Текст книги "Умора (сборник)"

Накануне дня Ивана Купалы

Приболел я этой зимой, отощал, занедужил, похудел на пять килограммов. Лечился, пил таблетки, принимал всякие процедуры, но они мало помогали. Присоветовали мне поехать летом в деревню на свежий воздух, на парное молоко, на чистые продукты. В деревне у меня живут двоюродный брат Николай и его дед Захар – люди душевные, гостеприимные; давно уже зовут меня в гости. Дед Захар еще крепкий, шустрый, туговат маленько… правда, не на ухо, а на голову. Чабан – командует овцами: пасет, ухаживает за ними, заботится о них. У него отара – шестьдесят голов. Все овцы под присмотром, ухожены, накормлены, обслужены. Приезжают за опытом из других хозяйств. Из газеты корреспондент приезжал, собирался писать о нем, вопросы всякие деду задавал.

– Захар Петрович, скажите, сколько ваши овцы дают за сезон шерсти?

– Белые или черные?

– Ну, черные.

– Черные – пятьдесят килограммов.

– А белые?

– И белые пятьдесят килограммов.

– А сколько им нужно корма в день?

– Черным или белым?

– Ну, черным.

– Черным – семьдесят килограммов.

– А белым?

– И белым семьдесят килограммов.

– Захар Петрович, вы что, издеваетесь?! – не выдержал корреспондент. – Почему вы все время спрашиваете, черные или белые, ведь результат один и тот же?

– Ну-у, так черные ж мои.

– Понятно… А белые?

– И белые мои.

Больше к деду корреспондент не приезжал.

И вот однажды собрались мы с другом Егором и поехали в деревню. Дело было накануне дня Ивана Купалы. Егор, здоровый черный косматый парень, поехал с надеждой решить свои проблемы. Невезуха и безденежье в последнее время вводили его в глубокое уныние. Он надеялся найти цветок папоротника и загадать желание – попросить удачи в делах и денег. Желание, как утверждают старики, непременно исполнится. Приехали во второй половине дня. Весть о нашем приезде быстро разнеслась по селу, и в дом Николая потянулись родственники и знакомые. Каждый шел, как принято в деревне, не с пустыми руками. Ну, за встречу, за знакомство, за здоровье, за все хорошее. Водка, самогон, вино, пиво – все вместе. В общем, навстречались, накушались, одурели. Это от свежего воздуха – решили мы. План действий, однако, успели составить накануне. А план прост: надо искупаться в озере, попрыгать через костер – очиститься таким образом водой и огнем, – а в полночь спуститься в овраг и найти там цветок папоротника, сорвать и попросить у него все, что нам нужно. Нетвердой походкой матросской мы отправились на озеро купаться, пока его коровы да овцы еще не выпили. Озером здесь называют небольшую лужу глубиной немного выше пояса, заросшую тиной и ряской. Было уже темно, купались голыми, плескались, дурачились, перепачкались грязью и ряской, стали похожи на водяных и леших. Наконец, уснули на берегу. Огнем очиститься не успели. Проснулся я от того, что замерз. Ярко светила луна, заливая все вокруг бледным чахоточным светом. От выпитой адской смеси гудела голова, хотелось пить. Я долго не мог понять, где я, кто со мной. Рядом лежала какая-то морда – большая, с толстыми щеками, странная, с носом и усами на затылке. Морда периодически издавала нечленораздельные звуки и иногда странно вздыхала, делая шумный выдох без вдоха. Была уже полночь. Я с трудом растолкал остальных и напомнил им, зачем мы приехали и что время отправляться в овраг на поиски цветка папоротника. Мы поплелись к оврагу; одеваться не стали, чтобы не терять время, да и ночью кто нас увидит. Лунный свет придавал нашим телам бледно-зелено-грязный фантастический блеск. Шли гуськом. Первым шел Николай, знающий здесь каждую травинку, вторым я и последним Егор. Шли молча, осторожно. Вскоре на пригорке перед спуском в овраг мы заметили силуэт человека. Судя по тому, как он шагал, мы узнали бабку Анисью. Она шла медленно, с трудом переставляя измученные артрозом ноги. В руках она что-то несла. Мы свернули с тропинки и начали спускаться, прикрываясь тенью кустов. Бабка Анисья тоже свернула. На дне оврага мы столкнулись нос к носу. Бабка на мгновение остолбенела, а через две секунды была уже на верху оврага, позабыв про артроз и про два ведра пшеницы, которые набрала на соседнем току. Анисья испугалась. Сильно. Это мы поняли по запаху. Утром, оклемавшись, она рассказывала:

– Не зря говорят, что в ночь перед Иваном Купалой бродит всякая нечисть. Иду я давеча ночью домой мимо овощной базы, глядь, на другой стороне оврага со стороны кладбища движутся мне навстречу какие-то существа – грязные, бледные, зеленые. Я сразу поняла: это – черти. Правда, рогов у них нет, но хвосты есть. Небольшие такие хвостики спереди. Видать, теперь у них мода такая. Теперь и я поверила слухам, что здесь какая-то аномальная зона, центр нечистой силы или вообще ад и что это дежурная смена. Она шла на отдых из ада. Замыкал всю процессию, кажется, наш кузнец Панкрат, который умер в прошлом году на Петров день; потемнел весь. Видать, нелегко ему там, в аду, кузнецу там много работы! Сколько котлов надо отремонтировать да железных щипцов сделать! Это он на этом свете бездельничал да пьянствовал. Похоже, за взятку они отпустили его домой проведать жену. Я не помню, как оказалась опять на току. Там и заночевала.

Мы долго бродили по оврагу, всматривались в растения, но разглядеть ничего толком не могли – в овраге темно, сыро и росно, да и цветок папоротника никто из нас никогда не видел. Раскалывалась голова, мучила жажда, хотелось пить. Все же один цветок мы нашли, может быть, это он и есть.

– Егор, глянь, может, это тот волшебный цветок папоротника?

– Не знаю, я его никогда не видел, ничего я уже не хочу, хочу пить, во рту пересохло, голова гудит.

Было слышно, как гудит голова Егора, она гудела монотонно, как высоковольтные провода, с частотой 50 герц.

Откуда-то сверху доносился мощный храп. Это овощная база. Сторож громко храпел, давая понять прохожим, что база охраняется. Николай вспомнил, что на базу вчера завезли арбузы. Мы, не сговариваясь, поняли, что надо делать. Осторожно, чтобы не напугать сторожа, мы проникли на базу, взяли по большому арбузу и спокойно отправились обратно. Сторож уже не храпел, он безмятежно спал на боку. Все прошло бы гладко, если бы мы случайно не задели бутылку с надетым на нее пустым стаканом. Раздался характерный звон. Этот звон прозвучал для сторожа как боевой клич. Он дернулся, как будто бы его включили, открыл один глаз. После того, как он открыл другой глаз, лицо его исказилось гримасой ужаса. Он потихоньку начал отползать к дверям сторожки, бормоча молитву «Ё-к-л-м-н, ё-к-л-м-н, ё-к-л-м-н» и беспрестанно крестясь. Через мгновение он ящерицей юркнул за дверь и задвинул засов. Позже, рассказывая о происшедшем и объясняя, куда девалось полмашины арбузов, он путался, менял показания, противоречил себе.

– Понимаете, это были покойники с нашего кладбища. Набросились на арбузы и в мгновение ока съели полмашины. Конечно, они ж там голодные лежат, магазин далеко, ночью автобусы не ходят. Потом они ушли, прихватив с собой по десять арбузов.

На другой день он говорил уже по-другому:

– Это была группа террористов-смертников. Видать, где-то недалеко их база. У всех висят взрывные устройства, приведены в готовность, торчат фитили; чиркнул спичкой – и готово. А старшой их, видать, из арабов, черный, здоровый, взрывное устройство у него больше всех и фитиль большой. Заперли меня в сторожке и забрали много арбузов.

