Текст книги "Женщины, жемчуг и Монти Бодкин"

2

Знатоки кинематографа могут припомнить фильм, который шел на экранах много лет назад. Правда, снял его не Лльюэлин. Герой (Морис Шевалье) выдает себя за именитого аристократа, а потом оказывается, что он – приказчик, который торгует мужской одеждой. Слуги в замке поют по этому поводу такую песенку:

Вот это да! Месье Морис Не граф, не герцог, не маркиз, Он человек совсем простой, Не то делец, не то портной.

Какая горькая ирония, думала Грейс. Когда-то она смеялась, а теперь, когда оказалась в роли обманутой хозяйки, не видит здесь ничего смешного. На самом деле, она в худшем положении, чем герцогиня, или кто там был в в этом фильме; ведь той попался портной или приказчик, а не бандит с большой дороги.

Повесив трубку и вернувшись в кабинет, где мистер Лльюэлин, наконец, обретя покой досыпал свое, она была накалена до крайнего предела. Одного сообщения о вероломстве Монти хватило бы, чтобы разбудить в ней беса, но ее особенно разозлило, что теперь Мэвис, как всегда, скажет: «Я же тебе говорила!». На свете есть девушки, – их мало, но все-таки, если хорошенько поискать, найти их можно, – которые дадут совет, не получат нужного отклика, потом окажутся правыми, и все же не скажут: «Я же тебе говорила!». Мэвис была не из их числа.

Успокаивающий голос нашептывал Грейс, что беды еще не случилось. Жемчуг в безопасности, под надзором Лльюэлина, но факт остался фактом: хотя Мэвис ее предупреждала, она позволила этой змее Бодкину торчать в Меллингем-холле, и теперь дочь не упустит возможности ей это припомнить.

Тем самым, когда она вошла в кабинет, настроение у нее было не совсем безоблачным. Собственно, вошла она как фурия и так хлопнула дверью, что Лльюэлин мигом вернулся из страны грез. Ему снилось, что он – разведчик, которого должны расстрелять на рассвете, и звук, произведенный дверью, в точности совпал с роковым залпом.

Моргнув раз пятнадцать, он, конечно, поначалу рассердился. «Хорошенькое дело! – думал он. – Человеку не дают ни минуты покоя». Конечно, он этого не сказал, поскольку с первого взгляда на Грейс понял, что по всему побережью объявлено: «Близится шторм», и всякий, кто осмелится заговорить с ней, может винить только себя.

– Где мистер Бодкин? – спросила Грейс.

Обрадованный, что она выбрала такую безобидную тему, Лльюэлин ответил:

– Только что был здесь.

Простой ответ, казалось бы – совсем не обидный, но Грейс лязгнула зубами.

– Я не спрашиваю, где он был. Я спрашиваю, где он сейчас.

– Чего не знаю, того не знаю. Наверное, уже выехал.

– Выехал?

– На машине.

– На машине?

– В Брайтон.

– В Брайтон?

Тут Лльюэлин мог бы спросить у Грейс, как он в свое время спросил у Монти, человек она или эхо, но он благоразумно решил этого не делать, и Грейс продолжала.

– Значит, он поехал в Брайтон?

Сказала она это тем многозначительным тоном, который многим не нравился в Беверли Хиллз.

– Я наняла мистера Бодкина к тебе секретарем. Мы не договаривались, что он в рабочее время сможет развлекаться на курорте, когда ему заблагорассудится.

– Он туда поехал не развлекаться…

– Конечно, морской воздух его освежит, но я ему плачу не за это. Брайтон! Нет, вы подумайте! Он хоть удосужился спросить у тебя разрешения?

Мистер Лльюэлин заметил, что Грейс ошибается, а это естественно и даже забавно. Он позволил себе усмехнуться; и она попросила его не хихикать, как полоумная гиена. Это тоже показалось ему довольно смешным.

– Да, я ему разрешил. Точнее, я его сам туда послал.

– Зачем?

– Ради тебя. Чтобы оказать тебе услугу. Ты хотела положить свой жемчуг в банк. У Адэра заболел живот, и я послал Бодкина.

За время их совместной жизни Грейс несколько раз, беседуя с мужем, испытывала смешанные чувства, но редко они достигали такого уровня как в этот раз. Если бы мистер Лльюэлин не закрыл глаза, чтоб хоть секунду передохнуть, он бы просто испугался.

