Текст книги "Аниме Взрыв. Что? Почему? Вот это да! Феномен японской анимации"

Еще одной интересной трактовкой юри является манга 1986 года «Парос-но Кен» («Меч Пароса» (The Sword of Paros)). Эта манга с иллюстрациями Юми-ко Игараси и рассказом Каору Куримото – одна из немногих, воспользовавшаяся прецедентом логического завершения «Принцессы-рыцаря» доктора Тэдзуки, и все же она структурирована таким образом, чтобы сохранить статус-кво, представив «навеки счастливый» конец.

Паросом, смутно напоминающим европейское княжество и очень похожим на Сильверленд, правит прекрасная белокурая принцесса Эрминия, которая носит мужской наряд и может обращаться с мечом так же хорошо (если не лучше), как любой рыцарь в королевстве.

Однажды во время верховой езды в сопровождении Юриаса, искусного фехтовальщика, а также верного друга и телохранителя, Эрминия спасает от дикой лошади крестьянскую девушку по имени Фиона. Для Эрминии это любовь с первого взгляда.

Ситуация могла бы стать началом юри романа, но Эрминия – единственный ребенок короля и, следовательно, наследница трона Пароса, а потому ее долг – обеспечить королевство наследником. Отец договорился о браке, но Эрминия отказывается уступить ему. В качестве альтернативы Эрминии разрешается участвовать в турнире; она выйдет замуж за любого фехтовальщика, который победит ее. Однако сердце уже принадлежит крестьянской девушке Фионе. На турнире, где Эрминия появляется, чтобы решить вопрос со своим будущим, ей приходится сразиться с таинственным рыцарем в маске. Идет ожесточенный поединок, и в какой-то момент рыцарю в маске удается обезоружить принцессу. Министр по имени Альфонсо бросает Эрминии еще один меч. Оказалось, что это мифический Меч Пароса. Когда Эрминия бросается на противника, король хватается за грудь и умирает. Альфонсо останавливает поединок и объявляет, что это предзнаменование того, что Эрминия не годится для наследования трона, так как ее отец умер в тот самый момент, когда она подняла Меч Пароса. Однако правда заключается в том, что Альфонсо насыпал яд в королевское вино. Альфонсо объявляет, что дуэль окончена, и таинственный рыцарь победил по умолчанию: Эрминия должна выйти за него замуж. Примерно в этот момент начинается вторжение воинов из соседнего королевства Каурое, которые, подчиняясь приказам таинственного рыцаря, (который на самом деле является принцем Кауроса) захватывают замок.

Эрминия тем временем оказывается в плену в собственном замке. Однажды ночью принц Кауроса пытается изнасиловать ее, но ей удается удержать его на расстоянии. Принц напоминает ей, что скоро они поженятся, и тогда у нее не будет выбора.

Фиона подстригает волосы и устраивается на работу в качестве личного пажа принцессы. Девушки очень рады снова видеть друг друга, но времени на разговоры нет. Фиона говорит, что народ планирует поднять восстание против захватчиков, и, чтобы дать Эрминии шанс возглавить его, она готова поменяться с ней местами (воспользовавшись светлым париком). Эрминия уходит, обещая вернуться за ней в день, на который запланирована свадьба.

В день свадьбы Эрминия, Юриас и их последователи устраивают засаду на карету, в которой находится Фиона (переодетая Эрминией), направлявшаяся в часовню. Юриас прощается с Эрминией, и Эрминия уезжает с Фионой верхом на лошади. В последней сцене они вместе едут в сторону заката…

Иногда я задаюсь вопросом, а не могли бы Эрминия и Фиона после путешествия по миру поселиться в замке на юге Франции рядом с герцогом и герцогиней Виндзорскими. Это не значит, что эта манга задумывалась как аллегория о гендерном неравенстве в романтических чувствах английского Эдуарда VIII, но результат был бы тем же самым. В сложившихся обстоятельствах Эрминия никогда не удержала бы власть в Паросе. Даже если бы люди были достаточно терпимы, чтобы не обращать внимания на классовую разницу в том, что у их королевы был супруг-простолюдин (любого пола), остается еще одна небольшая проблема: ни Эрминия, ни ее супруга никогда не смогли бы произвести на свет законного наследника престола.

«Меч Пароса» ориентирован на аудиторию, состоящую из японских девочек-подростков, далеких от революционных взглядов. Аниме является традиционным напоминанием о том, что их судьба связана с их биологией. Романтика может быть всем хороша, но тебе придется за нее заплатить. Этой ценой обычно является власть, и в течение многих столетий японские женщины носили ее в своих утробах.

