Текст книги "Жизнеописания византийских царей"

19. Лев заложил столь успешное начало своего царствования, таким образом распорядился церковью, как никто другой болея честолюбием, принялся за государственные дела: словно оса, никогда не расстающаяся со своим жалом, он сам упражнял свое воинство, во многих местах Фракии и Македонии собственными стараниями возвел от основания города и объезжал земли, дабы вселить страх и ужас во врагов. Потому-то, как рассказывают, и сказал после его кончины святой Никифор, что не только злодея, но и радетеля общего блага потерял город в его лице. Весьма волновался он о чинах и должностях, причем не только о гражданских, но и воинских. Сам он был выше сребролюбия и потому из всех предпочитал людей неподкупных и отличал всех по доблести, а не богатству. Он хотел прослыть любителем правосудия, однако на деле им не был, впрочем, не был ему чужд, сам восседал в Лавсиаке[68]68
  Лавсиак – одна из богато декорированных палат Большого дворца (см.: Ebersolt J. Le Grand Palais de Constantinople. Paris, 1910. P. 93 suiv.).


[Закрыть] и многие судебные дела рассматривал самолично.

Как-то раз подал ему жалобу один человек по поводу похищения его жены, будто похитил знатный муж его жену и что сколько не докучал я эпарху, ответа не удостоился. И вот он повелел тотчас представить ему эпарха и, когда удостоверился, что так все и было, осудил его, сместил с должности, излил на него немало гнева, а прелюбодея велел предать [18] закону. Однако всем этим он хотел подольститься к народу и как бы покупал его расположение.

20. А вот против веры безумствовал он ужасно, так что почитал дурным даже поминать имя Божие. Так, клятвенно скрепляя тридцатилетний мир с гуннами, именуемыми болгарами, и заключая мирные соглашения[69]69
  Имеется в виду тридцатилетний мир с болгарским ханом Омуртагом (Doеlger F. Regesten... Bd. 1, N 393). Заключение этого мирного договора с болгарами датируется разными исследователями по-разному во времени между 814 и 820 гг. (см. об этом: Дуйчев И. Одна из особенностей ранневизантийскпх мирных договоров // ВВ. 1959. Т. 15. С. 64; Lemerle P. Thomas le Slave. P. 280).


[Закрыть], когда должен был их подтвердить и упрочить, ни одной из наших клятв он не воспользовался, не призвал в ручатели и свидетели дел и слов ни Бога, ни силы небесные, ни Матерь христову и Божию во плоти, но, словно варварская душа, не знающая богопочитания, призвал в свидетели собак и тех, кому приносят жертвы не ведающие закона племена, и даже отрезал и не побрезговал взять в рот в подтверждение договора то, чем они нажираются[70]70
  О том же пишет и Игнатий Диакон в «Житии Никифора». При заключении мира с гуннами (болгарами) Лев поступал по варварским обычаям, т. е. совершал магические действия, символизирующие заключение мира: лил воду из блюда на землю, собственноручно поворачивал конские седла и т. п. Напротив, болгарам разрешалось «пользоваться нашими обычаями» (PG 100, col. 144). О клятвах, которые приносят при заключении мирного договора язычники-болгары, см.: Дуйчев И. Славяно-болгарские древности IX в. // Bsl. 1950. Т. 11, N 1. С. 14, прим. 49.


[Закрыть]. И доверил он им христианскую веру, в которую предстояло им, как и положено, перейти с нашей помощью[71]71
  Продолжатель Феофана пишет спустя почти полтора столетия после излагаемых им событий и потому знает о грядущем принятии болгарами христианства (см. с. 142).


[Закрыть]. И за то, что, по словам Господа, метал он бисер веры перед свиньями[72]72
  Матфей 7.6.


[Закрыть] и влагал его им в уста, заслуживает отвращения сей нечестивец. А за то, что властитель ромейского царства и государства во всенародном театре[73]73
  Под «театром» византийские авторы обычно имеют в виду ипподром.


[Закрыть] при стечении множества верных и неверных позволял посвящать себя в их обряды и таинства, достоин он вечного червя и адского пламени. И где только ни находил он людей, блюдущих истинное учение, истязал их жестоко и страшно. Кроме того, он сколачивал и собирал отряды и полки единоверцев, держал их при себе и осыпал милостями. Был в их числе и Иоанн Грамматик, человек ничему доброму не обученный. Этим-то людям и велел Лев написать сочинение, провозглашавшее дерзкую и мерзкую веру, а потом двинулся в поход на божественные иконы. Вдохновлял же, раздувал его пыл и как бы возносил ввысь (легок был умом царь и ни в чем разумом не руководствовался) начальник святого воинства и дворцового клира. Издавна подстерегал он Льва, словно из засады, как Протея мечтал поймать его, и когда как-то в церкви во всеуслышание провозглашали божественные слова: «Итак, кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете ему? Идола отливает художник, а золотильщик покрывает его золотом»[74]74
  Исайя 40.18.


[Закрыть], – он потихоньку подошел и, выступив вперед, сказал: «Разумей, царь, что говорит святое речение, да не раскаешься ты в начинаниях своих. Выбрось прочь образы, лишь по видимости святые, держись веры тех, кто их не почитает». Речи эти неразумные, как я уже говорил, разгорячили царя, возгорелся он своей несчастной душой и на благочестивых обрушил все свое безумие, а нечестивых обрек на справедливый гнев Божий. Он вызвал указами из других стран всех архиереев, соблазнял их, дабы сделать послушными своей воле, не допустил до патриарха и многим уготовил прекрасное мученичество, из-за того что не повиновались ему[75]75
  О возрождении иконоборчества, открывшем так называемый «второй период» иконоборчества, наш автор говорит скороговоркой. В общих чертах события развивались следующим образом (их можно восстановить на основании свидетельств уже цитированного нами анонимного автора и некоторых житийных писателей): весной 814 г. будущий патриарх Иоанн Грамматик (человек наиболее образованный в окружении императора, чьи ученые занятия доставили ему славу мага и чародея) с помощниками принялись разыскивать в разных библиотеках доводы в пользу недопустимости почитания икон. К декабрю императорское задание было выполнено. Подготовленное сочинение (упомянуто в нашем тексте!) представляло собой, видимо, сборник цитат из Священного писания и отцов церкви и до нас не дошло. Затем царь предложил патриарху Никифору публичный диспут, но получил отказ, поскольку ортодоксальная церковь предпочла уклониться от споров по существу и продолжала придерживаться постановления Никейского собора 787 г., осудившего иконоборчество. В Константинополе начались выступления солдат против иконопочитания. Несмотря на них, позиция патриарха оставалась твердой. Это привело в конце концов к замене патриарха (см. прим. 63). На синоде, собравшемся вскоре после низложения Никифора в апреле 815 г., иконоборчество окончательно восторжествовало. О жестоких преследованиях Львом иконопочитателей рассказывается в ряде источников. В числе пострадавших оказался и знаменитый Феодор Студит (подробнее об этих событиях см.: Alexander P. The Patriarch... Р. 136 ff.; Martin E. A History... P. 163 ff.). Что касается замечания нашего автора о том, что царь вызвал из других стран архиереев, которых, однако, не допустил к патриарху, то речь здесь, видимо, идет о событии, зафиксированном Генесием (Gen. 20.16 сл.), согласно которому в 814 г. Лев пригласил к себе ряд епископов издалека, с которыми совещался во дворце и которых убеждал отречься от иконопочитания. К патриарху епископов он не пустил. Отказавшихся подчиниться его воле царь заключил в тюрьму (ср. в «Житии Никифора»: PG 100, col. 81). В рассказе Продолжателя Феофана последовательность событий смещена.


