Текст книги "Радуга"

ГЛАВА 17

Город Цинциннати выглядел гостеприимным другом.

Душа Мередит была сплошной раной, ей был необходим друг. Ей очень хотелось повидать Салли Граймс – теперь она была Салли Бейли – и ее бабушку и дедушку – Мерриуэзеров. И Леви. Может быть, Леви ей был нужен даже больше, чем другие. Ей просто необходимо было убедиться в том, что она делает нужное дело, – потому что, никогда прежде она не чувствовала такой пустоты.

Хуже всего были последние две недели. Они были даже хуже, чем первый месяц в монастырской школе. Дафна исчезла самым загадочным образом, а о Лизе не поступило ни слова. И Пастора не было дома. И в Бриарвуде покой и вовсе исчез – она все объясняла, объясняла и еще раз объясняла. Ее в чем-то обвиняли, подозревали, за что-то бранили, ничего не позволяли.

Она давно привыкла ко всему, но теперь ей приходилось терпеть нападки от многих людей сразу, а она чувствовала себя такой потерянной!

Пребывая в подобном настроении, Мередит поехала к Пастору, но дома не оказалось ни его, ни его собаки, а это означало, что он в отъезде. Мередит сердилась на него за то, что он не сказал ей про Девро. Она подумала мельком, что, вероятно, он не знал о связи капитана Девро с Подпольной железной дорогой, и решила, что такого не может быть. Джонатан Кетчтауэр координировал деятельность организации в Миссисипи и Луизиане. Он знал все станции и всех кондукторов. Если бы он предупредил ее, не было бы того дня на “Лаки Леди”. Она бы тогда смогла объяснить свое присутствие на складе Элиаса и спокойно вернуться домой, и никто бы по-прежнему ни о чем не знал.

Всякий раз, вспоминая о том дне, она чувствовала, как ее переполняет мучительное унижение. И еще одно, совершенно нежелательное чувство. Ее тело просило того, что она сама не могла, не должна была дать ему еще хоть когда-нибудь.

Мередит надеялась, что время сгладит воспоминания о том, что случилось в каюте капитана Девро, но не тут-то было. Со временем желание становилось только острее, а воспоминания об однажды испытанных чувствах превращали жизнь в невыносимую пытку.

А еще она бесконечно вспоминала о Дафне. Роберт и Опал решили, что Дафна убежала, и уговаривали Мередит объявить о вознаграждении за ее поимку. Мередит отказывалась, заявляя, что ей не нужна ленивая и непослушная служанка, так что скатертью ей дорога. Но про себя она не переставала удивляться, думая, что Дафна вряд ли решилась бы на побег в одиночку, без поддержки, и опасалась, что с беглянкой может что-нибудь случиться. Мередит написала детективу и попросила его хоть что-нибудь разузнать о Дафне, но пока известий не было.

Наступил декабрь, приближалось Рождество, и Мередит объявила о своем намерении провести праздники у Мерриуэзеров. Брат не протестовал: он надеялся, что с отъездом Мередит прекратятся и разговоры. А сама она решительно пресекала все попытки навязать ей тетушку Опал. И у Роберта не было выбора – или запретить Мередит, или отправить ее разъезжать без компаньонки.

К тому же Роберт был обрадован проснувшемуся наконец интересу Мередит к их соседу, Гилу Мак-Интошу. Мередит знала, что брат питает надежду вскоре по возвращении своей сестры услышать о ее помолвке. Это бы успокоило непрекращающиеся разговоры о ее двухдневном отсутствии. К несчастью, новости между Виксбургом и Натчезом распространились очень быстро.

Пароход подходил к Цинциннати, а Мередит думала о том, каким чудесным оказался Гил. Он был одним из немногих, кто не задавал вопросов, не рассуждал о том, отчего люди попадают в такое положение, что становится возможным их похищение.

Она тщетно пыталась в него влюбиться. Она даже позволила ему поцеловать себя, надеясь, что вспыхнет хоть одна искра, что ей удастся хоть в малейшей степени испытать те чувства, какие она испытывала к Девро.

Но ничего такого не было – и сердце не билось учащенно, и душа не замирала, ноги не подкашивались – она лишь ждала конца поцелуя.

А ведь все это происходило с ней только при одном воспоминании о Квинне Девро.

