Текст книги "Коннектография"

Потоки и сопротивления – это инь и ян нашего мира: они дополняют и уравновешивают друг друга, находятся в постоянной борьбе и неизменно нацелены на достижение стратегических целей. Для увеличения потока иностранных инвестиций в свою проблемную инфраструктуру США пришлось снять некоторые ограничения, препятствовавшие проникновению китайского капитала в важные отрасли экономики. Для Китая глобализация национальной валюты юаня (или RMB) означает дальнейшую либерализацию счета капитала. В обоих случаях, чем меньше сопротивление, тем сильнее поток.

Однако чрезмерные потоки повышают риски: мигранты могут оказаться террористами; через платежную систему «Хавала» могут не только переводиться благотворительные средства, но и финансироваться организованные преступные группировки; перемещения людей и животных могут спровоцировать пандемию; во вложениях в электронных письмах нередко находятся вирусы, а финансовые инвестиции иногда выливаются в «пузыри». Момент, когда потоки разрушат саму систему, так же непредсказуем, как и точное место удара молнии[41]41
  Действительно, норму ионизации воздуха (то есть количество отрицательно заряженных ионов, достаточных для дестабилизации молекулярной структуры воздуха), определяющую траекторию молнии, можно рассчитать только в рамках квантовой механики.


[Закрыть].

Хотя всё это наши реалии, они редко становятся поводом для «установления границ». Излишние границы сами себя разрушат. Например, ограничительная иммиграционная политика США помешала компаниям Кремниевой долины привлекать высококвалифицированных программистов из-за рубежа. Аналогично после решения Мексики повысить корпоративный налог на прибыль горнодобывающих компаний в 2013 году несколько глобальных игроков этого рынка отказались делать крупные инвестиции, что приостановило бурный рост мексиканской горнодобывающей промышленности, лишив ее притока иностранного капитала и технологий.

Препятствуя глобальным потокам, страна проиграет, ей нужно разумное сопротивление, чтобы воспользоваться их преимуществами и минимизировать негативные последствия. В частности, контроль над потоком капиталов, чтобы предотвратить спекулятивные инвестиции; ограниченная либерализация для обеспечения конкурентоспособности внутренней промышленности; радиационные датчики в портах и иммиграционные квоты во избежание перегрузки сферы ЖКХ; сканеры паспортов, подключенные к базам данных Интерпола; сканирование сети на компьютерные вирусы и прочие меры. Правительства должны рассматривать границы как дорожные светофоры, переключая сигналы для управления потоками из страны и в страну. Китай закупает энергию и минеральные ресурсы в Мьянме, но перекрывает идущий оттуда наркотрафик; литий и медь поступают из Афганистана, но исламских радикалов отсеивают на границе. Европа хочет экспортировать товары на Ближний Восток и в Африку, но не рада прибывшим оттуда беженцам. Обученные собаки, четырежды обнюхивающие ваш багаж, прежде чем вам разрешат покинуть аэропорт Окленда, – важный барьер на пути болезнетворных бактерий, способных нанести ущерб сельскохозяйственной экономике Новой Зеландии. Жесткий контроль наркотиков в аэропорту Сингапура абсолютно оправдан, если вспомнить о потоке метамфетамина из Таиланда и Северной Кореи.

Постепенно мы совершенствуемся в управлении некоторыми наиболее рискованными потоками. Вспомним, как «черная смерть», чума, прошествовала в XIV веке на запад по Шелковому пути, уничтожив в итоге половину населения Европы, а инфлюэнца в 1917–1918 годах убила около 50 миллионов человек. В противоположность этому, вирус атипичной пневмонии, охвативший 24 страны в 2003 году, затем вдруг таинственно исчез. В 2014 году вирус Эбола проник из Западной Африки в Европу и Америку, чему способствовало более интенсивное авиасообщение, но был быстро купирован. Эффективное внедрение таких форм «сопротивления», как медицинские осмотры, карантины, медицинское обслуживание в очаге вспышки эпидемии, помогли уменьшить ущерб. Аналогично принцип разумной предосторожности предупреждает о необходимости применять в высокорисковых отраслях мировой экономики меры защиты: разделение коммерческих и инвестиционных банковских операций, ограничение операций ресекьюритизации залоговых обязательств и свопов, требование к банкам инвестировать капитал в операции клиентов и тому подобное. Эти меры защищают финансовую систему в целом от негативных воздействий, несмотря на ее продолжающуюся интеграцию, и не ограничивают предпринимательскую активность, поскольку не способны ею управлять.

