и претендовать на справедливую долю доходов от продажи ресурсов, уплачивая при этом меньше налогов. Теперь правительство Бангсаморо должно обеспечить стабильность в регионе, чтобы получить прибыль от инвестиций и уменьшить экономическую зависимость от Манилы, которая по-прежнему финансирует почти весь его бюджет. Аналогично отделение Восточного Тимора от Индонезии в конце 1990-х годов стало тревожным сигналом, после которого правительство осознало, что постоянно бурлящая провинция Суматры Ачех тоже объявит о независимости, если не пообещать местным властям большую долю доходов от лесного хозяйства и прочих добывающих отраслей. Нынешняя волна модернизации в Индонезии все же способна удержать архипелаг вместе как совокупность взаимосвязанных узлов в цепи поставок[69]69
  Аналогичным образом удалось завершить еще одну гражданскую войну в регионе – на острове Бугенвиль в Папуа – Новой Гвинее. В 1970-х годах на Бугенвиле находился крупнейший в мире медный рудник, принадлежавший Rio Tinto Group и пришедший в запустение за два десятилетия гражданской войны. Лишь в начале XXI века мирные переговоры завершились прекращением огня и предоставлением острову более широкой автономии.


[Закрыть].

Крупные многонациональные государства, такие как Индия, Пакистан и Мьянма, тоже достигнут политической стабильности, если сумеют эффективно использовать ресурсы, представлять общие интересы и перераспределять национальное богатство так, чтобы минимизировать сепаратистские настроения. Наксалиты в Восточной Индии, белуджи и пуштуны в Пакистане, племена качинов и каренов в Мьянме регулярно вступают в вооруженное противостояние с гораздо более сильными центральными правительствами, которые номинально ими управляют. Многочисленные мятежи и восстания в этих странах из-за распределения ресурсов можно прекратить путем компромиссной децентрализации в сочетании с развитием инфраструктуры. В Индии это прекрасно известно: количество ее штатов после обретения независимости более чем удвоилось – с 14 до 29. Из всех этих примеров следует один и тот же вывод: сохранение территориальной целостности страны требует политической децентрализации, инвестиций в инфраструктуру и взаимовыгодной эксплуатации природных ресурсов.

То же самое справедливо для больших стран на переходном этапе, таких как, например, Россия. Когда СССР в начале 1990-х годов распался, некоторые регионы стали выдавать собственные паспорта. Особое внимание привлекал богатый нефтью населенный преимущественно мусульманами Татарстан, брожения в котором были неотъемлемой частью российской истории на протяжении веков. Стремясь создать расово чистую родину, русские этнонационалисты призывали к отделению таких республик. Но учитывая демографический кризис в русских областях и то, что мусульманское население составляло приблизительно пятую часть общей численности населения страны, Россия не могла себе позволить ни сепаратизма в духе Чечни, ни потери густонаселенных городов. Было принято промежуточное решение, и Татарстан получил своего, согласованного с Москвой, президента Рустама Минниханова и довольно широкую экономическую автономию. Минниханов ездит по миру как президент своей страны в сопровождении телохранителей, переводчиков и крупных бизнесменов, в том числе руководителей зарождающихся специальных инвестиционных зон, которые уже успели договориться с западными автомобильными компаниями о строительстве автосборочных заводов и распределительных центров.

Близость Татарстана к Москве означает, что он никогда не обретет независимость, к тому же его столица Казань – легендарный город для россиян всех вероисповеданий. Сегодня Казань становится важным транспортным узлом на евразийском «железнодорожном шелковом пути»: в октябре 2014 года Россия и Китай договорились построить высокоскоростную железнодорожную магистраль, которая в итоге свяжет Москву и Пекин, а участок Москва – Казань станет ее первым этапом. Вспомним официальное название самой большой страны мира – Российская Федерация.

