Текст книги "Наперекор судьбе"

– ММ, дорогая, как хорошо, что ты ко мне заехала. Входи же. Я попросил миссис Конли подать нам чай в оранжерею. Надеюсь, ты привезла гранки?

– Да.

Это было ее поводом для визита к нему. Вряд ли Себастьян подозревал, что ее привела к нему другая причина.

– Думаю, гранки вполне чистые и тебе едва ли понадобится тратить на них много времени. К тому же двое наших корректоров тоже заняты их вычитыванием.

– Это очень кстати. Внимание к мелочам никогда не было моей сильной стороной. А с недавних пор оно превратилось в самую слабую мою сторону. Наверное, я старею.

– Себастьян, ты себя рано записываешь в старики.

– Боюсь, я на пути к старости. Представляешь, ММ, мне уже сорок девять. Даже трудно поверить.

– А мне почти шестьдесят, – сказала ММ. – И я этому совсем не рада.

– Боже мой. И где золотые деньки нашей юности?

– Они превращаются в наших детей, нравится нам это или нет, – тихо ответила ММ.

– Полагаю, что так. Как молодой Джей? У него уже есть планы на жизнь?

– Пока еще нет. Надеюсь, он придет работать в издательство. Но у него столько разных интересов. Столько видов деятельности, где ему хочется себя попробовать.

– И это правильно. Так и должно быть. Я никогда не знал, чем хочу заниматься. По правде говоря, и сейчас не знаю. Не желаешь ли кусочек торта?

ММ покачала головой:

– Себастьян, как ты можешь говорить такое? Ты самый известный из современных детских писателей.

– Здесь я с тобой поспорю. А как насчет Милна? В любом случае писать детские книжки – это едва ли серьезная работа для взрослого человека.

– Это очень серьезная работа для взрослого человека, – улыбнулась она. – Честно говоря, мне не нравится твоя позиция. Себастьян, что наше издательство делало бы без тебя?

– Нашли бы себе другого автора и…

Их разговор прервал стук в дверь. Это была няня Иззи.

– Да? – коротко бросил ей Себастьян.

– Простите, что потревожила вас, мистер Брук. Через полчаса у Изабеллы урок танцев. А после урока нас пригласили на чай.

– Что ж, очень хорошо. Незачем было меня беспокоить. Полагаю, меня на том чаепитии не ждут?

– Конечно нет, мистер Брук. Я просто подумала, что вы…

– Няня, как вы видите, я занят. Прошу прощения.

Она тихо закрыла дверь. Себастьян хмуро посмотрел на ММ:

– До чего назойливая женщина. Вечно докучает мне какими-то пустяками.

– Для Иззи и танцы, и чай не пустяки. – Приход няни облегчил ММ начало разговора.

– Надо же, и ты употребляешь это смехотворное имя. В устах детей оно еще куда ни шло, но…

ММ набрала в легкие воздуха и спросила:

– Себастьян, я могла бы поговорить с тобой об Изабелле?

– С гораздо большей охотой я вернулся бы к теме, на которой нас прервали, – ответил он, и его лицо сделалось каменным.

– Видишь ли, я знаю… правда, не много… какие чувства ты к ней испытываешь.

– Я так не думаю, – буркнул писатель. – ММ, честное слово, я не хочу начинать разговор на эту тему.

– Я не отниму у тебя много времени. Я хочу тебе кое о чем рассказать. Пожалуйста, просто выслушай меня. – (Себастьян молчал.) – Когда… когда родился Джей, скажу тебе со всей откровенностью, я вовсе не была вне себя от счастья. Я ненавидела состояние беременности. Мне хотелось поскорее выпихнуть из себя это чужеродное тело, которое считала нежелательным вторжением в мою жизнь. Я была вполне уверена, что Джаго не хотел ребенка. Когда я известила его о рождении сына, он не ответил на мое письмо. Я думала, что он погиб, продолжая сердиться на меня за эту беременность и роды. Его жена умерла при родах, и он очень противился самой идее, чтобы у нас был общий ребенок. Надо сказать, и я тоже.

– Ты не сообщила ничего нового. Я это давно знаю.