[Закрыть].

21. Бог же, чей нрав не суров, а великодушен, лишь сверкал мечом, но не разил им. И постигали их то мор, то засуха, то солнечный жар, то землетрясение, то извержение, то сверкание пламени в небе, то гражданские войны – из бед самая страшнейшая.

Но нельзя было сдержать душу, словно вепрь с кручи летящую. И потому поздно, но направил Бог смертоносный меч, дабы клином вышибить клин и злом исцелить зло. А мечом этим стал Михаил, пребывавший тогда в должности начальника федератов, тот самый, что обвинен был в оскорблении [19] царского величества[76]76
  Распространенное в Византии обвинение в «оскорблении величества» (καϑοσιωσις) имело в виду восстание, злоумышление, оскорбление императора, участие в заговоре или мятеже. Наказанием за подобную деятельность (предусмотренным еще в юстиниановых законах) была смерть с конфискацией имущества. Впрочем, уже согласно «Эклоге», окончательное решение о лицах, обвиненных в этом преступлении, принимал сам царь (см.: Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. / Вступит, статья, пер., коммент. E. Э. Липшиц. М., 1965. С. 68, 163 и след.).


[Закрыть], но великими трудами и стараниями сумел себя обелить. Но, словно жертва после заклания[77]77
  Имеются в виду гадания по внутренностям жертвенных животных, распространенные в античности.


[Закрыть], в скором времени обнаружил он то, что всегда держал за зубами. Болтлив и дерзок был язык Михаила, и без устали трубил он о зверском нраве Льва, поскольку и вырос вместе с ним, и собственной храбростью наслаждался. А Лев (даже одному глупцу не может царь позволить взять верх, если, конечно, умеет держать. в узде не только мужей, но и собственный гнев) посадил своих людей в засаду, чтобы подслушали и через посредника передали ему слова Михаила. Ведь он опасался грядущего и не стерлись в его душе слова филомилийского прорицания, возвестившего, что после Льва провозглашен будет Михаил. Был среди этих соглядатаев и Эксавулий, муж искусный в познании людского нрава. Но не иссякала со временем ни болтовня, ни злопыхательство Михаила, напротив, как река в половодье выносит на берег ил и грязь, так и он грозил Льву страшной гибелью и всем, что порождали его злоба и мерзость. Об этом донесли царю, и схвачен был Михаил в тот же день. В конце концов обвинители привели доказательства, и он был уличен как покушающийся на захват власти. Случилось же это накануне дня сошествия в мир и воплощения Христа, слова и Бога нашего[78]78
  Т. е. накануне Рождества 820 г.


[Закрыть]. Вина его полностью подтвердилась (сам царь вел расследование в Асикритии[79]79
  Асикритий – одно из административных здании Большого дворца.


[Закрыть]), бежать преступники не смогли, и приговаривается он к смертной казни, причем не к простой, а такой, где зрителем и исполнителем был бы сам царь; то ли осилило Льва чувство гнева, то ли радостью наполняла жестокость, но должны были бросить Михаила в печь царской бани на съедение жестокому пламени. Так было постановлено, и отправился царь посмотреть на сие действо. Однако его супруга (Феодосия, дочь Арсавира) прибежала неприбранная, в чем была, словно распаленная вакховым неистовством, отговорила мужа, остановила его, обозвала злодеем и богопротивным, который не стыдится даже дня, когда причащается тела господня. Робея перед злом, опасаясь Божия гнева, пошел Лев на попятный, даровал Михаилу спасение, при этом поручил сторожить его папию, но ключи от ножных кандалов счел нужным хранить при себе. Однако жене своей он пригрозил: «Сегодня ты освободила меня от греха. Но и ты, жена, и вы, дети, семени моего порождение, вскоре увидите, что из этого выйдет». Этими словами он предвосхитил и предсказал будущее.

22. Жил в его душе страх из-за одного прорицания, будто рухнет все его счастье и царство в день воплощения Христа и Бога нашего. Прорицание же это было сивиллино[80]80
  Сивиллино – от имени древней легендарной пророчицы Сивиллы.


[Закрыть] и содержалось в одной книге, хранившейся в царской библиотеке, и находились в этой книге не одни оракулы, но и изображения и фигуры грядущих царей. Был изображен там и лев и начертана буква хи, от хребта до брюха его. А позади – некий муж, с налету наносящий смертельный удар зверю через хи. Многим показывал Лев книгу и просил разъяснений, но один лишь исполнявший тогда квесторскую должность растолковал прорицание, что де царь по имени Лев будет предан губительной смерти в день рождества христова[81]81
  Квестор толкует символическое изображение в том смысле, что царь погибнет на Рождество, ибо удар на картине наносится через изображение буквы χ (начальная буква греч. χριστου η γεννεσις, т. е. Рождество христово). По Генесию (Gen. 16.94), копье проходило между буквами χ и φ (последняя – начальная буква слова ϑωτα, т.е. праздник Крещения). Таким образом, по Генесию, смерть Льва должна была произойти между 25 декабря и 6 января.


[Закрыть].

23. Наполняло Льва страхом и видение его матери. Сначала он не придал ее рассказу никакого значения, а теперь он грыз его душу. А виделось [20] ей, что когда является она в Божий Влахернский храм[82]82
  Речь идет, наверняка, о храме Богородицы во Влахернах (район на северо-западе Константинополя) (см.: Janin R. La Geographie... Т. 3. Р. 169 suiv.).