Молодой следователь, прибывший по этому делу из района, выдвинул такую версию:

– Это были инопланетяне. Прилетели, тарелку оставили в кустах. Изучили нашего брата-землянина, знают, что если тарелку оставить без присмотра, то через полчаса от нее даже каемочки не останется – растащат всю по кусочкам на запчасти для сельхозмашин. Скафандры сняли, чтобы закосить под людей, но все же их выдали антенны, которые торчали спереди.

Мы еще хотели поотдыхать несколько дней, но заметили, что бабка Анисья при каждой встрече с нами подозрительно посматривает на Егора. Мы побоялись, что она узнает в нем кузнеца Панкрата, умершего в прошлом году на Петров день и шедшего в ту злополучную ночь домой проведать жену. Мы решили уехать домой от греха подальше. Егор поездкой остался недоволен.

– Брехня все это про цветок папоротника, никакие желания мои он бы не исполнил.

– Извини, – говорили мы ему, – мы тебе сорвали цветок, а ты что у него попросил? Сказал, ничего не хочу, хочу пить, вот и получил арбуз.

Новые технологии

– Какая нынче молодежь, – ворчат старики.

Какая молодежь? Такая же, как и в их юности. Почему же она будет другой, если детей делают, как и раньше – ночью, на ощупь, в темноте, как говорят, от фонаря, то есть при свете, который попадает в окно от уличного фонаря. Вот и получается что попало. А кто применяет новые передовые технологии, у того рождаются хорошие дети. Вот Даниловы, например, делали дедовским методом, ну и что получилось? Получились дети, мягко говоря, не кондиционные – в школе учились плохо, вели себя безобразно, чему равна длина окружности – не знают, где находится Ганалулу – не знают. Даша и красивая девушка, и работа хорошая – кондуктор, а замуж никто не берет. Кому нужна бывшая двоечница? Парни до сих пор непутевые – хулиганят, ночью кого ограбят, кому глаз подобьют, девок достали, проходу не дают, членистоногие какие-то. Однажды приехал к нам путешественник из Эфиопии, этакий эфиопский Конюхов, захотел посмотреть сибирский край, убедиться в том, что он суров; так они его встретили и избили. Эфиоп рассказывал.

– Подъехали на машине гангстеры, свалили меня в снег и начали бить ногами.

– За что?

– Я тоже спросил, за что, а они говорят: так надо.

Ну, раз надо, я не стал сопротивляться.

– А номер вы запомнили?

– Запомнил.

– Какой?

– 43-й и 45-й.

В отделении милиции они объясняли свой поступок так:

– Он хотел ощутить суровость Сибири, а видим, что он уже несколько дней ходит по городу в тулупе, в валенках, в меховой шапке. Ему комфортно и тепло, как в Эфиопии. Ну как же он почувствует суровость Сибири? Мы решили набить ему морду, чтобы как-то восполнить отсутствие дискомфорта.

Они большие специалисты по части мордобоя. Как-то встретился им оленевод из Якутии.

– Давай морду набьем этому чукче.

– А если он нам набьет? Видишь, какой бугай?

– А нам за что?

Вот такие результаты дают дедовские методы. А вот Гориславский – грамотный специалист-рационализатор – уже давно применяет новые технологии. Родились у него три сына, толковые ребята. Первый сын Никита – писатель, пишет уже второй роман. Первый роман, «Война и мир», он начал писать, половину написал, потом ему сказали, что роман «Война и мир» уже написал Лев Толстой, он бросил его и начал писать другой, уже написал первую главу. Начинается она так: «Она сидела, наклонившись над столом, плечи ее вздрагивали и откуда-то из головы капали слезы.

– На какую тему плачешь? – спросил он ее.

