Текст книги "Наперекор судьбе"

– Началось с того, что я убежал, – продолжил Джей. – Мне было ужасно скучно в Лондоне. Я скучал по Эшингему. Там было так чудесно, но моя отчаянно жестокая мать увезла меня оттуда. – Джей улыбнулся и подмигнул ММ. – Я был тогда совсем маленький и боялся переходить дорогу. Какой-то человек вызвался мне помочь, но вместо этого куда-то меня потащил. Одному Богу известно, что могло бы со мной случиться, если бы я не сумел вырваться. Я вырвался, бросился бежать и угодил прямо под колеса машины Гордона. Но он ни при чем. Он в тот момент ехал со скоростью пять миль в час. Увы, машина меня все-таки сбила, и я попал в больницу. А там мне стало плохо. Врачи даже боялись, что я, как говорят, откину копыта. Меня все время тянуло спать, а спать как раз было нельзя. Требовалось, чтобы я постоянно находился в сознании. И тогда Барти приехала в больницу с тетей Селией и привезла книгу Себастьяна. Она читала мне несколько часов подряд, а утром мне стало лучше. Вот такая толстая книга была. Правда, Барти?

– Да, Джей, книга была очень толстая. – Барти улыбнулась Джею.

Драма той ночи впечаталась в личную историю их обоих, создав нерушимые узы дружбы. Случившееся было важным для нее по многим причинам. Она не только спасла жизнь Джею, но и впервые сыграла собственную роль в семье Литтон, став полноценной силой в этом семействе. Селия, которая там тоже присутствовала, потом всегда говорила, уверенная, что это известно каждому: случившееся той ночью не только исцелило ее душевные раны, но и помогло принять ее личную ситуацию.

– Какая удивительная история, – произнесла Абби.

– Еще бы не удивительная! С тех пор мы с Барти – самые лучшие друзья. Только мне всегда приходилось делить ее с Джайлзом.

Раздался звонок в дверь, затем из коридора донесся громкий голос. Бой? Черт побери, недоумевала Барти, а он чего заявился? ММ его не приглашала.

– Бой! – воскликнула ММ и встала, целуя его. – Как мило с твоей стороны. Чем мы обязаны такой чести?

– Венеция отыскала несколько новых детских книжек и хотела, чтобы вы на них взглянули. В свой клуб я все равно езжу мимо вас, вот и взялся их завезти… Джей, дружище, рад тебя видеть. Как успехи в колледже? Привет, Кит. Привет, Барти. А это, наверное, и есть Абби? Слушайте, этим вечером я буквально напал на золотую жилу. Я столько слышал про вас.

– Неужели? – засмеялась Абби. – И что же вы про меня слышали?

Барти довольно хмуро посмотрела на подругу. В голосе Абби появились странные нотки. Если не знать характер Абби, можно было бы сказать, что она кокетничает с Боем.

– Что слышал? Сейчас припомню… – Бой взял протянутый Гордоном бокал вина, обошел вокруг стола и остановился напротив Абби. – Итак, вы, конечно же, пугающе умна. Далее, у вас очень интересные родители. И амбициозное желание стать директрисой Итона.

– Не совсем так, – возразила Абби, – хотя идея интригующая. Все эти милые маленькие мальчики. – Она улыбнулась Бою какой-то сонной улыбкой. – Но нет. Я мечтаю о школе для девочек. Хорошей средней школе, чтобы они приходили ко мне еще совсем маленькими и я помогала бы расширять их кругозор. Видеть, как каждая из них растет и добивается успеха.

– Замечательные слова. Я полон восхищения. А где вы преподаете сейчас?

– В начальной школе на Эдж-стрит. Это в Брикстоне, – засмеялась Абби. – Далеко не та школа, о которой я мечтаю.

– Пожалуй, вы занимаетесь важным делом. Вы встречаете этих мальчишек и девчонок на самой первой ступени, и от вас зависит, захотят ли они пойти в среднюю школу. И начните готовить документы для назначения стипендий вашим ученикам.

– Удивительно, что вы знаете о стипендиях, – сказала Абби.

– Знаю, поскольку мой отец возглавляет крупную благотворительную организацию. Она помогает детям из бедных семей. По крайней мере, на начальном этапе. Назначает стипендии, оказывает другие виды помощи.

