Текст книги "Русское дворянство времен Александра I"

В оригинальном эссе о реальных прототипах Евгения Онегина (цитируется во второй главе), опубликованном в 1887 году, крупнейший летописец истории России В. О. Ключевский сделал несколько ярких наблюдений о менталитете и мировоззрении провинциального дворянства в эпоху Александра I[357]357
  Ключевский В. О. Евгений Онегин и его предки.


[Закрыть]. Поскольку они представляют собой столь познавательную попытку реконструировать образ мышления провинциального дворянства Александровской эпохи, они заслуживают внимания и могут быть резюмированы следующим образом.

Ключевский исходит из того, что пушкинский Онегин не был печальной случайностью или случайной ошибкой, а на самом деле имел свою родословную, своих предков. Все они принадлежали к старинному русскому дворянству, которое с середины XVII века стало главным проводником и первым получателем нового типа образования и воспитания, пришедшего в Россию с Запада. Попытка дворянина приспособиться к своему провинциальному окружению и ассимилироваться в сельское общество обычно заканчивалась неудачей. В конце концов он уедет в свое поместье, чтобы выполнить давно начатую и сложную задачу «уединить себя от действительности». Где-то в провинциальных захолустьях Тулы или Пензы он представлял собой очень странное явление. Все в нем – его манеры, привычки, симпатии и антипатии, даже его язык – было чужеродным и заимствованным. Свои обязанности по управлению имением он поручал крестьянскому приказчику или наемному немецкому управляющему и не чувствовал себя обязанным заниматься вопросами местного управления, для которых в конце концов были избраны предводители и инспекторы. Итак, укрывшись «в этой уютной пустыне», он пришел к холодному и суровому осознанию того, что положение дел в России было «assez immoral» (довольно аморальным), потому что «il n’y a presqu’aucune opinion publique» (общественного мнения практически нет) в стране. Поэтому он пришел к выводу, что для него было совершенно правильно игнорировать все, что происходило в России. «Так незнание вело к равнодушию, а равнодушие приводило к пренебрежению».

Участие нашего провинциального дворянина в наполеоновских войнах вовлекло его в разговоры о России вокруг бивачных костров по всей Европе. На основании этого он сделал два важных открытия: во-первых, Россия была единственной известной ему страной, в которой наиболее образованный и при этом руководящий класс отвергал свой родной язык наряду с практически всем остальным, связанным с родиной; во-вторых, «в русском народе таятся могучие силы, лишенные простора и деятельности, скрыты умственные и нравственные сокровища, нуждающиеся в разработке, без чего все это вянет, портится и может скоро пропасть, не принесши никакого плода в нравственном мире». Именно это осознание побудило некоторых из его коллег искать пути достижения прогресса, а других признать, что Россия никогда не изменится, что бы ни случилось. Молодое поколение дворян, достаточно молодое, чтобы избежать участия в движении, кульминацией которого стала «катастрофа 14 декабря», испытало утрату морального направления, которое нашло выражение в одном фундаментальном принципе: делать что-нибудь вообще невозможно и не нужно. Фантастическое воплощение этого принципа – в одноименном герое пушкинского «Евгения Онегина».

Это, разумеется, усеченная версия гораздо более длинного, более страстного и красноречивого рассуждения Ключевского. Сам историк согласен с тем, что судить о том, преувеличил он или нет, будут другие. На наш взгляд, справедливо сказать, что, хотя в «пудинге действительно может быть слишком много яиц», однако в рассуждениях Ключевского есть зерно истины.

Сам Александр I из собственного опыта знал те качества своего дворянства, которые так язвительно отметил Ключевский. В самом начале своего правления (1802) царь издал указ, который объявил дворянству, что «воля монарха» требует от них ревностнее относиться к участию в выборах на официальные должности в местной администрации и правительстве. Он начинался словами: «Доходит до сведения нашего, что будто лучшее дворянство, а также и граждане, уклоняются от выборов, следовательно и службы. Из того само по себе выходит, что земский суд и управа достаются в руки не надежные». Он призвал дворянство выполнить обязательства своего сословия, приняв более активное участие в работе местного управления для их собственного и общего блага. Указом 1803 года царь подкрепил это требование, провозгласив, что дворянские собрания не должны быть распущены до тех пор, пока они должным образом не выполнят свои избирательные обязанности[358]358
  ПСЗРИ. Т. 27. С. 228, 570; Ш. Дворянство в России. С. 436.


