Текст книги "Шесть часов утра"

Выхожу я из отделения, а в коридоре муж роженицы сидит. Белый весь, губы трясутся.

– Ну что? – ко мне бросился, за плечи схватил. – Жива?

– Да жива, жива, папаша, – отвечаю. – Поехали домой, Машку кормить.

* * *

По окнам ординаторской полоснуло лучом искусственного электрического света, послышался шум подъезжающей машины.

– Вечер перестал быть томным? – спросила Оксана Викторовна.

– Сейчас посмотрю, – Павел Игоревич подошёл к окну и выглянул во двор.

Санитары выгружали из подъехавшей скорой кого-то шумного, с перебинтованной ногой.

– Нет, это, кажется, к травматологам.

– Подозрительная тишина.

– Да все, кто сегодня в нашем районе решили поболеть по терапевтической части, уже днём приехали. Завал был такой, что головы не поднимали. Теперь до утра потерпят.

– А я вам даже завидую, – вдруг сказал Гриша.

– Завидуешь? – поднял брови Павел Игоревич. – Чему тут завидовать?

– Вы в своих Ковалёвках-Кубличах прямо на передовой медицины были. Принимали решения, рисковали, набирались опыта. Вы жили так, как Чехов жил, Булгаков. Мне кажется, там вся романтика медицины осталась. В этих самых Ковалёвках. А у нас здесь так, поток.

– Так что вам, Григорий, мешало попроситься в деревню? – спросила Оксана Викторовна.

Гриша внезапно покраснел и опустил голову.

– Мама.

– Мама? – фыркнул Павел Игоревич. – Студент, тебе же не пять лет. Какая мама?

– О, вы мою маму не знаете, – махнул рукой Гриша. – Если она сказала, то легче сделать, как она хочет. Когда я учился, то она каждую оценку мою проверяла как в школе. На четвёртом курсе я психанул, пошёл работать медбратом в приёмное отделение четвёртой больницы.

– Ага, к Лаврентию Семёновичу? Отличная школа, – кивнул Павел Игоревич.

– Мне тоже очень нравилось. Так мама целую стратегию разработала, как меня с работы вытащить.

– А я знаю эту историю, – улыбнулась Оксана Викторовна. – Это ведь ваша мама, Григорий, звонила Лаврентию Семёновичу и представлялась сотрудником Министерства здравоохранения?

– Моя, – мрачно отозвался интерн. – Опозорила меня на весь город.

– Да ладно вам, Лаврентий посмеялся, конечно. Но, поверьте, вы у него не первый такой. С мамой.

Григорий покраснел.

– Думал, закончу, уеду подальше, сам опыта наберусь. Не вышло. Мама договорилась, нашла знакомых, засунула меня сюда. Ой, простите, я не хотел ничего такого сказать!

– Да ладно, – отмахнулся Павел Игоревич. – Ничего страшного. И что ты собираешься делать? Планируешь из-под маминой опеки выбираться?

– Планирую, – кивнул Гриша. – Вот с интернатурой разберусь и поеду куда-нибудь. Как вы с Оксаной Викторовной. В Ковалёвку.

– У каждого врача – своя Синявка, – улыбнулась Оксана Викторовна.

– Что? – не понял Гриша.

– Подруга у меня есть, Ольга Анатольевна. Работает эндокринологом в одном районе. Так её тоже после института отправили в деревню. Синявка называется. Там у неё, молодого специалиста, столько приключений было, что Синявка эта стала притчей во языцех. И бывшие зеки за ней охотились, и трактористы по бездорожью по вызовам возили, и целая война была с местным руководством. Каждый раз она мне звонила и рассказывала очередную историю, достойную пера Чехова. Так потихоньку на нашем курсе и появилась эта присказка: «У каждого врача – своя Синявка». Мол, все мы были когда-то неопытными, зелёными и закрывали грудью амбразуру отечественной медицины.

По окнам опять полоснуло светом.

