Текст книги "Август и Джонс"

Глава двадцать пятая
Джонс

Последние несколько недель мы с Августом, когда мне хватало сил и я чувствовала себя неплохо, проводили обеденный перерыв за подготовкой к марафону. Наш учитель физкультуры, мистер Найт, помогал нам разогреться и вёл тренировку.

Мы нареза ли круги по нашему овальному полю, не слишком спеша и болтая на ходу, а после бега делали растяжку, выпивали как можно больше воды и сытно обедали. К нам иногда присоединялись ребята из спортивного клуба, которые от имени нашей школы участвовали в соревновании по бегу по пересечённой местности. Я подумывала над тем, чтобы в следующем году записаться в команду.

В прошлом месяце мама помогла мне открыть сбор пожертвований для Tour de Cure – благотворительной организации, которая финансировала разработку лекарств от рака. Мы сделали свою страничку на сайте и собрали уже двести пятьдесят восемь долларов. Больше половины от нашей цели в пятьсот. Хотя мы с подругами теперь редко общались, их родители пожертвовали нам по пятьдесят долларов, а ещё пожелали мне удачи на марафоне и в лечении.

Если я чувствовала себя уставшей или на улице шёл дождь, мы отправлялись в библиотеку. Август читал, а я изучала подъём на гору Косцюшко, самую высокую вершину Австралии. Мне не терпелось на неё взобраться. Посмотреть на эвкалиптовые леса под снегом и альпийские луга с яркими полевыми цветами. Я очень надеялась, что и животных мы там увидим – горных поссумов, вомбатов и гигантских мотыльков богонга. И хорошо проведём время в горах, где поют птицы и стрекочут насекомые, вдали от шума машин.

– Как думаешь, мы пробежим все десять километров забега без остановки? – спросила я, ещё не отойдя до конца от тренировки с мистером Найтом.

Август отложил книгу.

– Да, если не помчимся сразу на всех парах и не выдохнемся раньше времени. Будем бежать спокойно, не спеша.

– Как ленивцы?

– Ну, может, чуть быстрее, – со смехом ответил Август.

* * *

Мы стояли перед линией старта и ждали сирены, которая объявляла начало забега. Я нетерпеливо подпрыгивала на месте. День выдался тёплый, и я намазалась кремом от солнца, а на голову надела бейсболку с логотипом Tour de Cure. Небо было ярко-синее, почти безоблачное, и над нами жужжал вертолёт новостного канала.

– Расслабься пока, побереги силы, – посоветовал мне Август.

– Как тут расслабишься? – спросила я.

Вместе с нами ждали начала тысячи других бегунов и тех, кто собирался пройти всю дистанцию шагом. Наконец прозвучала сирена, и я схватила Августа за руку.

– Вперёд!

Мы направились от Милсонс-пойнт к мосту. Я видела его издалека и проезжала по нему вместе с папой, но вблизи он выглядел намного крупнее.

Мы бежали под стальными арками моста, похожими на огромную чёрную паутину. Вокруг играла музыка, стучали барабаны, раздавались свистки, тяжёлое дыхание…

У меня на груди значился номер 10 156, у Августа – 10 157. Интересно, какими мы придём к финишу?

Я сосредоточилась на асфальтовой дороге впереди, по которой уже бежали более быстрые участники забега. Для меня это был незнакомый маршрут, и я старалась быть аккуратнее, чтобы не упасть. Поэтому взяла Августа за руку, и мы побежали вместе. Так я чувствовала себя спокойнее. Папа постучал меня по плечу и крикнул:

– Догоню вас на финише! Телефон не выключай! Хорошо вам пробежаться!

– Тебе тоже, пап! Не нагружай колени!

По пути нам встречались люди в смешных костюмах – плюшевый мишка, Человек-паук, невеста в фате. Я смеялась, глядя на них, а потом крикнула Августу:

– В следующем году тоже нарядимся!

– Обязательно!

Сегодня он надел оранжевую флуоресцентную кепку, чтобы я могла легко его найти, если мы вдруг потеряемся. Августу досталась слишком большая футболка с логотипом забега. Она доходила ему почти до колен.

– Это так здорово! – воскликнула я, набираясь уверенности по мере того, как толпа вокруг нас редела. – Побежали быстрее?

– Конечно! Попробуем прорваться!

Мы поспешили вперёд, опережая более медлительных участников и родителей с колясками. А там по свободной дороге помчались мимо старых зданий из песчаника в районе Рокс. Мои ноги легко отрывались от земли, словно пружиня. Я чувствовала себя волшебно, будто могла бежать вот так бесконечно.

– В таком темпе нормально? – спросила я, прекрасно понимая, что до финиша ещё далеко.

– Вроде да!

На середине дистанции мы схватили стаканы с холодной водой и облили себя с головой. Добровольцы, которые выдавали воду, аплодировали нам и кричали:

– Молодцы! Удачи!

Переходить на шаг мы не хотели, особенно после всех наших тренировок с мистером Найтом, поэтому продолжали бежать в одном темпе через город в Гайд-парк, мимо оркестра, который играл для участников.

Мы преодолели отметку в семь с половиной километров, обозначенную на большой табличке, и забежали в Королевский ботанический сад. Там к нашим подошвам прилипали опавшие плоды смоковницы и помёт летучих мышей. Время пролетело ужасно быстро, но я не хотела, чтобы забег кончался.

– Почти на месте! – объявил Август. – Ещё восемьсот метров!

Мы приближались к белым «парусам» оперного театра и зелёным флагам финиша, стараясь держать прежний темп, и легко обгоняли уже вымотанных участников.

– Есть! – прокричал Август, когда мы рука об руку пересекли финишную черту.

Папа подарил ему умные спортивные часы, и он постоянно на них поглядывал, хотя в начале заявлял, что вполне обошёлся бы без такого подарка. Регулярно мне рассказывал, сколько шагов прошёл за день и какой у него пульс. И теперь вот надел их на забег.

– Пятьдесят шесть минут одиннадцать секунд, – сообщил Август, сверившись с часами. – Довольно быстро!

– В будущем я хочу пробежать нью-йоркский марафон. Ты со мной? – спросила я.

– Конечно!

Вокруг нас разносились крики восторга и одобрения. Ноги у меня дрожали, как желе, и я натёрла мозоли на пятках. На этот забег ушло много сил, но я всё равно была очень счастлива.

Мы легли отдохнуть на прохладную траву, потягивая сладко-солёные спортивные напитки, которые нам выдали добровольцы.

– Вот вы где! Мне вас было не нагнать! – воскликнул папа и рухнул рядом с нами, тяжело дыша. – Завтра всё будет болеть, – добавил он, растягивая мышцы.

– Сейчас вернусь, – шепнул мне Август.

Он куда-то ушёл, а потом подбежал к нам и вложил мне в руку что-то круглое и тяжёлое. Медаль участника забега на красной ленте.

ВЫПОЛНЕН ЗАБЕГ ХАРБОР-БРИДЖ, 10 КМ

Я погладила лицевую сторону медали с рельефом оперного театра на фоне моста Харбор-Бридж. Август говорил, что в категории стальных арочных мостов он самый большой в мире.

Я повесила медаль на шею и подумала, что было бы здорово собрать медали с забегов и марафонов по всему миру.

К нам подошли наши мамы, мы с трудом поднялись с земли и побрели на усталых ногах вслед за толпой, в сторону кафе «Сэйлс» в ботаническом саду. Август говорил, что там должны подавать самые вкусные земляничные вафли на свете. Он очень подробно изучил вопрос, даже знал рецепт их изготовления, и я ему доверяла.

– Ну, какой следующий пункт в списке? – спросила мама.

Список у нас так разросся, что мы перенесли его в документ на компьютере. Там он насчитывал уже пятнадцать страниц.

– Сходим на всемирно известный мюзикл «Гамильтон», на выставку «Живой Ван Гог» и поднимемся на самую высокую гору Австралии, – ответил Август.

Меня тут же охватило приятное волнение. Скорее бы очутиться на вершине Косцюшко и полюбоваться Снежными горами с высоты!

На следующей неделе мы встретимся с доктором Хабибом и узнаем, уменьшилась ли моя опухоль. Врачи провели уже четыре сеанса химиотерапии, и после каждого раза мне становилось плохо. Мы очень надеялись, что лекарство подействовало и уничтожило раковые клетки. Я скрестила пальцы на удачу и представила, как врач нам говорит, что мой рак вылечили.

Глава двадцать шестая
Август

Сегодня в школе я рассказывал про мюзикл «Гамильтон». Мы изучали театральные жанры и виды представлений, и нам всем задали подготовить по презентации.

Времени на неё у меня ушло немало. Я начал с того, что это один из самых известных мюзиклов в истории, в нём смешаны хип-хоп, поп и ар-н-би, и он пересказывает историю Александра Гамильтона, карибского иммигранта и политика из числа отцов-основателей США.

– «Гамильтона» шестнадцать раз номинировали на премию «Тони», и одиннадцать раз он стал лауреатом, таким образом, побив все рекорды, – отчеканил я, и Джонс показала мне большой палец в знак одобрения. – А вот мой любимый факт об этом мюзикле: артисты в нём поют со скоростью сто сорок четыре слова в минуту, а это очень быстро.

Наш учитель музыки, мистер Беннетт, помог мне подключить колонки, и я включил свою любимую композицию My Shot[13]13
  «Мой шанс» (англ.).


[Закрыть].

– Как думаете, о чём эта песня? – спросил мистер Беннетт, когда она доиграла.

– Гамильтон хочет сделать что-то значимое, но пока не определился, что именно, – предположила Ария.

– Да! Блестящий ответ! – воскликнул мистер Беннетт. – Август, спасибо тебе за такую познавательную презентацию. Ты очень хорошо подготовился. Кто следующий?

Я сел за парту, весь сияя от удовольствия. Приятно было рассказывать о том, что мне интересно. И уже не терпелось самому сходить на этот мюзикл.

* * *

После уроков, когда все выходили через школьные ворота, Джордж с Тео шли у меня за спиной и громко насмехались над моей презентацией.

– И чем тебе понравился «Гамильтон»? – спросил Тео. – Компания мужиков в колготках и рюшах скачет и поёт – на что тут смотреть?

Своим смехом и дурацкими насмешками они убили всю мою радость от удачной презентации и одобрения мистера Беннета. Грудь как будто сжало обручем, и дыхание сбилось. Джонс бросила на меня значительный взгляд, явно готовая кинуться на мою защиту, но в этот раз я должен был сам за себя постоять.

– Зачем вы постоянно меня унижаете? Чтобы свою самооценку повысить? Будете и дальше продолжать, я пожалуюсь мисс Фэ и своим родителям.

– О-о, да ну? – усмехнулся Тео. – Тебе духу не хватит.

– Очень даже хватит, – отрезал я, вспоминая, как всё высказал своему папе после гранд-финала.

Джордж с Тео ничего не ответили. А потом у «места поцелуев и прощаний» остановился блестящий чёрный автомобиль, и из него выскочил Рафферти. Тут у них вообще челюсть отвисла. Папа Рафа купил нам билеты на «Гамильтона» и обещал отвезти нас вместе с Джонс на сегодняшнее представление. Но сначала мы собирались к Рафу домой, чтобы переодеться и поужинать.

– Скорей бы уж пойти на «Гамильтона»! – говорил Рафферти, помогая нам закинуть вещи в багажник. – Представляете, папа добыл нам пропуски за сцену! Сможем встретиться с самими артистами!

Мы сели в машину, и я помахал Джорджу с Тео из окошка.

* * *

Я потерял счёт времени в тёмном зале театра, очарованный живописными декорациями и костюмами, с головой окунулся в историю, которую с таким вдохновением передавали артисты. Мы с Рафферти беззвучно повторяли за ними слова песен и улыбались друг другу, встречаясь взглядами.

В конце исполнители вышли на поклон и потом ещё четыре раза на бис. Все аплодировали стоя. У меня аж ладони заныли. Потом мы познакомились с некоторыми артистами, включая Джейка Старра из Новой Зеландии, который играл самого Гамильтона. Он расписался на наших программках и сам попросил автограф у папы Рафферти. Я и забыл, что его отец известный футболист. Джонс рассказала мистеру Старру про наш список целей, и ему было очень приятно, что он тоже к нему причастен.

После представления я был на подъёме, и мне хотелось смотреть его снова и снова.

– Было так круто! – воскликнула Джонс. – Лучшее шоу из всех, что я видела. Правда, пока что единственное… В будущем обязательно побываем в Нью-Йорке и посмотрим «Гамильтона» на Бродвее!

– Ага, – поддержал её Рафферти. – Я с вами!

Глава двадцать седьмая
Джонс

Мы сидели в кабинете доктора Хабиба. Он хмуро разглядывал результаты моей томографии на компьютере. Тишину нарушали только щелчки его шариковой ручки. Потом врач снял очки и устало потёр глаза. Обычно он очень быстро разговаривал, строчил что-то на бумажках и успевал делать сотню вещей одновременно, а сегодня тянул время и был слишком серьёзен. Жалко, Августа здесь не было. Он бы поднял мне настроение удачной шуткой.

– Джонс, химиотерапия не даёт тех результатов, на которые мы надеялись, – сказал доктор Хабиб.

Душа у меня ушла в пятки.

– И что это значит? – спросила мама.

Она вся побледнела, и папа сжал её руку. В последнее время они оба были на нервах. Мама до сих пор не нашла работу, и денег нам не хватало. Папа много трудился, чтобы оплатить все медицинские счета, и вообще всё в городе было в десять раз дороже, чем за городом. Мало того, в Коттоне закончилась засуха, снова поднялся уровень воды, и растительность ожила. Мама настаивала на том, чтобы вернуться, но папа говорил, что уже слишком поздно. Что сделано, то сделано.

А теперь ещё и эта новость. Я всерьёз заболела, и химиотерапия не помогает.

– Я ожидал улучшения на этом этапе, но, боюсь, рак слабо реагирует на лечение.

– Может, попробовать радиотерапию? Криотерапию? Как в прошлый раз? Или записаться на участие в новом исследовании? Говорят, в Канаде сейчас проводят испытания. Мы на всё готовы, что бы вы ни посоветовали.

Папа изучал разные виды терапии в интернете. Он не чистил за собой историю, и мне легко было её проследить. Наверное, теперь мой папа знал о лечении детской глазной онкологии не меньше самого доктора Хабиба.

– Болезнь развивается, – объяснил врач. – Помимо основной опухоли появилось ещё несколько мелких. Такими темпами она может добраться и до мозга. Пора рассмотреть и другие варианты.

– Какие? – спросила мама.

– Вы предлагаете удалить мой глаз вместе с раковыми клетками? – прошептала я.

– Да, – ответил доктор Хабиб.

Его ответ обрушил мои надежды, словно огромный валун пробил крышу и упал на пол кабинета, разрушив всё вокруг.

– Операция полностью избавит тебя от рака, и это, по моему мнению, самый безопасный подход.

Я представила, как возвращаюсь в школу после операции. Как брожу по классу и игровой площадке, ничего не видя перед собой. Разве у меня получится? Как это возможно?

Я уже готова была устроить истерику прямо здесь и сейчас, в кабинете мистера Хабиба, колотить руками и ногами по полу и истошно реветь. А потом взглянула на грустные лица родителей и подумала, что надо держаться стойко.

– Хорошо. Я согласна. Потому что не хочу умирать.

Папа подвинулся ближе и положил руку мне на плечи. Я внезапно разрыдалась, дрожа всем телом. Он обнял меня крепче и прижал к себе, словно боялся, как бы я не распалась на тысячи осколков.

– Всё в порядке, – говорил папа. – Всё будет хорошо.

– Обсудите своё решение дома, все вместе, – посоветовал доктор Хабиб.

Мама всхлипнула.

– Разве я могу сделать такой выбор? Это невозможно.

– Я уже сделала, – ответила я, сглатывая слёзы. – Подумаешь, глазное яблоко. Без него можно прожить. Я не хочу прощаться с тобой, папой и Августом.

– Мы предоставим всю необходимую информацию, чтобы вы могли ознакомиться со всеми деталями, – обещал доктор Хабиб. – А когда будете готовы, запланируем операцию. Её придётся подождать несколько недель. Я передам вам контакты всех организаций, которые будут вам полезны.

Мама кивнула.

– Пойдём домой, милая.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять слёзы, но это не особо помогло.

– Не переживай, мам. Всё будет хорошо.

Только мы не могли этого знать наверняка. Ни мы, ни даже доктор Хабиб со всеми его сертификатами в рамках.

* * *

Папа договорился встретиться с дядей Питом на стройке, хотя мама ему сказала, что уж сегодня работу лучше пропустить.

– Нам нужны деньги, Хелен, – возразил он. – Чем мы будем платить за лечение?

– Но… после всего, что произошло утром? Мы должны всё обсудить. Позвони Питу, объясни ему. Он же наш родственник, он всё поймёт.

– Я обещал быть там к одиннадцати и не хочу его подвести. Сегодня у нас по плану гидроизоляция. Надо идти.

– Но ты подводишь меня, – сказала мама дрожащим голосом.

– Хелен, пойми, у нас нет выбора, – ответил папа. – Пока ты не найдёшь работу, я обязан каждый день ходить на свою. Думаешь, мне самому это нравится? Работать с утра до ночи?

– Я пытаюсь что-нибудь найти, но меня даже на собеседование не приглашают! – воскликнула мама. – Никто и знать меня не хочет! У вас с Джонс есть школа, работа, а у меня – ничего, никакого занятия! Для меня в этом городе ничего нет!

– Неправда, – возразил папа. – У тебя есть мы. И сейчас не время для таких разговоров, Хелен. Мне пора ехать.

Мама села в машину и захлопнула дверь.

– Ох, опять я в чёрном списке, – пошутил папа. – Обсудим твоё лечение позже, когда мы все немного успокоимся, хорошо? Чтобы как следует всё обдумать и принять самое разумное решение.

– Хорошо.

Папа уже пошёл к вокзалу, но тут я его окликнула:

– Пап! Ты же помнишь, какие маме нравятся шоколадные конфеты? С карамелью! Возьми ей две коробки.

– Не волнуйся, она меня всегда прощает! – бросил папа в ответ.

Мама сидела в машине и тихонько плакала. Об операции мы говорить не стали, хотя я больше ни о чём не могла думать.

– Можем остановиться у скалы Боллс Хед, посмотреть на гавань? – попросила я.

Мама всхлипнула.

– А не лучше поехать домой?

– Я хочу всё отложить в памяти до операции. Почему бы не начать прямо сейчас?

Мне хотелось запомнить свой район, мамино лицо, папины руки, глаза Августа – карие, с жёлтыми крапинками, недовольную мордочку Ринго, небо, океан, деревья… да весь мир!

– Мы ещё не определились, Джонс. Эта операция в корне изменит твою жизнь.

– Я определилась, мам.

– Тебе одиннадцать лет, милая. Ты не готова сама принимать решения.

– В феврале будет двенадцать, и глаз мой, так что и решать мне.

– Ладно, как скажешь. Поехали смотреть на гавань в заказнике. Только я сейчас не в настроении носиться туда-сюда, так что будем идти медленно, хорошо?

Мама припарковалась, и мы пошли по тропе к скале из песчаника. С неё открывался вид на бухту, где пришвартованные к берегу яхты покачивались на воде. На отдалении виднелись мутные силуэты Харбор-Бридж, Сиднейской башни и массивных городских небоскрёбов. Удивительно было думать о том, что мы с Августом пробежали забег по этому мосту.

– Красивый вид, – заметила мама.

Впервые за нашу жизнь в городе она сказала о нём что-то хорошее.

– В Коттоне красивее, – сказала я, вспоминая нашу ферму и поля под открытым небом, на которых паслись животные.

– И там и там красиво, только по-разному, – примирительно ответила мама.

Мы прошли мимо наскальной живописи аборигенов. Там была изображена фигура в животе кита. Мама прочитала табличку.

– Это высек в камне народ каммерайгалов. Они плавали в этих водах и отсюда наблюдали за китами. Разве не чудесно, что рисунок сохранился до наших дней?

– Наверное, пора учить брайль[14]14
  Рельефно-точечный тактильный шрифт, который предназначен для чтения и письма незрячими и слабовидящими людьми.


[Закрыть], – задумчиво произнесла я, проводя пальцем по скале.

– Будем учиться вместе, – предложила мама.

– Было бы здорово.

Я достала телефон, чтобы сфотографировать исполинскую ящерицу, которая грелась на тёплом камне, и внимательно её рассмотрела, чтобы хорошенько запомнить.

Потом мы с мамой устроились в кафе «Углепогрузчик», заказали торт «Красный бархат» на двоих, горячий шоколад для меня и чашку кофе для неё. Раньше на Боллс Хед располагался угольный склад, поэтому заведение так и назвали. Это сейчас тут был заказник – охраняемая природная территория. Мы сидели на террасе под солнышком, потягивали пенку с наших напитков и пытались не думать о плохом.

После кафе я взяла маму под руку, и мы прогулялись по саду среди золотых акаций, сиреневых полевых цветов и красных эвкалиптов, слушая трели лорикет, кукабарр и какаду.

– Хорошо ты придумала сюда сходить, – признала мама. – Мне стало чуть легче.

– Мне тоже.

Тут она повернулась ко мне:

– Милая, не забывай: я всегда буду рядом, всегда буду тебя поддерживать.

– Даже в самые плохие моменты?

– Особенно в плохие моменты.

Глава двадцать восьмая
Август

На обеде я сидел рядом с лазалкой, пока Джонс по ней сновала. Она раз десять забралась на самый верх и спустилась, и ещё долго висела вниз головой так, что кровь прилила к лицу. Наконец она вернулась к скамейке и опустошила целую бутылку воды.

– Хочешь попробовать шоколадно-апельсиновые «шикарные шарики» моей мамы? Выглядят они не очень аппетитно, но на вкус супер.

Джонс откусила совсем немного, и я спросил:

– Не понравилось?

– Просто аппетита нет.

– Обычно ты всегда голодная. Что-то случилось?

– Да. Мне надо кое-что тебе сказать. Мы решили согласиться на операцию. Мой глаз удалят, и я стану совсем слепая.

У меня пропал дар речи от потрясения. За что ей такое? Это же несправедливо.

– Но мы заберёмся на Косцюшко? – спросил я. Джонс очень туда хотелось. – Без тебя я не справлюсь!

– Надеюсь, у нас получится. Когда поправлюсь после операции.

Я крепко её обнял. Наверное, ей было ужасно страшно. Да что там, и мне было страшно, хотя моему глазу ничего не грозило.

– Ты всё равно будешь со мной дружить, Ави? Даже если я стану уже не такой подвижной и энергичной?

– Мы навсегда останемся друзьями, – заверил её я. – Даже когда состаримся. Обещаю!

– А если поругаемся? Или пойдём в разные старшие школы, и ты про меня забудешь?

– Нет, мы будем дружить, несмотря ни на что, – твёрдо произнёс я. – После операции буду тебе помогать ориентироваться в школе. Можем заранее потренироваться. Я снова стану твоим наставником, или проводником, как в самом начале, помнишь?

Джонс улыбнулась и сунула в рот весь «шикарный шарик».

– Завтра начнём.

– Договорились!

* * *

Мама заехала за мной после уроков. Арчер уже занял переднее сиденье, поэтому я втиснулся на заднее, между коробкой всякой канцелярии и стопками книг из библиотеки. Арчер был в своей футбольной форме и в наушниках. Я с ним поздоровался, но он сердито вздохнул и уставился в окошко.

После того как Джонс рассказала мне об операции, я не переставал беспокоиться и всё думал о худшем. Вдруг всё совсем плохо закончится? Я уже никогда не встречу никого, похожего на Джонс. Она моя самая лучшая подруга на свете.

– Как дела в школе, Ави? – спросила мама.

– Так себе. Джонс будут удалять глаз.

– Господи! – ахнула мама. – Какой ужас! Надо позвонить Хелен, спросить, можем ли мы как-нибудь помочь.

Мы поехали на футбольное поле в парке Мур, на другом конце города. Арчер теперь тренировался там и дважды в неделю ночевал в папиной квартире, потому что от неё ехать ближе. По пути мы встали в пробку, и Арчер тяжело вздохнул.

– Джонс понадобится много всяких приборов и полезных штук после того, как она ослепнет, – рассудил я. – Может, организуем сбор средств для её семьи? Чтобы они могли купить ей всё необходимое и не беспокоиться о деньгах?

Арчер достал один наушник и медленно произнёс низким, глубоким голосом:

– Сделайте страницу на GoFundMe.

Я и не знал, что он нас слушает.

– А что это?

– Платформа для сбора средств. Ставишь цель, пишешь там всё про Джонс, перечисляешь, что ей нужно, и отправляешь ссылку всем вашим знакомым. Одна девчонка из моей школы собирала так пожертвования для семьи, у которой дом пострадал во время наводнения. Там ничего сложного, я тебе покажу.

Он снова вставил наушник, и на следующем светофоре мама обернулась ко мне, широко распахнув глаза от удивления.

– Что ж, попробуем, – сказала она.

* * *

Я попросил разрешения у Джонс и её родителей, и Арчер помог мне создать страницу на GoFundMe. Было очень приятно что-то делать с ним вместе.

Мы загрузили фото Джонс и составили список того, что ей потребуется в школе и за её пределами. Цель у нас получилась в десять тысяч долларов. Сумма, конечно, немаленькая. Ровно столько же Йорн Утцон получил за свой проект оперного театра.

Мои мама с папой, Арчер и Лекси внесли пожертвования, и у нас набрались первые сто пятьдесят долларов. Я всё обновлял страницу, проверял, не подкинул ли ещё кто немного. Мама обещала поделиться ссылкой в соцсетях, чтобы о ней узнало больше людей.

На ужин мама приготовила овощной пирог с козьим сыром, который мы все очень любили, даже Арчер. Он положил себе сразу два куска. Пока мы ели, у меня появилась новая идея.

– Надо ещё рассказать об этом на школьном собрании!

– Отличная мысль, Ави, – похвалила мама. – Посоветуйся с мисс Фэ.

– Ага, завтра первым делом с ней поговорю.

* * *

Мы с мамой и сестрой стояли у входа в галерею, где показывали выставку «Живой Ван Гог». Это был четвёртый пункт в нашем списке целей. Мы уже выполнили первые три:

1. Посмотреть на тонкинского гульмана.

2. Забег Харбор-Бридж 10 км.

3. Сходить на мюзикл «Гамильтон».

Гора Косцюшко перешла в пятый пункт. Мне было страшновато на неё забираться, и это испытание обещало быть самым сложным.

Джонс приехала в галерею вместе с мамой. Она выскочила из машины и обняла меня с разбегу так, что я чуть не упал.

– Не терпится увидеть, как картины оживают! – воскликнула Джонс.

– Мне тоже.

Мы пошли на выставку всей компанией, и в тёмном помещении нас встретила цитата, сияющая на чёрной стене.

– «Лучший способ познать жизнь – полюбить многое», – прочитал я вслух.

Джонс ахнула и стиснула мою руку.

– Он прав! В нашем списке тот же смысл.

В зале витал древесный аромат, щипавший ноздри, и создавалось впечатление, будто мы очутились за городом. На громадных стенах галереи показывали цифровые проекции огромных подсолнухов, сверкающих звёзд, старых деревень, широких полей, и для каждой картины подбирали идеальную композицию оркестровой музыки. Я смотрел на всё как зачарованный, и к концу у меня слегка закружилась голова.

– Мы словно внутри этих картин, – прошептала Лекси мне на ухо. – Очень здорово ты придумал сюда пойти, Ави.

– Это мама предложила, – честно ответил я.

* * *

После выставки мы с сестрой поехали к папе. Арчер тренировался в футбольном лагере, поэтому его с нами не было. Лекси впервые согласилась провести выходные с папой, несмотря на то что ей вообще сюда не хотелось. Они с мамой долго из-за этого ругались.

Папа купил свежие булочки в пекарне, и мы вместе сидели за столом, накладывая на них ветчину с сыром.

– Как вам выставка? – спросил папа.

– Нормально, – ответила Лекси, хотя это было слабо сказано. Выставка оказалась просто потрясающая.

С тех пор как мы сели в машину, моя сестра почти всё время молчала. Папа говорил в три раза больше, чтобы заполнить неловкую тишину.

– Я пойду к себе в комнату, – сказала Лекси, беря на руки Скаута.

Ей явно нравилась папина новая квартира, и щенка она сразу полюбила, но всё равно старалась принять безразличный вид.

– Конечно, я тебя провожу, – вызвался папа.

Я пошёл за ними и увидел, что комната Лекси выполнена в её любимых цветах, а ещё там протянуты рождественские фонарики, стоят колонки и корзинка с мотками шерсти и спицами.

– То, что для вязания, – это… вам обоим, – сказал папа, глядя на меня.

Лекси кивнула и опустила щенка на кровать.

– Хорошо, спасибо. Я немного почитаю у себя.

* * *

Папа высыпал детали пазла на стол, и мы начали собирать края.

Я знал, что папа терпеть не может это занятие и купил пазл только ради меня. В последнее время он старался обращать внимание на то, что нравится нам самим, а не навязывал свои увлечения. Даже не спросил ни разу, не передумал ли я насчёт футбола.

– Слышал, вы с Джонс собираетесь подняться на гору Косцюшко?

– Ага, это следующий пункт в нашем списке целей, – ответил я.

– Если хочешь, могу пойти с вами, – предложил папа. – Наверное, Джонс после операции нужна будет двойная подстраховка.

– А ты не слишком занят?

Я не ожидал, что папа заинтересуется. Тем более что ему придётся отказаться от воскресной поездки на велосипеде или возможности посмотреть, как Арчер играет в футбол.

– Я могу отвезти вас туда, а там помогать сверяться с картой и носить всякие тяжести, – добавил папа. – Мне очень нравились прогулки по дикой природе, когда я был подростком.

Пожалуй, нам не помешал бы ещё один провожатый. К тому же папа был в отличной физической форме и хорошо ориентировался на местности.

– Ладно, – согласился я, очень надеясь про себя, что он не испортит нам поход.

– Замечательно! Пока изучу вопрос, поговорю с папой Джонс, чтобы вместе забронировать комнаты в горном коттедже в январе[15]15
  В Австралии в эти месяцы наступает лето, в отличие от нашего полушария, где в декабре – феврале, наоборот, зима.


[Закрыть], когда у вас каникулы. Самое подходящее время для восхождения.