Текст книги "Жизнеописания византийских царей"

38. Настало время вспомнить и ясно рассказать всем о Феофобе. По упомянутой причине, потому что начал битву с агарянами ночью, а также из-за тайных ночных переговоров с сарацинами[102]102
  См. с. 51 сл.


[Закрыть] и по другим поводам возникли и распространились против него клеветнические обвинения в оскорблении величества, возбудившие к этому мужу ненависть и отвращение. Противостоять им он не умел и, зная легковерие Феофила, пустился в бегство и вместе с детьми, женщинами и несколькими избранными мужами отправился в Амастриду (это город на Понте). Против него сразу отправили флот и начали войну как с открытым врагом царя, командующим же этим флотом был друнгарий виглы Оорифа[103]103
  Остается только гадать, идентичен ли этот Оорифа начальнику царского флота, воевавшему с арабами (см. с. 38).


[Закрыть]. Феофоб, однако, держа в сердце своем страх Божий, сказал, что негоже христианину радоваться пролитию крови благоверных людей, и потому, обманутый клятвами, покорился императору и в расчете на них вернулся к Феофилу. Но ни во что не ставил свои клятвы царь и тотчас заключил Феофоба под стражу в тюрьме Вуколеона[104]104
  Эта тюрьма находилась при дворце Вуколеон (Janin Л. Constantinople... Р. 168). События относятся к 842 г.


[Закрыть], где и приказал его стеречь. В один из дней, поняв, что находится при последнем издыхании и умирает, приказал самовластец отрубить ночью голову Феофобу и доставить ее ему как горькое и скорбное приношение умирающему. А когда, во исполнение приказа, ее принесли, схватил ее рукой за нос и сказал: «Теперь и ты не Феофоб, и я не Феофил». Есть, однако, и такие, кто приписывает вину за смерть Феофоба не царю, а Оорифе и утверждают, что после того, как доверился ему Феофоб, тот тайно ночью наказал его усекновением головы[105]105
  Вопреки нашему автору (и соответственно Генесию – Gen., 43.94 сл.) Продолжатель Георгия приписывает убийство Феофоба Петроне и Феоктисту (Georg. Cont. 810).


[Закрыть]. Потому-то и ходят до сих пор среди персов слухи, будто не увидит смерти Феофоб, но будет жить в вечности, а все потому, что постигла его смерть не явно, а тайно.

39. В то же самое время двинулись критяне со всем своим флотом и принялись грабить и брать в полон жителей побережья Фракисия. Их дерзкая воинственность дошла до того, что они не ограничились набегами на побережье, но с обнаженными мечами двинулись на обитателей Латрской горы, людей преданных монашеской жизни, и нашли там для себя легкую добычу. Но когда зашли они в глубь материка, Константин Кондомит, в то время правитель фемы, порубил их, словно дельфинов, и доблестной рукой всех обрек гибели. Во время его правления в октябре [62] месяце восьмого индикта[106]106
  Т. е. в октябре 829 г.


[Закрыть] ромейский флот полностью погиб в морском сражении у острова Фасоса. В последующее время исмаилитское войско не переставая грабило и Кикладские острова и все другие. А в Авасгии Феофоб и брат Феодоры Варда, посланные туда с войском, испытали великие беды, и мало кто оттуда вернулся[107]107
  Из трех событий, упомянутых в настоящей главке (критский набег на фракисийское побережье, поражение византийского флота у Фасоса, неудачный поход византийцев в Авасгию), Продолжателем Феофана датируется только второе. А. Васильев из соседства эпизодов делает вывод, что критский набег имел место примерно в то же время (Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 76, прим. 1). На том же основании Дж. Бьюри датирует поход в Авасгию 830 г. (Bury J. A History... Р. 261). Вслед за А. Васильевым и Дж. Бьюри эти даты повторяются и новыми исследователями. Однако является ли соседство эпизодов в исторической хронике типа сочинения Продолжателя Феофана основанием для их синхронизации? В первую очередь для решения вопроса надо учитывать способы сочленения материала и внутреннюю логику повествования. В данном случае, завершая рассказ о Феофиле, наш автор просто рассказывает о тех эпизодах, которые он опустил в предыдущем рассказе, и объединяет их по тематическому принципу. Скорее всего, Продолжатель Феофана вообще не знает о времени этих событий. Нет оснований определять эти даты и у нас.


[Закрыть]. Засухи, небывалые бури. непогоды, необычные явления природы и дурное смешение воздуха изнуряли землю и ее обитателей, а голод, лишения, дрожание почвы и землетрясения не прекращались во все дни его царствования.

40. Из-за желудочного истечения и пагубы опорожнил Феофил свое тело, и его душе негде было уже держаться, она стремилась отойти и отлететь, и вот, испытывая страх за сына и жену, он собрал всех в Магнавре, с трудом с помощью слуг поднялся на ложе и, переведя дыхание, в рыданиях сказал: «В такой беде и болезни другой, наверное, оплакал бы цвет юности и воспел великое счастье, из-за которых зависть, издавна меня чернившая, ныне остановила на мне свой взор и лишает жизни. Но я наперед думаю о вдовстве жены, злосчастии и сиротстве сына, об утрате, что понесут мои помощники, возросшие в добрых нравах и служении, совет и синклит, и я плачу и рыдаю, что покидаю вас, кротких я смирных, перехожу в жизнь, которой не ведаю и не знаю, что встречу в ней вместо славы? Не забудьте речи моей, коей уж никогда не услышите, хотя, случалось, и бывала она сурова ради пользы и чести. После моей кончины блюдите благорасположение к супруге и сыну, памятуя, что, каков каждый будет к своему ближнему, такое и сам встретит в грядущем». Царская речь растрогала и смирила всех присутствовавших, все стояли со слезами на глазах, и ни с чем не сравнимые рыдания и стоны вырвались из груди слушателей.

41. Он прожил еще немного и расстался с жизнью двадцатого января[108]108
  842 г.