– Оживились, – сказал Павел Игоревич. – Два часа ночи – самое время. До полуночи употребляли, потом либо подрались, либо от алкоголя приступы хронических болячек начались.

– Опять в травму? – спросила Оксана Викторовна.

– Да, прыгает на одной ноге. В травму. Разве что для консультации позовут.

– Кстати, про интернатуру я тоже случай вспомнила, – сказала Оксана Викторовна. – Чтоб вы, Григорий, не думали, что мы тут сразу все такие умные и опытные стали в первый же день после учёбы.

Я тогда попала в терапию, под крыло Вадима Семёновича, заведующего отделением. И доверили мне пациентку девяноста без малого лет. Старушка вялая, грустная. В анамнезе – рак лёгкого, удаление. Пневмосклероз. Не до веселья. Ручки сложила, и помирать собралась, со всем миром попрощалась, помирилась. Так и говорила: «Полежу да помру тихонько».

Я на ней училась плевральную пункцию делать. Рентгенологи снимок приносят – там затемнение, выпот какой-то. А лёгкое-то одно. Опасная ситуация. Под руководством заведующего делаю пункцию, отсасываем выпот. Бабушка вроде бы оживает. В историю пишу: «Динамика положительная». И ухожу, довольная, домой. А утром узнаю, что пациентка моя в полночь отошла в лучший мир.

И сижу как дура с её историей, смотрю на запись «Динамика положительная». Что писать-то дальше? А тут Вадим Семёнович мимо идёт:

– Оксана, чего нос повесила? Петрову оплакиваешь? Так пожила старушка, покуролесила вволю. Да и мы сделали всё, что могли. И так с её диагнозом до девяноста лет дотянуть – это какой запас здоровья нужен!

Я ему историю протягиваю:

– Динамика положительная. Что теперь с этим делать?

Вадим Семёнович замер на миг, задумался:

– Пиши: «Пациент переведён в другое отделение». Морг – это ведь другое отделение.

И побежал дальше, посмеиваясь. А я от его шутки так оторопела, что все мои переживания насчёт Петровой тут же из головы вылетели. Действительно – мы сделали всё, что могли.

На столе задребезжал телефон.

– Похоже, у нашего нового пациента всё-таки есть вопросы по терапевтической части, – криво усмехнулся Павел Игоревич. – Травматологи не справились.

Он поднял трубку.

– Терапия, ординаторская. Слушаю.

На том конце провода кто-то тоненько забулькал.

– Пневмония под вопросом? А он что? На газоне рос? Да, сейчас подойдём.

– Моя очередь? – встрепенулась Оксана Викторовна.

– Сидите, коллега. Я схожу, проветрюсь. Григорий, пойдём?

– Я готов, – подскочил интерн.

– Не торопитесь, доктор, – Павел Игоревич подозрительно посмотрел на кружку, в которой на дне ещё оставалась тёмная, окончательно остывшая жидкость. Потом всё-таки сделал осторожный глоток. Поморщился.

– Гадость какая. Когда мы уже разбогатеем и купим в ординаторскую нормальную кофемашину.

За парочкой врачей уже закрывалась дверь ординаторской, когда Оксана Викторовна услышала:

– Перечислите мне, коллега, основные клинические признаки двусторонней пневмонии.

Улыбнулась и про себя подумала: «Коллега! Похоже, старый ворчун принял нового интерна».

Дневные разговоры

– Павел Игоревич, вы заняты?

– Что? Нет, не занят, – врач торопливо спрятал в карман телефон и с показной готовностью уставился на коллегу.

– Павел Игоревич, вы его балуете. Гриша третий месяц в своей Колядовке, пора ему научиться принимать самостоятельные решения, – строго сказала Оксана Викторовна.

– А я разве против? Конечно, пора. Я же просто так, буквально пару слов в качестве совета.