Когда она взошла на борт “Дикси Бель” в Виксбурге и услышала гудок, то сразу вспомнила гудок “Лаки Леди”. Она почувствовала, что пароход отчалил от пристани и вспомнила тот день, когда от пристани отходила “Лаки Леди”, а она, Мередит, лежала в объятиях капитана.

Наконец, она добралась до Цинциннати, надеясь, что здесь ее не будут преследовать надоевшие ей образы.

Она оглядела людей, пришедших встречать пароход, и нашла среди них Салли и мистера Мерриуэзера. Их лица показались ей родными.

Пароход причалил и швартовы были брошены. К вышедшей на берег Мередит бросилась Салли и крепко обняла подругу, а затем и мистер Мерриуэзер стиснул ее руку. Когда они уже сели в карету, мистер Мерриуэзер внимательно посмотрел на Мередит и спросил:

– Есть ли новость о Лизе? Мередит покачала головой.

– Мой детектив думает, что она – в Кентукки, но где именно – пока не выяснил. Я на днях получила от него записку. Он проверяет записи в конторах работорговцев на западе штата, а их, похоже, там очень много.

Генри Мерриуэзер кивнул.

– Слишком много. А привязанность президента Пирса к южанам только способствует процветанию этого бизнеса. Молитесь, чтобы выбрать республиканца.

– Джона Фремонта?

– Надеюсь. Он стал всем известен благодаря географическим исследованиям и, хотя раньше сам владел рабами, сейчас заявляет, что против рабства. Я думаю, что он единственный, у кого есть шанс победить Бькженена и демократов.

Мередит слушала, как он рассуждает о выборах, которые должны будут пройти в следующем году, и о деле Дреда Скотта, которое сейчас рассматривал суд. Дред Скотт был рабом, который вместе с хозяином переехал из рабовладельческого штата в свободный, а затем опять в рабовладельческий. Дред Скотт подал иск, заявив, что пребывание в свободном штате сделало его свободным. Вся страна, все люди, независимо от того, поддерживали они рабство или выступали против, затаив дыхание, следили за ходом тяжбы.

Как хорошо было участвовать в разговоре на равных правах и знать, что никто не считает тебя дурочкой. Мередит понимала, что, даже если бы она не играла роль легкомысленной охотницы за мужем, ее бы все равно в большинстве домов южан не приняли в подобный разговор. Считалось, что женщины недостаточно умны для того, чтобы иметь какое-нибудь мнение. Такое отношение вызвало у Мередит ярость, которую изо всех сил приходилось скрывать.

– Как дела у Леви? – спросила она.

– Как всегда красноречив, – рассмеялся Генри. – Недавно уговорил трех рабовладельцев внести пожертвования в пользу бедной семьи. Один из рабовладельцев спросил, действительно ли семья была бедная, и Леви ответил, что это “беднейшие из бедных”. Все сделали пожертвования, не подозревая о том, что с помощью этих денег та самая бедная семья бежит из рабства.

Мередит улыбнулась. Когда Леви собирал деньги, то любил покуражиться. Но, как и Элиас, он решительно протестовал против насилия. “Лучше пострадать самому, чем заставлять страдать других, – часто говорил он, – мы должны любить наших врагов”.

Она подумала, что бы он сказал о капитане Девро, которого явно не мучили угрызения совести по поводу собственной жестокости, если, конечно, рассматривать ее похищение, как показательный случай. Она знала, что Леви не одобрял деятельности виргинца Джона Фэйрфилда, который предупреждал, что поможет бежать только тем рабам, которые будут готовы, если потребуется, сражаться и убивать других за свою свободу. Мередит часто раздумывала над тем, какую сторону она бы выбрала, если бы вдруг ее поставили перед выбором.

Ей хотелось расспросить мистера Мерриуэзера о загадочном капитане парохода “Лаки Леди”, но в ней очень крепко сидела заповедь о необходимости быть осторожной. Так что до самого дома Мерриуэзеров Мередит лишь прислушивалась к разговорам.

Мередит взглянула на Салли, которая ответила ей взглядом полным беспокойства, и поняла, что ее рассеянность слишком заметна.

– А как дела у Гаррета? – спросила она у Салли про ее мужа. – Процветает?

Салли засияла. Гаррет недавно открыл кузнечную мастерскую и платную конюшню. Дела шли неплохо, даже лучше, чем они предполагали.