[Закрыть], процарствовав двенадцать лет и три месяца. Всю свою жизнь он ненавидел приверженцев православной веры и в любой час готов был обрушить на них любую бурю, за что и сподобился прозвания «несчастный». Он ни разу не поставил достохвального царского трофея в честь победы, не отомстил за понесенное поражение, хотя в течение жизни вел с врагами восемнадцать войн, столько же раз сходился с ними в бою и вступал в жестокую битву. Здесь, однако, оставим его кончать свою жизнь, а сами перейдем к его постройкам во дворце, таким значительным и памятным[109]109
  Описания архитектурных памятников, строительной деятельности императоров встречаются в византийской литературе нередко (см., например, описание построек Василия I, с. 134 и след.). Они собраны и переведены на английский язык в упомянутой книге С. Mango «The Art of the Byzantine Empire 312—1453». Часто описания оказываются единственным источником наших сведений об исчезнувших памятниках архитектуры. Так произошло и в данном случае. Все современные ученые, пытающиеся восстановить облик этих давно разрушенных зданий, опираются почти исключительно на следующий далее рассказ Продолжателя Феофана (см.: Ebersolt J. Le Grand Palais... P. 110 suiv.; Janin R. Constantinople... P. 114 suiv.; Беляев Д. Byzantina... СПб., 1891. Т. 2. С. 90 и след.: Липшиц Е. Очерки истории византийского общества и культуры. VIII – первая половина IX в. М.; Л., 1961. С. 380 и след.). В дальнейшем при упоминании отдельных построек мы не станем без необходимости ссылаться на труды этих авторов, фактически лишь пересказывающих данные нашего писателя. Постройки Феофила в Большом дворце были произведены на пространстве (возможно, занятом садами), разделявшем две группы строений Большого дворца. План Большого дворца см. в кн.: Guillou A. La civilisation byzantine. Paris 1974. P. 294, 295.


[Закрыть].

42. Эти здания ты сразу увидишь перед собой, войдя со стороны церкви Господа[110]110
  Церковь Господа – один из самых значительных храмов, располагавшихся на территории Большого дворца. Через него, по свидетельству Константина Багрянородного, византийские императоры нередко входили во дворец (см.: Guilland R. Études... Р. 64 suiv.).


[Закрыть]. Это Кариан, названный так, потому что с лестницы кажется, будто течет там широкая река карийского камня[111]111
  Карийский мрамор – темно-красный камень с белыми прожилками.


[Закрыть]. Кариан – плод его попечения и ныне служит хранилищем шелковых одеяний. Рядом с ним – Триконх с золоченой крышей, получивший такое название из-за своего облика[112]112
  Триконх – самая значительная из построек Феофила. Получила название от трех конх (абсид), украшавших здание. Римские колонны – это колонны из «римского» камня (т. е. красного порфира со светлыми вкраплениями).


[Закрыть], ибо возносится тремя конхами: одной восточной (ее подпирают четыре римских колонны) и двумя боковыми, на север и юг. С запада здание поддерживается двумя колоннами, и войти в него можно через три двери: средняя – сделана из серебра, крайние – из полированной меди. Выход из здания ведет в так называемую Сигму, получившую наименование по сходству с соответствующей буквой. Цветущей красотой стен она подобна Триконху. Оба они выложены разноцветным мрамором. Крыша [63] у Сигмы крепкая и роскошная, поскольку водружена на пятнадцать колонн докиминского камня[113]113
  Сигма – полукруглый зал, примыкающий к Триконху, по форме напоминал греческую букву Σ (сигма). Докиминский мрамор – белый или желтоватый камень, с фиолетовыми прожилками.


[Закрыть]. Спустившись по лестнице вниз, ты найдешь зал, имеющий образ и подобие Сигмы, но там девятнадцать колонн с круглой галереей, вымощенной крапчатым камнем. А рядом с галереей еще дальше вглубь и восточное воздвиг мастер Тетрасер, снабженный тремя конхами по подобию с соседним Триконхом. Одну конху соорудил он с восточной стороны, из двух других – одну с западной, другую – с южной. В северной же части две колонны из настоящего крапчатого камня отделяют его от Мистирия[114]114
  Мистирий (от греч. μυστηριον в переводе означает «тайна».


[Закрыть], который не случайно получил такое наименование. Дело в том, что, подобно звучащей пещере, он возвращает слушающим звук той же силы. Если подойти к стене восточной или, пускай, западной конхи и тихонько про себя что-нибудь сказать, то стоящий на противоположной стороне, приложив ухо к стене, может расслышать эти тиха произнесенные слова. Такое чудо там происходит.

43. С этим зданием соединена и плотно к нему примыкает колоннада Сигмы, о которой уже упоминалось. Перед ней находится открытый двор, в середине которого стоит медная чаша, края которой покрыты серебром. Она имеет золотую шишку и называется таинственной чашей Триконха[115]115
  «Таинственная чаша Триконха»—приблизительный перевод греч. μυστικη του Τρικογχου φιαλη. Напомним, μυστηριον по греч. «тайна».


[Закрыть], получив такое наименование от сооруженного вблизи Мистирия и здания с тремя конхами. Невдалеке от нее находятся ступени из белого приконисского камня, посреди которых стоит мраморная арка, поддерживаемая двумя тончайшими колоннами. В широкой части Сигмы стоят два льва с разинутыми пастями. Они испускают водяные струи и наполняют влагой все ее пространство, доставляя великую усладу. Во время приемов[116]116
  Имеются в виду приемы, которые императоры устраивали во дворце цирковым партиям.


[Закрыть] чаша бывала наполнена фисташками, миндалем и орехами, смешанное с медом вино вытекало из шишки, отведать его мог каждый желающий из присутствовавших, включая всех музыкантов, а также тех, кто стройно пел под музыку. Димы, горожане вместе с воинами из пригородных отрядов, стоя на ступенях, составляли царскую свиту[117]117
  Слова «составляли царскую свиту» К. Мэнго переводит: «Исполняли порядок императорских церемоний» (Mango С. The Art... Р. 162).


