Текст книги "Красное одиночество"

Завтра вы поймёте, что случайно – можете винить меня в этом, пожалуйста – вошли не в ту дверь. Вы ощутите себя Алисой в Стране чудес, только без белых кроликов и прочей чепухи. Вы поймёте, что ваши близкие, прежде всего, роковым образом успели надкусить проклятый гриб и стали другими. На самом деле, мой юный ди-джей, это вы претерпите изменения, именно ваше сознание сместится на полшага в странном направлении. Но вы будете думать, что полшага сделал весь остальной мир.

А это страшно, знаете ли. Это как пойти на прогулку в горы, прилечь отдохнуть среди эдельвейсов и вдруг обнаружить, что прекрасные Альпы вокруг вас на цыпочках уходят в гости к Эльбрусу. Легко сойти с ума, я вас уверяю.

Так что мне даже не придётся вас уговаривать. Теперь мы с вами в одной лодке. Я увидел своего старого приятеля молодым, да ещё в обнимку с моей собственной женой, какой она была более сорока лет назад. Всё это время я наивно полагал, что колдовство, свалившееся на меня вместе со схемой Баграмова, необратимо. Что я и в самом деле упал в Кроличью нору, из которой нет возврата, только тупая тёмная смерть. Но я увидел молодого Антона, и понял, что шанс есть.

Вы, наверное, смотрели фильм «Матрица»? Да-да, кто же его не смотрел. Даже я посмотрел, на шестом-то десятке. Фильм, конечно, слишком пафосный, юношеский, ширпотреб. Но есть там одна примечательная сцена, которая прочно засела в моей памяти. Когда главный герой, этот Нео, попадает вместе со своими друзьями-революционерами в заброшенный дом, они ищут какой-то телефон, чтобы добраться до оракула – и вдруг чёрная кошка! Помните? Чёрная кошка дважды пробегает перед Нео, совершенно одинаковым образом, шаг в шаг, даже отряхивается одинаково. Это похоже на дежавю. И когда Нео сообщает более опытным товарищам о странной кошке, те сразу понимают: это программная ошибка. Ведь они в Матрице, они внутри мира компьютерной иллюзии. Случайный дубль кошки означает лишь одно: к вам вплотную подобрался какой-то хакер, и он, как говорится, перехватывает управление реальностью.

А в моём случае, юноша, молодой Баграмов – это та же самая кошка, признак маловероятной, но всё же ошибки. Значит, программа моей жизни написана не полностью безупречно, и существует лазейка, потайной ход наружу.

Так вот, молодой человек: я хочу выбраться наружу, то есть – вернуться обратно. В прошлое, разумеется. И вернуть свою жену. И вы мне в этом поможете, поскольку наверняка захотите помочь самому себе.

Антон воздействовал на меня своей безумной матрицей времени и реальности, он воспользовался моими знаниями иероглифов и врождённой страстью к исследованиям. Он ловко всё подвёл, не придерёшься. Мой мозг сработал как катализатор для схемы Баграмова, перевернув песочные часы истории и разорвав ткань бытия на причудливые полоски.

Я же пойду другим путём. У меня нет таких же подопытных кроликов среди коллег, каким я в своё время оказался для Баграмова. Но у меня есть вы и есть ваша многомиллионная аудитория канала. Что не поймёт один человек, то смогут обобщённо, на уровне ноосферы, бессознательно понять сотни тысяч зрителей. Ах да, вы их называете подписчиками. Неважно. Я продавлю границу воздействия массой, и реальность начнёт изменяться.

Я не против поделиться с вами этой сомнительной властью. Завтра, когда вы проснётесь, то, скорее всего, уже не увидите вокруг себя прежних вещей, квартиру, подругу или родителей. К счастью, вы пока не женаты. Но возлюбленная есть? Была, мой друг, была. Смейтесь на здоровье, смех – он вообще полезен. Если бы мне вернули молодость, я бы чаще смеялся.

