Текст книги "Шесть часов утра"
Автор книги: Павел Гушинец
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Смена ролей
Кто-то из именитых психологов (сейчас уже не вспомню кто) писал: «Если вы боитесь кого-то: учителя, директора, начальника, то вам всего лишь стоит представить его не в роли этого самого начальника, а в роли, скажем, заботливого дедушки своих внуков. И страх пропадёт потихоньку». Он ещё приводил пример школьника, который до смерти боялся свою учительницу, а потом встретил её в очереди в магазине. И увидел её в роли покупательницы, которая робеет перед грозной продавщицей, шумной хамоватой очередью. И перестал бояться.
В школе у меня была как раз такая учительница русского языка. Когда она заходила в класс, на учеников накатывала жуткая тоска. Сухие правила грамматики терзали юные умы почище инквизиторов. От Наташи Ростовой тошнило, Пушкин и Куприн вызывали стойкое отвращение, Маяковский пугал своими нескладными рваными ритмами.
Зоя Петровна вызывала во мне мрак и ужас. Я ненавидел русский язык и литературу всей душой. Среда и пятница были испорчены присутствием данных уроков в расписании. Наверное, поэтому я до сих пор пишу с ошибками.
Зоя Петровна входила в притихший класс, садилась за стол, брезгливо поджимала губы, обводя макушки учеников взглядом удава Каа. Огромная выпуклая родинка на её щеке тоже гипнотизировала нас. Эта родинка всех ужасно раздражала. Она словно жила своей жизнью, подрагивала не в такт словам русицы, грозила нам какими-то страшными карами.
Учительница ме-е-едленно открывала журнал.
– Так, кто у нас давно не отвечал?
И даже отчаянный хулиган и троечник Вовка Королёв при этих словах пытался слиться с партой.
Преподавала грозная учительница серо. Примерно минут через пять после начала урока ужас и тоска сменялись безудержной скукой. Мы зевали, глаза закрывались сами собой. И только карающий голос выхватывал нас из забытья.
– Шалаевский, к доске!
Игорёха тянется получать свою законную двойку.
– Рязанова, к доске!
Надя мямлит что-то про ударения и вымучивает трояк.
– Гушинец!
«С-с-с…а, вот я попал! Вызывала же на прошлом уроке!»
Медленно переставляя ноги, плетусь к доске, к её несмываемым меловым разводам и вечному запаху мокрой тряпки. Становлюсь на виду у всего класса, взгляды скрещиваются на мне. Меня пытают ударениями и суффиксами. От меня что-то хотят, но половины вопросов я не слышу.
– Совсем плохо, – вздыхает мой инквизитор. – С такими ответами у тебя будет тройка в четверти. Стыдно, Гушинец.
И мне стыдно. Я плетусь на своё место под шушуканье девчонок. И страх перед тройкой в четверти смешивается в моей душе с облегчением. Сегодня меня больше не вызовут.
А в девятом классе мы узнали, что нелюбимая нами учительница уходит преподавать в университет. И нам дадут какого-то другого учителя. Какого? Класс оживился, встряхнулся, зашептал.
С учителями в те годы была какая-то невероятная проблема. Временами их просто не было. Наверное, из-за гигантских зарплат они бросали преподавание и уходили в какие-то мутные профессии. Нашего физрука СерСерыча, например, можно было наблюдать на лестнице будущего супермаркета, а тогда универсального магазина «Двина». СерСерыч стоял среди таких же плечистых коротко стриженых парней в кожаных куртках и монотонно повторял:
– Доллары, марки, Россия.
Очевидно, это было интереснее, чем выдавать хулиганам из 7 «Б» баскетбольные мячи.
Физруков у нас за два года сменилось пятеро. Военруков – трое. Надолго задержался немного сумасшедший гражданин, который утверждал, что в Афганистане лично расстрелял трёх генералов, уходил с территории последнего замыкающим, короткими очередями прикрывая отступающие колонны, и требовал называть себя полковником.
