Текст книги "Жизнеописания византийских царей"

19. Между тем агаряне наступали, Ибрахим вместе с многотысячным войском двинулся в поход на ромеев, и Феофил, в жажде чести и доблести, без малодушия и трусости выступил на войну. Если и случался в нем какой страх, то его прогоняли и рассеивали военная опытность и доблесть его соратников (звали этих мужей Феофоб и Мануил). Мануил, человек невероятной храбрости, хорошо известный врагам, был родом из Армении, при Льве командовал войском из Анатолика, а при предшествовавшем ему Михаиле состоял первым конюшим (эту должность именуют протостратором[52]52
  Мануил становится отныне одним из главных действующих лиц повествования. Его имя упоминается в ряде источников, согласно которым он принимает участие во всех основных событиях этого времени, занимает множество должностей, носит ряд титулов. Его карьера прослеживается на протяжении 40 лет! (Cursus honorum см.: Guilland R. Recherches... Vol. 1. P. 436, 478). Это обстоятельство, а также несоответствия и темные места в хрониках заставили даже А. Грегуара, часто склонного к смелым умозаключениям, предположить, что Мануилу приписывается роль, которую он на самом деле играть не мог, и что реальный Мануил умер в 838 г. (как об этом сообщается в хрониках «семьи Симеона Логофета», см. прим. 65) и был искусственно «оживлен» Продолжателем Феофана (см.: Gregoire H. Étude sur le neuvième siècle // Byz, 1933. Vol. 8, N 2. P. 520 suiv.). Точка зрения А. Грегуара вызвала энергичные возражения (см.: Mango С. The Liquidation of Iconoclasm and the Patriarch Photios // Iconoclasm. P. 134, n. 7).


[Закрыть]). Сообщит наш рассказ и о Феофобе, откуда и как этот перс по происхождению стал известен царю и как женился на его сестре. Феофоб родился не в законном, а в тайном браке от некоего человека царского рода, прибывшего в Константинополь с посольством из Персии, [52] а потом покинувшего город. У персов имелся нерушимый закон, по которому властью у них мог обладать лишь отпрыск царской семьи, но царский род, теснимый агарянами по причине непрерывных войн и из-за постоянной перемены места, иссяк, и вот среди жителей Персии стали носиться многочисленные слухи о Феофобе (они исходили от его родителя), что де живет он в Византии, и потому решили знатнейшие из персов тайно послать людей на его розыски. Они прибыли в наш город и с трудом нашли Феофоба, живущего вместе с матерью в Оксии[53]53
  Оксия – район Константинополя. Его локализация вызвала многочисленные споры (см.: Janin R. Constantinople... Р. 32).


[Закрыть]. Когда предмет их поисков был обнаружен и распознан не только по внешним признакам, но и душевным и телесным приметам (к тому же и один из соседей поведал о прошлой связи между женщиной и персом, ибо нет ничего тайного, что не становилось бы явным), послы объявились перед императором, сообщили о случившемся, обещали ему мир, покой и покорность всего их народа, если только не откажется он им отдать Феофоба. Возрадовался царь этим обещаниям и, когда обнаружил, что все это правда, поселил Феофоба во дворце и позаботился о его обучении и воспитании.

20. Существует и иной рассказ о Феофобе (хорошо привести их оба), в начале немного отличающийся от первого, в остальном же буквально с ним совпадающий. Согласно ему, Феофоб вовсе не был незаконным сыном некоего посла, но его отец, то ли царь, то ли близкий царский родственник, в результате обычных на войне превратностей бежал из Персии и явился в царственный город, где жил в бедности и служил у одной торговки, с которой позже в любви и законном браке родил сына. Этот человек ушел из жизни, персы же, когда стали искать, не живет ли где какой отпрыск царского рода, с помощью астрономии и науки прорицаний (и то и другое, как утверждают, в Персии очень развито) узнали про Феофоба, а узнав, спешно отправились на его розыски в Константинополь. Там они его нашли, и дело стало известно императору. Когда от возвратившихся послов все персы узнали, что Феофоб обнаружен и здравствует, они страстно возмечтали учинить мятеж против агарян и отдаться под власть ромеев, дабы получить себе вождя по рождению[54]54
  В обеих версиях Продолжателя Феофана о Феофобе немало темного и легендарного. Помимо нашего автора (и соответственно Генесия) о Феофобе сообщается также в хрониках «семьи Симеона Логофета» (Leo Gram. 215.6 сл.; Georg. Cont. 793.1 и др.), где ни словом не упоминается о его константинопольском происхождении и сообщается только, что Феофоб с четырнадцатью тысячами персов перешел к Феофилу. Последний распределил все персидское войско по фемам (у Продолжателя Феофана об этом эпизоде рассказывается в другом контексте, см. с. 57), а самого Феофоба женил на сестре Феодоры (по Продолжателю Феофана, Феофоб женился на сестре Феофила). Арабские источники о Феофобе не упоминают, и отличить историческую истину от легенды нелегко. Не слишком убедительную попытку идентификации Феофоба делает А. Грегуар (см.: Gregoire H. Manuel et Théophobe ou la concurrence de deux monastères // Byz. 1934. Vol. 9, N 2. P. 186 suiv.).


[Закрыть].

21. Был у персов вождь Бабек, который вот уже пять лет как восстал против амерамнуна и боролся против него с семью тысячами воинов. От любви к Феофобу и страха перед агарянами, на которых восстал, Бабек явился в Ромейскую державу, в город Синоп, и отдал себя и весь свой народ в подданство царю[55]55
  Покоренные персы играли в арабском халифате огромную роль и постоянно выступали против своих завоевателей. В 816/817 гг. в Азербайджане началось продолжавшееся двадцать лет восстание хуррамитов (см. прим. 67) во главе с Бабеком против халифа Мамуна. В 829 г. все посланное халифом войско было уничтожено восставшими персами (см. об этих событиях: Spuler В. Iran in fruehislamischer Zeit. Wiesbaden, 1952. S. 61 ff., S. 201 ff.). У нашего автора существуют довольно смутные представления об этих событиях. Сам Бабек никогда не покидал пределов Персии, и сообщение о его приходе в Византию явно ошибочно. В то же время в арабских источниках есть сообщение под 833 г. о прибытии отряда разбитых персов-хуррамитов в Византию (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 82, прим. 1).


