Текст книги "Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823"

302. Тургенев князю Вяземскому.

10-го сентября. [Петербург],

Письмецо твое от 30-го и 31-го августа чрез Кривцова получил вчера, но жениха-курьера еще не видел. Жаль, что ты не со мною вылил всю свою желчь, а на Карамзина. Я понял бы скорее я прочел им то, что нужно. С нетерпением желаю видеть Кривцова и узнать от него все подробности. Кто представлял о твоем предложении? Если не Капо, то успех был сомнителен.

Сделай одолжение, поспеши наведаться, отправляется ли от нас курьер в Царьград, и отдай повернее мое письмо в брату. Меня уверили, что курьер, из Варшавы посылаемый, скорее доедет, нежели отсюда почта, которая уезжает 16-го и 2-го каждого месяца. Смотря по сему, располагай отправлением письма сего: оно нужное. Да, сделай милость, и ты пиши в брату, справившись прежде: точно ли, как меня здесь уверяли, наш министр в Царьграде перлюстрирует все письма к русским, даже к своим ближайшим чиновникам. Это подозрение отравляет мою переписку с братом. Не пропусти, пожалуйста, цареградского курьера.

Николай Михайлович простудился в Павловске и опять нездоров. Поздравь от меня Северина. Я обрадовал его производством Ивана Ивановича. Сюда приехал. Лаваль с молодой дочерью: и его еще не видел. Жуковский не поедет на Варшаву. Он не может располагать своим путешествием, ибо из Дерпта едет уже не один, а с адьютантом великого князя. В Германии надеется порыскать и приглашает меня в товарищи; в другое время я бы и решился, но теперь помышляю только о том, как бы через год или полтора выкупить из турецкого плена брата. Жуковский теперь здесь, и мы вечеряли третьего дня у Перовских. Плещеев во весь ужин мистифировал одного гостя, случайно пришедшего, и он принял его за пьяного орловского помещика. Прости! Тургенев.

Вот еще поручение, которое прошу исполнить верно и скоро: отдай прилагаемый у сего пакет с 500 рублями ассигнаций графу Александру Николаевичу Толстому, адьютанту князя Меньшикова и возьми с него росписку в получении, которую пришли ко мне. Пожалуйста, поскорее и повернее. Сейчас пришел ко мне Кривцов. Кстати о деньгах: писал ли ты к Дружинину о доставлении ко мне двухсот рублей, взятых на покупку шинели и прочего, и 490 с чем-то, заплаченных портному, в получении коих им я и росписку его послал. Впрочем, если не время, то я ногу подождать.

С. И. Тургенев князю Вяземскому.

10/22-го сентября 1820 г. Буюгдере.

Позвольте мне, почтеннейший и любезнейший князь Петр Андреевич, еще раз беспокоить вас просьбою о доставлении прилагаемого здесь письма к братьям моим. Я не запечатал его, потому что содержание его, заключающее в себе некоторые новости. о Турции, где газет нет, может быть и для вас покажется любопытным. Примите наперед благодарение мое за препровождение этого письма в Петербург, а вместе и уверение в истинном почтении и совершенной преданности вашего покорнейшего слуги С. Тургенева.

303. Тургенев князю Вяземскому.

15-го сентября. [Петербург].

Письмо твое с речами и отчетами получил и вчера же разослал все экземпляры по принадлежности, и у меня, кроме польского, не осталось ни одного, ибо свой подарил я князю Голицыну; следовательно, пришли другой немедленно, да и впредь присылай не один экземпляр на мое имя. Кроме В. С. Ланского и меня, здесь никто этого не имеет, и меня затормошили просьбами о прочтении. Да и присылай и остальное все, что говорено было и будет говориться. Речь Мостовского оскорбила бы мою национальную гордость, если бы нелюбовь слабых могла быть оскорбительна. Какое приличие ставить нас в одной фразе с лютеранами и магометанами и в присутствии восточного царя своего accorder des séances pour l'exercice décent du culte oriental! Это неблагопристойно. Пришли и русский перевод речи. Я постараюсь отблагодарить казанским произведением, которое примечательнее всех речей ваших.

