Текст книги "Рассказы о необычайном"

Госпожа расспросила, что и как, и, узнав от него про все эти обстоятельства, сильно рассердилась.

– Негодный мальчишка, – волновалась она, – ты развратничаешь направо и налево по храмам и монастырям… Смотри-ка, даоску берет себе в жены! С каким же ты лицом покажешься и ее покажешь на свадьбе родным и гостям?

Студент поник головой, не смея более проронить ни одного слова.

Затем студент поехал на экзамен в уезд и тайком там нанял лодку, чтобы разыскать Ван Дао-чэн. Когда же он прибыл на место, то оказалось, что Юнь-ци полмесяца тому назад уже куда-то ушла странствовать и с тех пор не возвращалась.

Студент вернулся домой, приуныл и заболел. Как раз в это время скончалась старуха Цзан. Вдова Чжэнь поспешила на похороны матери, но по пути с похорон сбилась с дороги и попала к некоей Цзин, которая оказалась ее двоюродной сестрой.

Тотчас она была приглашена в дом, где увидела какую-то молодую девушку, лет восемнадцати-девятнадцати, красоты совершенно очаровательной, невиданной.

Вдова, все время думавшая о том, как бы найти сыну прекрасную жену, чтобы он только не дулся на нее, была в душе поражена впечатлением от этой девушки и стала расспрашивать свою сестру о ней и ее жизни поподробнее.

– Это некая Ван, – отвечала та. – Она Цзинам племянница. И опора и прибежище[109]109
  И опора и прибежище… – то есть отец и мать. литературное каноническое выражение, продиктованное гипертрофией родительского пиетета.


[Закрыть] у нее потеряны, и она временно живет здесь.

– А кто ж ее жених? – любопытствовала вдова.

– Нет жениха!

Вдова взяла девушку за руку, заговорила с ней. От нее веяло грацией и ласковостью. Вдове она сильно полюбилась, и ради нее она осталась переночевать.

Затем она потихонечку сообщила о своих намерениях сестре.

– Великолепно, – отвечала та. – Только эта особа высоко себя ценит. Иначе зачем бы ей до сих пор так шататься без цели? Разреши – я с ней поговорю!

Вдова пригласила девушку лечь с ней на одну постель, стала с ней болтать и шутить с огромным для себя удовольствием. Девушка сама пожелала считать вдову своей матерью, и та ликовала. Пригласила ее вернуться вместе с ней в Цзинчжоу. Девушка этому предложению была особенно рада, и на следующий же день они обе в одной лодке вернулись домой.

Когда они добрались до дому, то оказалось, что студент все еще болен: так и не вставал. Мать, желая чем-либо порадовать больного, послала служанку шепнуть ему:

– Барыня для вас, барич, привезла красавицу!

Студент не поверил. Припал к окну, взглянул: еще прелестнее, чем Юнь-ци!

И подумал он про себя, что вот уже прошел их трехгодичный срок свидания, а она как ушла куда-то странствовать, так и не возвращалась. Можно предположить, что ее яшмовое лицо[110]110
  …яшмовое лицо… – Яшма, ценящаяся в Китае выше всех других драгоценных камней, является предметом обожания и мистической поэтизации. Она чиста, струиста, тепла, влажна и мягка и тверда. Она не грязнится, не зависит от окружающей ее температуры и, следовательно, есть лучший образ благородного человека, не зависящего от условий жизни. Она влажна, но не потеет, она в углах, но не убьет. «Вечерняя мгла струит яшмы», – мечтает поэт. В его руке яшмы – стихи. Яшмы смыкаются – и по их поверхности из человеческой души в бесконечность движется сплошной ток благодати. Яшмы в порошке – разбросавшиеся по бумаге перлы каллиграфа. // Яшма – это красивая девушка, это человеческая доблесть; яшма – это милый, прекрасный человек, мощный духом муж доблести. Все лучшее – это яшма. Приходит «яшмовая весна» из «яшмовой столицы» (небесных эмпирей). Человек перед лицом природы чист, как яшмовый сосуд: сквозит и струится, как яшма, его чистое сердце. Наконец, в яшмовом сосуде подан «яшмовый друг» (вино) для моего «яшмового человека» (душевно чистого и любимого друга).


[Закрыть], наверное, уже нашло себе владельца, так что, заполучив эту красотку, можно очень хорошо утешиться.

Подумал, просиял, заулыбался и изменил выражение лица. Болезнь мигом прошла.