Что-то странное произошло с ее голосовыми связками. Она глотнула раза два, и когда ей удалось заговорить, это был почти шепот.

– Ты – отдал – Бодкину – мой – жемчуг?!

– Конечно, – тут Лльюэлину пришло в голову, что неплохо бы подготовить Грейс к приезду обокраденного Монти. – Надеюсь, с ним ничего не случится.

– Случится?!

– Понимаешь, я немного беспокоюсь, – сказал Лльюэлин так, что ему самому понравилось. Именно, именно – легкое беспокойство. – Теперь на сельской дороге очень легко встретить разбойников. Не хочу тебя пугать, но все может быть. Вдруг Бодкин по пути в банк их встретит? Надо было подумать об этом, когда ты хотела отправить Адэра. Такие ценные вещи нельзя доверять одному человеку. Тут нужны крепкие парни с карабинами, как в федеральных почтовых экспрессах. Одиночку очень легко ограбить. Предположим, хорошенькая девушка стоит на обочине рядом с машиной. Она машет рукой, может быть – плачет: «Ах, не поможете ли вы завести машину? У меня ничего не получается…» Он, конечно, согласен. «Вероятно, неполадки с дифференциалом», – говорит он и выходит из машины. Тут из кустов вылетает целая банда. Р-раз – и они скрылись вместе с жемчугом. Я не хочу сказать, что именно это произойдет с Бодкином, может, и обойдется, но все-таки, на всякий случай…

Прошло немало времени перед тем, как Грейс смогла ответить на самую длинную из речей, обращенных к ней мужем. Ее отчаяние достигло той точки, когда клокочущая ярость ненадолго уступает место ледяному спокойствию. Возьмем ураган – он всегда утихает у мыса Гаттерас, чтобы лучше приняться за дело. Когда она заговорила, стало ясно, что и речи нет о том угасающем недоверии, о котором так часто пишут театральные критики.

– Не говори ерунды, – резко сказала она, давая понять в этих трех словах, что ее недоверие где было, там и осталось. – Если Бодкин что-нибудь такое расскажет, я вызову полицию и предупрежу, чтобы они не забыли взять с собой наручники. Если они будут немножко грубы с этим гадом, я не очень расстроюсь. Знаешь, кретин, кому ты отдал жемчуг? Жулику, прощелыге, бандиту, наводчику! А если ты спросишь, что я собираюсь делать, я отвечу – пойти к себе и принять три таблетки аспирина.

3

Долли сидела на простенькой скамейке у лужайки недалеко от гаража и пребывала в мрачной задумчивости. Ее приободрила моральная победа, которую она одержала над Шимпом, но ненадолго. Она с детства привыкла смотреть фактам в глаза, а сейчас факты были такие, что смотреть им в глаза не очень приятно. Получалось, что ее перепалка с Шимпом – не конец, а только начало. Сейчас ее мучил вопрос, который мучил многих: «Что теперь делать?».

Она бы быстро нашла ответ, если бы ее разум был полон планов и схем, ожидающих воплощения, но позорный провал прошлой ночи исчерпал, пусть на время, творческие способности. Как она говорила самой себе, у нее было не больше идей, чем у кролика, а каждый, кто изучал этих животных, знает, что им неведомо вдохновение. И кто поручится, что оппозиция не плетет свои темные планы? Она не любила Шимпа, он ей никогда не нравился, но ум его уважала.

Так она сидела и грустила, а когда дошла до самого дна, к ней приблизился Монти, беспечно размахивая футляром. Недьзя сказать, что он пел «тра-ля-ля», но вид у него был такой, что он мог запеть в любой момент. Монти еще пребывал под впечатлением беседы с Лльюэлином.

Вид футляра подействовал на Долли не хуже двойной дозы стимулятора, снабженного и железом, и витаминами В и Е. Она видела эту самую штуку в спальне у Грейс, и даже менее сообразительная особа без труда догадалась бы, что это. Шерингема Адэра послали в банк, а когда, на его беду, ему стало плохо, то же самое дело поручили Монти. Все это она ясно видела, мало того – она мигом сообразила, как это использовать.

