Текст книги "Умора (сборник)"

Гармония

Очень много в семейной жизни значит гармония интимных отношений супругов. У нас ее нет. Мой муж в целом здоровый, крепкий мужик, но не весь. Например, главный мужской орган у него – никакой. В добавок к этому, он преподнес мне еще один сюрприз. Как-то они с приятелем во время очередного злоупотребления захотели приготовить глазунью – надоело закусывать одной квашеной капустой. Куриных яиц не оказалось, они долго думали, как выйти из положения, наконец, решили обойтись подручными средствами. Никто не соглашался пожертвовать своим мужским достоинством, а глазунью очень хотелось, поэтому пришли к обоюдному согласию – каждый вносит 50 % – 50 на 50. Придурки! И загадку придумали, ходили, загадывали всем. «Что такое – два яйца, два конца?». Какая уж тут гармония? Получается гармония типа «на хрена попу гармонь?». Из-за этого были обиды, ссоры, скандалы. Надоела мне такая жизнь, захотелось мужчину нормального, захотелось мужской ласки по полной программе. Я стала подумывать: а не рассмотреть ли мне какие-нибудь альтернативные варианты, годы летят, молодость проходит. На черта он мне сдался разукомплектованный? А тут произошла чернобыльская катастрофа. Мой муж, как специалист (в армии он служил в подразделении химзащиты), был направлен на ликвидацию аварии. После Чернобыля его орган совсем засох. Вот такая гармония – раньше хоть что-то было, а сейчас совсем ничего. Я погрустила, погрустила, но скоро успокоилась – потеря невелика. Я много слышала о последствиях облучения, о мутации растений и животных в зоне заражения, но такого я не ожидала! Случилось чудо. От корня засохшего органа пошли три отростка. Они быстро росли, набирали силу и через год были уже завидных размеров, просто красавцы. Жить стало лучше, жить стало веселее, появилась гармония, большие планы, надежда, но появились и дополнительные проблемы: все это богатство надо было где-то размещать, да еще об этом узнали соседи, подруги, и в наш дом вереницей потянулся люд, как в Кунсткамеру. Людей интересовало все: производительность, срок службы, как работает, параллельно или последовательно и так далее. Женщинам хотелось хоть посмотреть на это диво. Бабка Евдошиха пришла первой.

– Степан, дай посмотреть на эту красоту, а то умру и не увижу.

А мы и сами не знали, как этот агрегат работает, каковы его возможности. Еще шли ходовые испытания. По моей части было все хорошо, но у мужа возникли проблемы. Мой муж, страстный болельщик и любитель хоккея, играл в хоккей, и, надо сказать, неплохо. И тут обнаружилось, что на большой скорости его сильно заносит на поворотах, и он постоянно бьется о бортик. Ему это не нравится, да и тренер недоволен. В конце концов, встал вопрос: или хоккей, или эти отростки. Опять у нас начались боестолкновения. Он хочет удалить отростки ради этого дурацкого хоккея, а я стала грудью на их защиту. Чем это закончится, не знаю, но я буду стоять насмерть.

Такая нынче молодежь

Встретились два деда-приятеля.

Егорыч: – Здорово, Кузьмич. Жив еще?

Кузьмич: – Жив.

Егорыч: – Чем занимаешься, скучно без дела?

Кузьмич: – Как это без дела? Кручусь целый день.

Егорыч: – И что же ты делаешь?

Кузьмич: – Очки ищу. Только найдешь, через некоторое время – опять где-то положил и забыл, опять ищешь и так целый день, пока спать не ляжешь.

Егорыч: – Здоровье как?

Кузьмич: – Согласно возрасту, вот только с памятью беда, никудышная память, забываю все.

Егорыч: – Да и у меня память ни к черту. А что смурной такой? Какие проблемы?

Кузьмич: – Да семейные всё.

Егорыч: – Какие у тебя семейные проблемы – с внучкой вдвоем живете?

Кузьмич: – Да вот с ней и проблемы. Молодежь нынче – сам знаешь какая.

Егорыч: – Какая молодежь? Хорошая молодежь.

Кузьмич: – Не скажи. Разве мы такими были? Сейчас, как ни включишь телевизор, везде разбой, грабеж, убийство. Обучают молодежь.

Егорыч: – И что, твоя внучка ограбила кого?

Кузьмич: – Нет. Дружок у нее Валера – подозрительный какой-то тип.

Егорыч: – Валера? Знаю Валеру, видел их вместе, хороший парень, культурный, здоровкается всегда.

Кузьмич: – Хороший! Это он с виду хороший, а на самом деле, наверное, бандит и грабитель.

