Текст книги "Ночью на белых конях"

– Природа – это что-то невыносимое! – заявил он.

– Верно, – ответила она. – Но это только сначала.

– И сначала и всегда! – ответил он злобно. – Дядя говорит, что природа рано или поздно погубит человека.

Криста насмешливо взглянула на него.

– Мудрец твой дядя! Природа не выносит маньяков. Она терпит только тех, кто умеет к ней приспособиться.

– Непременно запишу себе это для памяти! – сердито огрызнулся Сашо.

– Запиши это у себя на лбу, ты, несчастный биолог! – засмеялась она. – Жалкий бабник и пьяница!

Он так замучился и разозлился, что ему хотелось бросить мясо первой же собаке. Но так как во всей округе собак давно уже потравили, а те, что жили на дачах, не признавали жирной баранины, мясо пришлось есть самим. К счастью, по крайней мере с костром им повезло. На заднем дворе нашлось свободное от травы место, дров тоже было сколько угодно. Садовник, который много лет подстригал здесь деревья, изрубил сучья и сложил их под навесом. Пока Криста вдохновенно резала мясо, Сашо отправился в ближний орешник за шампурами. После неудачной попытки отрезать себе палец он вернулся, неся две очищенные от коры палочки. Но вместо того, чтобы встретить его как героя, Криста безжалостно накинулась на него:

– Господи, до чего же ты нескладный! Так и знай, я никогда за тебя не выйду.

Сашо почувствовал, что его обдало холодком.

– И слава богу, – ответил он.

– Почему это слава богу? – стрельнула она в него обиженным взглядом.

– Я не сумасшедший, чтобы жениться на авантюристке, да еще такой бессердечной!

Правда, через некоторое время Сашо снова вырос в ее глазах, сложив из сучьев чудесный костер выше человеческого роста. По крайней мере хоть этому-то он научился в пионерских лагерях. Сашо старательно укладывал ветки, забавляясь мыслью, что он строит молекулярную решетку генов. Тенистую низину, где была расположена дача, уже окутала темнота, хотя небо еще было светлое. Когда пирамида была готова, Сашо сунул под нее зажженную газету. С веселым треском взметнулся высокий огненный столб, обезумевшим пчелиным роем закружились искры. Они отошли подальше, отблески огня окрасили их лица в медный цвет.

– Правда красиво? – очарованно воскликнула девушка.

– До того красиво, – ответил он, – что в любую минуту могут примчаться пожарные.

– Почему?

– Да этот костер виден даже из Софии. Еще подумают, что у академика пожар.

Но никто не приехал. В этом мире частных дач царило отчуждение, и если бы на даче в самом деле случился пожар, оба они, наверное, так бы и сгорели здесь без всякой помощи. Огненная пирамида рухнула. Сашо старательно подбрасывал в огонь недогоревшие сучья. Вскоре образовалась большая куча пылающих углей, которая быстро темнела и гасла.

– Можешь начинать, – сказала Криста.

– Что начинать?

– Жарить шашлык.

Но он, не уловив в ее голосе скрытой иронии, взял обе палочки с нанизанными на них кусочками мяса и перца и поднес их к углям, потемневшим, но все еще пышущим жаром. Вот, значит, как жарят шашлык! Сашо склонился было над углями, но жар заставил его отпрянуть. Все это время Криста наблюдала за ним с полным безразличием, только глаза ее смеялись.

– Не понимаю, как можно изжарить эти штуки, не изжарив при этом рук, – пробормотал он.

– Ты что, с неба свалился? – воскликнула Криста.

– А что?

– Возьми две палки с развилками и положи на них шампуры. А потом только поворачивай их время от времени. Вот и все.

– Ну конечно! – сказал он.

– Ты вообще был когда-нибудь на экскурсии?

– Был один раз, в Белграде.

– Да нет, я имею в виду на природе.

– Глупости! – ответил он. – Коллективные мероприятия. С декламацией стихов и общими хороводами.