– Нет, Себастьян, не знаешь. Ты должен меня понять. Я отказывалась даже смотреть на Джея. Мне не хотелось ни брать его на руки, ни кормить. Я требовала, чтобы его унесли с глаз моих долой. Я даже подготовила бумаги для его усыновления другими людьми. Я хотела, чтобы он исчез из моей жизни. Можно сказать, он был символом моего… моего горя. – (Себастьян молчал.) – Так продолжалось, пока Селия… да ты хорошо знаешь эту часть истории… пока Селия не привезла мне письмо Джаго. И тогда я все увидела в ином свете. Оказалось, он хотел ребенка. Он был необычайно горд и счастлив. И мое отношение к Джею немедленно изменилось. Я поняла, что этот ребенок мне нужен. Я сама почувствовала счастье и гордость. И еще я поняла: отвергая Джея, я в определенном смысле отвергала Джаго…

– ММ…

– Прошу тебя, дай мне договорить. Джей стал радостью всей моей жизни. – ММ вдруг покраснела. – Я люблю его сильнее, чем кого-либо. Себастьян, ну почему бы тебе не попытаться хотя бы отчасти принять Изабеллу? Я знаю, какие ужасные чувства ты испытываешь к дочери. И знаю, ты видишь в ней причину смерти Пандоры, но…

– Пожалуйста, уходи, – произнес он и встал. Сказано это было вежливым тоном, но лицо Себастьяна побелело, а его самого сильно трясло. – Естественно, где тебе знать, что и как я чувствую? Могла бы и сама догадаться, какой это ад. И уж для того, чтобы расставить все точки над «i», скажу: я не вижу в этом ребенке причину смерти Пандоры, как ты изволила выразиться. Этот ребенок является такой причиной. И не надо усложнять. Твой… Отец Джея погиб на войне. Событие очень трагическое, но едва ли сопоставимое с тем, что случилось у меня. Должен сказать тебе, ММ, что ты разочаровала меня. Я думал, ты умеешь чувствовать тоньше, чем кто-либо… Не смею тебя задерживать.

Она поднялась, глядя на него и понимая, что достучаться до него – затея безнадежная. И все-таки она ему скажет. Хуже уже не будет.

– Себастьян, а ты никогда не думал, что таким отношением к дочери ты предаешь Пандору?

– Что? Что ты сейчас сказала?

Лицо писателя было настолько белым и перекошенным яростью, что ММ почти не смотрела на него. Его голос дрожал от злости. ММ испытывала почти физический страх, но продолжала говорить:

– А что, по-твоему, чувствовала бы она, видя, что Иззи растет в одиночестве, на зная любви? Что…

– Да как ты смеешь?! – загремел он, и его голос стал похож на рычание разъяренного зверя. – Как ты смеешь говорить мне о Пандоре, о том, как бы она отнеслась и что бы почувствовала? Ты позволяешь себе грубо вторгаться в чужую жизнь. Кто дал тебе право говорить мне подобные вещи?

– Я сожалею, – тихо пробормотала она, – очень сожалею. Я не имела в виду…

– Мне плевать на то, что ты имела в виду!

– Себастьян… – На мгновение ММ усомнилась, стоит ли продолжать. Потом решила, что стоит. – Себастьян, если бы ты только… попытался принять Изабеллу, она стала бы для тебя таким надежным источником утешения. Неужели ты никогда об этом не думал?

Себастьян подошел и распахнул входную дверь. Он выпроваживал ММ.

– Я просил тебя уйти. А на твой вопрос отвечаю: нет, об этом я не думал. Я не могу думать о немыслимом. Вопреки твоему маленькому сентиментальному монологу, ты совсем не представляешь, что́ такое горе. Я нигде не смогу найти утешения. Понимаешь, нигде! И ни в ком. Прежде всего, в ней. Вместо утешения – полная противоположность.

* * *

– При таком обилии внуков я начинаю себя чувствовать королевой Викторией, – заявила Селия. – В моем возрасте это довольно смешно.

– Мама, когда королева Виктория впервые стала бабушкой, ей было на несколько лет меньше, чем тебе сейчас, – сказала Венеция. – И внуков у тебя всего пятеро.

– Пять – это уже очень много. – Она посмотрела на дочь. – Конечно, от меня тут ничего не зависит.

– Конечно не зависит. И я знаю, о чем ты скажешь дальше. Так что лучше не говори.

– Венеция, я лишь думаю о тебе. Твоя жизнь полностью посвящена… рождению детей.

– И это я знаю, мама. Но мне нравится рожать. Бой любит детей. Он удивительный отец. И потом, чем еще мне заниматься? Это единственное, что у меня хорошо получается.