Тогда мать пригласила обоих молодых людей чинно представиться друг другу. Когда студент вышел, вдова спросила девушку:

– Ну что, ты поняла теперь, зачем я тебя взяла с собой сюда?

Девушка улыбнулась:

– Да уж поняла. Но зато вы, мама, не знаете, что я думала, когда собралась сюда с вами ехать. Я в молодости была просватана за некоего Паня из Илина. Но от него давно уже нет никаких вестей. Должно быть, уже нашел себе достойную пару. Если так, то я буду вам, мама, невесткой. Если этого еще не случилось, буду веки вечные вам как дочь и скоро-скоро отблагодарю вас за всю вашу ко мне доброту!

– Ну, если у тебя уже дано обещание, принуждать не будем. Только вот что. Несколько времени тому назад мне случилось быть на горе Пяти Патриархов[111]111
  …на горе Пяти Патриархов. – То есть патриархов буддийской церкви в Китае, из которых самым популярным является первый – Бодхидхарма, или Дамо, прибывший в Китай в 520 г.


[Закрыть]. И вот, знаешь, ко мне является некая даоска-монашенка и спрашивает меня о Пане. Теперь – опять этот Пань! А я наверное знаю, что среди наших илинских более или менее видных людей нет такой фамилии!

– Как, – воскликнула в изумлении девушка, – это были вы, мама, та женщина, которая спала там у Лотосовой горы? Ведь та, кто спрашивала вас про Паня, – я самая и есть!

Тут только мать все поняла – поняла и улыбнулась.

– Ну если так, – сказала она, – то студент Пань, скажу тебе определенно, – здесь!

– А где? – любопытствовала девушка.

Вдова велела служанке привести сына и спросила его. Тот был поражен.

– Как! Ты и есть Юнь-ци? – воскликнул он.

– А ты почем знаешь?

Студент рассказал все, что было, и она наконец узнала, что история с Панем была только шуткой.

Узнав, что Пань и есть студент, она застыдилась, что с ним все время говорит, и побежала сообщить обо всем этом вдове. Та спросила ее, откуда вдруг у нее появилась новая фамилия Ван?

– Да это моя настоящая фамилия и есть, но даоска, меня наставлявшая, полюбив меня, удочерила, и я шла под ее фамилией.

Вдове все это понравилось. Она выбрала счастливый день и устроила им брачную церемонию.

Возвратясь к предыдущему, видим, что дело было вот как.

Юнь-ци вместе с Юнь-мянь жили возле наставницы своей Ван Дао-чэн, но когда той пришлось круто, то Юнь-мянь ушла от нее в Ханькоу. Юнь-ци была балованна, наивна, работать не умела, да и к тому же стыдилась вообще выходить по даосским делам[112]112
  …выходить по даосским делам. – То есть по отправлениям даосских служб, особенно панихид у гроба умершего.


[Закрыть]. Даочэн это очень не одобряла.

Случилось затем так, что ее дядя Цзин приехал в Хуанган, где встретился с ней. Она лила слезы. Тогда дядя увез ее с собой и заставил ее снять свой даосский наряд.

После этого он хотел сватать ее за видных людей и упорно скрывал поэтому, что она когда-то была монахиней. Тем не менее всем, кто, как говорится, справлялся о ее имени[113]113
  …справлялся о ее имени… – Обряд древности, предшествующий заключению брака. Здесь – фигурное выражение для понятия «свататься».


[Закрыть], она выражала несогласие. Дядя и его жена не понимали, чего она хочет, и стали относиться к ней весьма недружелюбно, так что когда в тот самый день вдова взяла ее с собой и они могли вручить ей девушку, то почувствовали, словно свалили с себя тяжкое бремя.

По соединении в чаше[114]114
  По соединении в чаше… – Самый торжественный обряд свадьбы: соединение губ молодых в одной чаше вина.


[Закрыть] каждый из новобрачных все время рассказывал, что с ним приключилось. Их то охватывал восторг, то брали слезы.

Молодая оказалась весьма почтительной к старшим и усердно внимательной, так что вдова очень ее полюбила. Однако она только и знала, что играла на лютне и особенно охотно в шахматы; знать не знала, как вести хозяйство и домашние дела. Вдову это сильно огорчало.

Через месяц с небольшим вдова отправила обоих молодых к Цзинам. Они там погостили несколько дней и поехали обратно. Когда они плыли в лодке по Цзяну[115]115
  Цзян – «река», но по преимуществу, конечно, Янцзы, точно так же, как Хэ – «река», но по преимуществу Хуанхэ.