– У меня новость, – добавила Салли, сжав руку Мередит, – у нас будет ребенок.

В восторге Мередит обняла подругу.

– Когда? – спросила она.

– Через шесть месяцев. Будешь крестной матерью?

– Конечно, – ответила Мередит, чувствуя, как поднялось ее настроение, хотя ужасное ощущение одиночества так и не оставляло ее, а даже увеличилось, когда она увидела, какая радость светится в глазах Салли. “Значит, вот как все бывает? ”

“Со мной такого не будет, ” – сказала она себе. Она за ставила себя улыбнуться и добавила:

– Я очень хочу быть крестной.

Взгляд Квинна Девро остановился на картине, выставленной в маленькой лавке в Каире. Хозяину лавки казалось, что глаза Квинна, как всегда, непроницаемы. Но Элмер Девис мог поклясться, что видел, как капитан проглотил комок, прежде чем кивнул, и сказал:

– Я беру ее.

С того момента, когда две недели назад Девис распаковал новую картину, он уже знал, что капитан Девро ее возьмет. Картина как бы впитала в себя величие и гордость, которые излучали фигуры, согнутые от непосильного труда на хлопковом поле. Он почти ощутил тяжелую тяпку в своей руке и жаркое солнце, немилосердно палящее его спину.

Когда Квинн взял картину, то его рука дрогнула. Три недели. Три недели прошло с тех пор, как Мередит Ситон исчезла в темной воде Миссисипи. Большую часть этих трех недель Квинн провел в пьяном забвении.

Это ему ничего не принесло; не избавило его от ночных кошмаров, в которых по-прежнему в черном тумане являлось ее лицо. Иногда оно превращалось в лицо Терренса О’Коннела, и капитан Девро просыпался на мокрой от слез подушке и видел перед собой Кэма, в беспокойстве склонявшегося над ним. Квинн тянул руку к новой бутылке, пытаясь избавиться от мысли о том, что он-то и был смертью, что он нес разрушение всем, кого любил: отцу и старшему брату Терренсу, а теперь Мередит. Не один раз он просил Кэма, чтобы тот оставил его и уехал с Дафной на Север, в Канаду.

Но Кэм только мрачно на него смотрел, помогал протрезветь и говорил Джамисону, что у капитана лихорадка.

Именно она, подумал Квинн, у него и была. Жестокая лихорадка, которая никак не отпускала его.

Они пришли в Каир через пять дней после того, как исчезла Мередит. Квинн протрезвел достаточно, чтобы наблюдать за разгрузкой беглецов, и Дафны в их числе. Они с Кэмом решили, что Дафна поживет у свободной черной скамьи, и, хотя Кэм настойчиво уговаривал девушку ехать в Канаду, она настояла на том, чтобы остаться здесь, где Кэм мог часто навещать ее. Кэм, в душе очень довольный, не особенно протестовал.

Квинн по-прежнему раздумывал над тем, чтобы вернуться верхом к тому месту, где исчезла Мередит, но подозревал, что это будет, по выражению Кэма, безнадежное дело. К тому же нельзя было не думать об опасности, если станет известно о том, на каком пароходе была Мередит.

Так что в основном из-за Кэма, который хотел быть рядом с Дафной, они оба остались в Каире, а пароход ушел в Сент-Луис. Квинн снял комнаты в отеле и часто наведывался в салон Софи, пытаясь утопить в алкоголе чувство вины. Только краем сознания он отмечал, что Кэм отсутствует целыми днями, появляясь по вечерам, чтобы позаботиться о Квинне. Квинн же в те минуты, когда он был в состоянии думать о чем-либо, радовался тому, что Кэм проводит время с Дафной, и тому, что хотя бы у его друга дела идут хорошо.

“Лаки Леди” вернулась из Сент-Луиса в Каир, но Квинн не был этому рад. Ему была невыносима мысль снова войти свою каюту, и еще меньше ему хотелось путешествовать по реке. Из своей каюты в отеле он слышал, как играет оркестр на его пароходе и как свисток возвестил о том, что пароход отправился по маршруту дальше на юг. Он закрыл окно и сел на кровать, обхватив голову руками. А когда вечером вернулся Кэм и застал капитана все в той же позе, с пустой бутылкой у локтя, он потерял терпение.

