Текст книги "Поцелуйте невесту, милорд!"

Глава 17

Джеймс, стоя перед судьей Риорданом, с трудом верил, что все это происходит на самом деле… Точнее, он не мог поверить в то, что произошло за последние полчаса. Похоже, он попросил Эмму выйти за него замуж.

И что самое невероятное, она, кажется, согласилась.

Тем не менее доказательство этого поразительного факта находилось непосредственно перед ним. Вернее, рядом с ним. Потому что именно там стояла Эмма, очень серьезная в своем сером платье с потрепанными кружевными манжетами, с сосредоточенным видом внимавшая судье Риордану, чьи губы произносили слова брачного обета.

В отличие от Джеймса она, казалось, не замечала присутствия лорда Маккрея и его сестры, стоявших с чрезвычайно недовольными лицами по одну сторону огромного, ярко пылавшего камина. Не замечала она и миссис Мактавиш, которая, стоя по другую сторону, то и дело прижимала к глазам платочек, явно растроганная обезличенными словами судьи. Ее сын, Шон, на которого была возложена почетная обязанность свидетеля, откровенно скучал, как и мистер Мерфи.

Чего нельзя было сказать о Клетусе Мак-Юэне, который выглядел так, словно вот-вот расплачется. Джеймс никогда не видел, чтобы мужчина пребывал в таком унынии.

Впрочем, чему здесь удивляться? Клетус, вне всякого сомнения, боготворил Эмму и стал бы для нее если не хорошим мужем, то по крайней мере преданным.

Рядом с Клетусом стоял Робертс, камердинер Джеймса, со своим обычным выражением неколебимого самодовольства. Робертс верно и без лишних вопросов служил своему хозяину и, судя по всему, спокойно воспринял его неожиданное решение жениться.

Джеймс чертовски завидовал спокойствию своего камердинера, спокойствию, которого сам он, похоже, навсегда лишился. Да и как может быть иначе? Ведь он женился на Эмме. На Эмме Ван Корт, самой очаровательной дебютантке позапрошлого сезона, которую его кузен Стюарт вопреки всякой логике выхватил у всех из-под носа и увел под венец.

И вот теперь она принадлежит ему.

Что ж, совсем неплохо для начала. Правда, Джеймс готов был отдубасить себя за то, что сболтнул про аннулирование брака. Но тогда, глядя на ее растерянное лицо, он был абсолютно уверен, что иначе Эмма ни за что не согласится. Можно себе представить, как ее огорошило его предложение руки и сердца. Джеймс и сам удивился.

Но когда судья Риордан сделал свое крайне необычное предложение, Джеймс понял, что дождался своего шанса. О, как же взыграла его кровь, когда судья произнес «Выйдя замуж за одного из них»! Как только Джеймс услышал эти слова, он точно понял, что ему делать. Хотя, возможно, он знал это и раньше. Возможно, именно потому он и остался ночевать у Эммы.

Ибо это был его последний шанс. Последний шанс доказать Эмме, что он больше не тот жестокосердный эгоист, каким был раньше. Он изменился в один день, в тот самый день, когда она сбежала с его кузеном. Своим поступком Эмма показала, что за все деньги мира нельзя купить то, чего он действительно хочет, и предотвратить то, чего он более всего страшится. Это был его шанс исправить содеянное, хотя, по правде говоря, Джеймс до сих пор считал, что ее брак со Стюартом был не самым мудрым шагом.

Оставалось только сожалеть, что он высказал свое мнение Эмме, поскольку, как он позже понял, у такой девушки, как она, это могло вызвать только сочувствие: «Ах, бедный Стюарт. Даже собственная семья не желает видеть его счастливым!»

Но как же он рад, что Эмма не последовала его совету! Ибо тогда, год назад, она ни за что бы не согласилась выйти за него замуж, если бы у него хватило глупости это предложить, чего он, разумеется, никогда бы не сделал. До чего же он был слеп тогда к собственным чувствам и к чувствам окружающих! Ведь для такой идеалистически настроенной юной девушки, какой была Эмма Ван Корт, он олицетворял собой все, что она презирала: богатый, эгоцентричный аристократ, лишенный всяких побуждений, кроме стремления к наживе и заботы о собственных удовольствиях.