Егорыч: – Почему грабитель, откуда ты взял?

Кузьмич: – Да вот, как только он приходит, странные вещи творятся в комнате у Ленки. Вот ты не помнишь, чем занимаются мужчина и женщина, когда остаются наедине? Я все забыл.

Егорыч: – Я не помню, это было так давно!

Кузьмич: – Что было давно?

Егорыч: – Мужчиной я был очень давно. Ну а ты сам напряги остаток своих куриных: когда-нибудь в молодости ты оставался наедине с женщиной?

Кузьмич: – Кажется, было однажды. С Валей мы ходили ночью в колхозный сад яблоки воровать.

Егорыч: – Наворовали?

Кузьмич: – Наворовали, но нас учуяли колхозные собаки и погнались за нами. Мы забежали в какой-то сарай и просидели там до утра, пока собаки не уснули.

Егорыч: – Ну, вот вспомни, что вы делали с Валей ночью вдвоем в сарае.

Кузьмич: – Яблоки ели.

Егоры – Трудно с тобой, все забыл, старый пень. Ну а дочка у тебя откуда взялась, помнишь?

Кузьмич: – Из детдома, приемная.

Егорыч: – Ладно, бесполезно, ничего не помнишь. Так что происходит в комнате у Ленки? Расскажи – интересно.

Кузьмич: – Приходит Валера, сразу запирает дверь на защелку, и из комнаты доносятся стоны Ленки да шумное, прерывистое дыхание Валеры.

Егорыч: – Да! Интересно, и почему же?

Кузьмич: – Вот и мне стало интересно, тем более, что Ленка выходит из комнаты веселая и довольная. А только что стонала! Вот головоломка!

Егорыч: – А ты зашел бы в комнату и посмотрел.

Кузьмич: – Пробовал, дверь закрыта.

Егорыч: – А в замочную скважину не видно?

Кузьмич: – Видно очень плохо, не разглядеть.

Егорыч: – Ты так и не подсмотрел?

Кузьмич: – Подсмотрел. Просверлил дырку в двери и замаскировал ее.

Егорыч: – И что же ты увидел?

Кузьмич: – Пришел Валера, запер, как всегда, дверь, и вскоре раздались знакомые стоны Ленки. Я посмотрел в дырку, и точно – мои догадки подтвердились. Бандит он и грабитель.

Егорыч: – Что там было?

Кузьмич: – Этот твой хороший парень Валера грабит Ленку – уже раздел ее. Но Ленка у меня молодец, спортсменка; каким-то образом она увернулась и уже, вижу, сидит на нем верхом. Душит, стало быть, его. Штаны предусмотрительно с него сняла.

Егорыч: – Молодец, догадалась, чтобы не убежал.

Кузьмич: – Но странно: она его душит, а сама стонет.

Егорыч: – Больно ей, ранил он ее, наверное.

Кузьмич: – Через некоторое время я посмотрел опять. Он уже на ней. Душит.

Егорыч: – Она хоть сопротивляется?

Кузьмич: – Сопротивляется, извивается всем телом, пытается, видимо, сбросить его, но ничего не получается.

Егорыч: – Конечно, устала, силы не равны. И ты не вмешался?

Кузьмич: – Вмешался. Вызвал ОМОН.

Егорыч: – Быстро приехали?

Кузьмич: – Быстро! Надавали мне по роже, выломали дверь, а там Ленка без одежды, да он в одних очках.

Егорыч: – И что сказали?

Кузьмич: – Ничего, Валеру изметелили. Сказали, что состава преступления нет, и уехали.

Егорыч: – Конечно, молодые еще, что они понимают? Ну а Ленка что?

Кузьмич: – Ленка сильно обиделась, ушла из дома. Потом, правда, вернулась, долго дулась на меня, не разговаривала.

Егорыч: – А сейчас помирились?

Кузьмич: – Помирились, но вскоре опять случилась конфузия.

Егорыч: – Что произошло?

Кузьмич: – Решила Ленка пригласить к себе на встречу Нового года своих друзей, долго готовилась, навела порядок, елку нарядила. Вот только шаров не могла нигде купить, чтобы украсить свою комнату. Переживала. Тут мне пришла в голову хорошая мысль. Лучше бы она не приходила.

Егорыч: – Какая мысль?

Кузьмич: – Я решил помочь, сделать приятное Ленке, украсить ее комнату. Вспомнил, что в ящике ее стола я видел шары.

Егорыч: – Что это за шары?

Кузьмич: – Хорошие шары, правда, не цветные, а белые, добрые, резина крепкая, эластичная, каждый шарик упакован в отдельный пакетик. Фломастер на них хорошо пишет.