Вчера проводили у меня вечер Блудов, Чадаев и Жуковский и посвятили его чтению казанской книжки. Если бы не смех, то можно было бы лопнуть от ярости негодования, а ты горюешь от выбора Рембелинского! Если бы мы, по крайней мере, имели священное право сказать кому-нибудь о своем горе, даже только одному ему, хотя не вслух и наедине, и тогда принесло бы сказанное величайшую пользу; но зло, против воли его, творится и накопляется, и жалобы сердец благородных из побуждения самого чистого могут быть представлены в превратном и пагубном виде. Duclos говаривал в свое время: «C'est une petite bande d'impies, qui me rendra dévot». В наше и у нас можно сказать: «C'est une petite bande de dévot, qui me rendra impie», и я беспрестанно повторяю эпиграмму брата, которую он написал, кажется более еще для нас, нежели для Картузова:

 
О, сколь священная религия страдает!
 

Из неё делают дополнение в полиции и где же, и для кого!

После завтра едем мы с Жуковским в Царское Село к имениннице, а оттуда он уезжает в Дерпт и так далее. Послал ли я тебе эпилог Пушкина, на Кавказе написанный? Если нет, то прочтешь его в «Сыне Отечества» вместе с некоторыми переменами в его поэме. Каков Воейков? Я вчера сказал ему в глаза все, что думаю о его разборе и о его ответе Блудову. Охота связываться; но что, если бы Блудов не презрил его!

Вероятно, от вас будут отправления курьеров в Париж: это письмецо к князю Гагарину. Я получил его из Царьграда, днем после отправления моего письма в Париж.

Сейчас принесли мне Portalis: «De l'usage et de l'abus de l'esprit philosophique durant le XVIII siècle», в двух частях; сын выдал отца. Но если ты в состоянии читать по-немецки, то купи новую трагедию Раупаха «Die Erdennacht»: много прекрасного. Жаль, право, что читать некогда, а мыслить еще менее; а ум и душа так и рвутся на хорошее и изящное. Но что делать с прочитанным и с придуманным?

 
Кому сплести веночек?
Кого им подарю?
 

Если бы двух – трех приятелей не было, так право укоренился бы в Англинском клобе и приобрел бы полное право на его гражданство. Разве вперед пригодится? Ибо, здесь «все для души», сказал мудрец, которому мы подражать не умеем.

Мне за новость сказали стихи, qui voici, написанные по случаю громового удара, раздавшагося при первом обвинении королевы, и затмения при представлении тому доказательств.

 
When Gifford commenced his attack on the Queen,
Loud rattled the thunder, red lightnings were seen,
When Copley summed up ail he'd prooved, had beck done,
Twas al'most a total eclipse of the sun.
In the whole of the case we may clearly remark,
Accusation in thunder and proof in the dark.
 

Отсюда сбирается к Троппау граф Нессельроде. Пора писать в Царьград к брату. Пожалуйста, посылай ему ваши новости и уведомляй его о дипломатических переменах, даже и самых мелких, канцелярских, о которых можешь узнать от Северина. Прости!

304. Князь Вяземский Тургеневу.

16-го сентября. [Варшава].

Вот вам и русская речь. Надеюсь, что раскусите вставочное от коренного. Отошли один экземпляр Дмитриеву и Пушкину Василию и Александру Булгакову, Первому скажи, что, хотя делать нечего, а, право, ничего делать нельзя, то-есть, писать некогда. От последнего не получил ни строки с отъезда своего из Петербурга. Сейчас получил твое сытное письмо от 8-го сентября. О книгах, требуемых Дмитриевым, постараюсь. Здесь их нет.

Едем смотреть приезжих зверей. Грузинский уехал, говорят, в Гомель. Воротились. Сегодня утром пал в Посольской палате большинством 117-ти голосов против трех проект Кодекса судопроизводства уголовного.

 
Le gouvernement a ses licences, mais…
 

Такой промах пересолен. Подите теперь! Конечно, здешнее образование – игрушка; но в манежах Конногвардейского полка еще легче управлять государством. Как общее мнение ни удручено всеми возможными попытками самовластия, как над головами ни висят пары нелепого и гнусного шпионства, но там, где есть малейшая щель для государственной истины, там она, как ни делай, хлынет рекою и все одолевает, и все с собою уносит. Прения были по тому проекту любопытные. Маршал булавом своим давал беспрестанные киксы, а после власть гневается, что проигрывает партии и что выносится мелом на черную доску народного суда.