– Это вы про своего интерна? – третий врач в ординаторской, коротко стриженый пульмонолог Владислав Сергеевич сдвинул в сторону кипу историй болезней и торжественно водрузил на их место кружку с кофе.

– Да, про него, – кивнула Оксана Викторовна. – Павел Игоревич весь год с ним возился, обучал, ночами не спал. А по весне его питомец оперился и упорхнул в деревню Колядовка, что в двадцати километрах от райцентра П… Врачует там местное население.

– Отчаянный парень, – одобрил Владислав Сергеевич. – Был же у него вариант в столице остаться, так поехал. Молодец.

– Это он от мамы сбежал, – хихикнула Оксана Викторовна.

– От мамы? – не понял пульмонолог. – Это вы так Павла Игоревича величаете?

– Да нет же, – рассмеялась Оксана Викторовна. – От настоящей мамы. Она у него чрезмерно заботливая. Никак не могла сына от груди оторвать.

Доктор недовольно покосилась на Павла Игоревича, который снова потянулся к телефону.

– Смотрю, это заразно. И у парня теперь ещё одна мама появилась, которая от груди оторвать не может. Странно, вроде бы парень жалости не требует.

– Да что вы в самом деле, коллега! – вспыхнул Павел Игоревич. – У него серьёзная проблема. Похоже, двусторонняя пневмония у скотника.

– Пневмония, говорите, – встрепенулся пульмонолог. – Ну-ка дайте глянуть, коллега.

Оксана Викторовна закатила глаза к потолку.

В этот момент дверь ординаторской приоткрылась, и показалось миловидное личико постовой медсестры Галины.

– Павел Игоревич, у нас опять проблемы в третьей палате.

– Что на этот раз?

– Селицкая с Выхухолевой снова поругались из-за политики, требуют каждая отдельную палату. Мол, им положено, они ветераны труда.

– Переведите Выхухолеву в первую палату, там на сегодня две старушки осталось. Будет третьей.

– Нельзя Выхухолеву в первую палату. Там Залесская лежит, она в хрущёвские времена была начальником склада и защищает Хрущёва. Подерутся.

– Тогда Селицкую в первую!

– Тоже нельзя. Селицкая считает, что Хрущёв Сталина предал. Опять ругаться будут.

– Да вашу ж дивизию! Что у нас осталось?

– Ничего не осталось. Отдельные палаты заняты ещё как минимум на три дня.

– Может, выписать кого-нибудь? Кто у нас на поправку идёт?

– Тоже не получится. Селицкую только из кардиологии перевели, мы её туда сплавить хотели. А от Выхухолевой гастро отказывается. Она у них позавчера учудила такое, что рассказать стыдно.

– Переложите их обеих во вторую палату, – посоветовала Оксана Викторовна.

– Зачем? – удивился Павел Игоревич. – Они же там ругаться будут.

– Во второй палате Изотова лежит. Та самая, с иконами и Библией. Тут либо она их своей пропагандой задавит, либо они против неё объединятся. Нам на пару дней передышка. Глядишь – палаты освободятся, опять что-нибудь придумаем.

– Оксана Викторовна, вы гений! – обрадовался Павел Игоревич. – Галина, слышали?

– Сделаем, – кивнула медсестра и исчезла.

На смену ей минут через пять в ординаторскую протиснулся тощий старичок в клетчатых пижамных штанах.

– Оксаночка, можно вас на минуточку?

– Евгений Борисович, я сейчас занята, – дрогнувшим голосом ответила врач.

– Буквально на тридцать секундочек, – не сдавался старичок.

– ОЧЕНЬ занята, – добавила металла в голосе Оксана Викторовна.

– Я подожду на посту, рядышком.

– Евгений Борисович, идите в палату. Я обещаю после обхода к вам подойти.

– Договорились, – расцвёл старичок и скрылся за дверью.

– Что за тайны мадридского двора? – удивился Владислав Сергеевич.

