Текст книги "Капризы мисс Мод"

Глава XXIV

На валу ночь была совершенно тихой. Звезды смотрели так же спокойно, как в ту ночь бала, когда Джордж ждал у куста, прислушиваясь к звукам музыки, в глубоком раздумье. С темных лугов, расположенных у ручья, доносился крик дергача, смягченный расстоянием.

– Что нам делать? – сказала Мод.

Она сидела на камне, в том месте, где Реджи Бинг размышлял о своей любви к Алисе Фарадэй. Джорджу, который стоял возле Мод, не было видно ее лица.

– Я не знаю, – сказал он.

Он, действительно, не знал. Подобно леди Каролине, лорду Бельфер и дворецкому Кэггсу, он был совершенно ошеломлен драматическим заявлением лорда Маршмортона. События обрушились без всякого предупреждения, и он не знал, как справиться с ними. Рыдающий звук внезапно раздался с той стороны, где находилась Мод. В тишине он прозвучал очень громко. Он резнул расстроенные нервы Джорджа.

– Не надо!

– Я ничего не могу поделать.

– Не о чем плакать, право. Если мы хорошо подумаем, мы найдем какой-нибудь выход. Пожалуйста, не плачьте.

– Я не плачу. – Рыдающий звук превратился в несомненный звук смеха. Это так абсурдно. Бедный папа, который делает такое выступление против всех. Вы заметили лицо тети Каролины?

– Оно до сих пор меня преследует, – сказал Джордж. – Я никогда его не забуду. Ваш брат тоже не казался слишком довольным.

Мод перестала смеяться. – Это ужасное положение, – серьезно сказала она.

Оповещение будет напечатано в «Морнинг-пост» послезавтра. Тогда начнут сыпаться поздравления. А после того – подарки. Я не вижу, каким способом убедить их, что это была просто ошибка.

Тут ее поразила другая точка зрения на это дело.

– Это так тяжело вам, – сказала она.

– Не думайте обо мне, сказал Джордж. Бог свидетель, что я бы отдал весь мир за то, чтобы это оказалось правдою. Но зачем обсуждать невозможное? Он понизил голос.

– Нечего говорить о том, что я буду переживать неприятное время. Но что пользы говорить об этом? Это была моя собственная ошибка. Я ворвался в вашу жизнь по своему собственному желанию и что бы ни случилось, оно окупается тем, что я узнал вас и старался быть вам полезным.

– Вы лучший друг, которого я когда-либо имела.

– Я рад, что вы так думаете.

– Самый лучший и самый милый друг, которого какая-либо девушка когда-либо имела. Я бы хотела… Она остановилась. О если бы!..

Наступило молчание. В замке кто-то начал играть на рояле. Затем мужской голос начал петь.

– Это Эдвин Плюммер, – сказала Мод. – Как плохо он поет.

Джордж рассмеялся. Как бы то ни было, вторжение Плюммера ослабило напряжение. Плюммер пел «Прощай» Тости. Он придавал и без того не очень веселой музыке оттенок собственной меланхолии. Собака на конюшне начала выть, и этот звук странным образом успокоил нервы Джорджа. Может быть, он после будет чувствовать, что у него разбито сердце, но в этот момент, при этом двойном аккомпанементе, обладая чувством юмора, было невозможно предаваться глубокой скорби. Плюммер и его собачий аккомпаниатор свели его на землю. Он чувствовал себя хладнокровным и практичным.

– Давайте, обсудим все это спокойно, – сказал он. – Безусловно, имеется какой-нибудь выход. В худшем случае, вы всегда можете пойти к лорду Маршмортону и сказать ему, что он говорил без достаточного знания дела.

– Я могла бы, – сказала Мод, но чувствую, что в настоящее время мне легче было бы сделать любую другую вещь на свете. Вы не отдаете себе отчет, чего должно было стоить моему отцу бросить такой открытый вызов тете Каролине. С тех пор, как я настолько выросла, чтобы замечать что-либо, я всегда видела, как она командовала им. Это именно тетя Каролина вызвала все эти волнения. Если бы дело касалось только моего отца, я могла бы уговорить его разрешить мне выйти замуж за кого бы я хотела. Я бы хотела, если только возможно – придумать какой-нибудь другой выход.

