Текст книги "Коннектография"

РАСШИФРОВКА КОДА АФРИКИ

Похоже, у каждого из нас есть мнение о некоем универсальном решении всех африканских проблем; это может быть «демократия», «отделение», «микрокредит», «грамотность», «вакцины» или что-то еще. Но африканским странам не выжить прежде всего без базовой инфраструктуры. Разница между празднованием независимости и реальным успехом здесь заключается не только в строительстве политического государства, но и в создании необходимой материальной базы – как внутри, так и за пределами страны.

У Африки никогда не было спокойного периода, чтобы сделать паузу и подумать, как лучше самоорганизоваться без внешнего вмешательства. Ее геополитическая раздробленность – результат двухсотлетней европейской колонизации, десятка крупных движений за независимость после Второй мировой войны, политических маневров во времена холодной войны, когда одни государства получали поддержку, а другие нет, и глобализации сырьевых отраслей, оказавшихся в руках мощных зарубежных операторов цепей поставок.

Многие межгосударственные границы в Африке проходят точно по линиям широты и долготы, которые предпочитали использовать европейские колонизаторы, не обращая внимания на культурные различия. Колониальная администрация не ставила задачи объединить связанные между собой сообщества. Соображения, которыми обычно руководствуются при планировании административного устройства – природная география, демографическая общность и экономические связи, – во время «борьбы за Африку» XIX века в основном игнорировались. В результате колониального управления по принципу «разделяй и властвуй» 850 разделенных этнических групп намного чаще сталкиваются с гражданскими войнами и конфликтами, чем нации, которые сумели объединиться[80]80
  Stelios Michalopoulos and Elias Papaioannou, “The Long-Run Effects of the Scramble for Africa” (NBER working paper 17620, Nov. 2011). Одним из примеров отношения европейских колонизаторов к африканским территориям как к фамильной собственности может служить факт дарения королевой Викторией горы Килиманджаро (на границе Танзании и Кении) своему племяннику кайзеру Пруссии Вильгельму II.


[Закрыть]. Например, две трети племени масаев живет в Кении, а одна треть – в Танзании; 60 процентов народа аньи проживает в Гане, а 40 процентов – в Кот-д’Ивуаре; племя чева расселено по таким странам, как Мозамбик, Малави и Зимбабве; народ хауса – самый многочисленный в Нигерии, но также проживает в Нигере, Чаде и других странах. Мали и Буркина-Фасо, Сенегал, Гамбия и другие государства Африки – наглядный пример того, как произвольная демаркация границ и разделенность населения вызывают постоянные картографические проблемы, отвлекающие внимание от развития. Племена Сомали разъединили три колонизатора – Италия, Британия и Эфиопия – и теперь они разбросаны по таким странам, как Сомали, Кения, Эритрея и Джибути, что приводит как к ирредентистским движениям, так и к постоянным внутренним конфликтам в Сомали, которые распространяются на соседнюю Кению. Кроме того, по-прежнему не разрешены традиционные пограничные споры, в частности претензии Эфиопии на территорию, переданную недавно по решению трибунала Эритрее.

Более десяти африканских стран расположены в глубине материка и не имеют выхода к морю – это больше, чем на любом другом континенте. Этническая и территориальная раздробленность Африки усугубляется недостатком судоходных рек, которые способствовали бы развитию трансграничной торговли, что делает континент скорее совокупностью разобщенных субрегионов, чем целостным образованием. Истинный портрет современной Африки несколько отличается от представленного сегодня на картах, где отображены 54 формально независимых государства. Крупнейшую страну континента Конго часто называют «черной дырой в центре Африки». И она действительно больше напоминает совокупность разобщенных анклавов, чем единое государство.

Африканские государства либо большие и слабые, либо малые и слабые. Но не заблуждайтесь: они все слабые. За семьдесят лет, прошедших после деколонизации, инфраструктура обветшала, а население увеличилось втрое. Пятнадцать из двадцати самых слабых государств мира находятся в Африке. Бывшие влиятельные центры – Южная Африка, Ливия и Египет – либо деградировали, либо распались после окончания холодной войны, а новые центры – Нигерия, Ангола, Руанда, Кения и Эфиопия – переживают этнические, религиозные, экономические и политические конфликты. Военная интервенция двух маленьких бедных стран – Чада и Руанды – в самые крупные страны континента Нигерию и Конго многое говорит об Африке.