– Никаких тайн, – фыркнула Оксана Викторовна. – Кавалер у меня объявился. Ловелас столетний. Люблю, говорит, не могу. Оставлю в наследство всё движимое и недвижимое имущество – развалины дачи под Бобруйском и чайник. Ходит сзади, пошлости всякие говорит. Перед другими пациентами стыдно.

– У человека последний шанс на любовь.

– У человека деменция вдобавок к гипертонии и простатиту! Ещё и руки распускает! Подкрадётся и трогает за всякие места. Вкрадчиво так, будто незаметно. Ну вот что его, стетоскопом отхлестать?

– Относитесь к этому с юмором, Оксана Викторовна. В конце концов, вы прелестная женщина, кроме того, что отличный специалист. Внимание мужчин вам обеспечено.

Оксана Викторовна посмотрела на Павла Игоревича таким взглядом, что тот на всякий случай отодвинулся подальше.

– Уж в вашей Синявке точно были десятки подобных кавалеров, – рассмеялся пульмонолог.

– Да уж, хватало, – немного остыла Оксана Викторовна. – И вот что я заметила, с возрастом у многих какой-то барьер пропадает. Вежливые, воспитанные люди. А шутить начинают как сельские подростки. Вроде уже по годам своим забыли, что и как делать с женщиной, но где-то в районе мозжечка остаётся у них инстинкт. И умрёт этот инстинкт только вместе с ними.

Помню, приехал один. 85 лет человеку! Диабет, гипотиреоз, энцефалопатия вовсю. Забывает, когда ел последний раз. Меня увидел – расцвёл. Надо смотреть, пальпировать. Начинает торопливо раздеваться.

– Не спешите, – говорю ему.

А он штаны стягивает и на одной ноге прыгать начинает, чтоб штанину вытащить. Думаю, упадёт сейчас, сломает себе что-нибудь, отвечай потом.

– Очень стараюсь вам угодить, – отвечает.

– Я подожду.

– Понял, – и с намёком так. – То есть, если очень спешить – вам не угодишь?

И стоит, хихикает. А мне 27 лет две недели назад стукнуло. Сижу, краснею.

А ещё один. Иваном Трофимовичем звали. Жил от Синявки километрах в пяти, в умирающей деревне. Три дома, одни старики. Так им положен был телефон, чтоб в случае чего звонить мне в больницу. Ну и я взяла за правило обзванивать стариков на всякий случай. Интересоваться, как у них дела. Переписала телефоны. Звоню Ивану Трофимовичу – попадаю не туда. Снова звоню – опять какая-то женщина поднимает. Нет тут таких, отвечает. Ну что делать. Значит, не туда попадаю.

А через неделю с оказией заехала к Ивану Трофимовичу. Говорю:

– Не могу до вас дозвониться. Номер, кажется, правильный, а поднимает женщина.

– А у вас телефон кнопочный или с диском? – спрашивает.

– С диском.

– Тогда вы, видимо, по невнимательности пальчик не в ту дырочку засовываете.

И смотрит на меня многозначительно, хихикает. Ветеран, между прочим. В шкафу пиджак с орденами. А шуточки!

Я так от этих шутников устала, что однажды сама выдала. Как-то заявляется ко мне пара, муж и жена. Обоим под сорок, а детей нет. Отправила их в город на бесплодие проверяться. Дня через три иду в магазин, а мужчина мне навстречу.

– Доктор, здравствуйте!

– Здравствуйте, Сенин, – отвечаю. – Как ваше здоровье?

– Это же вы меня на анализ спермы отправили?

И громко так, радостно. Думаю, видимо, результат хороший. Но люди оборачиваются.

– Так я не понял, где и когда мне сдавать. Жена к врачу сходила, а мне как?

– Сдавайте прямо здесь! – не выдержала я.

Так он от неожиданности даже к штанам потянулся.

– Да-а-а, – ухмыльнулся Владислав Сергеевич. – Зато вы их вспоминаете. Им это и нужно было, чтоб про них хоть кто-нибудь помнил. Они от этого чувствуют, что ещё живы.