[Закрыть]. Среди них у упомянутой уже мраморной арки случалось находился и доместик схол с экскувитом и двумя димархами – прасинов и венетов, причем рядом с доместиком стоял димарх венетов, а рядом с экскувитом – прасинов[118]118
  В Константинополе, как и почти во всех крупных городах империи, большое распространение получили так называемые димы, или факции, – своеобразные партии спортивных болельщиков, враждовавшие между собой, каждая из которых выставляла своих возниц на конных ристаниях. Существовали четыре цирковых партии: левки (белые), русии (красные), прасины (зеленые) и венеты (голубые). Названия партии получили по цвету одежды «своих» возниц. Наиболее значительными из партий были прасины и венеты, во главе каждой из них стояли димархи. Довольно рано упомянутые партии потеряли чисто спортивный характер и начали играть значительную политическую роль. С партиями вынуждены были считаться императоры, их представители играли определенную роль в царских церемониях. Димы были разделены на две части: городскую и пригородную, имевшую военную организацию. Во главе последних находились начальники дворцовой стражи: доместик схол и доместик экскувитов, упомянутые в нашем тексте. О цирковых партиях существует значительная научная литература (см.: Дьяконов А. Византийские димы и факции в V—VII вв. // Византийский сборник. М.; Л., 1945; Cameron A. Circus Factions. Oxford, 1976).


[Закрыть]. Но даже если не было доместика и экскувита, димархи находились там непременно. А над всеми возвышался царь, исполненный всякой радости, он восседая на золотом, усеянном драгоценными камнями троне и поднимался с него не прежде, чем приписывают это уставные и царские книги[119]119
  При константинопольском дворе имели хождение книги, содержавшие подробные предписания для поведения императора и всех участников придворных церемоний, которыми славилась Византия. Образец такой книги – уже цитированный трактат «De ceremoniis aulae byzantinae» Константина Багрянородного.


[Закрыть], и не раньше, чем насладится зрелищем прыжков и танцами горожан. Таковы были эти сооружения, ради такой цели были воздвигнуты Феофилом. Он так любил их, что именно в Триконхе обычно занимался делами и совершал ежедневные выходы. А перед ним, над отлитыми из серебра воротами, возвышался навес, поддерживаемый четырьмя колоннами зеленого фессалийского камня. Триклинии[120]120
  Триклиниями (от лат. triclinium) византийцы именовали залы, служившие различным целям.


[Закрыть] же, находящиеся напротив них, вблизи упомянутых ступеней у западной стороны Сигмы, тоже сооружены Феофилом. Один, что расположен пониже, называется Пиксит, другой, что повыше, – без имени (его предназначили для обитания дворцовому клиру). На одной; из стен Пиксита высечены стихи – произведение асикрита по имени Стефан, по прозвищу Капетолит. Те же, что выбиты в галерее Сигмы, принадлежат [64] вселенскому учителю (имя его Игнатий[121]121
  Некоторые исследователи склонны идентифицировать Стефана и Игнатия с одноименными лицами, упомянутыми в одном из сочинений Феодора Студита, направленном против иконоборцев, где цитируются стихи того и другого (См.: Beck H.-G. Kirche... S. 492). Вопрос о роли «вселенского учителя» (οικομενικος διδασκαλος) вызвал большую дискуссию в специальной литературе. Очень приблизительно «вселенского учителя» можно назвать главой «высшего образования» в Византии (см.: Lemerle P. Le premier humanisme byzantin. Paris, 1971. P. 85 suiv.).


[Закрыть]). Слева же, то есть к востоку от Сигмы, был сооружен еще один триклиний, названный Эросом, который служил императору оружейным складом. Потому-то, естественно, и не увидишь там ничего, кроме изображений щитов и всевозможного оружия, которыми разрисованы стены. Вот так воздвигнуты здания ют самого Триконха и до западной стороны. С восточной же стороны можно видеть так называемый Маргарит. Это триклиний, от основания воздвигнутый Феофилом. Его крышу поддерживают восемь колонн из пестро-розового мрамора, стены испещрены изображениями разных животных, а пол устлан приконисским камнем и мозаикой. В нем находится и покой, круг крыши которого поддерживают крапленные золотом четыре вафиинские колонны[122]122
  Вафиинский мрамор, по мнению Дюканжа, – это камень темного цвета. К. Мэнго полагает, что его название происходит от топонима (Mango С. The Art... Р. 163, п. 57).


[Закрыть], а четыре фессалийские колонны образуют и несут его портики с востока на юг. Его стены и пол не менее роскошны, чем у Маргарита. В этом покое Феофил жил от весеннего равноденствия до осеннего и позже. С приближением же зимнего солнцеворота он переселялся в другой покой – в триклиний Кариан (он был построен царем для защиты от сильных южных ветров, ныне же служит пристанищем для папия). Там же увидишь также им сооруженную и обращенную на север террасу, откуда открывался вид на древний Циканистр[123]123
  Циканистр – ипподром для игры в мяч.


[Закрыть], в то время там находившийся (в этом месте ныне построена Новая церковь, стоят две чаши и разбит внутренний сад – все творения достославного царя Василия[124]124
  О постройках царя Василия I. см. с. 134 и след.


[Закрыть]). Таковы его постройки в восточной части.

На южной стороне прежде всего соорудил Феофил террасы – об этом уже говорилось прежде – устроил поныне существующие сады и соорудил палаты: так называемый Камил, рядом с ним другую палату, а уже рядом с этой – третью по порядку, которая служит ныне вестиарием[125]125
  Вестиарий – собственно гардеробная, где хранились дорогие одеяния и прочие ценности.


[Закрыть] августы. Крапленную золотом крышу Камила поддерживают шесть колонн фессалийского зеленого камня, внизу его стены выложены одинаковым плитами, а наверху изображены золотистыми камешками фигуры людей, собирающих плоды, его пол – из приконисского мрамора. К Камилу примыкает молельня с двумя алтарями: одним – в честь пресвятой госпожи Богородицы, вторым – архистратига Михаила. Ниже находится галерея[126]126
  Галерея – так мы переводим греч. μεσοπατον. Так понимает это слово и латинский переводчик. Но Ж. Эберсольт и Р. Жанен, видимо, следуя Дюканжу, переводят это слово «средний ярус» (entresol), К. Мэнго – mezzanine, что по нашему мнению, в этом контексте трудно объяснимо.