– Что, серьезно? – удивилась Барти. – Я и не знала.

– Видишь ли, Барти, Уорвики не совсем уж беспутное семейство. Хотя, наверное, тебе приятнее думать именно так. – Бой улыбнулся Барти, затем снова повернулся к Абби. Она сидела, глядя прямо на него, уперев подбородок в ладони. Ее большие зеленые глаза сияли. – Если хотите, чтобы я замолвил словечко о вашей школе на предмет стипендий, просто дайте мне знать, – добавил Бой. – Мой отец очень открыт к подобным просьбам. Я говорю серьезно. – Он снова улыбнулся Абби.

«А ведь она ему нравится, – подумала Барти. – Он находит Абби привлекательной. Ему всегда нравились умные женщины. Селия об этом часто говорила, тактично подразумевая, что Венеция отнюдь не из их числа».

– Даже не знаю, что и сказать. Это очень любезно с вашей стороны. Возможно… возможно, я действительно обращусь к вам.

– Обращайтесь без стеснения. Барти расскажет, как меня найти. Или вот, возьмите мою визитную карточку.

– Спасибо. Огромное вам спасибо.

Бой залпом допил вино.

– Мне пора. Если я опоздаю, то наслушаюсь от Венеции разных разностей.

«Как будто его хоть сколько-то волнует, что́ скажет Венеция», – подумала Барти.

– Всем приятного вечера. Был рад всех вас увидеть. И особенно был рад познакомиться с вами, Абби.

Она ничего не сказала, только улыбнулась ему этой новой, сонной улыбкой.

* * *

После ухода Боя некоторое время все молчали, потом Абби сказала:

– А он совсем не такой, каким я его себе представляла.

– Он исключительно обаятельный человек, – подхватила ММ. – Даже я не могу ему не симпатизировать.

– Да, очень обаятельный, – согласилась Абби и, словно спохватившись, поспешила переменить тему. – В вашей семье полно обаятельных мужчин. Тот же Себастьян.

– Он не совсем семья, – возразила ММ, – но…

– Барти называет его почетным Литтоном. Удивительно, как он соответствует своим книгам. Он сам яркий и сильный человек. Я так боялась, что он вдруг окажется каким-нибудь тщедушным человечком. А он такой красивый, по-другому не скажешь. И конечно же, очень обаятельный. Мне думается, в его личности есть что-то магическое. – Абби взглянула на ММ и вдруг улыбнулась. – Вам он не нравится?

ММ бросила на гостью ответный взгляд, и ее темные глаза неожиданно сделались серьезными.

– Мне он очень нравится, – торопливо произнесла ММ. – Только не позволяйте себе подпадать под его обаяние, Абби. Боюсь, это происходит довольно легко. Вы точно подметили: он обладает магией. Правильнее сказать, чарами. Сильными чарами.

* * *

– Скажи, а миссис Робинсон не была сама влюблена в Себастьяна? – спросила Абби, когда они ехали домой. – Мне показалось, у нее и сейчас сохраняются к нему сильные чувства.

– Кто? ММ? Ни в коем случае. Себастьян не тот типаж мужчины, в которого она могла бы влюбиться.

Голос Барти звучал немного холодно. Ее шокировала та скорость, с какой интеллектуальная, свободомыслящая Абби превратилась во флиртующую девицу.

– Мне показалось, ММ говорила о нем весьма эмоционально, – не унималась Абби.

– Конечно, мне не следует тебе этого говорить… Это все вино Гордона… Но я иногда думала, что… Ну, в общем, что тетя Селия и Себастьян были в весьма близких отношениях. Конечно, это было давным-давно. И мне кажется, ММ, как сестре Уола, это не нравилось.

– Слушай, а с чего ты вдруг заговорила про Селию и Себастьяна?

– Сама не знаю. Мне не проследить почему. Но когда он жил в Лондоне и часто бывал у Литтонов, она становилась другой. Мягче. Счастливее. Уступчивее. А он бывал у них очень и очень часто. Взрослые почему-то всегда думают, что дети не замечают подобных вещей. Но дети замечают, поскольку свободного времени у них много, а занятий мало. Наблюдать за взрослыми – любимое развлечение детей.

