Текст книги "Радуга"

ГЛАВА 18

Мередит так никогда и не узнала, каким образом Квинну накануне Рождественской ночи удалось найти закрытый экипаж. Заплатив кучеру и наказав ему куда-нибудь ехать, Квинн подсадил Мередит в карету и крепко обнял ее.

Они даже не попрощались с Леви и остальными. Квинн сказал, что они и так все поймут. Мередит засомневалась, но его чары опять околдовали ее и как бы окутали коконом. И сделали невосприимчивой к внешнему миру.

В карете было прохладно, а на улице – морозно и холодно. Сгущались сумерки, и сквозь стеклянные окошки кареты Мередит и Квинн могли видеть уютно освещенные окошки домов, принарядившихся к Рождеству. Группы людей, распевающих рождественские песни, бродили от дома к дому, и в их песнях звучали радость и надежда.

Мередит всегда радовалась и печалилась, слушая эти песни, задевавшие ту часть ее души, которая всегда мечтала о своей семье. Но сейчас, в объятиях Квинна, Мередит чувствовала восторг, и ее сердце, казалось, подпевало молодым радостным голосом и наполнялось собственной радостью.

Прикосновения Квинна обладали притягательной силой, и Мередит подняла голову, чтобы взглянуть на него. Он едва ощутимо потерся губами о ее губы, словно не до конца веря, что она здесь с ним.

Он осторожно провел рукой по ее лицу. Она никогда еще не выглядела так восхитительно, эта простодушная мисс Ситон, которая, оказывается, была членом Подпольной железной дороги с пятнадцати лет, которая умела плавать лучше, чем большинство мужчин, которая явно мало колебалась, прежде чем броситься в ледяную воду и поплыть к кишащему змеями берегу, и которая умела рисовать наравне с лучшими художниками. В ней было все это и гораздо больше, подумал он, глядя, как улыбка появляется на ее лице. Ее взгляд проник в его душу и похитил ее.

– Вы не представляете, в какой муке я жил последние недели, – сказал он мягко.

– Я думаю…

Он потянулся и поцеловал ее, одной рукой выпутывая ее шляпку из густых волос и пробегая пальцами по длинным прядям медового цвета. Ее сердце забилось сильнее, когда поцелуй стал глубже, и язык Квинна проник в ее рот, совершая длинные обжигающие движения. А Квинн ощутил восторг, когда язык Мередит ответил. Сначала она была почти застенчива, но вскоре на каждое движение его языка она стала отвечать движением своего. Квинн чувствовал, как трепещет тело Мередит от его легчайшего прикосновения, и знал, что его тело ведет себя так же.

Было ли это любовью?

Он обрушил водопад поцелуев на ее лицо, шею, думая о том, какая чудесная у нее кожа и как благоухает она весенними цветами. Он почувствовал, как рука Мередит коснулась его шеи и гладит его отросшие волосы. За прошедшие две недели он часто мечтал об этом, и теперь, когда мечта стала реальностью, он застонал от возбуждения.

– Квинн оторвался и посмотрел на Мередит, на губы, открытые для поцелуя, на подернувшийся дымкой взгляд. Однажды он чуть не уничтожил ее. Больше он этого не сделает.

– Как вы оказались в Цинциннати? – наконец спросил он, справившись с приступом грусти.

– У меня здесь подруга детства. Я много лет езжу к ней и к ее бабушке и дедушке.

– Они аболиционисты? – спросил он наугад, но ведь, скорее всего, именно так оно и было. Кто-то, или что-то, помимо ее единокровной сестры, должен быть связующим звеном.

Мередит кивнула, не зная, не понимая, почему изменилось его настроение. Магнетизм Квинна притягивал ее, вызывая в ней чувства, не согласующиеся с практическим здравым смыслом, которые она привыкла ценить.

– Та картина была ваша? Она скромно кивнула. Он усмехнулся.

– Я нашел еще одну. Думаю, она приехала вместе с нами на пароходе, но я тогда об этом не знал. Я страшно боялся, что это будет ваша последняя работа.