– Да всё я понимаю, – отмахнулась Оксана Викторовна. – Но представляете, как мне всё это надоело.

– Представляю. Но лучше уж так, чем вспоминать пациентов со стыдом, верно?

Оксана Викторовна поёжилась.

– Да. Тут я с вами согласна.

– Я вот иногда годами помню свои ляпсусы. И даже неправильные диагнозы, ошибки свои. А жалею о том, что сказал пациенту, что ответил. Я же до пульмонологии в ЛОР-болезнях специализировался. В поликлинике работал. И вот сижу как-то на приёме, а медсестра моя, как назло, в отпуск ушла. Надо же и медсёстрам иногда отдыхать. В коридоре – дурдом. Пациентов собралась толпа, все ругаются, спорят, кто когда пойдёт. Я очередь эту уже безнадёжно задерживаю. И в голове у меня шумит, потому что с 20.00 до 10.00 я в стационаре дежурил, а с 10.00 поликлинический приём начал.

Пациенты как-то сразу перемешались, начали путать талоны. После третьего восьмой заходит. И тут же девятый с четвёртым ругаются, кому идти следующим. И вдруг – сразу бабулька с двадцатым номером. Как проскользнула? За бабулькой девятнадцатый лезет, а пятнадцатый его за воротник оттаскивает. И кричат все, жалуются.

В какой-то момент накал страстей достиг пика. За дверью вот-вот драка начнётся. А мне надо пациента слушать, а я от шума не слышу ничего. Выхожу из кабинета, усталый, злой, сонный. Вижу – стоит парень с талончиком в руке и ругается сразу с тремя бабками. Самоубийца.

– У вас какой номер? – спрашиваю.

– Кажется, шестнадцатый.

– Что значит, кажется?

Выхватываю у него талончик.

– Ну, на 11.30. А сейчас только 11.00. Через полчаса ваше время, вы не видите?

Присмотрелся, а взгляд у него какой-то странный, пустой. Оказалось, парень действительно не видит. Слепой. Мне очень стыдно стало. Цыкнул на бабок, провёл его без очереди. Извинялся всё время.

– Да ничего страшного, – отвечает он мне. – Вы же не первый. Я привык.

– До сих пор его вспоминаю, стыдно становится за свои слова.

– У кого такого не бывало, – Павел Игоревич успокаивающе положил ладонь на плечо пульмонолога. – Мы же не святые. Бывает, что не высыпаемся, устаём, раздражаемся. Зато вы из-за своего опыта в лор-болезнях Федоренко в прошлом году спасли. Помните?

– Да, чепуха всё это. Коллеги бы и так рассмотрели, может, чуть позже.

– Не скажите. Пациентка была в шаге от критического состояния.

– А мне расскажите, – попросила Оксана Викторовна. – Я что-то не в курсе.

– Да чего там рассказывать, – пожал плечами пульмонолог. – Поступила к нам пациентка. Бронхит осложнённый, а вдобавок жалуется на боль в горле. Тяжело дышать в горизонтальном положении. Смотрят её, а в горле ничего нет, чуть опухло, но что за симптомы – непонятно. А пациентка на глазах синеет. Перевели её в реанимацию. И тут я заподозрил, что где-то глубоко под слизистой у неё абсцесс. Растёт и дыхательные пути перекрывает. Так и оказалось. А всё опыт. У меня лет за десять до этого случая в отделении пациент чуть не умер. Пока заподозрили абсцесс, он уже и сознание от асфиксии потерял.

Дверь ординаторской снова открылась.

– О, Карл Васильевич, здравствуйте, здравствуйте, – обрадовался вошедшему Павел Игоревич.

– Здравствуйте, коллеги. Кто дерматовенеролога для консультации вызывал?

– Я вызывала, – отозвалась Оксана Викторовна. – У Лизюкова в четвёртой палате какая-то подозрительная сыпь на спине. Не посмотрите?