Но теперь все иначе. Теперь он другой человек. Целый год мучительных раздумий над собственными ошибками превратили его в более совершенный образец человеческого существа, который стоял сейчас перед судьей и готов был сделать все возможное, чтобы не только исправить свои прошлые прегрешения, но и показать женщине, стоявшей рядом, что он действительно преобразился.

И потом, он не собирается отказываться от своего обещания аннулировать их брак Если Эмма захочет, чтобы его признали недействительным, он позаботится о том, чтобы это устроить.

Однако признание брака несостоявшимся – длительный и хлопотный процесс, и по ходу дела могут возникнуть непредвиденные затруднения.

Например, жена может влюбиться в собственного мужа.

Разумеется, это игра. И рискованная к тому же. Тем не менее, глядя в сияющие голубые глаза Эммы, обрамленные густыми ресницами более темного оттенка, чем ее волосы, Джеймс чувствовал, что игра стоит свеч.

Да, она того стоит.

Тут судья Риордан прервал его размышления:

– Итак, милорд? Я понимаю, что человек вправе обдумать ответ, но, видите ли, я вынужден был прервать восхитительный ленч и хотел бы вернуться к нему как можно скорее. Так вы согласны или нет?

Джеймс сообразил, что ему только что был задан один из важнейших вопросов в жизни мужчины.

– Согласен, – быстро сказал он, бросив взгляд на Эмму, вопросительно смотревшую на него.

После ее собственного еле слышного ответа судья Риордан громогласно объявил их – именем дарованной ему власти – мужем и женой. Затем, пока Джеймс стоял, дивясь превратностям судьбы: еще вчера он не смел и помыслить о том, чтобы жениться на Эмме, а сегодня стал ее законным мужем, – судья гаркнул:

– Ну, Денем? Вы что, так и будете стоять столбом? Или все-таки поцелуете новобрачную?

Джеймс, вздрогнув, повернулся к Эмме, которая в ответ на вопрос судьи поспешно отступила назад.

– В этом, – сказала она, – нет необходимости. – Однако миссис Мактавиш, лишенная удовольствия видеть собственного сына, сочетающегося браком с вдовой викария, не могла допустить, чтобы ее лишили также удовольствия лицезреть первый поцелуй молодой пары в качестве мужа и жены, явно не догадываясь, что это будет их первый, а вполне возможно, и единственный поцелуй.

– Ну нет, – решительно сказала она и, взяв Эмму за плечи, подтолкнула к Джеймсу, – нужно скрепить сделку.

Мощный толчок заставил Эмму сделать пару быстрых шажков, после чего она окончательно потеряла равновесие и упала бы на каменные плиты пола, если бы Джеймс, рванувшись вперед, не подхватил ее в последнюю секунду.

Откинувшись в его объятиях, Эмма широко распахнутыми глазами смотрела в его лицо, находившееся всего в нескольких дюймах от нее. Выражение этих глаз, темно-голубых, как море, омывавшее остров, озадачило и вместе с тем возбудило Джеймса.

Эмма по какой-то причине его стеснялась.

– Ну, давайте же, милорд, – подзадорила его миссис Мактавиш. – Поцелуйте новобрачную!

Джеймс ни секунды более не колебался. А что еще прикажете делать? Не может же он не поцеловать Эмму, когда Джеффри Бейн сверлит его злобным взглядом? Еще чего доброго вообразит, будто у него остается шанс.

Ощущая на себе смущенный взгляд Эммы, не говоря уже о том, что она оцепенела в его руках, явно не слишком довольная положением, в котором оказалась, Джеймс склонил голову с намерением только коснуться ее губ.

Но когда их губы соприкоснулись, произошло нечто совершенно неожиданное, нечто, что – Джеймс был уверен, – потрясло Эмму куда больше, чем его самого. Он-то по крайней мере всегда подозревал, что целовать Эмму – это опыт, который не сразу забудешь.