[Закрыть], то встречает ее дева, окруженная людьми в белоснежных одеждах, а храм полон крови. И велит дева одному из рядом стоящих наполнить кровью горшок и дать выпить ее матери Льва. Но та ссылается на многолетнее свое вдовство, из-за которого в рот не берет ни мяса, ни живности, отказывается принять горшок. «Как же, – гневно ответствовала дева, – твой сын непрерывно наполняет меня кровью и гневит этим моего сына и Бога». И не раз с тех пор молила она сына отступиться от иконоборческой ереси и повествовала о трагическом этом видении.

24. Но не меньше устрашало его и другое ночное видение. Слышалось ему, будто давно почивший славный патриарх Тарасий побуждает некоего человека, именем Михаила, напасть, смертельно ударить и сбросить его в бездонную пропасть. А к этому еще и слова монаха из Филомилия и одежды быстрая перемена[83]83
  Лев, видимо, вспоминает эпизод, имевший место в начале его царствования, когда Михаил облачился в его плащ (см. с. 12),


[Закрыть]. Все это вместе заставляло его трепетать от страха, волноваться душой, а о ночном сне он и думать забыл. Вот почему в середине ночи, рассудив скорее по-мудрому, нежели по-царски, он высадил дверь, ведущую в покои папия (велика была сила его рук!), и поспешил в его комнату. Когда же он туда явился, предстало перед ним зрелище, немало его поразившее. Осужденного он увидел удобно расположившимся на кровати папия, а папия застал лежащим на полу. Царь приложил руки к голове Михаила, желая узнать, спит тот сном беззаботным и сладким (который сопутствует счастливым людям) или же беспокойным и пугливым. Когда же он обнаружил, что сон его спокоен и нетревожен (даже касанием своим не разбудил его царь!), Лев пришел в еще больший гнев от такого неожиданного зрелища и ушел, грозя всякими страхами не только Михаилу, но и папию. Не укрылось это от людей папия, но один из стражников Михаила узнал царя по красным сапожкам[84]84
  «Странная деталь», почему царь был узнан лишь по красным сапожкам, получает объяснение только при сравнении этого пассажа с соответствующим местом сочинения Генесия (Gen. 17.26 сл.). Согласно Генесию, царя узнал не стражник, а мальчик – евнух, притаившийся под кроватью, откуда ему, естественно, были видны лишь ноги императора. Пурпурные сапожки – одна из отличительных инсигний византийских царей. Подобные детали – хорошее подтверждение гипотезы об общем источнике «Хронографии» Продолжателя Феофана и «Книги царей» Генесия (см. с. 225 сл.).


[Закрыть] и точно обо всем рассказал. Придя в ужас, охваченные необоримым страхом, принялись они раздумывать, как спастись.

25. С рассветом сделал вид Михаил, будто хочет через Феоктиста (которого позже произвел в чин каниклия) поведать одному боголюбивому мужу о грязи души своей. И получил на это разрешение и соизволение императора. И говорит он Феоктисту: «Передай нашим сообщникам, что де грозит он все раскрыть царю, если только не выкажете вы доблести и не избавите его от смерти и тюрьмы». Заговорщики же, выслушав такое, составили следующий план. Было тогда у святого клира в обычае оставаться на ночь не как нынче в царском дворце (с того случая это и повелось), а в своих домах, в начале же третьей стражи[85]85
  Писатель пользуется античным способом определения времени суток. Вся ночь делилась на четыре стражи, продолжительность которых зависела от времени года.


[Закрыть] собираться у Слоновых ворот, чтобы воздать утренние славословия господу Богу нашему[86]86
  Утреннюю службу цари обычно без особых церемоний посещали в одной из дворцовых церквей. В данном случае речь, видимо, идет о упомянутой уже (см. с. 13) церкви Богородицы (см.: Schreiner P. Die byzantinischen Kleinchroniken. 2. Teil. Historischer Kommentar. Wien, 1977. S. 96 Anm. 69). Как следует из этого пассажа, дворцовый клир собирался у Слоновых ворот Большого дворца, ведущих в Лавснак, Эти ворота ежедневно в семь часов утра отворял папий (см.: Беляев Д. Byzantina... СПб., 1891. Т. 1. С. 123, 149). Папий в данном случае участвует в заговоре, что, безусловно, облегчило заговорщикам проникновение во дворец.


[Закрыть]. С ними-то и смешались заговорщики, держа под мышками кинжалы, которые им в потемках удалось скрыть под священническими одеждами. Они спокойно прошли вместе с клиром и затаились в ожидании сигнала в одном темном месте. Закончился гимн, царь стоял вблизи певчих, ибо часто сам начинал свое любимое «Отрешили страстью всевышнего» (был он по природе сладкоголос и в исполнении псалмов искусней всех современников[87]87
  В соответствующем месте Генесий, напротив, замечает, что царь пел грубо и без чувства ритма (Gen. 14.37 сл.). Следует ли из этого разночтения делать вывод, что Генесий хуже относится к Льву, чем наш автор?


[Закрыть]), вот тогда-то сообща и бросились заговорщики, однако с первого раза ошиблись, напав на главу клира, обманутые то ли телесным сходством, [22] то ли похожими уборами головы. Ведь дело происходило в суровое зимнее время, и прикрывали оба себя одинаковыми одеждами, а на голове носили острые войлочные шляпы. Предводитель клира отвел от себя угрозу (сразу обнажив голову, он обеспечил себе спасение лысиной), а вот Лев, скрывшись в алтаре, спастись не смог, но сопротивляться все-таки попытался. Он схватил цепь от кадильницы (другие утверждают – Божий крест) и решил защищаться от нападающих. Однако тех было много, они бросились на него скопом и ранили, ведь царь оборонялся и материей креста отражал их удары. Но, словно зверь, постепенно слабел он под сыпавшимися отовсюду ударами, отчаялся, а увидев, как замахнулся на него человек огромного, гигантского роста, без обиняков запросил пощады и взмолился, заклиная милостью, обитающей в храме. Был же этот человек родом из крамвонитов. И сказал он: «Ныне время не заклинаний, а убийств», – и, поклявшись Божьей милостью, ударил царя по руке с такой силой и мощью, что не только выскочила из ключицы сама рука, но и далеко отлетела отсеченная верхушка креста. Кто-то отрубил ему голову, оставив тело валяться, словно булыжник.

26. Такой смертью умер Лев в декабре месяце[88]88
  Т. е. в декабре 820 г.


[Закрыть] (был десятый час ночи), процарствовал же он семь лет и пять месяцев. Он отличался жестокостью и, как ни один из предшественников, – нечестием. И этим опозорил он свойственные ему заботу о государственном благе, силу рук и храбрость. Говорят, будто в тот же час раздался с неба голос, возвещающий всем о его смерти. Его слышали моряки, которые заметили время ночи, а после выяснили, что случилось это в ту самую ночь.