– Поля, – сказала она.

– Поля, – подтвердил он. – Картина в одном из моих сундуков. Мне казалось, я не смогу смотреть на нее… А теперь… возможно…

Мередит крепче прижалась к нему.

– Я рада, что вам понравились мои работы, особенно радуга.

– Хм-м, – пробормотал он, чувствуя, как возбуждение опять охватывает его. Ее тело так удачно прилегало к изгибам его тела. – В тот раз на пароходе был и кое-кто еще.

Мередит озадаченно взглянула на него.

– Дафна, ваша горничная. От радости Мередит захлопала в ладоши.

– Я так рада! Я очень о ней беспокоилась. Я попросила… друзей в Новом Орлеане позаботиться…

Квинн не мог сдержать смеха, и Мередит тоже засмеялась.

– А ведь мы были с вами на ножах, правда? – спросила она со смешком, но это был не тот глупый смех, который он слышал от нее на людях. Он был радостным и вызывал ответную радость.

– Я думала, как переправить ее на Север так, чтобы не выдать себя.

– Несмотря на то, что она удивительно хорошо умеет укладывать ваши волосы? – ехидно спросил он.

– Никому больше не удавалось так их укладывать, – весело ответила она. – Потихоньку Дафна пыталась сделать как-нибудь по-своему. Я подозреваю, она очень расстраивалась от того, что я настаивала именно на такой прическе.

Он откинулся на сиденье и расхохотался.

– Наверное, именно поэтому я был в отчаянии, что не могу забрать ее у вас. Я всегда думал, что ваши волосы могут выглядеть по-другому, гораздо лучше, – Квинн коснулся пальцем ее волос. – И я был прав.

– Как ей удалось убежать? – спросила Мередит.

– Кэм похитил ее из отеля. Мы пытались как-нибудь переправить ее на Север. Когда вы попали в мои…

– Лапы? – продолжила она.

Квинн проигнорировал ее едкое замечание.

– Тогда мы решили, что лучше будет забрать и ее… Мы опасались, что это будет последнее путешествие “Лаки Леди”.

– Из-за меня? – с любопытством спросила Мередит. Квинн пожал плечами.

– В вас всегда было что-то такое… скрытое… Бретт сказал, что вам всегда нужны деньги, и я подумал, что вы могли попытаться…

– Увеличить доход? – она согнулась пополам от смеха. – Представьте, то же самое я думала о вас. Когда вы пригласили за стол охотников за рабами…

Квинну удалось изобразить замешательство. Ему не в чем было обвинить Мередит.

– Это играло мне на руку, – объяснил он. Мередит стала серьезной.

– Почему именно Дафна?

Квинн не понял, отчего вдруг в ней произошла такая перемена.

– Дафна мечтала о свободе. Когда я был в Бриарвуде, мы с Кэмом говорили о ней с Пастором.

Кое-что Мередит стало ясно, но некоторые сомнения у нее все же оставались.

– И там вы увидели рисунок лисы?

– И портреты братьев Кэррол.

– А как все это объяснил Пастор?

– Он сказал, что рисунки прибыли из Нового Орлеана.

– Он мог бы сказать мне о вас, – задумчиво произнесла Мередит.

– А мне о вас. Это избавило бы нас от многих проблем. Они посмотрели друг на друга и опять улыбнулись.

– Как вы думаете, почему он ничего не сказал? – спросила Мередит.

Квинн пожал плечами.

– Обо мне знают совсем немногие. Большинство из тех рабов, которых мы перевозили, даже не знают, на каком пароходе. Так безопаснее.

Мередит с сомнением посмотрела на него.

– А может быть, он беспокоился о том, что произойдет, если мы окажемся вместе, – Квинн посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся той полуулыбкой, которая так много скрывала. Она почти физически ощутила, как он отдаляется от нее.

– Не надо, – потребовала она.

– Что не надо? – его брови сошлись на переносице.

– Не прячьтесь опять.