Сегодня сопротивление – обычная вещь, в будущем оно прежде всего коснется контроля потоков. Мы станем гораздо ожесточеннее бороться за соединяющие нас линии, чем за разделяющие границы. Поскольку почти все международные пограничные споры рано или поздно разрешаются мирным или вооруженным путем, в будущем большинство конфликтов возникнут не из-за границ, а из-за контроля над связями. Именно по этой причине все страны в настоящее время практикуют некую разновидность «государственного капитализма» в виде субсидирования стратегических отраслей экономики, ограничения инвестиций в ключевые секторы или предписания финансовым учреждениям увеличить объем внутренних инвестиций. Такая промышленная политика – результат тщательного поиска баланса между региональными интересами и глобальной связанностью. Например, Бразилия сегодня требует от иностранных автопроизводителей инвестировать средства в исследования возобновляемых источников энергии и внедрила ряд мер по контролю над движением капитала и «горячими деньгами». Индонезия отстаивает необходимость повышения корпоративных налогов и сборов, но при этом остается привлекательной для инвестиций, так как жестко контролирует свои природные ресурсы. Индия проводит политику свободной торговли в сфере разработки программного обеспечения, поскольку располагает дешевой и талантливой рабочей силой, но гораздо осторожнее относится к либерализации сельскохозяйственного импорта, опасаясь подорвать благосостояние индийских фермеров.

Похоже, у нас никогда не будет глобального свободного рынка, зато будет мир, в котором растущая глобальная экономика станет ареной стратегической борьбы. Действительно, экономики отдельных стран становятся более открытыми, но это необязательно происходит по схожему сценарию. Тем не менее консенсус будет найден, и это поддержит чувствительные и зачастую изоляционистские защитные меры, обеспечивающие преимущество своей стране и оберегающие базовые отрасли промышленности и рабочие места, даже если при этом не достигается оптимальный уровень затрат.

Приверженцы свободного рынка рассматривают такие меры как протекционистские, но страна не может создавать добавленную стоимость в мировой экономике, не защищая своих жизненно важных интересов. Вот показательный пример: большая часть бразильской индустрии электроники сосредоточена в свободной экономической зоне Манауса, расположенной в глубине дождевых лесов Амазонки. Почему? Да потому, что это создает рабочие места для местных жителей, которые в противном случае могли бы заняться нелегальной вырубкой леса. В результате Бразилия поднялась на несколько ступеней в цепочке создания стоимости и одновременно предотвратила обезлесение территории. Правительства африканских стран тоже защищают находящуюся на этапе становления промышленность, поскольку это создает новые рабочие места и позволяет противостоять засилью дешевых китайских товаров. Кроме того, иностранным резидентам запрещено владеть природными ресурсами во избежание их утраты в результате профинансированного из-за рубежа рейдерского захвата. Все это примеры умных защитных мер, а не антиглобалистских действий. Как говорится, все хорошо в меру.

Глава 2. Новые карты для нового мира

Борьба с глобализацией равносильна борьбе с законом тяготения.

Кофи Аннан, бывший генеральный секретарь ООН

Дальнейшее развитие глобальной сетевой цивилизации – самая беспроигрышная ставка, которую можно было бы сделать за последние пять тысяч лет. Процесс зародился в третьем тысячелетии до Рождества Христова, когда города-государства империй Месопотамии начали регулярно торговать друг с другом и даже с Египтом и Персией. В эпоху расцвета, в середине первого тысячелетия до нашей эры, империя Ахеменидов, основанная персидским царем Киром Великим, стала центральным звеном имперской сети, простиравшейся от Европы до Китая. Связанность способствовала росту благосостояния и распространению религии во всех направлениях. Как поясняет социолог Кристофер Чейз-Данн, нынешняя мировая цивилизационная сеть расширялась за счет подключения ранее изолированных региональных и культурных систем вместе с углублением связей вследствие объединения новых технологий, источников капитала и геополитических амбиций. И арабские завоеватели середины первого тысячелетия нашей эры, и монголы в XIII веке использовали свою организованность и мобильность для создания обширных империй. (Карты2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11 и13 к этой главе размещены на вклейке.) Крестовые походы и торговая революция позднего Средневековья способствовали процветанию морской торговли и заложили основу для многовекового европейского колониализма, следствием которого стал колониальный раздел мира, запечатленный на картах того времени.