Книга II.
Михаил II

1. Как об этом рассказывалось в предыдущем разделе, люди Михаила убили Льва, а его труп без всякого сожаления и жалости через Скилу вытащили на ипподром[1]1
  Ипподром находился рядом с Большим дворцом и имел с ним непосредственное сообщение. Ипподром в Константинополе не только служил для конных ристаний и других зрелищ, но был также местом многих общественных и политических событий: восстаний, судилищ, казней и т. п.


[Закрыть] и сделали это без тени страха, поскольку дворец кишел заговорщиками и злоумышленниками. Вослед вывели они его супругу и четырех их сыновей: Симватия, после коронации переименованного в Константина[2]2
  Согласно анонимному автору (Scr. inc. 346), носивший армянское имя Симватий (Смбат) был переименован в Константина не случайно: Лев «строит» свой образ по примеру первого иконоборческого императора Льва III, сын которого Константин V также был ревностным приверженцем иконоборчества.


[Закрыть], Василия, Григория и Феодосия, посадили их на корабль и отправили на остров Прот. Юношей подвергли там оскоплению, причем Феодосию это стоило жизни (его похоронили в одной могиле с отцом).

2. Михаила освободили из-под стражи папия и, не сняв с ног кандалы (не могли найти ключей, которые для безопасности Лев хранил при себе), усадили на царский трон, и все находившиеся во дворце преклонили колена и провозгласили его самодержцем. В середине дня, когда молва о случившемся уже распространилась повсюду и едва удалось разбить молотом кандалы, царь, не омыв рук, не обретя в душе страха Божия и вообще не успев сделать ничего необходимого, отправился в великий храм Божий[3]3
  Т. е. в знаменитый храм св. Софии (Айя-София), где обычно происходила коронация нового императора патриархом.


[Закрыть], дабы получить венец от руки патриарха и сподобиться всенародного провозглашения; опорой же и защитой были у него лишь те, кто злоумышлял вместе с ним и участвовал в убийстве. Да и кто стал бы удивляться зломыслию их обоих: Льва ли, у которого не нашлось ни одного помощника из бывших льстецов и хвалителей (как змеи попрятались они по своим норам), Михаила ли с его бесстрашием и кровожадностью, который не как палач (а случилось это по воле всем повелевающего провидения), а будто увенчанный победой атлет, шествовал по улицам, хотя надо бы сидеть тихо и скорбеть, не из-за того что он по справедливости пролил достойную того кровь (в этом тоже нет ничего похвального), а потому, что недостойно сделал это в месте божественном и чистом, где ежедневно льется кровь господня – искупление грехов наших. [23]

3. Но пусть обратится история к его родине и, повествуя о делах его, расскажет и о нем самом. На свет его произвел город нижней Фригии по названию Аморий, в котором издавна проживало множество иудеев[4]4
  Еврейское население в ряде малоазииских городов было довольно многочисленно. Евреи в представлении византийцев приравнивались к варварам и еретикам, т. е. к тем, кто не ведает истинной веры. О евреях в Византии см.: Sharf А. Byzantine Jewry from Justinian to the Fourth Crusade. London, 1971.


[Закрыть] и неких афинган[5]5
  Данные источников о содержании еретического вероучения афинган расходятся. Нет по этому поводу единого мнения и у современных ученых. Время расцвета этой ереси – конец VIII – начало IX в., распространена она была более всего во Фригии и Ликаонии, а также на Балканах. Ее адепты встречались и в столице. См.: Rochow J. Die Häresie der Athinganer im 8. und 9. Jahrhundert und die Frage ihres Fortlebens // Studien zum 8. und 9. Jahrhundert in Byzanz. Berlin, 1983.


[Закрыть]. Из-за постоянного общения и тесного с ними соседства возросла там ересь нового вида и нового учения, к которой, наставленный в ней с детства, был причастен и он. Эта ересь позволяла, совершая обряд, приобщаться спасительной Божьей купели, которую они признавали, остальное же блюла по Моисееву закону, кроме обрезания. Каждый, в нее посвященный, получал в свой дом учителем и как бы наставником еврея или еврейку[6]6
  О «еврейских корнях» Михаила сообщают и другие авторы. Скилица утверждает, что учителем Михаила был еврей (Scyl. 25.7 сл.). По Михаилу Сирийцу, Михаил был внуком крещеного еврея (Mich. Syr. 72). Эти утверждения понятны. Они отражают стремление средневековых авторов связать учение иконоборцев с иудаизмом. Такая точка зрения одно время была распространена и в новой науке (см.: Strohmeier G. Вуzantinischer und juedisch-islamischer Ikonoklasmus // Der byzantinische Bilderstreit. Leipzig, 1980. S. 183 ff.).


[Закрыть], которому поверял не только душевные, но и домашние заботы и отдавал в управление свое хозяйство. Приверженный к ней с детства и преданный душой, не сохранил он в чистоте и этих убеждений, но – вот уж смешение всяческого безверия! – вскоре и ее исказил, при этом и христианское учение извратил, и иудейское замарал. Этого учения он придерживался и, войдя в зрелый возраст, будто виноградная лоза от усов, не мог избавиться от невежества и грубости. Взращенный в них и воспитанный, изучал он и соответствующие науки, которыми, достигнув царской власти, гордился и тщеславился, видимо, более нежели короной. Что же до словесных наук, то он их презирал и ловко отводил от своей души, ибо они опровергали его доводы, могли переубедить и отвратить от еретической веры. Умудрялся он и свою веру почитать и нашу не отвергать, ибо не мог состязаться с таким сонмом блистательных мудрецов, и возрастом и числом превосходящих.

4. И тем не менее чтил он свое. А было это предсказывать, какие из новорожденных поросят вырастут упитанными и размерами не будут обижены, или наоборот, стоять рядом с лягающимся конем, ловко погонять лягающихся ослов, наилучшим образом судить о мулах, какие из них пригодны под грузы, а какие хороши для седоков и не пугливы. А кроме того, с одного взгляда определять коней, какие из них сильны и быстры в беге, а какие выносливы в бою. Определять также плодовитость овец и коров, какие из них от природы обильны молоком, и более того, различать, какой детеныш от какой матки родился, если даже животные с детенышами не издают ни звука. Вот что он знал и чем гордился в первые (а можно сказать и последние) свои годы.