– Я не имел случая сообщить вам, – сказал Джордж, – что я был на Балграв-Скваре, как вы просили меня. Я отправился туда немедленно после того, как увидел, как Реджи Бинг благополучно женился.

– Разве вы видели его женатым?

– Я был его свидетелем.

– Реджи! Я надеюсь, что он будет счастлив!

– Он будет, не беспокойтесь об этом. Словом, как я сказал, я был на Белграв-Сквере и нашел дом запертым. Я не мог дозвониться, хотя подолгу не отрывал пальца от звонка. Я думаю, что они опять уехали за границу.

– Нет, это не так. Я сегодня утром имела письмо от Джоффрея. Его дядя умер от удара, когда они были по делам в Манчестере. Она сделала паузу. – Он оставил все свое состояние Джоффрею.

Молчание казалось длящимся до бесконечности. Музыка в замке прекратилась. Тишина летней ночи ничем не нарушалась. Джорджу эта тишина казалась зловещей. С содроганием он понял, что даже теперь он позволял себе надеяться, как ни тщетна казалась надежда. Мод сказала ему, что любит другого человека. Это должно было быть концом, и все же что-то в его подсознании отказывалось признать это концом. Но эта новость клала конец всему. Единственное препятствие, которое разъединяло Мод и этого человека, было устранено. Не было причины, которая могла бы помешать им пожениться. Джордж чувствовал страшную подавленность. Последняя прядь веревки оборвалась, и его уносило в океан отчаяния.

– О! – сказал он и был поражен, что его голос звучал, как обычно. Ему было так тяжело говорить, что ему казалось странным, что голос не показывал признаков напряжения.

– Это меняет все, не правда ли?

– Он пишет, что хотел бы встретиться со мною в Лондоне, чтобы переговорить обо всем.

– Теперь ничто не может помешать вам поехать. – Я хочу сказать, что теперь, когда ваш отец сделал это оповещение, вы можете свободно отправиться куда хотите!

– Да, я думаю то же самое.

Наступило новое молчание.

– Все так трудно, – сказала Мод.

– В каком смысле?

– О, я не знаю.

– Если вы думаете обо мне, сказал Джордж, то, пожалуйста, не надо. Я вполне понимаю, что вы думаете. Вы не хотите ранить моих чувств. Я бы хотел, чтобы вы смотрели на меня, как если бы я не имел никаких чувств. Все, чего я хочу, это – чтобы вы были счастливы. Как я только что сказал вам, для меня достаточно знать, что я помог вам… Будьте разумны. То обстоятельство, что наша помолвка была официально оповещена, не делает никакой разницы в наших отношениях. Поскольку дело касается нас обоих, мы находимся в том же положении, как когда встретились в прошлый раз. Оно не хуже для меня теперь, чем тогда, когда я узнал, что я не тот человек, которого вы любите, и что есть другой, которого вы любили прежде, чем узнали о моем существовании. Совершенно понятно, что такая девушка, как вы, должна привыкнуть слышать от мужчин, что они ее любят, и в ответ говорить им, что она не любит их.

– Но вы совершенно другой.

– Ничего подобного, я только один из толпы.

– Я никогда не знала никого такого, как вы.

– Да, но вы никогда, несомненно, не видали точно такого, как Плюммер. А мысли о его страданиях не трогали вашего сердца.

– Я знала миллион людей совершенно таких, как Плюммер, сказала Мод возбужденно. Все мужчины, которых я знала, были похожи на него. Такие же славные и приятные. И такие же отталкивающие. Я никогда не задумывалась, отказывая им. Я знала, что они будут слегка уязвлены в течение недели-двух, а затем успокоятся и влюбятся в другую. Но вы совсем другое дело.

– В этом мы и расходимся. Я считаю, что там, где замешано ваше счастье, со мною не надо считаться.

Мод сидела, опустив подбородок на руки, и смотрела в бархатную темноту.

– Вам надо было быть моим братом вместо Перси, – сказала она, наконец. А какими мы были бы тогда друзьями, и как бы все упростилось тогда.