[Закрыть], откуда через мраморный парапет открывается вид на Хрисотриклиний. Христолюбивый царь Константин Багрянородный превратил ее в библиотеку. Его столовый зал сверкает стенами из вафиинского камня, его пол устлан разноцветной мозаикой. Следующая после Камила палата покрыта такой же крышей, что и первая, опирается на четыре докиминские колонны, ее пол вымощен приконисским камнем, стены, как и там, блистают золотистой мозаикой, а где ее нет, пространство заполняют деревья и разные узоры из зеленых кубиков. Расположенная ниже галерея, именуемая Месопат, предназначена для проживания скопцов – служащих гинекея. Третье за палатой здание, служащее ныне вестиарием августы, имеет такой же потолок, его пол вымощен белым приконисским камнем, а все стены расцвечены позже (а не тогда!) изображениями по приказу сына Феофила – Михаила. Соединенная с ним площадка с крышей, опирающейся на семь карийских колонн (пять с южной стороны и две с восточной), защищена двумя стенами, красующимися [65] плитами римского, пиганусийского[127]127
  Согласно Эберсольту (Ebersolt J. Le Grand Palais... P. 116, n. 1), пиганусийский мрамор – мрамор цвета растения руты (греч. πηγανον).


[Закрыть], карийского, а еще зеленого волнистого фессалийского мрамора. Называется оно Мусик из-за изысканного сочетания мраморов[128]128
  Греческое слово μουσικος; означает «изящный, изысканный».


[Закрыть], а также потому, что гладь его пола украшена разными фигурами и разными красивыми камнями. Его можно сравнить с лугом, пестрящим разнообразными цветами. С запада к нему примыкает палата, во всем схожая с ним красотой мраморов, пять карийских колонн, три с южной стороны и две с западной, поддерживают его крышу. А у подножия ее расположена еще одна, разделенная на две комнаты, соседствующая с покоем августы. Там христолюбивый царь Лев соорудил молельню святой Анны. Ее крышу поддерживают четыре вафиинские колонны, ее пол – из белого приконисского камня, а стены сложены из вафиинских плит. Второе здание, как уже говорилось, соседствует с покоем августы, первое же, то, что к западу от Мусика, сообщается с упомянутым покоем через лестницу. Выходит оно и к Кенургию, покою и триклинию, которые построил достославный царь Василий[129]129
  О построенном Василием I Кенургии см. с. 138.


[Закрыть], а также к портику Пентакувикла, в котором достославным царем Василием сооружена молельня святому Павлу.

44. Вот что возвел Феофил в северной и южной стороне дворца, мы же запечатлели это в своей истории, чтобы не предать забвению его дела, каковы бы они ни были, и чтобы рассказать о путях, которые он выбирал в жизни. Помимо этого он украсил золотистыми камешками триклинии; так называемый Лавсиак и Юстиниан[130]130
  Триклиний Юстиниан, соседствовавший с Лавсиаком (см. с. 271, прим. 68), был построен в 694 г. (см.: Janin R. Constantinople... Р. 116).


[Закрыть], а также перенес из дворца узурпатора Василиска[131]131
  Император Василиск захватил трон с помощью заговора и узурпации власти (475 г.). Его дом был превращен во дворец (см.: ibid. P. 123).


[Закрыть] и установил в Лавсиаке потолочные украшения. Соорудил он и еще один триклиний с четырьмя пышными и роскошными палатами. Из них две обращены к галерее второй палаты (той, что за Камилом), покрыты золоченой кровлей, покоящейся на четырех арках, и ведут в Порфиру, названную так потому, что издавна государыня во время брумалий раздает там архонтиссам пурпурную краску[132]132
  Порфира – палата Большого дворца, в которой рожали императрицы. Объяснение, которое дает названию палаты Продолжатель Феофана, – весьма необычно. Тем не менее Р. Жанен основательно предполагает, что здесь имеется в виду именно это помещение (см.: ibid. P. 121). Брумалии – праздник языческого происхождения, справлявшийся во всех слоях византийского общества, в том числе и во дворце, в конце каждого года. Это празднество имело карнавальный характер и связано было с ряжением, ношением масок и т. п. (см.: Grawford J. De Bruma et Bruinalibus festis // Bz. 1920. Bd. 23. N 3-4. S. 365 ff.).


[Закрыть]. Два же других обращены к Лавсиаку, вид на который из них открывается. Пол был всюду выложен приконисским мрамором, стены украшены разноцветным камнем, хотя и не мрамором. Все это, однако, было уничтожено пожаром. Его дочь Фекла[133]133
  Речь идет о дочери Феофила, сестре Михаила III, Фекле, будущей возлюбленной Василия I. Судя по данным источников, Фекла не отличалась излишним целомудрием.


[Закрыть] возвела от основания красивейшую палату во Влахернах, где и сооружена молельня великомученице Фекле. Там она в собственной постели и окончила свою жизнь.

Книга IV.
Михаил III

1. Такой конец постиг Феофила, и царскую власть на следовал его сын Михаил через три года после того как был произведен па свет матерью Феодорой Всеми делами стали заправлять его опекуны и радетели, коих назначил Феофил: евнух Феоктист, в то время каниклий и логофет дрома, брат августы патрикий Варда и магистр Мануил, родом армянин, приходившийся госпоже дядей по отцовской линии[1]1
  Основную роль в этом совете опекунов играл, видимо, Феоктист, которого "Продолжатель Георгия именует «первым министром» (παραδυναστευων; Georg. Cont. 815.22). В соответствующем месте сочинения Генесия (Gen. 55.3) Варда в составе совета не упоминается.