Она приветствовала Монти с необычайным пылом, который его немного озадачил, так как их отношения до последнего времени носили скорее формальный характер. Ему конечно льстило, что Долли так ему рада, но он не понял, чем вызвано ее необычное радушие. Мысль о том, что она ведет себя так с каждым, когда рядом нет мужа, он отверг, как недостойную. Нет, видимо, дело в том, что он, Монти, особенно хорош сегодня.

– Здрасьте, мистер Бодкин! – прощебетала Долли. – Что за погода!

– Здравствуйте, миссис Моллой. Погода хорошая.

– А солнце?!

– Да, солнце я заметил.

– Вы куда-нибудь собираетесь?

– Собственно говоря, да.

– Я так и думала. Мне показалось, вы идете в гараж.

– Я еду в Брайтон.

– Нет, правда?

– Мне надо кое-что отвезти.

– Меня не подвезете? Мне надо в парикмахерскую.

На мгновение Монти заколебался. Он не рассчитывал брать пассажиров и не знал, как их общество может повлиять на самое дело. Но, подумав, он решил, что это даже хорошо. Пока она будет в парикмахерской, он пойдет на пирс и случайно обронит жемчуг в глубокое синее море. Это даже лучше чем ручей или омут, о которых говорил Лльюэлин.

– Ну конечно! – сказал он. – Только мне надо выезжать. Вы готовы?

– Сейчас сумочку захвачу. Это секунда. Подождете?

– Да, да.

Когда Долли вернулась, в руках у нее была сумочка, а в сумочке – кольт тридцать восьмого калибра, вещь совершенно необходимая для того, что она задумала.

Монти озадаченно созерцал внутренности «кадиллака». Что бы он там ни видел, это ему не нравилось.

– Вот что, – сказал он, – не хочу вас огорчать, но в этой машине что-то сломалось. Она не заводится.

– Утром все было в порядке.

– Вы сегодня на ней ездили?

– Отвезла мужа на станцию.

– Что ж, теперь вы никого не сможете никуда отвезти. Она даже не тарахтит! Я неплохо вожу, но тут – я пас. Не разбираюсь в моторах.

– Я тоже.

– Когда что-то ломается, я просто сажусь и вызываю дядьку из гаража.

– Точно как я!

– Он мне говорит, что случилось, чинит, и я спокойно еду дальше, не имея ни малейшего представления, какого черта этой штуковине понадобилось. Надеюсь, вас не шокирует слово «черт».

– Нет-нет, я его слышала.

– Вот эта машина впала в какой-то транс.

– Может, каталепсия?

– Если это так называется. Видно, придется ехать в микроавтобусе. Вы поедете?

– Ну конечно! Чем он плох?

Монти очень понравилось, что она так легко все приняла, другая бы раскапризничалась. Он совсем умилился, и понял, что поездка будет приятная; и впрямь, что может быть лучше, чет компания умной и жизнерадостной женщины? Словом, он предвосхищал беседу, которая так и льется, так и сверкает, словно имбирное пиво.

Какое-то время она и лилась.

– Вы давно знаете Лльюэлинов? – спросил он.

– Примерно месяц. Мы познакомились в Каннах.

– Вы были в Каннах? Вот это место!

– Да уж, первый класс!

– Море, горы!

– И не говорите.

– А вы играли в казино?

– Немного. Мы там были по делу. Мой муж занимается нефтью, он налаживал контакты. Виделся с людьми, заключал сделки.

– Я всегда думал, как это заключают сделку?

– Да очень просто. Машут руками, и говорят без умолку.

– Здорово! Особенно, если знаешь, что сказать.

– Да, это знать надо.

– В бизнесе, – задумчиво произнес Монти, – я совершенно не разбираюсь. Один мой знакомый неплохо зарабатывает на экспорте и импорте, но что он делает, в толк не возьму. Наверное, отправляет полдюжины роялей в Западную Африку, а из Западной Африки ему присылают обезьян, павлинов и слоновую кость. Может так быть?

– Вполне. Я сама в делах не разбираюсь.

– Потом отправляет обезьян на Гавайи, а ему оттуда присылают целый вагон камертонов.

– Наверное, этот тип на Гавайях сидел и не знал, что ему делать с камертонами, и мечтал о павлине или обезьянке.

– Очень может быть.

– Это называется торговлей.

– Да, я слышал.