– Смотрите на меня, как на брата. Это упростит все.

– Легко говорить таким образом, но это не так. Это ужасно тяжело. Я знаю, как вам тяжело говорить так, как сейчас. Стараться успокоить меня, изображая, что все затруднения – только пустяк… Это странно… Мы виделись только несколько раз, и то по несколько минут, а три недели назад я даже не знала, что существует такой человек, как вы. Но мне почему-то кажется, что я знаю каждую вашу мысль. Я никогда не чувствовала ничего подобного в отношении кого бы то ни было. Даже Джоффрей… он всегда смущал меня… Она остановилась. – Я бы хотела знать, что мне делать, сказала она сдавленным голосом. – Я скажу вам в двух словах, что делать. Все дело до абсурдности просто. Вы любите этого человека и он любит вас. И разделяло вас раньше то, что он не был в состоянии жениться на вас. Но теперь, когда он богат, не существует никаких препятствий. Я не могу позволить вам смотреть на меня и на мои чувства, как на препятствия. Отбросьте меня. Ошибка вашего отца сделала положение несколько более сложным, чем оно должно было быть, но это можно исправить. Последуйте блестящему примеру Реджи Бинга. Он был в положении, когда было затруднительно объявить о том, что он собирался сделать. И он очень разумно, спокойно удалился и поставил всех пред свершившимся фактом. Должен сказать, что я никогда не смотрел на Реджи, как на большую умницу, но когда дело дошло до того, чтобы найти выход из затруднительного положения, он поступил правильно. Сделайте то, что он сделал.

Мод вздрогнула. Она полуподнялась с каменного сидения. Джордж мог слышать ее быстрое дыхание.

– Вы думаете, бегство?

– Совершенно верно. Бегство.

Автомобиль обогнул замок со стороны гаража и остановился. Когда двери отворились, вырвался целый поток света и послышался шум голосов. Мод поднялась.

– Гости расходятся, – сказала она. Я не думала, что так поздно. – Она стояла в нерешительности. – Я думаю, мне следует пойти и попрощаться. Но кажется, я не смогу.

– Оставайтесь здесь, никто вас не увидит.

Прибыли автомобили. Тишина ночи разбилась шумом их моторов. Мод снова села.

– Мне кажется, они подумают, что нехорошо с моей стороны скрываться.

– Не обращайте внимания на то, что говорят люди.

Ноги Мод чертили круги по сухому дерну.

– Что за восхитительная ночь! – сказала она. – Здесь совсем нет росы.

Автомобили фыркали, трубили и проносились мимо. Их шум замер в отдалении, оставив снова ночь мирной и волшебной. Двери замка захлопнулись с громким шумом.

– Я думаю, что должна возвратиться, – сказала Мод.

– Я тоже так думаю. И я также должен быть там, чтобы любезно попрощаться. Но что-то подсказывает мне, что леди Каролина и ваш брат вполне готовы обойтись без формальностей. Я пойду домой.

Они стояли друг против друга в темноте.

– Вы, действительно, сделали бы так? – спросила Мод. – Я подразумеваю: бежали и обвенчались бы в Лондоне?

– Это единственный выход.

– Но… можно ли обвенчаться так быстро?.

– В регистратуре! Ничего проще! Вы бы видели венчание Реджи. Все было кончено прежде, чем можно было заметить, что оно началось. Маленький, простуженный, гнусавый человек в черном сюртуке задал несколько вопросов, написал несколько слов, и все было сделано.

– Это звучит довольно… ужасно.

– Реджи не находил этого.

– Неромантично. Я думаю… прозаично.

– Вы привнесете романтизм. Конечно, надо быть разумной. Это ведь то же самое, что настоящая свадьба.

– По результату вполне.

Они вместе поднялись по валу. На дорожке, усыпанной гравием, возле ступенек, они остановились.

– Я сделаю это, – сказала Мод.

Джордж должен был сделать усилие, чтобы ответить. Потому что, несмотря на все свои здравые и убедительные аргументы, он не мог справиться с собой. Он начал замечать, что говорил с надрывом.

– Вы должны… – сказал он. – Хорошо… до свиданья!

