Текст книги "Красное одиночество"

Я бросил взгляд на часы: уже скоро. Что ж, подведём предварительные итоги обхода. Мутная троица хулиганов из деревни Тумаково Затрещинского уезда губернии Щелбан – раз; чрезмерно серьёзный лысый профессор – два; непоседливый писатель-террорист Духовкин – три. В сомнительный осадок выпадают такие противоречивые персонажи, как его превосходительство корнет Ростов, злая уборщица со шваброй наперевес, да ещё, пожалуй, ночные сторожа-охранники. Их я не знал в лицо, поскольку приходили они в последний момент, меняли дневную смену – и вообще часто менялись. Маловероятно, конечно – и всё же они были единственными, кому по штату полагалось пребывать в библиотеке после закрытия, до самого утра.

Я отдавал себе отчёт, насколько призрачными и неточными могут оказаться мои предположения – но других у меня не было.

Обнаружив, что минутная стрелка уже подкрадывается к восьми, а небо за окнами постепенно темнеет, я вновь направился к туалету. Собственно, для моих целей подошло бы любое укромное помещение, но сантехнический вариант всегда работал безотказно, и я не собирался экспериментировать.

Посетителей оставалось мало, все они неумолимо стекались к гардеробу. Будь я телепатом, то услышал бы этот нестройный гул, разноцветное эхо, отголоски мыслей о прочитанном, всплески многомерных образов, все ещё бродящих в их натруженных умах. Но я не был телепатом. Я зашёл в уборную: обе кабинки оказались заперты. Подождём. Через минуту зашумела вода, из левой секции выскочил какой-то неопрятный мужчина средних лет, в старомодном клетчатом пиджаке. Он наскоро поплескался водой в закутке у раковины и выбежал в коридор. Выждав ещё минуту – уже было восемь – я спокойно зашёл в кабинку и до упора задвинул шпингалет. Из соседней секции – ну надо же! – вновь донеслось раскатистое, аристократическое покашливание. Сударь подхватил несварение желудка? Секунду я раздумывал – но время поджимало и требовало импровизации.

– Тяжёлый денёк выдался, а? – громко сказал я, извлекая ключ из кармана и плотно сжимая его в ладони.

Ответом мне было молчание на пасторальном фоне вечно журчащей воды.

– Я к тому, что библиотека закрывается, – по возможности любезно, но с лёгким нажимом сказал я.

И ничего – ни кашля вам, ни пожеланий оставить его в покое. Мы такие стеснительные? Или глухонемые? Надменные? Ну и ладно, чёрт с вами, сидите, граф. Если что, я не виноват. Как говорится, «я предупреждал, дважды предупреждал»…

Время «Ч»

Час «Омега» надвигался. Чтобы понять это, мне не нужен был хронометр – я ощущал приближение перемен нутром. Нет, это плохое, бледное слово для выражения моих чувств. Не нутром – скорее, костным мозгом. Я не страдаю ревматизмом или подагрой, но мог бы многое рассказать фанатам этих хронических развлечений. Опыт, к сожалению, имелся. Началось вхождение традиционно: кости мои заломило, в правом виске заработал небольшой, но настойчивый молоточек. Я крепче стиснул ключ в ладони и прислонился спиной к прохладной переборке. В такие минуты лучше на что-нибудь опереться – просто для ориентации. Лампа дневного света, дающая уборной свои скудные люмены, мигнула, задрожала и начала угасать. Я зажмурился. В начале было Слово? Как бы не так – первым всегда прорезается бессловесный, космический, первобытнейший звук…