Все это время они ехали по пустынным дорогам, но Долли понимала, что скоро начнутся населенные районы, менее подходящие для ее замысла. Разговор был так интересен, спутники так хорошо поладили, что ей было просто больно вынимать кольт и требовать этот жемчуг. В утешение она говорила себе, что чем позже она заберет ожерелье, тем дольше он будет добираться до Меллингем-холла, поэтому неделикатно его задерживать. Если уж надо что-то делать, то не откладывай, и не тяни, как сказал бы, Шекспир, а начинай с поспешностью.

Она потянулась за сумочкой и извлекла оттуда кольт.

– Вы не остановитесь на минутку, мистер Бодкин? – спросила она.

Монти не совсем ее понял.

– А зачем? Вам хочется нарвать полевых цветов?

– Не столько нарвать цветов, – ответила Долли, – сколько взять у вас этот жемчуг.

Пока она говорила, Монти заметил, что своей прекрасной ручкой она приближает к его ребрам какое-то мерзкое оружие, и подпрыгнул, насколько можно подпрыгнуть, если сидишь. Он вспомнил Мэвис, и печально подумал, неужели каждая представительница слабого пола будет действовать в такой беспокойной манере. «Что это? – спрашивал он себя. – Все женщины, как поется в песенке, кровожадны и страшны, или ему просто не везет?» Миссис Моллой, наверное, получше этой Мэвис, она, по крайней мере, не собирается запереть его в тесный и душный чулан, но вообще-то разницы мало. Ему уже не казалось, что с такой спутницей приятно ехать по сельской местности. Если мы скажем, что он глядел на нее критически, мы не преувеличим.

А вот она явно смущалась и хотела то ли объясниться, то ли извиниться.

– Вы, наверное, удивляетесь, – сказала она. – Честное слово, я бы не стала все это делать без крайней необходимости. Вы – хороший парень, очень хороший, но дело есть дело. Все как с этой торговлей. Вы мне жемчуг, а я вам

– прекрасную пешую прогулку, которая принесет пользу и даже удовольствие.

Монти был озадачен, но теперь все понял.

– Господи! – выдохнул он. – Да вы же воровка!

– Надо чем-нибудь заниматься.

– Как стыдно! Такая милая женщина – и тыкает револьвером приличным людям в ребра.

– Я вас понимаю, даже согласна, что в лучшем обществе это не принято, но поймите, миленький, мы просто теряем время! Оставь меня, хочу побыть одна, как сказал один дядя. Короче, выходите из машины.

– Вместе с тобой! – сказал Шимп, появляясь сзади, как черт из табакерки. – И поживее, я спешу. Да, Долли, брось свой бульдог и оставь футляр на месте. Я не хочу неприятных случайностей.

Никто не убеждает лучше, чем человек с револьвером. Величайший оратор мог бы говорить несколько часов, и все зря, а Шимп убедил Монти и Долли в кратчайший срок. Молча смотрели они, как удалялась машина. Только когда она совсем скрылась, Долли заговорила.

Слово, которое она произнесла было таким ярким и емким, что соломенные волосы зашевелились. Монти слыхивал всякие ругательства, например – был в клубе «Трутни», когда кто-то прищемил палец Дарси Чизрайту, но вот этого выражения не знал, и оно подействовало на него, вероятно – своей новизной.

Долли вроде бы чувствовала, что позволила себе лишнее.

– Прошу прощения, – сказала она. – Вырвалось.

– Ничего, ничего…

– Если бы вы знали, как я себя чувствую!

– Да уж, могу себе представить.

– Прямо хоть кричи!

– Кричите, если хочется.

– Вы действительно хороший парень, – отозвалась Долли. – Наверное, злитесь на меня?

– Ни капельки! – ответил Монти. – И знаете, почему? Умеете хранить секреты?

– Не очень.

– Ну, этот постарайтесь сохранить. Жемчуг – фальшивый.

– Что?!

– Подделка. Могу произнести по буквам. Питер, Оскар, Дэвид, Дэвид, и так далее. Их выращивают в Японии.

– Вы шутите.

– О, нет!

– То есть, он ничего не стоит?

– Не больше бумаги, на которой написана цена.

– Поверить не могу!

– Конечно, не можете. Но поверите, когда услышите все.

Чтобы услышать все, у Долли ушло достаточно времени, так что к концу рассказа они уже подходили к Меллингему. Вероятно, о ней много говорит то, что прежде всего она восхитилась мистером Лльюэлином, которому достало ума придумать такой способ, чтобы разрешить свои финансовые трудности.