– На аллее было светло. Он мог видеть ее лицо. Ее глаза были печальны.

– Что вы будете делать? – спросила она.

– Делать?

– Я думаю, останетесь ли вы по-прежнему в своем коттедже?

– Нет, я с трудом представляю себе это. Я вернусь в Лондон завтра и остановлюсь в «Карлтон-Отеле» на несколько дней. Затем я отправлюсь в Америку. Я должен сдать пару пьес.

Мод смотрела в сторону.

– Вы любите свою работу, – сказала она почти неслышно.

Джордж понял ее.

– Да, я люблю свою работу.

– Я рада.

Она протянула руку.

– Вы были поразительны… Правы с самого начала… Вы были… о, что пользы от того, что я скажу!

– Я получил награду. Я узнал вас. Мы друзья, не правда ли?

– Мой лучший друг!

– Товарищ!

– Товарищ!

Они пожали друг другу руки.

Глава XXV

– Я никогда не была так расстроена, – сказала леди Каролина.

В течение последних пяти минут она неоднократно повторяла это. До отъезда последнего гостя она сохраняла ледяное самообладание и наружно казалась совершенно спокойной. Она даже старалась улыбаться. Но теперь, с отъездом последнего автомобиля, она сбросила маску. Даже обстановка кабинета лорда Маршмортона, казалось, корчилась от пламени ее гнева. Что касается самого лорда Маршмортона, то он выглядел совсем съежившимся. Травля шла целых десять минут прежде, чем она и лорд Бельфер окончательно загнали в угол несчастное создание. Его возражение (через замочную скважину запертой двери), что он работает над семейной хроникой и не может быть потревожен, было игнорировано, и теперь он был лицом к лицу с мстителями.

– Я не могу понять этого, – сказала леди Каролина. – Ты знаешь, что в течение многих месяцев мы напрягали каждый нерв, чтобы порвать эту ужасную путаницу, и как раз, когда мы начали надеяться, что что-нибудь может быть сделано, ты возвещаешь публично о помолвке. Я думаю, ты не в своем уме. Даже теперь я с трудом верю, что эта ужасная вещь случилась. Я надеюсь, что проснусь и найду, что это все было кошмаром. Как мог ты сделать такую вещь? Я не могу понять.

– Совершенно верно, сказал лорд Бельфер.

Если леди Каролина была расстроена, то нет слов, чтобы соответственно описать чувства, обуревавшие Перси. С самого начала этого печального события в жизни высшего света, Перси был в первых рядах битвы. Это с Перси была сбита его лучшая шляпа на глазах у всех на Пикадилли. Это Перси выстрадал арест и заключение. Это Перси был искалечен на несколько дней из-за усердного выслеживания Мод по окрестностям. И теперь все его страдания оказались напрасными. Он был предан собственным отцом. Лорд Маршмортон пришел в себя от первоначального испуга. Революционный дух начал вновь гореть в его груди. Раз жребий брошен, не может быть никаких отступлений. Надо признать, а не извиняться. Может быть, наследственные черты ряда предков, которые, каковы бы ни были их недостатки, умели обращаться с женщинами, пришли ему на помощь. Может быть, ему в этой борьбе помогали духи мертвых Маршмортонов, шепча ему слова ободрения. Дух, например, того графа, который во времена Генриха VII пронзил свою жену кинжалом для того, чтобы отучить ее от привычки читать ему наставления. Или того графа, который приказал отравить своих двух теток и сестру из-за простой прихоти. Как бы то ни было, лорд Маршмортон, из какого-то источника почерпнул достаточно храбрости, чтобы возражать.

– Глупости, – сказал он, – разве вы не видите какой вы делаете шум по этому поводу. Мод любит этого парня, я его также люблю. Он вполне порядочный человек. Не из-за чего поднимать такой шум. Почему я не должен был объявить помолвку?

– Вы, верно, с ума сошли, – вскричала леди Каролина. Ваша единственная дочь, и совершенно никому неизвестный человек!

– Именно, сказал Перси.

Лорд Маршмортон с ловкостью понял свое преимущество искусного спорщика.