Егорыч: – И ты эти шары развесил?

Кузьмич: – Да, надул и развесил, написал на них разные поздравления и пожелания. Много шаров, как в супермаркете на презентации. Красиво!

Егорыч: – Лена была довольна, обрадовалась?

Кузьмич: – Нет. Привела друзей, увидела эти шары и лишилась дара речи. Не понравились они ей почему-то. Сорвала их, обиделась.

Егорыч: – Наверное, потому, что все они одного цвета.

Кузьмич: – Ну и что? Все равно красиво.

Егорыч: – А кто у нее друзья?

Кузьмич: – Студенты, интеллигентные люди.

Егорыч: – А что они говорили?

Кузьмич: – Они смеялись – понравилось, стало быть, красоту понимают, не то, что Ленка.

Егорыч: – И что было дальше?

Кузьмич: – А дальше ушла Ленка, рассердилась на меня. А что я плохого сделал? Я хотел как лучше. Вот и поди разберись с этой молодежью, с ее делами, если сам ничего уже не помнишь. А ты знаешь, омоновцы, уходя, открыли мне тайну?

Егорыч: – Что за тайна?

Кузьмич: – Уж не знаю, государственная она или военная. Они сказали, что Ленка и Валера занимались сексом. Ты знаешь, что такое секс?

Егорыч: – Нет. По телевизору слышал что-то такое, но толком не понял.

Кузьмич: – Я тоже не знаю, но думаю, что это что-то связанное с размножением.

Егорыч: – Нет. Я еще в школе помню, мы проходили размножение растений и животных, так вот там про секс ничего не говорилось.

Кузьмич: – Конечно, секса тогда еще не было. Его изобрели за рубежом спецслужбы и подкинули нам.

Егорыч: – Ну вот и никакого отношения к размножению он не имеет, потому что секса не было, а мы тем не менее размножались. Вызови еще ОМОН, пусть объяснят, что они имели в виду.

Не нравится – не ешь

Андрей и Кирилл – ребята неплохие: все знают, все умеют, но вот только не работают – некогда, пьют каждый день. Замучились уже. А в деревне все пьют. Кто не пьет, на того смотрят с состраданием, как на убогого, несчастного человека или с подозрением – дескать, от такого всего можно ожидать. Зато и едят они хорошо. Как выпьют, метут все, что съедобно, без разбора. Однажды по пьяни съели собаку. Это где-нибудь во Вьетнаме нормально, а у нас это просто омерзительно. Потом еще и рассказывали во всех подробностях, как разделывали, варили, как ели. Я очень брезгливый, меня потом полдня рвало. А то как-то зашли они вечером в колхозную контору, увидели там большой аквариум с рыбками и решили сварить уху. А что, все есть: рыба, вода, зелень. Начистили картошки, посолили, воткнули кипятильник, и через час уха готова. Целый месяц ели всем колхозом. Вечно с ними случаются какие-нибудь происшествия. Однажды зимой возвращались они из соседнего села, изрядно выпивши по случаю знаменательного события – у тетки Андрея корова отелилась. В кармане у Кирилла был, как всегда, дежурный огурец. И вот ему сильно приспичило до ветру. Он быстренько полез в нужное место, да дрожащей рукой запутался в штанах, в пуговицах, а время не терпит, счет пошел на десятые доли секунды. Он понял: самому ему не справиться.

– Андрей! Помоги скорее, я не найду.

Андрей стал нетвердой рукой шарить там же и в окрестностях и попал в карман – выхватил оттуда огурец.

– Ой, Кирилл, я, кажется, у тебя оторвал!

– Точно! То-то я чувствую по ногам кровь так и хлещет, так и хлещет.

Рыбаки они заядлые, на рыбалку ходят систематически и непременно вдвоем. Когда они работали на консервном заводе, там устраивали коллективные выезды на рыбалку, за грибами. Но с коллективом они ездили только три раза. А так всё вдвоем. Первый раз водку всем коллективом брали по бутылке на каждого. Оказалось мало. Второй раз – по две бутылки – оказалось много. Оно-то было бы нормально, но удочки потеряли и автобус. В третий раз сказали: «Значит так, мужики! Берем по две бутылки на брата и никаких удочек. Из автобуса не выходить!». Сейчас они ходят на рыбалку самостоятельно.