– Вы не сможете ее вернуть, – сказал Кэм. – Неужели вы хотите все разрушить и подставить всех под удар?

Квинн смотрел на него загнанным зверем. Его память опять вернулась в тот последний день, проведенный с Мередит; он снова и снова видел, как в ее карих глазах гаснет свет, и несчастье, как туча, затемняет ее взгляд, а все потому, что он, Квинн Девро, оказался неспособным проявить ни малейшей нежности. И он ушел от нее, вместо того, чтобы обнять ее и…

И что?

Сказать ей, что он любит ее? Моргане он говорил о своей любви, а она продала его. Он поклялся больше никому не говорить этих слов. Но с Мередит Ситон он испытал чувства, которых никогда ему не приходилось испытывать. Он узнал, что есть нежность, разрушившая стену, которой он окружил свою душу, чистая страсть, заставившая его снова почувствовать себя молодым и непобедимым. С самого начала между ними ощущалось необычное, загадочное притяжение. Теперь он понимал, что его притягивала сила ее столь редкостного духа независимости, который, несмотря ни на что, просвечивал сквозь маску, которую она вынуждена была носить. А он уничтожил его. Как уничтожил и ту Душу, что продолжала жить в нем.

Он поднял на Кэма затуманенный от горя взгляд. Кэм и подпольная железная дорога спасли его несколько лет назад. Может быть, они спасут его еще раз. И, возможно, он сможет сделать хоть что-то для Мередит Ситон. Ее единокровная сестра! А вдруг есть возможность помочь ее сестре? Если Мередит работала для Дороги, она, наверное, знала Леви Коффина, да и квакер Элиас тоже, возможно, что-нибудь знал о пропавшей сестре, которую разыскивала Мередит Ситон. В конце концов, стоило попытаться.

На следующее утро он впервые за много дней побрился и вышел в порт, чтобы разыскать какой-нибудь пароход, идущий в Цинциннати. Свою лошадь он оставил на “Лаки Леди”, зная, что лоцман позаботится о животном. Квинн оплатил свой счет у Софи, и у него был напряженный разговор с Сарой, молодой мулаткой, которая заявила, что влюблена в Кэма. Ей хотелось знать, где Кэм. Квинн мог только пожать плечами, и ее глаза почернели от гнева.

Прежде чем они с Кэмом взошли на борт “Звезды Огайо”, Квинн посетил лавку Элмера Дэвиса и нашел там для себя еще одну картину, которая, как ему сказали, по иронии судьбы, прибыла вместе с остальным грузом на его собственном пароходе две недели назад. Он чувствовал опустошение, когда вместе с Кэмом садился на пароход до Цинциннати. Квинн должен все разузнать о единокровной сестре Мередит. Он понимал, что ему придется рассказать Леви Коффину о том, что произошло, объяснить, если получится, как случилось, что один из его агентов исчез. Это будет самым трудным объяснением, которое ему когда-либо приходилось давать.

* * *

Мередит очень хотелось радоваться Рождеству вместе с Мерриуэзерами. Весь дом был набит остролистом, омелой, подарками и секретами.

Ей всегда очень нравилось проводить праздники в этом доме, хотя иногда она чувствовала себя сторонним наблюдателем. И чем больше Мерриуэзеры старались дать ей почувствовать, что она член их семьи, и чем больше она старалась делать вид, что так и есть на самом деле, тем сильнее некая сторонняя часть ее сознания убеждала ее в обратном.

Она была рада, что в Цинциннати имеет определенную свободу и может хотя бы одеваться по своему вкусу. Мерриуэзеры вели тихую жизнь, к тому же очень немногие южане ее класса посещали этот город в штате Огайо. Она еще ни разу не встретилась ни с кем из своих знакомых-южан и старалась держаться подальше от шикарного отеля, который они могли бы посещать. Время, которое Мередит проводила в Цинциннати, требовалось ей для восстановления своей истинной сущности, для возрождения истинной Мередит.

Мередит уже купила и упаковала подарки для Мерриуэзеров. Для мистера Мерриуэзера – книгу Фредерика Дугласа, для миссис Мерриуэзер, Салли и ее мужа Мередит сама связала шарфы, а сейчас к этим подаркам она прибавила крохотное детское одеяльце для ожидаемого младенца.