– Вот в этом-то вы и ошибаетесь. Я все знаю о нем. Он очень богатый человек. Вы видели поведение всех гостей за обедом, когда они услышали его имя. Очень известный человек! Он зарабатывает много тысяч фунтов в год! Вполне подходящая партия во всех отношениях.

– Это не подходящая партия, – сказала леди Каролина пылко. – Для меня безразлично, зарабатывает ли этот м-р Бэван тысячи фунтов в год или один шиллинг. Он ей не пара. Деньги это не все!

Она остановилась. Раздался стук в дверь. Дверь отворилась, и вошла Билли Дор. Добрая девушка, она предвидела, что лорд Маршмортон будет доволен переменой темы разговора.

– Не пожелаете ли вы, чтобы я помогала вам сегодня вечером? – спросила она улыбаясь, – я решила спросить вас, не пожелаете ли вы, чтобы я что-нибудь сделала сегодня?

Леди Каролина быстро приняла холодный аристократический вид. Она остро негодовала на это вмешательство, но манера, с которой она говорила, была ласкова.

– Лорд Маршмортон не потребует вашей помощи сегодня. Он не будет работать.

– Спокойной ночи, – сказала Билли.

– Спокойной ночи, – сказала леди Каролина.

Перси мрачно простился.

– Деньги, – резюмировала леди Каролина, деньги не играют роли. Мод не в таком положении, чтобы быть обязанной выйти замуж за богатого человека. М-р Бэван – это никто. Он неизвестного происхождения. Он не имеет никакого социального положения.

– Я не нахожу этого, – сказал лорд Маршмортон. – Он вполне порядочный человек. Это самое существенное.

– Как можно иметь такую ослиную голову. Вы говорите глупости. Ваша секретарша, мисс Дор, очень милая девушка, но как бы вы почувствовали себя, если бы Перси пришел к вам и заявил, что он собирается жениться на ней?

– Совершенно верно, – сказал Перси, именно.

Лорд Маршмортон встал и направился к дверям. Он сделал это с известным достоинством, но в его глазах было загнанное выражение.

– Это было бы невозможно, – сказал он.

– Совершенно верно, – сказала сестра. – Я очень рада, что вы признаете это.

Лорд Маршмортон достиг дверей и стоял, держась за ручку. Казалось, что он хочет набраться сил от прикосновения к ней.

– Я собирался сказать вам об этом.

– О чем?

– По поводу мисс Дор. Я сам женился на ней в среду – сказал лорд Маршмортон и исчез за дверью.