Она промолчала. Он подошел к ней, поцеловал ее в рот, и она успокоилась.

– Почему слезы капали из головы, а не из глаз, и почему он поцеловал ее в рот, а не в губы? – спрашивали его.

– Это философский роман, я не навязываю читателю своего мнения, а заставляю его подумать, поразмыслить и самостоятельно найти верный ответ. Раз слезы капали из головы, то читателю становится ясно, что где-то на голове у нее находятся глаза. Так же и с губами: сам собой напрашивается вывод, что во рту у нее губы. И вообще, Никита – умница, философ – сложные вещи объясняет грамотно и доходчиво. Он говорит, например: «Если вы проснулись на улице, то вы там и уснули», или вот еще: «Лучшие повара – мужчины, а лучшие поварихи – женщины». Или вот: есть примета – разбитая тарелка – это к счастью. Он же разъяснил, что не все так однозначно. Если разбилась грязная тарелка, то это к счастью – мыть не надо, а если чистая, то счастья мало; во-первых, зря пропал труд, потраченный на мытье, во-вторых, жалко.

Второй сын, Сергей – ученый, учится в ПТУ. ПТУ – это, кажется, политехнический университет. Будет агрономом. Летом на каникулах приезжал домой, на даче у родителей сделал все по науке. Лето было жаркое и дождливое, сорняки на даче замучили.

– Механическим способом вы их не уничтожите, – говорит он, – нужно использовать гербициды – химические методы защиты растений.

На следующий день поехал на дачу, побрызгал сорняки на помидорах «Раундапом». Через некоторое время сорняки начали желтеть и засыхать. Вместе с ними начали желтеть и засыхать помидоры. Через неделю сорняки снова выросли, а помидоры – нет.

– Это ничего, помидоры можно на рынке купить, зато сорняков целую неделю не было, – утешал родителей Сергей.

Третий сын – Иван. Этот – талант, учится в третьем классе, уже знает все геометрические фигуры, а черный квадрат нарисовал не хуже Малевича, хочет с учебой завязать и стать художником, зарабатывать большие деньги, сейчас работает над черным треугольником. Работы много, планы большие; одних только треугольников сколько – равнобедренные, равносторонние, прямоугольные; а сколько всяких углов: тупые, острые, а еще есть многоугольники, ромбы, трапеции, параллелограммы, круги, эллипсы и так далее, так что широкое поле деятельности для талантливого художника. Вот видите, какие результаты приносит применение новых технологий.

От добра добра не ищут

С детскими садиками у нас дело обстоит плохо – не хватает садиков, не хватает мест в них. Ольга и Лариса, молодые мамы, уже давно маются, ломают голову, куда пристроить детей, пора выходить на работу, садиков мало, мест нет. Помог бывший одноклассник Игорь – он теперь работает в городской администрации.

– Идите в 237-й садик, там в младшей группе есть как раз два места, я вам помогу, садик хороший.

– 237-й? Да там, помнится, в прошлом году ребенка потеряли, еле нашли, воспитатели там молодые, неопытные, за детьми смотрят плохо.

– Ту воспитательницу, у которой ребенок пропал, уволили, сейчас там работает воспитатель-мужчина – опытный, строгий, но справедливый, любит детей.

– Мужчина? Откуда он взялся?

– Приехал из Магадана, работал там в лесозаготовительной отрасли.

– Он с детьми хоть умеет обращаться?

– Он раньше работал в детском саду сторожем, все слышал. В этот садик никто не хочет идти воспитателем, он согласился и вот работает, и неплохо. Сейчас там порядок и дисциплина. По крайней мере, дети не балуются, родители не жалуются. Да вы сами сходите, посмотрите, понаблюдайте.

– И правда, Ольга, давай пойдем, посмотрим. Скоро у них прогулка, постоим в сторонке, посмотрим.