Как бы то ни было, шашлык они все-таки изжарили. Оба так проголодались, что съели все с аппетитом, хотя жир затвердевал раньше, чем мясо успевало остыть. Костер медленно угасал, но Сашо время от времени подбрасывал в него ветки, просто чтоб было светлее. Очень приятно было вот так сидеть у тлеющих углей, когда носы немилосердно припекало, а спины так же немилосердно мерзли. Время от времени потрескивала какая-нибудь сухая ветка и во тьме разлетались маленькие жаркие светлячки. Оба окончательно примолкли – пора было идти в дом.

Дело было в том, что эту ночь Криста должна была провести с ним. Ее мать уехала в Казанлык к сестре, оба были совершенно свободны. Сашо пригласил ее очень осторожно, готовый мгновенно и безропотно проглотить отказ. То, что он о ней слышал, да и все ее поведение говорило о том, что ему ничего не светит. Но она сказала «да» очень спокойно и естественно, причем ее деликатные ушки даже не вспыхнули. Это поразило его больше, чем он ожидал. И не только поразило, но даже как будто слегка испугало. Сашо просто не понимал, что с ним происходит, ведь раньше подобные ситуации никогда не вызывали в нем никакого трепета.

Костер окончательно потух, угли покрылись тлеющим нагаром. Сашо выплеснул на них ведро воды, и обоих окутало облако едкого пара. Ночь вдруг стала очень темной, небо почернело. Когда они вошли в дом, Криста окончательно скисла, глаза у нее стали совсем круглыми.

– Хочешь немного коньяку? – спросил он.

– Да, очень. Налей, пожалуйста.

Сашо налил коньяк в красивую пузатую рюмку, Криста осушила ее чуть не залпом. На скатерть капнули две большие слезы.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Как это ничего?

– Я все испортила, – сказала она. – Все, все!.. Отравила тебе весь день. Куда я только тебя не таскала – на турбазы, в мясные лавки. Хорошо еще, что ты такой терпеливый.

– Глупости! Все равно должно же было это когда-нибудь со мной случиться. От судьбы не уйдешь, – добавил он многозначительно.

– Не уйдешь, – уныло согласилась она.

Внезапно лицо ее прояснилось.

– Я хочу тебя о чем-то попросить.

Он прекрасно знал, о чем она будет просить, и потому предусмотрительно промолчал. Ему показалось, что буквально в несколько секунд у Кристы пересохли, почти потрескались губы. На мгновение ему стало ее жалко, он был готов на все.

– Ты слушаешь меня или нет?

– Слушаю очень внимательно.

– Тогда обещай мне, – продолжала она, – только совсем, совсем по-настоящему обещай.

– Да, знаю, – ответил он. – Обещаю тебе совсем-совсем по-настоящему.

Она так обрадовалась, что вымочила ему всю шею своим мокрым от слез носишком.

– Знаешь, какой ты милый! – бормотала она. – Просто ужасно милый, по-настоящему.

– Но так ведь не может продолжаться вечно, – промямлил он. – А если может, так ты мне скажи сразу, чтоб я знал, как мне быть дальше.

В голосе у него слышался смех и, пожалуй, чуть явственней, – обида.

– Нет, нет, конечно же, нет! – ответила она. – Этот коньяк очень крепкий, нет ли чего-нибудь послаще?

В маленьком баре они нашли немного бенедиктина, фальшивого, разумеется. Сладкий прозрачный напиток оказался гораздо коварнее, чем она думала. Вскоре Криста окончательно развеселилась и со смехом вспоминала дневные приключения – сердитого мясника, ветку, царапнувшую Сашо по носу. Так продолжалось, пока она незаметно не оказались в спальне маститого академика. Была чудесная ночь, настоящая счастливая соловьиная ночь. И луна закрыла окно своей белой ладонью, чтобы никто не мог их увидеть. Оба не спали почти всю ночь, повторяли друг другу те красивые слова, которые каждый из них давно ожидал услышать и которые почти не слушал, настолько в эту минуту в них верил. Но в последнее мгновенье Криста словно бы окаменела, тело ее стало гладким и твердым, как очищенный корень. Но так или иначе, а через этот дурацкий порог надо было перешагнуть – другого пути не было. Словно крохотная мышка пискнула в углу, напряжение ослабло. Он еле видел во тьме ее холодное белое лицо, длинные, полуопущенные ресницы. На секунду оно стало похожим на трагическую маску. Внутри у него все сжалось, и вдруг показалось, что он остался во мраке совершенно один.