Он понял, о чем она говорит, и не стал ей возражать, а просто легко погладил ее по щеке. Квинн хотел, чтобы Мередит оставалась с ним, хотя и понимал, как это опасно и для нее, и для дела, которому они оба служили.

Мередит поняла, какая борьба происходит в его душе, и изменила тему разговора.

– А где сейчас Дафна?

– В Каире, у друзей. Я надеюсь, что это надежное место. Мы не знали, стал ли ваш брат ее владельцем, и не объявил ли он ее розыск. – Вспомнив о своих опасениях, о смерти, он опять помрачнел, и Мередит почувствовала, как нелегко далось ему признание своей вины.

– Так она не поехала в Канаду?

В этот раз Квинн дружески улыбнулся.

– Ей не хотелось уезжать от Кэма. А так они могут видеться время от времени.

– Дафна? – в голосе Мередит прозвучало удивление. А потом она вспомнила, как Дафна выходила из каретного сарая, а она, Мередит, обвинила во всем Квинна.

– Мне, кажется, следует извиниться, – сказала она мрачно. Ей казалось удивительным то, что она чувствовала себя с ним так естественно, так уютно. Особенно удивительным после того, что она испытывала к нему ненависть на протяжении последних недель. Но в кухне у Леви Мередит поняла, что она была неправа, думая, будто бы Квинн просто использовал ее, он страдал так же жестоко, как и она, а может быть, и еще сильнее.

Квинн Девро поднял бровь.

– Я думала, что вы ее добиваетесь. Я думала, именно поэтому вы хотите ее купить.

Он издал возглас изумления.

– Так вот почему вы были так враждебно настроены ко мне!

– Ну, понимаете, я видела, как располосована спина Кэма, а тогда за обедом вы дали понять, что это вы…

– Это случилось задолго до того, как я его нашел. Сейчас он свободен, как вы и я, – сказал, усмехаясь, Квинн. – Я так убедительно говорил?

Мередит поморщилась.

– Настолько убедительно, что я опасалась, как бы он не перерезал вам горло в тот же день в вашей собственной каюте.

– Вы беспокоились за меня, – произнес Квинн, тронутый ее откровением.

– Я не люблю насилие, – возразила, защищаясь, Мередит.

– Скажите это синяку на моей голове, – улыбнулся он, а она подумала, что Квинн Девро совершенно очарователен, когда улыбается так искренне, как сейчас, а не насмешливо, как обычно.

– Вы заслужили, – ответила Мередит.

– Ну да, конечно, если не раньше, то позже. Мередит сжала его руку.

– Тогда я подумала, что вам нужна… только информация.

– О, дорогая Мередит, я был до смерти перепуган теми чувствами, которые тогда испытал. Я не знал, что мне делать. Мне надо было подумать. А когда вы исчезли… – его голос стал резким, прерывистым, всякая радость пропала из него.

Мередит хотелось побольше узнать об этом человеке. Но вокруг Квинна Девро по-прежнему была стена, которая удерживала ее от многих вопросов. И все-таки ей было с ним так спокойно. Даже оказавшись несколько недель назад его пленницей, Мередит чувствовала удивительную, странную защищенность до того самого момента, когда он оставил ее одну после того, как они занимались любовью. И тогда ее собственная боль и чувство незащищенности заставили ее сделать нечто невероятно опасное.

– А вы зачем приехали в Цинциннати? – спросила она.

– Чтобы рассказать Леви о том, что произошло, – медленно ответил Квинн. – И попытаться разыскать вашу сестру.

Мередит сжала его руку. Он не мог бы выразить свои чувства яснее, чем выразил их этим одним предложением. Он все понял и посочувствовал ей. Но молчание затянулось, и Мередит решила подразнить Квинна, чтобы узнать, как далеко ей будет позволено зайти.

– Все?

– Что все?

– Вы собирались рассказать ему… все?

У него перехватило дыхание.

– Все, – наконец произнес он.

– А теперь?