Но Эмма, вне всякого сомнения, никогда не вынашивала мыслей о том, чтобы целоваться с ним, Джеймсом. Да и с какой стати? В конце концов, он всего лишь ненавистный кузен ее возлюбленного, который настроил против нее семью и расквасил нос ее жениху. Нет, маловероятно, что Эмма вообще задумывалась о том, каково это – целоваться с Джеймсом.

И все же Джеймс не сомневался, что был не единственным, кто ощутил внезапный и необъяснимый толчок, когда их губы соприкоснулись. Даже учитывая, что он ожидал чего-то в этом роде – мужчина не может так долго и так часто мечтать о губах вполне определенной женщины и ничего не почувствовать, когда эти мечты наконец осуществились, – это был шок, ибо ощущения оказались намного сильнее, чем он предполагал.

Но на Эмму, которая и вообразить не могла, что когда-либо в жизни станет целоваться с графом Денемом, крохотная искорка, проскочившая между ними, когда их губы встретились, подействовала, как удар молнии с ясного неба. Настолько сильно, что, когда Джеймс поднял голову, запечатлев на ее устах целомудренный – как того требовали приличия – поцелуй, Эмма, губы которой все еще покалывало от контакта, показавшегося ей слишком кратким, обхватила его руками за шею и снова притянула к себе его лицо, совершенно забыв об аудитории, с изумлением взиравшей на них

Но разве можно ее в этом винить? Никогда в своей жизни Эмма не испытывала ничего, даже отдаленно напоминающего то, что она почувствовала, когда губы Джеймса коснулись ее губ. Возможно, полгода вдовства приглушили ее воспоминания, но поцелуй ее Стюарт хоть раз так, как его кузен, она бы наверняка запомнила.

А когда их губы снова встретились, Эмма окончательно удостоверилась, что никогда не испытывала ничего подобного от прикосновения мужских губ. Не то чтобы у нее был большой опыт по части поцелуев. В сущности, ей было не с кем сравнивать, кроме собственного мужа. Но поцелуи – в числе прочего – никогда не имели особого значения для Стюарта, который часто указывал Эмме, что жене викария не пристало интересоваться физическими проявлениями любви. И потому Эмма усердно старалась обратить свои помыслы на более возвышенные предметы.

Но сейчас, находясь в объятиях кузена своего покойного мужа, Эмма обнаружила, что совсем непросто размышлять о возвышенных предметах, когда тебя целуют столь умело, как это делал Джеймс. А в том, что Джеймс Марбери настоящий дока в области поцелуев, не приходилось сомневаться. Он приник к ее губам с нежной и вместе с тем властной настойчивостью, удивительно властной, учитывая, что с тех пор как они поженились, не прошло и тридцати секунд.

Поцелуи Стюарта никогда не были ни настойчивыми, ни властными. Когда он целовал Эмму, можно было не сомневаться, что он думает о чем-то другом: о предстоящей проповеди, о противоречиях в суждениях Уильяма Пейли о благодетельной природе Бога или о том, как заставить О’Мэлли, брак которого был гражданским, обвенчаться в церкви.

Но с кузеном Стюарта все обстояло иначе. Джеймс целовал ее так, словно не мог думать ни о чем, кроме нее, Эммы.

Это было удивительно приятно. Особенно если учесть, что за последние полгода нашлось немало таких, кто, не слишком задумываясь о ней самой, усиленно размышлял о десяти тысячах фунтов, которые она должна была унаследовать в день свадьбы. Интерес Джеймса в отличие от них носил чисто персональный характер. Настолько персональный, что Эмма готова была поклясться, что он и в самом деле испытывает к ней что-то… что-то, выходящее за рамки его желания искупить причиненное ей зло. В конце концов, разве, когда она обняла Джеймса за шею, его руки не напряглись, прижав ее еще теснее? Разве она не чувствует сквозь его жилет и лиф собственного платья, как гулко бьется его сердце? И разве нет в его поцелуе чего-то собственнического, словно он и вправду считает, что она теперь принадлежит ему? До чего же приятно, когда тебя целуют так, словно мужчина завоеватель, а она его добыча…

Не то чтобы Эмма была склонна к подобным фантазиям. Просто… просто насколько иначе все могло сложиться, если бы Стюарт целовал ее таким вот образом!