Но я как раз и собираюсь вернуть себе молодость. И мою Тамару. За эти сорок с лишком лет мне бесконечно осточертели глупые выверты гильбертова пространства, эти неуютные и бесконтрольные сны. Мою нынешнюю жизнь даже нельзя сравнить с жизнью глубоко законспирированного шпиона, какого-нибудь Штирлица, который годами притворяется другим человеком, сохраняя в сердце привязанность к далёкой Родине и семье. Я же был вынужден притворяться, не имея никакой надежды увидеть семью. Я был «шпионом смерти», согласно древнекитайской терминологии. Мне продали билет в один конец, даже не спросив разрешения.

Теперь я хочу вернуть билетик. Хочу стать самим собой. Хочу отмотать киноплёнку назад и навсегда покинуть кинотеатр. А самое главное – я хочу, наконец, проснуться.

Красноярск, декабрь 2017 – май 2018.

Подарок Мафусаилу

Из задумчивости её вывело беззвучное мигание зелёной пиктограммы. Разрешение на посадку. Она вздохнула, прикрыла глаза и приподняла брови, словно прислушиваясь. Посидела так несколько секунд. Что ж, пора… Лёгкая улыбка осветила её лицо. За эту улыбку многие дрались, некоторые – стрелялись. Небрежным жестом она отдала команду.

Яхта покинула стационарную орбиту и с тяжеловесной грацией стала падать, падать, крениться зеркальным боком, как крылатый кит, как разжиревший дракон – пока не погрузилась в облачные слои и не утонула в розовом закатном киселе. Заструились по фюзеляжу потоки горящей атмосферы, эти смазанные огни Святого Эльма; глухо завыли стабилизаторы; её мягко, но настойчиво вдавило в кресло. Бушующее марево багрового тумана, всплески далёких молний, мимолётная неизвестность.

А потом – как отрезало – облака кончились. Яхта скользила и планировала в прозрачном, напоенном густо-оранжевым солнцем воздухе, бесконечном, чистом до горизонта, тёплом. Казалось, они идут беззвучно – но она прекрасно знала, что это не так. Там, на земле, кто-то – любой имеющий уши – наверняка услышал свербящий рокот корабля, режущего атмосферу Мафусаила.

Яхта получила финишный пеленг, яхта чуть качнула крыльями, яхта мягко и своевременно замедлилась, опустилась на предложенную площадку. Женщина бросила беглый взгляд на символы, бегущие по тонкому, матово-чёрному браслету: здесь можно дышать, здесь можно жить, здесь даже можно ходить босиком.

Но нет, для сегодняшнего визита приготовлены туфли. Благородного цвета «бордо», с каблуками, не слишком вызывающими, но идеально подчёркивающими формы длинных, быть может, чуть-чуть слишком мускулистых ног. Тёмные волосы до плеч. И тёмно-синее платье, длинное, с коварными вырезами – и на груди, и вдоль бедра. Вырез вместо кинжала. Кинжал? Не сегодня.

Она прошла через зеркальный тамбур к выходу, чуть подмигнув своему отражению. Трап зарделся от солнечного света, лёгкий ветер подарил ей медвяные ароматы. Цветущее лето в разгаре. Кажется, пели птицы. Театрально!

Слуга поклонился и указал рукой на приземистый экипаж. Она не разобрала, были ли среди встречающих люди. Может быть, просто синтетики – но весьма искусно собранные. Если правда всё, что ей известно о хозяине – то это синтетики. Спокойные, невыразительные, ничем не примечательные лица. Слуги.

Молча она проследовала к машине. Упругий расслабленный шаг, никакой излишней худобы или, напротив, алчных животных форм. Во взгляде ум и открытость. Естественная красота без кокетства. В левой руке – небольшая квадратная коробочка из обыкновенного картона, перевязанная розовой лентой. И всё.

Её внимание привлекли каменные плиты посадочного плаца. Поверхность была усеяна тончайшими гравюрами на мифологические темы, очень искусными. Судя по всему, от плиты к плите рисунок не повторялся. Ручная работа, определённо. Сколько же их здесь… И во сколько это обошлось? Ей вдруг захотелось увидеть их все.

– Мадам, господин ожидает вас, – мягко напомнил сопровождающий.

– Так везите, – блеснула она другой, холодной улыбкой, чисто по-женски переводя упрёк на говорящего.

Через десять минут женщина уже входила в парадную изящного, почти игрушечного замка. Мрамор, гранит, мрамор и мрамор. По белоснежным ступеням монументальной лестницы навстречу спускался Мафусаил.