В канун Рождества Мередит не знала покоя – сначала поехала навестить Салли в ее новом доме, а потом решила завернуть к Леви. Ей редко удавалось повидаться с ним, но сейчас Мередит решила узнать у него о тех рабах, которым помогала бежать. Она решила, что любое сообщение об удаче предприятия было бы для нее лучшим рождественским подарком. Мередит ничего не рассказала Леви о своей встрече с Квинном Девро, так как понимала, что тогда ей будет совсем не просто рассказать, что произошло. В лавочке Леви не оказалось, и его помощник сказал, что хозяин ушел в примыкавший к магазину дом. Мередит решила зайти – ей всегда нравилась миссис Коффин, и в тайне Мередит завидовала сердечной привязанности этих людей друг к другу. Миссис Коффин всем сердцем поддерживала опасное занятие своего мужа и в любое время дня и ночи была готова кормить голодных беглецов.

Когда Мередит постучала, Леви тут же открыл дверь и встретил гостью ласковой улыбкой.

– Я очень рад тебя видеть, – сказал он. – Ты перекусишь с нами?

Настроение Мередит улучшилось. В голосе квакера было что-то очень мягкое, успокаивающее. с Она ничего не успела сделать – только села на стул в кухне и взяла стакан сидра, как раздался стук в дверь. Леви переглянулся с женой.

– Кажется, у нас сегодня день визитов, – сказал он с довольной улыбкой и пошел к двери.

Мередит глотнула сидра, и стакан выпал из ее рук и покатился по полу – она услышала низкий мужской голос.

– Леви… Мне очень не хотелось тревожить вас дома, но я должен кое-что сказать вам…

Дрожь пробежала по спине Мередит. Услышав приближающиеся шаги, она отчаянно захотела куда-нибудь спрятаться. Ее глаза были устремлены на коврик у двери и поэтому прежде всего она увидела забрызганные грязью сапоги, а когда неохотно, но почти против своей воли она подняла глаза, знакомый голос замолк, и только эхо продолжало звучать в комнате. Или в ее ушах? или, того хуже, в ее сердце?

Наверное, капитан Девро отдал пальто Леви, потому что был в своем обычном черном костюме, сейчас непривычно мятом и грязном. Черные волосы разлохматились от ветра, а угловатый подбородок нуждался в бритье. В его глазах отразилось сильное изумление, он начал поднимать руку и вдруг резко опустил ее, стиснув кулак. Мышцы на шее напряглись.

Негр, стоявший за капитаном Девро, тоже замер, а Леви переводил озадаченный взгляд с одной фигуры на другую, предчувствуя, что в его мирной кухне собирается буря.

– Капитан Девро… – начал Леви, но капитан не обратил на него никакого внимания, а устремил взгляд на молодую женщину, которая, как известно, замерла на стуле.

Взгляд Квинна впитывал каждую ее черточку. Боже Всемилостивый, она выглядела прелестно, и не потому, что больше никогда он не ожидал ее увидеть.

Ее распущенные волосы струились по плечам, а простое красное платье выигрышно подчеркивало темно-карие глаза. В глазах застыло изумление, такое же, понял Квинн, какое было видно в его глазах, а потом взгляд Мередит наполнился золотистым светом, который означал, по наблюдениям Квинна, прилив эмоций. Квинн заметил разбитый стакан, ее дрожащую руку и понял, что она потрясена так же сильно, как и он. Умение скрывать свои чувства, выработанное годами, внезапно изменило ему. На плече он почувствовал руку Кэма и попытался справиться с собой. Но что-то в нем дало трещину, и Квинну очень захотелось расхохотаться. Засмеяться. Засмеяться от облегчения, от радости, от восторга.

Вместо этого он отвесил поклон, лишь чуть-чуть улыбаясь.

– Мы встречались… в весьма необычное время и при чрезвычайно необычных обстоятельствах, – заметил он, и его голос прозвучал холодно, гораздо холоднее, чем ему хотелось.

Мередит Ситон покраснела, а ее глаза, в которых только что было выражение пойманного зверя, засверкали огнем.

– А я думала, что вы совершаете налеты только по ночам, – сказала она с сарказмом.

– Сейчас лучше поплавать, – ответил он, и его улыбка стала шире.

– Это зависит от обстоятельств.

– И от того, насколько они плохи?

– Вот именно, Леви вмешался:

– Я полагаю, вы уже встречались?