Глава XXVI

В четверть пятого, вечером, через два дня после памятного званого обеда, за которым лорд Маршмортон вел себя с таким заметным недостатком рассудительности, Мод сидела в кафе «Приятный уголок», поджидая Джоффрея Раймонда. Он телеграфировал, что встретится с ней в половине пятого, но нетерпение привело ее к месту встречи на четверть часа ранее условленного времени. И печальный вид всего окружающего уже побуждал ее сожалеть об этой импульсивности. Угнетенное состояние духа охватило ее. Она была полна предчувствий. Знающим Лондон название «Приятный уголок» сразу подскажет мысль о кафе на Ворд-Стрите, которое принадлежит бедной благородной даме в Лондоне, когда дама из общества разоряется, а это случается теперь чрезвычайно легко, она соединяется с двумя или тремя другими благородными дамами и открывает кафе в Вест-Энде, под названием: «Дубовый лист», «Старая ива», «Под липами», или «Уютная Гавань», – сообразно их личным вкусам. Там, одетые тирольками, японками, в норвежские или экзотические костюмы, она и ее совладелицы подают прохладительные напитки в дневное время с гордой томностью. Здесь вы не найдете ни многолюдности, ни исправности ресторанов Лайонса и Ко, ни блеска и веселья Румпельмейера. Эти места имеют свою собственную атмосферу. По-видимому, они рассчитывают на недостаточное освещение, на полное отсутствие вентиляции, на шоколадный кекс, которого вы не в состоянии разрезать, и на медленное ожидание заказанного. Сомнительно, есть ли что-либо на свете более унылое Лондонского кафе этого рода, не считая, конечно, другого лондонского кафе того же типа. Мод посмотрела на свои часы. Было двадцать минут пятого. Ей не верилось, что она была здесь всего пять минут, но тиканье часов убеждало ее, что они не остановились. Ее уныние становилось все глубже. Почему Джоффрей просил ее встретиться в такой мрачной пещере, вместо того, чтобы встретиться в «Савойе»? Ей было бы так приятно в «Савойе». Здесь же ей казалось, что она потеряла безвозвратно ту веселую пылкость, с которой должна была встретить здесь человека, которого любила. Внезапно она почувствовала страх. Какой-то злой дух, казалось, нашептывал ей, что она сделала глупость, придя сюда, и подсказывал ей сомнение в том, на что она до сих пор смотрела, как на самый незыблемый факт в мире, – на ее любовь к Джоффрею. Неужели она могла измениться с тех пор, как была в Уэллсе? В живости последних событий, те дни в Уэллсе казались ей очень отдаленными, а она – самой себе – казалась отличной от той девушки, которой была год назад. Она поймала себя на том, что думала о Джордже Бэване. Это было странно, что, как только она начала думать о Джордже, она почувствовала себя лучше. Это было, как если бы она заблудилась в дикой чаще и вдруг встретила друга. Было что-то такое положительное, такое успокаивающее в Джордже. И как хорошо он держал себя во время последнего свидания. Джордж каким-то образом стал частью ее собственной жизни. Она не могла вообразить себе жизни, в которой он не принимал бы участия. А между тем, в настоящий момент, он, вероятно, укладывался, чтобы вернуться в Америку, и она никогда больше никогда не увидит его. Что-то кольнуло ее сердце. Она как будто в первый раз ясно представила себе, что собирается сделать. Она попробовала успокоить боль своего сердца, думая об Уэллсе. Она закрыла глаза и нашла, что это помогает ей вспоминать. С закрытыми глазами она все могла восстановить все в своей памяти – дождливый день, грациозную, гибкую фигуру, которая вышла ей навстречу из тумана, прогулки по холмам… Если бы только Джоффрей пришел! Видеть его – вот в чем она нуждалась.

– Вы уже здесь!

Мод, вздрогнув, открыла глаза. Голос звучал, как голос Джоффрея. Но у ее столика стоял незнакомец. И не особенно пленительный незнакомец. B тусклом свете «Приятного уголка», к которому еще не привыкли ее открывшиеся глаза, все, что она могла заметить, это то, что человек был чрезвычайно тучен. Она боязливо сжалась. Это было то, чего должна была ожидать девушка, сидящая одна в кафе.

– Надеюсь, я не опоздал, – сказал незнакомец, садясь и тяжело дыша. – Я думал, что небольшой моцион будет мне полезен, и потому пришел пешком.

Каждый нерв у Мод, казалось, внезапно ожил. Она задрожала с головы до ног. Это был Джоффрей! Он смотрел через плечо и старался щелчком пальцев привлечь внимание одной из кельнерш. И это дало Мод время прийти в себя от ужасного потрясения, которое она получила. Головокружение покинуло ее и сменилось паническим ужасом. Это не мог быть Джоффрей. Было бы ужасно, если бы это оказался он. И все же это был Джоффрей. В течение года она молилась, чтоб Джоффрей вернулся к ней. И боги услышали ее молитвы. Они вернули ей Джоффрея и с бесконечной щедростью. Она ожидала стройного Аполлона, которого любила в Уэллсе, а вместо него появился этот колоссальный человек. Каждый из нас имеет свои предрассудки. Мод имела предубеждение против толстых людей. Быть может, вид ее брата Перси, с каждым годом толстевшего все больше и больше, был причиною этой странности ее характера. Во всяком случае, оно существовало, и она смотрела в болезненном молчании на Джоффрея. Теперь он вновь повернулся, и она имела возможность хорошенько разглядеть его. Он был не только полным, он был толстяком. Тонкая фигура, о которой она мечтала в течение года, безобразно расплылась. Тонкие черты его лица совершенно изменились. Его щеки превратились в розовое желе. Одна из несчастных благородных дам приблизилась с медленным пренебрежением и остановилась возле столика. Казалось, было бесчеловечно беспокоить ее.