И случился звук. В череп мне ударил медный колокол, его тягостная болезненная вибрация надавила на уши и глазные яблоки, ступни и колени словно бы ощетинились изнутри холодными металлическими иглами. Я не удержал стона, лоб мой покрылся потом. Вот сейчас, сейчас… Да… Вот оно… И оно пришло. Вместе со стереоскопическим, многомерным грохотом, этаким галактическим «Грр-рххх-хмммм!!!», раздробившим все мои кости и сухожилия на фрагменты боли, потолок вместе с проклятой канализационной трубой, грязноватой извёсткой, моргающей лампой – всё это рухнуло на меня, сплющило в кричащий лист мяса и осколков, принялось растирать и прокатывать по ходящему ходуном полу, выдавливая из кабинки наружу, в ледяной обжигающий Космос. Я помню своё дурацкое удивление – в который раз – от мысли, что я должен был бы упасть на унитаз, отчего испачкаться или намокнуть, или ещё как-то осквернить себя пошлой сущностью этого места. Но ничего такого не случилось; в этом пространстве скомканных молекул и перевязанных морскими узлами цепочек ДНК не нашлось места грязи или чистоте – нет, здесь всё было иначе, всё было лишено привычных бытовых качеств, всё было сплошь символы и буквы, нули и единицы, острые грани готического кернинга и мягкие загогулины санскритского деванагари… И мои плоские глаза, с указанием страниц, тиража и издательства, захватанные до плотности старого носового платка чужими пальцами, странно смотрели на эту Вселенную условностей и общепринятых образов, а бровями и ресницами служили мне сафьяновые обложки и закладки из пергамента. Наверное, я пытался кричать – нелепо, ведь здесь никто не мог услышать меня, потому что ни у кого не было ушей… И каждая, каждая буковка в каждом, даже самом бесполезном и бесталанном слове, вплетённом в макраме удачных и неудачных смыслов, громоздящих нелепый сюжет и отборно банальные реплики – каждая такая литера необъяснимым образом продиралась сквозь мои кровеносные сосуды, царапая их стенки и буравя мышцы, отдаваясь в бесконечной моей голове адской болью.

А потом накал распечатанных на принтере страстей начал спадать… Я вдруг неожиданно понял, что у меня есть настоящие руки и ноги, и особенно – ягодицы. Они совершенно затекли, и неуютный холодок распространялся по спине. Я увидел себя – чьим же взором? – сидящим на полу туалетной кабинки, с нелепо вывернутым вбок левым коленом, с мокрой растрёпанной шевелюрой и тонкой струйкой дебильной слюны, стекавшей на отворот пиджака. На полу рядом со мной валялся неизменный, неотъемлемый «хомбург». Привет, привет… Из желудка накатило мерзкое, я зажмурился и часто задышал. Спокойно, девятый вал миновал, матросам отдраить трюмы… Муть неохотно улеглась. Тыльной стороной кисти я отёр рот и подбородок, потом пальцами, как расчёской, пригладил волосы. Надел шляпу – уж и не знаю почему, но в ней я ощущаю себя куда более защищённым.

И лишь потом посмотрел на левую руку, на судорожно сжатый и уже онемевший кулак. Я раскрыл его и поднёс головку ключа поближе к глазам. На прежде гладкой латунной поверхности медленно – как это бывает, наверное, со шпионскими чернилами – проступали три выпуклые цифры: пять, один и два. Получалось «512» – значит, пятый этаж… Обидно далеко. Ну почему не второй, где я и так уже пребываю? Подниматься три этажа, блуждать в проходах, полагаясь лишь на самодельный кастет? Нет, надо всё-таки разыскать этого проклятого «благожелателя» и задать ему пару вопросов… И вообще задать ему, да.

Кряхтя и похлопывая себя по застывшим мышцам, я поднялся с пола. На первый взгляд, уборная выглядела как всегда, всё было на своих местах и прежнего цвета, всё так же журчала вода. Но я знал, что первое впечатление обманчиво – после наступления часа «М» библиотека превращалась в Библиотеку, с волшебной первой буквой «Б», где действовали законы совсем другого жанра. Я мысленно отряхнулся, размял шею и кисти рук, подвигал челюстью… Что ж, пора. Взявшись за гладкую, неудобную ручку двери, я сделал выдох и приготовился к марш-броску.