Как-то на прошлой неделе пошли они на рыбалку. Взяли с собой водочки, как и положено, и отправились. А без водки что за рыбалка? Это просто неприлично. А я в тот день пошел за грибами. День, правда, выдался пасмурный, но я надел резиновые сапоги, дождевик и пошел. Пробродил я по лесу целый день, набрал грибов, устал, сильно проголодался, да еще и заблудился. Наконец, уже под вечер набрел на знакомую тропинку, которая вела к реке на мое место рыбалки. У нас у каждого свое место, каждый его обустраивает, прикармливает рыбу и залезть на чужое место – все равно, что в чужой огород. Издали запахло рекой, дымом, вареным мясом, от чего у меня заурчало в животе, и обильно стала выделяться слюна. Подошел ближе, гляжу – костер догорает, у костра Андрей с Кириллом, пустые бутылки валяются да обглоданные кости. Меня аж жаром обдало! Как же так. На моем месте! Да у нас так никто не делает. У нас так не принято. Налетел я на них с кулаками, ругался, матерился по-всякому.

– Охолонь, Петрович, не серчай, – говорит Андрей, – устал, вижу, аж позеленел. На-ка вот лучше отведай свежего мяса, выпить не предлагаю, нету.

И достает из котелка кусок мяса. Как я его увидел, все ругательные слова из головы вылетели и от сердца немного отлегло. Взял я это мясо, сел у костра и начал его грызть, с усилием откусывая куски и с трудом пережевывая. Вкусное, однако, только жесткое и какое-то подозрительное. По мере того, как я утолял голод, злость постепенно уходила. Но вот я наелся и думаю. Что же это я налетел на них, наорал, мясо их съел? Надо с ними хоть поговорить о чем-нибудь, ребята они вообще-то неплохие.

– Вот у Кузьминых собачка – ну что за собака? Облезлая, шелудивая, вшивая вся, больная какая-то, вечно по помойкам лазит, – начал я. – Собака должна быть справная, злая, дом должна охранять. Не нравится она мне.

– Не нравится – не ешь.

Я чуть не подавился! А потом как поперло из меня это мясо! То, которое до конца не дошло – с одной стороны, которое дошло до конца – с другой стороны. Вот это номер, думаю, объелся собачатиной. Срам-то какой! Умру – что я людям скажу? Долго просидел я в кустах, а потом еще неделю лечился. Мясо было полусырое. «Сейчас уже все почти нормально», – говорит доктор. Стул жидкий, но не частый, так, примерно, раз десять в сутки. Да меньше! Раз девять спокойно, ненавязчиво. Оклемался я немного, а давеча Андрея на улице встретил.

– Что же вы, сукины дети, меня псиной накормили?!

– Чем?

– Собачатиной, говорю.

– Ты что, Петрович, бог с тобой, какая собачатина? Посмотри сзади.

Я оглянулся, вижу, собачка Кузьминых бегает, по помойкам шарится. Я не понял!

– Это была козлятина, Петрович. Тогда коза защемилась в загоне между жердями, сломала ногу, задыхалась. Мы ее прирезали, чтобы не издохла.

Вот оно какое дело! А я столько времени потерял – просидел в туалете, со свояком не увиделся. Он приезжал из соседней деревни, заходил ко мне, а я с ним только через дверь туалета разговаривал. Одной туалетной бумаги извел на 78 рублей. Вот ведь, стервецы, какие я убытки понес!

Легкотрудник

Я работал на заводе. У нас был подшефный пионерский лагерь, в котором все лето отдыхали дети наших работников. Каждый год нас посылали готовить лагерь к сезону. Мы приезжали, убирали территорию, белили, красили, ремонтировали забор, помещения, мебель – все, что требовало ремонта. Посылали всех, кого можно было оторвать без ущерба для производства. Ездили весной на неделю, на месяц и даже на два. В этот раз больших работ не намечалось, поэтому поехал Николай и с ним шесть женщин. Поехали на две недели доделать то, что не доделала предыдущая бригада. Николай, здоровый, крепкий парень, бывший спортсмен, боксер, предназначался для грубой мужской работы там, где требовалась физическая сила, женщины – для уборки и наведения порядка. Разместились в свободных помещениях, Николай в отдельном, женщины все вместе. Женщины были всякие, замужние и не очень, но, в основном, молодые. Наташа, врач по профессии, была замужем уже несколько лет. Ее муж работал на Севере вахтовым методом, поэтому дома бывал редко. Когда она вышла замуж, ее незамужние подруги спрашивали:

– Ну что, Наташа, замужем лучше?

– Не лучше, а чаще.