Милый, не жди будущего года; нам всем должно выкупиться из алжерского рабства или промотаем все, что есть недвижимого на совести и на душе: несомнительными истинами купил я эту опытность. В слабых лучах просыпающейся зари угадываем пыл всесожигающего солнца. Мы, которые назначением Провидения и обстоятельствами вызовемся на ответ потомками, не должны так небрежно пренебрегать насущною жизнью нашею: каждое наше лыко в строку. Помяни мое слово!

В Португалии новое возникло движение: требуют кортесов. Я помню, когда «Сын Отечества» балагурил и возжигал этими кортесами.

Быть может, на днях разгадается задача отвержения моему проекту говорить России о том, что делает государь России. Надежды, однако же, нет никакой преодолеть паутины, раскладываемые перед нами. Я в ужаснейшем унынии. Все свежее, все цветное увядает и бледнеет на душе. Я родился на вчерашний или завтрашний день, но верно не на сегодняшний: я – календарь Брюсов, или прошловечный.

Надеюсь, что ты перевод не будешь выдавать за мой, а за высочайший, и не упоминай обо мне никому. Блудова поцелуй за письмо: мы с ним сошлись. Прощай! Карамзиным пошли один экземпляр. На душе у меня слишком много желчи накопилось, а их душа так и свежеет росою утреннею. Орлову пошли экземпляр.

Вчера, в коронацию, был бал у Заиончековой прекрасный. Он что-то не весел; кажется, едет 5-го октября. Любопытнейшие и важнейшие прения сейма впереди. Сергею Ивановичу будет письмо отослано. Алексей, сын министра, клялся, что отец писем не распечатывает. Разумеется, твое письмо с неапольским получено.

305. Тургенев князю Вяземскому.

17-го сентября. [Петербург].

Поздравляю от всей души милую княгиню с днем её. Еду в Царское Село пить за её здоровье с Карамзиным, Жуковским, Блудовым и бароном Шиллингом. Я получил вчера твое письмо от 7-го и посылаю к Дружинину опять только один экземпляр ответной речи. Для чего же нет русского перевода государевой? Я надеялся получить оный.

Вот тебе эпиграмма, недостойная её автора, Крылова:

 
Напрасно говорят, что критика легка.
Я критику прочел «Руслана и Людмилы»:
Хоть у меня довольно силы,
Однако ж для меня она ужасно как тяжка.
 

Не лучше ль: «тяжела»?

Я получил второй том de-la-Mennais: «Sur l'indifférence». И в этом есть предисловие, и, кажется, в нем – лучшие страницы книги. Нашим ультра-гасильникам опасно давать ее в руки. К его мыслям, которые они почтут своими, прибавят они кривые толки и опрутся на авторитет автора с талантом.

Сегодня получен здесь указ об увольнении брата из Министерства финансов. На место его – Вронченко. Не забудь другого брата, то-есть, пиши в Царьград. Я отправил твое письмо к Орлову. Прости, до середы.

Что ты ничего не пишешь о Португалии? Я послал сегодня кучу стихов доморощенного поэта Бориса Федорова к И. И. Дмитриеву, и, право, стихи недурны.

306. Тургенев князю Вяземскому.

20-го сентября. [Петербург].

Вчера получил твое 9-е сентября. Недостает у меня русского сердца, чтобы разделять польское негодование с тех пор, как получен указ о четырех с пятисот. Это погрузит Россию в новое уныние и тысячи в отчаяние. Где взять рекрут? Я не постигаю, кого отдадут наши крестьяне, и кто не в нашем положении? Если бы можно было деньгами откупиться, я продал бы последнюю книгу, чтобы спасти хотя одного отца семейства, ибо других не имеем для отдачи. Если бы я чувствовал необходимость сей меры, то не смел бы роптать и на Провидение. Она необходима потому только, что кадры наши неизмеримы. Не могу думать без болезни о сем всеобщем бедствии. Я точно стражду, как бы поразило меня. личное несчастие. Раны прошедшего года еще не зажили. Я хлопотал о спасении одного рекрута, который оставил кучу детей, а теперь осиротеют другие; но, право, общие бедствия для меня так же чувствительны, как и наши. Я не думаю уже о последствиях ежегодного сильного набора для всего государства. Крестьянская наша промышленность никогда не оживится, пока предприимчивость будет замерзать от неизвестности будущего.