И в этот драматический момент кто-то отчётливо кашлянул во второй кабинке. Ну, сколько же можно… Я разозлился: развернулся, решительно подошёл к занятой секции, хорошенько прицелился и врезал каблуком туда, где должен был находиться механизм замка. Как в лучших голливудских картинах – вот только автомата «Узи» в руках у меня не было. Барон, на выход! Дверца с треском распахнулась, полетели ошмётки пластика, и я увидел… Ничего я там не увидел. Пустая кабинка, обычная сантехника, ни людей, ни тараканов. Унитаз не блистал чистотой, и он был единственным обитателем пикантного помещения.

Я неприлично выругался – но про себя, Библиотека всё-таки! – и с чувством плюнул в унитаз. Ладно… Выход из уборной, дубль второй. На первый взгляд, всё было тихо. Головное освещение погасили, остались лишь небольшие факелообразные светильники на стенах – не то дань экономии, не то сомнительная имитация сумрачного Средневековья. Лестница справа как раз вела на пятый этаж. Я нащупал в кармане свой простецкий, выпиленный из текстолита кастет, и стараясь ступать помягче, направился к переходу. Я успел сделать только один шаг – что-то холодное и твёрдое, неприятное уже поэтому, упёрлось мне в висок.

– А ну-ка, стой, гадёныш! – негромко сказали мне в правое ухо.

– Стою, – покладисто согласился я.

– Лицом к стене, ноги пошире… руки, руки подними!

Краем глаза я уже распознал своего нелюбезного собеседника – это был, конечно, Духовкин.

– Что же вы, Анатолий Семёнович, с огнестрелом и в храм познания? – укоризненно посетовал я.

– Чего? – он не сразу понял, что я назвал его по имени-отчеству, – Ты кто такой?

– Охрана и порядок в местах культурного досуга, – с готовностью соврал я, – пятый отдел ФСБ, антитеррор.

– Какой ещё пятый отдел? – недоверчиво переспросил он. – Не слышал о таком…

– А вы удостоверение гляньте, – посоветовал я, – в правом внутреннем…

Не убирая ствол от моей головы, он попытался забраться ко мне за пазуху. Это была, конечно, ошибка с его стороны. Мгновенно перехватив его кисть с пистолетом, и зажимая своим локтём его вторую руку, я вывернулся вокруг себя и следом крутанул Духовкина. Он взвыл от неожиданной боли и грохнулся на ковровую дорожку. Пистолет остался у меня в руке – маленький плоский «Глок-42», карманная версия знаменитой полицейской модели. Ах ты милитарист, подумалось мне, чёртов писака… Ходит по читальным залам с боевым пистолетом!

Духовкин не спешил подниматься; он только привстал на одно колено и, чуть постанывая, потирал ушибленную поясницу. Я наклонился к нему и помахал пистолетом перед лицом:

– Стыдно, папаша! Здесь повсюду мирные люди, а у тебя целый бронепоезд! Ночные кошмары замучили? Боишься мести обманутых читателей?

Он выругался – и весьма нецензурно. Бить его я не стал – возраст неподходящий, и весовая категория неравная. Однако вот он, господин Духовкин, здесь, на заветной территории, после звонка, вне закона – значит, оказался здесь не случайно.

– Будем считать, что я ничего не слышал, – любезно произнёс я, – скажите мне лучше, товарищ эпопеист, какого эпического рожна вы тут оказались?

– А вот ты здесь как? – сердито и вполне резонно возразил он; похоже, что на «вы» его разговаривать в детстве не научили.

– Я же говорю, – терпеливо повторил я, – охрана культурного досуга. Ну, или почти… Пятый отдел, допуск седьмого уровня, магия третьего предела. Доходчиво?

– Брехня и пижонство, – заметил он, на этот раз менее грубо.

– Разумеется, – согласился я.