Но когда он проснулся утром, солнце так весело сверкало на полу, что Сашо тут же забыл все свои нелепые и мрачные мысли. Он был спокоен и счастлив, сердце его было полно. Надо, пожалуй, приготовить завтрак этой маленькой лентяйке, сейчас это модно. Сашо осторожно вытянул руку из-под ее шеи – не разбудил ли? Нет, спит. И откуда ему было знать, что Криста спит не больше, чем соловьи, которые изо всех сил заливались в соседней лощине. Он вышел на цыпочках, таща за собой в одной руке брюки, а в другой майку, осторожно прикрыл за собой дверь. И просто чистая случайность, что за спиной его не раздался звонкий и радостный смех. Криста не хотела нарушать очарование игры.

Он старательно приготовил завтрак, заботливо накрыл на стол, заварил чай. И лишь после этого вернулся в комнату. Она спала. Сашо подошел к кровати и легонько защемил ей кончик носа. Криста тут же открыла глаза, взгляд ее был неожиданно серьезным.

– Послушай, я хочу тебя о чем-то спросить, только, смотри, отвечай правду.

– Я никогда не вру, – удивился он.

– Хорошо, – сказала она. – Помнишь ту ночь, когда мы были здесь в первый раз?

– Помню.

– А теперь скажи, Донка приходила к тебе в ту ночь или нет?

– Приходила.

– Если бы ты знал, до чего ты мне противен! – взорвалась Криста.

Если б она знала, до чего мужчины не любят выяснять отношения по утрам, да еще на голодный желудок.

– Просто я воспитанный! – ответил он сердито. – Она сама ко мне пришла. Не гнать же.

– Конечно, гнать!

– Ни один мужчина такого не сделает. Да и для женщины это смертельная обида.

– Ну и что? Нахалов нужно наказывать.

– А я думал, вы – подруги, – ответил он мрачно.

– Мы и есть подруги… Но почему она… – Голос ее прервался от возмущения.

– Просто она выпила немного больше, чем надо. И я тоже.

– Это тебя не оправдывает! – сказала она резко. – Ни капельки. Меня совершенно не интересует твое прошлое. Но тогда ты меня уже видел, знал. Это уже измена. Подлая измена.

Она была права, Сашо это понимал.

– Забудь эту глупую историю, – проговорил он. – Раз я уже обо всем забыл, можешь считать, что ничего и не было.

– Да, но я-то ничего не забуду! – сказала она с отчаяньем. – Знаешь, какая я вредная. Всю жизнь буду помнить, просто так, назло.

– Назло себе же.

– Конечно, себе. Тебе-то что. Так и вижу, как ты облизываешься, словно грязный старый котище.

Это заявление неизвестно почему показалось ему очень лестным.

– Ты слышала, как Донка выходила? – осторожно спросил он.

– Как же! Думаешь, я такая дура? Так бы я и пустила ее к тебе! Я слышала, как она вернулась. Только я тогда подумала, что она ходила в одно место.

– Выходит, зря я тебе сказал! – пробормотал он сожалением.

– Конечно, зря, – ответила она искренне.

А за окнами все так же заливались соловьи. Никаких проблем у них не было, как не было проблем у природы, пока она не создала человека.

8

Вечерело, внизу земля уже утопала во тьме, но здесь, на высоте, еще сияли последние отблески солнца. Академик с грустью думал, что не пройдет и часа, как его приключение закончится навсегда – последнее, может быть, приключение в его жизни. Семья Сюч проводила его в аэропорт, Имре – большой, шумный и веселый, Ирена – молчаливая и грустная. Когда они прощались, глаза Ирены внезапно налились слезами, она торопливо и виновато вытерла их платочком. Имре засмеялся, похлопал ее по спине, словно та подавилась, и сказал по-немецки:

– Замечательная у меня жена, только вот слишком чувствительная.