[Закрыть]. В награду Феофил почтил Феофоба чином патрикия и женил его на своей сестре, разрешил законом персам соединяться и сочетаться браком с ромейками[56]56
  Византийское право запрещало браки между адептами разных религий. Цахариэ фон Лингенталь ссылается на комментируемое место в доказательство того, что эта правовая норма строго в Византии не выдерживалась (Zacharia van Lingenthal K. Geschichte des griechisch—römischen Rechts. Berlin, 1892. S. 621). В уже цитированных нами «Сказаниях об аморийских мучениках» Феофил именуется «другом иностранцев» (φιλοεϑνης см.: Васильевский В., Никитин П. Сказания... С. 27.5).


[Закрыть] и многих из них украсил блеском царских титулов. Кроме того, он занес персов в воинские списки, образовал так называемый персидский отряд и велел присоединить их к ромеям, отправляющимся на войну с агарянами.

22. В расчете на персов Феофил, которому хорошо была известна их храбрость, выступил против агарян, а Ибрахим со своей стороны – об этом уже сообщалось[57]57
  См. с. 51. Автор продолжает прерванный рассказ.


[Закрыть] – двинулся на нас. Когда сарацинский вождь и Феофил приблизились друг к другу, последний спросил совета, и Мануил ответил, что де негоже ромейскому царю самому воевать с амерамнуном, но пусть кто-нибудь другой вступит в бой, причем только с частью [53] войска, и сделает это непременно днем. Феофоб же, напротив, хотел, чтобы царь находился в строю и вместе с персидской пехотой напал на агарян ночью и в нужный момент окружил конницу. Но не убедил царя Феофоб, и многие тогда утверждали, что он хотел присвоить себе славу ромеев и потому предлагал ночное сражение. Итак, решил царь сразиться с врагом в открытом бою днем. Ибрахим же то ли по свойственной ему спеси, то ли в страхе перед царем отступил вместе с частью своего войска, а на бой с царем послал Авухазара с восьмью мириадами воинов. Мужественно и долго бились те и другие, но в конце концов дрогнули схолы[58]58
  Схолами первоначально назывались отряды дворцовой стражи, позднее вообще всякие отряды.


[Закрыть] вместе с доместиком и обратились в бегство. Затем и царь в страхе за свою жизнь вместе с царским отрядом и двумя тысячами персов, среди которых находился и Феофоб, бежали и нашли спасение на одном из холмов. Однако до самого вечера не утихала битва вокруг царя: одни надеялись полонить Феофила, другие отбивались и старались не выдать его врагам. С наступлением ночи царские воины, изображая радость и веселье, принялись хлопать в ладоши, кричать и сотрясать воздух кинирами[59]59
  Кинира – струнный музыкальный инструмент.


[Закрыть], струнами, а также звуками труб, чем хотели внушить большой страх врагу. Так и случилось. Неприятель испугался удара с тыла, побоялся попасть в окружение и отступил на шесть миль, а воины царя, воспользовавшись небольшой передышкой, обратились в бегство и обеспечили себе спасение: бежали к войску, которое их предало и обратило спину врагу[60]60
  Ни локализация событий, ни определение их во времени, ни идентификация их главных героев Ибрахима и Авухазара невозможны. Поэтому весьма остроумным и убедительным является предположение А. Грегуара, что рассказ об этой кампании дублирует эпизод арабо-византийской войны 838 г. (см. с. 58). Действительно нетрудно даже при беглом чтении убедиться, что ряд деталей этих двух кампаний совпадает. Поскольку такое же дублирование мы обнаруживаем и у Генесия, его следует отнести за счет общего источника (см.: Gregoire H. Manuel et Théophobe... Р. 189 suiv.).


[Закрыть]. Царь осыпал бранью предателей и щедро наградил милостями и чинами людей Феофоба. Поэтому персы воспылали пламенной любовью к Феофобу и, исполненные несказанного одушевления, просили вести его на войну с агарянами, утверждая, что одолеют их своей необоримой силой. Поэтому и царь пожелал, чтобы ими командовал Феофоб.

23. На следующий год снова выступил Феофил с войском, сразился с исмаилитами у Харсиана и, хотя чванились они и гордились донельзя предыдущей победой, многих из них захватил, и, взяв двадцать пять тысяч пленных, с блестящей победой вернулся в царственный город[61]61
  В сочинении Константина Багрянородного «О церемониях византийского двора» сохранилось два описания торжественного возвращения Феофила в Константинополь. Не исключено, что первое из них относится к этому случаю (De cerem. 503.17 сл.).


[Закрыть]. Среди пленных оказался и один агарянин из числа тех, что славятся силой своих рук. Его великие воинские подвиги письменно засвидетельствованы в похвальных словах начальника схол[62]62
  Нам неизвестно, что за «похвальные слова начальника схол» имеет в виду Продолжатель Феофана.


[Закрыть], утверждавшего, что агарянин был искусен на коне, силен телом и ловко и умело орудовал в бою сразу двумя копьями, когда на коне отражал натиск соперников. И действительно во время триумфа доместика в конном ристалище этот агарянин первенствовал среди всех и размерами тела и величием духа, как бы удостоверяя все ходившие о нем слухи. Увидев этого человека, завороженный похвалами царь приказал агарянину сесть на коня, взять два копья и показать силу и доблесть всему городу. Тот так и сделал, доставив этим зрелищем радость людям неискушенным, но Феодор Кратер (тот, что в недальнем будущем стал предводителем отряда сорока двух святых мучеников[63]63
  См. о них с. 59 сл.


[Закрыть]), подойдя к царю, принялся высмеивать агарянина, говоря, что и храбрости тут нет, и ничего удивления достойного. На что разгневанный царь: «Может, трусливый скопец, и тебе достало сил на что-нибудь подобное?» А тот: «Орудовать двумя копьями, царь, я не обучен и не умею, да и нет в бою нужды в таких пустяках, но я, твердо уповая на Бога, и одним копьем [54] сброшу его с коня». Не снес царь такой дерзости и, поклявшись толовой, сказал, что предаст смерти святого, если не претворит тот в дела свои речи. Сел на коня Феодор, взял в руки копье и в мгновенье ока в недолгой борьбе сбросил с коня сарацина и сбил с него спесь. И устыдился царь, увидев сарацина, поверженного слабым евнухом. Хитер был царь и, уважая добродетели мужа, обласкал его словами, а в уважение всему гражданству одарил его платьем и одеждами.