К этому моменту он всё-таки поднялся на ноги и теперь хмуро взирал на меня, растирая локоть. Был он слегка кривоног и кособок – вряд ли такой возьмёт и прыгнет, с намерением вырубить или задушить меня. Я, слава богу, был раза в полтора тяжелее его, и во столько же моложе.

– Отдай пистолет, шляпа – мрачно сказал он, одёргивая свой старомодный клетчатый пиджак.

– Это ещё зачем? – я искренне удивился, – чтобы вы меня пристрелили? Случайно, конечно – вы же не убийца, а? – но я всё равно опечалюсь…

Однако Духовкин оказался до неприличия настырен. Что делают с людьми большие тиражи! Прыгать он не стал, но сделал недвусмысленный шаг вперёд и протянул руку за своим пистолетом. Такое явное пренебрежение моей мускульной силой и навыками вывело меня из терпения. Что за неспособность к элементарному обучению?!

Я аккуратно обработал его кисть и уложил на пол мордой вниз, слегка прищемив знаменитому некогда писателю сухожилия. Он заорал:

– В спецназе служил, да? Пусти, сволочь!

Похоже, литератор обиделся. Но и мне надоело раскланиваться. Я плотнее ухватил его руку и немного подвигал в разные стороны. Духовкин задышал чаще и крякнул.

– Я спрошу ещё раз, как демагог демагога, – я старался быть короток, – какого чёрта вы прячетесь в хранилище после закрытия? И второй вопрос: зачем ствол?

И я опять помусолил правую руку летописца. Он зашипел:

– Тише, тише… Ух, скотина… Ладно, ладно! Я здесь работаю, понял? Атмосфера, уединение… Темнота и тишина. Мысли приходят… Я так творю, пишу то есть!

– С пистолетом?

– Нет! То есть пистолет есть, но он всегда есть. Я всегда хожу при оружии, что непонятного?

– Зачем? – тупо спросил я.

– Затем! Потому что мало ли! Развелось тут всяких уродов, без ствола из дома не выйдешь! Турки, чурки, панки-лесбиянки, наркоманы эти… Интеллигенция всякая бегает через дорогу, вчера чуть одного доцента не раздавил джипом… Житья никакого от дебилов! Поэтому ношу с собой, для безопасности.

– Угу, вот как. Ну, а насчёт вдохновения… Что-то я вас раньше здесь не встречал – почему именно сегодня здесь очутились? Нестыковочка, господин эссенизатор?

– Я обычно работаю в своей районной, мне туда ближе, – хмуро пояснил он, – но у них ремонт. Пришлось переться сюда. Слушай, парень, ты кто такой вообще? Только не заливай про ФСБ, ладно? Опера в шляпах не ходят, мне ли не знать…

– Ладно, – согласился я, – заливать не буду. Скажу просто, Анатолий Семёнович: берём свои манатки и живо выметаемся из помещения! Иначе звоню в дежурную часть, сообщаю о проникновении на охраняемый объект. Да ещё и с огнестрелом. Это понятно? А в подарок могу правую руку поправить налево, чтобы печатать было несподручно!

И я напоследок ещё чуток придавил писателя.

– Понял, понял! – заорал он, – Ладно, ухожу!

Я вполне удовлетворился нашим диалогом и отпустил захват.

– Пистолет отдай… – хмуро пробурчал он.

Я подумал и решил, что он в своём праве. Вытащил и убрал в карман обойму, выщелкнул патрон из патронника (опасный мерзавец – умудрился дослать его!), после чего вернул оружие Духовкину.

– Вниз по лестнице и направо, – намекнул я.

– Сам знаю, – он недобро глянул на меня, но проследовал по маршруту. Впрочем, уже стоя на нижнем пролёте, на безопасном расстоянии от меня, Духовкин кинул мне вдогонку:

– Я тебя вычислю, пацан! У меня друзья есть где надо, мы тебя найдём!

– А это на здоровье… – рассеянно ответил я, оглядываясь вокруг.