* * *

Разумеется, она не верила слухам и не доверяла журнальным реконструкциям. Избегала стереотипов, как учили. И всё же подсознательно ожидала увидеть седобородого старца, пусть не согбенного, но морщинистого, с посохом в руке, с нависающими бровями, с длинной бородой… или что там дальше по списку?

Ему было лет тридцать на вид, или пятьдесят пять, или девяносто – смотря какую соматическую метрику и солярные координаты использовать. Фигуру не назовёшь спортивной, скорее дородной, с лёгким намёком на животик. Холёное лицо гладко выбрито, цвет кожи здоровый. Живые, чуть печальные глаза. В Мафусаиле ощущалась порода, но без надменности. Саркастические складки у губ. А в общем – довольно заурядный тип. Не противный, а так… никакой. На фоне тех пышущих тестостероном гусар и вычурных состоятельных гениев, что вечно увивались за ней по столицам, он выглядел бледно. Разве что глаза… При повторном взгляде ей показалось, что вовсе не печаль наполняет их. Что-то другое. Но вот что?

– Так вот вы какой… – она тепло улыбнулась, и никто на свете не уличил бы её улыбку в неискренности.

Он поцеловал её руку, галантно и смиренно кивнул:

– Вы, должно быть, ждали большего?

– Вовсе нет!

– Это не имеет значения. Я в любом случае унижен. И очарован. Рядом с вами любой мужчина ощущает себя оборванцем. Вы совершенны. Говорю это, как человек с беспрецедентным опытом.

– Я оценила комплимент. Но знайте, я не лишена чувства юмора.

– Уверен в этом. Как мне называть вас – мисс Камрай, госпожа советник, сударыня, полковник, Ачхе-Мотта, шумраза Дель-Комирэо, ага-дагэ, дашичжан, Камрэ-масса? Или…

Она тихо рассмеялась:

– Оставьте, прошу. Признаюсь, «полковник» – это было неожиданно. От вас ничего не скроешь. Но сегодня – просто Ребекка.

– Очень хорошо, Ребекка. Здесь все зовут меня «господин», и никогда – Ричард. А ведь я – Ричард. К вашим услугам.

– Приятно познакомиться воочию, Ричард.

– Я могу приказать накрыть стол прямо сейчас. Но если вы желаете предварительно прогуляться, я с удовольствием покажу вам кусочек своих угодий. Вы должны знать, что мало кому удаётся заполучить в гиды самого Мафусаила на том самом Мафусаиле.

– Я засиделась в корабле, буду рада пройтись. Но прежде позвольте вручить вам небольшой подарок…

Он упреждающе поднял руку:

– Нет-нет, позже. Я люблю предвкушать. Можете положить коробку здесь; обещаю, прислуга и пальцем не притронется. Идёмте. Сейчас я буду хвастаться.

* * *

Он не хвастался. Просто показывал и рассказывал. Они гуляли по саду и крытым галереям, по залам и верандам – и она понимала, какую ничтожную часть составляет увиденное от чудовищного массива ценностей и редкостей, рассыпанных по всей планете. Конечно, планета невелика – так, планетоид размером чуть меньше земной Луны, наделённый комфортной силой тяжести лишь благодаря бешеному вращению вокруг оси – но всё же это была целая планета. Планета-музей, планета-сокровищница, планета-архив. Частная коллекция, единственным хозяином и хранителем которой был сам Мафусаил. «Был»? Уместны ли здесь родовые окончания? Старейшее из известных ей человеческих существ, так точнее.

По одним подсчётам ему было около пяти тысяч лет. Немало уважаемых учёных приводили веские доказательства того, что его возраст превышает двадцать семь тысяч лет (всем известные исторические события на спутнике Беты Проксимы Центавра; идейным вдохновителем восстания считался некто Роджер Маффесойл, или Рейджеп Матхесил, чьё лицо, сочинения и деньги оставляли следы и в другие эпохи в других системах).