В середине года полковник пришёл на урок пьяный, принялся показывать на ком-то из старшеклассников приёмы модного тогда кикбоксинга, промазал и случайно избил ученика.
Больше мы последнего героя Афганистана не видели.
Самая лучшая система образования давала сбой за сбоем. Полгода физику преподавал отличный дядька, который по вечерам вёл кружок по волейболу. Волейболист из него был суперский, но вот физику я тоже до сих пор не знаю.
Математику тянула престарелая дама с кучей тараканов в голове. Однажды на перемене Гришка Епишин прилепил к стене присоску от игрушечного пистолета, а снять не успел. Математичка присоску заметила, устроила истерику, вызвала директора, сорвала полдня уроков. Впрочем, про этот случай отдельный рассказ есть.
Представляете, какой ажиотаж царил в классе, когда нам сказали, что у нас будет новый учитель русского? Мы гадали, кого нам подкинет коварная судьба? Тренера по теннису? Сухую ровесницу Есенина? Грохочущее молниями неземное существо с планеты Шелезяка?
А в начале сентября в класс впорхнула юная белокурая девушка и улыбнулась так, что у мужской части нашего озабоченного класса стало тесно в душе.
– Здравствуйте, ребята. Я ваш новый учитель русского языка и литературы Татьяна Ивановна.
И полтора десятка незрелых юношеских сердец упало к её стройным ногам.
Русский язык расцвел совсем другими красками. Танечка преподавала легко, весело, с шутками и подколками. Нахальный Вовка попытался нагло подкатить к ней, но при всех получил ответ, что у него «женилка не выросла». Туповатого толстяка Димку Макеева назвали «пусечкой», и он за ночь перечитал половину творчества Роберта Рождественского. С учётом того, что до этого Макеев читал только «Каштанку», это был подвиг, который Танечка оценила.
На очередном уроке литературы она призвала нас углубиться в творчество какого-то писателя, который творил в начале XX века. Что-то об этом писателе я уже слышал, но ещё не читал. Зашёл в библиотеку, взял книгу, дома открыл её, с тоской предвкушая длиннющие разговоры о смысле жизни и очередные письма Татьяны Лариной.
Начиналось стандартно, по классике, с описания природы: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката…»
Я перестал читать далеко за полночь от того, что глаза отказывались оставаться открытыми. В книге было всё. Мистика, ведьмы, обнажёнка, расчленёнка, вампиры. Как вы уже догадались, я читал Булгакова.
Именно Танечка сняла мой страх перед русским языком. И хоть первые попытки что-то написать я предпринял ещё при царствовании Зои Петровны, идея стать писателем сформировалась именно при новой учительнице.
Я танцевал с Танечкой на выпускном. И робко держал её за тонкую талию. И билось моё сердце совсем не в такт вальяжной музыки. А моя девушка, с которой мы встречались на тот момент почти два месяца, смотрела на нашу пару с ревностью.
Потом было поступление, неудача и медицинское училище, в которое я пошёл, чтоб собраться с силами перед новой атакой мединститута.
И вот на последнем курсе медучилища отправили меня на практику в наш местный КВД. Показали несколько интересных случаев, научили отличать сифилис от гонореи, а рубромикоз от лишаёв. И, чтоб отвязаться от зелёного практиканта, посадили заполнять бумажки.
Сижу, фамилии пациентов переписываю из клочков бумажных в толстенный журнал. И вдруг слышу знакомый голос.
– Здравствуйте.
Поднимаю голову и замираю. Стоит напротив меня Зоя Петровна и смотрит на меня удивлённо.
– Гушинец?
– З-з-здравствуйте.
Учительница бывшая моя тоже смутилась. Я всё-таки в халате белом, сижу с важным видом, бумажки какие-то перекладываю. Приём у меня.
– А я вот решила с родинкой что-то сделать, – начинает объяснять мне Зоя Петровна.
И вид у неё какой-то чуть ли не испуганный. Смотрю и не понимаю.
– Родинка растёт, – повторяет учительница. – Мне сказали – опасно это.