– А ведь и не подумаешь, что у него есть мозги.

– Что вы, он очень умный. Я самого высокого мнения об его мыслительных способностях. Во время полицейской облавы он просто незаменим. Да, мозги у него – будь здоров.

– Если миссис Лльюэлин узнает про эти фокусы, она его размажет по ковру в гостиной.

– А как она догадается? Джентльмен, только что покинувший нас, забрал все доказательства. Кстати, а кто он такой? Мне показалось, вы его знаете, да я и сам его где-то видел.

– Это Твист. Считает себя сыщиком. Миссис Лльюэлин, наверное, поручила ему сторожить жемчуг, а для виду – наняла лакеем к мужу.

– Ой, Господи! Значит, он вернет ей ожерелье?

– Не смешите меня. Все, на что Шимп накладывает лапу, выходит из обращения. Кстати о смехе, сейчас я посмеюсь. Когда я представлю, как Шимп пытается получить за нитку со стекляшками пятьдесят тысяч, а она не стоит и десяти долларов, я просто лопну от хохота. Ну что ж, здесь мы расстанемся, братец Бодкин, – сказала Долли, когда они подошли к главной улочке Меллингема. – Мне еще надо зайти на почту, отправить телеграмму Мыльному, а вы, наверное, захотите поболтать с хозяйкой.

Глава двенадцатая

Мистер Лльюэлин чувствовал себя необычайно бодро. Он еще не опустошил бутылку шампанского, но выпил достаточно для того, чтобы прийти в самую лучшую форму. Самым замечательным плодом возлияния было то, что страх перед Грейс полностью исчез. Подумаешь, Грейс! Если он чего не перепутал с тех, училкиных дней – пыль под чьей-то там колесницей, не больше. Зайдет – он посмотрит на нее и сразит неназойливой беспечностью, как какой-нибудь из этих храбрецов, о которых он говорил Монти; да, тех самых, что усмиряют кровожадных самодержцев леса.

День продвигался и достиг вершин красоты. Небеса стали еще синее, ветерки – еще нежнее, а птицы и пчелы делали свое дело с тем особым блеском, с той избыточной живостью, в которых – вся разница. Быть может мы не вправе сказать, что, глядя из окна спальни, Лльюэлин ощутил зов пустыни, но он подумал, что неплохо бы выйти на воздух. Спрятав бутылку под кровать, он спустился вниз и шагнул в открытые просторы. Вскоре после того, как он присел на ту же скамейку, на которой недавно сидела Долли Моллой, глаза его закрылись, и он почти сразу заснул.

Проснувшись, он обнаружил, что к нему присоединилась Санди. Она сидела рядом, и, поглядев на ее профиль, он сразу понял, что с ней не все в порядке. Именно такими бывают девицы, которым судьба недавно дала в зубы. Когда она повернулась к нему, он заметил, что глаза у нее грустные, лицо озабоченное. Она напомнила ему его четвертую жену, которая выглядела именно так, когда он рассказывал ей смешную историю.

– Простите, – сказала Санди. – Я не хотела вас разбудить.

– А я прикорнул? Тяжелая была ночка. Грейс заставила меня просидеть до утра в столовой. Что случилось? Ты какая-то невеселая.

– Что мне веселиться? Меня только что выгнали.

– Грейс тебя уволила?

– Да.

Лльюэлин нахмурился.

– Слишком она любит распоряжаться! Ну, мы это исправим, – сказал он, или вернее, сказало его голосом шампанское. – А в чем дело?

– Она узнала, что у Монти нет знатных родственников.

– Кому они нужны? Вот у меня, к примеру, их тоже нет, а сам я не хуже других.

– Я сказала ей, что они у него есть. Поэтому она его и взяла.

Лльюэлин все понял. Страсть жены к аристократии не укрылась от него.

– Так что мне придется уехать в Америку, – продолжала Санди.

–А что плохого в Америке? Земля свободных, обитель отважных.

– Да, но Монти останется в Англии, и я его больше не увижу, – сказала Санди, и слезы, которые до этого она пыталась сдержать, хлынули своим ходом.

– Не надо меня гладить по голове, – добавила она.