– Я очень рад, что мне не нужно этого делать. Думаю, чем меньше сказано, тем лучше, хотя, мне кажется, Леви почти обо всем догадался, – Квинн крепко обнял ее, словно боясь, что она может убежать опять. Он сдерживал смех, и Мередит услышала рокот, похожий на звук отдаленного грома. – Наверное, Леви скажет, что мы нарочно сталкиваемся друг с другом без конца, по чьему-нибудь плану.

– Но по чьему? – спросила Мередит, подняв голову, чтобы заглянуть в его мерцающие голубые глаза.

– Я подозреваю, что вы считаете, будто сам дьявол за это в ответе, – сказал он с мрачным юмором.

Мередит проказливо улыбнулась.

– Я долгое время была в этом убеждена.

Карета остановилась, в стенке между пассажирами и кучером открылось окошко. Квинн протянул вознице еще одну банкноту, и колеса экипажа опять закрутились. Мередит выглянула в окошко. Небо окрасилось в нежно-розовый цвет, а звуки рождественских песен еще плыли по улицам.

– Он, наверное, хотел бы вернуться домой, все-таки рождественская ночь, – сказала Мередит, имея в виду кучера.

– У его семьи будет чудесное Рождество. Думаю, ему неплохо, – суховато ответил Квинн.

– Но мы же не можем провести в карете всю ночь.

– Почему бы и нет? – ответил Квинн. – Я не могу привести вас к себе в отель.

– Мы могли бы пойти к Мерриуэзерам.

– Но там же будут люди?

– И много, – кивнула Мередит.

– Тогда это не годится, – вздохнул Квинн.

– Но все будут думать, куда я… мы делись.

Квинн наклонился и поцеловал Мередит, избавляя ее этим поцелуем от всех вопросов.

– У вас восхитительный рот, мисс Ситон, – сказал он после поцелуя.

– Хм, – пробормотала Мередит, не в силах найти подходящий ответ и раздумывая над тем, как приятно кружится у нее голова. Она не обращала внимания на цоканье копыт, стук колес и покачивание экипажа, если только оно не прижимало ее к Квинну еще теснее.

Реальность была только одна – Квинн Девро и то, что он страдал из-за нее, и беспокоился о ней, и явно был к ней неравнодушен. Хотя он не произнес тех слов, которые Мередит хотела услышать, но всем своим поведением давал ей понять, какие чувства он испытывает, и Мередит понимала, что и это было очень необычным для него.

Некоторое время они молчали. Им не надо было ни о чем говорить – им было достаточно того, что они вместе.

Квинн почувствовал, как сжимается его грудь, и погрузил пальцы в волосы Мередит.

– Мне нравится, когда они у вас распущены, – сказал он.

– Это причина, по которой я приезжаю в Цинциннати, – тихо сказала она. – Здесь я могу быть сама собой. А вы – вам не опасно приезжать сюда, чтобы повидать Леви?

– Это преимущество моего дела, – ответил Квинн. – Леви – купец, как и Элиас в Новом Орлеане. Оба перевозят грузы вниз и вверх по реке, а я наношу им визиты редко и с большой осторожностью. И хотя известно, что Леви – аболиционист, он держит в секрете свою связь с Подпольной железной дорогой.

– А Бретт знает?

– Нет, – с сожалением ответил Квинн. – Он считает, как и все остальные, что я негодяй, гуляка и игрок.

Мередит успокаивающе погладила его по руке.

– А я и вправду во многом таков, – добавил он, словно предупреждая ее.

– Знаю, – весело согласилась Мередит.

– Дерзкая ведьма, – заметил Квинн.

– Высокомерный негодяй, – сказала она в ответ. – Совсем не похож на юношу, который однажды летним днем сделал мне качели.

Он сжал ее пальцы, которыми она водила по его запястью, вызывая в нем волны желания. Он поднес ее руку к своим губам и по очереди поцеловал каждый пальчик, а затем перевернул ладонь и покрыл ее поцелуями с коварной настойчивостью. Закончив, он слегка покусал ее ухо.