И говорит, говорит, словно оправдывается. И тут до меня начинает медленно доходить. Сижу-то я на приёме в КВД. А в те годы, да и сейчас, наверное, КВД было местом позорным. Ходили сюда исключительно «проститутки и наркоманы», да ещё дети, которых угораздило подцепить постыдную лишайную болезнь. В глазах обывателей посетитель КВД был человеком падшим. А тут учительница перед бывшим учеником.
И вот когда я это понял, образ страшной и ужасной повелительницы русского языка рассыпался. Стояла передо мной пожилая растерянная пациентка, стыдящаяся своего присутствия в позорных стенах, и разговаривала немного заискивающим тоном.
– Сейчас всё устроим, – весело сказал я.
И побежал бывшую грозу 7-го «Б» без очереди к дерматологу устраивать.
Это просто праздник какой-то
Обычно студенты медицинского университета, которые приезжают в нашу страну из других государств, живут и учатся отдельно, на факультете иностранных студентов. Но нередко бывает так, что ребята и девушки из стран бывшего Союза вливаются в группы местных жителей. И учатся часто более успешно, чем их «иностранные» соотечественники.
На моём потоке училась Ленка-Эстонка. Высокая, симпатичная девушка, которая после окончания вуза укатила лечить в свой родной Таллин. Сёстры Катя и Настя прилетели откуда-то с Урала и сейчас возглавляют педиатрические отделения в российской глубинке.
А в группе моего приятеля Юры учился Ренат. Ренат приехал из страны, где большую часть года тепло, на деревьях, кроме скучных яблок, растут персики и хурма, а бахчевых так много, что арбузы воруют исключительно из спортивного интереса.
Ренат мечтал торговать арбузами, но строгий отец сказал ему:
– Надо. В семье должен быть доктор.
А с отцами в стране Рената не спорят. Ибо не принято. Сел Ренат за учебники, со слезами на глазах выучил химию и биологию и поступил. На Минске настоял тоже отец. В краснознамённые советские времена он служил в армии где-то в районе белорусской столицы, и воспоминания о Беларуси остались только положительные.
Учился Ренат так себе. Если бы не помощь однокурсников, пришлось бы его папе гораздо больше денег за экзамены платить. А так – тянул лямку, сдавал на тройки, но вылетать – не вылетал.
И доучился бы Ренат без приключений, если бы не друзья с факультета иностранных студентов. Как рассказывал Юра, в личном общении Ренат был мировым парнем. Воспитанный, вежливый, спокойный. Но когда в общежитие приходили в гости его соотечественники, преображался как по волшебству.
Потом ему было стыдно перед Юрой, он извинялся:
– Я не могу по-другому. Меня братья не поймут.
Но рассказ не об этом.
В очередной раз компания детей Азии свалилась в комнату Рената, и кто-то спросил:
– Эй, а ты знаешь, какой скоро праздник?
– Курбан-байрам, – пожал плечами Ренат.
Был он человеком глубоко светским, да и друзья тоже далеки от религии, но Курбан-байрам для них, это как для православных атеистов католическая Пасха. Фиг его знает, что это такое, но отметить надо. Особенно в чужой стране, среди неверных.
Стали решать, как будут отмечать. С интернетом тогда было не очень, поэтому собрали консилиум и принялись вспоминать. Кто-то ездил в деревню (точнее, в аул) к бабушкам-дедушкам, там видел, как это происходит. Кто-то помнил, что показывали по телевизору. Помог учебник по религиоведению, одолженный в университетской библиотеке.
Более-менее определились с регламентом и тут поняли, что для полного погружения в праздник им нужен баран. То есть барана в процессе этого самого праздника нужно будет зарезать. Потому что это отражает суть традиции жертвоприношения.
Где в белорусской столице достать барана? В магазинах, конечно, бараны продаются, но в виде полуфабрикатов. То есть барана уже кто-то откурбанбайрамил, разделал и даже местами в фарш перекрутил. Поэтому для обряда магазинный баран не годится. Воровать его в зоопарке тоже не комильфо, ибо можно получить трындюлей от сторожа. Нашли какие-то объявления, созвонились с фермером из загородного хозяйства, договорились о покупке.