Режиссер Мамору Осии заявил о том, что он рассматривает как решающее гендерное различие: «Женщины не сомневаются в себе. Будь то превращение в другой тип человека или ныряние со скалы. Не зная, что на другой стороне, они просто делают это. Я думаю, что мужчины не смогли бы так поступить. И я думаю, что женщины могли бы. Женщины в первую очередь предпринимали такие действия. Я думаю, что мужчины следовали за ними. Это, потому что женщины рожают. Полноценный человек выходит из твоего собственного тела. Мужчины даже представить себе такого не могут»[140]140
  «Animerica Interview: Mamori Oshii,» trans. Andy Nakatani, Animerica 9 (5): 13.


[Закрыть].

Это не просто вопрос личности. В японской культуре «самость» менее важна, чем ие, или клан, и, как напоминает нам социолог Джой Хендри, «…непрерывность является неотъемлемой чертой ие. Отдельные члены определенного дома, которые не обязательно всегда должны быть постоянными жителями, занимают роли живых членов этого ие. Общий состав включает всех, кто существовал раньше: предки, сейчас забытые как личности, недавно умершие, которых помнят, и потомки, еще не родившиеся» <sup>[141]141
  Joy Hendry, Understanding Japanese Society (London: Routledge, 1989), 23


[Закрыть]</sup>. Это именно та модель, которая явно или неявно проявляется в жанрах и романах сёнэн-ай («любовь к мальчику») и сёдзё-ай («любовь к девушке») любого рода: романтика, которая потакает своим желаниям, неизбежно обречена. Это тема, которая звучит в мыльных операх и постановках Кабуки, а также в старинных народных сказках: удовлетворение личных желаний без оглядки на последствия приводит к неприятностям. В краткосрочной перспективе счастье возможно, но ты в любом случае приходишь к концу жизни без потомков. Некому совершать поминальные обряды, некому наследовать ио, то есть человек рискует не стать предком. А это также значит, что твои собственные предки жили напрасно. Смысл ясен: нельзя нарушать процесс, который длился десятки поколений на протяжении сотен лет, ради личного удовлетворения: его лучше отложить, если не отказаться от него совсем и заменить отношениями, соответствующими своим обязанностям перед ио и перед обществом.

Таким образом, Япония (как в поп-культуре, так и в реальной жизни) вряд ли является королевством трансвеститов или прибежищем для однополых отношений. Отнюдь нет; многие японские яой по-прежнему очень тщательно оберегают свой секрет. Привлекательность однополых отношений в поп-культуре (особенно сильно выраженная в романтизированных в комиксах для девочек) заключается именно в том, что она очень экзотична для своих читателей. Но есть и еще одна причина.

В названии этой главы говорится о псевдогейских темах, и это именно то, что привлекает так много поклонниц этих жанров. В японской культуре существует терпимость в отношении интенсивных однополых привязанностей, которые не угрожают социальным ролям, пока они остаются романтическими. Популярная культура, которая отчасти служит корректирующей мерой, руководством для управления социальными поведением и отношениями, изображает однополые романы в японских средствах массовой информации (а) в контексте общей истории, которая иногда обеспечивает логическое обоснование и (б) с долей определенной уверенности, зная, что комикс или анимационный фильм является художественным, идеализированным и по большей части не отражает реальности. Такие изображения также разрешены (в), потому что настоящая яой-пара, о которой идет речь, обычно не живет долго и счастливо, в то время как псевдогей пара на это способна. Поп-культура, как вы помните, не опережает широкую аудиторию.

Этот последний момент вряд ли нуждается в подчеркивании. Конечно, нет никакой проклятой «Китайской весны», которая привела бы к половым (или видовым) изменениям. Ученику младших классов средней школы никогда не приходится нести ответственность за спасение планеты от захватчиков из другой галактики. Фантастическая природа самих этих средств массовой информации позволяет сохранять определенную дистанцию. Японцы были первыми, кто показал, что они могут отличить фантазию от реальности. Но в связи с этим возникает вопрос: почему бы нам не показывать больше однополых дружеских отношений в американской поп-культуре? Если мы, как и японцы, относимся к комиксам и мультфильмам как к фантазии, то почему бы нам не увидеть, как Бетти и Вероника держатся за руки в комиксах «Арчи» (Archie)!