– Я помнил вас очаровательным ребенком. А когда встретил вас на “Лаки Леди”, ужасно разочаровался. – Квинн покачал головой. – Это хихиканье.

– Не больше, чем я, – усмехнулась Мередит. – Мой рыцарь в сияющих доспехах обедает с охотниками за рабами. Я была оскорблена.

– А я видел с удивлением, что же произошло с милой девочкой с лучистыми глазами, – а в его собственных глазах плясал чертенок веселья. – Пока вы не отпустили колкость насчет джентльменов, что заставило меня задуматься.

– Вы вызывали во мне самые плохие чувства.

– Вот как, неужели? – спросил он без особой радости. – А я видел, как сияли ваши глаза, и как вы изо всех сил пытались спрятать этот блеск.

Экипаж опять остановился, и окошко открылось. Уже стемнело, и певцы рождественских песен разошлись по домам, да и карет уже почти не было, В окошко проследовала очередная банкнота весьма изрядного достоинства, и стук колес возобновился.

– Этот человек, кажется, разбогатеет, – весело заметил Квинн, предупреждая протест, который, как ему показалось, должен был последовать с ее стороны.

– А вы знаете, что мы уже двадцать раз проехали туда-сюда по этой улице? – спросила Мередит.

– Так вы подглядывали! – обвинил ее Квинн.

– Нет. Я просто уже знаю, на каком ухабе меня бросит в ваши объятья.

– Не так уж и часто это происходит.

– Я пожалуюсь мэру Цинциннати, что улица слишком ровная.

– Хорошая идея, – произнес он, пощипывая губами ее ухо.

– Квинн…

– Скажите еще раз.

Она повиновалась, соблазнительно растягивая звуки его короткого имени, распевая его в тесном пространстве кареты:

– Квинн.

– Думаю, мы здесь навсегда и останемся.

– Кучер будет возражать.

– Пока я вручаю ему деньги – не будет.

– Мерриуэзеры будут обо мне беспокоиться. Последовало долгое молчание.

– Я не хочу везти вас домой, – сказал, наконец, Квинн. Ему не надо было ничего объяснять. Здесь они были в укрытии, куда ничто не могло проникнуть. Все же в голове Мередит теснились вопросы. Каков же на самом деле Квинн Девро и почему он работает на Подпольную железную дорогу? Что такого произошло с ним за годы его отсутствия, что теперь он идет на такой риск?

Но она не требовала ответов, как и он от нее. Достаточно того, что они вместе, что он снова вошел в ее жизнь и принес силу, спокойствие и радость.

Радость. Чувствовала ли она радость?

Через несколько секунд, когда Квинн поцеловал ее, она поняла, что да… Его зовущие приоткрытые губы, совершавшие медленные движения, погрузили ее душу в водопад, буйный и нежный одновременно.

Первым отодвинулся Квинн.

– Прекрасная Мередит, Мерри. Мерри <Merry (англ.) – веселая, радостная, славная.> подходит тебе, любовь моя.

– Это ты делаешь меня такой, – прошептала она в ответ. Он крепко обнял ее.

– Что же нам делать, Мередит? – это был не столько вопрос, сколько стон отчаяния.

Мередит не хотелось об этом думать. С самого первого момента их встречи она ощутила, что он не тот мужчина, которого можно укротить, связать, даже хотя бы каким-нибудь образом ограничить. А у нее была своя цель – разыскать Лизу, и своя – робкая – борьба против системы, внушавшей ей отвращение. Внезапно Мередит осознала, почему Пастор сказал так мало. У них не могло быть совместного будущего.

Но сегодняшний день принадлежит ей. Она возьмет сегодня и завтра столько, сколько сможет. Поэтому она сделала вид, что не поняла Квинна.

– Мне действительно пора возвращаться.

– Понимаю, – ответил со вздохом Квинн. Он постучал по стенке кареты, и она остановилась, окошко открылось и посиневший от холода кучер вопросительно посмотрел на них.