5. Михаил терпел и переживал нищету, а когда возмужал, всеми способами попытался от нее отделаться, и вот явился он как-то к своему стратигу, чтобы себя показать и шепелявым языком привлечь внимание. В это время один афинган (знакомый и доверенный стратига) объявил, что Михаил вместе с еще одним человеком вскоре прославятся и даже сподобятся царской власти. Такие речи разгорячили душу стратига, он уже как бы пожинал будущие плоды и решил из-за собственной медлительности не упускать случая, вернуть который нелегко и непросто. И вот уже и стол накрыт, и стратиг, махнув рукой на всех прочих, зовет на пир этих мужей. В разгар попойки стратиг вывел к ним своих дочерей и объявил их женихами и невестами[7]7
  Имя первой жены Михаила II – Фекла – сообщается Константином Багрянородным (De cerem. 645.19) и Михаилом Сирийцем (Mich. Syr. 72).


[Закрыть]. Изумленные столь неожиданным оборотом дела, они сначала лишились от удивления дара речи, а потом согласились и решили единодушно, что стратиг скорее Богу подобен, нежели человеку. [24]

6. Не хочу один спорить со многими и не стану отрицать, что искусство прорицаний включает в себя многие вещи: полет птиц, сновидения, лицезрение рассеченных тел всевозможных животных. Однако ни я, ни, как полагаю, никто из благомысленных людей не станет также и утверждать, что это искусство чисто и обходится без помощи демонов, силящихся оторвать человека от Бога, ведь мы слышали, что хорошим его знанием отличаются люди образа жизни не непорочного и чистого, а скорее низменного и жалкого[8]8
  Все перечисленные способы предсказаний были хорошо известны в античности и оттуда заимствованы византийцами. Как можно было уже убедиться из настоящего сочинения, всевозможные прорицания и гадания играли огромную роль в жизни византийцев. Хотя в принципе церковь их и отказывалась признавать, суеверия были свойственны всем без исключения слоям византийского общества. Как правило, подобные прорицания приписывались не божественной силе, а демонам, которые были для средневековых людей такой же реальностью, как ангелы или люди. Различного вида демонами была населена вся окружающая природа (см.: Mango С. Byzantium. The Empire of New Rome. London, 1980. P. 151 ff.). О демонах неоднократно рассказывает в дальнейшем и наш автор.


[Закрыть]. Но зачем задаюсь я сейчас таким вопросом ? А затем, чтобы не решил кто-нибудь, будто люди, этим занимающиеся, вещают по Божьему вдохновению, и не приписал Богу ответственность за их зломыслие или – что то же самое – за их власть, и не подумал, что благомысленны те, кто этим людям доверяется (ежедневно множество их терпит неудачу и сами становятся причиной собственной гибели). Пусть лучше обвинит он первопричину зла – змею, ту, что, обходя вселенную и найдя подходящие органы, бросает семена вожделения к царской власти не в одного или двух, а во многих, подзадоривает и подстрекает их к покушению, убеждает их возмущать народы и учинять гражданские распри по образу и подобию того слепца, что непрерывно мечет камни: бросив много камней, он, и не видя, рано или поздно попадет в того, кого хочет[9]9
  Вероятно, намек на известный миф о циклопе Полифеме, ослепленном Одиссеем.


[Закрыть]. Я уклоняюсь сейчас от темы повествования, чтобы никто не возвел к Божеству ни эти события, ни царствования еще более мерзкие, и при этом опираюсь на известное изречение, гласящее: «Поставляли царей сами, без меня»[10]10
  Осия 8.4.


[Закрыть].

7. Словно Божий глас выслушал он слова афинганского прорицателя, а потом точно так же, как я уже рассказывал, филомилийского; с тем большей наглостью совершил он убийство Льва, а после того, как исполнил свой замысел, быстрее должного вошел в Божий храм. Он дурно поступил с первым своим благодетелем – тем самым Варданом, но еще хуже со вторым – Львом, сына которого воспринял из Божьей купели. Впрочем, из отобранного добра он выделил долю, которую отдал в пользование детям, матери и супруге Льва, подарил им для услужения и некоторых из юных своих прислужников, хотя и не всех. Матери и супруге распорядился проживать в безопасности и с сохранением всех прав в так называемом Господском монастыре[11]11
  Ни о местоположении, ни об истории этого монастыря ничего не известно (см.: Janin R. La Geographie... Т. 3. Р. 93).


[Закрыть], а сыновьям, как рассказывают, – на острове Прот, там, где Константин, переименованный в Василия[12]12
  Наш автор допускает оговорку: Константин и Василий – разные лица (см. с. 22). Имя Константин получил Симватий.


[Закрыть], потерявший дар речи после того, как отсекли ему детородный член, молил Бога разрешить его от немоты и вернуть сладкозвучный голос, молил он и Григория[13]13
  Имеется в виду один из отцов церкви Григорий Назианзин.


[Закрыть], воссиявшего в богословии, образ которого был там водружен. Снизошел святой и на праздник крещения услышал его молитву. И вот слышит он, как говорит ему поутру сей божественный образ такие слова: «Возьми табличку и читай». И уверовав, подошел он и прочел чистым и звонким голосом: «Вновь мой Иисус». С тех пор не покидало его отвращение к этому наследованному от отцов безумию и вражде к иконам и, не переставая, прижимал он к сердцу изображения святых. Но случилось это позже, спустя много времени.

8. Уже когда взял Михаил в свои руки самодержавную власть и распоряжался ею по воле своей, направил ему письмо блаженный Никифор, прося возродить веру и восстановить почитание божественных икон. И ответил [25] ему Михаил: «Не вводить новшества в догматы веры пришел я и не разрушать и уничтожать завещанное и установленное. Пусть каждый поступает по своей воле и желанию и да не познает горя и не вкусит страдания»[14]14
  «Либерализм» Михаила в религиозной политике – видимо, не выдумка Продолжателя Феофана. О том же свидетельствуют и другие источники. По словам одного из житийных авторов, Михаил даже заявил: «Делайте, что кому нравится». Автор «Жития Никифора» Игнатий пишет, что в ответ на письмо бывшего патриарха с призывом вернуться к иконопочитанию царь сообщил, что не хочет ничего менять из уже установленного и что он запрещает вести какие-нибудь дебаты по вопросу об отношении к иконам (PG 100, col. 148 А). См. об этом также: Martin. A History... Р. 201.