Кое-кто всерьёз полагал, что Мафусаилу никак не меньше ста тысяч лет, и что он действительно некогда являлся одним из библейских патриархов человечества. Тут, правда, было маленькое противоречие, поскольку, по преданию, Мафусаил не дожил нескольких дней до великого Потопа. Все многочисленные отпрыски молились за упокой его души, и этот плач разжалобил Бога. Он попридержал бурлящие потоки, тем самым позволив Ною лучшим образом оборудовать свой трёхпалубный ковчег. Так что вряд ли этот Мафусаил был тем самым Мафусаилом.

Всё это были гипотезы и слухи. Она относилась к ним спокойно. Её профессия вообще предполагала крепкую нервную конституцию и значительную весовую долю хладнокровия. Другой бы на её месте вздрогнул или хотя бы изменился в лице, когда его в такой ситуации назвали бы по действительному служебному чину. Стрелки бы зашкалило, измеряйся уровень секретности приборами. Лишь три существа в Содружестве знали её как «полковника». Ну что ж, теперь их четверо.

Однако она прилетела подготовленной. Человек такого возраста и финансовых возможностей наверняка был способен преподнести немало сюрпризов. А сюрпризы – часть её профессии. Не в первый и не в последний раз.

Как ни странно, она получала удовольствие от экскурсии. Патриарх рода человеческого оказался прекрасным рассказчиком, лёгким и простым, не перегружал её датами и цифрами, с завидной интуицией выбирая именно те экспонаты, которые были интересны ей и как женщине.

– Прошу сюда… Осторожно, ступеньки. Взгляните-ка…

– Любопытная живопись. Какая-то разновидность гиперреализма?

Он улыбнулся:

– Фотографии. Все – подлинники, в единственном экземпляре. Древнее искусство плёночного фото. Негативы, разумеется, уничтожены.

– Ага… Да, что-то припоминаю. Их так мало осталось? Кажется, когда-то такие отпечатки были очень распространены.

– О, это не простые фото. Присмотритесь получше…

– Лица?

– Да. Снято в тот самый краткий миг, когда человек слышит судьбоносную новость. Потом – вся жизнь кувырком… А здесь – на границе. Ну, как вам?

– Впечатляет. Вот эта женщина…

– Немного похожа на вас, не правда ли? Я намеренно повёл вас этой стороной галереи, признаюсь.

– Что ей сказали?

– Её сын, единственный, если мне память не изменяет, разбился на шоссе… На мотоцикле. Такой архаичный колёсный монстр… В общем, погиб в аварии.

– Ужасно, да. Но тут есть и светлые образы… Столько разных судеб… Вы были знакомы со всеми фотографами? И со всеми, кто снят? Или скупали плёнки в архивах?

Он подмигнул:

– Их не так много, Ребекка. Этих плёнок. Автор всего один.

– Вот как?! Так это… Всё – вы?

Он отмахнулся:

– Всё это в прошлом, всё позабыто… Идёмте дальше. Вот, например, чудная маленькая экспозиция. Головоломки!

Они оказались в зале, переполненном стендами, полками, ящиками и треногами. Сотни странных конструкций тускнели металлическими гранями, шарнирами, рычажками и россыпью мелких деталей.

– Все они не получили широкого распространения, – объяснял Мафусаил, слегка касаясь пальцами причудливого сплетения деревянных брусков, верёвок и стеклянных шаров. Внутри каждого извивались миниатюрные змейки всех цветов радуги.

– Неудачные образцы?

– О нет, весьма удачные. Просто запрещены… некоторыми правительствами. Это тактильные ребусы для различных типов мозга. Стойкий гипнотический эффект. Иногда вплоть до искусственной комы.

Её рука, машинально поглаживающая чуть шершавую боковину красивейшей – белый фарфор, лазурь, золотая инкрустация – тонкостенной вазы, замерла. Он рассмеялся:

– Не беспокойтесь! Это сосуд забвения для аборигенов Теты Лебедя. Для людей совершенно безопасен. А вот те обрывки шерсти и ваты, сваленные в кучу – лучше не трогать. Злоумышленники на базарах предлагали прохожим соединить их в кольцо. Там есть миниатюрные крючки, да… Кто соглашался – приходил в себя через пару часов. Ни кошелька, ни драгоценностей. В сущности, безобидная игрушка. А вы знаете, что седьмому королю объединённых систем Арктура недруги подарили сиамскую кошечку, очень милую? Он её гладил, гладил, и на второй день – остановка сердца. Мужчина в расцвете лет! Никаких следов яда или лучевого поражения. Жаль, что кошку в музее не сохранишь…

Они вышли в сад. Ветки кустарников клонились под тяжестью молочных, оранжевых и малиновых плодов. Пахло жасмином. Дорожки разбегались беспорядочно, но странно успокаивали своим видом. Она заметила, что деревья высажены так, что куда бы они не пошли, солнце не слепило глаза. Обернувшись, она увидела, что те самые оранжевые и малиновые плоды уже отливают синевой и изумрудом.