Ее размышления были прерваны громким покашливанием за спиной, которое мигом вернуло Эмму к реальности. Милостивый Боже! Она все еще в замке лорда Маккрея, в окружении всех этих людей! Как, оказывается, легко забыться в объятиях Джеймса. И как чудесно находиться в его сильных руках, ощущать тепло его тела, вдыхать его чистый запах!

Оторвавшись от губ Джеймса, Эмма виновато заморгала, уставившись на судью Риордана. Он по крайней мере не сверкал гневно глазами, как лорд Маккрей, стоявший рядом. Совсем наоборот: судья Риордан, казалось, искренне забавлялся.

– Поздравляю, – с удовлетворением сказал он, – Хорошо то, что хорошо кончается. Идеальный брак, я бы сказал. Ей нужна стабильность, которой у него в избытке, а ему нужно смягчающее влияние, которое она, вне всякого сомнения, обеспечит. А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы вернуться к своему хаггису.

Джеймс, к величайшему разочарованию Эммы, выпрямился и разомкнул объятия. Но когда, к ее стыду она покачнулась, чувствуя себя крайне неустойчиво после поцелуя, от которого ее кости, казалось, превратились в желе, его рука скользнула ей на талию и поддержала.

– Да, – сказал Джеймс своим звучным и, как она отметила, совершенно спокойным голосом. – Мы достаточно долго злоупотребляли гостеприимством лорда Маккрея…

– Чепуха! – Мелодичный голос Фионы Бейн прозвучат чуточку пронзительно, что указывало, что она разделяет чувства брата, который с мрачным видом уселся в глубокое кресло у огня. – Вы должны остаться на ленч. Свадебный ленч.

Миссис Мактавиш и ее сын с надеждой переглянулись. Даже Клетус чуточку приободрился, выйдя из уныния, в которое его повергло замужество Эммы. Свадебный ленч? Подобное событие было достаточно редким, чтобы отнестись к нему с воодушевлением, особенно если оно подразумевало приобщение к винным погребам лорда Маккрея.

Эмма, однако, не хотела оставаться на свадебный ленч даже с вином из погребов замка. Потому что это была не настоящая свадьба, пусть даже сей маленький секрет известен только им с лордом Денемом.

К ее облегчению, Джеймс, видимо, думал так же.

– Душевно благодарен, мисс Бейн, – сказал он, – но как-нибудь в другой раз. Робертс, мой плащ.

В итоге Эмма быстрее, чем казалось возможным, обнаружила, что сидит в катафалке мистера Мерфи, зажатая между собственным мужем – подумать только! – и его камердинером, удаляясь от замка Маккрей.

Неисповедимы пути Господни! Всего лишь час назад она ехала по этой самой дороге со страхом в сердце, предполагая застать по прибытии сцену убийства. Волнение, которое она испытывала теперь, было совсем иного рода. На этот раз она опасалась не убийства, а кое-чего, куда менее осязаемого.

Эмма начала догадываться об истинной природе своего волнения, когда они добрались до города и Джеймс попросил мистера Мерфи:

– К дому леди Денем, будьте любезны!

Леди Денем? Неужели она тоже здесь? Эмма не представляла, что мать Джеймса может делать на острове. Элегантная и изысканная дама, вдовствующая графиня Денем посещала лишь самые фешенебельные места и была последней, кого Эмма рассчитывала увидеть в такой глуши.

И только когда мистер Мерфи повернул лошадей к ее собственному дому, она с изумлением сообразила, что Джеймс имел в виду вовсе не собственную мать, а ее, Эмму. Это она леди Денем… новая леди Денем, во всяком случае.

Почему-то именно это, а не свадебная церемония и последовавший за ней захватывающий дух поцелуй, заставило ее осознать, что она только что наделала.