24. Только наступила весна, вооружающая бойцов друг на друга, как Феофил собрал большое войско и выступил против сарацин. Выпустив из тюрьмы святого Мефодия[64]64
  Ревностный иконопочитатель, будущий патриарх Мефодий был заключен в тюрьму при отце Феофила – Михаиле.


[Закрыть], он взял его с собой, причем делал это не впервые и не сейчас только, а постоянно, и держал его при себе, то ли чтобы тот благодаря присущей ему мудрости разъяснял Феофилу (который был неутомимым исследователем тайного) вещи неясные и для большинства неизвестные, то ли потому, что из-за распри по поводу почитания святых икон боялся восстания с его стороны. Все избранное и боголюбивое гражданство, казалось, весьма чтило и уважало этого мужа! Вот почему почел за благо Феофил не оставлять, а возить с собой этого мужа. Когда противники сошлись друг с другом и исмаилиты начали брать верх, а жизнь окруженного врагами царя оказалась в опасности, полководец Мануил, считая позором и хуже всякого позора отдать в плен царя, сказал в ободрение своим воинам: «Неужто мужи, не устыдитесь вы пчел, что летают из любви к царю за ним следом», – и, словно лев, бросающийся на защиту своих детенышей, ринулся на поиск царя. Нашел он его изнемогшего, малодушно отчаявшегося в спасении, оправдывающегося, что де не хочет бежать и оставить на произвол судьбы свое войско, и сказал царю: «Я разорву строй, во множестве поражу врагов, а ты следуй за мной». Мануил вышел, но робеющего и испуганного императора за собой не обнаружил и тогда вновь вместе с многочисленными своими воинами взломал вражеский строй, желая вызволить царя из опасности. Когда же он опять не достиг цели и в третий раз благодаря мужеству своей души рассек осаждающий царя строй и добрался до Феофила, то привязал за ремень его коня и двинулся в обратный путь. Болел душой муж, боялся, что полонят враги царя, попрут его своими ногами. Поэтому быстрей и искусней прежнего прокладывал он путь назад, а царю, если за ним не последует, пригрозил смертью. С большими трудами, пока немногочисленный отряд прикрывал его с тыла, спас Мануил царя от опасности и вернул к своим. По этому поводу царь щедро его одарил, ублажил богатыми дарами и не раз называл своим спасителем и благодетелем[65]65
  Согласно хроникам «семьи Симеона Логофета» (см.: Leo Gram. 218.7 сл.; Georg. Cont. 802.6 сл.; Ps.-Sym. 636.12 сл. и др.), это сражение имело место уже после бегства Мануила к арабам и его возвращения (см. с. 55). Согласно этим авторам, царь искал спасения в рядах персов, находившихся в составе ромейской армии. Последние, однако, решили выдать царя, чтобы заслужить прощение арабов. Мануил в этом сражении якобы был ранен и скончался после болезни. Псевдо-Симеон датирует это сражение 838 г. Истинную хронологию событий, а также степень вероятности обеих версий определить трудно. Не исключено, что события одной кампании Феофила против арабов рассказываются нашим автором в контексте другой.


[Закрыть].

25. Но зависть ополчилась на него, и тот, кто одолел мириады врагов и спас от них царя, сам пал жертвой нескольких соплеменников. Когда вопреки здравому смыслу он был ложно обвинен в заговоре и оскорблении величества[66]66
  По сообщению Льва Грамматика (Leo Gram. 218.7, ср. Ps. Sym. 632.3, Georg. Cont. 796.6 сл.), человеком, оклеветавшим Мануила, был логофет дрома Мирон, зять Петроны. По Псевдо-Симеону, эти события относятся к 834 г.


[Закрыть] и увидел, сколь сильна зависть (он узнал о том, что его собираются ослепить и лишить глаз, от одного верного человека, своего бывшего раба, а в то время виночерпия и помощника Феофила), Мануил решился на мятеж, перешел к агарянам, был принят там с честью и удостоен высоких титулов. Этот могучий воин напал на враждующих с агарянами [55] соседей (их называют корматами[67]67
  Под корматами (κορματοι) имеются в виду хуррамиты – религиозная секта, в учении которой причудливо сочетались элементы зороастризма и мусульманства. Хуррамиты активно выступали и на политической арене (см.: Spuler В. Iran... S. 201 ff.).


[Закрыть]) и одержал над ними немалые победы, поскольку был отличен и опытом, и разумом. И что выше всякой похвалы, совершил это с ромейскими пленниками, содержавшимися в тюрьмах, за которых поручился, что не убегут. Овладел он, как рассказывают, и Хорасаном и подчинил его амерамнуну не потому только, что превзошел врагов мужеством, но и потому, что предстал перед ними новым невиданным зрелищем. Необычный вид, странная речь вселили страх во врагов. Избавил он агарян и от множества беспокоивших и терзавших их диких зверей и, принеся великую пользу, заслужил необыкновенную любовь и самого вождя, и его сената.

26. Слухи о подвигах Мануила внушили раскаяние, опечалили царя, и он решил сделать все, чтобы заполучить себе мужа и заставить его вернуться назад. И вот одни говорят, что он заключил мирные соглашения через монаха Яннеса и во время обмена пленными вернул домой Мануила, ибо и с Яннесом, и еще раньше с другими гонцами посылал ему и хрисовул и клятвенные заверения в безопасности[68]68
  См.: Doеlger F. Regesten... Bd.1, N 424; (зима 831/832 гг.).