[Закрыть].

Александр I тем самым реагировал на давнюю проблему. Дворянство издавна считало службу на местах обузой, которой следовало избегать. В XVI и XVII веках у них было такое же отношение к обязательной военной службе, а затем и к гражданской, и их потомки с конца XVIII – начала XIX века подобным же образом относились к выборной службе. Со времен Екатерины II центральное правительство рассчитывало на то, что дворянство принесет организованность и порядок в управление провинциями. Но вместо этого выяснилось, что критическая масса дворян уклонялась от выборных должностей. Сперанский был сбит с толку коллективным безразличием дворянства к возможностям, которые предоставлялись собраниям. В 1818 году он жаловался на то, что «от самих дворянских выборов дворяне бегают, и скоро надобно будет собирать их жандармами, чтобы принудить пользоваться правами… им данными»[359]359
  Цит. по: Pipes R. Russia under the Old Regime. P. 183.


[Закрыть].

Дубровин уделяет значительное внимание этой проблеме в своем описании провинциальной жизни начала XIX века, утверждая, что дворянство не хотело обременять себя службой и что «более всего дворяне избегали выбора на должность исправника». Исправник «принужден был вести жизнь кочующую, несовместимую с его должностью», помимо всех других недостатков, в том числе нахождения на побегушках у губернатора.

Один дворянин, названый Дубровиным П. Сумароковым, спросил, действительно ли кто-то «захочет оставить дом, жену и детей ‹…› чтобы переселиться в город за 300–600 руб. в год жалованья? Кто с добрым воспитанием и имуществом решится сносить грубости, презрение от расплодившегося начальства». Эта точка зрения объясняет, почему многие дворяне стремились быть замененными на выборных должностях, открытых для них, государственными служащими, и прибегали к самым разным оправданиям для уклонения от назначения, среди которых наиболее популярным было предполагаемое плохое состояние здоровья. Усугубляя трудности, с которыми сталкивалось центральное правительство, такое уклонение широко распространилось как раз в то время, когда количество административных должностей, которые должны были заполнять провинциальные дворяне, быстро увеличивалось в ответ на рост местного населения и для поддержки развития торговли и коммерции[360]360
  Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // РС. 1899. Т. 3. С. 566–568; Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 428.


[Закрыть].

Руководствуясь примером правительства, дворянство, как правило, избирало на административные и служебные должности раненных на войне или беднейших своих представителей. Например, после завершения кампаний 1812 и 1813 годов в 1816 году было «высочайше повелено определять городничими, заведывавшими полицией в городах и назначавшихся от правительства, преимущественно офицеров, состоявших под покровительством комитета о раненых». Действительно, после наполеоновского вторжения, как заметил Раев, экономическое положение большинства дворян, которое даже в XVIII веке не было особенно блестящим, еще больше ухудшилось: беднейших дворян, а также тех, кому не хватало устремленности и амбиций, «выгнали на пастбище» в свои отдаленные загородные поместья[361]361
  Raeff M. Understanding Imperial Russia. P. 157; Ш. Дворянство в России. С. 437.


[Закрыть]. С типично пессимистической точки зрения Корфа, «места по выборам стали замещаться худшей частью дворянства, мелкопоместным и неимущим», которые затем «слепо подчинялись власти губернатора и окружавших ближайших его сотрудников». Однако большинство богатых дворян с хорошими связями стремились в столицы, чтобы получить лучший культурный и интеллектуальный опыт, который они не могли надеяться найти в российской провинции[362]362
  Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 356–357.


[Закрыть]. Очевидно, на дворянство была возложена задача, не совместимая ни с его менталитетом, ни с уровнем образования, ни с его отношением к службе.

Предпринятые Александром I попытки привлечь дворян в значительно большем количестве к выборной службе соответствовали первоначальной либеральной направленности начала его правления. Но, как и во времена Екатерины II, результаты были неутешительными, так как выборная служба мало интересовала провинциальную знать. Когда псковский гражданский губернатор доложил в 1803 году, что уездные предводители уклоняются от требований губернского начальства по общественным делам, царь ответил, что губернатор должен созвать собрание дворянских предводителей и передать им царское постановление, что до тех пор, пока они не закончат рассмотрение таких вопросов, их собрание не будет распущено. Призывы царя мало что изменили: дворянство продолжало избегать выборных должностей. «В 1808 году во многих уездах Псковской губернии места, зависящие от выборов дворянства, оставались не замещенными», и поэтому было принято постановление, что в таких случаях вакантные должности должны замещаться чиновниками от герольдии.