Жуковский вчера прощался в Гатчине, сегодня в Царском Селе. Завтра мы проводим вместе, а после завтра он уезжает. Я пришлю к тебе новые его произведения, когда сберусь с духом.

О критике на Пушкина я уже писал к тебе, и откровенно говорил Воейкову, что такими замечаниями не подвинешь нашей литературы. Вчера принес ко мне Алексей Перовский замечания на критику, и довольно справедливые. Я отправлю их в «Сына». Они означены «Павловском, 15-го сентября. П. К – в». Его жена, а Жуковского Светлана, приехала сюда, и я видел ее в первый раз с каким-то поэтическим чувством.

Дух сообщничества, кажется, удачно выражен, хотя и «дух партии» хорошо пахнет, то-есть, его многие бы поняли, ибо давно выражение в употреблении. Присылай перевод хоть прежде, хоть после аппробации.

17-го был в Царском Селе. Я получил там письмо и три книги для Ивана Ивановича, давно там лежавшие, и послал все вчера в Москву: я исправнее. Прости, до середы! Сегодня экстра, то-есть, курьер: в долгу не оставайся.

21-го сентября.

Получил вчера записку твою с m-r Alphonse, но его не видел, ибо меня не было дома, когда он приходил.

Граф Толстой, для которого я послал к тебе 500 рублей, поехал курьером в Париж на восемь дней. Оттуда он, вероятно, проедет в Троппау. Куда же ты пошлешь деньги? Не лучше ли возвратить их ко мне? Но прилагаемый у сего пакетец отошли к нему с первой оказией, а если нет её, то хотя по почте, если недорого, но только скорее и вернее. От князя Меньшикова узнаешь о нем вернее. Пожалуйста, будь исправен в сей коммиссии.

Пакет к графу Толстому послал с французским курьером, а тебя прошу только о деньгах его. Возврати их.

307. Тургенев князю Вяземскому.

22-го сентября. [Петербург].

Что ты все со мною щулепничаешь и ничего не пишешь об отъезде папы в Вепу? С некоторого времени я не вижу и не слышу о Европе в твое слуховое окно. Зачем едет папа в Вену? Волею или неволею? Домогаться ли защиты от карбонари или умолять о сохранении политического бытия его, которому угрожает австрийское. преобладание в Италии? Со времен Аттилы, с самой половины пятого столетия, папы оставляли Рим, как ходатаи народов или церкви. Им почти всегда удавалось спасать их, обуздывать ярость завоевателей или силою красноречия, или очарованием, окружающим наследников святого Петра и ключников рая. Алтарь был тогда оплотом против могущества цесарей и убежищем независимости слабых, так как трон был твердынею, часто потрясаемою противу папского могущества во всех его видах. В равновесии сих двух властей искали общественного блага. С тех пор представительные системы заменили пап. На чьей стороне будут последние? Сохранят ли они обязанности, указанные им Провидением, или сделаются отступниками, то-есть, отступятся от народов и изломают пастырский посох в пользу скипетра царей и для сохранения собственного? Если изберут последнее, то сим самым признают ничтожность нравственной их власти над народом и откроют им и их правительствам слабость свою.

Если император будет в Троппау, а папа ожидать его в Вене, то что скажут благочестивые немцы, увидя святого отца просителем у того, коего предки целовали его туфлю?

Жуковский проводит с нами вечер у своей Светланы, а завтра провожаем мы его до Стрельны. Иван Ивавович Дмитриев гневается на Северина за то, что он нашел время писать к князю Трубецкому, а к нему – ни слова.

Ответь на вопросы Катенина, также Алексея Перовского! Тургенев. Я писал к тебе вчера с курьером графа Нессельроде.

308. Князь Вяземский Тургеневу.

24-го сентября. [Варшава].

Воейков заставляет меня отдохнуть от Рембелинского, и того и смотри, что я за него примусь. Что строка, то нелепость в окончании его разбора «Руслана». Как сметь сказать, и то еще не шутя: «Красней, забыв должное уважение к читателям». «Вопрошает мрак немой»; если уже позволено «вопрошать мрак», и конечно позволено, то как же не придать мраку эпитет: «немой»? А после этого – наврать несколько строк глупых шуток Шишковских! Нет сил следовать за такою дрянью! Не знать, что такое «гробовый голос»! Да что нам за дело, что он не знает: мало ли чего иные люди не знают. Поди, спроси у наших министров, что такое ответственность министров.

 
Уста дрожащие открыты,
Огромны губы стеснены!
 

Он совсем одурел: открытый рот и стесненные губы быть вместе не могут, а уста и очень.». Мужицкия рифмы: кругом, копием». Мужицкое примечание, так! Но в рифмах этих ничего нет ни дворянского, ни крестьянского. Нет, воля твоя, при Грече можно было показываться в «Сыне Отечеигва», а при таком обществе – слуга покорный! Ответ его Блудову глуп и гадок. Без сомнения, никакая книжка «Сына Отечества», со дня рождения своего, не была так унавожена, как эта.

Спасибо за письмо 15-го сентября и прелестные стихи Пушкина. Письмо твое к брату отправлено при моем и речах наших; к Гагарину отдано Северину. Сейм наш ни с места, и со дня падения проекта ни одного заседания ее было. Коммиссии все возятся с Советом Государственным, который совсем в дураках. Между тем не более недели остается до конца.

Сделай милость, пришли мне казаньщину; да ты все только вызываешься, а никогда не отзываешься. Здесь Минерва похотливая с матерью; пречистая Ольга поехала в Одессу. они живут в летнем доме Новосильцова, пробудут дней пятнадцать и возвратятся во свояси. Здесь и Огарева, с вод в Москву проезжающая. К вам едет адьютант Прусского короля с известием о помолвке прусской княжны с мекленбургским князем и шталмейстер Мекленбургского с тем же. Здесь Лебцельтер, Алопеус. В Троппау, со стороны французской, будет ваш Лафероне и Караман при Венском дворе. Что-то из всего этого будет? Сегодня вся армия маневрирует.

Сейчас получаю письмо из Царьграда для вас, с позволением его прочесть. Впрочем, хотя бы и полюбопытстовал, то не впрок: письмо так нашпиковано, что едва пятое слово мог прочесть. Прости! Скучно и пасмурно. Возвратились ли Татищевы? Государь послал к Нессельроде перевод речи для напечатания в газетах и периодических изданиях. Скажи это Гречу, чтобы и он воспользовался, если хочет. Сейчас получаю твое письмо от 17-го с Крылова эпиграммою. Поздравь Николая Ивановича с заступником. Когда же на твое место посадят Емельянекно?

309. Князь Вяземский Тургеневу.

Суббота вечером. 25-го [сентября. Варшава].

Проект закона о moratorium принят сегодня, с переменою в последней статье, Палатою посольскою большинством пятнадцати голосов. Завтра будет принц Оранжский. Сейчас у меня в гостиной толпится весь город, разумеется, не без Минервы. Я тебя балую. Прощай!

310. Тургенев князю Вяземскому.

28-го сентября. [Петербург].

Письмо твое с русским переводом речи получил только вчера, следовательно от 16-го до 27-го оно было в дороге и принесено ко мне из канцелярии графа Нессельроде. Уж нет ли перлюстрации? Чего доброго! Экземпляры все разосланы. Вот тебе ответы от двух Пушкиных на первый гостинец, и замечания мои на второй.

Дмитриев сердится на Карамзина за то, что долго не доставлял ему твоих книг. Теперь все отправлены.

Что за приезжие звери? Кто Грузинский? Зачем поехал в Гомель? Я не умел разгадать ничего. Все ли в добром здоровье ваши министры? Однако же позволь подивиться и оппозиции. Как же можно было принять в прошедший сейм один проект и отвергнуть столь сильно нынешний! Разве не те же редакторы? И неужели разница столь чувствительна в началах и в отделке? Или тогда напрасно приняли, или ныне увлечены были не одним побуждением общего блага. Правда ли, что отвержение редакторами jury было причиною столь блистательной неудачи? И правда ли, что jury не хотели, как установления слишком, так называемого, либерального? Впрочем, замечание твое о пользе дебатов справедливо, и я ежедневно убеждаюсь в истине, что самая малая доля публичности (Publicität) производит уже добро неимоверное, хотя в первые минуты и не весьма приметное. Оно обуздывает дерзость невежества, хотя и не самое самовластие. Я бы желал оставить даже последнее неприкосновенным в самом источнике оного, лишь бы только орудия оного оставались только орудиями, а не делались в свою очередь безответными самовластителями. На первый случай даже у нас иначе бы, кажется, и быть не должно. было; по мы могли бы дебатами въяве избавиться от безмолвных поражений здравого смысла, а с ним и общественного блага. Последняя сия мысль пленяет меня возможностью и даже удобностью исполнения оной; ибо для этого не нужно ни от чего лично отказываться; не нужно даже быть добросовестным любителем законно-свободных постановлений, а только признать пользу их и ограничить ими не свою волю, а других, не делая насильства собственным навыком, а обуздывая только одно будущее и в нем тех, для которых оно будет настоящим.

Жуковский уехал. Он оставил мне стихи твои без замечаний, ибо не успел их сделать. Я познакомился покороче с его Светланою и нашел в ней прелесть добродушие и любезного ума. Мне сдается, что она заменит мне Свечину, и что я буду отдыхать от жизни в её обществе. С первого разу был я с нею как старый знакомец. Посылаю тебе стихи Жуковского. Впоследствии пришлю все, что найду нового в альбуме, который он мне оставил. «Орлеанская дева» также у меня, но недоделанная.

Здесь теперь один разговор: о болезни жениха Вьельгорского. С тех пор как помолвка сделана, и счастие, которого надежда одна животворила его, ему объявлено, он онемел и несколько дней уже лекарства на него не действуют, и на него нашел род столбняка. Говорят, что это что-то нервическое в желудке. Иные говорят, что он в памяти; но, между тем, сегодня уверяли меня, что ему отказали уже или, по крайней мере, положено отказать. Между тем брат из деревни едет б свадьбе и найдет его без невесты и в онемении. Толки все еще разные.

29-го.

«И бысть вечер, и бысть утро». Скажи Потоцким, если они еще с вами, что здесь ничего еще не получено по их делу, но что варшавский доклад и для них был решительный, и что я уведомлю их чрез тебя, как скоро выйдет что-либо. В успехе я не сомневаюсь. Чрез Бутурлина поклон их по~ лучил. Прости!

Посылаю письмо и сто рублей от Карамзина. Сейчас получил от Жуковского из Дерпта письмо.

Замечания на перевод.

«Развивать постановлений» – нельзя.

«Постановления сии» и пр. (второй период) – лучше, то-есть, яснее на русском, нежели в оригинале.

«Власти посредния» – не выражают intermédiaires.

Да не забудем». На что да?

«В подпоре против слабости» – не по-русски. Вообще, этот период должно бы было поразгладить.

«Имя почетное». Что тут почетного? И в оригинале нехорошо, то-есть, мысль ложная; ибо можно сказать, что имя поляков им любезно, но почетного или почтенного в имени народа быть ничего не может. И какое преимущество называется своим именем? Разве пред другими польско-русскими провинциями?

Как можно сравнивать пользу с бедствиями?

«Желание следовало по пути, предписанному устройством».

«Современное стечение». Разве может быть разновременное стечение?

«И потребности. увеличили издержки». Какие же? Ими вынужденные?

«В числе представлений находятся проекты законов». Полно! Так ли?

«Прямейших». Прямее прямого ничего быть не может.

«Искренно отдаю».

«Законы требуют рассуждений.

«Извещат». Вероятно, ошибка типографская? Должно: «известят».

Что такое «совершенное пространство»?

«Недозрелые перемены»!

«Опираться на чувствования» – никак нельзя! -

Наущениям противоборствовать можно; но соблазнам должно противиться, ибо соблазн не предполагает никакого условия с его стороны.

Что за инде, и два раза? -

«Почерпнуть в убеждении» – нельзя, да и в «убеждении обязанностей». Что это значит? Мысль сию не трудно было выразить.

«Всегда исполнены» – вместо неполняемы.

«Наказывает» – вместо научает.

«Решимость» – не то значит.

«Поприще углаживается»!

Что за свободы? Во множественном у нас и в языке её нет. Это галлицизм.

Concession не так понял. Тут это не уступание.

«Возбуждать мнимую потребность в раболепном подражании». Ясно ли это?