[Закрыть]. Другие же тоже утверждают, что случилось это при посредстве Яннеса, но не так открыто и явно, а незаметно и втайне от большинства, что был де это замысел Феофила, который Яннеса от нас услал, в новое платье облачил, с ивирскими монахами, шедшими в Иерусалим помолиться, смешал, доставил его под видом нищего к дому Мануила в Багдаде, где он и поведал ему о раскаянии царя. В удостоверение сказанного вручил Яннес Мануилу царский крестик и хрисовул, обещавший прощение и полное забвение зла[69]69
  Следуя своему обычаю, наш автор приводит две версии одного и того же эпизода посольства Яннеса (это уже знакомый нам Иоанн Грамматик, см. с. 18). Не вызывает сомнений (сам автор об этом и не догадывается!), что в первой версии о миссии Иоанна Грамматика к халифу Мамуну повествуется вторично (ср. с. 45). Вторая версия о «тайном» визите Иоанна носит легендарный характер. Не исключено, однако, что Иоанн Грамматик дважды побывал на Востоке, и два его путешествия превратились у Продолжателя Феофана в «версии» одного и того же рассказа. Случай, когда одно историческое событие в сознании хрониста «расщепляется» на два и, напротив, два события сливаются в одно, – не единичны.


[Закрыть]. Получив его, воспарил душой Мануил и решил вернуться домой. А поскольку благодаря упомянутым нами воинским подвигам доверие к Мануилу со временем не уменьшалось, а напротив, ежедневно росло, известил он амерамнуна, что желает воевать с ромеями и отплатить врагам, которые оклеветали его перед царем и имеют жительство в Каппадокии. А чтобы безопасней исполнить задуманное, просит послать с ним сына амерамнуна. Согласился с просьбой Исмаил, послал Мануила против тех, на кого тот сам захотел выступить. Мануил же, приблизившись к ромейским пределам, дает знать стратигу Каппадокии о себе и близком своем возвращении и сообщает, что нужно в определенном месте посадить в засаду отряд, чтобы мне, когда я там окажусь, сарацин куда-нибудь отослать, а самому соединиться с отрядом и возвратиться к ромейскому очагу. Так все и случилось. Приблизившись к условленному месту, Мануил крепко обнял сына амерамнуна и сказал: «Иди, дитя, иди целым и невредимым к своему отцу и знай, что я ухожу не к кому иному, а к истинному моему царю и господину». Благополучно покинув те места, он явился в царственный город, в Божий храм во Влахернах, ибо знал, сколь велико к нему доверие Феофила. И почтили его титулом магистра, возвели в должность доместика схол, и он стал братом царю. Некоторые же утверждают, что Мануил перешел к агарянам, вернулся стараниями Феофила и был обвинен в оскорблении величества, но бежал он не при Феофиле, а при его отце Михаиле Травле и сделал это то ли из ненависти к царю, то ли опасаясь старинного его гнева[70]70
  После подробного изложения всех перипетий мнимого предательства, бегства и возвращения Мануила наш автор, как бы перечеркивая все им изложенное, сообщает о другой возможности: Мануил бежал еще при Михаиле II. Не исключено, что именно этой версии и следует отдать предпочтение. Во-первых, в этом случае появляется возможность датировать посольство Иоанна Грамматика самым началом правления Феофила. Во-вторых, становится ясной логика событий. Сторонник Льва V, армянин Мануил, был изгнан Михаилом II и возвращен Феофилом, стремившимся наказать сторонников Михаила и возвысить его противников (ср.: Gregoire H. Manuel et Théophobe... P. 198 suiv.).


[Закрыть].

Двадцать первого числа апреля месяца, в воскресенье, рукополагается [56] епископом Константинополя Яннес, получивший священство наградой за нечестие, неверие и непоклонение божественным иконам[71]71
  Уже Лев V хотел назначить Иоанна патриархом, однако этому помешала молодость последнего. Скорее всего, речь идет о 838 г. О дискуссии по поводу даты рукоположения Иоанна см.: Treadgold W. The Chronological Accuracy of the Chronicle of Symeon the Logothete for the years 843—845 // DOP. 1979. Vol. 33. P. 178 ff. Яннесом некоторые византийские авторы называют Иоанна Грамматика (по имени известного мага, соревновавшегося, согласно еврейско-христианской традиции, с самим Моисеем). Обвинение Иоанна Грамматика в занятиях магией, волшебством и в связи с демонами имело, конечно, политический смысл и было обусловлено его иконоборчеством (см.: Abrahamse D. Magic and Sorcery in the Hagiography of the Middle Byzantine Period // Byzantinische Forschungen. 1982. Bd 8. S. 7 ff.).


[Закрыть].

27. Феофил настойчиво стремился разузнать о тех, кому суждено было царствовать в грядущем, и вот он услышал от кого-то об одной одержимой пифоновым духом агарянке, которую взяли в плен в этих войнах. Феофил привел к себе женщину и спросил ее, чье царство продлится долгое время. Когда же она возвестила, что преемниками твоими будут сын и жена, а потом на долгое время престолом завладеют Мартинакии[72]72
  По сообщению поздних источников (Scyl. 127.19 сл.), из влиятельного рода Мартинакиев происходила Евдокия Ингерина – жена основателя македонской династии царя Василия I (см.: Adontz N. L’âge et l’origine de l’empereur Basile I // Byz. 1934. Vol. 9. P. 497). Во всяком случае, из рода Мартинакиев происходила Феофано, жена Льва VI и близкая родственница Евдокии (Hurts E. Zwei griechische Texte ueber die hl. Theophano // Записки Императорской Академии наук. Сер. 8. 1899. Т. 3). Таким образом, это прорицание не что иное, как предсказание post eventum.


[Закрыть], он тотчас постриг этого Мартинака в монахи, хотя и состоял с ним в каком-то родстве, а дом свой превратил в прибежище Бога и монахов[73]73
  Скорее всего, в тексте ошибка: в монастырь Феофил, видимо, превратил не свой дом, а дом изгнанного Мартинака.


[Закрыть]. Не только это, но и много всего другого предсказала женщина, предрекла, что будет свергнут с патриаршьего трона Яннес, возвестила и о восстановлении святых икон. Обеспокоился душой Феофил, не мог уже расстаться с тревожными мыслями и, обязывая множеством клятв, непрерывно заклинал свою супругу и увещевал логофета Феоктиста не допустить ни изгнания Яннеса, ни поклонения иконам. Он так расследовал все, касающееся царской власти, что, гадая на блюде с помощью Яннеса, ясно видел, как берет в свои руки правление грядущий царь Василий. И Константину Трифилию после его настоятельных просьб и расспросов поведала женщина о том, что с ним случится и как он и его сыновья облачатся при Василии в церковные одеяния. Так все и случилось. А также, что Георгий, ведущий стратиотские книги[74]74
  Имеются в виду списки-каталоги, куда записывались начиная с IX в. все воины-стратиоты.