– О да, – ответил Квинн. – Видите ли, я как раз пришел сообщить вам о ее гибели.

– Ее?.. – лицо Леви выразило еще большую растерянность.

– В прошлом месяце она покинула “Лаки Леди”, – сказал Квинн, – между остановками. – Он обернулся к ней, его глаза были почти черными от напряжения, и продолжил: – Чертовски глупо было так поступать.

Она не ответила. Его лицо похудело, и, несмотря на резкие слова, уже не было таким надменным, как раньше.

– А он и не ждал от нее ответа,

– Но я страшно рад видеть вас живой.

Мередит почувствовала напряжение, прозвучавшее в его словах, и беспокойство, скрытое за этим напряжением, даже боль, и удивление. Ей и в голову не приходило, что он мог счесть ее утонувшей или что мог беспокоиться по этому поводу. Казалось, он вообще никогда ни о чем не беспокоился. Но, медленно подняв глаза, Мередит увидела, как крепко стиснуты зубы Квинна, и только по этому единственному признаку поняла, какие глубокие чувства скрыты за всем этим.

– Я хорошо плаваю, – сказала она просто.

– Зимой даже лучший пловец может погибнуть от быстрого течения или от холода, – сказал он. – Мне очень жаль, что вы предпочли купание в ледяной воде моему обществу.

В этот раз она не могла ошибиться – в его словах слышалась боль, хотя в голосе по-прежнему сохранялась легкая насмешка. В мгновенном прозрении Мередит поняла, что Квинн вложил в эти слова попытку оправдаться и в то же время обвинить себя во всем, и что и то и другое далось ему с большим трудом.

Ей захотелось протянуть к нему руку, стереть тень, лежавшую на прекрасном лице, тронуть ямочку на подбородке. Ее больше не волновало, что он сделал, ей хотелось лишь утешить его.

Словно поняв ее, Квинн улыбнулся и взглянул на Леви:

– Скажите ей, что я один из ваших и ей нечего меня бояться…

Леви внимательно смотрел на них, от его взгляда не укрылись ни напряжение позы, ни шок, который отразился на их лицах, когда они увидели друг друга, ни некая струна, связавшая их, которая, не будучи видимой, все же была достаточно ощутима – словно она вибрировала от слишком сильного напряжения.

– Вижу, что вы знакомы друг с другом, – сказал Леви Коффин сухо, отвечая на свой вопрос, на который никто не ответил. – Капитан Девро с нами уже четыре года и стал одним из самых удачливых проводников на Миссисипи. – Он обернулся к Мередит. – А Мередит вступила в нашу организацию, когда ей было пятнадцать лет. Вы не знали?.. Квинн повернулся к Леви.

– К несчастью, я догадался об этом лишь несколько недель назад… после того, как обнаружил ее поздно вечером у склада Элиаса… и похитил ее.

Леви с упреком посмотрел на него.

– Ты же знаешь, как я отношусь к насилию.

– Ну да, – сказал Квинн, – но мне казалось, что у меня не было другого выхода. А когда я понял, что она тоже должна быть членом Подпольной железной дороги, она исчезла, – это была только половина правды, даже меньше того, и Квинн догадался, что Леви понял это, по тому суровому взгляду, который получил от квакера. Однако вопросов Леви больше не задавал, и Квинн был ему за это благодарен.

Обратившись к Леви, Квинн почувствовал в собственном голосе неуверенность:

– Могу я поговорить с ней наедине?

Мередит начала подниматься со стула, и это было скорее отступлением, чем согласием.

– Нет, – выпалила она.

И опять Квинн и Мередит попали под изучающий взгляд лидера Подпольной железной дороги. Леви Коффин увидел страдание в глазах Мередит и решимость в глазах Квинна Девро. Леви положил руку на плечо Мередит.

– Послушай его, девочка, – сказал он ей и кивнул жене и Кэму, чтобы те вышли вместе с ним из комнаты.

– Леви… – подала Мередит призыв о помощи, но Леви сделал вид, что его не услышал.

Мередит скорее почувствовала, чем увидела, что капитан Девро подошел к ней и ласково усадил снова на стул, затем взял другой стул и сел возле нее. Она почувствовала, как одной рукой он взял ее руку, а мозолистые пальцы другой подняли ее подбородок. Она опустила глаза, не желая видеть его лицо, которое всегда зачаровывало ее своей силой и загадочностью.