Десять лет спустя свидетельства аналогичных проблем стали поступать из Смоленска, где выборные должностные лица добивались досрочного выхода на пенсию по состоянию здоровья. Тем не менее назначенные новые выборы не привели к желаемому результату[363]363
  Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России. С. 509.


[Закрыть]. Проблема не ограничивалась Смоленском. На другом краю империи, в Пензе, дворянский заседатель при уездном суде И. И. Мешков был назначен в октябре 1821 года дворянским депутатом уездной квартирной комиссии. Однако выяснилось, что это назначение не устраивало Мешкова, хотя непонятно, было ли это связано только с плохим состоянием его здоровья. Поэтому он направил прошение об освобождении его от должности губернатору (М. М. Сперанскому), который согласился утвердить вместо Мешкова следующего по списку кандидата[364]364
  ОР РНБ. Ф. 550 (ОСРК). Ф. IV.626 (Записки И. И. Мешкова, 1767–1844). Л. 90 об.


[Закрыть].

Вполне возможно, что именно удаленность Пензы от Санкт-Петербурга способствовала такому небрежному отношению к государственной службе. Как заметил Вигель, «[м]енее полуторы тысячи верст отделяют Пензу от Петербурга. В нашем необъятном государстве, кажется, пространство не слишком великое, а насчет любопытных известий оттуда – мы жили словно в Иркутске. Горизонт наш был весьма ограничен; еще менее, чем в Москве, думали мы о том, что нас ожидает, и вседневный вздор, который слышал я вокруг себя, неприметно успокаивал волнуемую страхом душу мою»[365]365
  Вигель Ф. Ф. Записки. С. 295. Верста приблизительно равна километру. Пенза находится в 1350 километрах к востоку от Санкт-Петербурга, а Иркутск находится значительно дальше, в 5600 километрах.


[Закрыть]. Фактически, один известный иркутский житель И. Т. Калашников ясно понимал последствия удаленности сибирской провинции от Санкт-Петербурга: он утверждал, что в отсутствие как местного дворянства, так и информированного общественного мнения не было эффективного контроля над административными злоупотреблениями и произволом власти, которые чинило местное правительство. Калашников, советник областной администрации Тобольска, находил, что ситуация определенно усугублялась удаленностью Иркутска, поскольку предполагалось, что центральные власти вряд ли обратят внимание на какие-либо нарушения, и на самом деле это случалось редко[366]366
  Калашников И. Т. Записки иркутского жителя // РС. 1905. Т. 7. С. 219.


[Закрыть].

Тем не менее губернии, расположенные значительно ближе к Санкт-Петербургу, испытывали аналогичные проблемы, связанные с отношением местного дворянства к службе на выборных должностях. Новгородское губернское дворянство, например, по наблюдениям современника, не находило «ничего заманчивого для жизни» в губернской столице и поэтому, благодаря удобной близости к Санкт-Петербургу, предпочло жить там[367]367
  Брадке Е. Ф. фон. Автобиографические записки. С. 36.


[Закрыть]. Еще одну наглядную иллюстрацию этой проблемы можно найти в отчаянном письме губернатора Тульской губернии Н. С. Тухачевского от 21 октября 1825 года своему дворянскому губернскому предводителю Д. А. Мансурову накануне выборов для заполнения должностей на следующее трехлетие. Он жалуется, что спустя почти полтора года по его вступлении в должность губернатора он продолжает «бороться с чрезвычайными трудностями по бездействию земских полиций: многие заседатели дворянские и исправники ‹…› не токмо не исполняют в точности своих должностей, но и весьма мало понимают оныя». Вследствие этого возникают задержки и недоимки в сборе налогов и рекрутов, в задержании преступников и в содержании дорог, состояние которых было источником многих жалоб от проезжающих через губернию.

Тухачевский признается, что все его попытки добиться большего усердия от таких чиновников, включая выговоры и штрафы, с треском провалились. Он объясняет это в основном плохим качеством тех «недостаточных людей», которые выдвигаются на выборах, отмечая, что более образованные дворяне уклоняются от выборных должностей. Поэтому он обращается к предводителю в свете предстоящих выборов за его поддержкой в убеждении «благородных и почтенных» дворян баллотировать на выборах людей во «благо дворян более нежели в мое собственное». В надежде на сотрудничество губернатор заключает предложением последовать примеру Рязанской области, предложив в качестве финансового стимула жалованье в 1200 рублей для исправников и 800 рублей для заседателей[368]368
  Яблочков М. Т. Дворянское сословие Тульской губернии. Тула, 1899. Т. 1. С. 131.