– Глупости ты говоришь, – отмахнулась Селия. – Ты и не пробовала ничем заниматься.

– Это нечестно.

– Нет, вполне честно.

– Мама, у меня четверо детей. Я родила Генри, когда мне было девятнадцать. Эми всего шесть месяцев. Как, по-твоему, я могу заниматься чем-то еще?

– Я родила Джайлза, когда мне тоже было девятнадцать, и, насколько помню, это не мешало мне заниматься другими делами.

– Да, ты у нас не такая, как большинство людей, – раздраженно отозвалась Венеция. – Но мне почему-то думается, что то, чем я занимаюсь, – это достаточно важное дело.

В ее глазах читался вызов. Некоторое время Селия молча смотрела на дочь, потом сказала:

– Венеция, я готова признать правоту твоих слов. И себя я не могу назвать идеальной матерью. Просто я думаю, что в дальнейшем ты будешь сожалеть о… достаточно ограниченном образе жизни, который избрала.

– Мама, – вздохнула Венеция, – давай лучше прекратим этот разговор. Я думала, ты хотела спросить меня насчет бала. – Она поглядела на мать и вдруг улыбнулась. – На самом деле я об этом еще и не думала. И с каких это пор ты приезжаешь говорить о вещах, которые считаешь совершенно незначительными?

– Я действительно хотела поговорить с тобой про бал, – призналась Селия, – но только если ты согласишься принять в нем участие. Я подумала: раз ты сама распоряжаешься своим временем…

– Да, только свободного времени у меня не так уж много. И мне нравится проводить его с детьми. Ну как еще тебе это объяснить, чтобы ты поняла?

– Такое времяпрепровождение, – нахмурилась Селия, – имеет одну коварную особенность. Дети вырастают и уходят от тебя. И у тебя ничего не остается. Посмотри на эту жуткую даму из рода Даффилдов-Браунов. Вечно торчит дома и трепыхается вокруг своего чада.

– Бьюсь об заклад, ты не станешь советовать Хелене как-нибудь разнообразить ее жизнь, – сказала Венеция.

– Не стану, ибо у нее на это не хватает мозгов.

– Мама, не наговаривай на Хелену. Она просто ужасающе начитанна. Мне за ней не угнаться.

– Венеция, быть начитанной не основание для гордости. Книги нужны для развития собственных суждений, для расширения кругозора. Если уж на то пошло, по уму ты на три головы выше Хелены.

– Мама, на тебя не угодишь! – воскликнула Венеция. – Думаю, если бы Хелена спасла тебе жизнь, вытащив из горящего дома, ты и тогда сказала бы, что она сделала это не так, как надо.

– Неужели про меня можно такое сказать? – улыбнулась Селия.

– Очень даже можно. Лучше расскажи, как папа?

– Обеспокоен состоянием издательских дел.

– Так он всегда обеспокоен состоянием издательских дел.

– Да. Но сейчас наши дела идут не лучшим образом. А твой отец противится переменам, не хочет делать то, что могло бы нам помочь. Например, организовать книжный клуб. Думаю, ты знаешь, что сейчас люди предпочитают заказывать книги по почте. Это дешевле, чем покупать в магазинах. С одной стороны, это прекрасный способ расширить читательскую аудиторию. Но с другой – книжные магазины несут убытки, что сказывается и на нас. Так и разориться недолго.

– Неужели? Мне кажется, я понимаю папину точку зрения… Элспет, дорогая, я не забыла. Да, я тебе обещала, что мы пойдем гулять. Может, и бабуля к нам присоединится.

– Боюсь, что нет. – Селия встала. – Мне пора ехать на работу. Дел невпроворот… Здравствуй, Элспет. Какое у тебя красивое платье.

Элспет посмотрела на бабушку своими темными серьезными глазами.

– И твое тоже, – наконец произнесла малышка.

– Спасибо, дорогая… Венеция, подумай о том, что я сказала. Я всерьез считаю, что тебе понравилось бы заниматься подобной работой.

– Мне нравится не заниматься никакой работой, – твердо заявила Венеция и поцеловала на прощание мать. – Ты же знаешь, мы не являемся твоими копиями. И потом, Бой сейчас стал работать намного больше. Он собирается заняться торговлей антиквариатом. Думаю, хочет устроить нечто вроде аукционов «Сотбис». Он ведь потрясающе много знает обо всем этом.