– Все хорошие люди чувствительны, – не очень тактично ответил Урумов.

Он сел в самолет в некоторой растерянности, как будто забыл в аэропорту что-то важное. Ничего он, разумеется, не забывал, просто расставание подействовало на него сильнее, чем он ожидал. Не каждый день встречаются такие женщины, как Ирена, он уже и забыл, что они бывают на свете. Ее слезы не удивили его, хотя он нимало не относил их на свой счет. Просто у Ирены доброе и привязчивое сердце. Стебелек клевера, который она нашла в пуште, – да ведь это же она сама! Эта мысль овладела им так внезапно и сильно, что он вытащил из кармана записную книжку, где был спрятан клевер. Долго листал страницы, пока не нашел его – все такой же свежий и нежный.

– Смотри-ка!.. Четырехлистник! – удивленно воскликнул сидящий рядом с ним пассажир.

Он даже протянул было руку, но Урумов спокойно захлопнул книжку и спрятал ее в карман.

– Чужое счастье нельзя трогать руками, – пошутил он. – На него можно только глядеть.

Сосед обиженно вернулся к своей газете и принялся старательно изучать объявления. Верно, надумал продавать или покупать машину – вид у него для этого был вполне подходящий. Нос блестел, двойной подбородок тоже лоснился от пота. Позже Урумов узнал, что сосед – какой-то эксперт, ездивший в Австрию покупать тепловозы. Когда подали ужин, тот с удовольствием потер ладони и немедленно принялся за холодную отбивную. Урумов вдруг почувствовал, что у него пропал аппетит. Хоть бы подбородок вытер, прежде чем хвататься за вилку.

Но не прошло и нескольких минут, как эксперт начал беспокойно оглядываться.

– У меня такое чувство, что самолет повернул назад, – сказал он.

– Вам показалось, – ответил академик.

Через некоторое время из кабины пилотов вышли обе стюардессы, заметно обеспокоенные и даже как будто слегка побледневшие. Не говоря ни слова, они принялись быстро собирать стоявшие перед пассажирами пластмассовые подносы.

– Что это значит? – удивленно спросил эксперт, не выпуская из рук вилку с наколотым на нее куском мяса. Видно, ему было трудно расстаться с лакомым кусочком.

И поскольку Урумов, озадаченный, молчал, эксперт тревожно прибавил:

– Не нравится мне это дело. Неужели мы спускаемся? Мы как будто теряем высоту…

Ветерок тревоги пронесся по всему самолету, пассажиры беспокойно приникли к иллюминаторам. Ничего необычного не было заметно, двигатели гудели все так же спокойно и ровно. Но вот на пороге пилотской кабины появился командир экипажа, довольно полный пожилой человек с седеющим зачесом. Лицо его было очень серьезным и озабоченным.

– Уважаемые пассажиры, прошу минуту внимания, – начал он по-русски. В самолете наступила гнетущая тишина. – Вы, наверное, заметили, что мы возвращаемся обратно в Будапешт. В самолете обнаружено повреждение, обороты двигателей падают. Но, как видите, моторы еще работают. Мы почти уверены, что благополучно долетим до аэродрома.

Маленькое коварное словечко «почти» прозвучало так зловеще, что пассажиры похолодели.

– И все же есть небольшая вероятность, что нам придется совершить вынужденную посадку. Это не так страшно, как некоторые думают. Местность здесь равнинная, очень удобная для посадки. Прошу всех как следует застегнуть ремни и в любом случае сохранять полное самообладание.

Пилот козырнул и ушел к себе в кабину. В самолете наступила мертвая тишина, лишь эксперт в отчаянии уронил:

– Конец!

– Почему конец? – неприязненно спросил академик.

– Неужели вы не понимаете, что командир нас просто успокаивал. Мы на краю гибели.

– Какой смысл себя запугивать, – сказал академик. – От этого вам легче не станет.

– Да вы знаете, что такое вынужденная посадка? – нервно спросил эксперт.