Квинн обернулся к Мередит:

– Какой адрес?

Когда она сказала адрес, окошко закрылось, и карета устремилась вперед быстрее, чем раньше. Мередит с тоской ожидала ухабов, которые прижимали ее к Квинну.

Когда экипаж остановился у ярко освещенного дома Мерриуэзеров, дверь дома немедленно открылась. Мередит наблюдала, как Квинн легко соскочил со ступенек кареты и, вложив еще некоторое количество банкнот в руку кучера, пожелал ему приятного Рождества. Затем Квинн протянул Мередит руку и помог ей выбраться из кареты. Экипаж уехал, а они остались стоять на темной улице.

Мередит не ожидала, что Квинн Девро поступит подобным образом. Она думала, что он захочет сохранить свою репутацию игрока. Но он стоял рядом с ней и терпеливо ждал, когда она его представит, к ним тем временем приближались Мерриуэзеры, Салли и ее муж, а в голосах их слышалась тревога, которая терзала их весь вечер.

– Это я виноват, – сказал Квинн, чарующе улыбнувшись. – Мисс Ситон – моя давняя знакомая, клиентка моего брата, у нас было много тем для разговора.

Мередит ничего не оставалось, как представить Квинна, и он тут же был приглашен разделить с хозяевами Рождественскую трапезу. Мередит была очень удивлена, когда он охотно принял приглашение.

Она потянулась к нему и шепотом спросила:

– А Кэм?

– Думаю, Кэм меня поймет, – мрачно улыбнулся Квинн.

– А это разумно? – допытывалась Мередит.

– Нет, – нежно прошептал он ей на ушко, – но с тех пор, как я вас встретил, я часто поступаю неразумно.

И он отвернулся от нее и переключил весь свой шарм на семейство Мерриуэзеров. Мередит уже видела, как он очаровал тетушку Опал и Роберта. И все же с изумлением смотрела, как легко он творит то же самое чудо с ее друзьями. Через несколько минут они уже пригласили его поехать с ними в церковь этой ночью, и опять, к ее удивлению, он согласился.

Подавая мужу руку, Салли одобрительно мигнула Мередит.

Из всех удивительных событий, происшедших с Мередит с тех пор, как она встретила Квинна, самым удивительным оказалось это посещение церкви. Как чудесно было стоять с ним рядом, смотреть на его смуглое лицо, на которое падал мигающий огонь свечей, слушать, как его сильный баритон ведет мелодию старой-старой рождественской песни. Салли смотрела на него с восхищением, а ее безупречное сопрано и его глубокий низкий баритон заставили всех, присутствующих в церкви, смотреть в их сторону.

Вот и вся секретность, подумала Мередит. Но эта единственная настороженная мысль не могла испортить большой радости – стоять рядом с ним, собственнически держа его под руку и впервые в жизни чувствовать, что Рождество – и ее праздник. Ее сердце стучало так, что Мередит испугалась, как бы оно не разорвалось, но голосок внутри нее нашептывал, что нет, оно не может, не станет разрываться, и все будет хорошо.

Но в последующие несколько дней казалось, что это все не может случиться. На следующее утро Квинн появился с небольшим свертком в руках. Мередит даже не удивилась, как ему удалось что-то купить в рождественское утро. Ее уже ничего не удивляло из того, что он делал.

Ее глаза засияли, когда она взяла сверток, распаковала его и увидела золотой медальон искусной работы. Никогда еще она не получала таких подарков. Мередит крепко прижала его к груди, думая о том, что, к сожалению, ей придется отказаться от такого подарка. По правилам приличия, это был слишком дорогой подарок, но, подумала Мередит, я и так нарушаю все приличия.

– А у меня для вас ничего нет.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Вчера вы сделали мне самый лучший в мире подарок – оказались живой и здесь.

– Ну, это не считается, – заспорила Мередит.

Квинн посмотрел на ее озабоченное и расстроенное лицо.

– Тогда я предлагаю вот что. Вы нарисуете “Лаки Леди”. Ее глаза просияли.