– Надо же! Как интересно. Ты говорила об этом с Джайлзом?

– Нет, конечно. Ведь Селия – его мать. Джайлза это невероятно расстроило бы, даже на уровне предположения. Он обожает мать. Как бы она его ни третировала, он шагу ступить без нее не может.

Какое-то время они молчали, потом Абби сказала:

– Я думала, что Бой Уорвик – просто интересный человек. А он оказался… таким удивительным. Честно говоря, он самый привлекательный мужчина, каких мне доводилось встречать.

– Так это очевидный факт, – бросила Барти.

– Только не для меня. Я же его увидела впервые. Барти, не сердись на меня.

– Я не сержусь. Просто хочу сказать, что ты не видишь дальше его обаяния.

– Он же не виноват, что такой обаятельный, – вступилась за Боя Абби.

– В этом – не виноват. Но он очень гадко обращается с бедной Венецией.

– В каком смысле гадко?

– В самом обычном, присущем многим мужьям. Он прилюдно унижает жену, не выказывает ей ни малейшего уважения.

– Может, она не заслуживает его уважения? Вдруг она не верна мужу?

– Этого я не знаю, но не удивилась бы. Он коварный человек, Абби. Мне он ничуть не нравится.

– Наверное, коварство как раз и делает его таким привлекательным, – сказала Абби. – Барти, не смотри на меня, как классная дама. Давай поговорим на другую тему. Расскажи об отце Джея. Что он был за человек?

– Я его никогда не видела. Я тогда была совсем маленькой. Знаю только, что его убили в самом начале войны.

– Сколько тебе тогда было? Семь? И он так и не вернулся домой? Мне это кажется весьма странным.

– Абби, – начала Барти, – когда ты получше узнаешь Литтонов, тебе многое в них покажется весьма странным.

* * *

Судороги становились все сильнее. Пандора подалась вперед, медленно, с трудом спустила ноги на пол. Себастьян поднял голову, все еще наполовину пребывая в своей книге.

– Дорогая, тебе что, плохо?

– Нет. Со мной все в порядке. Просто хочу немного подвигаться.

Пандора улыбнулась ему, потом встала. Ее ночная сорочка была слегка мокрой. Пандора взглянула вниз и… вдруг застыла, оцепенев от леденящего ужаса.

– Боже мой, – пробормотала она. – Себастьян, боже мой…

Он медленно поднял голову, наполовину удивленный, наполовину встревоженный ее словами.

– Дорогая, что…

Потом увидел и он, и его лицо стала белым, как простыня, на которой лежала Пандора. Но сейчас по простыне расплывалось большое блестящее пятно ярко-красной крови.

* * *

Следующие несколько часов он запомнил на всю жизнь. Нет, на всю вечность.

Страх, сковывающий его сердце. Ужас в глазах Пандоры. Ее отчаянные попытки сохранять спокойствие. Судороги, быстро перешедшие в родовые схватки. Десять минут, которые они оба ждали прихода акушера и которые показались им бесконечными. Сдавленные стоны Пандоры, когда они ехали в машине «скорой помощи». Ее рука, цепляющаяся за его руку, когда он бежал рядом с каталкой в операционную. Внезапная тишина, когда началось действие анестезии. Потом их разлучили, и потянулось нескончаемое ожидание. Он сидел, обхватив голову руками, и молился Богу, в которого не верил, прося Бога сохранить ей жизнь и одновременно готовясь к жизни без нее, готовясь к потере последней и самой сильной его любви. Он проклинал биологию, которая сотворила этого нежелательного ребенка, проклинал рождение этого жуткого комочка живой плоти. Он жадно ловил известия, любую мелочь, долетавшую из того залитого ярким светом помещения, где жизнь и смерть пытались обмануть друг друга… Потом дверь открылась, и на пороге появился хирург, лицо его было непроницаемо. Снова напряжение, к которому добавилась чудовищная усталость. Снова бесконечное молчание, и наконец слова:

– Мистер Брук, у вас дочь. Ваша жена чувствует себя хорошо и настолько спокойно, насколько этого можно ожидать.

Глава 9

– Они собираются назвать ребенка Изабеллой. Сокращенно Белла, – сообщила Селия. – Думаю, потому, что она… – Селия замолчала, будто ей не хватало сил докончить фразу, – …такая красивая[24]24
  От итальянского «bella» – «красавица».