– Конечно. Очень интересная новость.

– Вот так. Наша семья не состоит сплошь из бездельников. Поцелуй за меня папу и скажи, чтобы не беспокоился. А почему бы вам не создать при издательстве читательский клуб? Это было бы выгодно сразу по двум статьям.

– И после этого ты будешь утверждать, что у тебя нет мозгов? Я обязательно передам отцу твое предложение.

* * *

Венеция чувствовала себя счастливее, чем прежде, и ощущение это не было придуманным. Ей по-настоящему нравилось заботиться о своей большой семье, не забывая о светской жизни, отнимавшей у нее достаточно времени и сил.

– Похоже, Бой начинает остепеняться, – призналась она Адели. – Теперь он проводит дома больше времени. Конечно, когда не занят другими делами.

– И чем он сейчас занимается?

– Я же тебе говорила. Галерея, потом еще его новая задумка.

– Думаешь, это хорошая затея?

– Думаю, что да. Правда, я не особо вникала во все это.

* * *

– По-моему, это удивительная идея, – сказала Адель. – Вчера вечером я говорила с ним об этом.

– Ты говорила? Да что ты знаешь о таких вещах?

– Кое-что знаю. Работа у меня такая. Я рассказала Бою про удивительные парижские магазины, затем получила их каталоги и заказала для него несколько вещиц.

– Вижу, время ты даром не теряла, – заметила Венеция.

– Наверное. Знаешь, я рада видеть тебя более счастливой, – призналась сестре Адель и с улыбкой продолжила: – Должна тебе сообщить, что вчера он отчаянно флиртовал с Фридой Дадли Уорд.

– Знаю. Только потому, что эта жуткая Уоллис ее оттеснила. Принц недавно бросил бедняжку Фриду. Ну до чего кошмарная женщина. Это я про Уоллис. Конечно, умопомрачительно шикарная, но и только. Представляешь? Сейчас она пытается отучить принца от охоты. А он просто обожает охотиться. Он так это любит, а она… Какая жестокость! У него даже квартира есть в Мелтон-Моубрее. Он туда наезжает в охотничий сезон. Это я от бабушки узнала. Она говорила, что он всегда так элегантно выглядит в своих бриджах из оленьей кожи и цилиндре. Бабушка говорила: то место похоже на маленький Мейфэр. Такой чудесный уголок. А теперь он, наверное, перестанет туда ездить. Как это ужасно.

– Согласна, ужасно. Мама рассказывала, эта Уоллис обращается с ним как с комнатной собачонкой.

– Наверное, мама его часто видит с тех пор, как она близко познакомилась с лордом Арденом и его друзьями. Она ведь даже ходила…

– Знаю. Она входит в число устроителей бала. Диана Гиннес задумала благотворительный бал, чтобы собрать деньги для Британского союза фашистов. Все это немного…

– Немного… Делл, дорогая, а как у тебя с божественным мсье Либерманом?

– Божественный мсье Либерман на следующей неделе приедет в Лондон. Ему нужно повидать нашего папу.

– Не для…

– Нет, конечно. Ты же знаешь, что он женат. Сугубо деловая поездка. Но у него найдется время для пары встреч со мной. Надеюсь. Это так трудно. Но я его обожаю. Тебе этого даже не вообразить.

– Это я могу вообразить, – уже без улыбки ответила Венеция.

* * *

На следующей неделе Люк действительно приехал в Лондон, выбрав местом своего временного жилья небольшой отель в Блумсбери.

– Дорогая, мне было непросто убедить твоего отца, что я не могу остановиться в вашем прекрасном доме, как раньше, – говорил он, ведя Адель к себе в номер. – Я ему сказал, что хочу находиться поблизости от издательского дома «Литтонс». Так оно и случилось. Я не только вблизи издательства, но и рядом с самой прекрасной из семейства Литтон. – Он нежно поцеловал Адель.

– Думаю, это не так, – возразила она.

– Это именно так. Ты и, естественно, твоя вторая половина. Надеюсь, я ее увижу.

– Венецию? Естественно, увидишь. Она приглашает тебя… нас завтра на ужин. Ты сможешь познакомиться с Боем. Уверена, он тебе понравится.

На самом деле она вовсе не была уверена.

– Буду очень рад побывать в их доме. Пожалуйста, поблагодари сестру за приглашение.