– Посмотрю, отчего же не посмотреть, – Карл Васильевич улыбнулся, приглаживая длинные чёрные усы. – А вы, Оксана Викторовна, сегодня замечательно выглядите.

Пульмонолог с терапевтом переглянулись и расхохотались.

– Вы чего, коллеги? – обиделся Карл Васильевич.

– У Оксаны Викторовны сегодня особенный день. Она прямо притягивает кавалеров и комплименты.

– А-а, понятно, – дерматовенеролог пожал плечами. – Ну так прекрасная женщина. Вокруг неё кавалеры должны табунами бегать.

– Да ну вас всех, – фыркнула Оксана Викторовна. – Присядьте пока, Карл Васильевич.

– А как же Лизюков?

– Он обедать пошёл в столовую. Вы его ближайшие полчаса всё равно не поймаете. Хотите кофе?

– Не откажусь.

Дерматовенеролог по-хозяйски развалился на потёртом диванчике, потеснив пульмонолога. Павел Игоревич с некоторой завистью посмотрел на его белую рубашку и такой же белый, хрустящий от крахмала халат. Сам терапевт вторые сутки сидел на дежурствах, и его халат был далёк от совершенства.

– О чём беседуете, коллеги?

– Да так, ерунда всякая, – отмахнулась Оксана Викторовна. – Вы же знаете этих врачей, одни пошлости обсуждаем.

– О, пошлости, это по моей части, – улыбнулся дерматовенеролог. – Уж досталась такая профессия, что и говорить. Вы знаете, что, кроме нашей больницы, я ещё в медицинском центре подрабатываю.

– Да, слышали, – подтвердил пульмонолог.

– Так вот, кроме непосредственного приёма пациентов приходится иногда консультировать и по телефону. Пациент хочет остаться анонимом, задаёт вопросы, но личность не раскрывает. Недавно звонит девушка и, немного смущаясь, рассказывает длинную и очень подробную историю:

– Неделю назад поехала в командировку, возвращалась поздно, решила взять такси. Случился внезапный незащищённый половой акт. Подскажите, пожалуйста, хочу провериться на ВИЧ и гепатит В. Если секс был традиционный, анальный и оральный, то анализ нужно из разных мест брать или нет?

Когда я положил трубку, у меня был только один вопрос:

– Она так подробно рассказывала, что я так и не понял, она хотела проконсультироваться или похвастаться?

У Павла Игоревича тренькнул мобильный телефон. Терапевт вздрогнул и торопливо полез в карман.

– Если это Гриша, то передавайте ему привет, – сказала Оксана Викторовна.

– Ну почему сразу Гриша? – возмутился Павел Игоревич. – Мне больше не кому позвонить, что ли? Может, жена.

– Тогда и жене передавайте привет, – невозмутимо ответила Оксана Викторовна. – Продолжайте, Карл Васильевич. Послушаем для разнообразия про ИППП. А то у нас тут скукота сплошная. Гастриты, пневмонии, холециститы.

Карл Васильевич с подозрением посмотрел на коллегу, но сарказма в голосе не различил:

– А через некоторое время приходит ко мне на консультацию женщина в строгой одежде, вся из себя такая правильная и суровая.

– Доктор, хочу сдать анализы на ВИЧ. Муж, гад, дальнобоем работает. Всё время в поездках. Знаю я его поездки. Ш… там всякие, плечевые, коленные, не знаю, как их правильно называют. Явно же притащил мне что-то, чувствую себя не очень.

Назначаю пациентке анализы, и с первого же раза – положительный ВИЧ. Мигом в оборот и мужа, и детей. Пациентка орёт на супруга прямо в моём кабинете, напоказ, как на сцене театра! Но тут дело понятное, никому умирать не хочется, истерика у человека.

– Это ты, кобель, в семью притащил! Засужу тебя! Я дома сидела, ждала его, урода, а он по девкам шлялся в своих командировках.