Глобализация набирала обороты по мере расширения империями своих связей – путешествия иберийцев (испанцев и португальцев) в XV–XVI веках, датчан в XVII веке и компаний британской Ост-Индии в XVIII веке. Фабрики и заводы, открывшиеся в Великобритании во времена промышленной революции XIX века, требовали все больше хлопка и другого сырья, импортировавшегося из отдаленных колоний. Текстильная промышленность и сельское хозяйство способствовали развитию глобальных цепей поставок и глобальной работорговли. Огромный рост производства стали и прочих промышленных продуктов в Германии и США в конце XIX века наряду с расширением сети железных дорог и судоходных путей сформировал взаимосвязанную глобальную экономику невиданных ранее масштабов.

Описывая эти дни в своем знаменитом трактате 1919 года The Economic Consequences of the Peace («Экономические последствия мира»), Джон Кейнс писал: «Житель Лондона, потягивая утренний чай в кровати, мог заказать по телефону различные продукты со всех уголков Земли в таком количестве, какое он сочтет нужным, и ожидать их скорой доставки прямо к порогу… [Он] рассматривал такое положение вещей как нормальное, понятное и постоянное, ну разве что оно в дальнейшем улучшится, а любое отклонение от него как аберрантное, скандальное и предотвратимое»[42]42
  John Maynard Keynes, The Economic Consequences of the Peace. (Harcourt, Brace and Howe, 1920), Chapter II.


[Закрыть].

Период перед Первой мировой войной действительно стал золотым веком глобализации – если учитывать только интересы метрополий. Развитие торговли в эпоху империализма без границ требовало ресурсов, которые за бесценок приобретались в Латинской Америке, Африке и Азии и доставлялись в Европу. Африканских рабов и бесправных азиатских кули развозили по всему миру для работы на плантациях и рудниках – от Кубы до островов южной части Тихого океана. Целые континенты попадали в зависимость и даже после обретения независимости не становились свободными, а продолжали находиться в подчинении супердержав. Доминирование стран Запада в глобализации столетие назад сделало ее уязвимой: Первая мировая война, торговые барьеры, иммиграционные ограничения, финансовые трудности, политический национализм вызвали геополитические кризисы 1930-х годов, которые в конечном счете переросли во Вторую мировую войну.

Война стала катастрофой для глобализации, но лишь замедлила, а не остановила ее ход. Невзирая на «черную смерть» XIV века, мировые войны XX века, финансовый кризис начала XXI века, иные силы вроде массовых миграций, капиталистических инстинктов и технологических инноваций продолжают создавать глобальную систему взаимодействия, которая становится масштабнее, быстрее и устойчивее (то есть более способной к восстановлению). Сегодня глобализация многолика, с гораздо большим числом участников и стимулов, всеобъемлюща и необратима.

Сам этот термин получил широкое распространение только в конце 1980-х годов, незадолго до окончания холодной войны. Несмотря на радикальное расширение взаимосвязей и взаимозависимости по всему миру, только за последнее время глобализацию объявляли мертвой трижды. Первый раз – после террористических актов 11 сентября 2001 года. Было заявлено, что подрыв доверия между Западом и арабским миром приведет к усилению мер безопасности на границах, а геополитические последствия войн в Ираке и Афганистане ослабят глобальную экономику. Затем в 2006 году провалился Дохинский раунд переговоров стран – членов Всемирной торговой организации (ВТО), где утверждалось, что без соглашения о едином своде глобальных правил объемы и масштабы глобальной торговли будут сокращаться. Наконец, во время финансового кризиса 2007–2008 годов объемы экспорта снизились, международное кредитование уменьшилось и англосаксонская модель капитализма подверглась нападкам – все это упоминалось как свидетельство деглобализации. Четвертый фронт «конца глобализации» разворачивается прямо сейчас, ведь процентные ставки в США повышаются, темпы роста китайской экономики замедляются, дешевая энергия и передовые промышленные технологии стимулируют перенос производства или части производства в соседние и близлежащие страны и его автоматизацию.