Единственный способ справиться с последствиями истории – привлечение иностранных инвестиций и развитие инфраструктуры, что повысит производительность и экспортный потенциал. В последнее десятилетие высокие цены на сырьевые товары превратили семь богатых ресурсами стран Черной Африки, среди которых расположенные внутри континента Руанда, Ботсвана, Замбия и прибрежные Гана и Ангола, в десятку самых быстроразвивающихся стран мира. Встраивание в глобальную систему цепей поставок изменило их облик. Сегодня Кения, Мозамбик и Танзания ведут разведку энергетических ископаемых на шельфе, что в случае удачи упрочит их связи с азиатскими странами по другую сторону Индийского океана, испытывающими острый дефицит электроэнергии.

Распад многих постколониальных стран не означает установление в них функциональной демократии по мановению волшебной палочки. Как правило, вместо этого активно создаются свободные экономические зоны, управляемые не столько столицами государств, сколько отечественными и зарубежными, частными и государственными цепями поставок. Из-за укоренившихся страхов и торговых барьеров страны Африки больше торгуют с остальным миром, чем друг с другом. Но, как и в Азии, формирование цепей поставок приводит к коммерческой интеграции. Африканские государства станут сильнее, если сумеют войти в состав более крупных агломераций за пределами своих постколониальных границ. Но это произойдет не сразу, а вначале на субрегиональном уровне, поскольку Африка слишком велика. Настоящего расцвета Африка достигнет только в случае объединения множества мелких национальных экономик в несколько крупных субрегиональных. Именно инфраструктура превратит карту континента в такую, какой она должна быть.

ИЗ КИТАЯ С ЛЮБОВЬЮ

Веками европейские колониальные державы использовали инвестиции в инфраструктурные проекты в Африке как инструмент влияния. Сегодня настала очередь Китая осваивать ее ресурсы, стремясь при этом снизить собственные риски. Уже в 1970-х годах Китай построил железную дорогу протяженностью почти две тысячи километров, связавшую Дар-эс-Салам на танзанийском побережье Индийского океана с континентальной Замбией. Сегодня Китай финансирует и строит железную дорогу и газопровод из Южного Судана до побережья Индийского океана, а также реконструирует железную дорогу до озера Виктория в Кении (построенную Британией руками индийцев сто лет назад). То, что преподносится как крупные проекты в области инфраструктуры и добычи минеральных ресурсов, фактически просто прибыльные бартерные сделки: строительные услуги китайских компаний в обмен на миллионы тонн сырья. Слабые государства Африки нуждаются в построенных, а чаще всего и профинансированных, китайцами объектах инфраструктуры, чтобы модернизировать свои страны, справиться с демографическими процессами и развивать экономику. Несмотря на участие Всемирного банка в финансировании послевоенного восстановления, в 1960-х годах он переключился с инфраструктурных проектов, оставив ирригационные системы, транспортную сеть и энергетическую систему незавершенными. Китай стал новым долгосрочным партнером и не «скупает мир» как таковой, а строит его в обмен на природные ресурсы.

Сегодня Китай – самая мощная сила, развивающая Африку без учета искусственных границ, некогда проведенных колонизаторами. Он строит объекты инфраструктуры, проникающие в глубь континента, в Конго и Замбию (и буквально роет под ними, чтобы проложить оптоволоконные кабели по территории Западной Африки), восстанавливает железные дороги, обрезанные когда-то лидерами эпохи независимости. Наиболее амбициозный проект – финансируемый китайцами транспортный коридор порт Ламу – Южный Судан и Эфиопия, пересекающий Кению и формирующий межгосударственную сеть железных дорог к северу от Аддис-Абебы и к югу от Джубы, и даже на запад в глубь Уганды, чтобы экспортировать газ с недавно открытых месторождений. При этом Китай не новый колонизатор, ему не нужна ни территория, ни множество голодных ртов. Китай – меркантилист, он хочет развитую сеть цепей поставок и ничего более.