[Закрыть]. Но не соблюл своего решения до конца тот, кто и с самого начала не был истинным христианином. Чем дольше владел он царской властью, тем с большей жестокостью и природной злобой раздувал Михаил пламя войны против христиан и соплеменников и то в презрении к монахам подвергал их всевозможным ужасам и все время выискивал для них новые наказания, то заключал в тюрьмы и отправлял в ссылку прочих преданных вере. Потому-то и изгнал он из города Мефодия, вскоре потом занявшего патриарший престол, а также Евфимия – в то время сардского митрополита, так как оба отказались подчиняться его воле и не отрешились от почитания икон. Божественного Мефодия[15]15
  Мефодий – будущий константинопольский патриарх Мефодий I (843—847). Диракузец по происхождению, он был монахом в одном из константинопольских монастырей. После возрождения иконоборчества отправился в Рим, где вращался при папском дворе. Вернулся в Константинополь в 821 г. с папским посланием к Михаилу II, содержащим призыв вернуться к иконопочитанию. После этого подвергся наказанию и был отправлен в ссылку, в которой пробыл 8 лет. В «Житии Мефодия» (PG 100, col. 1248 С) рассказывается, что в изгнании на острове св. Андрея Мефодий был заключен в гробницу вместе с преступником, обвиненным в узурпации власти.


[Закрыть] он заключил в тюрьму на острове апостола Андрея (вблизи Акрита[16]16
  Акрит – мыс на азиатском берегу Пропонтиды (см.: Janin R. Constantinople... Р. 445).


[Закрыть]), а блаженного Евфимия[17]17
  Сардский митрополит Евфимий был одним из самых рьяных защитников иконопочитания и выступал еще против иконоборческой политики Льва V. Сосланный на остров св. Андрея, был бит и заключен в тюрьму. Умер, скорее всего, в 831 г. Сохранилось неопубликованное житие Евфимия, написанное патриархом Мефодием (см.: Goullard J. Une oeuvre inedite du Patriarche Methode: Ie vie d’Euthyme de Sardes // BZ. 1960. Bd. 53, N 1. S. 36 ff.).


[Закрыть], которого засекли бичами, предал смерти руками своего сына Феофила. Христову паству он притеснял и истреблял, словно зверь дикий, а вот иудеев освобождал от налогов и податей, и потому любили они его и почитали больше всех на свете. Живописцы воспроизводят прекраснейших из живых существ, а этот за прообраз и образец взял для себя жизнь Копронима[18]18
  Т. е. императора Константина V, яростного иконоборца, заслужившего позорную кличку Копроним.


[Закрыть], которой и старался изо всех сил подражать. Он дошел до вершин нечестия: приказал поститься в субботу и отточил свой язык против Божьих пророков, не верил в грядущее воскресенье и блага, от него проистекающие. Он утверждал, что не существует дьявола, ибо о нем ничего не говорится у Моисея[19]19
  Т. е. в пятикнижии Моисея. Дьявол действительно не упоминается в древнейшлих частях Ветхого завета. Впрочем, позднейшая традиция ассоциировала с дьяволом змея, искусившего Еву.


[Закрыть], одобрял блуд, постановил во всех случаях клясться одним только Богом, бесстыжим своим языком причислял Иуду к спасшимся, говорил с издевкой, будто праздник спасительной пасхи чтится дурно и не вовремя, эллинскую же науку презирал, а нашей и божественной пренебрегал так, что даже запрещал наставлять в ней юношей[20]20
  Знаменательно, что писатель «Македонского Ренессанса» упрекает Михаила в незнании эллинской, т. е. языческой, науки ничуть не меньше, чем в неведении христианской.


[Закрыть]. Не хотел он, чтобы кто-нибудь с быстрым взором и искусной речью противостоял его невежеству, посрамил его и своей ученостью взял над ним верх. Ведь Михаил настолько был слаб в складывании письменных знаков и чтении слогов, что скорее можно было прочесть целую книгу, чем он своим медлительным умом разберет буквы собственного имени. Однако хватит об этом: божественные люди достаточно осмеяли его в свое время, и немало есть книг, выставляющих на позор его деяния. А мы продолжим нашу историю и взглянем на результат его безбожных поступков.

9. В это время начавшаяся на востоке гражданская война наполнила вселенную всевозможными бедами[21]21
  Наш автор начинает рассказ об одном из центральных событий византийской истории IX в. – восстании Фомы Славянина. Мятеж Фомы вышел далеко за рамки обычных для Византии попыток узурпации царской власти. Почти все источники об этом восстании позднего происхождения, только одно свидетельство современно событиям (это письмо императора Михаила II от 10 апреля 824 г. Людовику Благочестивому) (см.: Doеlger F. Regesten... Bd. 1, N. 408). Восстание Фомы Славянина породило значительную по объему научную литературу. Лучший обзор источников см.: Lemerle P. Thomas le Slave. P. 255 suiv. Об истоках, причинах и социально-экономических основах движения см.: Kopstein H. Zur Erhebung des Thomas // Studien zum 8. und 9. Jahrhundert in Byzanz. Berlin, 1983. S. 61 ff.


[Закрыть] и из многих людей оставила в живых только немногих: отцы вооружили свои десницы на сыновей, братья – на детей родного чрева, друзья, наконец, – на самых своих близких. А зачинщиком всего этого был Фома, о котором рассказывают по-разному. Я всего лишь человек и из-за утекшего времени сообщаю о событиях не как очевидец, а понаслышке, и потому надо мне, чтобы во всем сохранить истину, передать рассказы, трактующие о событиях не только так, но и иначе, ведь сомнения и отклонения никак не вредят моему повествованию, которое лишь станет надежней от постоянного сопоставления: случилось что-нибудь так или по-другому. Было бы прекрасно, если бы истина [26] как бы не являлась нам обнаженной и без завесы, а мы, люди, обладали всезнанием. Но поскольку быстротекущее время, словно накинутый на глаза покров, ослабляет наше знание, следует довериться молве и слухам и хоть как-то вывести на свет события прошлого и не дать им погрузиться в реку забвения[22]22
  Весьма любопытное и редкое у нашего автора откровение, касающееся его метода работы. Историческая истина для него – не нечто данное и неизменное, ее надлежит установить или, по крайней мере, привести разноречивые свидетельства. Продолжатель Феофана и действительно нередко приводит разные версии одних и тех же событий, отказываясь сделать между ними категорический выбор. В этом смысле метод Продолжателя Феофана прямо противоположен его предшественнику Феофану, никогда ни в чем не сомневающемуся и постоянно контаминирующему разные сообщения своих предшественников (см. статью, с. 235). Рассуждения о «быстротекущем времени» – общее место у византийских историков.


[Закрыть].