[Закрыть].

Еще один хорошо задокументированный пример двойственного отношения к службе – это случай С. П. Жихарева, известного писателя с хорошими связями. Пять лет он жил в деревне и в Москве, не занимая какого-либо поста, а затем из письма от 14 июля 1822 года А. Я. Булгакова своему брату выясняется, что Жихарев обращался к нему за советом по поводу предложения генерал-губернатора Москвы Д. В. Голицына о назначении его председателем уголовной палаты. Булгаков убеждал его воспользоваться этой возможностью, чтобы служить вместе с «таким прекрасным начальником». Но Жихарев отказался от этого предложения и вернулся на службу только в 1823 году, заняв пост губернского прокурора, потому что, как он писал А. И. Тургеневу, «жить в деревне наскучило, а жить в Москве без места как-то мне кажется неприличным. В карты играть не охотник, а Арзамас [литературное общество] рушился: сами посудите»[369]369
  Жихарев С. П. Записки современника / Под ред. Б. М. Эйхенбаума. М.; Л., 1955. С. 648.


[Закрыть]. Это говорит не столько о сильном чувстве долга служить, сколько об отсутствии лучшей альтернативы безделью.

Ощущение Жихарева, что бездельничать в Москве было бы «неприлично», находит отклик в типичной для XIX века точке зрения, что из-за избирательных обязанностей, коллективно возложенных на провинциальное помещичье дворянство, по крайней мере до Великих реформ царствования Александра II, «всякий поместный дворянин, не состоящий на государственной службе, считал своим дворянским долгом в продолжении жизни до известного возраста, так или иначе, послужить отечеству или общественному делу, хотя бы на один выборный срок, и отказаться от избрания вообще, без неотклонимых причин, не было в обычае»[370]370
  Семенов Н. П. Наше дворянство. СПб., 1899. С. 27.


[Закрыть].

Было бы рискованно считать, что все дворяне одинаково неохотно служили своим местным обществам. Яркий пример готовности сделать это показывает М. А. Леонтьев, из дворян Тульской губернии. В своих мемуарах он вспоминает, как сильно ему нравилась перспектива служить обществу в роли выборного инспектора полиции с 1815 года вместо того, чтобы продолжать жить в деревенском уединении. Более того, он рассматривал свое избрание как входной билет в ряды «лучших членов своего сословия, ибо при самом избрании я имел удовольствие слышать от многих умных и лучших дворян нашего уезда лестные их надежды на мое служение». Он наслаждался растущим уважением местной знати к его честности и прямолинейности, говоря о себе, что «совсем удален от всякого рода притеснений, взяток и других мерзостей». Он очень гордился тем, что никогда не использовал свою должность для получения выгоды от кого бы то ни было, рассматривая взяточничество, в частности, как «преступление гнусное». Как бы то ни было, он обнаружил, что прекрасно живет на свое жалованье и пользуется в округе все более громкой репутацией щедрого и доброжелательного хозяина. Для Леонтьева служба также означала возможность работать вместе с выдающимся предводителем, «умным, честным и кротким Иваном Ивановичем Бибиковым», которого он высоко ценил как образец для подражания[371]371
  Леонтьев М. П. Мои воспоминания. С. 613–614.


[Закрыть].

Леонтьев не упоминает здесь о неравенстве статуса членов местных дворянских обществ, которое часто осложняло отношения между ними. В отношении возраста, собственности и звания для участия в дворянских собраниях граф Н. П. Румянцев, который был министром торговли с 1802 по 1811 год, указал в 1805 году на необходимость различать более бедное дворянство (мелкопоместное) и более богатое (крупнопоместное), потому что некоторые из первых считали равенство «уважительности» само собой разумеющимся, рано уходили со службы и уезжали в свои поместья. Это «позирование своих обедневших сверстников» вызывало сильное недовольство среди более обеспеченных, которые, как следствие, сами покидали провинции, тем самым лишая собрания их потенциальных услуг[372]372
  Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России. С. 446.