[Закрыть].

– Очаровательная, – сказал Оливер.

– Удивлена, что ты так считаешь. По мне – ребенок как ребенок.

– Только не говори об этом ее родителям. И все-таки какая она на вид?

– Как и все новорожденные младенцы. Уродливая.

– Дорогая, а про близняшек ты говорила совсем другое.

– Говорю тебе: уродливое маленькое существо. Конечно, потом она станет красавицей, но сейчас я этого сказать не могу.

– А как Пандора?

– Вполне хорошо себя чувствует. До смешного горда. Можно подумать, будто до нее никто не рожал детей. А Себастьян вообще ведет себя смешно: ребенка как будто не замечает, сидит возле постели, крепко держит Пандору за руку, словно она чудесным образом спаслась от ужасной опасности.

– Отчасти это, наверное, так, – примирительно сказал Оливер. – А теперь, дорогая, не обратиться ли нам к другим делам? Прежде всего к издательским.

– С удовольствием переключу свой разум на другие дела, – отозвалась Селия. – Подумаешь, ребенок.

* * *

– Бекенхем, жена Себастьяна родила дочь.

– Кто, дорогая? Кто родил дочь?

– Пандора, жена Себастьяна Брука. Ты должен ее помнить. Она…

– А-а, да-да, конечно помню. Такая маленькая, миленькая женщина. Глаза красивые. Что ж, приятная новость. Конечно, лучше бы это был мальчик, но…

– Бекенхем, не все удостаиваются чести продолжать свой род. По-моему, Себастьян этого не заслужил. Селия мне только что звонила. От нее я и узнала. Я сегодня хочу ее повидать.

– Кого? Новорожденную?

– Нет, конечно. Селию.

– Черт побери, неужели из-за того, что жена Себастьяна родила ребенка, тебе приспичило увидеться с Селией?

– Даже если бы я и взяла на себя труд тебе объяснить, ты бы все равно не понял. Так что обойдусь без объяснений. К обеду вернусь.

* * *

– Ох, Себастьян, какая чудесная новость! Мы с Аделью так рады и горды за вас обоих. Девочки гораздо приятнее мальчиков. Особенно когда вырастают. Я надеюсь, что теперь у меня будет девочка. Когда нам можно навестить Пандору? Завтра? Отлично. Только скажите, в какое время. Передайте Пандоре наши наилучшие пожелания и, конечно, нашу огромную любовь.

* * *

– Абби, Пандора родила дочку. Правда, здорово? Обе чувствуют себя на редкость хорошо. Я так рада за них. Словно камень с души свалился. Мне разрешили сегодня навестить Пандору. Правда, ненадолго, всего на несколько минут. Но я успею передать ей, как мы обе ее любим. Ты согласна?

* * *

– Дорогая, потрясающая новость из Англии. Пандора родила дочь. Обе чувствуют себя хорошо. Назвали Изабеллой Лили, в честь тебя. Что ты думаешь об этом?

– Что я могу думать, Джек? Это замечательно. Как только закончим фильм, поедем домой и повидаем ее.

– Я с удовольствием.

* * *

– Кит, дружище, хочешь завтра поехать со мной навестить Пандору? Пандору и ее малышку? Можем сделать это, когда у тебя закончатся уроки. Я пошлю за тобой Дэниелза, он тебя привезет прямо в больницу, там и встретимся.

– Как здорово, Джайлз. Я обязательно поеду. Жаль, конечно, что не мальчик. Я бы с ним играл.

* * *

– Папа, Адель прислала телеграмму. Помнишь Пандору? Такая миниатюрная, симпатичная женщина, жена Себастьяна Брука. Она родила очаровательную девочку.

– Мод, откуда ты знаешь, что девочка очаровательная?

– Все новорожденные младенцы очаровательны. Я так за нее рада. Обязательно пошлю Пандоре поздравительную телеграмму. Пап, ты не думаешь, что это отличный предлог для новой поездки в Англию?

– Едва ли, Мод. Эти люди – близкие друзья семьи, но не родственники. И…

– Знаю, знаю. Сейчас у нас не столько денег, как раньше. Я пошутила. Но в одном ты ошибаешься. Они часть семьи. Все говорят, что Себастьян – часть семейства Литтон. Как это здорово! Даже плакать хочется от радости.