Она вышла замуж за графа Денема. И не важно, что это всего лишь деловое соглашение Не важно, что Джеймс сделал это только для того, чтобы загладить свою вину перед ней и Стюартом. Она замужем за графом Денемом, человеком, у которого, как она когда-то полагала, нет сердца, не говоря уже о совести.

Милостивый Боже! Что же она наделала?

С подскочившим сердцем Эмма подалась вперед и крикнула:

– Мистер Мерфи! Мистер Мерфи! Остановитесь здесь, пожалуйста.

Джеймс посмотрел на нее так, словно она спятила. А почему бы и нет? Определенно, она сошла с ума, если хоть на секунду подумала, что брак с ним не такая уж плохая идея.

– Эмма! – сказал он, когда она схватила свою сумочку и попыталась перелезть через Робертса. Джеймс обладал слишком внушительной фигурой, чтобы она предприняла подобную попытку с его стороны и до бралась до двери. – С тобой все в порядке?

– Вполне, милорд, – последовал натянутый ответ. – Но боюсь, я оставила детей слишком надолго. Мне необходимо к ним вернуться. – С приглушенными извинениями Эмма умудрилась протиснуться мимо пораженного камердинера ее мужа – мужа! О Боже! – и толкнула дверцу экипажа. Та распахнулась, выпустив ее наконец на яркое солнце.

Прочь от янтарных глаз Джеймса Марбери.

Спрыгнув на землю без чьей-либо помощи, Эмма повернулась и подняла глаза на мужчин, все еще сидевших внутри.

– Большое спасибо, что женились на мне, милорд, – сказала она.

Затем, возможно, потому, что лицо Джеймса приняло ошеломленное выражение, Эмма развернулась и припустила по узкой улице по направлению к маяку.

Джеймс, задумчиво наблюдая за ее поспешным бегством и золотистыми бликами, которые солнце зажгло в ее волосах, гадал, за какое из его прошлых прегрешений он наказан на этот раз. Ибо ему вовсе не казалось справедливым, что сразу же после свадьбы молодая жена девятого графа Денема помчалась в школу проводить урок Могла бы, самое меньшее, выпить с ним бокал шампанского.

Джеймс не был, как он вскоре обнаружил, единственным человеком, не считая Робертса и мистера Мерфи, кто оказался свидетелем странного поведения Эммы. Неподалеку, склонив голову набок, стоял юный Фергюс и смотрел вслед Эмме, стремительно шагавшей по направлению к школе, от которой он, судя по всему, отлынивал.

Заметив экипаж, мальчик, склонив голову, теперь взирал на Джеймса.

– Миз Честертон и вправду женилась на вас? – спросил он недоверчивым тоном.

Джеймс слишком устал и, признаться, был слишком унижен, чтобы изображать неведение.

– Да, – отозвался он. Фергюс тихо присвистнул.

– Ничего себе, – не без удовлетворения заметил он – Лорду Маккрею теперь не видать ее как своих ушей. Если, конечно, это дело склеится.

Джеймс, сообразив, что хмурится, постарался придать своему лицу менее мрачное выражение.

– Склеится?

– Aгa, – кивнул мальчик. – Ну, вся эта женитьба.

– Конечно, склеится, – заявил Джеймс с некоторым возмущением.

– Ага, – сказал Фергюс с ухмылкой, которая показалась Джеймсу слишком опытной для десятилетнего мальчика. – Ну, желаю вам удачи.

Джеймс свирепо уставился на юного шутника, который сунул руки в карманы и неспешно зашагал по направлению к маяку.

– Эй, парень! – окликнул его Джеймс. – Что ты имеешь в виду?

Фергюс обернулся и удивленно посмотрел на него, хотя понять, куда направлен странный, несфокусированный взгляд мальчика, было довольно трудно.

– Да ничего, просто ма всегда так говорит, – сказал он, пожав плечами. – Только, если вы и вправду хотите ее заполучить, придется вам за ней не шутя приударить.