– Мередит, – сказал он, и его низкий проникновенный голос заставил ее посмотреть на него.

Она медленно поднимала глаза, пока не встретилась с его взглядом, и в ту же секунду почувствовала, что исчезает, теряется. Впервые с тех пор, как они встретились, Мередит видела его прямой взгляд, не закрытый обычным щитом, и в этом взгляде были не недели, а годы страдания. Годы и годы страдания, одиночества и что-то еще, что-то, ей не знакомое. Несмотря на решимость держаться от него подальше, Мередит придвинулась к Квинну, протянула руку к его лицу, словно стремясь смахнуть прочь все тревоги, которые увидела на нем.

Ее нежность была последней каплей. Для него было непостижимо, как после того, что он сделал с ней, она может испытывать к нему такие добрые чувства.

– Я думал… я думал, что убил вас, – сказал он прерывающимся голосом, и Мередит поняла, отчего на его лице было написано такое отчаяние, когда он только вошел в кухню, она поняла, откуда эти тени на его щеках.

– Простите, – прошептала она, – я не хотела… мне просто надо было… куда-нибудь уйти…

Он закусил губу.

– От меня?

– От того, что я переживала из-за вас, – просто ответила она, понимая, что все игры между ними закончены. – А еще я думала, что вас интересовали только ответы на ваши вопросы.

– Я знал ответы, Мередит, похоже, я давно их знал, и мне нужен был только предлог… – Квинн замолчал и закрыл глаза, словно сделал важное признание. Он знал, каким-то образом он давно знал. С того самого первого обеда на “Лаки Леди” некое шестое чувство подсказало ему, что Мередит совсем не такая, какой кажется, она особенная. Он понял, что именно поэтому он втянулся в некий поединок с ней, постоянно поддразнивая, выводя ее из себя. Раньше он никогда такого не делал; раньше он просто использовал женщин и расставался с ними. Как и его использовали и расставались.

А ведь он почти погубил ее, потому что оказался неспособным ответить ей привязанностью, допустить не то что любовь, но и никакого другого чувства, кроме простого любопытства. Он сжал ее руку.

– Я… может быть, не очень складно говорю…

Его неуверенные слова, так непохожие на все, что она слышала от него раньше, запали ей в душу. Ей стало жаль его. И себя. Они оба не знали, как выразить свои чувства, но это знали их тела. Может быть поэтому им было так хорошо вдвоем в тот день.

Это воспоминание потянуло за собой воспоминание об ощущениях, которые она тогда испытала, о тех раскаленных докрасна ощущениях, которые и сейчас снова набирали силу. Но было и еще что-то гораздо большее. Глядя в его лицо, впервые такое открытое, она поняла, что в ней заговорила любовь. И она испугалась себя, его, тех свежих и буйных эмоций, которые он высвободил в ней. Она боялась любить его, боялась того, что он может сделать с этой любовью.

И, словно догадавшись, о чем она думает, Квинн захотел сказать, что никогда не причинит ей зла. Но не мог. Пока они оба помогают Подпольной дороге, их спутниками всегда будет смерть, опасность потери, тюрьма. Кроме того, старые страхи обуревали Квинном Девро.

Страстное желание, охватившее их обоих, казалось, стало физически ощутимым, оно наэлектризовало воздух между ними, оно давно незримо связывало их, и стало лишь сильнее после их нежного свидания тогда, на пароходе.

Ему хотелось сказать, что он любит ее.

Ей хотелось сказать, что она любит его.

Но годы, проведенные в опасности, запечатали их уста молчанием. И хотя слова любви не были произнесены вслух, они были реальностью.

Мередит почувствовала, как тепло разливается по ее телу. Господи Всемилостивый, она любит его. Эта мысль вонзилась ножом в ее сердце и излилась бальзамом на раны ее души. Нелегко будет любить его, но как чудесно знать, что она сможет.

Он улыбнулся, видя, какая гамма эмоций отразилась на ее лице. Он и сам почувствовал все это. Ему хотелось смеяться и плакать.

Но он крепче сжал ее руку и поднялся, мягко притянув Мередит к себе.

– Нам надо поговорить, – сказал он, и ей ничего не оставалось, как просто кивнуть. Если бы он попросил ее последовать за ним в ад, она бы и это сделала.