[Закрыть], вдруг мимо них прошла какая-то другая лодка, в которой сидела даосская монахиня. Подплыли – оказывается: Юнь-мянь!

Юнь-мянь единственная из всех была дружна с Юнь-ци, и молодая, обрадовавшись ей, пригласила ее к ним в лодку. Обе делились друг с другом всем «кислым и горьким»[116]116
  …делились друг с другом всем «кислым и горьким». – То есть всем неприятным, случившимся после разлуки, окрасившей им жизнь уныло. Фигурное выражение, очень часто применяемое Пу Сун-лином к разговору встретившихся после долгой разлуки людей.


[Закрыть].

– Куда же ты теперь едешь? – спрашивала молодая.

– Я, видишь ли, – отвечала та, – давно о тебе тосковала. Наконец отправилась в дальний путь, пришла в монастырь Гнездящегося Журавля – и вдруг узнала там, что ты пошла к Цзинам. Вот я и решила проведать тебя в Хуангане. А того и не знала, что тебе уже удалось соединиться со своим возлюбленным! Смотрю теперь на тебя: ты словно фея… А я, значит, осталась без тебя бесприютной странницей: то поплыву, то причалю… И не знаю теперь, когда все это кончится!

Сказала и горько вздохнула.

Молодая придумала следующее. Она велела ей переодеться в другое платье, сняв монашеское, и идти под видом ее сестры. А она возьмет ее пока в компаньонки ко вдове, а там понемножку да помаленьку можно будет и ей подобрать приличную пару. Шэн согласилась.

Приехали домой. Молодая сначала доложила старухе, и затем только Шэн вошла в дом. Манеры у нее были как у девушки из хорошего дома, а в разговоре и шутке она проявляла великолепное понимание светских вещей. Старухе как вдове было очень скучно, одиночество ее удручало, так что, обретя себе Шэн, она была в высшей степени довольна и боялась лишь одного: как бы та от нее не ушла.

Шэн вставала спозаранку и принималась хлопотать вместо старухи, не считая уже себя гостьей. Старуха все больше и больше приходила от нее в восторг и про себя уже подумывала, не взять ли ее в дом как сестру молодой, чтобы покрыть этим ее прежнее монашество. Так она думала втихомолку, но не решалась об этом заговорить.

Однажды старуха забыла что-то сделать и побежала спросить у Шэн, а у той, оказывается, это давно уже для нее было готово. Воспользовавшись тогда представившимся случаем, она сказала ей:

– Наша сударушка с картинки не умеет вести хозяйство. Что с ней делать? Вот ежели бы молодая была вроде тебя, мне нечего было бы и тужить!

Старуха не знала, что у молодой это давно уже было на уме, она только боялась, как бы мать не рассердилась. Теперь же, услыша от той подобные речи, она засмеялась и сказала:

– Раз матушка меня любит, то молодая жена может ведь изобразить Ин с Хуан[117]117
  …изобразить Ин с Хуан… – Древний государь Яо (XXIII в. до н. э.) отдал своему достойному преемнику Шуню обеих своих дочерей в жены. Одну звали Э Хуан, а другую – Нюй Ин.


[Закрыть]… Как вам кажется?

Мать не отвечала, а тоже раскатисто смеялась вовсю. Молодая пришла к мужу и сказала ему, что старуха уже закивала головой. Тогда очистили и прибрали отдельное помещение, и молодая говорила Шэн:

– Послушай-ка, помнишь, когда мы еще с тобой в монастыре спали на одной подушке, ты, сестрица, говорила мне, что только бы нам с тобой найти человека, который понимал бы, что значит любовь и ласка, – что мы бы обе стали служить такому человеку? Помнишь или нет?

У Шэн невольно замигали глаза.

– Что ты, что ты, – пролепетала она, – да ведь когда я говорила про любовь и сближение, я ни о чем таком и не помышляла… Просто вот думала: целый день трудиться и хлопотать, а никто, никто и не будет знать, сладко ли, горько ли тебе… А вот за эти дни матушка наша соблаговолила приласкать меня за мою работишку. И душе моей стало вдруг отчетливо ясно, где холодно, а где тепло. Так что, если ты не издашь, как говорится, «указа прогнать пришельца»[118]118
  …«указа прогнать пришельца»… – Литературный намек на указ первообъединителя Китая могущественного государя Цинь Шихуан-ди, изгонявший из государства пришлых ученых советников из конфуцианцев, мешавших проведению энергичных мер поголовного насилия над населением.