Даже если бы следующую железную дорогу из Каира в Кейптаун построил Китай, а не Великобритания, она все равно бы служила идее «Африка для африканцев», или Pax Africana. Качественная инфраструктура и эффективные институты – единственное «лекарство» от плохой географии. Кения, Руанда и Уганда образовали нечто вроде африканского Бенилюкса (Бельгия, Нидерланды, Люксембург) – интегрированное ядро, пустившее корни на территорию соседних стран и сблизившее их. Возникло торгово-дипломатическо-правовое разделение труда, где страны берут на себя инициативу по таким общим вопросам, как расположение портов, создание советов по привлечению инвестиций и организация потенциального денежного союза. Руанда и Бурунди стали узлами крупных железных дорог, газопроводов и внутриконтинентальных судоходных фарватеров, известных как Северный и Центральный транспортные коридоры, через Кению и Танзанию, с территории которых, как и из Киву, самой восточной провинции Конго, планировался вывоз минеральных ресурсов на побережье Индийского океана. Железная дорога Момбаса – Кампала – Кигали протянулась на более чем 1500 километров через четыре страны, преимущественно Танзанию, которую австралийский проект «Мкужу-ривер» превратил в одного из крупнейших производителей урана в мире. По мере роста объемов перевозок африканских минеральных ресурсов такие порты, как Момбаса и Дар-эс-Салам, должны быстро модернизироваться, чтобы сократить дорогостоящие задержки грузов при погрузке и разгрузке[81]81
  Южноафриканские порты чрезвычайно перегружены, поскольку 96 процентов товаров страны экспортируют по морю. По этой причине в 2010 году началось строительство глубоководного порта Нгкура на восточном мысе, что положило начало созданию зоны промышленного развития Коэга, куда для работы в модернизированных логистических кластерах было нанято более 25 тысяч сотрудников.


[Закрыть].

Ситуация, когда страна торгует и перевозит грузы через территорию соседей, рано или поздно переходит в новое качество. От железных дорог до электросетей инфраструктура Восточной Африки становится в большей степени региональной, чем национальной. Панафриканский Фонд инфраструктурного развития начал вкладывать запланированные 50 миллиардов долларов в аэропорты, дамбы, автомагистрали, трансграничные транспортные маршруты и энергетику, сельское хозяйство и промышленные цепи поставок. Каждый из проектов имеет собственную методику государственного и частного планирования, мобилизации средств и управленческую стратегию. Сегодня африканцы в масштабах континента отстают от европейцев по объему средств, инвестированных в Африку. Начиная с 2008 года Африканский банк развития вложил почти 10 миллиардов долларов в инфраструктурные проекты в форме государственно-частного партнерства и во включенный в листинг NASDAQ инфраструктурный фонд в 2014-м. В следующем десятилетии планируется реализовать десятки новых многонациональных проектов, которые изменят облик Африки. Плотина великого возрождения Эфиопии генерирует до шести тысяч мегаватт, что утраивает объем вырабатываемой в стране электроэнергии. Плотина «Гранд Инга» на реке Конго вырабатывает 40 тысяч мегаватт (больше, чем плотина «Три ущелья» в Китае), обеспечивая электроэнергией несколько сотен миллионов человек.

Коридоры связанности объединяют транспортные и энергетические сети в единую систему, принадлежащую всем национальным участникам, а также иностранным инвесторам и операторам. Таким образом, Китай не столько покоряет Африку, сколько содействует ее объединению и повышает привлекательность для глобальных инвесторов, включая и себя самого. Отмена границ способствует развитию туризма, основного источника дохода для многих стран. В долине реки Чобе, где сходятся границы Замбии, Зимбабве, Ботсваны и Намибии, смягчили правила пограничных переходов, чтобы туристы могли сосредоточиться на выслеживании диких слонов, а не получении виз.

Попробуйте представить Эфиопию со стомиллионным населением без китайских инвестиций и цепей поставок. Даже притом, что страна успешно сбросила оковы колониальной зависимости от европейских государств, она остается внутриконтинентальной страной со вторым по численности населением на континенте, занимающей последние места в мире по индексу человеческого развития. Поскольку Китай сделал Эфиопию своим плацдармом на пути в Африку, он построил железную дорогу протяженностью 780 километров, соединившую Аддис-Абебу с портом Джибути, чтобы стимулировать экспорт. Расходы Китая на дороги в Эфиопии обеспечили стране функциональную транспортную сеть, от которой особенно выиграли фермеры и недоедающее население городов; кроме того, это увеличило поток туристов, получивших возможность добраться от Аддис-Абебы до Аксума и других центров христианства с тысячелетними, вырубленными в скалах церквями. Благодаря сочетанию иностранных инвестиций, развития инфраструктуры, создания рабочих мест и прогрессивного лидерства, страна, которая раньше служила типичным примером голодающей Африки, теперь воспринимается как будущий локомотив региональной экономики.