– Сад – тоже экспонат?

– Нет, что вы. Сад никуда не годится, если честно. Огородная эклектика, не более того, какие-то нелепые эксперименты генетиков. Всё собираюсь вырубить его, да руки не доходят. Я вот что хотел показать…

На небольшой поляне возвышалась громоздкая, явно старинная конструкция. Это был деревянный (или кажущийся деревянным) кубический ящик примерно в метр высотой, с одного бока которого торчал изогнутый металлический рычаг с рукояткой. А сверху из потёртой деревянной коробки выходила и заворачивалась гофрированной спиралью, расширяясь к концу, медная на вид труба. Весьма приличных размеров – её раструб достигал человеческого роста. Как и весь артефакт, труба была покрыта пятнами патины, царапинами и даже вмятинами.

– Постойте, не говорите ничего… – она прищурилась, – я докажу, что тоже получала образование. Это… это… граммофон! Угадала, да? Граммофон, в древности на нём исполняли музыкальные произведения?

Он благосклонно улыбнулся:

– Очень похож, вы правы. Но всё-таки чуть ошиблись эпохой. Это рандомный книгодел ручной работы. Таких в мире не более пяти, а мой самый древний и лучше всех сохранился.

– Книгодел?…

– Да. Работает как по абстрактным ценностям, так и по индивидуальному заказу. Вы позволите ваш волос?

Она поколебалась. Потом пожала плечами и аккуратно выдернула волосок. Он принял его церемонно.

– Благодарю. Поверьте, никаких данных ДНК эта машинка не собирает. Примитивная конструкция, немногим сложнее простого камина.

Он открыл на кубе небольшой, едва заметный лючок и бережно поместил в отверстие волос. Плотно запер крышку. Затем взялся за рукоятку и энергично крутанул её. Внутри машины что-то чихнуло, зажужжало и со скрипом затихло.

– Извините, рухлядь ещё та… ещё разок…

Со второй попытки куб заработал. Завыли какие-то шестерни, книгодел мелко затрясся, из трубы пошёл синеватый пар. Запахло горелым и в то же время сладким.

– Сейчас…

Тут труба оглушительно стрельнула, плюнула сизым дымом, и через раструб на стриженую траву газона выпал обгоревший, в искрах и чаду, прямоугольный брикет. Мафусаил вынул из кармана белоснежный носовой платок, аккуратно сбил угольки и сажу, сдул крошки.

– Ну вот, – с гордостью он подал брикет Ребекке, – владейте на здоровье.

– Что это?

– Книга, разумеется. Уникальный печатный экземпляр, по вашему образу и подобию.

Она приняла тяжёлый брусок. Он остро пах горелым. Теперь стало понятно, что это искусная имитация книжного переплёта, с толстой кожаной обложкой и плотными, жёлтыми, старинными на вид страницами. Она открыла титульный лист. Алфавит был незнакомым, явно древним; но встроенный переводчик услужливо нашептал ей смысл текста: «Жизнь и необыкновенные приключения Ребекки де Ксавье, урождённой Иоанны Содерберг, в замужестве…». Дальше читать она не стала, перелистнула на середину. «Она положила руки на его плечи и спросила с мольбой в голосе: «Неужели это правда? После стольких лет понимания – вот так запросто? Почему?». Он молчал, он явно тяготился ситуацией…» Ещё дальше… «Пуля попала ей в бедро, но кость не была задета. Выхватив цепную шпагу, она кувырком перекатилась к амбразуре и точным ударом отсекла…» Дальше… «Дочь, это просто неприлично. Я запрещаю тебе подобные выходки! – Немного поздно, мама. Ты забываешь, что мне давно не пятьдесят лет… Я хочу этого и наплевать на ваши семейные предрассудки!» Хватит… Она захлопнула книгу и посмотрела на Мафусаила. Он предостерегающе поднял ладонь:

– Даже и знать не желаю, что там. Я понятия не имею, как книгодел устроен. Говорят, он черпает информацию из каких-то космических квантовых полей. Думаю, враньё. Но теперь это ваше и только ваше.