– Я-то знаю, а вот вы, очевидно, не знаете… Мне довелось испытать это в Ньюфаундленде.

Эксперт вытаращил на него глаза, исполненные какой-то отчаянной надежды. Люди вокруг зажужжали, лихорадочно застегивая ремни.

– И как же это было?

– Мы сели на очень неровное место среди камней, каждый высотой побольше коровы. Шасси пробило корпус, несколько человек ранило, но никто не погиб.

– Ранило легко? – с робкой надеждой спросил эксперт.

– Не знаю. Мы вскоре улетели другим самолетом.

Эксперт с такой силой принялся затягивать на себе ремни, что казалось, вот-вот перережет себя пополам.

– А вы не будете застегиваться? – спросил он.

– Застегнусь, разумеется… Хотя дело это, видимо, не столь уж спешное.

Но самолет действительно терял высоту – земля становилась все ближе и ближе. Сейчас все решали минуты, может быть, даже секунды. Шум смолк, в самолете стало тихо, как в гробу. Урумов вспомнил о четырехлистном клевере и невольно усмехнулся.

– Вам смешно? – ужаснулся эксперт.

– Вы же видели, что я застрахован у самого господа бога.

– А я нет! – внезапно закричал эксперт. – Я нет!

– Сейчас от нас уже ничто не зависит, – сказал академик, – так что разумнее всего сохранять спокойствие.

– Какое спокойствие? – воскликнул эксперт. – У меня двое маленьких детей. Они никак не обеспечены. Если мы не долетим…

Но они долетели. Когда самолет наконец приземлился, у пассажиров не было сил даже улыбнуться – настолько они были измучены напряжением и настолько им трудно было поверить, что опасность действительно миновала. Эксперт энергично тер взмокшее лицо и смотрел на Урумова с такой признательностью, словно именно тот спас всех своим спокойствием и невозмутимостью. Они вновь оказались в международном зале ожидания будапештского аэропорта. Через некоторое время им объявили, что для них готовят другой самолет. Трудность была в том, что экипаж надо было собирать в городе – в аэропорту не было свободных пилотов. Эксперт уже настолько оправился от своих страхов, что даже позволил себе поворчать:

– Пустое дело! Сегодня суббота, разве найдешь кого по здешним кабакам?

– Тем легче будет их разыскать.

– Ничуть не легче. Это вам не София. Тут этих кабаков сотни.

Внезапно он куда-то исчез и вернулся через четверть часа с вытянувшейся физиономией.

– Я был у нашего самолета, – заявил он охрипшим голосом. – Мы и вправду спаслись только чудом. Монтеры, когда нашли повреждение, кинулись обниматься.

– И все же нам суждено было долететь, – шутя заметил академик, – иначе зачем бы мне везти этот клевер из самого Хортобадя.

Эксперт посмотрел на него со смешанным чувством радости и недоверия.

– Иди знай!.. Ну как после этого не поверить во всякие там чудеса и суеверия. Факт остается фактом – мы спаслись только чудом. – Он пристально посмотрел на Урумова, потом внезапно добавил: – Мне бы хотелось угостить вас по этому поводу. У меня осталось немного валюты.

– Спасибо, я не пью, – ответил академик.

Это он-то не пьет – ну и вранье! Вчера вечером он опять неплохо выпил в гостях у Сючей. Имре был отличным знатоком коллекционных венгерских вин. То, которое они пили, оказалось густым сексардским. Еще до ужина Имре налил ему в высокий хрустальный бокал рубинового, горячего цвета, словно бы светящегося изнутри, вина.

– Попробуйте, но только очень внимательно! – говорил Имре. – И заметьте, какие нежность и мягкость таятся в каждом глотке. И в то же время какая затаенная сила. Настоящая бомба замедленного действия. Сначала у вас вспыхивают глаза, а потом вы принимаетесь целовать всех окружающих дам подряд.

– Сегодня в этом случае рискуете только вы, – пошутил Урумов.

– Большое дело! – пожал плечами Имре. – Я не эгоист.