[Закрыть]. Положение государства упрочилось, дела велись хорошо, и оставалось лишь восстановить почитание божественных икон и вернуться к прежнему им поклонению. И вот нападает на Мануила тяжкая и страшная болезнь. К нему являются студийские монахи[2]2
  Студийские монахи, т. е. монахи знаменитого в Константинополе монастыря Иоанна Крестителя «Студион» (см.: Janin R. Constantinople... Р. 395; ср. прим. 35 с. 269).


[Закрыть] (они пользовались у него большим доверием) и обещают, что здоровье к нему быстро вернется, если пожелает поклониться святым иконам и убедит властителей предписать делать это повсюду. Помимо того и с других гор пришло к нему много богоносных отцов, коим стал любезен еще тогда, когда исполнял должность стратига Армениака, они просили его о том же и убедили обратиться к истине и исполнить их просьбу, если только почувствует облегчение. Так все и случилось их усердием и молитвами к Богу.

2. И когда оправился он от болезни[3]3
  Как уже отмечалось (см. с. 282, прим. 52), Мануилу, возможно, так и не удалось «оправиться от болезни».


[Закрыть], не ослабли монахи в своем усердии, увещевали и побуждали Мануила не забывать данные Богу обещания и наполнили его душу божественной ревностью. О своем замысле он сообщил другим опекунам, уговорил их положить делам доброе начало, переубедил их, склонил на свою сторону и тогда уже явился к Феодоре, чтобы с ней все обсудить. А она, боголюбивая и воистину царица, как услыхала про православие, сказала: «Всегда того желала и радеть о том никогда не переставала, но доныне препятствовали мне полчища синклитиков и вельмож, преданных этой ереси, не меньше их – митрополиты, надзирающие за церковью, а более всех – патриарх, который своими непрестанными [67] советами и наставлениями взрастил и укрепил в моем муже тот хилый росток ереси, что получил он от родителей, а также пристрастил его к пыткам и мучительствам, кои сам ежедневно изобретал против святых людей[4]4
  Т. е. Иоанн VII Грамматик.


[Закрыть]. Сей несчастный – учитель и наставник всего зла!» На что тот сказал: «Раз ты, госпожа, так похвально рассуждаешь и мыслишь, что мешает тебе привести все в исполнение и велеть совершить сие всенародное торжество?» И тотчас позвала она к себе друнгария виглы (был это Константин – отец патрикия Фомы, в будущем логофета дрома) и передает патриарху, что собравшиеся отовсюду во множестве благочестивые люди и монахи просят нашу царственность распорядиться восстановить всесвятые иконы. «Если ты с ними согласен и заодно, да восстановит былую красу Божья церковь. Если же пребываешь в сомнениях и не тверд мыслью, оставь трон и город, удались в свое именьице, жди там святых отцов, что готовы и обсудить, и поспорить, и убедить тебя, если будешь дурно говорить об иконах».

3. Когда пришло послание от царя, патриарх возлежал на ложе в Фессале (это триклиний в патриаршьих палатах[5]5
  Патриаршьи палаты (πατριαρχειον), где помещалось все церковное управление, непосредственно прилегали к храму св. Софии. Помимо упомянутого уже Фомаитского триклиния с библиотекой там находился также триклиний Фессал, названный так потому, что его стены были инкрустированы фессалийским мрамором (см.: Janin R. Constantinople... Р. 174).


[Закрыть]). Царские речи поразили его в самую душу. Он сказал только, что все хорошо обдумает, и тут же отправил назад посланца, а сам в мгновение ока схватил кинжал и перерезал себе вены в животе, как раз в том месте, где, как он знал, будет большое кровотечение (и это вызовет всеобщее волнение и жалость), но никакой опасности для жизни представлять не будет. Вопли и крики тотчас огласили церковь, и не успел еще прийти друнгарий, как дошла до императорских ушей весть, будто патриарх убит и сделано это по приказу Госпожи. Посланный для тщательного расследования этих слухов патрикий Варда исподволь обнаружил, что раны были нанесены намеренно, действо раскрылось, сами слуги обличили патриарха и принесли хирургические инструменты для рассечения вен[6]6
  В соответствующем месте произведения Генесия (Gen. 58.94 сл.) Иоанн Грамматик утверждает, что пострадал от Константина Армянина и его людей. Такая версия представляется вполне правдоподобной. Вероятно, Варда был послан к патриарху, чтобы «замять дело».


[Закрыть]. С тех пор никого[7]7
  В тексте лакуна, которую старается заполнить Р. Куманецки (Kumaniecki К. Notes critique sur le texte de Théophane continue // Byz. 1934. Vol. 9. P. 235).


[Закрыть]... уличенный в таком прегрешении и покушении на самоубийство, сей нечестивец был удален, изгнан из церкви и заключен в своем имении, так называемой Психе[8]8
  Наш автор, пожалуй, единственный, кто определяет низложение патриарха Иоанна Грамматика временем до константинопольского собора 843 г., восстановившего иконопочитание (см. прим. 12). Согласно другим авторам (в том числе и Генесию – Gen. 57.85), низложение Иоанна – результат восстановления иконопочитания на соборе. О Психе – имении Иоанна см.: Janin R. Constantinople... Р. 435.


[Закрыть], а введен был тот, кто многочисленными трудами и подвигами в неприкосновенности соблюл добродетель, кто из-за длительного заключения в гнилости и грязи лишился волос, но от Бога и царицы Феодоры обрел управление и власть над церковью. А был это великий Мефодий – неодолимый ревнитель церкви[9]9
  О Мефодии см. с. 274, прим. 15.


[Закрыть].