Надо ехать забирать барана. А на чём?
Родители будущих джигитов люди умные, опытные. Отлично понимали, что дай отпрыскам волю, а точнее права и авто, то молодёжь мигом из страны вылетит. Потому как в Беларуси несколько серьёзных залётов в ДАИ – и здравствуй депортация. Поэтому юные джигиты ездили исключительно на общественном транспорте. А в общественный транспорт с бараном не пускают. Но нет преград пытливым умам. Один из них вспомнил, что имеется у него приятель с не столь осторожными родителями. Сумел тот приятель провезти через границу права, а уже тут экономил на обедах и купил потрёпанный, битый, но бодрый «жигуль».
Позвонили приятелю, пригласили на праздник. Тот согласился, мигом примчался на своём пепелаце. Загрузились впятером, поехали за город на ферму.
Фермер попался опытный, спокойный. Поэтому даже бровью не повёл, когда к нему во двор на ржавом гремящем «кадиллаке» зарулило пятеро молодых абреков. Помог поймать самого красивого барана и уложить его в багажник.
Едут. Баран в багажнике орёт. Идея отметить национальный религиозный праздник уже не кажется такой отличной, но джигиты друг перед другом хорохорятся. Стыдно кому-то уступать первым. Поэтому выдавливают улыбки и рассуждают, какой отличный баран им попался. Особенно радуется хозяин машины, которому этот самый баран уже весь багажник копытами разнёс.
Около кольцевой по закону неожиданности тормозит их даишник. Заглядывает в салон и видит классическую картину. Пятеро серьёзных восточных парней на ржавом «жигуле». А тут ещё баран, почуяв представителя власти и, возможно, близкое по духу существо, забился в багажнике с удвоенной силой.
Даишник каменеет лицом, отскакивает от машины, нашаривает табельное оружие:
– Открывайте багажник!
– Может, не надо? – с надеждой спрашивает Ренат. – Он же убежит.
– Открывайте! – на крик напарника из патрульной машины прибегает ещё один представитель власти. И тоже хватается за оружие.
Открыли. Баран, не будь дураком, выскочил и помчался вдоль дороги. Джигиты выскочили следом. Даишники заржали, но табельное оружие спрятали и даже помогли начинающим аксакалам поймать барана.
Всё шутили:
– Будешь делать шашлык из этой невесты, не забудь меня пригласить.
Непонятно шутили. Ренат потом спрашивал, что за невеста? Они же барана везли.
Привезли жертву в общагу. И тут новая напасть. Надо барана резать. Но где? Не в комнате же общежития. Владелец машины уже матерится на всех известных языках, ибо баран своими физиологическими жидкостями весь багажник испортил. И запах…
– Забирайте, – орёт. – Свою скотину!
Вытащили барана, привязали где-то за общагой, на парковке. А сами пошли за ножом в комнату Рената.
– Режь, – говорят Ренату друзья.
А он боится. Ни разу до этого никого не резал. Даже лягушку. А тут целого барана.
– Не могу, – отвечает. – Я боюсь. Давайте вы.
– Ты же врач! – искренно возмущаются друзья, которые сами боятся ещё больше. – Кроме того, это же твой нож. Твой нож, ты и режь!
Ренат первый и последний раз видел как барана режут, когда в пятилетнем возрасте к дедушке ездил. Закрыл глаза и ткнул куда-то ножом. Баран заорал, заругался матом и отпрыгнул.
– Ты зачем Азамата чуть не убил?! – закричали друзья. – Он тебе помогал, барана держал, а ты!
Ренат, будущее светило азиатской хирургии, прицелился получше и снова пырнул. Баран опять заорал.
На заднее крыльцо выскочила вахтёрша общежития:
– Что ж вы, ироды, делаете?! Я сейчас милицию вызову!
– У нас праздник, почтенная, – вежливо отвечают джигиты. – Нам надо этого барана зарезать!