Быть может, академик и в самом деле был вправе немного дать себе воли в этот последний вечер. Вернувшись в Будапешт, он больше не выпил ни глотка. Если, правда, не считать нескольких кружек пива. Он увяз в институте и уходил оттуда чуть ли не последним. Что-то странное случилось с ним здесь, в Венгрии, его охватила внезапная жажда деятельности. У него было чувство, словно он проспал несколько лет, которые теперь нужно было наверстать. И откуда только взялась у него эта неожиданная работоспособность? Эта выносливость, это неутолимое любопытство? То особое любопытство, которое, как он думал, угасло в нем навеки.

В один из последних вечеров его почти насильно привезли на телевидение. И все же он ни за что бы не согласился, если бы не знал, что переводить будет Ирена. На телевидении его встретил молодой человек с цепочкой на шее и в поношенных джинсах. Но вид .у него был кроткий, почти застенчивый, и, наверное, со своей редкой бородкой он очень походил бы на Христа, когда б не абсолютно лысая голова.

– Мы не будем вас очень мучить, – сказал он. – Только несколько вопросиков.

– Вы хоть бы сказали мне, какие они будут, эти вопросики.

– У меня другая система, – ответил Христос. – Я не выношу, когда мне отвечают заученными наизусть фразами.

Они уселись на старинное венское канапе перед красивым круглым столиком. Зажглись лампы. Академик поморщился от яркого света, но это только сделало его еще более солидным и внушительным. Однако, как только ему стали задавать вопросы, он тут же забыл и про свет и про аппаратуру. Надо было сосредоточиться на теме, как бы хорошо она ни была. ему известна.

– Академик Урумов, я хочу начать с несколько необычного вопроса, – начал Христос. – Какова, по вашему мнению, наиболее заманчивая цель вашей науки?

Академик на секунду задумался. За свою долгую жизнь он успел несколько раз изменить свое мнение по этому вопросу.

– Может быть, выяснение причин старения и смерти, – ответил он. – Я верю, что в этом отношении биология достигнет серьезных успехов. Я не обещаю людям бессмертия, но уверен, что к концу будущего столетия средняя продолжительность жизни по крайней мере удвоится.

– По-вашему, это чисто биологическая проблема?

– В основе своей биологическая. Но очень большое значение имеют также окружающая среда, духовная жизнь человека и ее стимулы.

– Вы хотите сказать, что добрые люди живут дольше, чем, например, злые и завистливые?

– Конечно. Но и наивные живут дольше, чем те, кто умеет глубоко мыслить.

– Значит, с этой точки зрения человеку лучше всего быть добрым и несколько глуповатым?

– Да, и к тому же жить, скажем, на берегу Балатона.

– О, это уже значит, что он не может быть глупым.

– Все человеческие проблемы очень сложны, – улыбнулся академик.

– Что вы можете сказать о проблеме управляемой наследственности? Верите ли вы, что в этой области будут достигнуты обнадеживающие успехи?

– В принципе эта проблема мне кажется менее сложной и менее существенной. Вы молоды и, вероятно, еще увидите кур величиной со страусов. Или гибрид ежа с поросенком. Но даже если коровы станут ростом со слона, это вряд ли увеличит благосостояние людей. Мы можем ставить самые разные эксперименты, важно, чтобы их результаты были полезны и жизнеспособны. А здесь уже вступают в действие многие факторы, в том числе и природа. Как вы знаете, природа не терпит насилия, она подчиняется своим железным закономерностям.

– А что касается людей?

– Этот вопрос имеет не только научную, но и социальную и нравственную стороны. Здесь необходимо действовать исключительно осторожно. Если хотите знать мое личное мнение, то я в принципе против всякого воздействия на человеческую наследственность. Проблемы физической жизни человека могут быть решены гораздо более простым и естественным путем. Что же касается человеческого сознания, то оно, в своей основе, есть результат исторического развития и таковым должно остаться. Иначе само это развитие теряет всякий смысл. Любое искусственное изменение человеческой природы может оказаться несовместимым с человеческим организмом и даже роковым для людей. Я, к примеру, не выношу искусственных тканей, что уж тут говорить об искусств венных людях.