Потому что наша культура чувствует большую угрозу от изображения интенсивных однополых дружеских отношений, чем японская культура. Мы, кажется, слишком легко делаем вывод о том, что не может быть такого как «просто друзья». В искусстве или в жизни мы ожидаем (а иногда, видимо, требуем), чтобы вовлеченные стороны «шли до конца». По иронии судьбы, учитывая наше пуританское происхождение, мы, похоже, более одержимы сексом, чем японцы; по крайней мере, в отношении популярной культуры. Причина в том, что американская поп-культура часто ограничивает свои возможности «сексом» и «не-сексом»[142]142
  Остановитесь и подумайте: включает ли современная американская популярная культура вообще что-нибудь романтичное? Этого нет ни по телевидению, которое стало местом для борьбы с терроризмом после и сентября, ни в остросюжетных полицейских драмах, мрачных медицинских мыльных операх и бойких криминальных историях. Голливудские фильмы, где время от времени снимаются Джулия Робертс, Сандра Буллок или Хью Грант, отчасти напоминают о романтике, но таких примеров мало, и их становится все меньше. Аниме, наоборот, предлагает романтику, реалистичную и фантастическую, и почти все промежуточные моменты, для большинства возрастов (хотя, по-видимому, основной целью являются молодые люди, а женщины в возрасте предпочитают печатное слово) и все сексуальные комбинации.


[Закрыть].

Японская культура оставляет место для гораздо более широкого спектра отношений, признавая, что человек может нести ответственность при самых разных обстоятельствах, и ответственность за выполнение обязательства зависит от социального положения человека по отношению к другой стороне. Даже в этом очень личном царстве (возможно, особенно в этом царстве) личных желаний (ниндзё) в долгосрочной перспективе это имеет меньшее значение, чем консенсус группы. Несмотря на его более откровенную демонстрацию (если учитывать такие явления, как показ голого тела поздней ночью по телевидению и порнографию, продаваемую в торговых автоматах) в Японии, «секс имеет гораздо меньший приоритет в порядке социальной активности, чем на Западе… Секс, принадлежа к мягкому миру ниндзё и части сферы деятельности простых человеческих чувств, как они есть, не очень важен»[143]143
  Nicolas Bornoff, Pink Samurai: Love, Marriage, and Sex in Contemporary Japan (New York: Pocket Books, 1991), 299.


[Закрыть].

Короче говоря, разделение мира на «сексуальных» и «не сексуальных» партнеров может работать для некоторых американцев, но большинство японцев (и я осмелюсь сказать, большинство американцев) сочли бы это крайне нереалистичным. В любом случае, в Японии никогда нельзя действовать исключительно на основе своих чувств: плотно сплетенная социальная сеть заманивает человека в ловушку множества ожиданий и обязательств. Япония, возможно, вступила в XXI век вместе с Америкой, но в Японии все еще существует обычай омиай (встречи для помолвки, на которых перспективных супругов расспрашивают и спрашивают так, будто их берут на работу в корпорацию), и для некоторых японцев романтика в западном стиле все еще остается роскошью.

Глава 8
Бусидо: путь воина

Самурайские истории – это рассказы о средневековых мастерах меча, но они также об этическом кодексе, по которому должна жить аудитория. Вот почему некоторые современные самураи размахивают бейсбольной битой или продумывают идеальный удар.

У Америки есть Уайетт Эрп[144]144
  Американский полицейский, один из самых известных персонажей Дикого Запада.


[Закрыть], у Британии – Робин Гуд, а у Японии – Ягю Дзюбэй Мицуёси[145]145
  Я знаю, что еще в начале книги говорил, что буду давать японские имена на западный манер, когда фамилия ставится последней. Однако, когда имеешь дело с историческими личностями, то по древней традиции, фамилию нужно ставить на первое место.


[Закрыть]. Ладно, может быть, все не так просто, но с этого стоит начать. Имея дело с таким жизненно важным символом мужественности в японской культуре как самурай, следует начать с поиска каких-либо параллелей, которые может предложить ваша собственная культура.

Конкретные подробности жизни и эпохи Ягю Дзюбэй Мицуёси (или в некоторых источниках Мицутоси) немного туманны, учитывая, что он жил в начале 1600-х годов[146]146
  Я благодарю за биографическую информацию онлайн-журнал боевых искусств «Фурью» (Furyu) на furyu.c0m/archives/issue9/jubei.html.