Африка сможет стать не просто звеном в цепи поставок, а рынком, только если достроит сеть дорог, начатую Китаем, и подготовит молодых менеджеров объектов инфраструктуры, от железных дорог до портов, а также направит часть средств на устойчивое развитие региона. Именно цепи поставок объединяют требования Запада к качеству управления и потребность Азии в ресурсах. Китайская подключенность обеспечивает реализацию политических целей Запада.

Проделав колоссальную работу по организации цепей поставок в Африке, сегодня Китай ищет способы их защитить, а кроме того, финансирует и помогает в проведении крупных миротворческих операций в регионе, а десятки частных военных компаний защищают китайские вложения по всему континенту. В последние годы наблюдается всплеск числа похищений и убийств китайских рабочих от Нигерии до Судана. В Анголе, где, по оценкам, работают примерно 300 тысяч китайцев, низкие цены на нефть в сочетании с практически полным отсутствием рабочих мест для местных жителей могут привести к вспышкам насилия по отношению к тем, кто воспринимается как корыстная иностранная орда. Если антикитайские настроения возобладают, африканские страны могут выслать китайцев и стать единоличными хозяевами построенных ими трансграничных дорог, железнодорожных путей и нефтепроводов. Пока говорить о том, сможет ли Африка объединиться или предпочтет принцип «разделяй и властвуй», слишком рано. Все будет зависеть от накала страстей вокруг цепей поставок.

Будучи приписанным к силам специальных операций США в 2007 году, я стал свидетелем непревзойденной способности Америки применять высокие технологии на поле боя. Цифровая карта, наложенная на топографию Ирака, содержала множество разных сведений: наблюдения с беспилотников, кадры со спутников, отчеты о ситуации в режиме реального времени от передовых частей на местах и прочие данные технической и агентурной разведки. Для нанесения удара в любой точке страны силам специальных операций требовалось всего два часа. Во время так называемого op tempo эти войска неутомимо шли вперед, но все же способность сил коалиции сохранять территориальную целостность Ирака в лучшем случае была временной. Как-то, прогуливаясь холодной облачной ночью вместе со старшим офицером вокруг военно-воздушной базы «Балад» к северо-западу от Багдада, я спросил его в лоб: «Неужели все эти вещи необходимы только потому, что вы не говорите по-арабски?»

Политические цели в условиях сложной культурной географии на другой стороне света не имеют шансов на успех. Надо сказать, к чести американских командиров, они не теряли самообладания во время моих брифингов, развенчивавших слепую веру администрации Буша в неизбежность построения единого, многонационального, демократического, проамериканского Ирака. Сидя в центре уже фактически несуществующей страны, они прекрасно понимали, что есть альтернативные сценарии, например играть в «Ударь крота» против «Аль-Каиды» и прочих повстанческих групп.

«Арабская весна» и внезапный крах государства в регионе повергли в шок многие страны Ближнего Востока. Десятилетия коррумпированного правления, пренебрежения инфраструктурой, социального разложения и роста населения превратили захватившие власть режимы – и само понятие государства – в призрачную фикцию[82]82
  Четыре пятых всех гражданских войн после 1970 года происходили в странах, где медианный возраст населения ниже 25 лет, что в точности соответствует демографическому профилю стран арабского мира.


[Закрыть]. Даже военная и интеллектуальная элита, представляющая так называемое государство в государстве, иссякла, оставив после себя вакуум власти, заполненный либо хаосом и радикализмом, либо политическими боями без правил. Именно поэтому Ливия перестала быть единым государством, и ее карта требует уточнений относительно местоположения действующих нефтяных терминалов, сфер влияния местных племен и вооруженных группировок, а также каналов проникновения боевиков[83]83
  В 2015 году Тунис начал строить 120-километровый забор на ливийской границе.


[Закрыть]. И в Ливии, и в Йемене американские военные вели переговоры с повстанцами о безопасном проходе для нефтяных танкеров. Цепи поставок – более глобальное явление, чем государство, и от того, кто их контролирует, зависит, кто контролирует то, что от него осталось.