– Обязательно. Но этим вечером ты все-таки должен появиться на Чейни-уок. Считай, что тебе вручена повестка с тремя подчеркиваниями.

– Мне давно не вручали никаких повесток. Да еще с тремя подчеркиваниями. Звучит интригующе.

– Нет тут ничего интригующего, – засмеялась Адель. – Во всяком случае, если достаточно знать английский язык[38]38
  Здесь игра слов. Слово whip может обозначать не только повестку, но и (более распространенное значение) плетку. Иностранец может воспринять выражение three-line whip как «плетка-трехвостка».


[Закрыть]. Парламентский жаргон. Если члены парламента получают повестку, где слово «обязательно» подчеркнуто три раза, то они обязаны являться на заседание и участвовать в голосовании. Иначе штраф.

– Надо же, сколько нового и интересного я узнаю́ благодаря нашим отношениям, – сказал Люк, награждая Адель еще одним нежным поцелуем.

– По сравнению со мной не так уж и много, – ответила Адель, целуя его в ответ. – Кстати, у родителей будет ММ и ее сын Джей. Он учится в Оксфорде. Сейчас каникулы, и парень не знает, на что потратить лето. Он такой милый. Думаю, тебе он обязательно понравится.

– Вы все милые. Toute la famille[39]39
  Вся семья (фр.).


[Закрыть]. Увы, у нас с тобой совсем немного времени. Давай не терять его понапрасну. Не будешь ли ты так любезна снять с себя этот строгий костюмчик? Давай, mon ange, я тебе помогу.

* * *

Три часа спустя Адель уже сидела в родительском доме за обеденным столом. Недолгая встреча с Люком буквально разломала ее на куски. Адель то плакала, то смеялась, то лихорадочно хваталась за Люка, то ощущала себя брошенной. Такой она себя вообще не помнила. Сейчас она пыталась есть и вслушиваться в разговоры, но ей почти не удавалось ни то ни другое. Она была способна думать только о Люке, о доставленном им наслаждении и о силе ее чувств к нему. В голове до сих пор звучали его слова, произнесенные им уже после их бурного слияния, когда она медленно и неохотно выпустила его из себя и замерла.

– Я люблю тебя, – говорил ей Люк. – Я люблю тебя очень сильно и очень искренне. Обязательно помни это, Адель. Всегда, что бы ты ни делала.

Она лежала, боясь произнести хоть слово, чтобы не разрушить волшебство его слов.

* * *

– Я ищу для публикации нечто основательное и крупное, – говорил ее отец. – Мне хочется издать произведение, которое станет классикой.

– Думаю, «Клошмерль»[40]40
  «Клошмерль» – сатирический роман Габриеля Шевалье, впервые вышедший в 1934 г. и впоследствии переведенный на несколько десятков иностранных языков.


[Закрыть] вполне бы подошел под эту категорию, – сказал Люк. – Пожалуй, самая значительная французская книга нынешнего года. Отчасти развлекательного характера, но это не умаляет ее достоинств.

– Да. Я бы не отказался издать его английский перевод. Нам приходится сражаться с Великой депрессией, выпуская книги, рассчитанные на менее взыскательные вкусы. Детективные романы принесли нам громадный успех. Однако нам необходимо что-то более… престижное. Возможно, какой-нибудь большой роман, имеющий успех у критики и выгодный с коммерческой точки зрения.

– Еще один священный Грааль, – сказала Селия. – Оливер никогда не прекратит его поисков.

– А почему бы нет? Что может быть лучшим предметом для поисков? – риторически спросил Люк. – Полагаю, ваш Словарь античности вызовет бурное восхищение, – поспешно добавил он, поскольку за столом воцарилось молчание.

– Согласен, – отозвался Оливер. – Но словарь вряд ли может считаться новым словом в издательском мире, как бы Селии ни хотелось так думать.

Он взглянул на жену и заметил в ее глазах почти неприкрытую холодность.

Адель подумала, что разногласия между родителями с уровня обычного пикирования перешли на другой, где попахивало чем-то враждебным и опасным.

– Я готовлю к выпуску две очень интересные книги, – сказала Селия. – Первая – биография мадам де Помпадур. Люк, думаю, вам она понравится. Мы бы очень хотели издать ее во Франции. Вторая – сборник биографий королевских любовниц. Нелл Гвинн, Лили Лэнгтри, миссис Кеппел.

– А как насчет мадам Симпсон? По-моему, она придала бы вашей книге аромат современности.