4. Смотри, как сия благородная жена, не враг, а истинно помощница мужу собрала вместе православных, какие только были на земле, предоставила им право свободной речи и сказала: «О отцы и клир Божий, с великой благосклонностью дарую я вам восстановление всечтимых и святых икон, соблаговолите же и вы по справедливости воздать благодарность своей госпоже, причем благодарность не малую и ничтожную, не ту, что и благодарностью назвать нельзя, которая неприлична и неподходяща ни для вас, ее воздающих, ни для меня – просящей, а ту, что была бы и уместна, и солидна, и Богу угодна. А прошу я для своего мужа и царя от Бога прощения, милости и забвения греха. Если этого не случится, не будет ни моего с вами согласия, ни почитания и провозглашения святых икон и не получите вы церковь». [68]

5. А когда закончила свою речь, православная церковь и ее глава Мефодий сказали: «Справедливого просишь, госпожа, и мы не можем тебе отказать, ибо положено щедро воздавать должную благодарность властителям и благодетелям, если они не правят самовластной рукой и нрав их боголюбив. Но не посягнем на то, что выше нас, не в силах мы, как Бог, простить ушедшего в иной мир. Нам доверены Богом ключи от неба, и мы в силах отворить его любому, однако тем только, кто живет этой жизнью, а не переселился в иную. Иногда, однако, и переселившимся, но тогда только, когда их грехи невелики и сопровождаются раскаянием. Тех же, кто ушел в иной мир и чей приговор ясен, мы не можем освободить от искупления».

6. А госпожа, то ли по правде, то ли как иначе пылая любовью к мужу (в чем согласны и мы), клятвенно заверила сей святой хоровод, что в последний его час я плакала, рыдала, все ему выплакала и изобразила, что грозит нам, ненавистным, за эту ересь в сем городе: лишение молитв, проклятий град, восставший народ – и вселилось тогда в него раскаяние в этой ереси. Он попросил их, я протянула, он их с горячностью поцеловал и отдал душу ангелам. Они выслушали ее речь и, чтя нрав августы (как никакая другая была она христолюбива), а также жаждая ввести поклонение святым иконам, общим приговором и мнением объявили, что, если все так и есть, найдет он прощение у Бога, и дали в том письменное удостоверение госпоже[10]10
  Византийская традиция упорно представляла Феодору защитницей иконопочитания еще в период царствования Феофила. На этом, в частности, настаивает и сохранившееся до наших дней «Житие Феодоры» (см.: Regel W. Analecta byzantino-russica. СПб., 1911. Р. 1 и след.). Согласно этому сочинению, принял на смертном одре иконопочитание и сам Феофил. У больного дизентерией царя разверзлись уста, сквозь которые стали видны внутренности. Стоило ему, однако, поцеловать крест, как уста сомкнулись, он уснул успокоенный, а через несколько дней умер в мире (см. подробней: Успенский Ф. Очерки по истории византийской образованности. СПб., 1891. С. 41 и след.).


[Закрыть]. Получив церковь, они отдали святейшему Мефодию чин первосвященства и в первое воскресенье святого поста[11]11
  11 марта 843 г. (обоснованию этой даты посвящен специальный очерк А. Васильева в приложении к книге «Византия и арабы». Т. 1. С. 143 и след.). С этого времени первое воскресение великого поста отмечается православной церковью как «праздник православия». Праздник этот установлен в честь победы не только над иконоборцами, но и вообще над всеми еретиками.


[Закрыть] вместе с самой госпожой совершили всенощное песнопение в святом храме все свято Богородицы во Влахернах, а утром с молениями отправились в Великий храм Слова Божия. И восстановила церковь свою красу, ибо вновь стали непорочно совершаться святые таинства[12]12
  Лучшее изложение всех событий, связанных с восстановлением иконопочитания, см.: Guillard J. Le Synodicon d’Orthodoxie, édition et commentaire //TM. 1967. Vol. 2. P. 119 ff.; Успенский Ф. Очерки... Версия нашего автора, связывающего восстановление иконопочитания с болезнью и чудесным выздоровлением Мануила (повторяющаяся и в некоторых других источниках), носит откровенно легендарный характер. Больше оснований доверяться версии, содержащейся в первой редакции «Synodicon vetus» (The Synodicon vetus. Text / Transl. and Notes by J. Duffy and J. Parker. Washington, 1979. P. 132, № 156), согласно которой восстановление иконопочитания произведено было на «местном соборе» (τοπικη συνοδος), состоявшемся не в церкви, а в резиденции чиновника каниклия (хранителя царской чернильницы). Именно на этом соборе был низложен Иоанн и возведен в сан патриарха Мефодий (ср.: Mango С. The Liquidation of Iconoclasm and the Patriarch Photios // Iconoclasm. Birmingham, 1977).


[Закрыть]. И расцвела православная церковь и обновилась подобно орлу[13]13
  См.: Псалтирь 102.5.


[Закрыть], согласно писанию, а все еретики во всей вселенной подверглись унижению вместе с ересиархом. Был же это Иоанн, из-за нечестия своего прозванный благочестивыми людьми Яннесом. Он – не пришелец, не чужак, а свой, отпрыск царицы городов (знаем мы, что и в винограднике растет терн), и из семьи происходил не безвестной, а весьма благородной, так называемых Морохарзамиев[14]14
  Проблема происхождения и биография Иоанна непроста. Разноречивость сохранившихся свидетельств заставила даже исследователей предполагать существование не одного, а двух Иоаннов Грамматиков, слившихся впоследствии в один образ. В отличие от Продолжателя Феофана анонимный автор считает его человеком скромного происхождения (Scr. inc. 349). См.: Липшиц Е. Очерки. С. 206 и след.; Успенский Ф. Патриарх Иоанн Грамматик // ЖМНП. 1890. Ч. 267, № 1; Brehier L. Un Patriarche Sorcier à Constantinople // Revue de l’orient chrétien. 1904.


[Закрыть].

7. Иоанн (пусть и о нем расскажет история), некогда настоятель монастыря мучеников Сергия и Вакха, расположенного в Ормизде[15]15
  Монастырь Сергия и Вакха находился к юго-востоку от императорского дворца (см.: Janin R. Constantinople... Р. 333—334).