С этими словами мальчик двинулся прочь – с неожиданной для того, кто плохо видит, прытью, оставив Джеймса недоумевать, как это вышло, что ему пришлось забраться в такую даль, чтобы получить единственный стоящий совет из всех, что ему приходилось слышать в своей жизни.

Глава 18

Стараниями миссис Мактавиш весть о замужестве Эммы распространилась по городу почти мгновенно. Вернувшись из замка, она поделилась сведениями о состоявшейся там свадебной церемонии и чересчур интимном поцелуе, которым обменялись основные действующие лица, со всеми, кто попадался ей на пути. Вскоре в городе не осталось ни души, которая не знала бы, что вдова Честертон наконец вышла замуж и причитавшиеся ей десять тысяч фунтов не достанутся ни одному из местных мужчин – что, с точки зрения горожан, было бы только справедливо, – а какому-то незнакомцу.

Впрочем, для кого как. Конечно, граф Денем был чужаком на острове. Но был ли он незнакомцем для Эммы? Поговаривали, будто граф приходился родственником покойному мужу миссис Честертон. Но хотя между ними имелось определенное сходство, трудно было представить двух более разных людей. Стюарт Честертон был беден и отличался редким благочестием. Лорд Денем уже успел изрядно шокировать жителей острова тем, что нанял катафалк Мерфи за безумную цену в два соверена в день, а потом вызвал на дуэль – подумать только! – барона Маккрея.

И как будто этого было недостаточно, имелся еще один весьма любопытный факт, который миссис Мактавиш излагала, понизив голос и бросая по сторонам настороженные взгляды, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, хотя к концу дня в городе не осталось человека, не посвященного в тайну, которой она считала своим долгом поделиться: граф Денем не ночевал в своей комнате в гостинице. Мерфи высадил его у дома вдовы Честертон прошлым вечером, а вернулся, чтобы забрать его, только на следующее утро, как и было велено.

Иными словами, лорд Денем и вдова Честертон провели ночь вместе. Причем до того, как сочетались браком.

Чему, с точки зрения женской части населения острова, было только одно объяснение: лорд Денем и Эмма были любовниками задолго до того, как она вышла замуж за его кузена и приехала на остров.

Существовали и другие доводы в пользу этой версии. Разве Эмма не явилась в некотором смысле разочарованием в качестве жены викария? О, разумеется, она старательно выполняла свои обязанности: навещала больных и немощных, пекла пироги для церковных праздников, помогала жене священника украшать церковь для торжественных событий.

Все это так, но часто ли она посещала службы, которые проводил ее муж? Только раз в день. Может, этого и достаточно для обычного прихожанина, но ни в коей мере не отвечало высоким религиозным требованиям ее мужа.

Однако именно школа, на преподавании в которой Эмма настояла после смерти местного учителя, вызывала наибольшее недоумение. Чтобы женщина преподавала? И ладно бы еще после смерти мужа. В конце концов, можно понять желание вдовы, особенно бездетной, смягчить горечь потери, погрузившись с головой в работу. Но Эмма начала строить планы насчет школы задолго до смерти мужа… и, по слухам, вопреки его желанию. Не говоря уже о том, что в ее школе мальчики и девочки сидели вперемежку, разделенные по возрасту и способностям, а не на разных сторонах комнаты – порядок, которого мистер Честертон никогда бы не одобрил.

Именно последнее обстоятельство заставило большинство горожан, включая жену преподобного Пека, которая не так давно разрешилась младенцем и была слишком занята, чтобы образумить юную супругу бывшего помощника своего мужа, умыть руки во всем, что касалось Эммы. Хотя, надо отметить, никто не запретил своему ребенку посещать школу миссис Честертон, а многие даже открыто хвастались успехами своих чад, достигнутыми под ее руководством.

Но все это, разумеется, происходило до прибытия на остров графа Денема, красавца и богача, который не только, как выяснилось, знал Эмму еще по Лондону, но и буквально выхватил ее – и ее десять тысяч фунтов – из-под носа честных парней, претендовавших на ее руку.