10. Согласно одному – первому – рассказу (которому верю и я, имея подтверждение в письменных сочинениях), Фома происходил от незнатных и бедных родителей, к тому же славян[23]23
  Славянские поселения в Малой Азии появились уже во времена императора Юстиниана (см.: Dvornik F. Les Slaves, Byzance et Rome en IX siècle. Paris, 1926. P. 18). Славянское происхождение Фомы признается сейчас почти всеми исследователями (см Рајковић М. О пореклу Томе, вoћe устанка 821—823 // ЗРВИ. 1953. Т. 2), хотя Генесий в одном пассаже и называет его армянином (Gen. 7.14). Установившееся в современной науке обозначение Фомы – Славянин к византийским источникам отношения не имеет.


[Закрыть], кои нередко разветвляются на востоке. Живя в бедности и решив попытать счастья, он покинул родину и явился в нашу столицу. Тут он пристроился в слуги и помощники к одному синклитику[24]24
  В параллельном сообщении Генесий (Gen. 25.53) прямо называет этого синклитика Варданом, о котором наш автор рассказывал выше. Вардан фигурирует и у Продолжателя Феофана во «второй версии».


[Закрыть], но поспешил по своей распущенности оскорбить и опозорить его супружеское ложе. Фома был уличен и, поскольку не мог вынести великого позора и полагающихся в таких случаях ударов, бежал к агарянам и сумел внушить им большое доверие своими многолетними делами (ему уже тогда было 25 лет), а также отречением от Христа н Бога нашего. Поставленный во главе войскового отряда, он ополчился против христиан и обещал могучей дланью подчинить Ромейское царство[25]25
  В период 814—829 гг. отношения между арабским халифатом и Византией были относительно спокойными. Халиф Мамун был занят подавлением восстания Бабека (см. с. 52) и не имел сил и возможности для борьбы с западным соперником. Хотя никакого официального мира между Византией и халифатом заключено не было, военные действия, видимо, ограничивались небольшими экспедициями и приграничными столкновениями. Однако как показывает участие арабов в войске Фомы Славянина, они не упускали случая для ослабления своего соперника.


[Закрыть]. А чтобы никто из ромеев не встал ему поперек пути, но все пошли за ним и готовы были за него в огонь и в воду, объявил Фома и провозгласил, что он-де не кто иной, как Константин, сын Ирины, которого уже давно лишили царства и глаз собственное его безумие и свирепый нрав (тогда же он и расстался с жизнью[26]26
  Ослепленный матерью Ириной Константин VI умер до 806 г. (см.: Brooks Е. W. On the Date of the Death of Constantine, the Son of Irene //BZ. 1900. Bd9,N 2.S.654ff.).


[Закрыть]). Поскольку грандиозность замысла и питающие Фому надежды требовали сообщника (иначе – и он это понимал – не одержать было победы ни на море, ни на суше), он взял себе приемного сына, сама внешность которого свидетельствовала о безумии души. Фома дал ему большое войско, переименовал в Констанция[27]27
  Согласно Генесию (26.71), приемный сын Фомы – полуварвар. Имя Констанций, которое ему дает приемный отец, – не случайно. Провозглашая себя Константином, он моделирует свой образ по главному и образцовому носителю этого имени – Константину Великому, отцу императора Констанция.


[Закрыть] и приказал опустошать и разорять ромейскую землю с одной стороны, сам же напал на нее с другой. В то время последние свои годы держал бразды правления государством Лев Армянин, он сколотил не слишком значительное войско и сам привел его к поражению (оно обратилось в бегство при первой стычке), возбудив в Фоме дерзость и чрезмерное самомнение. Таково было начало этого движения и мятежа, согласно первому известному рассказу.

11. Согласно второму, это был тот самый Фома (в имени нет никакого различия), который издавна состоял при Вардане и был отличен воцарившимся Львом[28]28
  Обе версии «предыстории» Фомы, правда, в обратном порядке, приводятся и у Генесия (Gen. 23.80 сл.). Восстановление этой «предыстории» представляет трудности, поскольку сами византийцы были не уверены в надежности своих сведений (см.: Lemerle P. Thomas le Slave. P. 283, n. 11). Дж. Бьюри, комбинируя данные разных источников, предлагает такую реконструкцию. В конце 80-х гг. VIII в. Фома после адюльтерной истории с женой синклитика (по мнению Бьюри, он не идентичен с Варданом) бежит к арабам, от них возвращается в 803 г. и помогает учинившему мятеж Вардану. После поражения последнего бежит в Сирию, где проходит еще 10 лет (см.: Вurу J. A History of the Eastern Roman Empire from the Fall of Irene to the Ascession of Basile (802—867). London, 1911. P. 84, n. 2). По мнению Ф. Баришича, предпочтение следует отдать «первой версии» Продолжателя Феофана, поскольку она основывается на таком надежном источнике, как не дошедшее до нас сочинение Сергия Исповедника, в то время как «вторая версия» – не что иное как свободное развитие мыслей, содержащихся в упомянутом уже письме Михаила II Людовику, имеющему «пропагандистский характер» (Баришић Ф. Две верзие у изворима о устанику Томи // ЗРВИ. 1959. Т. 6. С. 145 сл.). Напротив, П. Лемерль решительно отвергает первую версию и отдает предпочтение второй (Lemerle P. Thomas Ie Slave. P. 272 suiv.). О возможных путях возникновения этих версий см.: Kopstein H. Die Erhebung... S. 67 ff.


[Закрыть]. Исполняя должность начальника федератов и находясь в Анатолике, он услышал, что Михаил убил Льва, решил отомстить за убийство и вместе с тем утолить свой гнев (они издавна, с юных лет не ладили с Михаилом). Хотя он боялся исполнения касающегося его прорицания филомилийского монаха, тем не менее двинул на Михаила войско, притом войско не малое и не слабое, а, напротив, мощное, мужественное и сильное, из людей разного возраста, хорошо владеющих оружием. Впрочем, Михаила все ненавидели и потому, что был он, как говорилось, причастен ереси афинган, и потому, что отличался робостью, и потому, что речь у него хромала, а более всего потому, что не менее речи хромала у него душа. Им тяготились и его презирали многие. Фома же, хоть и с увечным бедром и родом варвар, внушал уважение сединой и тем более вызывал любовь, поскольку столь ценимые воинами качества, как доступность и [27] ласковое обхождение, были свойственны ему еще с детства, а силой в роде бы он тоже никому не уступал. Он привлек на свою сторону сборщиков податей, щедрыми дарами постарался подчинить своей воле многих людей и стал из малого большим, из ничтожной доли – великим. Одних (в ком сидела страсть к переменам и обогащению) он привлек убеждением и дружбой, других (кто уже вкусил зла гражданских возмущений) – силой и принуждением. Потому и разразились гражданские битвы и, словно новые нильские водопады, напоили землю не водой, но кровью. И вот занес смертоносную руку раб над господином, воин над начальником, лохаг над полководцем, и, залитая кровью, застонала вся Азия. Целые города со всеми своими жителями, охваченные страхом, сдались Фоме, некоторые, однако, сопротивлялись, храня верность императору, но и они в конце концов покорились, понеся большие потери и убитыми и пленными. И вся Азия перешла к нему, кроме Катакила – стратига Опсикия[29]29
  Катакил, согласно Генесию (Gen. 25.48), – патрикий и родственник царя Михаила.