– Здесь… здесь вся моя жизнь?

– Не уверен. Инструкция давным-давно утеряна. Почитайте, сравните. Одно могу гарантировать – книга уникальна. И судя по отзывам некоторых прошлых моих гостей, такой фолиант имеет значительную ценность как художественное произведение.

– А вы…

– Пробовал ли я напечатать себе экземпляр? Да, конечно, отчего нет. Но не вышло. Аппарат перегрелся и стал плеваться какими-то справочниками и словарями. По-моему, меня он просто не переваривает.

Мафусаил щёлкнул пальцами. Явившийся из ниоткуда – словно бы поджидал их в чаще – слуга подставил Ребекке блестящий поднос.

– Кладите том, – предложил Мафусаил, – не таскать же вам его с собой. Книгу доставят вам к трапу корабля. И повторюсь, я знать не хочу, о чём она. Кстати, как вы относитесь к мороженому? Проголодались?

* * *

Она позволила себе потерять счёт времени. Коллекции были великолепны. Они почти не повторялись, хотя какой-то – неуловимый, эфемерный – общий привкус в них ощущался. Она не спешила делать выводы. В конце концов, в её задание это не входило.

Вот богатейшая подборка драгоценных камней, все – высочайшей пробы, ради обладания которыми были убиты люди. Какие-то немыслимые суммарные десятки тысяч каратов… И горы трупов. Мафусаил не преминул ввернуть сочную историю. Якобы чемпионом среди этого кристаллического изобилия оказался самый невзрачный камешек, жёлтый алмаз небольшого размера, да ещё и с хорошо видимым дефектом. Более полусотни тысяч убитых. Громили с королевским размахом и по королевскому поводу. Некая принцесса влепила будущему государю, своему жениху, крепкую пощёчину за скабрёзность, которую он отпустил. Злые языки утверждали, что непристойность была адресована вовсе не принцессе, а её лучшей подруге. Тут много тонких нюансов. Однако факт в том, что принцесса приложилась от души (или просто была обладательницей тяжёлой руки – кто сейчас вспомнит?), и расцарапала высокородному наследнику лицо. Даром что на девичьем пальце был крупный перстень. Частица крови затекла под оправу – а там, поди ж ты, микроскопическая трещина, упрятанная нечистым на руку ювелиром, так сказать, за кулисы…

А дальше – настоящий боевик. Влюблённые ссорятся, принцесса срывает с пальца перстень, как раз и подаренный будущим монархом. Брак под угрозой. Молодой принц в гневе улетает с планеты. Придворные ломают руки – союз был стратегически важен. Начальник личной гвардии принцессы – этакий серый кардинал – в задумчивости разглядывает брошенный на пол перстень и видит следы крови. Созревает план! Обладая слепком королевского ДНК, можно наворотить кучу грязных дел. Коварный генерал шантажирует будущего короля, а ещё точнее – его первого министра (у которого, в отличие от принца, мозги были в порядке). Пожалуй, предъявить миру бракованный бриллиант от щедрот будущего короля – неприятный удар по имиджу державы. А если не подействует – пригрозить не слишком джентльменским, но эффективным «сливом» данных ДНК в общественную Сеть…

Но увы, начгвардии элементарно недооценил жестокость и решительность второй стороны. И переоценил свою значимость. Крупная держава не потерпела вымогательства. Звездолёты-невидимки, битком набитые головорезами первого министра, под утро спускаются на столицу. Страшная резня, никакой пощады. Свидетелей не оставляют. Тело принцессы так и не нашли, только пепел. Все носители информации стёрты. Перстень с засохшей капелькой крови возвращён, а соседним мелким планетам-государствам послан неофициальный сигнал: взирайте и трепещите.

– Кто же были вы в этой трагической истории? – полюбопытствовала она, – должно быть, первый министр?