– Дикари! – кричит бабушка-вахтёрша.
И убегает за милицией.
Пока милиция ехала, барана кое-как завалили. Место убиения напоминало декорации к фильму «Техасская резня бензопилой». Повсюду кровища, фрагменты тела. Менты слегка обалдели – на газоне, на асфальте следы преступления. Мохнатое тело и пятеро окровавленных преступников. Повязали их всех за нарушение общественного порядка, барана забрали в качестве вещественного доказательства.
На этом Курбан-байрам закончился.
Исключать Рената из медицинского не стали. Декан вызвал его на ковёр, пообещал в случае повторения инцидента выслать домой, к папе. Ректор издал приказ:
«Студентам и абитуриентам медицинского вуза запрещается участие в религиозных и ритуальных действиях, связанных с животными… и т. д. и т. п.»
Через год друзья снова приехали к Ренату.
– Брат, завтра Курбан-байрам! Будем отмечать?
– Идите вы, – грустно ответил Ренат.
– Ты что? Это же традиция!
– Не буду я опять барана резать!
И тут Юра, играющий в углу в комп, подаёт идею:
– А вам обязательно баран нужен? Может, утка сойдет?
Джигиты-атеисты, решившие снова отметить религиозный праздник, переглянулись. И, не сговариваясь, кивнули.
– Пусть будет утка.
Юра поехал в деревню к своей бабушке. Поймал утку, посадил в коробку. Едет в маршрутке. Утка орёт. Чувствует близкий конец.
А в общежитии прямо в душевой Ренат утку отправил к праотцам. Ибо после барана ему уже не было страшно.
Отметили Курбан-байрам хорошо. Два раза за водкой в магазин бегали.
Эпидемия
Мой преподаватель с кафедры эпидемиологии на одном из первых занятий сказал:
– Коллеги. Врач лечебного профиля, каким бы хорошим специалистом он не был, к пенсии обзаводится небольшим личным кладбищем. Врач-эпидемиолог при должном старании может быстро и качественно похоронить целый город.
Мы, юные студенты-медики, тогда посмеялись над словами умудрённого опытом профессора да и забыли. Ну какие эпидемии, какие города? Двадцать первый век на дворе. Время вакцин, антибиотиков, лабораторной диагностики и ПЦР. Локально вспыхивают какие-нибудь холеры-Эболы, но это где-то далеко, в Африке-Азии. Туда, в очаг инфекции, немедленно бросаются специалисты, и дело заканчивается единичными жертвами среди местного населения.
Поэтому инфекционные заболевания можно отнести к пережиткам прошлого, а всерьёз стоит заняться онкологией, ИБС и прочими более актуальными темами.
Как же мы тогда ошибались. Пандемия коронавируса напомнила человечеству о том, что инфекции не сдали своих позиций. Эпидемиолог снова стал популярен и востребован и сдул пыль со своих дипломов. Врачи бросились проводить противоэпидемические мероприятия, возводить преграды на пути распространения вируса. И статистика, статистика, статистика…
А горячо любимые пациенты не спешат нам помогать. Они не верят в пользу вакцин, участвуют в массовых мероприятиях, отказываются носить маски. Выстраивают теории заговора. Мало того, что наносят вред своему здоровью, так ещё устраивают казусы окружающим.
На днях встречался я со своим коллегой Сергеем Дмитриевичем, врачом-эпидемиологом из большого районного центра. И поведал он мне обычную для нынешнего сезона историю.
Неподалёку от райцентра располагается деревня Константиновка, попадающая в зону ответственности Сергея Дмитриевича. Деревня, по нашим временам, обычная. Полсотни бывших колхозников пенсионного возраста, несколько семей помоложе, десяток разнокалиберных детей. Клуб с провалившейся крышей, сельпо, не соблюдающее товарное соседство. На лето деревня прирастает дачниками и внуками, на зиму снова пустеет.