Но я считаю, что сейчас глобализация вступает в новый золотой век. На волне слияния стратегических амбиций, новых технологий, дешевых денег и глобальной миграции она продолжает набирать обороты и расширяться практически во всех направлениях. С 2002 года общая сумма экспорта продуктов и услуг возросла с 20 до 30 процентов мирового ВВП; и, по некоторым оценкам, этот показатель достигнет 50 процентов в течение нескольких следующих лет. Доля экспорта США в национальном ВВП тоже увеличилась: ИТ-, автомобильные, фармацевтические и другие компании все больше зависят от зарубежных рынков; 40 процентов доходов компаний, входящих в S&P 500, поступает из-за рубежа.

Возрождаются средневековые и античные торговые пути, некогда связывавшие процветающую Африку, Аравийский полуостров, Персию, Индию, Китай и Юго-Восточную Азию. Сегодня торговля товарами, услугами и капиталом на рынках развивающихся стран составляет около четверти всех глобальных потоков и растет быстрее, чем другие ее сегменты[43]43
  С 2000 года объем передаваемой финансовой информации через межбанковскую систему SWIFT стабильно растет более чем на 20 процентов ежегодно, главным образом за счет операций на рынках развивающихся стран.


[Закрыть]. Между любыми двумя быстроразвивающимися регионами – Китаем и Африкой, Южной Америкой и Ближним Востоком, Индией и Африкой, Юго-Восточной Азией и Южной Америкой – объем торговли вырос от 500 до 1800 процентов (да, я не ошибся, именно на четырехзначную цифру) за последние десять лет. Торговый оборот между Китаем и Африкой, стартовав примерно с 250 миллиардов долларов, сегодня почти вдвое превышает торговый оборот между США и африканскими странами и, по прогнозам, в скором времени догонит соответствующий показатель между ЕС и Африкой.

По мере расширения географии авиаперевозок и сети интернет-кабелей, пересекающих океаны, более низкая стоимость межконтинентальных перелетов и возможность всегда находиться на связи в режиме реального времени побуждают даже мелкие и средние компании в Южной Америке, Африке и Азии арендовать услуги цепей поставок. Любой может вести бизнес с кем угодно и где угодно.

Объем иностранных инвестиций достиг почти трети мирового ВВП, а инвестиции США в других странах постоянно растут и составили 5 триллионов долларов в 2013 году; в тот же период приток прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в США увеличился до 3 триллионов долларов. По состоянию на 2012 год ПИИ в развивающиеся страны составили около половины всех иностранных инвестиций в мире – больше, чем было инвестировано в экономику развитых стран. Невзирая на спад в экономике развивающихся стран в 2014–2015 годах, Китай быстро становится крупнейшим международным инвестором; и, по прогнозам, объем валютных резервов, портфельных инвестиций, ПИИ и общей суммы зарубежной собственности к 2020 году достигнет 20 триллионов долларов. Как писал ученый из Кембриджского университета Питер Нолан, Запад до сих пор в большей мере «в Китае», чем Китай «в мире»[44]44
  Peter Nolan, Is China Buying the World? (Polity, 2013).


[Закрыть], но ситуация меняется, и сейчас исходящий поток капитала из Китая превышает входящий[45]45
  “Flow Dynamics,” The Economist, Sept. 19, 2015.


[Закрыть].

Глобализация напоминает серию разнонаправленных цунами, устремившихся через океаны и вздымающихся над континентами, сливаясь в сплошные потоки. Китайские банки предоставляют кредиты в Латинской Америке для стимулирования транстихоокеанского экспорта; индийские тракторы поставляются в африканские страны, что способствует росту экспорта сырьевых товаров в Азию; европейские банки финансируют машиностроительное производство в Юго-Восточной Азии для последующей продажи в Китай; американские компании разрабатывают программное обеспечение в Японии для азиатского рынка; наконец, любые два крупных города на любом континенте соединены беспосадочными авиарейсами.

В истории не было прецедентов такого масштаба, глубины и степени связанности, как в современном многополярном и мультицивилизационном мире, в котором все регионы важны и одновременно стремятся к сотрудничеству. После пятисотлетнего геополитического и экономического господства Запада постколониальные страны получили шанс стать полноценными игроками на мировом рынке и продавать там товары и ресурсы, а не отдавать их за бесценок. На ежемесячных саммитах латиноамериканцы и китайцы обсуждают вопросы сельского хозяйства, африканцы и арабы – инфраструктурные услуги, европейцы и представители Юго-Восточной Азии – проблемы свободной торговли, американцы и африканцы – развитие электроэнергетики, китайцы и европейцы – исследования Арктики, и еще очень широкий круг вопросов, представляющих взаимный интерес. Если это и есть «столкновение цивилизаций», то пусть их будет больше.