Они пошли к садику, стали у забора и ждут. Вот на прогулку вышла младшая группа во главе с воспитателем – мужчиной средних лет, бритоголовым, в наколках. Он построил малышей и ласковым голосом с большой любовью начал:

– Слушай сюда, падлы, повторять не буду. Вы знаете, что в прошлом году один чувак из группы совершил побег, целый день искали, только вечером поймали. Если кто-нибудь хоть высунется за забор, голову оторву. Всё делать только с моего разрешения. Если кто будет плохо себя вести, докладывать мне.

Через некоторое время пошли первые оперативные донесения.

– Иван Сергеевич, а Валера чуть с качелей не упал.

– Слушайте сюда, – сказал Иван Сергеевич, – на качелях можно качаться только вдвоем – один качается, другой стоит на шухере.

– Иван Сергеевич, а Коля бросается в меня землей.

– Иван Сергеевич, а Боря хотел выйти за ворота.

– Какой Боря? Позовите его.

Подошел Боря.

– Как фамилия?

– Камод.

– Кликуха, что ли?

– Нет, это фамилия.

– Срок.

– Я не понял.

– Ну, сколько лет ты уже в группе?

– Один год.

– Ты что, хотел выйти за ограду?

– Нет, гад буду, век воли не видать!

– Смотри, накажу, в карцер пойдешь.

– Иван Сергеевич, – поступали следующие донесения, – а Сережа штаны намочил.

– Сережа, ты опять описался?

– Обижаешь, начальник.

– Иван Сергеевич, а Юра и Валера палками дерутся.

– Все. Это мне надоело, – со злостью произнес воспитатель, – все ко мне!

Дети подошли поближе.

– Все в круг, руки за спину, по кругу шагом марш!

Дети неторопливо двинулись по кругу, держа руки за спиной. Так они и ходили до конца прогулки.

– Закончили прогулку, идем в группу. Сережа – направляющий, правое плечо вперед, марш, – скомандовал Иван Сергеевич.

Дети так же не спеша и уныло поплелись в садик.

– Ну что, – сказала Лариса, – как тебе это?

– Да неплохо, по крайней мере, никто не убежал, никто никому не выколол глаза, дисциплина и порядок.

– Ага, порядок, как в Бухенвальде.

– Ты можешь предложить другой садик? Давай лучше посмотрим, как проходят занятия. У них сейчас пение, готовятся к празднику.

Они обошли садик с другой стороны и стали под окнами, которые были распахнуты. Долго в группе было тихо, наконец раздались звучные аккорды пианино и все дружно грянули: «Постой, паровоз, не стучите, колеса, кондуктор, нажми на тормоза, я к маменьке родной с прощальным приветом спешу показаться на глаза». Дальше мелодия плавно переходила в другую, и дети самозабвенно продолжали: «Раз пошли на дело я и Рабинович, мы зашли в дорожный ресторан, там сидела Мурка в кожаной тужурке…» и далее по тексту. А дальше – «Сижу на нарах, как король на именинах, и пайку черного желаю получить…»

– Ну, что ты теперь скажешь? – спросила Ольга.

– Хорошо поют.

– Хорошо, но что поют?

– Как что? – Попурри, для них это, должно быть, очень сложно, а они вон какие молодцы. Я сразу подумала: это группа ускоренного развития. Эти песенки мы с пацанами услышали и распевали только в пятом классе, а они уже в детском садике их разучивают.

– Очень здорово, я не удивлюсь, если следующим занятием у них будет игра в карты. Очко.

– Не утрируй, лучше вспомни, что мест в садиках нет и не предвидится. Так что выбора у нас нет.

– Это верно, выбора у нас нет, поэтому мне здесь нравится, мне нравится порядок, дисциплина, поют хорошо. От добра добра не ищут, так что пойдем напишем заявление, пока не поздно, а Игорю позвоним, чтобы посодействовал нам.