* * *

– Знаешь, Гордон, она показалась мне очень милым ребенком. Не скажу, что особой красавицей, но девочка спокойная и приятная. А главное – Пандора хорошо себя чувствует. Что касается Себастьяна, мне даже не передать, как он выглядит. Ну разве не странно, что новорожденные дети одним своим появлением в мире способны принести счастье?

* * *

– Я не помню, чтобы был так счастлив. Я и не надеялся, что буду так счастлив. Никогда. Бог оказался на редкость добр ко мне. А теперь, дорогая, я хочу, чтобы ты отдохнула. Слишком много посетителей. Я бы даже сказал, чересчур много. Пусть старшая медсестра и говорит, что это нормально. Ей легко говорить. А ты выглядишь совсем усталой. Вон как побледнела. Ложись и возьми меня за руку. Пока ты спишь, я буду сидеть рядом. И потом тоже. Мне невыносима сама мысль покинуть тебя хотя бы на время. Наконец-то ты вернулась ко мне. Закрой глазки, дорогая, и ни о чем не думай. Малышка чувствует себя превосходно. Я только что заходил к ней в палату. Я сейчас тебя поцелую, а потом, моя дорогая, ты будешь спать. Крепко спать, любимая. Спасибо, что ты есть.

* * *

Сегодня Селия задержалась на работе. Ей хорошо работалось, когда издательство пустело. И, как назло, в этой тишине раздался звонок у входной двери. Селия решила не обращать на него внимания. Нечего беспокоить ее по пустякам. Оливер поехал на обед, все сотрудники ушли более часа назад. Благословенная тишина. Селия любила оставаться одна. В такие моменты ей казалось, что время целиком принадлежит ей. А сейчас ей требовалось много времени, очень много. Рукопись биографии Шарлотты и Эмилии Бронте, представленная леди Анабеллой, была на удивление сырой и требовала значительной правки. Сделать это надо было тактично, но конструктивно. Задачка не из легких.

Звонок повторился, потом еще раз. Селия нахмурилась. Наверняка посыльный с гранками из типографии. Но ведь должны же печатники знать, что это надо делать до пяти вечера. Видно, наборщики торопились успеть до выходных. Селия уже имела разговор с управляющим типографии и все четко растолковала. Лучше всего их не баловать. Пусть тащат гранки назад. Может, научатся ценить не только свое, но и чужое время.

Опять звонок. Долгий, протяжный. Придется все-таки спускаться вниз. Ну что за наглость! Опять звонят, и каждый раз все дольше и требовательнее. Это уже никуда не годится.

Наверное, она ошиблась, и это не посыльный из типографии, а почтальон с телеграммой. Или личное послание от леди Анабеллы. Должно быть, почувствовала, что Селия недовольна ее работой. Она и раньше посылала сюда свою служанку с записками. Иногда к записке добавлялись цветы. Наверное, это от нее. Хотя служанка обычно звонила очень осторожно, даже робко, и вид у этой бедняжки был какой-то изможденный, будто она работала сутками. Так может звонить шофер. Вероятно, сегодня записку привез он.

Селия открыла дверь. На пороге стоял не посыльный из типографии, не почтальон, не пугливая служанка леди Анабеллы и даже не ее шофер. На пороге стоял Себастьян. Стоял и просто смотрел на нее, не в силах вымолвить не слова.

– Селия, – наконец произнес он, и его голос был странным, тяжелым и начисто лишенным эмоций. – Селия, позволь мне войти. Пожалуйста. Пандора… Она… Умерла.

Глава 10

– Это ужасно, – заявила Мод. – Ужасно и чудовищно. Столько бедных, обездоленных людей. Они голодают, и ты это знаешь.

– Не преувеличивай, дорогая, не голодают, – возразил Роберт. – Да, времена нынче тяжелые, но…

– Папа, они голодают. И их семьи тоже. Самое ужасное – у них нет никаких надежд. Знаешь, сколько приходится стоять в очереди за бесплатным обедом? От четырех до пяти часов. Можешь себе это представить?