[Закрыть], будет убит в Сфендоне[75]75
  Сфендона – полукруглая колоннада, образованная 37 колоннами, соединенными арками, находившаяся в юго-восточной части ипподрома (см.: Janin R. Constantinople... Р. 183).


[Закрыть] на ипподроме, а имущество его возьмут в казну. И это, таким образом, согласно Платону...[76]76
  В греческом тексте лакуна.


[Закрыть]

28. На следующий год и агаряне и Феофил выступили друг против друга, но каждый опасался противника и, ничего не свершив, вернулся в свою землю. В это время хаган Хазарии и пех отправили к самодержцу Феофилу послов с просьбой отстроить им крепость Саркел (название означает «Белый дом»[77]77
  Хазарский хаганат – огромное государство, протянувшееся от Кавказа до низовьев Волги на севере и Днепра на западе (включая Крым) – поддерживало традиционные союзнические отношения с Византией, которые были подкреплены в VIII в. династическими браками (Лев IV, например, был сыном хазарской принцессы). В конце VIII в. хазарский двор принял иудейство. Во главе государства стоял хаган, функции которого, однако, были весьма ограничены. Почти всеми делами заправлял пех (титул тюркского происхождения ср. «бек») (см.: Артамонов М. История хазар. Л., 1962). Дальнейший рассказ о сооружении Саркела и о Херсоне очень близок к повествованию Константина Багрянородного в сочинении «Об управлении империей» (см.: ДАI, 42.26 сл.). См. также комментарий к этому пассажу в кн.: Константин Багрянородный. Об управлении империей /Текст, пер., коммент., под ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. М., 1989. С. 334; 401.


[Закрыть]), ту, что расположена на реке Танаис, разделяющей по одну сторону печенегов, по другую – хазар, и где, поочередно сменяя друг друга, несут службу три сотни хазарских стражников. В ответ на их просьбы и мольбы послал Феофил спафарокандидата Петрону[78]78
  Вряд ли этого Петрону, как это иногда делается, следует идентифицировать с Петроной – братом царицы Феодоры (см. ниже). Cp.: DAI II,P 154.


[Закрыть], сына Каматира, с царскими хеландиями и катепаном Пафлагонии[79]79
  «Подправляем» текст по параллельному месту из «Об управлении империей» Константина Багрянородного (DAI 42.30). Хеландии – крупные военные корабли.


[Закрыть] и приказал выполнить просьбу хазар. Приплыв в Херсон, Петрона причалил к берегу и оставил там длинные суда, посадил войско на круглые[80]80
  Под «круглыми судами» имеются в виду грузовые корабли. Так прямо они и названы в сочинении «Об управлении империей» (DAI 42.33).


[Закрыть], переправил его к Танаису, к тому месту, где нужно было сооружать город. Поскольку не было там камней, он выжег в печах из мелких речных ракушек известь, глину обжег, изготовил кирпичи и славно, хотя и с многими трудами, благодаря множеству рабочих рук закончив порученное ему дело[81]81
  Сооружение Саркела датируется обычно 833—834 гг.


[Закрыть], вернулся в царственный город. Дал он царю и совет относительно Херсона, поскольку познакомился там и с людьми и с местом: «Не будешь полновластно править сей землей, пока доверяешься их правителям и протевонам и не назначишь собственного стратига». Дело в том, что мы не посылали туда стратига, а всем заправлял так называемый протевон вместе с отцами города. В ответ на это Феофил возвел в протоспафарии и послал туда стратигом все того же Петрону, поскольку тот знаком был с местом, а протевону и всем другим велел безоговорочно ему подчиняться. С тех пор и поныне вошло в обычай отсюда посылать стратигов в Херсон[82]82
  Херсон (Херсонес), важнейший византийский центр в Крыму, помимо хозяйственного значения выполнял роль военного форпоста Византии. Этим военным значением в первую очередь и диктовалась необходимость укрепления города. Отныне он был превращен в фему Климатов, во главе которой, как и полагалось, поставлен стратиг. До этого времени Херсонес обладал определенной самостоятельностью, во главе его находились протевоны, осуществляющие самоуправление города. Ф. Дэльгер датирует эти события временем около 837 г. (Doеlger F. Regesten... Bd. 1. N 431).


[Закрыть]. Так был сооружен Саркел. Так начали отсюда [57] посылать стратигов в Херсон.

29. Не пожелал Феофил уступить отцовской отваге и с еще большими силами выступил против агарян. Еще глубже продвинулся он в Сирию, разорял и опустошал страну, захватывал добычу и пленных, брал города (два из них разрушил до основания), и в том числе – после осады – Созопетру[83]83
  У Продолжателя Феофана весьма смутные представления о датировке событий византийско-арабской войны. Как показывает сопоставление с восточными источниками, речь в данном случае должна идти о походе Феофила 837 г. Именно во время этого похода византийцы сожгли Запетру (Созопетру у нашего автора), вырезали ее население, захватили ряд других городов (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 113 сл). Халифа Мамуна в это время уже не было в живых, во главе халифата стоял его брат Мутасим. О том, что Запетра – родина Мутасима, ни из каких источников, помимо греческих, неизвестно. Возможно, что в греческой традиции это утверждение возникло «для баланса», ведь арабы разорили Амории – родной город императоров аморийской династии (см. с. 59).


[Закрыть] – родину амерамнуна. Амерамнун пытался в письмах побудить Феофила покинуть его родной город, но не встретил согласия. После этого Феофил вернулся в царственный город, велев Феофобу уладить персидские дела и как можно быстрей к нему возвращаться. Персы, однако, захватили Феофоба в Синопе и вопреки воле провозгласили царем. Полный почтения и страха перед императором, он отказывался и говорил персам, что тяжко расплатятся они за свою дерзость. А те, напуганные царскими угрозами, еще больше утверждались в своем намерении, держали у себя и побуждали Феофоба к действиям. Ну а тот тайно дал знать царю о случившемся и клятвенно заверил, что не он, а персы учинили такую дерзость. Царь с радостью узнал о его решении, позвал во дворец и вернул все блага. Он даровал прощение и помилование и всем остальным и выселил их из Синопа, а также и Амастриды. А поскольку умножились они и возросли в числе до трех мириад, решил царь, что негоже оставлять их свободными и без присмотра, и потому, хорошо рассудив, отправил по две тысячи в каждую фему в подчинение местным стратигам и велел поставить над ними турмархов. Вот почему до нашего времени сохранили наименование «персы» турмы[84]84
  Турма – военный отряд, подразделение фемы (в значении провинциального воинского контингента).