Печник

Ну и непутевые эти хлопцы – Иван да Сашка! Работать не хотят. Одна забота – где бы достать бутылку да со скуки подстроить кому-нибудь пакость смеха ради. Хотя работать умеют: хоть кровлю починить, хоть печку сложить – сделают хорошо. Но вот, кроме бутылки, они ничем не интересуются. Даже на девок внимания не обращают, ходят как бычки кастрированные. А девкам они нравятся. Иван длинный и худой, как оглобля, а Сашка толстый и маленький, как первый запорожец. Хлопцы веселые и на вид пригожие. Иван – гармонист, первый парень на деревне – выйдет вечером на улицу, растянет трехрядку, заведет частушки душевные, да все про любовь. У девчат застучит сердечко, зайдется душа в волнующем предчувствии и сладком ожидании счастья. И слетаются они со всего села, как бабочки на огонек. Но вот беда, днем слоняются парни по поселку без дела, у кого выпить раздобудут, у кого – закусить.

Тут как-то идут они мимо Дарьиного дома, а уже где-то выпили, закусить им надо. Дарья – женщина справная, бедовая и словцо крепкое может употребить, и шутку соленую отмочить. Самогон у нее добрый всегда, крепкий, аж искры из глаз сыплются. Она в него куриный помет добавляет, говорит, что это биологически активная добавка. В девках была бойкая, любвеобильная. Замуж вышла рано. Свадьба была шумная, было много гостей, приглашали тамаду, который веселил, развлекал народ.

– Какие глаза у невесты? – спросил он у жениха, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей.

– Бесстыжие, – не задумываясь ответил он.

После свадьбы жизнь как-то не заладилась. Долго не было детей. Но потом как забеременела! Вся. Каждый день ходила беременная. Пришло время рожать. Отвезли ее в роддом, а как рожать – не показали. Рожала как попало, мальчика родила, Сережкой назвали. А с мужем разошлись.

Так вот, идут Иван с Сашкой мимо дома, окна распахнуты, видят – Дарья готовит обед, варит щи. Иван подходит к окну и говорит:

– Здорово, Дарья!

– Здоровее видала. Все от безделья маетесь?

– Обижаешь. Ты что, нам не рада?

– Как же, радости, как воды, полно решето. Что вам надо?

– Нам бы щей покислей да бабу потеплей.

– Другого ответа я от вас и не ожидала. Было бы странно, если бы вы сказали что-нибудь путное. Вчерашние щи будете?

– Будем.

– Тогда приходите завтра.

Осерчал Иван в душе, но виду не подал, а Сашке говорит:

– Завтра она сама поставит нам бутылку и закуску.

И вот что придумал. Ночью залез на крышу и закрыл кирпичом трубу. Утром стала Дарья печь растапливать, да ничего не получается, дым в избу валит. Маялась она, маялась, так и не растопила, выскочила на улицу, надрываясь от кашля, вся в слезах и соплях.

– Что у тебя стряслось? – спрашивает ее соседка Лида, живущая напротив.

– Печь не растапливается, тяги нет.

– А ты знаешь, вчера, когда стемнело, Иван с Сашкой все ходили возле твоего дома, наверняка, это они подстроили какую-нибудь подлянку.

– Я тоже думаю, неспроста они тут крутились. Ну, Иван, погоди, мы с тобой сочтемся! Лида, а ты подыграешь мне.

Через час она разыскала Ивана.

– Иван, посмотри, что с печкой случилось. Не горит, дым в избу валит, ты ведь печник, помоги ради бога.

– Да помочь я всегда готов, но что за это я буду иметь?

– Не обижу, не бойся.

Иван подошел, деловито осмотрел вьюшку, заглянул внутрь.

– Что-то, видимо, с трубой.

– Посмотри, Иван, сделай милость.

Иван полез на крышу. Дарья внимательно следила за ним. Он немного повозился с трубой, погромыхал для вида, незаметно, как ему казалось, снял кирпич и слез. Печь заработала. Но Дарья и раньше обо всем догадывалась.

– Ну, заходите в избу, обмоем печь, чтобы не дымила, я и котлет нажарила.