– Может быть, вы несколько консервативны, товарищ академик? – шутливо спросил молодой человек.

– Наверное! – ответил Урумов. – Так, например, я никогда не ношу вещей с молнией и не ем сосисок в целлофане.

– Значит ли это, что вы отказываетесь от возможности с помощью искусственных мутаций добиться результатов, недостижимых, если предоставить человека его естественному развитию?

– Поясните свою мысль на примере.

Молодой человек ненадолго задумался.

– Возьмем, к примеру, возможность прямого контакта между людьми с помощью телепатии.

– Теоретически это почти невероятно, но допустимо. И все же я не считаю, что такую мутацию нужно выводить искусственным путем.

– Скажите, товарищ академик, как с точки зрения биологии выглядит борьба против рака? Верите ли вы, что скоро будет открыто радикальное средство против этой болезни?

– Речь идет не о болезни, а о болезнях.

– Но ведь принцип здесь как будто один и тот же?

– Это не совсем так. Я, например, сторонник вирусной теории происхождения рака. Но не отрицаю, что при особом биологическом состоянии клетки рак может быть вызван и канцерогенными веществами.

– Как, по-вашему, эта загадка имеет какое-нибудь объяснение? – спросил Христос.

– Узнав это, мы будем знать все, – улыбнулся академик. – Но причина скорей всего кроется где-то в механизме питания и воспроизводства клетки.

– Не могли бы вы пояснить свою мысль примером?

Академик задумался.

– Ну, скажем, у вас никак не заводится машина. Вы устанавливаете, что поврежден карбюратор. Или что жиклер закупорен какой-нибудь твердой частицей, попавшей в бензин. Или что какой-нибудь шутник просто отвинтил этот жиклер. Во всех этих случаях результат один – бензин не поступает в карбюратор.

– Но тогда все очень просто, – обрадовался Христос.

– Отнюдь. Во-первых, в нашем случае мы не знаем, где именно находится этот жиклер и что он собой представляет. Во-вторых, насколько я знаю, автомобили различных марок имеют разные жиклеры. Именно поэтому я не думаю, что в один прекрасный день будет открыто универсальное средство против рака. Нам лучше проститься с этой надеждой и завоевывать каждый окоп в отдельности.

– Не слишком утешительно!

– Почему?.. По-моему, раньше всего будут ликвидированы самые распространенные виды рака. Рак легких, например. Возможно, они потому и получили такое распространение, что механизм развития этих раковых клеток наиболее прост.

– Верно ли, что за последние десятилетия число раковых заболеваний непрерывно растет?

– Должно быть, верно, – улыбнулся Урумов. – Прежде всего население земли тоже увеличивается. Да и средняя продолжительность жизни стала намного больше. Так что сейчас гораздо больше людей имеют шанс дожить до своего рака.

– Это с одной стороны. А с другой?

– А с другой – сейчас повсюду продается сильно загрязненный бензин. Так что жиклер всегда может оказаться закупоренным.

– Большое вам спасибо за интересные ответы. Позвольте мне задать вам еще один вопрос не на тему?

– Прошу вас.

– Какова, с вашей точки зрения, самая серьезная проблема из тех, что стоят перед человечеством?

– Преодолеть разделение мира, – ответил академик. – Добиться того, чтобы человечество стало единым. Наша планета слишком тесна для того, чтобы на ней жило два человечества. Это угрожает ей гибелью.

– А за чей счет это может произойти?

– Может быть, я субъективен, – усмехнулся академик, – но я за коммунизм. А если объективно – исторический процесс нельзя ни остановить, ни повернуть назад.

Разумеется, Ирена была восхищена его телевизионными подвигами.

– Вы просто чудесно провели беседу, господин профессор. Так спокойно держались, так точно отвечали. К тому же, не могу не сказать, – вы необычайно фотогеничны.