[Закрыть] тех фем, по которым они были рассеяны. Вот так эта наглая и бесстыдная в глазах Феофила дерзость привела к расселению персов, а Феофобу вскоре стоила жизни. Но была и вторая причина, о которой будет рассказано на своем месте.

30. Амерамнун же, страдая душой из-за захвата и разорения своей родины, распорядился и объявил повсюду, чтобы все от мала до велика собирались из Вавилонии, Финикии, Келесирии, Палестины, Нижней Ливии и на щитах своих написали «Аморий», дерзостно намекая таким образом на поход против этого города. Он стянул свои силы к Тарсу, приумножил прежде малочисленное войско[85]85
  Начинается рассказ о центральном событии истории византийско-арабских отношений этого времени, походе халифа Мутасима 838 г., завершившемся взятием Амория. Об этом походе рассказывают помимо греческих многие арабские, сирийские и армянские источники; некоторые из них называют фантастические числа воинов, которых вел за собой Мутасим (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 119 сл.).


[Закрыть], а сам пребывал в исступлении и душевных муках из-за позора, пережитого отчизной. Но и Феофил выступил к Дорилею, удаленному на три дневных перехода от Амория. Многие тогда советовали переселить жителей Амория и до поры до времени уклоняться от неудержимого натиска сарацин (велики были силы амерамнуна, бесчисленно его войско), но Феофил счел это несуразным и недостойным, достойным же и благородным – еще больше укрепить город и спасти его с помощью советов доблестного стратига. А был это стратиг Анатолика патрикий Аэтий. И поскольку тот ощутил большую нехватку воинов, послал их ему Феофил, дабы они повсюду встретили и одолели врага. Помимо этого дал он Аэтию вождей и начальников: вскоре принявших мученичество Феодора Кратера, Феофила и Вавуцика, кои стали предводителями не только того войска, но и отряда сорока двух мучеников. [58]

31. Обуянный гордыней сарацинский предводитель во главе войска прибыл в Таре. Испросив совета оракула, он решил не сразу двигаться на Аморий, но прежде испытать ромейские силы с помощью сына, который вместе с частью войска выступил против царя. «Если сын победит, – сказал он, – победа будет и у отца. Если же нет, лучше не трогаться с места, ибо не видать мне победы». И вот тот, прихватив с собой эмира, правившего тогда Мелитиной, и примерно десять тысяч турок, вместе со всем армянским войском и архонтом архонтов[86]86
  Архонт архонтов – византийский эквивалент почетного титула армянских и грузинских князей (восходит к перс. «шахиншах»).


[Закрыть] прибыл в Дазимон. Со своей стороны выступил против него и Феофил во главе немалого войска, составленного из персов, а также выходцев с Запада и из стран восходящего солнца. Прибыв же в место под названием Анзен, пожелал царь перед наступлением поглядеть на скопище врагов, и доместик схол Мануил привел его на один холм, возвышающийся над окружающей местностью. Сначала ему на глаз показалось, что число сарацин меньше нашего, но Мануил с ним не согласился, и решил царь, что копий с той и другой стороны одинаково. «Но, определяя силу, – возразил Мануил, – сравни, у кого гуще лес копий». Когда же оказалось, что сильней войско не наше, а вражеское, потребовался и план, сулящий победу. И он был совместно составлен Мануилом и Феофобом: напасть на врагов ночью. Другие, однако, настаивали, что лучше это сделать днем, и царь их послушался. С рассветом началась жестокая битва, царские отряды самоотверженно сражались, и исмаилиты, прекратив бой, бросились в бегство. Однако турки[87]87
  Под турками здесь и в других случаях имеются в виду угры, обитавшие в то время в причерноморских степях. Ряд сведений о них содержится в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империей», а также исламских источниках (см.: DAI II, р. 146).


[Закрыть] упорной стрельбой из лука сдержали преследующих ромеев и убедили сарацин не бежать, а стоять на месте. Те вновь построились в боевые ряды и, пуская издали стрелы, повернули ход битвы. Из-за жестокого обстрела ромеи не могли ни приблизиться к ним, ни даже взглянуть на них издали и, покинув царя, повернули назад. Однако начальники царских отрядов вместе с персами, не то что сделать, помыслить не могли о чем-нибудь подобном: они обступили со всех сторон императора и старались спасти его, хотя враги уже окружили и разили их отовсюду. И, наверное, все бы они погибли, если бы не спустилась ночь и не начался дождик; он ослабил тетиву луков, коими сражались и сильны были враги, а нашим воинам дал передышку от стрел и возможность спастись[88]88
  Сражение произошло 22 июня 838 г. при Дазимоне. Оно подробно описано в трудах Михаила Сирийца и Табари (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 126 сл.).


[Закрыть].

32. Глубокой ночью, обходя стражу, Мануил услышал, как персы ведут с сарацинами на их языке переговоры о мире, при этом соглашаются предать ромейское войско и вернуться к вождю, которого покинули. Он тайно дает об этом знать царю и просит его не ждать полона, а спасаться вместе с вельможами. На вопрос же царя, «как спасти множество моих воинов?», он ответил: «Лишь бы, царь, даровал Бог тебе спасение, а уж они сами о себе позаботятся». Лишь к утру пустился царь в бегство и спасся в Хилиокоме, где встретились ему покинувшие сражение стратиги. Сказав, что недостойны жизни те, кто предал в сражении царя, они распороли на себе одежды мечами и, орошая щеки слезами, пали в ноги Феофилу. Но тот, сильнее их пораженный в самую душу необычностью всего происходящего, сказал: «Если спасусь я милостью Божьей, спасетесь и вы, сражаясь с врагами»[89]89
  Это уже второй случай, когда Мануил спасает царя (см. с. 54). Напомним, что сражению предшествует вопрос Феофила, когда сражаться: ночью или днем. Такой же вопрос Феофила предшествует и эпизоду первого спасения царя Мануилом. Эта повторяемость сходных эпизодов и дает основание усомниться, не встречаемся ли мы с дублетом, который мог возникнуть от «недостаточно критического» следования источнику? Скорее всего, «лишним» является не этот, а предыдущий эпизод, тем более что, по свидетельству Масуди, в битве при Дазимоне Феофил был спасен одним из его офицеров (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 127).