Зашли в избу, Дарья поставила на стол котлеты, масло, другую снедь и, конечно, бутылку первача.

– Вы уж меня извините, обещанные вчерашние щи я вам не предлагаю.

Выпили за печь, навалились на котлеты. Дарья, как положено хозяйке, угощает.

– Кушайте, кушайте, не стесняйтесь.

Слово «не стесняйтесь» в адрес Ивана и Сашки звучит смешно, даже нелепо. Они такого слова и не знают. Иван сразу же склевал весь зеленый горошек.

– Ты что, как воробей, горох клюешь?

– Я очень люблю зеленый горошек.

– Вот и Сережка мой такой же; откроешь банку, не спрячешь, тут же съест. Сашка, да ты масло намазывай, намазывай.

– Да я намазываю.

– Где же ты намазываешь? Ты кусками кладешь!

В избу вошла Лида.

– Здравствуйте вам.

– Здравствуй. Выпей с нами да котлетку съешь, вкусные. Иван уже, наверное, штук пять съел.

Лида выпила рюмку, взяла котлету, разломила.

– Где фарш покупала?

– У нас на мясокомбинате.

– Я так и знала. Я никогда там фарш не беру. Там в нем что попало: и мыши, и крысы, и, наверное, мой кот тоже там. Ты понимаешь, там ужасная антисанитария. Мясорубка не моется, остается фарш, мясо, ночью на пир собираются полчища мышей и крыс со всей округи. А тараканы какие! Жирные, большие, ростом с зайца. Сторож ходит ночью с двустволкой и отстреливает их. Больше их ничем не возьмешь. И кот мой повадился туда ходить, не за мышами, конечно, а за фаршем, мышей надо еще ловить, а тут готовое мясо. Заболел последнее время то ли чахоткой, то ли ящуром, а скорее всего, сифилисом. Весь облез, зубы выпадают, понос. Конечно, шляется ночами с кем попало. Кошек развелось пропасть. Вон только у одной Семеновны две шлюхи – Муся и Дуся. Так вот, утром приходят рабочие, включают, не глядя, установку, а из нее – писк, визг. Вся живность, которая там пировала, превращается в фарш. И кот мой, покойник, там оказался. Да вот посмотри! Что это такое?

– Вроде бы кусочек мышиного хвоста.

– А вот кошачий коготь. Бедный Барсик!

Иван с Сашкой заерзали на стульях, в глазах появился какой-то кошачий блеск. Первым из-за стола выскочил Сашка и, набирая скорость, рванул в туалет. Через две минуты выскочил Иван, у него тоже фарш пошел из двух направлений. Он ломанулся в туалет, но он был уже закрыт. Он рванул к забору в заросли какой-то травы. Сашка вернулся минут через 15, а Ивана долго не было. Наконец он приплелся в избу с грустным лицом и страхом в глазах.

– Слушай, Дарья. Что там у тебя за трава у забора растет? Зад словно кипятком обожгло, весь горит!

– Иван, ты что! Как ты туда попал?

– Да вот, попал.

– Это опасно, Иван! Это гибрид крапивы с дурман-травой. Надо срочно что-то делать, иначе появятся волдыри, затем долго незаживающие язвы, затем они расползутся по всему телу.

– Дарья, надо срочно помазать все зеленкой, – сказала Лида.

Нашли всю зеленку, которая была в доме, вылили ее в банку, поставили Ивана буквой «зю» и малярной кистью вымазали ему весь зад.

– Сережка! – позвала Дарья. – Иди сюда скорее.

Прибежал Сережка.

– Вот видишь, если ты будешь есть много зеленого горошка, твоя задница станет такой же зеленой.

Задница, как назло, долго не сохла. Дарья достала фен, высушила ее, на этом и разошлись. Лида ушла домой, напевая: «В траве сидел кузнечик, в траве сидел кузнечик, совсем, как огуречик, зелененький он был».