Конечно, мысль о том, что глобализация достигла пика, соблазнительна, но единственная серьезная отрасль с 2008 года, в которой наблюдается снижение трансграничных потоков капитала, – это банковское кредитование, практически полностью обусловленное европейским финансовым кризисом[46]46
  Финансовые потоки (такие как глобальные банковские операции, иностранные инвестиции и портфельный капитал) увеличились с 470 миллиардов (4 процента от ВВП) в 1980 году до 12 триллионов долларов (21 процент в исчислении от гораздо большей суммы ВВП) в 2007-м. После финансового кризиса кризис банковской системы в еврозоне и более высокие требования к резервированию капитала сократили потоки капитала до менее 10 процентов от ВВП.


[Закрыть]. Глобализация перестала быть синонимом американизации, поскольку зависимость от нее американской экономики усилилась, учитывая приток талантливых специалистов и инвестиций, а также миграцию капитала в поисках высокодоходных вложений, особенно в Азии. Глобализация больше не нуждается в разрешении Уолл-стрит и ФРС США. Гонконг и Сингапур составили компанию Нью-Йорку и Лондону как ведущим финансовым центрам мира вследствие расширения азиатских рынков и роста активов под их управлением, а также объема транзакций в иностранной валюте. Какой показатель ни возьми – количество иностранных туристов и мигрантов, трансграничных слияний и поглощений, объема передаваемых данных и прочее, – по всем наблюдается рост.

В связанном мире уменьшение одних потоков, как правило, компенсируется увеличением других, еще более интенсивных и устойчивых. Например, постепенно повышающиеся процентные ставки в США привели к сокращению объема портфельных инвестиций в экономику развивающихся стран, зато способствовали развитию азиатских рынков облигаций и одновременно привлекли дополнительные инвестиции из американских пенсионных фондов. Энергетическая революция в Америке обусловила падение нефтяного импорта, но стимулировала мощный приток в страну европейского и азиатского капитала для операций гидроразрыва пласта, нефтеперерабатывающих и химических предприятий – а это означает рост уровня глобализации. Приток ПИИ в экономику Китая начал сокращаться, зато китайские ПИИ резко возросли по мере укрепления юаня (по состоянию на 2014 год они даже превысили первые). Мудрые глобальные инвесторы не рассматривают мировые экономические тенденции по отдельности, а стараются представить общую картину и учесть последствия второго и третьего порядка.

Усилия США по возвращению домой пары миллионов рабочих мест в промышленном секторе меркнут по сравнению с почти 100 миллионами рабочих мест, перемещаемых из Китая в Мьянму, Бангладеш, Эфиопию и другие страны с низкооплачиваемой и низкоквалифицированной рабочей силой. К 2020 году поставщиком львиной доли международной рабочей силы станут развивающиеся страны Азии и Африки. По мере совершенствования инфраструктуры на этих развивающихся рынках промышленники могут быстро переводить сюда свои мощности, тем самым ужесточая конкуренцию. Всегда найдется «очередной Китай», готовый взять на себя трудоемкое и низкооплачиваемое производство, в то время как китайские компании, такие как, например, Huajian Shoes, один из крупнейших производителей одежды в мире, перемещают производство из Китая в свободные экономические зоны в Эфиопии[47]47
  Турецкая компания Ayka Tekstil и шведская H&M – также крупные производители одежды и бренды, которые расширили свои операции в Эфиопии.


[Закрыть]. Потоки труда и капитала меняют направление, но при этом неуклонно растут.

Теоретики международной торговли, инвестиционные банкиры и высокотехнологичные компании называют это эпохой гиперглобализации. Если сравнить глобализацию с воздушным шаром, то мы пока только начали его надувать. Западные эксперты демонстрируют необычайную недальновидность в отношении глобализации и склонны путать интернационализацию – масштабы которой существенно разнятся в разных отраслях и на разных этапах экономического цикла – и глобализацию как постоянно растущую способность к глобальному взаимодействию. Никакие статистические данные не смогут отразить ее истинный масштаб. Объемы операций, будь то торговля валютой, грузоперевозки или экспортные поступления, подвержены постоянным колебаниям, но способность системы к глобальной деятельности – гораздо лучший индикатор направлений развития глобализации. По сути, нет смысла говорить о глобализации в будущем времени, речь может идти только о степени связанности.