[Закрыть]. Корф замечает вдобавок, что выборная служба не предоставляла столь же возможностей продвигаться по карьерной лестнице, как государственная служба, что давало дворянам небольшой стимул участвовать в выборах или баллотироваться на выборные должности[373]373
  Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 351.


[Закрыть].

Таким образом, причины уклонения от избрания на выборные должности были связаны не столько с составом собраний, сколько с условиями службы в местных учреждениях, по сравнению с которыми служба в центральных учреждениях казалась гораздо более привлекательной. Как заметил Питер Уолдрон, амбициозные дворяне рассматривали местное самоуправление как тупик, и большинство дворян, которые хотели процветать и строить карьеру, знали, что для этого им нужно стать офицерами или получить место в каком-нибудь министерстве в Санкт-Петербурге[374]374
  Waldron P. Governing Tsarist Russia. P. 60.


[Закрыть]. Поскольку правительство Александра I было не в силах что-либо предпринять, кроме некоторых полумер, царь приказал заполнить вакансии чиновниками недворянского происхождения. Следовательно, снижение значимости и статуса выборной службы было по сути делом рук самого дворянства.

Как утверждает Дубровин, «в дворянских выборах выказались вполне отсутствие нравственных начал: своеволие, неуважение к личности, ложь, склонность к ябедничеству и продажность». Хотя формально существовала система поручительства за добросовестность кандидатов на выборах, в рамках которой каждый кандидат должен был быть рекомендован двенадцатью дворянами его уезда, на добросовестность таких рекомендаций нельзя было положиться[375]375
  Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // РС. 1899. Т. 3. С. 550. Детальное описание процедуры голосования на дворянских выборах в то время см.: Cavender M. W. Nests of the Gentry: Family, Estate, and Local Loyalties in Provincial Russia. Newark, 2007. P. 159–160.


[Закрыть]. Корф приводит в пример историю голосований на волынских губернских дворянских выборах, где в какой-то момент проголосовали только 78 из 531 имевшего право голоса (или чуть меньше 15 %). В своем типично пренебрежительном стиле Вигель вспоминал, что на самом деле выборы были для дворян просто поводом собраться вместе, чтобы выпить, не задумываясь о своих общественных или сословных обязанностях[376]376
  Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 352–355; Яновский А. Предисловие // История русского дворянства. М., 2003. С. 15.


[Закрыть].

Были также случаи нарушения правил голосования, когда голоса подавались фиктивными выборщиками. Так, в Нижнем Новгороде предводитель дворянства сообщил, что в общей сложности было подано 126 голосов, «а под списком подписалось только 35 дворян». Такое злоупотребление побудило Комитет министров по предложению губернатора Тверской губернии дать дворянам двенадцать месяцев для внесения их имен в родословную книгу, чтобы гарантировать, что в будущем только те, кто имеет на это право, могли участвовать в выборах[377]377
  Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. С. 262–263.


[Закрыть]. Это также побудило Александра I, разгневанного сообщениями о процедурных нарушениях на губернских выборах, написать в 1811 году письмо министру внутренних дел О. П. Козодавлеву с выражением своего неудовольствия и приказом пересмотреть и улучшить процедуры. Проблема заключалась в продолжающейся нехватке должным образом квалифицированных должностных лиц, способных выполнить задачу по разработке новых правил проведения дворянских выборов, составление которых министерству было поручено еще в 1809 году[378]378
  Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. С. 562.


[Закрыть].

Однако были случаи, когда коллективное неисполнение служебных обязанностей со стороны местного дворянства было вызвано другими причинами. Одной из них была болезнь, настоящая или мнимая. В 1810 году псковский губернатор сообщил, что дворяне использовали медицинские справки от врачей для уклонения от избрания на посты. Другой причиной было своего рода вялое сопротивление. Так, например, в 1813 году дворянин из Симбирска по имени Бедрин сообщал с возмущением, что в Оренбургской губернии были представители татарской шляхты (мурзы), считавшие себя дворянами, но абсолютно ничего не делавшие для отечества. Вместо этого они предпочитали жить в полной праздности. От имени царя Аракчеев ответил, что мурзы должны быть проинформированы о том, что по закону Петра Великого все дворяне, отказавшиеся от службы, должны будут платить подушный налог. Третьим предлогом было чувство личного оскорбления их статуса любым отказом проявить должное уважение, как, например, в случае с оскорбительным поведением губернатора Олонца, упомянутого выше.