– Боюсь, что нет, – возразил Оливер. – Мы уверены, что она является всего лишь приятельницей принца Уэльского. Весьма нетипичная история, должен вам сказать. И потом, у нас есть довольно строгие законы, определяющие публикацию подобных материалов. Даже «Дейли миррор» не осмелилась рассуждать на эту тему.

– Какая чепуха, – усмехнулся Люк. – Естественно, она его любовница! Во Франции об этом достаточно написано.

– Да, я знаю. Но…

– А я думал, что в нашей стране существует свобода печати, – вступил в разговор Джей. Он подался вперед, его синие глаза сверкали. – Я вообще не понимаю этого абсурда. Почему принц Уэльский находится на особом положении? У него отношения с женщиной, дважды побывавшей замужем, а мы делаем вид, будто ничего не замечаем. Если хотите знать мое мнение, это какой-то заговор.

– В определенной степени это действительно так, – согласился Оливер. – Начнем с того, что в число друзей принца входит Бивербрук[41]41
  Уильям Бивербрук (1879–1964) – англо-канадский промышленный магнат, политик и издатель.


[Закрыть]. Насколько я понимаю, он убедил других… того же Ротермера[42]42
  Ротермер, Вир Гарольд Хармсуорт (1925–1998) – английский газетный магнат.


[Закрыть] и прочих… присоединиться к этому «обету молчания».

– Как они ловко все обтяпали. Кто же будет после этого покупать их газеты? – не унимался Джей.

– Джей, жизнь состоит не только из забот о прибылях, – примирительно сказал Оливер. – Это знают даже газетчики.

– Возможно, но здесь не все так просто. Они пошли на эти уловки, поскольку дело касается особы королевской крови.

– Успокойся, дружище, – обратился к Джею Гордон Робинсон. – У королевских фамилий свои тайны. Не стоит пытаться срывать покровы с этих тайн. Опасное занятие, должен тебе сказать.

– Не понимаю почему. Ну хорошо, они особы королевской крови. И что особенного? Куча унаследованных привилегий, богатство и несуществующая власть. Средневековье какое-то. Думаю, пора кончать со всем этим.

– Если ты двинешься по этому пути, то вряд ли что-то исправишь, но зато многое испортишь и кончишь тем, что гораздо хуже, чем нынешний порядок, – заметил Оливер. – Например, каким-нибудь «новым порядком», как у герра Гитлера.

Произнося эти слова, Оливер взглянул на жену. Селия с остервенением мяла кусок хлеба.

– Пожалуйста, не говорите при мне об этом человеке, – тихо попросил Люк. – Я дрожу при мысли о том, что станет со всеми нами, если он получит больше власти.

– В самом деле? – спросила Селия, в голосе которой проскользнула насмешка. – Может, вы расскажете, чем же он вас так пугает?

– Он безумец. В этом у меня нет никаких сомнений. Так думают очень многие. Опасный безумец. Он возложил на себя миссию: избавить Европу от любой партии, народа и мировоззрения, которое лично он не разделяет полностью. Он одержим идеей создания чистой арийской расы. Меня он без промедления загнал бы в один из своих концлагерей.

– Но почему? – не выдержала Адель.

– А как же иначе? Я еврей. Моя мать была еврейкой. Надежд уцелеть у меня бы не было.

– Но ведь у него должны были бы иметься какие-то основания для вашего ареста, – возразил Джей. – То, что вы еврей, еще не основание.

– Еще какое основание.

– Какая несусветная чепуха! – возмутилась Селия. – Никто не отправил бы вас с концлагерь только потому, что в вас течет еврейская кровь. Все это не более чем слухи, которые распространяют безответственные глупцы. Я располагаю сведениями из весьма авторитетных источников.

За столом снова стало тихо.

– Леди Селия, я не знаю, из каких источников вы черпаете сведения, но эти сведения явно искажены. – Лицо Люка заметно помрачнело. – Кто-кто, а уж вы-то наверняка знаете, что в Германии публично сжигаются книги еврейских авторов и вообще всех, с чьими взглядами этот безумец не согласен. Жгут книги Фрейда, Брехта, даже вашего Герберта Уэллса. – (Селия молчала.) – Разве вы не знаете о существенном ограничении свободы слова в Германии? – продолжал Люк. – Из немецких театров выгоняют актеров-евреев. Евреев увольняют из армии и из гражданских учреждений.