[Закрыть]. Его отец, Ягью Тадзима-но-Ками Мунэмори, был учителем боя с мечом сёгуна Токугава Иэясу, и он занял эту должность вполне старомодным способом: заработал ее в битве при Сэкигахаре (15 сентября (21 октября) 1600 года), которая установила власть сёгуната Токугава над всей страной. Затем его возвели в ранг даймё (провинциального феодала, признанного сёгуном) с поместьем, центром которого сейчас является место под названием Ягю-но-Сато, недалеко от древней столицы Нара. Старший Ягю создал собственную школу боя на мечах, хотя главным в ней является скорее стратегия, чем навыки: найти слабое место врага и действовать как можно быстрее.

Дзюбэй был представлен при дворе в 1616 году в качестве помощника Хидэтады, второго сёгуна Токугавы, но затем записи о нем пропадают на целое десятилетие. Он возвращается в историю в возрасте тридцати шести лет и умирает в сорок четыре года на охоте. За это время он теряет глаз, воспитывает двух дочерей и пишет полную недомолвок книгу о своем искусстве владения мечом под названием «Цукими-но Сё» («Книга созерцания ясной Луны» (The Book of Gazing at the Moon)), предоставляя будущим рассказчикам возможность восполнить все пробелы силой своего воображения.

Так же, как реальный Робин из Локсли вскоре исчез под тяжестью легенды о Робин Гуде, истории о Дзюбэе начали дополнять первоначальную реальность. Его внешность в легенде теперь в значительной степени определяет «внешний вид» самураев в японской поп-культуре. С шапкой, надвинутой на лицо, чтобы скрыть его черты, с простым кожаный ремешком, обернутым вокруг головы, словно повязка на глазу, легендарный Дзюбэй инкогнито путешествовал по стране, раскрывая свою личность только тогда, когда обнажал свой меч, дабы наказать зло.

По словам одних, он бродил по земле, чтобы отточить свои навыки; другие утверждают, что на самом деле он шпионил для сёгуна Токугавы. Некоторые говорят, что он слонялся по Ёсиваре, району Эдо, заполненному проститутками, чтобы немного попрактиковаться, перерезая глотки самураям низшего уровня, которые тратили свое время на шлюх и никогда бы не сумели оказать ему серьезный отпор. Другие истории рассказывают, что Дзюбэй не смог приспособиться к дипломатии сёгунского двора, что можно принять в качестве объяснения, почему о нем ничего не было слышно десять лет.

Согласно легенде, он был грубым, серьезным человеком, который позволял говорить своему мечу, и тот успешно это делал. В одной истории сообщалось, что Дзюбэй, сражаясь сразу с семерыми мужчинами, отрубил конечности троим из них и отпугнул этим остальных. В другой истории банда разбойников пыталась ограбить его в Киото; он убил двенадцать из них, разогнав тем самым остальных.

Вероятно, самая известная легенда о Дзюбэе упоминается в классическом фильме Акиры Куросавы «Семь самураев» (Seven Samurai). Там ронин вызывает Дзюбэя на тренировочный поединок на деревянных мечах. Даймё, который судит бой, объявляет ничью, но Дзюбэй считает себя победителем. Ронин требует реванша, чтобы разобраться во всем, на этот раз с настоящими мечами. Дзюбэй убивает своего противника одним ударом.

Дзюбэй продолжает жить в поп-культуре в самых разных формах. Мрачный роман Футаро Ямада «Ягю Ичи-зоку-но Инбо» («Интриги семьи Ягю» (The Intrigues of the Yagyu Family)) лег в основу сначала фильма, а затем и телесериала со звездным японским актером Синъити «Сонни» Тиба. Имя Дзюбэй в аниме появляется, как правило, в историях, не связанных с реальной фигурой. Фильм 1993 года, известный на Западе как «Манускрипт ниндзя» (Ninja Scroll) на самом деле называется «Дзюбэй – повесть о ниндзя, который повелевал ветром» (Jubey the wind Ninja), хотя нет никаких исторических доказательств того, что Ягю Дзюбэй когда-либо изучал комбинированное магическое ⁄ боевое искусство убивать, называемое ниндзюцу. Сериал OAV 1997 года под названием «Воскрешение ниндзя» (Ninja Resurrection) показывает самурая по имени Дзюбэй в разгар восстания Симабара в 1637 году. Даже если принять временные рамки как исторически возможные, весьма маловероятно, что Дзюбэй, чья семья была многим обязана сёгунату Токугава, когда-нибудь начал бы выступать против правления сёгуна Бакуфу и встал бы на сторону христиан-повстанцев. Где-то на краю фантазии находится «Дзюбэй-младшая: Тайна миленькой глазной повязки» (Jubei-chan the Ninja Girl) (1999), двадцатишестинедельный аниме-сериал Акитаро Дайчи. В этой комедии мы видим Дзию Нанохану, современную школьницу-подростка, которая «становится» Дзюбэем, надевая на глаза повязку невероятной формы: в сериале она похожа на большое красное сердце. Как девушки становятся самураями, мы рассмотрим в следующей главе.