Мужчина вяло отбрёхивается, смотрит на нас с медсестрой с неприкрытым ужасом и надеждой.

И внезапно оказалось, что муж здоров. Не поверили. Переделали анализ. Чист как стёклышко. Тут уж взяли в оборот его супругу. ВИЧ – это не шутка. Начали колоть на предмет половых партнёров. Та долго упиралась, потом разревелась и выдала список. Полдесятка, не меньше. Некоторых даже по фамилии не знала. Колька какой-то из клуба, Васька с работы, симпатичный такой из ЖКХ. Вот вам и строгая дама, образец супружеской морали и ревности.

Потом пошли анализы у детей, осмотры контактов, долгая и грустная история. Дальнобойщик планировал забрать детей и вообще уехать в другой город.

Но это уже не медицинская история.

– Дальнобойщики у вас нередкие гости? – уточнил пульмонолог.

– Да, вот мы шутим над стереотипами, анекдоты рассказываем. А они, правда, чуть ли не каждую неделю приходят. Прямо какая-то профвредность. Из недавнего вот тоже история, больше социальная, чем медицинская. Рассказать?

И Карл Васильевич посмотрел на Оксану Викторовну.

– Валяйте, – разрешила та. – Меня в этой ординаторской уже ничем не смутить.

– Буквально на прошлой неделе попадают ко мне два приятеля-дальнобойщика. Один пожилой, почти под шестьдесят, второй ещё юн, и тридцати не стукнуло. Рассказывают историю, что поехали они в рейс. Неделю колесили по Восточной Европе, и уже возвращались, когда у славного города Борисова в Беларуси тому, что помоложе, приспичило.

В принципе, оба не ангелы, и пользовались услугами «спецконтингента» из числа недорогих женщин постоянно. И в Польше, и в Чехии на стоянках не особо скучали. Но тут уж до дома рукой подать, а этому прямо горит. Старшему неудобно, он в этом самом Борисове родился и много лет прожил. Только недавно, когда в дальнобои подался, в столицу переехал.

Но молодой его уговорил. Остановились на трассе неподалёку от города. Порхнула к ним в кабину «жрица любви». Начала торговаться.

– С вас, – говорит молодому. – Сотня. А с вами, дядя Вова, я не пойду.

Старший офигел сначала от того, что не пойдёт, а потом от «дядя Вова». Он-то представиться не успел.

– А ты кто, девица? – спрашивает он авантюристку дорог.

– А я Катя Сивцева, мы с вашей дочерью в одном классе учились.

Вот тут «дяде Вове» стало совсем не до утех, он из кабины выскочил и следующие полчаса, матерясь, курил, меряя шагами трассу. Ну и к лучшему. Потому что юная Катя его напарника наградила славным классическим ИППП, а вот «дяде Вове» подарка не досталось.

– Ужас, – сказала Оксана Викторовна.

– Согласен. Крайне неприятная ситуация.

По коридору зацокали каблучки, и медсестра Галина снова заглянула в ординаторскую.

– Карл Васильевич, вы тут? Там Лизюков с обеда вернулся.

– Иду, – дерматовенеролог одним глотком осушил кружку с кофе, поднялся. – Благодарю вас, коллеги. Труба зовёт, надо спасать вашего пациента от подозрительных красных пятен.

– Вот чего я в венерологию не пошёл, – вздохнул пульмонолог, как только за Карлом Васильевичем закрылась дверь. – Шесть болезней, три лекарства. Вот и вся наука.

– Ну зачем вы так, – покачал головой Павел Игоревич. – Он очень хороший специалист.

– Да это я из зависти, – ответил Владислав Сергеевич.

– А мне в институте не нравилась дерматология, – сказала Оксана Викторовна. – Предмет замечательный, случаи интересные, но у меня какая-то брезгливость началась. Сколько с собой боролась – не могу и всё тут. Только в отделение прихожу – сразу чесаться начинаю. Нервное что-то. И вот что самое интересное, мелену какую-нибудь вижу, мокроту – не брезгую, привыкла. А как про ведомство Карла Васильевича заговорим – чешусь. Не моё и всё тут.