– Мне известно о подобных… слухах, – начала Селия. – Но вы, мсье Либерман, забываете, в каком ужасающем положении находилась Германия после войны. Великая депрессия нанесла ей еще один удар ниже пояса. Страна-банкрот. Герр Гитлер занялся возрождением величия Германии и достиг успехов, которые заметны во всем мире. Добавлю, что у подавляющего большинства немцев он пользуется необычайной популярностью. И не без причины. Он…

– Леди Селия, очнитесь! Не позволяйте себя обманывать снимками ликующих народных толп, всеми этими умильными фотографиями ребятишек, преподносящих ему цветы. За этим благополучным фасадом творятся страшные зверства. Если его не остановить, не только евреи, но и бо́льшая часть цивилизованного мира окажется в смертельной опасности. Я искренне надеюсь, что мои прогнозы не подтвердятся, хотя очень многое говорит об обратном… А сейчас, с вашего позволения, мне пора в отель. Я очень устал, а завтра мы начинаем с самого утра. Благодарю вас за этот прекрасный вечер. Это было в высшей степени любезно с вашей стороны.

– Конечно, не смею вас задерживать, – произнес Оливер и посмотрел на Селию. Лицо у нее раскраснелось. Темные глаза сверкали. – Мы понимаем. Позвольте, я провожу вас до дверей.

– Что это с ним? – спросил Джей, когда гость ушел. – По-моему, его что-то расстроило.

– Да, расстроило, – сказал Оливер, возвращаясь в гостиную. – И тебя бы расстроило, будь ты евреем и окажись в компании, где ведутся такие разговоры. Надеюсь, Селия, ты довольна тем, как провела защиту своих друзей. И нанесенным Люку оскорблением – тоже. Спокойной ночи.

* * *

– Это было так ужасно, – говорила Адель, позвонив на следующий день Венеции. – Мама была совсем сердитая. Унеслась из столовой, словно ураган. Папа тоже ушел, и где-то с полчаса я еще слышала их голоса. Папа говорил спокойно. Ты знаешь, как он умеет говорить: злым, холодным голосом. Мама на него почти кричала. Бедный Люк. Знаешь, я до сих пор даже не понимала, насколько он еврей. То есть как сильно он ощущает себя евреем. И страх. Он почувствовал угрозу. А мама будто свастикой перед ним размахивала.

* * *

– Адель, кто это был? – спросила Селия, спустившись вниз и собираясь ехать на работу.

Адель внимательно разглядывала мать. Селия была очень красива в черном длинном платье. Воротник платья украшала бриллиантовая брошь. На голове у нее была широкополая черно-белая шляпа. Так одеваться Селия начала недавно. Ее облик стал жестче и тем не менее элегантнее. Скорее всего, эту моду она позаимствовала у женщин из круга своих новых друзей. Миссис Симпсон очень любила такой стиль.

– Кто был? Венеция. А что?

– Так, просто спросила. Насколько понимаю, вы с мсье Либерманом идете к ней на ужин.

– Да. В Париже он был очень гостеприимен. Приглашал меня на ланч. Вот я и подумала…

– Ну и прекрасно. – В глазах Селии появилось легкое изумление. – У тебя есть право ужинать или… – Несколько секунд она выдерживала паузу. – Ходить на ланч с мсье Либерманом, если тебе этого хочется. Но… более близкие отношения с ним вряд ли лучшим образом отвечают твоим интересам. Он женат, намного старше тебя и…

– Еврей, да? – спросила Адель.

– Это вряд ли играет какую-то роль.

– Думаю, что играет. Для тебя. Мама, я все это знаю. Мне уже двадцать четыре года. Я сама великолепно могу решить, какие отношения мне нужны. И меня… В общем, меня огорчает, что его еврейское происхождение ты считаешь нежелательным.

– Адель. – Щеки Селии покрылись краской, глаза сделались пронзительными. – Ты говоришь немыслимые вещи. У нас много друзей-евреев. Сама знаешь. Розентали, Фридманы, Ротшильды.

– Да, знаю. Значит, с этим все в порядке, правда? Ты очень терпима. Но я подумала, что, когда ты вчера столь откровенно объявила его опасения чепухой, это было в лучшем случае грубо, а в худшем – оскорбительно. Я была просто ошарашена. И потом, откуда ты знаешь, чтобы говорить настолько уверенно?