– Надо, – уверенно возразил Лльюэлин. – Если я не могу гладить тебя по голове, кого же мне тогда гладить? У меня сердце кровью обливается. А почему ты думаешь, что Бодкин не поедет за тобой в Америку?

– Зачем ему ехать ? Он меня не любит.

– Дура ты, честное слово! Любит.

– Что!

– Сам говорил. О, если бы ее обнять – ну, в таком духе. Поскольку я как раз сказал ему, что ты от него без ума …

– Что?!

– Ну да, сказал. Мужчинам нравится слышать такие вещи. Мы как раз шли из этого клуба.

– Вы же обещали!..

– Не доверяй человеку в моем положении. Неужели ты думаешь, что я смог бы управлять такой студией, если бы иногда не нарушал слова? Хочешь, чтобы я держал обещание, напиши все на бумаге, позови свидетелей, нотариуса и поставь печать. Даже после этого у тебя останется шанс пообщаться с моими адвокатами. Но мы отвлеклись. Пока ты меня не сбила с пути, я говорил о том, что Бодкин считает тебя лучшим созданием на свете и готов отдать полцарства за возможность поставить твои тапочки рядом со своими. Только одно его держит – это самое обязательство.

– Он помолвлен с Гертрудой Баттервик.

– Знаю. Он мне все сказал. Она – дочь человека, который приглашает на обед и кормит овощами с морковкой. У такого отца не может быть приличная дочь. Чем раньше Бодкин от нее отделается, тем лучше.

– Как он от нее отделается? Он очень благородный. Вот кто всегда держит слово.

– Молодой еще. Подрастет – образумится.

– Он не может сказать ей, что любит меня.

– Почему? Может. Позвонит по телефону… Да ты не беспокойся! Очень скоро она его сама выгонит.

– Хотела бы я так думать!

– Ну и думай. Что за прок сидеть и плакать? Честно говоря, он уже кое-что сделал. Надеется попасть в тюрьму, а это все разрешит.

– В тюрьму?!

– Он увез этот фальшивый жемчуг и обронит его по дороге. А когда он вернется без жемчуга и расскажет, как его ограбили, миссис Лльюэлин сейчас же его посадит. Собственно, она уже собирается. Тогда эта мымра его прогонит, и все хорошо. Много ему не дадут, а пока что ты сможешь носить ему передачи.

Последние несколько фраз Лльюэлин произнес неразборчиво, и, наконец, опять заснул. Он привык спать восемь часов, а не коротать ночи в креслах. Сквозь дрему он смутно слышал, как Санди что-то еще говорит, но его не смогли бы уже разбудить из пушки.

Когда он очнулся, никого рядом не было, и в воздухе носилась вечерняя прохлада, лишающая очарования отдых на природе. Чувствуя, что теперь лучше бы допить шампанское, Лльюэлин поднялся к себе и прикончил бутылку. После этого он спустился вниз, готовый к любой судьбе. Поразительно, как изменил эликсир его мировоззрение! Если кто помнит, в баре «Веселая креветка» с Монти произошло примерно то же самое. Вероятно, в лучших сортах шампанского есть что-то волшебное, не только оживляющее тело, но и вдохновляющее душу.

Тут он заметил, что откуда-то доносятся неприятные звуки. Сосредоточившись, он установил, что шум исходит из гостиной. В следующий момент он распознал голос Грейс, которая кого-то отчитывала.

Ему не потребовалось долго размышлять, чтобы догадаться, кто это. Очевидно, то был его друг Бодкин, и от этой мысли шампанское забурлило у него в венах. Он грозно нахмурился. Он не мог допустить, чтобы с его другом так обращались.

Айвор Лльюэлин открыл дверь и смело вошел в гостиную.

Как он и предполагал, Грейс стояла посреди комнаты подобно Статуе Свободы, а Монти стоял рядом и выглядел так, словно его нарезали кусочками. Судя по всему, он впервые видел великую актрису в одной из ее любимых ролей. Он ожидал, что когда он вернется без жемчуга и без более или менее благовидного оправдания, в доме будет шум, но его воображение просто меркло перед открывшейся реальностью. Монти был похож на человека, который со свечей в руке ищет, где течет из трубы газ.

Мистер Лльюэлин, напротив, был собран и спокоен, как пристало тому, кто только что выпил кварту первоклассного шампанского. Он чувствовал себя хозяином в доме и не собирался терпеть никаких беспорядков.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Уходи, – ответила Грейс.