Роберт молчал. Он смотрел на дочь, ощущая некоторую неловкость. Мод не преувеличивала. Чудовищная бедность, словно эпидемия, захлестнула Нью-Йорк. Он вспомнил фотографию, быстро ставшую знаменитой: Таймс-сквер, опоясанная несколькими кольцами очереди за миской бесплатного супа – благотворительной акции одной из газет. Люди стоят, опустив головы и понурив плечи, а мимо них в шикарных машинах и дорогих одеждах беспечно проезжают другие люди. Жуткий символ расточительства и упадка. На каждом углу люди с одинаковыми плакатами: «Ищу работу». Любую, дающую хотя бы малейший шанс остаться на плаву.

– Да, это скверно, – сказал наконец Роберт. – Я согласен.

– Тогда мы должны что-то сделать. Мы могли бы принять этих людей, дать им работу.

– Мод, мы никак не можем «принять этих людей».

– Почему? Мы легко могли бы нанять дополнительную прислугу. У нас два громадных дома. Неужели у тебя не найдется для них работы? Даже неквалифицированной?

– Нет, Мод. Я не могу это сделать. Я тебе уже объяснял неоднократно. Я тоже переживаю тяжелые времена. Все мои контракты разорваны.

– Папа, да как ты можешь такое говорить? Это мы-то переживаем тяжелые времена? Да мы выбрасываем больше еды, чем множеству семей хватило бы на несколько дней.

– Мод, когда ты станешь чуточку старше, ты приобретешь более реалистичный взгляд на все эти вещи. Да, серьезные трудности нас вроде бы не затронули. Но я потерял значительные суммы. Все было бы гораздо хуже, если бы мне не посоветовали вывести деньги из страны и продать акции несколько раньше, чем начался обвал на бирже. Мы сейчас живем на заграничные инвестиции и на активы, которые мне удалось сохранить. Джон очень беспокоится по поводу нашего ближайшего будущего. Я тоже. Вместо того чтобы брать на работу новых людей, нам придется увольнять всех, кто уже работает. И такое положение не только в Соединенных Штатах. Кризис охватил весь мир, и это надо понимать.

– Да, но в Европе – в той же Англии, в Германии – правительства выдают неимущим пособия. А у нас они просят подаяние и голодают. Но больше всего меня злит мысль о том, что Лоренс сидит себе в своем дворце и ему ровным счетом наплевать, что происходит вокруг.

– Мод, я уверен: он тоже потерял кучу денег. Почти все банкиры разорились.

– И когда я думаю об этом, у меня просто сердце разрывается. Почему он не предупредил людей? Он и другие банкиры? Почему люди не пошли и просто не забрали свои деньги? Это гадко, гадко и чудовищно, но все эти банкиры и биржевые маклеры, такие как Лоренс, – они самые гадкие из всех. Мне невероятно стыдно за него. Стыдно, что я хоть как-то связана с ним.

* * *

– Десятая книга «Меридиана времен» – просто потрясающая вещь, – сказала Селия.

Она говорила с чувством глубокого облегчения, какое бывает у людей, сумевших уцелеть при серьезной аварии или излечившихся от почти смертельной болезни.

– Слава богу, – произнес Оливер, глядя на жену. – И одному Богу известно, как Себастьян сумел закончить эту книгу.

– Не говори глупостей, Оливер, – оборвала его Селия. – Работа – лучшее лекарство от боли.

– Неужели? – спросил он, улыбаясь своей обманчиво-туманной, милой улыбкой. – Наверное, тебе это известно.

Селия оставила его слова без ответа.

– Больше всего я боялась, что книга получится плохой. Не хотелось бы печатать слабую вещь и потом получать язвительные рецензии. Со времени публикации его предыдущей книги прошло три года. Читатели ждали шедевра. Представляю, как переживал бы Себастьян, если бы мы отказались печатать его книгу и объяснили причину.

– Но к счастью, все обошлось. Ты уже сообщила ему об успехе?

– В двух словах. Я пригласила его сегодня на ужин. Надеюсь, ты не против?

– Селия, даже если бы я сказал, что против, это что-то изменило бы?

Селия весьма странно посмотрела на него:

– Но я знала, что ты не станешь возражать.

* * *

– За десятую книгу «Меридиана», – произнес Оливер, поднимая рюмку.