[Закрыть], был сопричислен к дворцовому клиру и завоевал горячую любовь Михаила Травла то ли потому, что с ним одним разделял эту ересь, то ли потому, что заслужил славу необыкновенной ученостью. Как бы то ни было Михаил любил его и назначил учителем Феофила. А тот, взяв в руки бразды правления, сначала возвел его в сан синкела, а позже поставил патриархом Константинополя за те предсказания, которые он ему давал при помощи колдовства и гаданий на блюде. Вот его колдовство. Когда одно неверное и жестокое племя во главе с тремя вождями напало и подвергло грабежам ромейскую землю, естественно приводя в уныние Феофила и его подданных, Иоанн дал совет не унывать, но преисполниться радостью и надеждой, если только захочет последовать его совету. Совет же [69] заключался в следующем. Говорили, что среди сооруженных на барьере[16]16
  Этот низкий барьер (греч. ευριπος) разделял площадку ипподрома на две части (см.: ibid. P. 180).


[Закрыть] ипподрома медных статуй есть одна с тремя головами, которые он с помощью каких-то магических заклинаний соотнес с предводителями племени. Он велел доставить огромные железные молоты, числом столько, сколько было голов, и вручить их трем мужам, силой рук отличным. В определенный час ночи они должны были с занесенными молотами в руках приблизиться к статуе и по его приказу разом с огромной силой опустить их на головы так, чтобы одним ударом отбить их от статуи. Обрадованный и изумленный его словами Феофил распорядился все исполнить. Когда глубокой ночью явились мужи с молотами, Иоанн, скрывшись, чтобы не быть узнанным, под мирской одеждой, принялся шептать про себя магические слова, перевел в статую сущую в вождях силу, изгнал ту, что вселили в нее магическими заклинаниями прежде, и приказал ударить со всей мощью. Два мужа, ударив со всей силы, отбили от статуи две головы. Третий же, ударив слабее, только немного отогнул голову, но не отбил ее целиком. Подобное случилось и с вождями. Между ними началась сильная распря и междоусобная война. Один из вождей умертвил двух других усекновением головы, в живых остался только один и то не в целости и сохранности. Впавшее же в ничтожество племя в беде и горести бежало на родину. Это о колдовстве[17]17
  Об этой магической процедуре, помимо Продолжателя Феофана, не сообщает ни один автор. Ф. Успенский уверен, что под «тремя вождями» в данном случае надо иметь в виду русских предводителей (Успенский Ф. Патриарх... С. 24).


[Закрыть].

8. У этого колдуна был брат во плоти, именем Арсавир, удостоенный Феофилом титула патрикий. Ему принадлежало имение с огромными зданиями, пышными портиками, баней и водохранилищами, расположенное на левой стороне Евксинского понта в монастыре святого Фоки[18]18
  Имение Арсавира и монастырь св. Фоки были расположены на европейском берегу Босфора (см.: Janin R. Constantinople... Р. 427, 434).


[Закрыть]. Рассказывают, что патриарх, который часто в нем находил приют, соорудил в этом имении подземное обиталище наподобие трофониевого[19]19
  «Трофониево» – от имени знаменитого мифического предсказателя Трофония, прорицавшего в Беотии в глубокой пещере.


[Закрыть]. За открывающимися воротами находилась дверь, через которую по многочисленным ступенькам желающие могли попасть внутрь. А находился там мерзкий притон. Там были для него приготовлены служанки, монашенки и другие не лишенные красоты женщины, с которыми он иногда блудодействовал, а иногда совершал гадания по печени, блюду, с колдовством и вызыванием мертвецов, во время которых пользовался помощью этих женщин. Потому-то и случалось ему нередко при содействии демонов вещать истину не только Феофилу, но и его единомышленникам. Потом это мерзкое обиталище было продано его братом Василию – в то время паракимомену[20]20
  Т. е. будущему императору Василию I.


[Закрыть] – и превращено в святой монастырь (и не только оно, но и все остальное, что ему принадлежало). И возведен был там от основания монастырь святого великомученика.

9. А в то время Иоанн и, как говорилось, его компания, хотя и подвергнутые опале, не пожелали успокоиться, но все еще бунтовали против святых икон. После низложения Иоанн жил изгнанником в одном монастыре[21]21
  По свидетельству хроник «семьи Симеона Логофета», местом заключения Иоанна Грамматика был монастырь Клидион на Босфоре.


[Закрыть], на крыше которого была изображена икона, будто бы пристально на него глядевшая. Не вынес Иоанн направленного на него взгляда и велел одному слуге снять икону и выколоть ей глаза, сказав при этом только, что не могу видеть ее лика. Услышала про это госпожа и подвергла его надлежащему бичеванию и наставлению палками.

10. Но угодно ему было не возлюбить покой, а учинить хулу (как они [70] и попытались сделать) на святого Мефодия, хулу в порче женщины матери единственного сына (это был Митрофан, вскоре затем наставник Смирны[22]22
  Митрополит Смирны Митрофан – хорошо известный церковный писатель, в будущем один из самых ревностных сторонников патриарха Игнатия и противников Фотия. Митрополитом он стал в 857 г. (см.: Beck H.-G. Kirche... S. 543).