Важно отметить, что большинство мусульман мира проживают не на Ближнем Востоке, а в Южной Азии и Тихоокеанском регионе, от Пакистана до Индонезии, причем без столь масштабного религиозного фанатизма, как в странах арабского мира. И проблема, и ее решение в одинаковой степени связаны с политической географией, управлением и религией. Действительно, характер региональных сектантских движений более политический, чем теологический, с едва осознаваемыми доктринальными различиями, невероятно раздутыми, чтобы скрыть явно политические и территориальные цели.

Распад ведущих арабских государств от Ливии до Сирии и Ирака – важный повод переосмыслить принципиальные направления, определяющие географию Ближнего Востока. Нынешние конвульсии арабских стран с сотнями тысяч жертв гражданских войн в Ираке и Сирии, а также втянутыми в водоворот событий Ливаном и Иорданией сильно напоминают Тридцатилетнюю войну в Европе. В настоящее время арабов больше беспокоит внутренняя стабильность, чем внешние угрозы, поэтому на формирование следующей карты арабского мира может уйти несколько десятилетий. В Ливии, Сирии и Ираке царит такой хаос, что целесообразнее их пока не делить. Однако учитывая опыт арабских стран с исламскими халифатами, иностранной колонизацией, имперским сюзеренитетом, неустойчивой государственностью, периодически активизирующимся панарабизмом, трагическими гражданскими войнами и широко распространенным крахом государства, было бы разумнее поучиться на ошибках прошлого, а не повторять их.

Арабский мир созрел для перемен. Вместо бессмысленного восстановления государственности под руководством очередного коррумпированного диктатора регион должен восстановить свою историческую картографию внутренней связанности. Распад постколониальной системы региона оказался настолько ужасным, что даже многие арабы – не только турки – всерьез затосковали об Османской империи. Как задокументировал историк Филипп Манзель, Османская империя на протяжении веков была своего рода предохранителем от цивилизационных конфликтов, представляя собой многоязычный и многоконфессиональный регион, где мирно соседствовали мечети, синагоги и церкви. От египетской Александрии до турецкой Смирны (ныне Измир) и Бейрута «…диалог предотвращал конфликт, а сделки опережали иделы»[84]84
  Philip Mansel, Constantinople (Penguin, 1997).


[Закрыть]. Хотя ассоциации с открытостью периода Османской империи подразумевают доминирование суннитов, это отнюдь не несовместимо с миром в более широком формате. С начала XVIII века османы и персы сосуществуют в рамках исламской уммы, а в 1847 году османы и Каджарская династия в Иране подписали Эрзерумский договор, который кодифицировал долгосрочные мирные отношения. О границах спорили веками, но они оставались открытыми. Представьте те времена в контексте нынешних отношений с Ираном. Вместо десятилетий провальной политики изоляции, сосредоточенной исключительно на ядерном оружии и терроризме, которая к тому же способствовала росту влияния Ирана в Сирии, Ираке и Ливии, притом что его ядерная программа продолжается, большая открытость могла бы стимулировать развитие торговых отношений в арабском и персидском мире и привести стороны к взаимопониманию. Преимущества толерантности и мирного сосуществования на Ближнем Востоке осознают путем пересмотра карт на основе принципов «каждому свое» и взаимозависимости цепей поставок.

Аналогичная парадигма будущего, Pax Arabia, сознательно создала бы гибкую связь в городских оазисах, что позволило бы сообща повысить благосостояние региона. Вспомним, что именно финикийские города-государства, например Тир в нынешнем Ливане, первыми отправили торговцев и путешественников, чтобы основать колонии на эгейских и средиземноморских островах, в Сицилии, на юге Испании, Карфаген в Северной Африке. Действительно, Тунис и Бейрут, Дамаск и Багдад – многие из наиболее успешных торговых центров в истории были арабскими городами, что свидетельствует о высокой степени урбанизации арабского мира. Его географическая карта – это коммерческие городские центры, поддерживающие связи с европейским, турецким и персидским миром, – наследие, гораздо более богатое, чем созданное в прошлом веке.