Когда Урумов затем посмотрел запись, то подумал, что верно, может быть, только последнее. Своей благородной осанкой, худобой и чуть аскетичным выражением лица он действительно производил впечатление типичного ученого старой школы. И выглядел он на экране моложе, чем в зеркале, не таким восковым. Говорил спокойно, не запинаясь, мысль его текла гладко. Со стороны могло показаться, что память его вообще не затронута возрастом, но он-то лучше других знал, что это не совсем так.

– И все же вы не сказали всего, что думаете, – добавила задумчиво Ирена.

Урумов взглянул на нее с некоторым удивлением.

– Но я и не скрыл ничего существенного, – ответил он неохотно. – Кроме некоторых предположений или некоторых гипотез, если выражаться научным языком.

По радио объявили, что новый самолет уже подготовлен и вылетит в двадцать три часа. Урумов встревожился. За время своих скитаний по Венгрии он где-то потерял ключи от квартиры. Беда была не бог весть какая – и у Сашо, и у его матери были ключи от его дома. Он послал Сашо телеграмму, чтобы тот ждал его в аэропорту с машиной. Долго же ему придется теперь дожидаться – до полуночи. Урумову самому не раз и не два приходилось застревать в аэропортах, он знал, до чего это неприятно.

И тут академик спохватился, что не купил никакого подарка ни сестре, ни племяннику. Обычно в аэропортах продаются неплохие вещи, но сейчас, наверное, уже поздно. У него еще оставалось немного валюты, так что вопрос о деньгах его не волновал. На его счастье, один из киосков еще работал. Ночь была, как и всякая другая, спокойная, обычная, самолеты садились и улетали, зал ожидания непрерывно и монотонно гудел на всех языках мира. Прямо перед ним проплыли, словно привидения, полдюжины индийских женщин в своих белых сари. Он пропустил их разрозненную вереницу и подошел к киоску. После недолгого колебания купил блок английских сигарет, газовую зажигалку и бутылку «Джонни Уокера». В соседнем киоске лежали очень красивые дамские кофточки, но он был закрыт. Бедная его сестра никогда не отличалась удачливостью. Когда Урумов вернулся с покупками, сосед радостно взглянул на него.

– Виски? – спросил он благосклонно. – Я тоже взял себе бутылочку. После всех этих событий садиться в самолет трезвым – все равно, что второй раз умирать.

И правда, еще до посадки эксперт умудрился осушить свою бутылку чуть не до половины. Он пил это теплое, ничем не разбавленное виски и в конце концов совершенно опьянел. Но продолжал пить, даже когда они уже сидели в самолете. Летчики прибыли за полчаса до отлета, веселые и оживленные, может быть, их и в самом деле вытащили из какого-нибудь ресторанчика. Только стюардесса выглядела заспанной и с трудом удерживала на своем свежеподкрашенном лице профессиональную улыбку. Моторы беззаботно взревели, и самолет взлетел в черное небо, не беспокоясь о том, что происходит с пассажирами. В брюхе у него стояла тишина, словно в животе настоящей птицы, люди сидели в креслах тревожные и безмолвные. Долетели они на этот раз, конечно, вполне благополучно, но в аэропорту академика ждал неприятный сюрприз – никто его не встретил. Урумов беспомощно оглядывался, даже вышел из здания аэропорта – никого! Он подошел к телефону и набрал номер Ангелины.

– Это ты, Михаил? – обрадованно спросила она.

– Я, сестра. Вы не получили мою телеграмму?

– Я получила, еще вчера… Но мой обормот второй день не появляется дома. Не знаю, где и искать.

Академик объяснил ей, что потерял ключи.

– Ночуй у нас! – радостно предложила она. – Знаешь, с каких пор ты у нас не был? С моей свадьбы.

Это было верно. Академик помолчал.

– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, где Сашо?

– Кто его знает. Наверное, у тебя на даче. Говорит, что пишет там что-то. Но почему он ничего не знает, может, ты вернулся раньше времени?

– На два дня.

– Значит, поэтому, – проговорила сестра с облегчением. – Меня он не слушает, но ты для него – бог.

– Да ну, глупости! – проворчал академик. – Хорошо, я возьму такси и поеду на дачу, а если его там. нет, вернусь к тебе.