Я не поленился наклониться и подобрать сиротливо поблёскивающий на ковре патрон. И в этот момент за окнами громыхнуло и в тёмные стекла ударил крупный, совершенно невозможный на исходе октября град…

Я брожу по этажам

Мне, в отличие от Духовкина, нужно было наверх. Конечно, час «С» многое менял во внутреннем устройстве библиотеки, но, по счастью, нумерацию кабинетов оставлял прежней. Меня ждёт дверь с табличкой «512», и будет ждать столько, сколько потребуется. Прямо скажем, утро в этом заведении не наступит до тех пор, пока я не доберусь до финиша. Что значит – до родильного отделения.

К моей досаде, промежуточная дверь на третий этаж оказалась заперта. Здание было выстроено ещё в дореволюционные времена, у архитектора обнаружились специфические вкусы по части планировки. Полагаю, он обожал лабиринты. Иначе как можно объяснить отсутствие прямого пути на пятый этаж? Чтобы попасть туда, приходилось совершать обход через другое крыло – либо по третьему, либо по четвёртому уровню. Четвёртый этаж я недолюбливал – там много узких коридоров, старых неудобных шкафов, мало света и слишком гулкий паркетный пол. Пройти там тихо и незаметно чрезвычайно трудно – а вот заранее спрятаться как раз легко.

Секунду я всерьёз подумывал, не вышибить ли стекло в стандартном дверном стеклопакете третьего этажа. Но решил всё-таки соблюдать приличия и поберечь муниципальную собственность. В конце концов, мне здесь ещё работать. Защёлка в туалете не в счёт…

Верхнее освещение на четвёртом ярусе было, конечно, отключено. Здесь не было и никаких «факелов». В полутьме призрачно тлели прямоугольники аварийных указателей – бледно-зелёный бегущий человечек, прямиком из рассказов про Шерлока Холмса. Кастет давно уже был надет на пальцы, слух мой обострился, я старался шагать мягко, плавно перекатывая стопу с пятки на носок. Получалось не очень – паркет есть паркет.

Град за окнами как-то резко и незаметно сменился глухим ватным снегом. Крупные хлопья его валились на рамы и карнизы окон, таяли и каплями стекали вниз. Далёкий Ленин на площади копил на голове сугроб. То-то ещё будет…

Всхлип я услышал одновременно со вспышкой молнии – раскат грома догнал меня позже (снег и гроза – что может быть гармоничнее?). Она сидела на небольшом кожаном диванчике, в неглубокой нише у стены, и лица её почти не было видно. Но джинсы и джемпер унисекс ни с чем не спутаешь. Я предусмотрительно огляделся по сторонам – никого? – и присел на краешек дивана. Ладони её прижимали к животу какую-то книгу, плечи слегка подрагивали. Дюймовочка, лепесток подснежника, ромашковое поле. От неё невинно пахло романтикой.

– Простите, я тут проходил мимо… – я придал своему голосу необходимую доверительность, – у вас что-то случилось? Нужна помощь?

Юное лицо было заплакано, глаза в такой полутьме казались совсем чёрными.

– Я всё потеряла… – пролепетала она.

Милый, но на мой вкус – чересчур тонкий, мультипликационный голосок.

– Что же вы потеряли?

– Любовь, надежду… – она всхлипнула, – мироощущение…

– Так, так… – отечески сказал я, – это печально, да. Но скажите, милая девушка, зачем же оставаться в казённом заведении после закрытия? Это, знаете ли, запрещено законом. Все ушли, двери заперты, повсюду привидения. Вы почему не дома?

– Потому что сегодня день рождения! – воскликнула она и зарыдала.

Тут я насторожился.

– День рождения? Откуда вы знаете про день рождения?

Она сквозь слезы посмотрела на меня недоуменно:

– Как – откуда? Это мой день рождения… И я совершенно одна! И-и-и…

Я не сдавался в своей паранойе:

– Ага… А позвольте спросить вас: где вы живёте? Родители у вас есть? Проводить вас к выходу?

– Какое это имеет значение… Оставьте меня в покое!