[Закрыть]), которой заплатили много золота и обещали еще больше если только будет заодно с ними. И оговорили они Мефодия перед госпожой и опекунами ее сына. И тотчас собрано было устрашающее судилище из мужей гражданских и церковных, и всяк был там: благочестивый и нечестивец, избравший отшельническую жизнь и вообще любой, умевший слушать или говорить. Одних, опечаленных этим странным обвинением, привел туда стыд, других радость от возможности разнузданно ликовать и шуметь. На средину вывели обвинителей и в удостоверение их речей – женщину. Он же, как привели женщину, нисколько не таясь, спросил ее во всеуслышание (она была издавна известна ему своей добродетелью): «Как, госпожа, поживаешь?», как тот-то и тот-то, а также о ее муже и близких. Вот до чего прост был патриарх! А они закричали еще громче возликовали от радости, раздули обвинение и изложили остальные улики. С трудом понял он смысл обвинения и испугался, как бы не понесли из-за него ущерба дела церковные христовы и (поскольку одно время – для срама, другое – для сдержанности и скромности) немного приподнялся с кресла, закатал на себе одежду и обнажил свой срамной член чудной и не как у людей. При этом он поведал о чуде. о том как много лет назад когда бушевали и кипели в нем страсти, был он в старом Риме и сжигало его любовное влечение сильнее порыва страстей. Опасность грозила ему подавить влечение он не мог и вот воздел он руки к храму и стал просить помощи [71] и заступничества у главного из апостолов – Петра. Когда же он, наконец, утомленный молитвой, заснул, апостол явился ему, дотронулся до той части тела, погасил порыв страстей и произнес при этом: «Свободен ты от власти страстей, Мефодий». Такой речью Мефодий убедил сие многочисленное собрание и устрашил врагов истины. Магистр Мануил не пожелал освободить лжецов от обвинения и пригрозил, что лишит жизни женщину, если она не раскроет всей правды. Она тотчас изложила и поведала все про эту затею, сказав, что была за такую-то сумму подкуплена и что все золото, сколько было дано, помеченное их печатью, хранится в моем сундуке. Тотчас отправили людей, которые, как и сказала женщина, нашли в сундуке и принесли золото. Благодаря прощению и заступничеству патриарха перед властителями клеветники сподобились не наказаний и пыток, которые заслужили, а помилования, и в искупление своих грехов должны были лишь ежегодно в праздник православия[23]23
  См. прим. 11.


[Закрыть] шествовать со светильниками от святилища Богоматери во Влахернах до славного Божия храма Мудрости и своими ушами выслушивать, как проклинают их за ненависть к Божьим иконам. Это соблюдалось весьма долго и совершалось ими до конца жизни. Такой предел от Бога положен был сей столь распространившейся ереси. И воссияли божественные лики святых икон, коих мы чтим и изображаем не божественно, а относительно и благочестиво, как бы пересылая через них наше почитание к первообразам[24]24
  Речь в данном случае идет об одном из самых кардинальных расхождений между иконопочитателями и иконоборцами. Последние обвиняли своих противников в идолопоклонничестве, поскольку те обожествляют рукотворные изображения. В ответ теоретики иконопочитания утверждали, что они почитают иконы лишь «относительно» (σχετικως) и через их посредство возносят свое почитание к прототипу, т. е. Богу (см.: Barnard L. The Theology of Images // Iconoclasm. P. 7 ff.).


[Закрыть]. [72]

11. Как-то раз, справляя в радости этот праздник, Феодора угощал во дворце в Кариане (как уже говорилось, Феофил соорудил его ради дочерей[25]25
  См. с. 62.


[Закрыть]) всю церковную братию. Там присутствовали все иереи и исповедники, а среди них и Феофан из Смирны со своим братом Феодором[26]26
  О Феофане и Феодоре Граптах см. с. 49 сл.


[Закрыть]. В разгар пира, когда принесли уже лепешки и сласти, царица, непрерывно и пристально смотревшая на отцов, заметила у них на лбу буквы и заплакала. Они тоже в этот момент, как по согласию, взглянули на нее и увидели, как внимательно она их разглядывает. «По какой причине, госпожа, – спросили они, – ты так пристально смотришь на нас?» «Из-за этих букв, – ответила она, – поражаюсь я и вашему терпению, и жестокости вашего мучителя». На что блаженный Феофан, нисколько не стесняясь и не вспомнив о принятых решениях[27]27
  Речь идет о решении посмертно освободить от греха императора Феофила, см. с. 67 сл. Переводим с учетом дополнения Куманецкого (Kumaniecki К. Notes... Р. 235).


[Закрыть], сказал: «О надписи этой мы рассудим с мужем твоим и царем на неподкупном суде Божьем». Опечалилась царица, залилась слезами и сказала: «И это ваше обещание письменное согласие! Вы не только его не прощаете, но еще и на суд требуете и зовете». «Нет, – тотчас сказал патриарх, поднявшись со своего места, а также другие иереи, – нет, царица, твердо наше слово, не обращай внимания на пренебрежение этих людей». Так предано было это забвению, и обычаи церкви остались в неприкосновенности.

12. Появилась и новая ересь – зиликов, во главе с неким Зили, главным асикритом. Ее, однако, излечили и обратили к богопочитанию во время царского выхода, причем сторонники ереси удостоились только помазания миром и новых белых одеяний и платья и были торжественно освящены[28]28
  По словам Генесия (Gen. 60.84), Зилик (у нашего автора Зили) провозгласил свою ересь во время императорского выхода в св. Софии. Смысл облачения в белые одежды и помазания миром заключался, видимо, в обряде повторного крещения еретиков, чем символизировалось их возвращение в лоно церкви. Слово «Зилик» – вероятно, результат метатезы в имени «Лизик». Так он именуется в некоторых из источников. По сведениям Никиты Хониата, Лизик обвинялся в манихействе, отрицании божественности Христа и издевательстве над святыми таинствами (Nicetae Choniatao ex libro incerto thesauri orthodoxae fidei. PG 140, col. 281; подробно см.: Guillard J. Deux figures mal connues du seconde iconoclasme // Byz. 1961. Vol. 31. P. 371 suiv.).


[Закрыть].

13. Между тем архонт Болгарии Борис, узнав, что царством правит женщина, повел себя нагло и отправил к Феодоре вестников с сообщением. что разрывает соглашения и движется войной на ромейскую землю. Но не по-женски, не малодушно повела себя царица и передала Борису: «Я буду воевать и надеюсь тебя одолеть, а если нет и победишь ты, все равно возьму верх и одержу явную победу я, ведь нанесешь поражение не мужчине, а женщине». Поэтому Борис сохранил мир, не дерзнул бунтовать и возобновил дружеские соглашения[29]29
  См. об этом эпизоде: Златарски В. История на българската държава през средните векове. София. 1927. Т. 1. Р. 2. С. 2 и след. Рассказ об ответе Феодоры носит явно легендарный характер. Именно так в «Романе об Александре» отвечают амазонки собирающимся на них напасть врагам, см.: Historia Alexandri Magni (Pseudo-Caleisthenos) / ed. W. Kroll. Berlin, 1926. Bd 3. 25.


[Закрыть].