– А у меня то же самое с гинекологией было, – подтвердил Владислав Сергеевич. – Как на четвёртом курсе этот предмет начался, так хоть на занятия не приходи. Приводят на практику, на роды, и у меня сразу начинают болеть те органы, которые у меня по вполне очевидным причинам отсутствуют. Фантомные боли. А однажды повели аборт смотреть, так я чуть в обморок не хлопнулся. И это к тому, что я уже с первого курса санитаром, потом медбратом в хирургии подрабатывал. Мне уже и зашивать доверяли, и по мелочи что-то делать. Хотел в хирургию подаваться. Какой юноша в мединституте не мечтает о карьере хирурга.

– Отчего же не пошли? – спросил Павел Игоревич.

– Да, знаете, терпения у меня мало, коллеги, – признался пульмонолог. – Хирургия – это же дотошность, микродвижения, это каждый сосудик перевязать, разрез по миллиметру. Шаг в сторону – и пациент без жизненно важного органа, кровью вам в очки фонтанирует. А я холерик по натуре. Меня эта микроскопическая работа быстро раздражает. Понял, что буду плохим, нетерпеливым хирургом. А зачем нашему Минздраву такое счастье?

– А вы, Павел Игоревич, куда хотели? Сразу в терапию?

– Я в институте военмеду завидовал, – вздохнул Павел Игоревич. – Они все такие красивые ходили, в форме, с погонами. Фуражки с кокардами. Рядом с ними самые красивые девушки. Мы перед сессией тряслись, зубрили, а они были спокойны как удавы. Мол, всё равно не выгонят. И не выгоняли.

– Чему тут завидовать?

– А вот я по внутренним болезням еле трояк выгрыз. Обидно же, учил целый семестр, лекции не пропускал, неделю перед экзаменом не спал, зубрил. И что? Тройка и всё тут. А приятель с военмеда занятия пропускал, на лекции спал, к занятиям накануне ночью готовиться начал, пролистал чужой конспект. Мой конспект! И тоже тройка. Обидно?

– Конечно, обидно. Но, мне кажется, дело тут не в факультете, а в банальном студенческом везении. У нас на лечебном факультете тоже такие счастливчики были, как этот ваш приятель. Начитаются перед самым экзаменом и вытаскивают один из трёх билетов, которые выучили. Фокусники. Но это, кстати, не показатель. Из некоторых потом хорошие врачи получились.

– А из некоторых – хорошие главврачи, – хихикнула Оксана Викторовна.

– Это вы на Родионова намекаете? – нахмурился Павел Игоревич.

– Вот уж был троечник из троечников. А теперь главный.

– У Родионова отягощённый анамнез, – сказал пульмонолог. – У него папа.

– Папа – это серьёзно.

Каблучки снова зацокали по коридору, на этот раз торопливо, нервно. Галя влетела в ординаторскую и с порога крикнула:

– Лизюков задыхается!

Врачи вскочили.

– Подавился?

– Карл Васильевич сказал, что это у него не чесотка, а аллергия какая-то. Он втихаря ест что-то. На обед сходил – снова съел, и теперь у него всё лицо в красных пятнах. Потный и еле дышит.

– Ну вашу ж мать! – Павел Игоревич с грохотом распахнул шкафчик, вытащил аптечку и бросился спасать пациента.

– А день так спокойно начинался, – вздохнула Оксана Викторовна. И побежала следом.

По полу покатилась ручка. Налетевший из открытой форточки сквозняк разбросал по полу листы историй болезней. На экране забытого Павлом Игоревичем телефона появилась смс-ка: «Всё в порядке. Это бронхит». Гриша в своей «Синявке» воевал с болезнями.

Ординаторская опустела. Время дневных разговоров закончилось.