– За десятую, – отозвался Себастьян. – Надеюсь, с книгой все нормально.

– Селия говорит, это просто чудо.

Себастьян замолчал, потом угрюмо произнес:

– Она вряд ли сказала бы что-то другое… учитывая обстоятельства.

– Мой дорогой Себастьян, когда дело касается издания книг, Селия говорит только правду.

На Себастьяна смотрели выцветшие синие глаза. Смотрели очень спокойно, без каких-либо эмоций. Писатель помолчал еще немного.

– Оливер, ты очень добр ко мне. Больше, чем я того заслуживаю.

– Мы должны заботиться о наших авторах, – уже менее серьезным тоном произнес Оливер. – Наше издательство в большом долгу перед тобой.

– Я лишь хочу… – начал Себастьян и замолчал.

Оливер понял его молчание и взялся за бутылку портвейна.

– Еще рюмку?

– Пожалуй, нет… Ну, если самую малость.

Оливер налил ему полную рюмку.

* * *

После смерти Пандоры Себастьян сильно пил.

Это кошмарное состояние продолжалось дни, недели, месяцы. Первую неделю или чуть больше Себастьян прожил на Чейни-уок. В кровать он не ложился, а лишь ненадолго засыпал на каком-нибудь диване. Он день и ночь бродил по дому, иногда выходил на улицу, где с бешеной скоростью вышагивал вдоль набережной, потом снова возвращался, словно уставший, преследуемый зверь, ищущий себе нору.

Селия почти не отходила от него. Оливер слышал, как они о чем-то говорят за закрытыми дверями. Эти разговоры велись в разных комнатах, ибо обычная непоседливость Себастьяна значительно возросла и он нигде не мог оставаться подолгу.

Адель и Джайлз, боясь оказаться свидетелями переживаемых Себастьяном мучений, старались держаться от него как можно дальше. Джайлз ограничивался словами сочувствия, произносимыми скороговоркой, Адель – торопливыми объятиями и поцелуями, после чего спешила к себе в комнату. Зато Кит оказался на удивление смелее и крепче своих брата и сестры. Едва Себастьян появился у них дома, мальчик обнял писателя и сказал:

– Я вам очень, очень сочувствую.

Себастьян долго стоял, обнимая Кита, спрятав свою крупную голову в его волосах, затем посмотрел на него и увидел в синих глазах мальчишки слезы искреннего сочувствия.

После этого, где бы они ни встречались: в коридоре, на лестнице или даже на ступеньках крыльца, на котором Себастьяну понравилось сидеть и курить, глядя на реку, Кит неизменно спрашивал писателя, хочет ли тот побыть один или не возражает против его общества. Кит с одинаковой легкостью принимал любой ответ. Когда они оказывались вместе, Кит молча сидел, а отвечал, только если Себастьян заговаривал с ним, но чаще просто прислонялся к его руке и опускал голову ему на плечо.

– Это так мило, – рассказывала Венеции Адель. – Когда Кит рядом с Себастьяном, он похож на щенка, который ластится к хозяину. Они и раньше прекрасно ладили. Но Киту всего десять лет. Просто удивительно, что он знает, как себя вести в такой ситуации. Жаль, я этого не знаю. Бедный, бедный Себастьян. Я еще ни у кого не видела такого бесконечного страдания.

* * *

Похороны были самым жутким днем. Многие участники этой церемонии признавались, что не помнят ничего более ужасного. Себастьян мужественно держался, когда гроб внесли в церковь. Во время службы он стоял неподвижно и смотрел прямо перед собой. Рядом с ним были Селия и Кит. Себастьян попросил, чтобы службу проводили без музыки, сказав, что просто не выдержит. Однако тишина оказалась ничуть не лучше, превратившись для него в воплощение боли.