В начале XX века соглашения Сайкса – Пико (1916 год) и Сан-Ремо (1920 год) утвердили новую карту Ближнего Востока, превратив протектораты Османской империи в слабые клиентские государства, а затем и в авторитарные. Но гражданская война в Ливане, ирано-иракская война, вторжение США в Ирак и его последствия, «арабская весна», сползание Ливии в анархию, контроль шиитов над Басрой, зачистка фанатиками Багдада, стремление курдов к независимости, гражданская война в Сирии перекроили реальную карту региона до неузнаваемости. В 2014 году премьер-министр Ирака Нури аль-Малики предложил создать четыре новые провинции, чтобы обезопасить общины туркмен и христиан, которые в течение года находились под непрекращающимися ударами ИГИЛ. С суверенитетом или без, ИГИЛ быстро стало столь же функциональным образованием, как и его арабские страны-соседи, привлекая капитал, выпустив собственную валюту и паспорта, распространяя пропаганду по всему миру среди миллионов искателей приключений и маргинализированной молодежи, представители которой приезжали даже из Америки и Австралии, чтобы присоединиться к ИГИЛ. Религиозные конфликты и радикализованная диаспора, готовая к джихаду, продолжали расползаться по региону, разрушая такие слабые государства, как Иордания, а прокси-война между Саудовской Аравией и Ираном на территории Ирака может уничтожить даже то немногое, что еще осталось от этой страны.

ИГИЛ продемонстрировало малозначимость границ в арабском мире, быстро присоединив сирийскую провинцию Дейр-эз-Зор к иракской провинции Анбар и назвав это образование «Сирирак». Его дальнейшие амбициозные планы включали захват исторически аморфной территории Аль-Шам (Большая Сирия). В Афганистане ИГИЛ объявило о создании обширной, не признающей установленных границ провинции Хорасан. ИГИЛ стремится основать подобный государству халифат, но его стратегия состоит в контроле над ключевыми объектами инфраструктуры – дамбами, трубопроводами, нефтеперерабатывающими заводами и дорогами – и одновременном перекрытии населению городов доступа к воде. Карта территорий, контролируемых ИГИЛ, напоминает осьминога со щупальцами, протянувшимися вдоль «путей джихада» и расходящимися из его цитадели в провинции Анбар. На основе карты Сайкса – Пико Национальное агентство геопространственной разведки составляет в режиме реального времени схемы движения автоцистерн с нефтью и финансовых данных о продажах нефти на черном рынке, чтобы отслеживать постоянно меняющиеся маршруты нефтеперевозок ИГИЛ с помощью спутников. Сложно сказать, останется провинция Анбар оплотом ИГИЛ, вернется под контроль Ирака или войдет в состав провинций Саудовской Аравии на ее северной границе – или ИГИЛ удастся расчленить саму Саудовскую Аравию.

Разрушение границ вызывает демографический хаос. С одной стороны, текучесть арабской рабочей силы – от полумиллиона палестинцев в Кувейте до миллиона египтян в Ливии – критическое условие для государственного строительства в регионе. Но с другой – столкновения в Сирии и Ираке обусловили кризис беженцев, названный Верховным комиссаром ООН по делам беженцев «не просто усиливающейся тенденцией, а квантовым скачком»[85]85
  Antonia Guterres, quoted in “Global Refugee Figure Passes 50m for First Time Since Second World War,” The Guardian, June 20, 2014.


[Закрыть]. Насчитывается как минимум 15 миллионов беженцев из Сирии и Ирака и внутренне перемещенных лиц. В Иордании не менее миллиона беженцев из Сирии и Ирака, а учитывая, что треть ее шестимиллионного населения – беженцы из Палестины, страна фактически стала гигантским лагерем беженцев, где люди расселены в административных зонах, превратившихся в полустационарные города. Лагерь «Заатари» на севере Иордании приютил более 100 тысяч сирийцев, что сделало его четвертым по величине городом страны. Руководитель Всемирной продовольственной программы отметил: «Мы больше не рассматриваем “Заатари” как лагерь беженцев, скорее это муниципалитет или город»[86]86
  Norimitsu Onishi, “As Syrian Refugees Develop Roots, Jordan Grows Wary,” New York Times, Oct. 5, 2013.


[Закрыть].

Пространство между цивилизованными центрами региона – Турцией, Саудовской Аравией, Египтом и Ираном – свободно для завоевания. Иракский национализм бессмыслен, а Сирия – искусственно созданное несостоявшееся государство, которое обречено на дальнейшую деградацию ввиду религиозного многообразия и сложного рельефа местности, хотя Дамаск и Алеппо останутся автономными торговыми центрами. Весь регион переживает ливанизацию[87]87
  Распад страны по национально-конфессиональному признаку в результате гражданской войны, как было в Ливане. Прим. ред.