Основная функция самурая (воина, состоящего на службе у феодала) не претерпевала особых изменений в течение многих лет, но вот отношение к самураю менялось. К середине XVII века сёгунат Токугава имел устойчивое влияние как на императорский двор, так и на даймё, который держал в руках ключ к местной власти в Японии. Следовательно, у самураев оставалось все меньше и меньше дел. Самурай – это социальный статус, а не просто список рабочих обязанностей, и все же некоторым самураям, имевшим семьи (которые нужно как-то обеспечивать, когда нет сражений, где они могли бы воевать), пришлось отказаться от жизни воина и заняться ремеслом. Другие выдали замуж дочерей в купеческие семьи, в то время как третьи стали разбойниками[147]147
  Mikiso Напе, Japan: A HistoricalSurvey (NewYork: Charles Scribner’s Sons, 1972), 226-27.


[Закрыть]. И в XVII веке, когда многих увольняли со службы, они становились ронинами, или самураями без хозяина.

Один такой ронин, Ямамото Цунэтомо (1659–1719), жил в области Сага на южном острове Кюсю и служил господину Саги – Набэсима Мицусигэ. Когда в 1700 году Мицусигэ умер, Цунэтомо попытался совершить дзюнси (самоубийство слуги после смерти его хозяина), но к тому времени такая форма проявления крайней преданности была объявлена вне закона. Итак, Цунэтомо удалился в монастырь, где и изложил то, что, по его мнению, являлось идеальной философией самурая. Молодой самурай записал высказывания и передал их дословно в книге «Хагакурэ» («Сокрытое в листве» (In the Shadow of Leaves), в кодексе бусидо («воинский путь» или «путь воина»), которую впервые опубликовали в 1716 году и с тех пор постоянно печатали.

Однако даже случайный взгляд на «Хагакурэ» показывает, что слова Цунэтомо могли быть крайне полезными для редактора. Его советы буквальным образом идут от возвышенного («Цель важна во всех вещах; если что-то плохо кончится, все хорошее, что могло произойти до этого, будет стерто») к смешному («Пройди с настоящим мужчиной сто ярдов (91, 44 м), и он не менее семи раз соврет»), но он излагает пять основных заповедей, которыми должен руководствоваться самурай: верность, храбрость, вежливость, простота и правдивость.

Однако главное, что следует отметить: в «Хагакурэ» много теории и никакой практики: Цунэтомо (как и Дзюбэй до него) никогда не принимал участия ни в одном из сражений, о которых есть письменные упоминания. Его размышления были вызваны ностальгией, потому что этот образ жизни он считал умирающим, если не мертвым. Его книга, таким образом, является идеализацией реальности меча, которая, несомненно, была намного более громкой столетием раньше. И это также означает, что любое современное изображение самурая в поп-культуре (будь то правдой «Хагакурэ» или сильным отклонением от него) является в некотором смысле идеалом идеала. Современные самурайские саги рассказывают нам больше о времени их создателя, чем о времени их приключений, предположительно имевших место быть.

Революция манги доктора Тэдзуки началась во время оккупации Японии, в то время, когда все аспекты японской жизни находились под пристальным вниманием Америки. Истории о самураях были одним из основных продуктов довоенной Японии, когда японское военное правительство одобрило бусидо с его акцентом на стоическом самопожертвовании и послушании своему господину. Когда милитаристы были дискредитированы в результате поражения, их любимая литература также пришла в упадок на несколько лет[148]148
  Frederik L. Schodt, Manga! Manga!: the World of Japanese Comics (Tokyo: Kodansha International,1983), 68–69.