– То есть как, уходи? Я только вошел. А, Бодкин, привет! Как съездил?

– Очень выгодно, – съязвила Грейс. – Он прихватил мой жемчуг. Я же тебе говорила!

– Да ну!

– И это все, что ты можешь сказать?

– А что такого? В этом доме нельзя говорить «Да ну»? Надо было меня предупредить.

Если бы Грейс не знала, что муж не может раздобыть спиртных напитков, она бы решила, что он навеселе, а так – отнесла некую медлительность его мысли на счет слабоумия. При всем его оглушительном успехе в кинобизнесе, она считала, что имей он хоть на унцию больше разума, он был бы полоумным. Как ни странно, остальные его жены придерживались того же мнения.

– Тебя, видимо, не интересует, что я потеряла ожерелье стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

– Ха!

– Что ты сказал?

– Я сказал «Ха!»

– Почему?

– Потому что мне хочется. Если мне хочется сказать «Ха», я его и говорю. Вот такой я человек. Прямой и честный. Не люблю ходить вокруг да около. И вообще, что это за бред? Как это – Бодкин украл жемчуг?

– Может быть, ты послушаешь?

– Замечательно! Давай, начинай, Бодкин!

– Я думаю, будет проще, если я тебе перескажу. Он говорит, что по дороге в Брайтон его ограбили.

– Как раз об этом я тебя и предупреждал. Поехать в Брайтон – все равно, что в Нью-Йорке выйти ночью в Центральный Парк. За каждым кустом по бандиту.

В холле зазвонил телефон.

– Бодкин, ответь, – сказал Лльюэлин. – Если меня, скажи что я вышел.

– Стойте на месте, – сказала Грейс.

Монти остался стоять.

– Мистер Бодкин рассказывает, – начала Грейс, – будто на него напал Адэр и угрожал ему пистолетом.

– Очень хорошо, – сказал Лльюэлин, как удовлетворенный книгой критик. – Нет, в самом деле здорово! Адэр? Мой слуга?

– Да.

– Что ж, это все объясняет! Я никогда не доверял этому типу. Бодкина надо пожалеть, а не ругать. Что тут можно сделать, если тебе грозят револьвером? Да, история замечательная.

– Если в нее поверить.

– А ты не поверила?

– Нет.

– Тебе не угодишь. Мне эта история нравится. А, Санди, заходи. Мы вот обсуждаем…

Последние слова были адресованы Санди Миллер, которая ворвалась в комнату с листком бумаги и была совсем непохожа на Санди, которая плакала на скамейке. Глаза ее горели, нос дрожал, тело подергивалось, словно она – девушка из телерекламы, которую только что уговорили попробовать новый чудодейственный шампунь.

– Монти! – вскричала она.

Лльюэлин испытывал к Санди отеческую нежность, но не мог позволить такого обращения.

– Нельзя бегать и кричать «Монти», – сказал он сурово. – Если хочешь что-нибудь сообщить, предупреди хотя бы.

– У меня для него телеграмма. Я ее приняла по телефону.

– Отпечатай в трех экземплярах и передай дальше.

– От Гертруды Баттервик. Монти! Она разорвала помолвку!

Монти вернулся к жизни так внезапно, что чуть не вывихнул спину. Он распустился как цветок, политый добрым садовником. Чувства его были такими, что он забыл о Грейс.

– Санди!

– Я думала, ты обрадуешься.

– Не то слово! Совсем не то! Ты знаешь, что это значит? Мы можем пожениться!

– Скорей бы.

– Я люблю тебя, Санди!

– И я! В смысле, я тебя тоже! То есть люблю.

– О, счастье! О, радость!

– Мистер БОДКИН! – сказала Грейс.

– Не перебивай, – сказал Лльюэлин. – Разве у тебя нет уважения к двум молодым сердцам, соединившимся весною? Что ж, это действительно счастливый конец. Я предчувствовал, что все хорошо кончится. Немножко старомодно, да, но публика это любит.

Опять зазвонил телефон.

– Ответь, Бодкин. Нет, я сам отвечу. Может быть, это викарий хочет попросить денег на починку местного органа. Сейчас я ему не откажу.

Он вышел, и сразу вернулся.