Женские слёзы – это ещё куда ни шло; а вот истерика – уж совсем безобразие. Нужно это прекращать. Я решил разыграть сухой официальный вариант – скрепя сердце и сдерживая рвущиеся рыдания. Вру, конечно: для такого я слишком циничен.

– Значит, так. Времени – половина девятого, – деловито сказал я, – вам пора домой, гражданка. Я сотрудник вневедомственной охраны и попрошу вас покинуть библиотеку. Немедленно. Я вас провожу.

– Нет! – её глаза расширились от ужаса, – нет… Мне туда нельзя… там – эта бессмысленная реальность, эта грязь, стяжательство, грубость. Я просто не могу!

И в это мгновение заоконный истерический отсвет упал на её лицо; на секунду мне показалось, что она совершенно безумна, что её глаза налиты тёмной кровью, зубы оскалены, рот растянут в бредовой ухмылке.

– Вы должны мне помочь! – прошептала она и схватила меня за руку.

Ладонь её была ледяной, ни капли жизни не было в её ладони. Меня словно током ударило – в такие минуты я действую на автомате, пренебрегая любыми моральными последствиями.

Я резко откинул её руку в сторону, подхватил девушку под мышки и рывком поставил на ноги – она почти ничего не весила, подросток, соплячка, анорексичка. Она пискнула, но я был твёрд: предплечьем прижал её горло к стене, а вторую руку запустил под джемпер. Она затрепетала, не в силах вымолвить ни слова от ужаса, потом замерла; а я, как опытный насильник или патологоанатом, продолжал своё варварство. Под джемпером у неё была футболка или майка, я вытащил её из джинсов и стал ладонью шарить по голому девичьему животу. Он был тёплый и мягкий, этот живот, и пупок был на том самом месте, где ему и полагается быть. Обычный девичий пупок, даже без вездесущего пирсинга. Я внутренне выругался и аккуратно отпустил девушку.

– Прошу прощения, – пробормотал я, испытывая к себе самые нехорошие чувства, – обычная проверка… Просьба принять во внимание, были вынуждены, приказ… Благодарим за содействие в оперативном мероприятии…

Я что-то такое там ещё нёс, почти краснея и почти стыдясь – но, кажется, она совсем меня не слушала. Этот ужас, внушённый моим прикосновением, заполонил её глаза – она просто стояла и таращилась в окно, вжавшись затылком в стену. Нужно было действовать решительно.

– Ладно, – сказал я, – ладно… Сохраняйте спокойствие, гражданка. Дышите глубже и ни о чём не думайте.

Я подхватил её на руки и бережно пошёл обратно, к лестницам. Я не смогу донести её до гардероба – там, по идее, сидит настоящий ночной сторож, мне туда нельзя; но до последнего пролёта я помогу ей дойти. Дальше, я надеялся, у девицы сработает некий автоматизм поведения: лестница – гардероб – одежда – троллейбус – родной дом… Если бы всё было так просто!

Там, где только что была тесная рекреация, ведущая на лестницу вниз, сейчас возвышалась стена белого кирпича, невероятно древняя на вид, украшенная огромным арабским панно с изображением хаджа в Мекке. Легендарный чёрный камень зловеще поблёскивал, паломники безликим роем двигались вокруг. И скажу вам прямо – двигались они буквально, а вовсе не благодаря мастерству художника. Они шли, и я почти услышал гул сотен тысяч песнопений и молитв. Должно быть, услышала это и девушка.

– Вот она – моя могила! – слабо вскрикнула она и потеряла сознание.

Я чертыхнулся и вдруг услышал за своей спиной:

– Куда вы её несёте?

Ночь обещала быть длинной.

* * *

В прозвучавшем голосе странным образом сочеталась святая инквизиция и рыцарство Айвенго. Я не спеша, на всякий случай – как учил меня мой неведомый тренер по боксу – прикрывая челюсть плечом, повернул голову. Ба, да это наш анахорет-англоман, легкомысленно не внесённый мною в список! Двоечка мне за невнимательность. Мужчина, оказывается, вполне в теме.