И чем прикажете это объяснить, как не тем, что Эмма и лорд Денем некогда любили друг друга, но были разлучены жестокой судьбой, что заставило безутешную Эмму выйти замуж за бедного кузена графа, а самого графа, по словам Мэри, служанки из гостиницы, которая обожала романы, броситься в объятия парижской красотки? А когда, по словам все той же мечтательно вздыхавшей Мэри, граф услышал, что Эмма наконец-то свободна, он явился на остров, чтобы забрать ее домой. Что произошло с парижской красоткой, история умалчивала.

К ужину все население острова приняло эту версию в качестве объяснения волнующих событий дня. За исключением двух человек. Первым был барон, который ни на секунду не поверил, что Эмма может быть влюблена в кого-либо, кроме него. А вторым была его сестра, которая не верила, что Джеймс мог влюбиться в кого-нибудь, кроме нее.

То, что ее знакомство с графом Денемом длилось всего один день, достопочтенную мисс Фиону Бейн нисколько не смущало. Ибо она считала себя первой красавицей на острове. Оспорить этот титул могли только невеста ее брата, ныне исчезнувшая в неизвестном направлении – и скатертью дорога! – и Эмма, худая как щепка, пожилая вдова, как может видеть каждый, у кого есть глаза. Просто немыслимо, чтобы такой блестящий и привлекательный джентльмен, как граф Денем, мог влюбиться в кого-нибудь, кроме нее, Фионы. А потому трогательная история о воссоединении влюбленных, выдуманная Мэри, привела ее в ярость. Тем более что в ней не было ни слова правды. Фиона присутствовала на свадьбе и была свидетельницей явного нежелания этой дурочки, как она про себя называла Эмму, выходить замуж за графа. Какая чудовищная несправедливость! Разве она, Фиона, не ждала всю свою жизнь, когда такой человек, как Джеймс Марбери, постучится в ее дверь? Разве ее сердце не екнуло, когда нынче утром это наконец случилось? Разве в те первые мгновения, когда он стоял в парадном зале замка, она не представляла себе их совместное счастливое будущее где-нибудь далеко от этого захолустья, где она родилась и которое успела возненавидеть?

Выслушав Мэри, пересказавшую ей все городские сплетни, Фиона с чувством глубокой обиды застегнула плащ и с ожесточением завязала ленты шляпки. Эмма Честертон, ныне леди Денем, всегда казалась ей странной и зловредной особой. Иначе разве выбрала бы она в закадычные подруги Клару Маклеллан, а не ее, Фиону? Хотя, справедливости ради, надо признать, что это Клара липла к Эмме, а не наоборот. Но Эмма в отличие от Фионы даже не пыталась отделаться от назойливой девицы. Конечно, Клара считалась невестой ее брата. Но у нее не было ни капли голубой крови, между тем как Фиона могла проследить свою родословную вплоть до четырнадцатого столетия.

Но разве это имело хоть какое-нибудь значение для Эммы Честертон? Да никакого. Сколько раз Фиона натыкалась на них с Кларой, шептавшихся в укромных уголках замка? Сколько раз в своих одиноких прогулках она наблюдала, как эти двое прохаживаются под ручку и Эмма, склонив голову, внимает глупой болтовне Клары. Один Бог знает, что та могла рассказывать жене викария. Наверное, о том, как плохо к ней относятся в замке Маккрей и как она ненавидит Фиону.

Как будто Фиона виновата в том, что помнит о своем благородном происхождении, даже если ее братец забыл об этом. В конце концов, все знают, что отец Клары – заурядный торговец.

Фиона готова была поспорить, что Эмма прекрасно знает о случившемся с Кларой в ту ночь, когда та исчезла. Возможно, она даже знает, куда делась Клара. И два против одного, что Эмма подбила эту глупую девчонку сбежать со Стивенсом, камердинером Джеффри. Как будто сама Фиона не положила на него глаз! Конечно, он не мог похвастаться знатным происхождением – что правда, то правда. Зато какие у него были глаза! Черные и сверкающие. В какой-то степени Фиона даже понимала Клару, не устоявшую перед Стивенсом, хотя ее предательство и жестоко оскорбило Джеффри.