– Чаю или шоколаду? – спросила она гордо.

– Чаю пожалуйста, сказала Мод, обретя голос.

– Одну порцию? – вздохнула кельнерша.

– Шоколад для меня, сказал Джоффрей живо, с видом человека, беседующего на близкую ему тему. – Я хотел бы побольше взбитых сливок. И, пожалуйста, посмотрите, чтобы он был горячим.

– Один шоколад!

Джоффрей размышлял. Это было для него серьезным вопросом.

– И принесите немного кекса. Я люблю с глазурью… И пирожных… И гренков с маслом. Пожалуйста, присмотрите, чтобы на них было побольше масла.

Мод задрожала. В лексиконе человека, сидевшего перед нею, не должно было быть слова «масло».

– Хорошо, – сказал Джоффрей, нагибаясь, когда высокомерная кельнерша отошла. – Вы не изменились ни капельки. По внешнему виду, по крайней мере.

Нет, – сказала Мод.

– Вы такая же точно. Я думаю, я… – Он покосился на свой жилет – прибыл немного в весе. Я не знаю, заметили ли вы?

Мод снова содрогнулась. Он думает, что прибыл немного в весе, и не знает, заметила ли это она! Она была подавлена бесконечной тоской при виде толстого человека, который даже не понимал, насколько он пополнел!

– Это жизнь на яхте привела меня к такому положению, сказал Джоффрей. Я был на яхте почти все время, с тех пор как в последний раз видел вас. Старый холостяк имел японского повара и жил превосходно. Его хватил удар. Мы долгое время путешествовали. Мы были в Средиземном море всю прошлую зиму. По большей части, в Ницце.

– Я бы хотела поехать в Ниццу, сказала Мод, чтобы что-нибудь сказать.

Она чувствовала, что Джоффрей изменился не только наружно. Или же, в действительности он всегда был таким пошлым и прозаичным и только в ее воображении казался иным.

– Если вы когда-нибудь туда поедете, сказал Джоффрей серьезно, – не упустите случая позавтракать в отеле «Лазурный Берег». Там дают самые изумительные закуски, какие вы когда-либо видели. Речные раки, величиной с молодого омара. И есть рыба, забыл ее названье, я его потом вспомню. Она напоминает флоридскую «помпано». Будьте осторожны, заказывайте ее жареной. В противном случае она потеряет аромат. Подтвердите лакею, что вы хотите иметь ее жареной, с растопленным маслом, и немного петрушки с обыкновенным вареным картофелем. Это настоящее изумление! Люди могут говорить все, что угодно, но я утверждаю, что французы, действительно, не знают толка в бифштексах и вообще в красном мясе. Телятина не дурна, хотя я предпочитаю нашу манеру ее приготовления. Конечно, в чем французы настоящие гении, это омлет. Я припоминаю, что, когда мы зашли в Тулон за углем, я отправился бродить по берегу и получил самый великолепный омлет с цыплячьей печенкой, в совсем маленьком, скромном ресторане близ гавани. Я всегда буду помнить его.

Кельнерша вернулась с подносом. Джоффрей досадливо покачал головою.

– Я нарочно просил много масла, – сказал он. – Я ненавижу гренки, когда на них недостаточно масла. Их не стоит есть. Дайте мне масло, и я намажу их сам. Поторопитесь, пожалуйста, прежде чем гренки остынут. Это нехорошо, когда они остывают. Здесь не умеют приготовлять чай. Вы должны побывать в деревне, чтобы оценить его по-настоящему. Я вспоминаю, как мы стали на рейд вблизи Девонширской дороги на несколько дней, и я отправился выпить чаю на ферму. Это было нечто изумительное. Густые девонширские сливки, домашнее варенье и всякого рода пирожные… Все здешнее – пустяки в сравнении с ними. Хорошо, если бы эта женщина поспешила с маслом. Через минуту будет уже поздно.