В период правления Иосипа Броз Тито Югославия была стабильным многонациональным федеративным государством, не примкнувшим ни к одной из сторон в холодной войне. После смерти Тито манипуляции с этнорелигиозной идентичностью населения и последующая гражданская война разорвали страну в клочья, превратив в несклеиваемые осколки. Но у этой истории был неожиданный конец. Некогда отличавшиеся крайним национализмом сербы и хорваты осознали, что больше не могут выжить в одиночку. И через два десятилетия после жестокой войны и распада государства бывшая Югославия превратилась в «Балканскую свободную экономическую зону», включающую шесть стран, в которых проживает 20 миллионов человек. Автомагистрали и железные дороги сейчас соединяют страны Центральной Европы с Южными Балканами. Одна за другой бывшие республики Югославии входят в еврозону и вступают в ЕС. В идеале им следовало сразу прийти к этому решению, но политическая логика должна была себя исчерпать, прежде чем уступить место логике функциональной.

Впрочем, проблема окончательно не решена. Босния по-прежнему остается неустойчивой многонациональной федерацией, а ее странный, этнически обусловленный институт президентства в такой же мере напоминает о кровавой гражданской войне, как и о способе выхода из нее. Стабильность и демократия кажутся маловероятными до тех пор, пока не будут устранены ключевые этнические и территориальные проблемы. Отказ от Республики Сербской, тяготеющей к Сербии, и от западной части страны, тяготеющей к Хорватии (включая живописный Мостар), чтобы они могли присоединиться к своим национальным государствам, помог бы Боснии вступить в ЕС, как Хорватия, или хотя бы вплотную к этому подойти, как Сербия. Босния осталась бы верна мусульманскому населению, у которого появился бы шанс создать свое государство, не отвлекаясь на этническую политику. Соглашения о границах редко удовлетворяют обе стороны, но все же помогают урегулировать ситуацию, достичь стабильности и заняться коммерческой деятельностью и строительством объектов инфраструктуры, что позволяет преодолеть любые границы[70]70
  Самой спорной остается граница между Сербией и Косово, но недавно было предложено новое решение: Косово облагает налогами импорт, ранее провозившийся контрабандой через населенную сербами северную часть региона, но помещает эти налоговые поступления в специальный фонд развития для тех же сербских муниципалитетов, причем управление фондом поручается министрам финансов обоих регионов и представителю ЕС.


[Закрыть]. Усилия по разрешению конфликтов в прошлом породили разные идеи относительно построения многонационального демократического общества в одной стране. Но сегодня открываются новые горизонты, причем у каждого свои: чем больше границ, тем меньше преград.

После окончания холодной войны децентрализация протекала в Европе в основном мирно – за исключением украино-российского конфликта. Чехословакия пережила «бархатный развод» в 1993 году, после чего оба вновь созданных государства вступили в ЕС. В Стране Басков в Испании и Северной Ирландии в Великобритании децентрализация шла параллельно с демобилизацией, что обеспечивало разоружение и политическую стабильность. Бельгия лишь номинально существует как единая страна, на практике же она разделилась на языковые провинции: говорящие на голландском языке провинции тяготеют к Голландии, а на французском – к Франции. Фламандцы формируют собственную идентичность и дипломатию, а Брюссель служит столицей ЕС.

Архетип современного западного полиэтнического либерально-демократического государства-нации постепенно разрушается, поскольку города и провинции производят конкретные расчеты затрат и выгод, связанных с содержанием столиц своих стран. Национальные государства становятся федерациями мощных региональных административных центров. В последние годы каталонцы и шотландцы существенно продвинулись в борьбе за расширение прав своих автономий, по сути, хоть и не по форме, получив независимость, то есть добившись максимально возможной децентрализации. Центр не может выиграть. Когда федеральные правительства дают кому-то палец – как сделал Тони Блэр, разрешив Шотландии созывать собственный парламент в 1997 году, – то им пытаются откусить руку (шотландцы по-прежнему хотят независимости). Если же правительство пытается подавить волнения силой – как сделал Мадрид, отвергнув требования Каталонии о предоставлении ей такого же уровня автономии, как у басков, то наталкивается на волну противодействия. Еще до начала голосования на референдуме в Шотландии в 2014 году британский премьер-министр Дэвид Кэмерон и его команда были так сильно обеспокоены настроениями, преобладающими в регионе, что пообещали Эдинбургу множество дополнительных полномочий (так же как Уэльсу и Северной Ирландии). В частности, право устанавливать собственные налоги, что превосходило требования самого шотландского парламента. Шотландия выиграла еще до того, как проиграла. Всего шесть месяцев спустя на всеобщих британских выборах Шотландская национальная партия триумфально ворвалась в парламент, гарантируя максимальную отдачу по большинству политических проблем и при этом продолжая расширять коммерческие стратегии по привлечению инвестиций. Лучшее, на что может надеяться Лондон, – сотрудничество в рамках федерации, когда ответственность и идеи разделяются всеми членами союза.