[Закрыть]. Так было до 1954 года: кончилась оккупация, Корейская война, Астро-Бой начал доминировать в комиксах, и Годзилла стал модной кинозвездой. Только тогда эта история самурая стала популярным хитом – «Акадо Судзюносуке» («Красногрудый Судзуносукэ» (Suzunosuke with the Red Breastplate)), автор Цунаёси Такэучи. В отличие от ярких произведений искусства, рассказы Такэучи, возможно, обрели популярность, потому что милитаризм довоенной манги исчез. После десятилетия, потраченного на восстановление послевоенных разрушений, прежние взгляды не приветствовались ни официальными контролерами поп-культуры, ни массовой аудиторией, которой уже не была интересная старая пропаганда. Вместо этого акцент теперь делался на искусном владении мечом.

Потом образ самурая начал меняться: он должен был соответствовать не истории, а потребностям момента. В конце концов, милитаристы поощряли поп-культуру, которая восхваляла военных – теперь настала очередь оппозиции. И побежденной Японии нужно было доказать самой себе и остальному миру, что она не утратила своих талантов и способностей. Шли годы, и каждое поколение переделывало самураев в соответствии с его собственными взглядами и повесткой дня.

Например, 60-е годы, время социальных экспериментов и политического брожения, породили «Ниндзю Бугэйтё» («Хроника военных достижений ниндзя» (Ninja Bujeicho, или Chronicle of a Ninja Military Accomplishments)) Санпея Сирато. Этот сериал о самураях не мог быть создан в другое десятилетие, так как в нем рассматривались сражения при Оде Нобунаге и других военачальниках XVI века с точки зрения «левых», явно примыкающих к угнетенным массам и настроенных на реформы ниндзя – вне зависимости от того, были ли таковые в истории[149]149
  Schodt, Manga! Manga! 70–71.


[Закрыть]. В 1974 году была опубликована длинная самурайская манга другого рода: «Блуждающие облака» (Надигедито) Дзёдзи Акиямы. Это слово означает «блуждающее облако» и относится к ронину, который является главной фигурой в этой истории. Он больше не служит знатному дворянину, он муж, отец и старший группы носильщиков паланкина. Время действия – поздний период Токугавы; тогда возвращалась мода на европейское образование, которое называли «голландским обучением», и сын Хагуре-гумо по имени Синноске кое-чему уже научился в школе (включая одну фразу на английском языке: «Мой отец очень хороший»).

В целом, Хагурегумо ломает стереотипы классической самурайской сказки, показывая самурая, который меняется, чтобы приспособиться к меняющемуся времени. Его больше интересуют девушки, сакэ и воспитание сына, чем размахивание мечом. Такой образ жизни вызывал симпатии в Японии 1970-х годов, которая, как и Соединенные Штаты, только что пережила период социальных волнений в университетских городках и увидела, как расшатываются многие традиции и ценности. Тем не менее, этот одомашненный самурай находит множество возможностей пролить кровь во имя справедливости. Таким образом, представление Акиямы расходилось с классическим идеалом, но хорошо подходило его аудитории того времени.

Не менее интересный ронин является центральным персонажем Нобухиро Вацуки – «Бродяга Кэнсин» (Rurouni Kenshin) (1996). Время действия этой истории – 1880-е годы, период революции Мэйдзи. Император вернулся к власти, вестернизация идет в Японии полным ходом, и власти торгуют своими кимоно в обмен на европейскую форму. Они также ведут безжалостную кампанию против группы самураев-ренегатов, которые пытаются противостоять влиянию Запада и ратуют за возвращение к старым обычаям.

В центре этого общества в смятении бродит герой, которому на вид лет четырнадцать (его приятная внешность и обходительное поведение, когда он не борется со злом, приводят к тому, что и манга, и аниме по ней завоевывают популярность как у мальчиков, так и у девочек). Шрам в форме креста на щеке – это единственный признак того, что у него была трудная жизнь и за ним тянется кровавый след жертв. Однако сейчас он свернул с пути смерти. Он даже перевернул свой меч (который острый только с одного края) и использует тупое лезвие для борьбы с людьми, если ему все же приходится сражаться с ними. И аниме, и манга создают ситуации, в которых, казалось бы, Кэнсин неизбежно должен пролить кровь, а потом мы видим, как ему в конце концов удается этого избежать. Добавьте к этому череду врагов на почти научно-фантастическом уровне нереальности, и в результате получится самурайская история, которая мало похожа на «Хагакурэ». Понятно, что этот самурай живет так, как никогда не жил самурай, но пацифистам в конце XX века хотелось бы, чтобы он вел именно такую жизнь.