[Закрыть]. По сути, Ближний Восток – средоточие «племен с флагами». Сегодня курды, не имеющие собственной государственности, демонстрируют более осмысленный национализм, чем народы Иордании или Ливана. Племенные государства, контролирующие свою территорию, как Курдистан или Израиль, станут основой будущей карты региона.

Эрбиль, один из древнейших городов мира, считается политической столицей Курдистана. Хотя его политическая география ограничивается зоной контроля Регионального правительства Курдистана (КРГ) в Ираке, сфера его влияния простирается гораздо дальше, в населенные курдами регионы Сирии, Турции, Ирака и Ирана. Это не значит, что Курдистан стремится расширить свои границы. Напротив, он роет окопы вдоль сирийской границы, чтобы помешать сирийским курдам переправлять большую часть контрабандного бизнеса через границу с Турцией. Курдистан уже пережил своего последнего колонизатора – Ирак Саддама Хуссейна – и взял под контроль богатые нефтяные месторождения Киркука. Еще до официального согласия Багдада курды подписали множество договоров с ведущими западными компаниями, в том числе Exxon, и теперь экспортируют нефть из Киркука на объединенную территорию Курдистана, Сирии и Турции, а оттуда – в средиземноморский порт Джейхан. Стремясь найти буфер между собой и мятежными арабскими территориями, Турция фактически стала патроном Курдистана, несмотря на десятилетия официального отрицания курдской национальной идентичности (курдов считали горными турками). Курдистан остается внутриконтинентальной территорией, но с правом самоуправления и двумя каналами поставок нефтяных ресурсов на мировой рынок: Турцией и Ираком. И сохранение этих транспортных коридоров в данный момент значит для курдов больше, чем государственность – по крайней мере, пока.

Раздробленные государства арабского мира вряд ли вернутся в исходное состояние: в регионе продолжится децентрализация, а до объединения еще очень далеко. Переход от нынешнего апокалипсиса к более высокой ступени самоорганизации арабских стран будет длительным. В настоящее время только Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) предпринимает шаги по интеграции. Даже притом, что Саудовская Аравия фактически аннексировала Бахрейн[88]88
  Поскольку в Бахрейне суннитское меньшинство управляло шиитским большинством, эта страна единственная из богатых стран Персидского залива столкнулась с массовыми протестами времен «арабской весны» в 2011 году.


[Закрыть] и пытается заблокировать строительство моста, связывающего Катар с ОАЭ, реализация крупных проектов, в том числе проходящей по всему периметру южного побережья залива высокоскоростной железной дороги и трубопровода «Дельфин» из Катара в Оман, постепенно продвигается, наряду с ростом мобильности трудовых ресурсов, сокращением времени таможенной обработки грузов и работе по созданию валютного союза. В условиях, когда хаос в Сирии и Йемене угрожает их стабильности, страны ССАГПЗ формируют панарабские вооруженные силы, одновременно манипулируя политическими группировками и вооруженными формированиями в Египте, Ливане и Сирии.

Хотя политическая карта арабского мира пока неустойчива, у арабских стран достаточно много общего, чтобы стремиться к новой функциональной связанности. Иордания, Сирия и Ирак были восточными окраинами Римской империи, центром великих халифатов и местом конкуренции западных стран за сферы влияние. Однако силой они становились, только объединявшись. В отличие от эпохи халифатов, будущая Pax Arabia должна иметь несколько столиц (Каир, Дубай, Багдад) и представлять собой бескрайний архипелаг соединенных урбанизированных узлов. Если одно из правил противодействия вооруженным конфликтам – найти, защитить и построить стабильные анклавы, то в эту стратегию вполне вписывается подход, предполагающий замену арабской колониальной картографии совокупностью торговых центров и связывающих их маршрутов. Хиджазская железная дорога, построенная еще во времена Османской империи, протянулась от Стамбула до Мекки с ветками до Каира и даже Хайфы в нынешнем Израиле. Это идеальная модель межгородских связей, которую нужно взять на вооружение. Арабы против восстановления турецкой или персидской гегемонии, но если бы эти страны и захотели вернуть былую силу и влияние, то это было бы возможно только с помощью картографии связанности.