Лондонцы привыкли думать, что наделены священным правом и привилегией управлять всей страной. Теперь им придется отвыкать от этой мысли. Валовая добавленная стоимость на душу населения в Лондоне составляет свыше 150 тысяч долларов в год, что более чем втрое превышает значение следующего по этому показателю города – Эдинбурга. Чем активнее Шотландия сворачивает связи с Великобританией, тем сильнее давит на Лондон бремя ответственности за депрессивные и малонаселенные районы, особенно учитывая, что 80 процентов новых рабочих мест, созданных в Великобритании после финансового кризиса, приходятся на Лондон, население которого увеличивается на миллион каждое десятилетие. Более половины выпускников английских университетов отправляются в Лондон, лондонцы (коренные и недавно прибывшие) считают, что это чрезмерная цена за привилегии. Несколько лет назад, находясь на ужине с британскими журналистами, дипломатами и интеллектуалами, я был поражен тем, что многие из присутствующих рассматривают остальную часть Великобритании как балласт, подрывающий финансовую стабильность Лондона, а вовсе не как стратегический актив. Неформальным девизом вечера стало: «Решено! Лондон выходит из состава Великобритании».

Чем внимательнее периферийные регионы наблюдают за успехами центра, тем активнее добиваются контроля над собственными делами. С 1980-х годов консервативные британские правительства свернули и перевели национальную промышленность на более дешевые рынки, из-за чего особенно сильно пострадала Шотландия. За десять лет до финансового кризиса пять крупнейших британских банков вложили 84 процента капитала в недвижимость и сферу финансовых услуг Лондона при полном забвении остальной части страны. В рамках теории «Большого общества» новый план делегирования полномочий Лондона включает предоставление кредитов на строительство инфраструктуры таким городам, как Манчестер и Шеффилд. Но это кредиты, а не гранты или инвестиции, и их придется возвращать. Бывший топ-менеджер Goldman Sachs Джим О’Нейл призвал создать суперрегион под названием «МанШефЛидсПул», который инвестировал бы полученные средства в соединительные железнодорожные коридоры между этими городами, что позволило бы претендовать на автономию, как у Шотландии.

Демографические тенденции тоже подтверждают тот факт, что децентрализация перекроит карту Британии даже в регионах, за контроль над которыми она боролась десятилетиями. Проблемы Северной Ирландии, приведшие к столкновениям Ирландской республиканской армии (ИРА) с британскими контртеррористическими силами, особенно обострились, когда протестанты составляли большинство населения. Но сегодня католики уже превосходят их по численности, и это серьезная причина для углубления автономии Северной Ирландии, если не полной независимости и слияния с Ирландией. Даже если территориальная целостность Великобритании сохранится, она трансформируется в нечто большее, чем федеративное королевство.

Торжество принципа прозрачности, особенно в вопросах распределения налоговых поступлений, способствует борьбе за децентрализацию. С тех пор как Филипп II в XVI веке перенес королевский суд в Мадрид, город возомнил себя центром вселенной, снимая сливки со всех поступлений в казну еще до их выделения на прочие нужды. Современный эквивалент – требовать прибытия всех авиарейсов в Мадрид перед отправлением в Бильбао или Барселону. Но эти города не устраивает роль второго плана, учитывая их богатое наследие, а потому они используют децентрализацию как средство для экономического шантажа. Добившись максимальных экономических преференций от Мадрида, Каталония и Страна Басков стали самыми богатыми регионами Испании. Имея огромный доход от туризма, Каталония вносит в общую казну почти вдвое больше, чем получает. В 2014 году провинция провела референдум, на котором 80 процентов населения высказалось за независимый статус региона. В 2015 году партии, включившие борьбу за независимость в свою программу, заняли почти половину мест в парламенте Каталонии. Группа экономистов из числа выпускников Гарварда и Массачусетского технологического института под названием «Инициативы Вильсона» (Collectiu Wilson) сформировала своего рода мозговой центр, продвигающий идею независимости. Другими постмодернистскими инструментами пропаганды децентрализации стала популяризация использования интернет-домена. cat для Каталонии и. eus для Страны Басков.