И потом, Фиона не настолько глупа, чтобы бросаться на шею какому-то камердинеру. Нет, она бережет себя для такого человека, как лорд Денем.

Но теперь, стараниями Эммы, ее единственный шанс на удачный брак пошел прахом. Точно так же как Эмма, подружившись с Кларой, лишила Фиону единственного шанса на настоящую дружбу. В общем, Эмма, с тех пор как появилась на острове, только и делала, что отравляла жизнь ей, Фионе.

И как только могут эти глупые женщины – миссис Мактавиш и даже миссис Пек – отзываться о ней хорошо? Чего только Фиона не наслушалась: как она ухаживала за больными во время эпидемии тифа, как она добра с детьми и какая она душевная – всегда найдет время, чтобы выслушать человека и посочувствовать ему. И так далее и тому подобное.

Ну, для нее, предположим, миссис Честертон никогда не находила времени. Не то чтобы она просила ее об этом, но, учитывая, что Фиона – единственная благородная особа в округе, Эмма могла бы приложить некоторые усилия, чтобы лучше с ней познакомиться. И совершенно напрасно Клара упрекала ее, Фиону, в заносчивости. Никакая это не заносчивость, а всего лишь вполне естественная сдержанность – качество, которым должна обладать каждая уважающая себя женщина и которое так ценят мужчины.

Но увести у нее из-под носа лорда Денема? Нет, это уже переходит всякие границы. На сей раз Эмма зашла слишком далеко, и Фиона собиралась довести это до ее сведения. Джеймса Марбери, конечно, этим не вернешь. Он потерян для нее навеки. Но поставить на место эту выскочку Эмму Честертон она пока еще в состоянии.

Когда она направилась к маяку, уже спустился вечер, но это не слишком волновало Фиону. Что ж, ее брату придется подождать ужина, если только он не пожелает поесть в одиночестве. Конечно, он разозлится, но когда, спрашивается, после исчезновения Клары он не злился? И как будто он и так не пребывает в самом отвратительном настроении, какое Фионе приходилось видеть… Зачем еще ей сбегать из дома и отсиживаться в гостинице, как не для того, чтобы скрыться от его гнева, вызванного потерей единственной вещи, которой он стремился завладеть все последние месяцы, – пресловутых десяти тысяч фунтов вдовы Честертон?

Впрочем, кто-кто, а Фиона нисколько не винила брата в том, что он впал в ярость. По справедливости деньги вдовы Честертон должны были принадлежать ему. Точно так же, как неотразимый и изысканный граф Денем по справедливости должен был принадлежать ей.

О чем Фиона и собиралась сообщить Эмме, не тратя лишних слов.

Но если достопочтенная мисс Фиона Бейн ожидала, переступая порог школы, наши новобрачную в приподнятом настроении, которое будет так приятно испортить, она ошибалась. Эмма сидела на скамье рядом с привычной стопкой грифельных досок, обратив взор к высоким окнам, но, похоже, не видела пламеневшего там розового заката. На ее прелестном лице, которое Фиона предпочитала называть смазливым, застыло выражение беспросветного уныния. Мисс Бейн ощутила вспышку восторга, согревшую ее душу.

– Ну, миссис Честертон, – громко проговорила она, захлопнув за собой дверь. – Или мне следовало сказать леди Денем? Поздравляю, о вас судачит весь город. Хотя не думаю, что вас интересует, что говорят о вас люди.

Эмма повернула голову и взглянула на посетительницу. Ее глаза, обычно приветливые, смотрели настороженно.

– Нет, – сказала она. – Но, полагаю, вы все равно мне расскажете.

Фиона невесело рассмеялась.

– Вы совершенно правы. На вашем месте я бы распрощалась с этой школой. Не думаю, что вам позволят и дальше здесь преподавать. После сегодняшнего скандала, естественно, вызванного вашим поведением.

Эмма, к разочарованию Фионы. даже не моргнула глазом. Она обвела комнату взглядом, посмотрела на скамьи и грифельные доски и сказала с некоторым удивлением: