Текст книги "Атака седьмого авианосца"

6

Огненный солнечный диск только наполовину вылез из-за линии горизонта, когда лейтенанту Россу передали, что его вторично требует к себе адмирал Фудзита. В салоне, как всегда, по правую руку от адмирала сидел Хакусеки Кацубе, а Мацухара, Марк Аллен и Дэйл Макинтайр стояли чуть поодаль. К удивлению Брента, находился здесь и капитан полиции Камагасу Кудо, но на этот раз он занимал не центр композиции перед письменным столом, а скромно притулился в уголке. По обе стороны двери стояли часовые, над тумбой с телефонами сидел вахтенный.

Брент еще не пришел в себя после всех потрясений этой бессонной ночи и едва стоял на ногах. В первый раз его вызвали к адмиралу, как только он поднялся на борт: Фудзита выслушал его подробный рапорт о случившемся в «Империале» и отпустил. Затем в салон вошла Дэйл Макинтайр.

Чтобы полиция не увезла ее для допроса, ей выделили каюту, и Дэйл прежде всего приняла обжигающе-горячий душ, затем облачилась в зеленую холщовую робу и штаны, которую выдали ей по приказу адмирала. Платье унесли в корабельную прачечную. Вытравить из памяти трагические происшествия оказалось много трудней, чем соскрести с лица, тела и волос чужую кровь и следы собственной рвоты.

Брент, встретившийся с нею на пороге салона, был поражен затравленным выражением ее осунувшегося лица: синие круги залегли под широко раскрытыми глазами, заметней сделались морщины и взгляд стал мертвенно – неподвижным и тяжелым, словно воды мифического Стикса. Так смотрят люди, побывавшие в аду и вернувшиеся оттуда. Она молча прошла в сантиметре от Брента, даже не повернув головы в его сторону, и провела наедине с Фудзитой целый час. Брент тем временем отвечал на бесчисленные вопросы адмирала Аллена, Йоси Мацухары и Ирвинга Бернштейна.

И сейчас, вновь стоя перед Фудзитой, Брент чувствовал в голове полнейший туман: мысли путались, словно с тяжкого похмелья, но постоянно возвращались к кровавым событиям прошлой ночи, как будто кто-то снова и снова прокручивал перед глазами один и тот же опостылевший ролик. Вот убийца, перегнувшись через опрокинутый стол, заносит нож, вот гремят три слитных винтовочных выстрела, вот появляются в дверном проеме двое с пистолетами, и в руке его вздрагивает от отдачи «Оцу»… Он до сих пор чувствовал в ноздрях едкий запах пороха, слышал грохот пальбы и пронзительные крики Дэйл, помнил, как навскидку выстрелил в охранника, как оцепенел над распростертым на полу телом старшины, как они возвращались на «Йонагу» вместе с мэтром и официантом, которые мысленно уже распрощались с жизнью, а на почтительном расстоянии за «Мерседесом», завывая сиренами и слепя огнями «мигалок», неслись полдюжины полицейских машин, как караульные у проходной бережно вытащили с заднего сиденья труп Куросу. Старший фельдшер Эйити Хорикоси бегло осмотрел положенный на палубу труп и распорядился нести его в судовой крематорий – в седьмое котельное отделение – а потом язвительно произнес: «Еще один, мистер Росс. По вашей милости кочегары без работы не останутся».

Брент, и так во всем винивший только себя, был слишком подавлен и угнетен, чтобы отвечать, – он молча повернулся и пошел прочь. Но сомнения не отпускали его от себя ни на шаг: неужели он проявил беспечность? Неужели вожделение, от которого мутилось в голове, заставило его позабыть о бдительности? Неужели старшина Куросу принял смерть из-за того, что он, Брент, как мальчишка, щупал крутые бедра американки?! Отвращение к себе и позднее раскаяние томили не только душу – он ощущал физическую тошноту.

Голос адмирала, прозвучавший с необычной для старика сердечностью, вернул его к действительности.

– Капитан Кудо, мы все с нетерпением ждем, что вы сообщите нам по поводу происшествия в отеле.

– Форменная бойня, господин адмирал, – сдавленным голосом ответил полицейский. – Шестеро убитых.

– Как «шестеро»? – растерянно спросил Брент, с усилием выплывая из одури. – А кто шестой?

– Как его зовут… как звали, не знаю, лейтенант. Это молодой официант – волосы длинные, темно-каштановые, в правом ухе сережка. Был обнаружен на кухне с перерезанным горлом.

– Боже мой… – услышал Брент сорвавшийся голос Дэйл.

– Главарь банды – некий Исмаил абу Хемейд. О его группе известно немногое – она состоит из безжалостных, хладнокровных убийц, действующих в высшей степени профессионально.

– Это – отборные головорезы Каддафи, – с горечью произнес полковник Бернштейн. – Мы, израильтяне, знаем их очень хорошо. Члены секты «Саббах» – последователи «старца с гор», Гасана ибн аль-Саббаха. Начали свою деятельность несколько столетий назад в Персии – теперешнем Иране – и просуществовали до наших дней, когда их пригрели ливийцы. Они дают им все, что те пожелают: любые деликатесы, спиртное, женщин – или мальчиков, – любое оружие, тиры, тренажеры и прочее. Но предпочтение они до сих пор отдают ножу. Поголовно курят гашиш и по приказу зарежут кого угодно. Ну и, разумеется, считают, что погибший в бою отправляется прямиком в объятия гурий в райских кущах.

Кудо благодарно кивнул и продолжал:

– Двое других – Муджамиль Сиддики и Аммар Абдулхамид – были наняты Хемейдом специально для этой акции. До этого промышляли грабежом в припортовых кварталах Триполи.

– Охранник погиб? – вдруг перебил его адмирал.

Кудо скорбно поджал губы:

– Да. Киотаки Кавагути получил четыре пули и скончался на месте. Мгновенная смерть, – он взглянул на Брента Росса, и в салоне воцарилась плотная вязкая тишина.

– Это я его застрелил, – сказал Брент.

– Он появился в самый разгар перестрелки, через секунду после того, как старшина Куросу получил смертельное ранение, – сказала Дэйл. – Брент же не мог знать, кто он… – Пальцем она поочередно показала на каждого, кто находился в салоне. – Вы все поступили бы точно так же. И я – тоже, – голос ее дрогнул. – И вы, и вы, и вы!.. – Она едва удерживалась от истерического крика.

– Миссис Макинтайр, успокойтесь, прошу вас… – с необычной мягкостью произнес адмирал. – Я все понимаю. Охранник поплатился жизнью за собственную глупость. И на месте лейтенанта Росса мог оказаться любой из нас. Я бы тоже в таких обстоятельствах открыл огонь без предупреждения.

– Он убит, господин адмирал, все прочее роли не играет, – сказал Кудо.

– Лейтенанта Росса я вам не отдам.

– Я был прислан на «Йонагу» вовсе не для того, чтобы арестовывать и допрашивать его.

– Да? А для чего ж тогда?

– Мне поручено предупредить, что на берегу любому из ваших моряков грозит смертельная опасность, – вздохнул капитан.

– Да неужели? Быть того не может! – иронически воскликнул Фудзита. – А что еще новенького расскажете?

Кудо замялся. Свисавшие на тугой воротник крахмальной сорочки дряблые щеки и двойной подбородок залились краской.

– Вы должны, господин адмирал, резко сократить или вовсе отменить увольнения на берег. Большинство наших граждан – на вашей стороне, но… в ближайшее время следует ждать новых актов террора.

– Да! – вскричал Фудзита. – «Саббах» пытался протаранить нас груженным динамитом катером, бомбил нас с «Дугласа», замаскированного под пассажирский лайнер. Одного из старшин убили в пакгаузе, двое матросов погибли, отражая атаку грузовика с пластиковой взрывчаткой в кузове. Две драки у проходной дока. Засада в парке Уэно, в результате которой погибла женщина. Еще двое из членов экипажа не вернулись из увольнения, и их семьи никогда больше не увидят их – Он уперся жестким немигающим взглядом в тучного полицейского. – А теперь от их рук пал старшина первой статьи Ацума Куросу, которого вы, помнится, собирались допрашивать по поводу гибели одного из этих псов. Нам ли не знать, что за трусливая сволочь эти террористы!

– И все же, господин адмирал, пусть ваша команда как можно реже появляется в городе.

Черные глаза адмирала задвигались по капитану, как стволы спаренной зенитной установки, «ведущие» самолет противника: скользнули по массивной и круглой, как тыква, голове вниз к рыхлым, оттопыренным щекам цвета лимонного заварного крема, свисавшим ниже пухлого подбородка, задев по дороге обрамленную ярко-красными губами щелочку рта, и спустились ниже – к широко расставленным для равновесия ногам, с трудом удерживавшим живот – огромный, как у женщины на девятом месяце. Капитан явно позволял себе лишнее.

– Это мне решать, – сказал адмирал ледяным тоном.

– Разумеется, господин адмирал, – поспешил согласиться Кудо и взмахнул руками, словно обороняясь от кого-то. – Я лишь высказал пожелание.

Фудзита кивнул в сторону своего дряхлого письмоводителя:

– Я и так уже отменил все увольнения. По моему приказу никто не имеет права сходить на берег без вооруженной охраны из числа свободных от вахты матросов.

– Полиция окажет вам всемерное содействие. Мы поставили патрули на всех магистралях и будем задерживать всякого, у кого при досмотре будет обнаружено оружие.

– Давным-давно надо было это сделать, – без тени одобрения сказал Фудзита.

– В деловой части Токио за порядком будут следить военнослужащие Сил самообороны, а освободившихся полицейских перебросим в порт и к доку.

Костлявый кулачок Фудзиты с размаху опустился на стол:

– Я не допущу, чтобы гибли мои люди! Вчера мы потеряли одного из самых лучших на «Йонаге»! Больше таких бессмысленных потерь не будет!

Эти слова хлестнули Брента, словно бичом: копившееся в нем чувство вины снежной лавиной покатилось вниз, и у него не было сил удержать ее – слишком дорого стоила ему минувшая бессонная ночь. И снова перед глазами замелькали мучительные картины: вот он водит ладонью по бедру Дэйл, словно школьник, которому не терпится расстаться с опостылевшей невинностью на заднем сиденье автомобиля… Обливающийся кровью, стонущий Куросу на полу… Устремленные на него глаза и слетающие с губ вместе с кровавыми пузырями тихие слова: «Виноват, мистер Росс… Проморгал». И вот его уже нет: он умер, тихо, словно уснул, как ребенок. И почему-то в утомленном мозгу, словно мухи над падалью, стали роиться другие воспоминания: склоненная шея лейтенанта Коноэ, жилистая старческая шея Такии… Тяжесть меча в руках, сверкающая гудящая дуга, обрывающаяся тупым ударом и струей крови… Чем стал он, Брент Росс?

Он сделал шаг вперед:

– Господин адмирал! – громко прозвучал его голос, и все повернулись на него. – Прошу разрешения совершить харакири.

Раздался общий задавленный вздох. Фудзита выпрямился, шире раскрыл глаза. Послышались два голоса:

– Он не в себе, – сказал Марк Аллен. – Нужен доктор…

– Брент, – сказал Йоси Мацухара. – Ты сам не знаешь что говоришь.

Бернштейн мягко взял американца за руку:

– Брент, вам надо отдохнуть… Вы пережили сильнейшее потрясение…

Дэйл шагнула вперед, и по мере того, как смысл слов Брента доходил до нее, в глазах у нее все отчетливей проступал ужас:

– Ты… Ты хочешь покончить с собой? Я не понимаю тебя.

Кудо, округлив глаза, шепнул ему на ухо:

– Молодой человек, не беспокойтесь: мы вас тревожить не будем. Вы действовали в пределах необходимой самообороны.

И наконец Фудзита, резким взмахом руки установив тишину, произнес:

– Объясните причину, Брент-сан.

Брент вытянулся как струна:

– Я виноват в гибели старшины Куросу.

– Да нет же! – Дэйл обеими руками вцепилась в него и попыталась притянуть к себе. – Это не так!

– Почему вы обвиняете себя в его смерти? – осведомился адмирал, не обращая на нее никакого внимания.

– Я слишком много пил в тот вечер и слишком… слишком много внимания уделял миссис Макинтайр, тогда как должен был быть настороже и не терять бдительности. – Он обвел всех повлажневшими синими глазами. – Я был беспечен, и меня захватили врасплох.

– Что за ерунда! – закричал адмирал Аллен. – Это могло случиться с каждым из нас! Да, стряслось несчастье – но не выпускать же себе из-за этого кишки?!

Фудзита протянул к нему руку и поводил пальцами из стороны в сторону, словно веером, а затем кивнул Дэйл.

– Конечно, нас взяли врасплох, – заговорила она. – Убийца появился из дверей кухни. – Не выпуская руки Брента, она впилась в него молящим взглядом: – Но ты отреагировал с такой стремительностью, что я даже не поняла, что происходит, пока он не упал прямо на меня.

– Куросу убит, – мертвым, лишенным интонаций голосом сказал Брент. – Убит, потому что я видел и слышал только тебя.

– Но это же совершенно естественно! – воскликнул Йоси. – Когда сидишь с дамой в ресторане, ты занимаешься ею! Зато ты уложил двоих убийц, а миссис Макинтайр не получила даже царапины.

– Какое право имеешь говорить мне это ты – ты, винивший себя в гибели Кимио и сам просивший разрешения на харакири? – взгляд Брента, устремленный на друга, был прям и тверд.

– Ты не японец.

– Я много раз слышал от тебя, что я больше японец, чем многие жители этой страны.

– Зачем же понимать меня так буквально? Ты – человек другой расы, другой породы и вовсе не обязан следовать…

Брент нетерпеливо оборвал его:

– Совершающие харакири делятся на две группы: одни отрицают свою вину, другие сами заявляют о ней. Я себя считаю виновным. Ты будешь моим кайсяку?

– Нет, он просто обезумел! – воскликнул Аллен.

– Довольно! Всем замолчать! – Фудзита хлопнул ладонью по столу. – Почему лучшие из моих офицеров так стремятся сами лишить себя жизни?! – Он поочередно взглянул на Йоси и Брента. – Наши враги предоставят вам тысячу возможностей перейти в бесконечность. – Рука его привычно легла на переплет «Хага-куре». – Есть время жить, и есть время умирать. Так вот, для вас, Брент-сан, оно еще не настало. Харакири запрещаю! – Он перевел взгляд на Аллена, потом на Мацухару и с вызовом произнес: – Подполковник, Брент Росс завоевал и многократно доказал свое право считаться самураем, и вы это знаете лучше, чем кто-либо иной. Вы тоже родились в Америке, приехали сюда таким же юношей, как лейтенант Росс. Тем не менее себя вы причисляете к самураям, ибо исполняете кодекс чести бусидо. К какой бы расе он ни принадлежал, меч лейтенанта Коноэ достался ему по праву, и в наших рядах он сражался доблестно, как истинный самурай. – Он снова хлопнул по столу. – Попрошу вас впредь воздерживаться от подобных реплик.

– Есть воздерживаться, – выдавил из себя сквозь стиснутые зубы Мацухара. – Я никак не хотел тебя обидеть, Брент-сан. – Он повернулся к адмиралу: – Таково было мое мнение. Я высказал его и остаюсь при нем.

– Оставайтесь, только чтобы на корабле, которым я командую, его никто не слышал. – Он поднял глаза, прижал костлявые пальцы ко впалой груди. – Древний мудрец Ману сказал: «Тело, язык, разум свершают деяния, а соединенная с телом душа подразделяет их на деяния добрые, злые и безразличные к добру и злу». Так вот, Брент-сан, – он устремил на американца взгляд, в котором была почти нежность. – Никто не осмелится сказать, что ваши деяния были во зло или безразличны добру и злу.

Брент глубоко вздохнул и шумно выпустил воздух:

– Благодарю вас, господин адмирал. Однако ответственность за то, как я вел себя вчера вечером, несу я один. А действия мои не соответствуют ни моим понятиям о достойном поведении, ни кодексу бусидо.

– Ради всего святого, Брент! – почти завопил Аллен. – Да уймись же ты! Приди в себя!

Фудзита спросил его:

– Адмирал, Брент Росс понадобится вам на лодке?

– Разумеется! Я уже получил разрешение в разведуправлении на его перевод. Дело за вами, сэр.

– Добро. Лейтенант, вы назначаетесь на подводную лодку «Блэкфин» командиром БЧ связи. Послезавтра вам надлежит быть в Нью-Йорке. Примете и проверите аппаратуру. Мы будем ждать от вас сообщений.

– Есть, сэр, – ответил Брент почти машинально, потому что раздумывал в это время над словами Фудзиты: «истинный самурай». Что же – старый адмирал засомневался в этом? Согласен с Алленом в том, что у Брента – не все дома? Может быть, Фудзита отсылает его на лодку, чтобы уберечь от пули террористов? А вдруг он и вправду сходит с ума? Это вполне вероятно: не всякий рассудок мог выдержать испытания, которым подверглась команда «Йонаги». Несколько лет почти непрерывных боевых действий и опасностей философско-психологического плана, которые, пожалуй, будут еще похлеще огня, смерти и насилия. Разве может без ущерба для душевного равновесия он, американец по крови и рождению, рациональное западное существо, с колыбели затвердившее, что человек создан по образу и подобию Божьему и заключает в себе всю вселенную, воспринять восточную философию, по которой все на свете лишь частицы бесконечного целого, плывущие по реке жизни – реке, у которой нет ни истока, ни устья? Можно ли совместить два полярных понятия в одной душе, не расщепив ее? А расщепление это иначе называется шизофренией, так что адмирал Аллен, вероятно, недалек от истины.

Слова Фудзиты, обращенные к Дэйл Макинтайр, остановили этот водопад мыслей.

– Миссис Макинтайр, вы улетаете сегодня в семнадцать по нулям из Токийского международного аэропорта?

– Да, адмирал.

– Вас проводит наряд, – пальцы его выбили дробь по дубовому столу. – Пишите, Хакусеки: приказ старшему офицеру. Выделить для миссис Макинтайр штабной автомобиль с водителем и двумя охранниками. Сопровождение: двенадцать человек на двух боевых машинах с двумя пулеметами «Намбу». Двигаться колонной, имея в середине штабной «Мицубиси», и не останавливаться ни при каких обстоятельствах. Кто бы ни требовал – полиция ли, или Силы самообороны.

Кацубе, кивая, споро выводил иероглифы, потом передал листок вахтенному, который вернулся к своим телефонам в углу и, сняв трубку одного из них, стал передавать приказ.

– Адмирал… – сказала Дэйл. – Мне сначала надо заехать в отель.

– Отставить! – сказал Фудзита связисту.

Дэйл, одолевая смущение, взглянула на него:

– Разрешите мне поговорить с лейтенантом Россом… наедине?

– Да, пожалуйста. По правому борту – пустая каюта.

– А потом и я бы хотел задать несколько вопросов миссис Макинтайр и лейтенанту, – сказал Кудо, доставая свой блокнот. – Можно?

Адмирал кивнул, устало обвел присутствующих глазами и объявил:

– Все свободны!

…Дэйл сидела рядом с Брентом, а капитан Кудо устроился напротив, держа наготове блокнот и ручку.

– Мне не хочется бередить ваши раны, но ваши показания я обязан зафиксировать, – негромко, мягко и участливо заговорил он.

Брент кивнул и коротко, не вдаваясь в подробности – особенно те, что касались Дэйл, – рассказал о том, как развивались события вчера вечером. Потом пришел черед Дэйл: она уже обрела прежнее самообладание, и голос ее не дрожал. Полицейский все записал, поблагодарил и ушел.

Дэйл с тревогой взглянула на Брента. Ее пугала его необычная вялая покорность и уступчивость, особенно странные для человека, который умел так стремительно нападать и отбивать нападения, так жестоко бить и беспощадно убивать. Необъятные плечи ссутулились, а в синих глазах вместо прежнего живого света, притягивавшего ее и обещавшего так много, застыл тусклый и безжизненный холод. Она была уверена, что не смерть Куросу так опустошающе подействовала на него – это сказалось многодневное напряжение, которое испытывал каждый из команды «Йонаги». А Брент был все-таки еще совсем молод. И потом, он американец. «Янки-самурай», – вспомнилось ей. Разве это возможно? Разве такие вещи совместимы?

– «Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…» – приблизив губы почти к самому его уху, прочла она строчку Киплинга.

Он повернул голову и улыбнулся – впервые за все это время:

– «…пока не предстанут небо с землей на Страшный Господень Суд», – продолжил он и взглянул ей в глаза: – Что ты хотела мне сказать?

– Лучше меня и еще сто лет назад это сказал Киплинг.

– Ты думаешь, я… как бы это выразить?.. у меня срыв?

Дэйл на мгновение помедлила с ответом, но все же решилась:

– Мысль о самоубийстве не может прийти в голову совершенно здорового человека.

– Тебе этого не понять.

– Да, это понимают японцы, но ведь они ненормальные! Нормальный человек не может быть последователем бусидо.

– Все зависит от точки зрения, Дэйл. Они считают, что ритуальное самоубийство – абсолютно логичный шаг.

– В том случае, если запятнана честь?

– Да. И западные люди поступают так же, и ты это знаешь.

– Но когда западный человек решает покончить с собой, он, во-первых, всегда волен передумать, во-вторых, не обставляет суицид такими церемониями… И все считают это помрачением рассудка либо отклонением от нормы. Пойми, Брент, – голос ее зазвенел от еле сдерживаемого волнения, – нельзя быть единым в двух лицах. Японцы сделаны из другого теста. Они просто сотканы из противоречий, они упиваются ими…

– Я погубил старшину трюмных машинистов Ацуму Куросу. Не вижу тут никакого противоречия.

– Я уже говорила тебе десять минут назад у адмирала: ты среагировал на скрип двери, на движение руки под салфеткой. У тебя реакция леопарда! Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Промедли ты хоть на долю секунды, нас с тобой уже на свете не было бы. Ты ничем не мог помочь Куросу.

Наконец-то в синих глубинах замерцали какие-то живые искорки.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Конечно. Ты и сам знаешь, что я права.

– Дэйл, ты – потрясающая… – он потянулся к ней и тут же отпрянул. – Что толку вести эти пустые разговоры. Адмирал Фудзита не разрешил харакири.

– И правильно сделал. Он мудрец и прагматик. Ты ему нужен, и он не может позволить себе такой роскоши – выбросить тебя за ненадобностью. А скажи мне… этот летчик-подполковник…

– Йоси Мацухара.

– Да-да! Он что – тоже хотел совершить харакири?

– Да. В перестрелке погибла его невеста. Он винил в этом себя.

– Господи мой Боже, в голове не укладывается! – она поглядела на него, явно стараясь подавить рвущуюся на поверхность досаду. – Почему же нужно подвергать свою мужественность испытанию смертью?! Почему ты боишься проверить себя – женщиной? Разве проще пустить себе пулю в лоб или вспороть живот, чем… любить, любить женщину?! Меня любить? – последние слова вырвались словно противнее воли.

Брент взглянул на нее почти с благоговением.

– Ты потрясающая женщина, Дэйл, и слова твои вонзаются не хуже скальпеля. Подобные мысли мне никогда не приходили в голову. «Испытание смертью…» – повторил он, словно хотел запомнить эти слова навсегда, и улыбка смягчила каменные очертания квадратного подбородка. – Любить тебя? Такую умницу, такую красавицу? Нет, это проще и легче, чем по доброй воле отправиться на тот свет.

– Вот и люби.

По выражению его глаз Дэйл видела, что он возвращается из своей дали, но все еще отчужден.

– Когда-нибудь, – сказал он, обведя вокруг себя рукой. – Когда-нибудь, когда все это кончится.

Новая мысль осенила ее:

– Думаю, не зря тебя переводят на лодку. Это будет полезно во всех смыслах.

– Фудзита согласится с тобой.

– «Блэкфин» стоит на Гудзоне – в нескольких минутах ходьбы от моего дома.

Брент молчал.

– Мы увидимся с тобой?

Он медленно перевел на нее глаза – отстраненные и непроницаемые, как у медитирующего монаха.

– Да. Увидимся.

Но голос его не убедил Дэйл.

В дверь постучали, и в каюту, не дожидаясь разрешения, заглянул Митаке Араи.

– Миссис Макинтайр, я за вами: сопровождение готово и ждет, – глаза его с сочувствием и любопытством скользнули по лицу Брента.

– И я готова. – Дэйл поднялась.

Брент остался сидеть, глядя, как она направляется к двери.

– Постой! – вдруг крикнул он. Дэйл замерла. – Провожу тебя до сходней.

– Польщена, – рассмеялась она.

Следом за Араи они вышли в коридор.

Через два дня, за семь часов до того, как колеса чартерного «Констеллейшн», на борту которого находился будущий экипаж подводной лодки, оторвались от взлетной полосы в Цутиуре, Брента, Марка Аллена и Ирвинга Бернштейна вызвал к себе адмирал. Брент успел отдохнуть и выспаться, подавленность сменилась его обычной энергией, голова работала четко и ясно, и мучительные мысли не преследовали его больше, как неотвязные голодные демоны. Нет, он не забыл трагедии в отеле «Империал» и несколько раз, увидев во сне убитого Куросу, просыпался в холодном поту. Ничего не кончилось – и не кончится никогда. И Дэйл не было рядом – она уже улетела в Нью-Йорк… Пустота и уныние царили в душе лейтенанта.

На столе адмирала он сразу увидел только утром расшифрованное им самим донесение. Пальцы Фудзиты выбивали по нему замысловатую дробь.

– Под эгидой ООН в Нью-Йорке намечается провести встречу – неофициальную, конечно, – представителей Организации Освобождения Палестины и еще кое-каких арабских группировок с американцами, англичанами и израильтянами. Японию не приглашали.

Трое офицеров молча кивнули. Они расшифровывали депешу и были знакомы с ее содержанием.

– ООП не является членом ООН, господин адмирал, – напомнил Брент.

– Тем не менее их представитель сидит в Нью-Йорке, – возразил Бернштейн.

– В донесении ничего не говорится о египтянах, сирийцах, ливийцах, иорданцах и всех прочих, – сказал Аллен.

– Что-то затевается. Я хочу, чтобы вы приняли участие в этих переговорах и представили мне подробный доклад.

– Это будет очень и очень непросто, – сказал Бернштейн.

– Знаю. Вы, полковник, осведомлены о нравах этих негодяев лучше, чем кто-либо. Я поручаю это вам. Полетите в Нью-Йорк.

– Сэр… Адмирал Аллен и лейтенант Росс тоже покидают «Йонагу», меня вы отправляете вместе с ними. Кто будет заниматься декодированием? Наши шифровальщики Рид и Пирсон – отличные ребята и знают свое дело, но тут нужны кое-какие специальные навыки.

– Я затребовал офицеров, которые вас заменят, и они должны прибыть с минуты на минуту. – Как всегда, в раздумье он принялся крутить и дергать седой волос на подбородке. – Я вот что решил: вы – все трое – будете моими официальными представителями на этом сборище, какой бы бессмысленной говорильней оно ни оказалось. И главное – возвращение «Блэкфина» в строй должно быть тайной для всех.

– С вашего позволения, адмирал, – сказал Аллен. – Это невозможно. Лодка стоит на Гудзоне, ее видят сотни тысяч глаз. Мы отправляем в Нью-Йорк новый экипаж – тридцать одного человека, а город кишит шпионами: все сотрудники советской миссии при ООН работают на КГБ. То же самое и у арабов. Нас засекут, как только мы приземлился в аэропорту Кеннеди.

– Все это мне известно, – сказал Фудзита. – И все-таки надо постараться.

– По «легенде» ВМС США передает лодку в дар Департаменту национальных парков Японии как музейный экспонат. Так?

– Так. И это не какая-нибудь действующая модель, а подлинная, всамделишная субмарина времен Второй мировой, причем способная двигаться своим ходом и сохранившая боеспособность. Это образец того, с чем имел дело императорский флот на Тихом океане. – Все молча слушали адмирала Аллена, который демонстрировал блестящую память. – Часть сил, уничтоживших более двухсот боевых кораблей и почти шесть миллионов тонн груза.

– Да-да, – не без досады сказал адмирал Фудзита.

Брент и Аллен многозначительно переглянулись, а Бернштейн продолжал:

– Насчет ООН – не знаю, сэр, право же, не знаю… Добра от этого не жду, арабы моментально заподозрят подвох… В этой затее столько противоречий, что…

Костяшки сухого кулачка стукнули о стол.

– Мне вам нечего возразить, Ирвинг-сан, но и выбора у нас нет. ВМС США требует, чтобы мы забрали лодку в нью-йоркской гавани или же не забирали ее вовсе. – Он скупо улыбнулся. – Что касается противоречий… Вы же знаете: мы, японцы, обожаем их, мы и сами – ходячее противоречие. – Он невесело рассмеялся, задвигал по столу пальцами, похожими на высохшие корешки. – Попробуйте, полковник. Вы можете, как говорится, наводить тень на ясный день: тогда, глядишь, и обнаружится истинная подоплека этих переговоров. Вот и все мои напутствия.

В дверь постучали, и по знаку адмирала часовой отворил ее. Вошли двое. Первый был в американской военно-морской форме со знаками различия коммандера. Второй – в защитном комбинезоне израильской армии.

– Вот вам и замена, – сказал Фудзита.

– Каррино! Джозеф Каррино! – воскликнул Аллен, крепко пожимая руку невысокому смуглому человеку, в облике которого безошибочно угадывались явные черты латинской расы. – Ну, о таком специалисте можно только мечтать: мой выученик! – Он с энтузиазмом похлопал коммандера по плечу.

Бернштейн тоже узнал во вновь прибывшем старого знакомого:

– Маршалл Кац, рад вас видеть! Шалом!

– Шалом! – ответил израильтянин, худощавый, седеющий человек лет шестидесяти, прокаленный солнцем и горячими ветрами пустыни до такой степени, что под морщинистой задубелой кожей не осталось, как у вяленой рыбы, ни капли влаги. У него оказался сильный звучный голос и крепкое рукопожатие.

Адмирал легким покашливанием заставил всех вытянуться.

– Вот мое предписание, сэр, – Каррино протянул ему длинный желтый конверт.

То же самое сделал Кац.

Адмирал, воздев на нос маленькие очки в круглой железной оправе, быстро проглядел документы и, очевидно, остался доволен:

– Приветствую вас, господа, на борту авианосца «Йонага».

– Для нас большая честь служить под вашим началом, сэр, – сказал коммандер.

– Мы – союзники, господин адмирал, и Израиль склоняет голову перед жертвами, которые понесли ваши моряки, защищая наше государство и свободу всего мира от терроризма, – торжественно произнес Кац.

Адмирал поблагодарил его учтивым кивком и медленно, словно суставы совсем износились за сто лет службы, поднялся со стула:

– Ознакомлю вас с последними данными разведки. – Он показал на висевшую на переборке карту. – Мы получили радиосообщения нашей агентуры: на Сайпане и Тиниане идет беспощадная резня местного населения. На аэродромах кипит работа: арабы расширяют и ремонтируют их.

– А все необходимое им, очевидно, доставляют подводные лодки, – добавил Аллен.

– Да. Поскольку самолетов не замечено. – Он ткнул в нижнюю часть карты. – «Маджестик» отстаивается в сухом доке в Сурабае. Это дело еще нескольких месяцев. – Указка скользнула в сторону Каролинских островов. – Второй АВ «Принсипе де Астуриас», два крейсера и не меньше двенадцати эсминцев находятся на атолле Томонуто. Там же были замечены две плавбазы и два танкера. У нас есть время – время для того, чтобы потренировать наших летчиков и выйти для решающего удара. Нам нужен «Блэкфин» – арабы не ждут появления лодки. – Он выразительно глянул на Аллена. – Если мы утопим их авианосец, когда он снимется с Томонуто нам наперехват…

– Да-а, – протянул тот. – Кое-какие перспективы это открывает. Надо бы не прозевать.

– Обстановка ясна? – спросил Фудзита у вновь прибывших.

– Ясна, господин адмирал! – ответили они в один голос, а Каррино продолжил:

– По моему мнению, сэр, их присутствие на Марианах ставит под угрозу весь наш замысел. Им нужны лишь несколько бомбардировщиков дальнего действия…

– Вы проницательны, коммандер, – сказал Фудзита. – Есть такая старинная арабская поговорка: «Если дать верблюду однажды просунуть в шатер голову, он скоро влезет туда целиком». Мы готовим десантную операцию, обучаем людей и вышвырнем «верблюда из шатра».