Мод молча пила глотками свой чай. Ее сердце было налито свинцом. Возвращение к теме о масле, как своего рода лейтмотив в разговоре ее собеседника, действовало на ее нервы таким образом, что она едва могла выносить его. Она представила себе ужасные месяцы, в течение которых Джоффрей неизменно поглощал масло, день за днем, неделя за неделей, становясь все более и более похожим на бочку. Она содрогнулась. Негодование на несправедливость судьбы, побудившей ее отдать свое сердце человеку, которого потом превратила совершенно иного человека, боролась с холодным ужасом, который возрастал по мере того, как она все более ясно понимала значение совершенной ошибки. Она поняла, что должна спастись. А теперь, как могла она спастись? Она, конечно, отдала себя в руки этого человека!

– А! – вскричал Джоффрей весело, когда принесли масло.

Он стал намазывать гренки. Мод отвела глаза.

Она сказала ему, что любит его, что он был для нее всем, что никогда не будет у нее никого другого. Он явился за нею. Как могла она отказать ему только потому, что он увеличился в весе? Джоффрей кончил еду. Он вынул папиросу.

– Пожалуйста, не курите, – сказала несчастная благородная женщина.

Он положил папиросу обратно в коробку. В его глазах теперь появилось новое, нежное выражение. В первый раз с тех пор, как они встретились, Мод, казалось, уловила отдаленный отблеск того человека, которого любила в Уэллсе. Масло, казалось, размягчило его.

– Значит, вы не могли ждать? – сказал он с пафосом.

Мод не поняла.

– Я ждала около четверти часа теперь. Это вы опоздали.

– Я думаю не это. Я говорю о вашей помолвке.

– Я видел извещение в «Морнинг Пост». Разрешите передать вам мои наилучшие пожелания, м-р Бэван, кто бы он ни был, счастливец.

Мод открыла рот, чтобы объяснить, что это все было ошибкой. Она закрыла его снова, не сказав ничего.

– Итак, вы не могли ждать, – продолжал Джоффрей с кротким сожалением. – Я думаю, что не должен порицать вас. Вы в таком возрасте, когда легко забывают. Я не имел права надеяться, что вы выдержите испытание нескольких месяцев разлуки. Я ожидал слишком многого. Но это ирония, не правда ли? Я все время думал о тех днях прошлого лета, когда мы были всем друг для друга, а тем временем вы забыли меня… забыли меня, – вздохнул Джоффрей. Он рассеянно собрал остатки пирожного, рассыпанные по скатерти, и отправил их себе в рот.

Несправедливость нападения уязвила Мод и заставила ее заговорить. Она оглянулась на прошедшие месяцы, думая о всем, что она выстрадала, и прониклась жалостью к самой себе.

– Я не сделала этого, – вскричала Мод.

– Вы не сделали этого? Но вы позволили этому другому человеку, этому м-ру Бэвану, влюбиться в вас.

– Нет, это все была ошибка.

– Ошибка?

– Да, это слишком долго объяснять, но…

Она остановилась. Внезапно, в вспышке ясновидения, ей стало ясно, что эту ошибку она не хотела исправлять. Она чувствовала себя, как человек, заблудившийся в чаще и выходящий после долгих блужданий на открытое место. В течение многих дней она смутно думала, не будучи в состоянии объяснить себе своих чувств, и теперь все сразу стало ясным, как будто вид Джоффрея дал ей ключ к решению: она любила Джорджа Бэвана, т. е. человека, которого навсегда устранила из своей жизни. Теперь она знала это, и это сознание, как удар, заставило ее почувствовать себя слабой и беспомощной. И вместе с этим ощущением к ней пришло неприятное, оскорбительное чувство, что ее тетя леди Каролина и ее брат Перси оказались, в конце концов, правыми. То, что она по ошибке приняла за любовь на всю жизнь, было, как они часто повторяли, простым увлечением; таким увлечением, которое не выдержало вида Джоффрея, евшего слишком много масла. Джоффрей проглотил кусок пирожного и нагнулся вперед.

– Разве вы не обручены с этим Бэваном?

Мод отвела глаза. Она знала, что кризис наступил и что все ее будущее зависит от ее последних слов. И затем судьба пришла ей на выручку; прежде чем она могла заговорить, произошел перерыв.