[Закрыть] и Ольвиана – стратига Армениака. Среди такого количества полководцев только они двое сохранили верность Михаилу. В награду за то, что его не предали, царь сократил так называемый капникон – подать в царскую казну – на один милиарисий[30]30
  Капникон (от греч. καπνος – «дым») – налог, который в это время взимался с каждого дома или семьи. Милиарисий – серебряная монета. Сумма в два милиарисия относительно невелика.


[Закрыть]. Издавна они, как и все, платили два милиарисия, а с тех пор в благодарность за верность один милиарисий был снят.

12. Агаряне узнали обо всем, и было им это в радость и в удовольствие. Пользуясь случаем, они без страха нападали на земли и острова, и нигде не встречали никакого сопротивления. Узнал об этом Фома и задумался, [28] покинули его и не возмутились его люди, если бросит он на произвол судьбы жителей родных и других восточных земель, позволит убивать и пленять их жен и детей, и потому решил своим появлением сдержать натиск агарян, устрашить многочисленным войском и хитрыми уловками склонить к миру. Так все и случилось. Он повернул назад, напал на сарацин в их стране, показал свою силу, вступил с варварами в переговоры, заключил мир, вошел с ними в военный союз, посулив и пообещав то, о чем говорилось прежде: отдать им Ромейскую державу и подчинить ее их власти[31]31
  Ни порядок следования, ни время рассказанных эпизодов не поддается уточнению. Дж. Бьюри полагает, что нападение на арабов имело место в 821 г. (Bury J. A History... Р. 88, п. 2).


[Закрыть]. В своих чаяниях он не промахнулся, сподобился венца и был провозглашен самодержцем Иаковом – в то время властителем антиохийского престола[32]32
  Правильное имя антиохийского патриарха, венчавшего Фому на царство, – Иов – приводит Генесий (Gen. 24.17). Иов – антиохийский патриарх 813/814– 844/845 гг. Рассказ о церемонии коронации Фомы не может не вызвать удивления. Если Фома выдает себя за императора Константина VI, зачем ему понадобилась «вторая» коронация? При этом надо иметь в виду, что венчание антиохийским патриархом имело безусловно меньшее значение, чем если бы он принял корону из рук константинопольского князя церкви, тем более что Антиохия находилась в то время под властью арабов. Возможно, прав Михаил Сириец, утверждавший, что Фома выдавал себя не за самого Константина VI, а за его сына.


[Закрыть]. Он собрал, а вернее, взял в подкрепление множество воинов: не только агарян, граничащих и соседствующих с нами, но и живущих подальше египтян, индов, персов, ассирийцев, армян, халдов, ивиров, зихов, кавиров и всех следующих учению и наставлению Мани[33]33
  О многонациональном составе войска Фомы сообщает как Генесий (Gen. 24.17), так и Михаил II в письме к Людовику (Doеlger F. Regesten... Bd. 1, S 408). Не все перечисленные здесь народы можно идентифицировать. Вообще, скорее всего, приведенный список носит легендарный и «эпический» характер. Под «следующими учению и наставлениям Мани» имеются в виду павликиане, которые считались непосредственными преемниками манихеев. Перс Мани – основатель секты манихеев (III в. н. э.).


[Закрыть]. Окружив и оборонив себя ими, Фома и счел нужным вместе с нравом сменить и имя, а также приобрести приемного сына (об этом уже говорилось).

13. И вот Фома двинул свое войско, истребляя весь Восток и всякого, не пожелавшего к нему присоединиться. Царю донесли об этом, но он решил, что разговоров больше, чем дела, и отправил против Фомы войско небольшое и небоеспособное, столкнувшись с которым тот одних, будто кружку воды жаждущий, изничтожил одним махом, других обратил в бегство и этим весьма укрепил свое положение. Он снарядил диеры[34]34
  Определения типов кораблей византийскими авторами не отличаются четкостью. Очень часто употребляются античные названия, трудно соотносимые с реальностью. Диера в античности – корабль с двумя рядами гребцов (см.: Eickhoff E. Seekrieg und Seepolitik zwischen Islam und Abendland. Berlin, 1966. S. 135 ff.).


[Закрыть], дал им в сопровождение грузовые суда с продовольствием и лошадьми, потом овладел фемным флотом[35]35
  Под фемным флотом имеется в виду та часть византийского флота, которая (в отличие от «царского флота») содержалась на средства определенных приморских фем.


[Закрыть] и приказал всем морским силам собираться у Лесбоса. Возомнив себя уже непобедимым, Фома принялся опустошать всю Азию[36]36
  Под Азией здесь имеются в виду азиатские владения Византии.


[Закрыть]. Командуя восьмьюдесятью тысячами послушных единому его слову воинов, он отправился к Авидосу, намереваясь там совершить переправу. На какие бы земли Фома ни нападал, все их – скудные и обильные – обращал он в прах и пыль. И осталась лишь одна, избежавшая разорения цветущая область, на которую он велел напасть с войском своему приемному сыну. А тот, вдохновленный демонским чародейством, воспарив душой из-за прорицания, во всеуслышание разглагольствовал перед своими людьми, объявляя, что в такой-то день вступит в царственный город. Но попал этот несчастный в тяжкую беду. Полагая, что местность противником оставлена, он ехал на коне вне строя и попал в засаду Ольвиана, ему отрубили голову, которую послали царю Михаилу. А тот переправил голову отцу (тот между тем не замедлил движения и не отступил перед трудностями и тяготами пути). Получив голову, Фома улучил время, когда луна из-за схождения становится невидимой, и без промедления сразу в нескольких местах переправился из прибрежного селения Оркосия во Фракию. Еще до этой переправы не спокоен был Михаил и потому, объезжая Фракию, призвал ее жителей выступить против мятежника, не щадить крови, выполнить свой долг и не посрамить ни верности царю, ни собственной доблести и мужества. Но не слишком воинственным показался фракийцам вид Михаила и потому, когда царь вернулся в столицу, а перед ними самолично предстал Фома, все без слова возражения [29] перекинулись на его сторону и вместе с предводителем двинулись на царственный город.