– Я знаю, потому что имею доступ к достоверной информации по этому вопросу. Если помнишь, я просто выразила мысль, что его слова безответственны.

– Насколько я тебя поняла, ты не возражаешь, чтобы я поддерживала дружеские отношения с мсье Либерманом? Но я хотела бы знать, в каком смысле? Подозреваю, что тут есть свои ограничения. Или я ошибаюсь? Значит, я могла бы прийти с ним на бал Дианы Гиннес? У меня ведь до сих пор так и нет партнера.

– Очень скверная идея, – заявила Селия, и в ее голосе зазвучал металл, хорошо известный всем ее детям и определявший границы дозволенного. – Да, очень скверная. Там соберется немало тех, кто… как бы поточнее выразиться… найдет его идеи шаткими и глупыми. И ему самому там будет неуютно. Я бы не хотела, чтобы гость нашего издательства попадал в такие ситуации.

– Ты очень предусмотрительна, – сказала Адель. – В таком случае он туда не захочет пойти. И я тоже. Спасибо за разъяснение, мама. А сейчас прошу прощения. Мне пора на работу.

Стоило Адели упомянуть о своей работе, как мать настолько раздражалась, что едва владела собой. Это был маленький, но такой сладостный кусочек мести.

* * *

– Боюсь, что я на стороне Оливера, – произнес Себастьян. – Этот круг твоих новых друзей я нахожу отвратительным. Отвратительным и опасным. Селия, ты меня удивляешь. – Он вздохнул, потом довольно грустно улыбнулся ей. – Полагаю, отчасти это ревность. Мне очень не нравятся все эти разговоры вокруг тебя и Банни Ардена.

– Не смеши меня. Дурацкие слухи.

– Так ли, Селия? На самом ли деле дурацкие?

Она очень спокойно, с превосходной выдержкой, посмотрела на него:

– Да, Себастьян. Это дурацкие слухи.

– Я думаю, что все же не беспочвенные. Он очень привлекательный мужчина. А Синтия явно…

– Тупая и скучная? – спросила она и засмеялась. – Я бы так не сказала. У нее очень интересная сексуальная жизнь.

– Значит, не лошади? Только не надо подробностей.

– Лошади остаются, однако это не мешает ей увлекаться конюхами и жокеями. И в тех местах, где только возможно.

– Что, в конюшне? Как… оригинально. И кто же об этом тебе рассказал?

– Банни.

– Что ж, он, полагаю, должен знать. Мужья обычно знают.

Снова молчание.

– Себастьян, приходи к нам в субботу на обед. Пожалуйста. Барти будет, и Джей с Китом, конечно. Кстати, когда Кит приехал домой, он первым делом спросил, когда сможет с тобой увидеться.

– Вот как? Это очень… любезно с его стороны. А ММ? – помешкав, спросил он.

– Нет, она не приедет. Но она была очень расстроена после разговора с тобой. Уж не знаю, что ты…

– И я был очень расстроен, – торопливо произнес Себастьян. – Но потом я написал ей письмо с извинениями. И она, думаю, их приняла.

– Себастьян, неужели ты…

– Нет, Селия. Только еще не хватало, чтобы ты… – Он не договорил.

– Себастьян, пожалуйста, приходи в субботу. Если не ради меня, то ради Кита.

– Ради Кита, – повторил он, и на какое-то мгновение в его глазах блеснул живой огонек удивления. – Ради Кита я приду. Обещаю.

* * *

– Барти, дорогая, ты сегодня что-то совсем тихая, – сказал сидящий рядом с ней Оливер.

Он улыбнулся и взял бутылку, собираясь налить ей вина. Барти покачала головой и даже прикрыла рукой свою рюмку. Ей было плохо: физически и душевно. У нее кружилась голова. Она до сих пор не могла оправиться от шока. От любого другого приглашения она отказалась бы, сославшись на болезнь. Но Джей и Кит оба позвонили ей в ее новую уютную квартиру в большом доме неподалеку от Графтон-уэй. Оба сказали, что очень соскучились по ней и хотят ее видеть. У нее не хватило духа отказать мальчишкам. Ей тоже хотелось видеть и их, и Себастьяна. Она никак не ожидала, что в тот вечер судьба преподнесет ей откровение, что она сделает открытие, которое навсегда изменит ее жизнь, толкнув ее во тьму, где перемешались шок, нерешительность и страх.