– Я кажусь таким жестоким? Нет, нет… Я был всего лишь глупым и неопытным начальником гвардии, совершившим роковую ошибку.

– Корите себя за гибель принцессы?

– К счастью, она уцелела. Я спас девицу, подсунул десанту останки её лучшей подруги. Убей бог, не помню, как её звали – подругу, конечно. Через тридцать лет мы отомстили королю и его министру, я сколотил довольно мощный союз, и их планета пала перед нашим войском… Но, как честный коллекционер, те жертвы я не причисляю к заслугам этого камушка.

– А вы… и эта принцесса… что-то было между вами?

– А здесь память меня подводит, милая Ребекка. Идёмте дальше.

* * *

Нечто, очень похожее на обувной магазин. Вот только все туфли – явно женские – в единственном экземпляре.

– Где же пары?

– Утеряны, Ребекка. Или похищены. Сдёрнуты с ноги и зашвырнуты в мужей в приступе ярости. Утаены извращенцами для низких целей. Сношены из-за плоскостопия. Сгрызены любимым питбулем… и так далее. А вторая осталась на память. Или позабыта. Немного терпения, работы в архивах, обысков на чердаках, подкуп или обман – и они мои.

– И только-то?

– Да, не считая того, что все обладательницы прекрасных ножек были незаконнорождёнными дочерями императоров. Не больше, ни меньше. Вы не знакомы с легендой о Золушке? Нет? Ну, так я вам расскажу…

И он с отменным мастерством рассказывает очередную сказку. Она слушает с лёгкой улыбкой, обаятельно посмеиваясь в нужных местах. Кажется, что оба получают удовольствие от этой незатейливой игры.

Ещё сто метров – и оружейная палата. Сундуки, лари, стеллажи, витрины с холодным оружием. Ножи, кинжалы, тесаки, шпаги, мечи, алебарды, кастеты, иглы, метательные диски, копья, пики, луки со стрелами, арбалеты, даже простые – на вид – палки. Чугунные шары на цепях, кувалды, молоты, дубины, ломы. Бритвы, лезвия, гибкие клинки, пилы, струны душителей. И так до бесконечности.

– Возьмите вон тот кортик, вам понравится. Обратите внимание на поворот гарды…

Когда опасная сталь легла ей в руку, его взгляд не изменился.

– Хм… любопытно… вариативный? Меняет форму?

– Покрутите гарду.

– Ох… Какая тонкая работа! Тут, должно быть, не менее сотни деталей.

– Им сносу нет. Как ни колдуйте, а баланс не нарушается. Ощутили?

– Сколько ему лет?

– Боюсь соврать. Но вряд ли меньше трёх тысяч. Металл выдерживает прямое воздействие плазмы до семи часов. Приятная вещица, жаль, такие давно вышли из моды. Я его вам подарю.

– Не стоит, право…

– Стоит, это решено. Слуга!

Глоток шипучего, прохладного напитка – и ещё одна галерея.

– Что это, опять бумага? Вы неравнодушны к целлюлозе…

– Что есть, то есть. Люблю её, запах, фактуру, несовершенство и страшную древность. Что же касается этих карточек… Когда-то люди были вынуждены заботиться о состоянии своих зубов. Знаете ли, такие смешные зубные щётки, всякая токсичная химия, была даже профессия стоматолога. Лечить зубы было весьма недёшево. Чтобы уберечь эмаль от кариеса, напридумывали кучу нелепых уловок. Вот, например, это – обёртки от жвачки.

– Жва… что?

– Жвачка. Эластичные пастилки с фруктовым вкусом, на основе каучука. Её клали в рот и долго жевали, но не глотали. Ерунда, конечно, но забавно… У меня самая полная коллекция в нашем рукаве Галактики! Вы будете смеяться, если я скажу, сколько за неё дают на бирже Содружества.

– Я не буду смеяться.

Солнце медленно, но неуклонно двигалось к горизонту. Она не устала физически – только не она! – и экскурсия продолжала удивлять, но… Что-то постепенно менялось. И возможно – в тоне самого хозяина.

Гигантский зал, окутанный полутьмой; сводчатая полусферическая крыша; ряды картин, скупо освещённых скрытыми лампами. Сейчас, как никогда, Мафусаил показался ей печальным. Или это игра теней?