Живёт в Константиновке предприимчивая бабка Валя. Держит корову, поросят, кур. Сама делает сыр, сметану. Каждую субботу, нагрузившись сумками и вёдрами, катается старушка на рынок райцентра, становится с краю, чтоб не попадать под грозных проверяющих, и пополняет свою пенсию. За годы бизнеса появились у нее постоянные покупатели. В течение часа сметают домашние молочные продукты и яйца. После чего старушка садится на обратный автобус и, довольная, едет обратно в Константиновку. В деревне бабка считается местным Ротшильдом. У неё всегда можно перехватить до пенсии и, естественно, достать бутылку-другую самогона.
Внимание Сергея Дмитриевича баба Валя уже привлекала. Пару лет назад устроила она ему в райцентре небольшую эпидемию стафилококкового отравления, но тогда от ответственности ушла, прикинулась «бедной, несчастной старушкой», которую жестокие врачи попытались лишить последнего источника пропитания. Запомнилась доктору громким пронзительным голосом и выдающимися актёрскими способностями.
Первая волна коронавируса Константиновку зацепила слабо. Внуки не приехали к бабушкам на зимние каникулы, сельпо закупило маски, старички заперлись в домах, отгородившись от азиатской пакости бидонами с самогоном. Выстояли.
А к лету 2021 года расслабились. И «нулевым пациентом» на этот раз выступила баба Валя.
В очередной раз приехав на рынок райцентра, пообщалась она с покупателями, а через несколько дней почувствовала лёгкое недомогание. Позвонила фельдшерице на ФАП, а та, запуганная эпидемиологами, потащила бабу Валю на обследование. Коронавирус определили, заболевание протекало в лёгкой форме. Кроме того, больница была переполнена, а баба Валя истошно вопила о том, что дома у неё гибнут голодной смертью коровы и куры. В таких случаях пациента не госпитализируют, а отправляют домой, сидеть в карантине. Бабу Валю отвезли, оставили рекомендации, запугали последствиями, понадеялись на адекватность пациентки.
Зря понадеялись.
Через некоторое время райвоенкомат призвал едва ли не единственного в селе молодого парня. Константиновка не могла пропустить столь важный повод и устроила шумные деревенские проводы, плавно перетекающие в массовые мероприятия с песнями и танцами.
Будущий солдат приходился бабе Вале троюродным внучатым племянником по материнской линии, а значит, ближайшим родственником. Пропустить проводы столь близкого человека, она не смогла. Пришла на праздник, пела, пила, танцевала, лобызала соседок и новоявленного защитника Родины.
А через неделю из Константиновки в больницу райцентра стали поступать первые пациенты. Население деревни, напомню, состояло в основном из людей пожилого возраста, поэтому многие из поступивших переносили заболевание в тяжёлой форме. Заняли свои места в РАО, инфекционном отделении. Сергей Дмитриевич с помощниками бросился в деревню, становиться преградой на пути распространения эпидемии.
Из Вооружённых Сил пришла информация, что призывник тоже попал в госпиталь и чувствует себя не слишком хорошо. Местные врачи в погонах проклинали Константиновку, коллег из райцентра и особенно Сергея Дмитриевича. Баба Валя хлопала глазами, божилась, что из дома не выходила и прикидывалась валенком.
– И вот приезжаю я туда на прошлой неделе, – рассказывает мне Сергей Дмитриевич. – А там как в XIV веке в разгар «Чёрной смерти». Большая часть домов стоит пустая – жители в больнице. Ревут недоенные коровы, воют голодные собаки, квохчут запертые куры. Оставшиеся на ногах жители с выпученными глазами бегают между оставленных домов, стараясь управиться с огромным количеством брошенных животных. Вчера у тебя была одна корова, а сегодня надо ухаживать за тремя соседскими. О сохранности продуктов речь не идёт – молоко тут же выплёскивают на землю. Все друг от друга шарахаются, все в панике. Слухи ходят страшные. По этим слухам, вся деревня уже вымерла, хотя реальных покойников едва ли двое. И в центре этого хаоса – бабка Валя. Прикидывается валенком и собирается на выходных ехать в райцентр сыр продавать.
И вот как с такими пациентами работать?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.