Себастьян оставался молчаливым до последнего момента, когда гроб приготовились закрыть и опустить в могилу. День выдался прекрасный. Где-то в глубине кладбища щебетали птицы. Сквозь листву пробивались солнечные лучи. Даже когда Себастьян положил в гроб букетик белых цветов – любимых цветов Пандоры, – он еще владел собой. Но когда прозвучали слова, подводящие черту, когда он услышал, что ее «предают земле, ибо земля к земле, пепел к пеплу и прах ко праху»… Себастьян зарыдал. Громко, отчаянно. Он продолжал стоять, глядя на гроб и понимая, что видит Пандору в последний раз. Его большие плечи вздрагивали, а слезы текли по лицу, как у маленького мальчика. Рядом стоял маленький мальчик, который взял Себастьяна за руку, нежно поцеловал, потом посмотрел на Пандору, усыпанную цветами, и прижался головой к руке взрослого. Так они и стояли, Кит и Себастьян, стояли долго, а птицы продолжали петь в кладбищенской тишине. Постепенно рыдания Себастьяна стихли, и наконец Кит очень осторожно повел его к выходу с кладбища.

* * *

Пандору убил тромб. Небольшой сгусток крови, быстро поднявшийся по артерии ее хрупкого тела к сердцу. Ее смерть была мгновенной и тихой. Это произошло всего через неделю после рождения малютки Изабеллы. В тот день Пандоре сказали, что на следующей неделе ее выпишут домой. Себастьян находился рядом. Пандора попросила принести ей ребенка. Себастьян подошел к колыбели, поднял дочь на руки, и в это время со стороны кровати донесся слабый звук. Себастьян снова уложил ребенка, метнулся к жене, но Пандора уже покинула этот мир. Пришедший врач стал говорить, что смерть рожениц в первые дни и недели после родов – явление не такое уж и редкое. Врач пытался успокоить Себастьяна, а заодно и защититься от вспышки яростного гнева, охватившего писателя. Персонал больницы недоумевал, почему он винит в случившемся их. Медицина еще не научилась выявлять тромбы, не говоря уже том, чтобы их лечить.

Крича, исторгая проклятия и угрозы, Себастьян наконец покинул больницу, но через несколько часов вернулся, грозясь подать на врачей в суд. Потом он стал угрожать им расправой: медсестрам, хирургу, акушерке. Только Селия смогла успокоить его и заставить понять, что в такой ситуации никто и ничто не могли бы спасти Пандору. Малышку Себастьян оставил в больнице, отказываясь говорить о ней. Он даже смотреть не мог на свою дочь. Когда строптивого отца все же заставили понять, что ребенок не может дальше оставаться в больнице и что он, как-никак, несет за дочь ответственность, он отправил за Изабеллой акушерку и няню, взятую еще Пандорой. Едва небольшая процессия прибыла к нему в дом, Себастьян ушел и вернулся лишь спустя несколько часов.

– Это просто ужасно, – рассказывала матери Селия, все еще находившаяся под впечатлением своего разговора с няней. – Представляешь, он даже отказывается находиться с нею в одной комнате. Ему невыносимо ее присутствие. Я это могу понять, вполне могу, но дальше его поведение становится опасным. Он и сам сойдет с ума, и ребенка заставит страдать.

– Ребенок пока не страдает, – возразила леди Бекенхем. – Она еще ничего не понимает и не запомнит этих дней. Селия, дай ему время, пусть привыкнет к неизбежности случившегося. Тебе не нужно пытаться решить все немедленно. Скажи тем женщинам, чтобы следили за ребенком. Их для того и наняли. А об эмоциональном благополучии девочки можешь не волноваться. По-моему, сейчас по этому поводу поднимают слишком много шума. Новорожденный ребенок ничем не отличается от новорожденного детеныша животного. Пища и тепло – это все, что ему надо. Вскоре после твоего рождения я решила взять реванш за все месяцы заточения в четырех стенах. Мы с Бекенхемом несколько недель путешествовали, и ты, как видишь, не умерла без нас от тоски. По-моему, стоит только сожалеть, что кормилицы нынче вышли из моды. Так что перестань суетиться из-за ребенка и сосредоточь все внимание на Себастьяне. Остальное решится само собой.

Но в этом леди Бекенхем ошибалась.

* * *

Кит повадился заходить к Себастьяну на чай, благо дом в Примроуз-Хилл был неподалеку от его школы. В один из таких тихих и теплых осенних дней, когда они пили чай в саду, няня привезла туда коляску с Изабеллой и взяла ребенка на руки. Себастьян тут же поспешил в дом, сказав Киту, что у него есть замечательный торт, который он сейчас принесет. Когда писатель вернулся, Кит держал малышку на руках, а та улыбалась ему и дергала за галстук.