– Вновь ваши картины?

– На этот раз нет. Здесь много известных имён… Предупреждаю – не подходите к полотнам слишком близко. Это может оказаться… неприятно.

Она остановилась перед небольшим, на первый взгляд довольно бесцветным пейзажем. Всмотрелась. Домик у моря, старя разбитая лодка, какие-то верёвки или сети… Мальчик и девочка бегут по песку, прочь от зрителя, держась за руки. Что-то шевелится за покосившейся изгородью… Стоп, в каком смысле шевелится? Нет, показалось. Вот только… Не за изгородью движение – в самих волнах! Или нет? Или это мальчик переступил с ноги на ногу? И почему так тихо и легко? Тянет морской свежестью. Молодой голос шепчет моё имя… Кажется, это было буквально вчера, когда ты держал меня за руку, немного робко, и краснел, и что-то лепетал… А я улыбалась, тоже не твоим словам, но воздуху, солнцу, запаху. И больше ничего вокруг. И счастье, счастье…

Мафусаил мягко, но настойчиво потянул её от картины. Пейзаж скукожился, ушли цвета, замолчали чайки. Она украдкой смахнула слезу, вернулась к полуулыбке. Опять эти фокусы. Остро хотелось обратно, за рамку. Кольнула ненависть к работе.

– Я же говорил, – тихо сказал Мафусаил, – уходить нелегко. Даже мне, видевшему все полотна не одну сотню раз, здесь не по себе. Но красота такая, что прихожу снова и снова.

– Они прекрасны… И мучительны.

– Верно.

Они помолчали. Хозяин явно мрачнел с каждой минутой.

– Пожалуй, на сегодня хватит… – тяжело сказал он, не глядя на неё, – надеюсь, вы не обидитесь. Мы оба утомились. Нас ждёт ужин. Окажите мне честь.

Она понимающе кивнула.

– Это старая планета, Ребекка, – продолжил он отстранённо, когда они поднимались по массивной мраморной лестнице, – мы могли бы осматривать достопримечательности годами. Многие вещи – из-за размера или опасности – я не держу вблизи замка. У меня есть недурная коллекция старинных звездолётов-борделей, такие были весьма популярны семнадцать тысяч лет назад; есть зоосад с полным комплектом хищников с планеты Ургол… все кастрированы, разумеется, иначе они давно уже перегрызли бы друг друга; есть даже шрапнельные гаубицы – знаете, какие огромные они бывают? У меня там стоит семиствольная пушка из системы Ротанга, времён пятой Конфедерации – сущий дьявол на полях сражений, каждый снаряд весом до полутора тонн, наведение по запаху и голосам, радиус разлёта шрапнели – около пяти километров. Там главное было не попасть в своих!… Впрочем, самое страшное я не буду вам демонстрировать. Поберегу вашу нежную женскую психику. Знаете, пыточные камеры, неудачные продукты генного зодчества, потайные модификаторы этнической истории – тоже запрещены, кстати… Но, полагаю, прекрасная леди, вы не за этим пролетели несколько парсеков в ледяном забытьи анабиоза, и не за этим более девяти лет – поправьте, если ошибаюсь – обхаживали меня посредством писем, намёков, наводящих вопросов?

– Мне нечего вам возразить. Я преследовала цель. Нам есть что обсудить.

– Что ж… тогда – к столу!

* * *

Набор блюд нельзя было назвать экзотическим. Классика, приправленная умеренной роскошью – признак хорошего вкуса. Но лишь распробовав супы и жаркое, Ребекка поняла, что так готовить больше не умеют нигде.

– У вас чудесный повар, – признала она.

– Я вложил в него частицу души, – кивнул Мафусаил.

– Полагаю, у вас здесь где-то запрятана и небольшая фабрика по выпеканию синтетиков?

– Синтетиков? А, вы о слугах? Нет, только подлинные люди.

Она кинула взгляд на него. Он не шутил. Чуть откинувшись на спинку кресла, Мафусаил спокойно рассматривал её. Ребекка чуть улыбнулась, положила ногу на ногу. Так, чтобы проявил себя разрез платья.

– Не думаю, что вы прилетели соблазнить меня, – задумчиво проговорил он, не отводя взгляда и не смущаясь.