Израиль – исключение?

Со времени заявления прав на территорию и провозглашения независимости в 1948 году Израиль – единственная страна, постоянно пытающаяся изменить свою географию: через диаспору в западных странах, сотрудничество с США, членство в различных европейских ассоциациях, а теперь и строительство линий электропередач по всему Средиземноморью. Но в инфраструктуре, демографической ситуации и экономике наблюдается более сложная картина, доказывающая, что связи Израиля с соседями укрепляются, а не наоборот. В частности, товарооборот со странами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, или ССАГПЗ, составляет около 500 миллионов долларов (экспорт программного обеспечения, сельскохозяйственной продукции и медицинского оборудования), причем Израиль открыл там «виртуальное посольство»; кроме того, он поддерживает энергетическую инфраструктуру Курдистана, инвестировал 7 миллиардов долларов в железнодорожную сеть, которая охватит Иорданию, Египет и даже Ливан.

Динамика отношений Израиля и Палестины нестабильна. На западном берегу реки Иордан территорию страны защищает практически непреодолимый барьер. Но там, где границу нельзя пересечь по земле, это можно сделать под землей, где вырыты десятки так называемых тоннелей террора. «Хамас» регулярно копает их в Газе (а «Хезболла» – в Ливане), чтобы атаковать и похищать солдат Армии обороны Израиля. И все же этот барьер никоим образом не представляет будущую границу. Напротив, в 2014 году Израиль принял закон, согласно которому страна провозглашается единственным национальным государством евреев, где защитный барьер – средство внутренней безопасности, а не международно признанная граница, что стало решением в духе «Два государства для двух народов»[89]89
  Углубленное исследование семи потенциальных сценариев говорит о том, что создание двух государств наиболее эффективно с точки зрения затрат как для Израиля, так и для Палестины. См. The Costs of the Israeli-Palestinian Conflict (Rand, 2015).


[Закрыть]. Но в пределах Большого Израиля появляются и другие новшества, регулирующие потоки людей, – например, расширенная линия легкорельсового транспорта в Иерусалиме, идущая вдоль «Зеленой линии» 1948 года через поселения и древние святые места, причем в нем смешиваются ортодоксальные евреи, палестинская молодежь и израильские солдаты. Мэр, ориентированный прежде всего на бизнес, рассматривает транспортную инфраструктуру как инструмент достойного отношения и обеспечения равных возможностей для палестинцев. На западном берегу реки Иордан Израиль строит не только спорные еврейские поселения, но и приветствуемые всеми сторонами промышленные зоны, где упаковываются продовольственные товары, текстиль, собирается мебель, что укрепляет экономику обеих стран и создает рабочие места[90]90
  Jodi Rudoren, “In West Bank Settlements, Israeli Jobs Are Double-Edged Sword,” New York Times, Feb. 10, 2014.


[Закрыть]. Столица Палестины Рамалла все больше напоминает полноценный административный центр страны, неподалеку от которого строится город высоких технологий Раваби с дешевым жильем и помещениями под офисы.

Хотя собственная разобщенность палестинцев мешает им добиться независимости, они могут развивать свою инфраструктуру в виде дуги железных и автомобильных дорог, соединяющих города западного берега реки Иордан с севера на юг – от Дженина до Наблуса, Рамаллы, Восточного Иерусалима, Вифлеема, Хеврона и далее через Израиль до сектора Газа, – где палестинцы получили бы транспортный коридор до аэропорта и морского порта. Такой функциональный канал связи не только укрепил бы палестинскую экономику, несмотря на ее неопределенный правовой статус, но и обеспечил бы глобальную связанность территории от Египта через Синайский полуостров и палестинские земли вплоть до Иордании.

В 1845 году, когда французское колониальное правительство в Алжире согласилось с предложением Марокко о демаркации общей границы, процедуру завершили в 165 километрах к югу от Средиземного моря, поскольку «территория без воды непригодна для жизни, а потому границы излишни». И они действительно оказались излишними: даже после безрезультатной «песчаной войны» в 1963 году обе страны продолжали совместно использовать железорудное месторождение в Тиндуфе, а к 2006 году отменили визовые требования. Так что даже самые непримиримые арабские противники в итоге осознают преимущества сотрудничества.