Вышеупомянутый анонимный комментатор конца XIX века (некто Ш.) приписывал бездействие и пассивность дворянства в царствование Александра I четырем неизменным причинам: «абсентизм крупных дворян, слабость среднепоместного класса, традиционное тяготение к государственной службе и пренебрежение к нечиновной службе». Дворянство было создано правительством сначала как служилый класс, а затем как привилегированное землевладельческое сословие: для непосредственного участия в дворянском собрании требовалось владение не менее 100 душами или 3000 десятин (3270 гектаров) земли. Но его главной целью было служение государству, а эксплуатация земли была лишь средством для достижения этой цели.

На практике типичным нежелательным результатом было то, что определенная часть дворянства стремилась служить государству и, таким образом, пренебрегала сельским хозяйством, в то время как другая часть, состоящая из дворян, живущих в своих поместьях, наоборот, уклонялась от ответственности в активном участии в местной администрации в пользу управления своими земельными участками. Иными словами, богатые, талантливые и честные дворяне уклонялись от службы, в то время как те, кто был готов мириться со всеми сопутствующими ей проблемами, баллотировались на выборах. По убедительному мнению Середонина, последние «готовы были переносить все неприятности и унижения, лишь бы нажиться от промышленников, поселян, купцов, беглых и воров»[379]379
  Ш. Дворянство в России. С. 438; Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета министров. С. 278.


[Закрыть]. И даже в этом случае местные дворяне, жившие в своих имениях, просто не могли произвести из своих рядов адекватный контингент подходящих людей, необходимых для местной администрации и судов. В этом нет ничего удивительного, если учесть показательную карикатуру на провинциального дворянина, изображенную в эпиграмме 1809 года петербургского писателя А. Е. Измайлова:

 
Я месяц в гвардии служил,
А сорок лет в отставке был,
В деревне я учил собак,
Ловил зверей, курил табак,
Наливки пил, секал крестьян,
Жил весело и умер пьян[380]380
  Цит. по: Экштут С. А. На службе российскому Левиафану. С. 43–44.


[Закрыть].
 

Экштут, цитируя эту эпиграмму, утверждает, что знать никто не заставлял служить. Однако, по его мнению, дворянин, который никогда не служил, не имел звания и, следовательно, не имел права участвовать в дворянских выборах уездных и губернских чиновников, должен был испытывать постоянное чувство стыда: никакие порядочные люди не будут иметь ничего общего с ним; никто не захочет вступать в родственные отношения – например, в брак – с таким человеком, считая это ниже своего достоинства. Это может быть так, но все указывает на то, что многие были готовы рискнуть вызвать на себя такое осуждение или стать изгоями общества вместо того, чтобы выдвигать себя на выборах на должности, которые у них не было никакого желания занимать.

В любом случае тенденция к досрочному выходу в отставку и уходу с государственной службы стала достаточно прочной к началу XIX века, после отмены обязательной государственной службы в 1762 году. Обычно речь шла о мелком дворянине, жившем уединенно в своем имении, наслаждавшемся довольно бесцельным, хотя и «культурным» стилем жизни, появлявшемся только для того, чтобы отдать свой голос предводителю дворянства и другим выборным должностям, занимаемым его коллегами в дворянском собрании и окружных судах. В остальном его жизнь измерялась чередой времен года, семейными событиями и его собственным более или менее успешным взаимодействием с крепостными.

Это в некоторой степени изменилось в течение 1812-го и в последующие годы, когда вынужденная Отечественная война против Наполеона требовала участия даже самого замкнутого провинциального дворянина. Как мы видели, дворянство сыграло значительную роль в погашении вызванного военными расходами государственного долга. Дворяне уплатили налог, учитывающий их материальное положение, то есть основанный на количестве принадлежащих дворянину крепостных крестьян и полученном от них доходе по формуле 1 рубль на душу населения. Однако тенденция к досрочному выходу в отставку ради уединения в провинции возобновилась после падения Наполеона. Даже в этом случае самый бедный дворянин сохранял ощущение своей принадлежности к классу, отличающемуся от всех других сословий в российском обществе своими ценностями, интересами и статусом[381]381
  Об этом см.: Raeff M. Understanding Imperial Russia. P. 586.


[Закрыть]. В следующей главе оценивается, в какой степени индивидуальное чувство принадлежности к дворянскому сословию отразилось на участии дворянства в местном управлении.