– Девушке дурно, – бодро ответил я, пытаясь разглядеть, нет ли у него в руках какого-нибудь оружия, – ей пора домой.

На его месте я бы немедленно насторожился; но отшельник в свитере и старых джинсах лишь тоскливо вздохнул и огладил бороду:

– Она страдает уже давно… Я пытался оживить её надломленный дух, но нет… Меня она совсем не видит!

Я сощурился:

– А вы с ней… знакомы?

– Немного, – мне показалось, что он покраснел, – всего лишь несколько слов… я старался… Но женщины… то есть, леди в таком возрасте столь возвышенны, столь мало привязаны к материальному… Я читал ей стихи, но тщетно.

Меня пронзила запоздалая догадка. Кажется, у нас намечался мимолётный любовный треугольник, в котором мне ожидаемо отвели самый тупой угол.

– Я вижу, между вами двоими что-то есть, – проникновенно сказал я, – и это очень хорошо!

– Вы полагаете? – с надеждой сказал он.

– Безусловно! Может быть, вы и поможете мне с этой… юной леди? Честно говоря, у меня тут срочные дела на пятом этаже.

И я выразительно покачал девицу на руках, как младенца.

– О, что вы… – теперь он точно покраснел, – я не смею… не достоин…

– Ерунда, – я великодушно простил ему все будущие грехи, – обращайтесь с ней как сестрой, действуйте благородно, и девичье сердце преисполнится благодарности. А там, глядишь, и попрёт…

И не успел он обдумать услышанное, как я перевалил невесомое женское тело ему на руки. Он принял её благоговейно, глаза его затуманились. Такой бородатый и верит в сказки!

– Вниз по лестнице и в гардероб, – дружелюбно скомандовал я, – и смотрите под ноги, там ступеньки. Не навернитесь, идальго.

– О, разумеется! – кажется, меня он уже почти не видел.

Я посмотрел, как он несёт свою драгоценную ношу, неуверенно переставляя тонкие ноги в джинсах, и решил, что поступил правильно. На маньяка любитель английской литературы не был похож, за девчонку можно было не беспокоиться. Что ж, одним махом избавился от двоих нежелательных свидетелей – ну разве я не молодец? И я вернулся в рекреацию.

Никакого арабского панно не было и в помине. Все было как прежде, сумрак и фосфорные указатели – разве что стены в коридоре слегка накренились, чуть сближаясь у потолка. Обычная дисторсия, ничего страшного. Хуже, когда кренятся полы, они здесь местами скользкие. За окном гудел пустынный ветер, песчаные жёлтые космы летали по площади и скреблись по стеклу. Города не было – была пустыня. Приглядевшись, я разобрал в далёкой перспективе ломаную линию горизонта и мелкие силуэты верблюдов. Караван? Асалямалейкум, почему бы и нет!

Проходя мимо знакомого диванчика, я увидел девичью книжку, очевидно, выпавшую у неё из рук. Книга лежала на полу плашмя, «навзничь», раскрытая на середине. Я наклонился, перевернул её и прочёл название: «Хазарский словарь». Нет, не читал. А может, стоило бы?

Вопреки дурным ожиданиям, четвёртый этаж пропустил меня беспрепятственно. Лишь раз я судорожно шарахнулся назад, когда из-за поворота на меня пополз с шипением гигантский белёсый червь с блестящими железными зубами, каждый – длиною в локоть. Но паника оказалась ложной: это была всего-навсего груда выставленной в коридор мебели, укрытая полиэтиленом. Где-то шёл ремонт, и хромированные ножки стульев зловеще торчали из-под накидки; шипела вода за дверью туалета… Я нервно хохотнул и продолжил свой путь. Отдыхать, батенька, отдыхать. На ночь – таблеточку глицина, глоток коньячка, и под одеяльце! Чёртова работа…