[Закрыть]. Эта военная хитрость врага, ночной разговор персов (или, можно сказать, мирное соглашение) дали недругам, осудившим на [59] смерть Феофоба, еще одну причину и удобный предлог для клеветы, (33) амерамнуну же, узнавшему о столь значительной победе, – возможность напасть на Аморий. И вот около родного города царя объединилось два вражеских войска: самого амерамнуна и его сына, уже выдержавшего жестокую битву. Они разбили лагерь и приступили к осаде[90]90
  Продолжатель Феофана приступает к рассказу об осаде и взятии арабами Амория, событии, произведшем сильнейшее впечатление на современников, зафиксированном в произведениях почти всех авторов, писавших об этой эпохе. Осада началась 1 августа 838 г., когда к городу подошли три колонны арабов. Наиболее подробный рассказ об этих событиях содержится у Михаила Сирийца и Табари, из греческих источников – в цикле сказаний о 42 аморийских мучениках (Васильевский В., Никитин П. Сказания...).


[Закрыть]. Вернувшись в Дорилей, Феофил сделал попытку дарами заставить амерамнуна уйти оттуда и вернуться на родину. Но не пошел на это сарацин, замысливший захватить и разрушить отчизну царя. Более того, он стал еще и оскорблять Феофила, обзывал его трусливым рабом, осмеивал и издевался за то, что не раньше, а лишь сейчас, в отчаянном положении, принял он его требования[91]91
  Феофил просил эмира о мире на достаточно унизительных условиях: предлагал отстроить Запетру, вернуть всех пленных и даже выдать своих людей, бесчинствовавших при захвате города. Эмир задержал у себя посольство до самого взятия Амория (см.: Doеlger F. Regesten... Bd. 1. N 434; первая половина 838 г.).


[Закрыть]. Были у амерамнуна там и посланцы, за всем наблюдающие и следящие.

34. Вероятно, со временем город и избежал бы гибели (много у врага было всякого рода осадных машин, но мы их уничтожали, немало мужей гибло с той и другой стороны – и защищавшихся и осаждавших, – но бесплодны оставались усилия агарян, и хмурили они брови, огорченные гибелью множества своих воинов, ведь почти семидесяти тысяч человек недосчитались они после взятия города), но нельзя было избежать занесенного Божия меча, ибо расцвела тогда ересь и оскорблялось божественное. Вот почему некий муж из подчиненных (Воидицей звали этого несчастного[92]92
  Имя предателя Воидица происходит от греч. βοιλον, т. е. «бычок». Греческие хронисты, видимо, придавали его имени определенное значение. Генесий, вообще не называющий Воидицу по имени, тем не менее указывает на его этимологию (Gen. 45.70). О значении имени упоминает и Табари (Bury G. A History... Р. 269, п. 1). Воидица не случайно направляет врагов в место, где находится изображение бычка.


[Закрыть]) послал со стрелой письмо сарацинам, уже собравшимся отступить и с позором вернуться домой: «Что это вы, претерпев столько бед, после стольких напрасных трудов и усилий собрались уходить? Взойдите на башню, где стоит наверху каменный бычок, а снаружи мраморный лев, там найдете меня, который сердцем с вами и вам помогает, укрепления в этом месте не такие уж мощные, вы захватите город и хорошо меня вознаградите»[93]93
  Согласно Табари, предатель самолично явился к эмиру Мутасиму и показал ему пролом в стене Амория, куда агаряне тут же устремились на приступ. О личной встрече Воидицы с Мутасимом рассказывает и Михаил Сириец (см.: Васильев А. Византия и арабы. Т. 1. С. 150 и след.). Амории был взят 13 августа (см.: Brooks Е. Рец. на кн.: Васильев А. Византия и арабы //BZ. 1901. Bd. 10. S. 297).


[Закрыть]. Они явились по его слову, приступом ворвались в город, ранили и поражали всех встречавшихся на пути. И никого не осталось в живых в городе, все были убиты и пали, испуская кровяные потоки[94]94
  Чудовищную резню, учиненную арабами в Амории, отмечают почти все греческие и восточные источники.


[Закрыть]. Так был взят и нечестиво предан в руки нечестивых город Аморий, в живых же остались лишь отправленные в Багдад знатные и могущественные мужи, которые несли службу в фемах, к их числу принадлежали и сорок два мученика. Все же остальные стали добычей вражеских мечей. И даже отправив новых послов, не убедил Феофил врага принять выкуп и освободить за двести кентинариев плененный народ или хотя бы только близких ему по родству и присланных туда на подмогу. Кичливый и гордый амерамнун высмеял, осыпал оскорблениями и отправил назад и первых и вторых послов, сказав при этом: «Это за столько-то кентинариев хотите вы выкупить пленных, хотя истратили целую тысячу ради тщеславия и на подарки»[95]95
  О безуспешном посольстве Феофила к Мутасиму сообщает также Михаил Сириец (Mich. Syr. 96), по словам которого, во главе его стоял правитель Хорасана Василий. В ответе Мутасима о тысяче кентинариев, растраченных «ради тщеславия и на подарки», содержится намек на поведение Иоанна Грамматика в функции посла (см. с. 45), хотя там речь шла не о тысяче, а всего о четырех кентинариях. В параллельном месте сочинения Генесия (Gen. 46.94 сл.) Мутасим отвечает, что тысячу кентинариев он истратил на свой поход (см.: Doеlger F. Regesten... Bd. 1. N 435).


[Закрыть]. Феофил страдал сердцем и, как бы сжигаемый и снедаемый неким пламенем, попросил для охлаждения талой воды. Из-за сердечного жара вода показалась ему теплой, но от этого питья нежданно напала на него желудочная болезнь, от этой болезни он и умер. Вот что случилось с Аморием.