– Это тебя, Грейс. Мэвис. Наконец-то мы одни, – сказал он, когда дверь закрылась. – Теперь я смогу поговорить с тобой, недомерок. Бодкин рассказал мне о твоем плане насчет жемчуга. Я очень долго думал и пришел к выводу, что в нем что-то есть. По некоторым причинам я был против, но сейчас я всеми руками за. Я сильный человек, и никогда не боюсь признавать ошибки. Когда Грейс вернется, я скажу ей: «Грейс…»

Он бы продолжил свою речь, но дверь открылась, в комнату вошла Грейс. Ее волнение, и до этого заметное невооруженному глазу, достигло новых высот. Она перешла к сути, не размениваясь на мелочи.

– Мэвис говорит, что Джеймс Пондер говорит, что жемчуг поддельный.

Мистер Лльюэлин остался спокойным и недвижным. Он лениво зевнул и даже небрежно отряхнул с рукава пылинку.

– Вряд ли тебе надо об этом сообщать, – кротко сказал он.

– Что ты имеешь в виду?

– Я так и думал, что он это обнаружит. Даже я, не эксперт, и то заметил, что это японская подделка. Если бы ты спросила у меня совета, я бы тебе сказал, что всех не обманешь.

– О чем ты говоришь?! Ты намекаешь…

– А что же еще? Я знаю твой обычный ход мысли. Ты понимала, что придется отдать ожерелье Мэвис, а раз тебе все равно не владеть им, можно его продать и выручить деньги. Ты думала, что Мэвис все равно не догадается. Ты же не могла предвидеть, что она соберется замуж за ювелира. Ты, наверное, думала, что на ней вообще никто не женится. Вот и решила попытать счастья, а вышла промашка. Что ж, чтобы не расстраивать Мэвис, придется мне купить еще одно ожерелье. Конечно, отчасти, я хочу помочь тебе выбраться сухой из воды, но пусть это будет хорошим уроком: не жульничай, играй по честному! Иди, и больше не греши. А я попытаюсь вздремнуть, – сказал Лльюэлин и удалился.

– Вернись! – вскрикнула Грейс, но он уже ушел. Молча, с горящими глазами она кинулась за ним, и тишина, словно пластырь, начала свое целительное дело.

– Что, ты думаешь, эта мымра с ним сделает? – спросил Монти. Он любил Лльюэлина и боялся за него.

– И думать не хочу, – ответила Санди.

– Он, должно быть, неплох в ближнем бою, но и она – достойный противник. К тому же, она быстрее бегает.

– Почему он на ней женился?

– Он мне объяснил. Ему было нечем заняться.

Они вдумчиво помолчали, думая об одном и том же.

– А ты видела эту «Страсть в Париже»? – спросил Монти.

– Нет. А ты?

– И я не видел. Лльюэлин рассказывал, что за время съемок она сжила со свету трех режиссеров, двух помрежей и одну ассистентку. Они так и не оправились.

– Причем здесь ассистентка?

– Я думаю, попалась под руку.

Они опять вдумчиво помолчали.

– Маленькая, скромная, в очках…

– Кто?

– Эта ассистентка.

– Почему в очках?

– Что? Очень может быть.

Наступила третья пауза.

– Надеюсь, тебя это все не очень пугает? – сказала Санди.

– Что?

– Вот, ты заглянул в семейную жизнь. Я ведь не хочу быть такой как Грейс.

– Ты и не будешь.

– Я думаю, со мной тебе будет хорошо.

– Еще как!

– Я не такая сердитая, как Гертруда.

– А откуда ты знаешь, что она сердитая?

– Так, чувствую. Она мне не нравится.

– Ты же ее не видела.

– Зато я прочла ее телеграмму.

– Господи! Я так закрутился, что и сам не прочел. Что она пишет?

– Лучше не спрашивай.

– Да, может быть, так будет лучше.

– Опять подчеркну, я совсем другая!

– Ты самая лучшая, самая замечательная девушка во всем поднебесье.

– Это хорошо.

Открылась дверь, и в комнату вошел мистер Лльюэлин. Он зевал, но был вполне цел, мало того – излучал жизнерадостность и добродушие.

– Ну что, ребята? – спросил он. – Как любовь весенней порою? Они заверили его, что она – лучше некуда, а он сказал, что рад это слышать. Потом подошел к дивану, снял туфли и улегся с довольным кряхтением.