– Решено, – согласилась она.

Квинн ласкал ее взглядом, видел открытую улыбку, которой он не видел раньше, лицо, полное жизни, глаза, в которых мерцали золотистые огоньки. И он принял безрассудное решение.

– Я хочу остаться здесь на несколько дней.

Он и не думал, что ее лицо может просиять еще больше, но случилось именно так, и Квинн не стал прислушиваться к внутреннему голосу, твердившему ему об осторожности. С Мередит он чувствовал себя удивительно хорошо и свободно.

– А Кэм? – теперь она легко произнесла это имя. Ведь он был другом Квинна, ее другом. Уголок рта Квинна разогнулся.

– Думаю, он мог бы отправиться в Каир.

– А это не опасно?

– Нет, опасно, если его узнают, но он мастер пробираться повсюду незаметно.

– Тогда у меня будет и для него подарок, – радостно сказала Мередит. – Документ, дающий Дафне свободу. У Леви есть адвокат, который завтра может оформить все бумаги.

Квинн сжал руку Мередит. Это был лучший подарок для Кэма и Дафны. От своего друга он знал, как Дафна не хотела и боялась возвращения в Бриарвуд. Ей требовалось немало мужества, чтобы оставаться в Иллинойсе. Ему хотелось наклониться и поцеловать Мередит, но в комнате они были не одни – за ними наблюдали несколько пар откровенно любопытных глаз.

Чувства Квинна отразились на его лице, и Мередит было этого достаточно. Но почувствовав, как радость наполняет ее, она сказала себе, что надо помнить об осторожности.

Квинн заметил, как тень пробежала по лицу Мередит, и догадался отчего. И с удивлением открыл для себя, что скорее радуется этому, чем огорчается. В их жизни осторожность была необходимым и весьма уважаемым качеством. А в забавной комбинации невинности, подозрительности и таланта, которые требовались для того, чтобы обманывать окружающих, было что-то, что очаровывало и возбуждало Квинна.

Отчасти он ощущал себя тем молодым человеком, которым был до того, как потерял в Англии свою невинность. Впервые за годы, прошедшие после его ареста, он почувствовал, что живет и надеется. Он усмехнулся, осознав, что занимается ухаживанием.

Он пытался действовать постепенно. Она ничего не знала о нем, о годах, которые он провел в Австралии. Что бы она сказала, если бы узнала, что он – беглый каторжник, что он, как пес, сидел на цепи и подвергался страшнейшим унижениям? Что он в ответе за смерть своего лучшего друга?

Прошлой ночью он снова и снова твердил себе об этом… и продолжал твердить утром, когда, постучав в дверь Леви, убедил того открыть лавку, чтобы выбрать подарок. Он повторил себе это, глядя во встревоженные глаза Леви и рассказывая ему кое-что из их разговора с Мередит в карете. Он твердил себе об этом, когда, спешно одевшись, спешил к Мерриуэзерам в час, несомненно ранний для обеда. Он столько раз повторил себе все это, что слова эхом звучали в его голове.

Он напомнил себе, что всегда приносил несчастье всем, кого любил, что дал себе клятву никого больше не любить. Ему надо запереть на засовы свое сердце и не пускать туда любовь к Мередит, надо доказать ей, что любить его – неблагоразумно и небезопасно.

И все же его сердце наполнялось радостью всякий раз, когда он думал о ней, вспоминая ее дразнящую улыбку, смутную грусть в ее глазах, о том, как бережно она держала его руку, словно та была покрыта золотом, а не мозолями. Как она касалась его – словно он был особенным, словно она боготворила его. Прошло много времени с тех пор, когда он ощущал себя особенным. А ему нравилось это чувство. Очень нравилось. И, черт возьми, он не мог с ним бороться. Больше не мог.

Квинн взглянул на медальон в руке Мередит.

– Разрешите, я надену его вам? – спросил он.