Сейчас этого она уже не могла сказать. Положение осложнялось тем, что отношения у них были непростые, они часто ссорились и поэтому часто спали членораздельно. Николай охотно ездил в этот лагерь, ему нравились дети, с ними интересно беседовать, обсуждать какие-нибудь вопросы, да и все-таки не у станка стоять на заводе. Упираться на работе он не любил и давно уже обивал все пороги, добиваясь перевода на легкую работу по состоянию здоровья – у него была искривлена носовая перегородка и был шрам над левым глазом. Однажды он встретил у лагеря малыша Аркашу. Николай отсидел год за мелкое хулиганство по пьяному делу и возвращался домой. По пути он решил заглянуть к знакомой, живущей недалеко от пионерского лагеря. По дороге он догнал мальчугана дошкольного возраста.

– Ты кто?

– Алкаша.

– И я алкаш. Откуда ты идешь?

– Из лагеря.

– И я из лагеря. А куда идешь?

– К бабе.

– И я к бабе. Надо же! У нас с тобой все один к одному. А к чьей бабе?

– К своей.

– А я вот к чужой. Тут мы с тобой расходимся.

Днем работали, а вечером собирались у костра, готовили ужин, беседовали за жизнь. Разговор большей частью велся о любви, об отношениях между людьми – все были молоды, а на дворе была весна.

– Наташа, как ты можешь целый месяц жить без мужа и как ты вообще отпускаешь его на Север? Ты доктор и прекрасно понимаешь, что тамошний климат, трудная работа, образ жизни подорвут его здоровье.

– Вам хорошо рассуждать, умники, а у нас жилья нет, живем на съемной квартире.

– Так вот у вас двора нет и кола не будет, – сказал Николай. – Ты месяц его ждешь, истосковалась, а он приедет импотентом.

– Ну и садист же ты! Сам ты импотент. Я, как доктор, вижу это невооруженным глазом.

Николая эта колкость задела, но натолкнула на хорошую мысль. Видя, что силы далеко не равны – он один, а женщин шесть, решил поддержать эту версию и создать себе легенду прикрытия.

– Да, я импотент, но от этого плохо только мне одному, я холост.

– Конечно же, мне тяжело одной, – продолжала Наташа, – провожу его, потом сердце без конца болит.

– У меня без конца все болит, – засмеялась разведенная Таня.

Диагноз, поставленный Наташей, и заявление Николая ввергли женщин в глубокое уныние. Неужели это правда? Это самая большая несправедливость – единственный мужчина и такой облом. Им никак не хотелось мириться с этой своей бедой. Решили проверить, убедиться в этом, самостоятельно докопаться до правды-матки, не посвящая в свои планы Наташу. А план прост. Николай один в комнате, заходи и проверяй. Поскольку участвовать в акции хотели все, решили: кто успел, тот съел, кто не успел, тот опоздал. После ужина к комнате Николая, обгоняя друг друга, устремились участники эксперимента. Эксперимент длился до утра. Николай блестяще провел пять раундов, выиграв все нокаутом. Женщины были в восторге. Наташе в эту ночь тоже не спалось, ее терзали смутные сомнения, правильно ли она поставила диагноз, вдруг ошиблась – скандал. Она встала и направилась в комнату к Николаю, чтобы провести дополнительные обследования. Николай еще не успел уснуть, отработав пять смен подряд. Наташа провела обследование, а утром объявила свой вердикт.

– Я же говорила, что он импотент, я проверяла, он один раунд еле продержался, выиграл только по очкам.

До конца смены оставалось десять дней. По решению женсовета в оставшиеся дни Николаю категорически запрещалось выполнять работы, связанные с большими затратами физических сил, он был переведен наконец на легкую работу. Одновременно ему в два раза был усилен рацион питания. Он питался, в основном, мясом, как хищник. Постепенно Николай перешел на работу в ночную смену. Днем он отсыпался и отходил. Но вот работа была выполнена, и все вернулись на завод. Николай приехал похудевший, осунувшийся, по всему видно, надорвался. Все разошлись по рабочим местам, Николай – к станку. Но обстоятельства сложились так, что Николаю предстояло работать в две смены одному, пришел выгодный заказ, а слесарь уволился. Мастер Егорыч, заметив усталый вид Николая, предложил:

– Николай, ты, похоже, захворал или устал, тяжело тебе будет работать две смены, опять намечается поездка в пионерский лагерь, поезжай, отдохнешь.

– Нет, нет, Егорыч! Я больше не поеду, поработаю здесь в две смены.

«Надо же, как пионерский лагерь перевоспитывает людей. Когда Николай вернулся из лагеря, где отбывал наказание, он сразу начал добиваться перевода на легкую работу, хотя и был совершенно здоров, а после пионерского лагеря отказывается от легкой работы, хотя и болен», – подумал Егорыч.

«Уж лучше я постою у станка две смены, чем пахать в пионерском лагере пять смен подряд», – подумал Николай.