35. Вернувшись на родину, агарянин, надев колодки, заключил в темницу упомянутых военачальников и велел содержать их в скудости на хлебе и на воде. Он держал их со всеми предосторожностями в такой [60] темноте, чтобы даже в самый полдень они ничего не смогли увидеть, узнавали друг друга только по голосу, из людей общались с одними стражниками и жили как бы в полном отшельничестве. И такую ужасную жизнь выносили они целых семь лет. Но вот пятого марта[96]96
  T. е. 5 марта 845 г.


[Закрыть] предавший Аморий и отрекшийся от Христа Воидица, который стоял в тот день в карауле, позвал по имени Константина – мужа разумного и в мудрости взращенного (согласно письменному сочинению он находился в услужении у патрикия) – и сказал, чтобы не было около тебя никого из узников и чтобы не подслушали они мою тайну[97]97
  Согласно некоторым версиям «Деяния 42 аморийских мучеников», Воидица беседовал с Константином – нотарием упомянутого уже патрикия Константина Вавуцика(см.: Васильевский В., Никитин П. Сказания... С.4.33 сл.; с. 71.26 сл.). «Письменное сочинение», на которое ссылается Продолжатель Феофана, вероятно, и есть одна из версий этих «Деяний» (так называемая «версия Эводия»). Этот рассказ, скорее всего, и послужил главным источником всего повествования нашего автора о судьбе аморийских мучеников.


[Закрыть]. Когда же Константин заверил, что рядом никого нет, сказал: «О дорогая и сладкая душа (ведь ты знаешь о моей исконной любви к тебе), соизволь завтра вместе с патрикием сотворить совместную молитву с эмиром и принять магометанство, иначе предадут вас мечам и мукам. Такое он замыслил и задумал, ну а я счел нужным сообщить об этом тебе, верному другу. Соблаговоли сотворить с ним для видимости совместную молитву, а в душе веруй в Бога, коему ведомо все потаенное, и сподобитесь от него вечной жизни». Но не тронули, не смягчили эти слова сего неодолимого мужа. «Отступись, – сказал он, – отступись от меня, орудие беззакония!» С этими словами он ушел и ничего толком патрикию не рассказал (дабы не зародить в нем малодушных мыслей), а лишь то, что будет нам завтра вынесен смертный приговор. Патрикий возблагодарил Бога и, завещав свои пожитки, вместе с Константином призвал своих товарищей ко всенощному песнопению.

36. Наутро явился в торжественном обличий архонт и потребовал, чтобы вперед выступили их предводители. Сорок два мужа вышли вперед, а он тотчас велел запереть тюрьму. И спросил он их, какой год находятся в заключении, и стал нести другую чепуху, желая заставить слушать его болтовню. Они ответили, что седьмой, и мужественно, с доблестной душой словами священного писания опровергли его речи и были осуждены на смертный путь. А придя к Евфрату (возле него сооружен их город Самара[98]98
  Самарра была резиденцией халифов. Мучеников казнили на берегу Тигра (см.: Васильевский В., Никитин П. Сказания... С. 201).


[Закрыть]), принялся было этот несчастный искушать Феодора Кратера, надеясь убедить его отказаться от смерти. «Дерзок же ты, Феодор, – сказал он, – если через смерть хочешь предстать перед Богом, чьи спасительные заповеди (так вы их зовете) не соблюл. Разве не перешел ты в мирскую жизнь из священного клира, коему прежде принадлежал? Разве в сражениях не замарал грязью и нечистотами руки, прежде кровью незапятнанные?» На это Феодор без всякого промедления и запинки ответил: «Потому-то и пролью без колебаний свою кровь, чтобы искупление и очищение от грехов принесло мне его царствие, ведь твой раб, бежав и вновь возвратившись, совершает любезную тебе службу, вступает в землю сострадания, а не греховности». И с этими словами, будто олимпийский победитель, вступает он на ристалище подвига и говорит патрикию Константину, как бы отгоняя подкравшиеся к тому страх и малодушие: «Кто из всех нас сподобился наибольшего почета у земного царя, пусть первым и примет венец мученичества». На это святой Константин: «Тебе – доблестному и сильному[99]99
  Константин этимологизирует патроним Феодора Кратер – от греч. «сильный» (Κρατερος).


[Закрыть] – больше подобает эта честь, и если первым пойдешь на смерть, последую за тобой и я». Ободряя друг друга, согласно мирским чинам своим, пошли они на мученическую смерть. И поразились [61] все подвигу, упованию и благородству их души[100]100
  Помимо упомянутых «Сказаний» рассказ о мученической смерти 42-х аморийцев содержится почти во всех византийских хрониках, имеющих дело с этим периодом, в ряде житийных и гимнографических памятников и даже в негреческих источниках. Согласно некоторым из них, вместе со всеми был казнен и Воидица. Подробный комментарий и сопоставление источников содержатся в издании «Сказаний» (Васильевский В., Никитин П. Сказания... С. 14).


[Закрыть]. Но об этом позже.

37. В это время царь Феофил, раздосадованный бесславным поражением от агарян, послал патрикия Феодосия по прозванию Вавуцик к королю Франкии, чтобы попросить у него большое и многолюдное войско. Его собственное войско, как он полагал, терпело поражение не из-за слабости или малодушия воинов, а из-за нежелания сражаться или, что то же самое, предательства. И, наверное, несчастный Феофил (так прозвали его из-за постоянных поражений в войнах) имел бы случай испытать силу и мощь приглашенных союзников (король с радостью согласился оказать помощь царю) и снова отправился бы в поход на.агарян, если бы не ушел из жизни его посланец Феодосии[101]101
  Речь идет о посольстве Феофила к Лотарю в Трир летом 842 г., о котором сообщается и в ряде западных источников (см.: Doеlger F. Regesten... Bd. 1. N 443). Посольство было милостиво принято королем, но не дало никаких практических результатов. А. Васильев (Византия и арабы. Т. 1. С. 147) полагает, что имеется в виду посольство 838 г. к Людовику Благочестивому в Ингельхейм (Doеlger F. Regesten... ,Bd. 1. N 438).


[Закрыть]. Его смерть не позволила упомянутому войску явиться в царственный город, а напавшая на царя желудочная болезнь привела его не к оружию, а к смерти.