От ее улыбки, немного дерзкой, немного неуверенной, его сердце сжалось, а руки задрожали, когда он, застегивая тоненькую цепочку вокруг ее шеи, откинул ее золотистые волосы на одно плечо. Его пальцы задержались на ее шее немного дольше, чем это было необходимо, и, наверное, долго оставались бы там, если бы Салли не подошла полюбоваться на медальон.

Он сделал шаг назад. Глядя на ее золотисто-каштановые волосы, которые легли мягкими локонами вокруг ее лица и на спину, он вспомнил ощущение, которое он испытал, держа ее волосы в ладони в тот день, когда они занимались любовью, и все его тело напряглось от нахлынувшего желания. Он вздохнул с облегчением, когда их пригласили за стол, и Мередит села напротив него. Он едва замечал полные любопытства взгляды, которые бросали на них сотрапезники, пока они с Мередит вели разговор без слов, не отрывая взглядов друг от друга.

После обеда Салли спросила, не составит ли Квинн ей компанию – она хотела исполнить рождественские песни. С тех пор, когда он пел в последний раз, прошло много времени, долгие годы, поэтому он стал отказываться. Квинн и сам не понимал почему. Может быть потому, что музыка напоминала прежнюю счастливую жизнь, его семью, а эти воспоминания были вытеснены годами страданий. В семье они часто пели, у всех были хорошие голоса, но когда, вернувшись домой, он узнал, что его отец и брат умерли, он стал избегать песен, избегать напоминаний о беззаботных временах.

– Ну пожалуйста, – попросила Мередит, заметив, что он колеблется.

Он кивнул и подошел к роялю. Салли села, разложила ноты и жестом приказала ему сесть рядом. Салли была прекрасным музыкантом, и вот первые ноты старинной песни “Я видел три корабля” поплыли по комнате. Она начала петь, и к ее мягкому чистому голосу скоро присоединился чудесный баритон Квинна. Прорепетировав, они пропели песню каноном, соединяя голоса в припеве, и когда песня кончилась, звук их голосов еще таял в воздухе.

Затем Салли стала исполнять “Что за дитя” и внезапно ее голос замер, когда Квинн подхватил мелодию.

Мередит оцепенела: ни в одном мужчине не видела она столько страсти, сколько звучало в голосе Квинна. В нем слышалась боль, сострадание и любовь. В зале было тихо, и она поняла, что остальные тоже находились под сильным впечатлением. Мередит не сознавала, что по ее щекам бегут слезы, стоящие в глазах, Мередит увидела, как лицо Квинна приобрело давно знакомое выражение насмешки над самим собой. Без аккомпанемента он начал петь “Упокой вас Господь, джентльмены”, и вскоре песня была подхвачена другими.

После этого он быстро простился, оправдываясь тем, что у него назначена встреча, но Мередит заподозрила, что причина была не в этом, – похоже он был озадачен тем, что раскрыл ту часть своей души, которая была раньше так тщательно спрятана.

У двери Квинн наклонился и быстро, почти безразлично поцеловал Мередит в щеку.

– Я заеду завтра, – сказал он, – за бумагами Дафны.

Она кивнула, чувствуя, какой напряжен. Ей хотелось попросить его остаться, не уходить, побыть с ней, но она не могла. Что-то в его взгляде сказало ей, что не надо ни о чем просить.

– Тогда до завтра, – сказала Мередит.

Его мрачное лицо несколько смягчилось. Но он лишь склонил в знак признательности голову и быстро вышел. За спиной Мередит стояла Салли.

– Он удивительный, – прошептала она.

Мередит не ответила. Чувство потери захлестнуло ее, когда Квинн исчез за углом. “Нет, – сказала она себе. – Не будь дурочкой”.

Квинн Девро, как она выяснила, был непревзойденным актером. После того, как он ее похитил, она не сомневалась в его безжалостности. Ее рассудок, который всегда был настороже, пытаясь оградить ее от беды, не мог удержаться от вопроса, не был ли образ нежного, ранимого капитана Девро лишь еще одной его ролью.