Отделение регионов неконституционно как в Италии, так и в Испании, даже если решение о нем принимается на свободном региональном плебисците. Но децентрализация и связанность позволяют таким сетевым городам заявлять претензии на независимость. В Средние века Венеция строила собственную торговую империю вдоль Адриатического побережья, устанавливала прочные экономические связи с Византийской империей и отправляла две сотни кораблей для захвата побережья Сирии. Наряду с другими великими европейскими городами-государствами Средневековья Венеция в итоге встроилась в систему национальных государств. Но сегодня, учитывая царящий в экономике Италии хаос, мало что может отвратить город от идеи независимости. В 2014 году итальянская провинция Венето фактически провозгласила независимость, предварительно подсчитав, что за каждые 5 евро полученных от центрального правительства услуг она перечисляет Риму 7 евро в виде налогов.

Северная Лига Италии тоже ратует за большую свободу от призрачного политического руководства Рима, не оставляя столице иного выбора, кроме как предоставить еще больше полномочий. В 2014 году Италия начала формирование четырнадцати новых административных единиц под названием «столичные города», каждая из которых фактически представляет собой автономную провинцию, самостоятельно собирающую налоги и распределяющую на городские нужды поступления из Рима. (Франция в 2015 году тоже приступила к внедрению административной реформы на основе принципа экономической жизнеспособности, а не исторических и культурных традиций.) Автономный остров Сардиния считает Италию настолько экономически несостоятельной, что начал кампанию за отделение от нее и присоединение к Швейцарии в качестве двадцать седьмого кантона – кантона Мариттимо, что даст не имеющей выхода к морю альпийской стране шанс заполучить сверкающие средиземноморские пляжи и стратегическое географическое положение[71]71
  Сардиния является одной из пяти автономных областей Италии наряду с Венецией, Сицилией, Трентино и Валле-д’Аоста.


[Закрыть].

Децентрализация – как для широкой автономии, так и в случае полного отделения – всегда направлена на то, чтобы налоги и доходы расходовались на нужды местного населения, а не переводились через коррумпированную столицу менее эффективным регионам. Но, помимо этого, всегда существует стремление присоединиться к более крупному союзу в целях безопасности и уменьшения расходов на оборону. В течение 1990-х годов и первого десятилетия XXI века проблема сепаратизма Квебека будоражила умы канадцев; отовсюду звучали страстные мольбы сохранить территориальную целостность второй по величине страны мира. Однако к 2012 году 50 процентов канадцев заявляли, что «их не волнует» судьба Квебека.

Проиграв несколько референдумов о независимости, квебекцы ведут себя так, будто живут в собственном франкоязычном государстве, но их аппетиты по части отделения существенно поубавились. В Западной Канаде и Западной Австралии не возникает вопроса о независимости по одной простой причине – деньги. Богатые нефтью и газом Альберта и Западная Австралия (крупнейшая провинция страны, обеспечивающая половину ее экспорта) соответственно учредили собственные фонды национального благосостояния, куда вкладывают средства от продажи природных ресурсов, прежде чем делиться ими со столицами – Оттавой и Канберрой соответственно.

После столетий кровопролитных войн децентрализационные процессы в Европе приобрели форму коммерческой географической сделки. Поскольку ЕС предлагает новым странам возможность присоединиться к более развитой инфраструктуре, децентрализация – это только первый шаг к чему-то большему. Евросоюз в этом смысле становится чем-то вроде гигантской Германии – рыхлой федерацией нескольких могущественных центров. Общий парламент в Страсбурге укрепляет позиции провинций стран-членов, одновременно ослабляя позиции их столиц за счет передачи их функций органами власти в Брюсселе. Но Европа сумела объединиться в гигантское мультигосударственное сообщество только потому, что распадается на максимально возможное количество более мелких единиц, не имеющих иного выбора, кроме мирного сосуществования с соседями. Излишне говорить, что независимая Каталония или Шотландия смогут вступить в ЕС после выхода из состава Испании и Великобритании. Таким образом, весь Европейский союз – это своего рода доказательство того, что региональные движения за независимость отнюдь не антиподы широкого глобализма, а скорее один из основных путей к нему.