[Закрыть] и велишь мне быть постоянной компаньонкой матушке, то все мои пожелания этим будут удовлетворены. Я и не буду даже мечтать об исполнении того, о чем мы тогда говорили!

Молодая передала это матери. Та велела обеим им зажечь свечи и произнести обеты сестер, поклявшись, что они никогда не будут в этом каяться.

Вслед за этим она велела сыну исполнить с Шэн обряд, полагающийся мужу с женой.

Когда они пошли спать, Шэн заявила ему:

– Вот что, знаешь, я ведь двадцатитрехлетняя старая теремница![119]119
  …двадцатитрехлетняя старая теремница… – то есть девственница, воспитанная и убереженная от соблазна в тереме.


[Закрыть]

Студенту не верилось. Но вдруг… пало красное и заполнило весь матрац. Студент диву дался…

– Почему, ты думаешь, я так рада найти себе милого? – шептала она. – Совсем не потому, что я не могла добровольно оставаться одинокой затворницей. Скажу тебе по правде: мне невыносимо было краснеть, угощая гостей, словно в каком-то, как говорится, «кривом палисаднике»[120]120
  …в каком-то, как говорится, «кривом палисаднике»… – Фигурное выражение, заимствованное из древней поэзии и обозначающее публичный дом.


[Закрыть], и в то же время иметь тело теремной девушки. Вот этим разочком я воспользуюсь, чтобы приписаться к вашей семье и чтобы за тебя служить твоей старухе-матушке. Буду здесь экономкой, заведующей домоправлением. А что до супружеского удовольствия в спальне, то ты уж, пожалуйста, ищи его у другой!

Через три дня она свою постель перенесла к матери. Та гнала ее прочь, но она не уходила. Тогда молодая, спозаранку забравшись к матери, заняла ее место на постели и улеглась спать. Делать было нечего, и новой пришлось идти к студенту.

С этих пор они через два-три дня стали чередоваться. Привыкли и стали считать, что это в порядке вещей.

Вдова в свое время любила играть в шахматы, но с тех пор, как она овдовела, ей было некогда этим заниматься. Теперь же, когда у нее была Шэн, все дела по дому пришли в образцовое состояние и ей целый день нечего было делать. И вот в часы безделья она садилась с молодой за шахматы. Зажигали свет, варили чай… Старуха слушала, как обе жены играли на лютне, и только за полночь расходились.

– Даже когда был жив отец моего сына, – говорила старуха знакомым, – и то я такой радости иметь не могла!

Шэн заведовала всем, что уходило и приходило, записывала и давала старухе отчет. Та ничего не понимала:

– Вы вот обе говорите мне, что в детстве вы были сиротами и знали только грамоту, лютню да шахматы. Кто же тебя всему этому-то выучил?

Шэн смеялась и рассказывала все по правде. Смеялась и старуха.

– Вот ведь и я тоже, – говорила она, – никогда не хотела женить сына на даоске, а теперь – на-ка! – получила сразу двух!

И тут она вдруг вспомнила, что было нагадано ее сыну – тогда еще отроку. Вспомнила – и поверила, что нельзя убежать от того, что предопределено судьбой.

Студент дважды был на экзаменах, но все не выдерживал.

– Хотя наш дом и не из богатых, – сказала наконец старуха, – но все же кое-какой землицы наберется с триста му. Да тут еще нам повезло с Юнь-мянь, так ловко со всем управляющейся. Нам что дальше, то все теплее и сытнее становится. Ты, сынок, будь только у моих колен да забирай своих обеих жен и вкушай удовольствие вместе со мной. Я не хочу, чтобы ты искал себе богатства и знатности[121]121
  …искал себе богатства и знатности. – Богатство и знатность (фугуй) как откровенно-циничное определение всевластного китайского чиновника-народоправителя совершенно вытеснило образ честного человека, какой, конечно, всегда встречался наряду с жадными корыстолюбцами, наживающимися на народе, и в таком случае величался классическим, подобающим ему титулом «отца и матери народа».


[Закрыть].

Студент повиновался.

Впоследствии Юнь-мянь родила мальчика и девочку, а Юнь-ци – девочку и трех мальчиков. Мать умерла, когда ей было уже за восемьдесят.

Ее внуки, все как один, вошли во дворец полукруглого бассейна, а старший, рожденный от Юнь-мянь, даже прошел на областных отборах[122]122
  …прошел на областных отборах. – То есть на отборах государственных людей.


[Закрыть].

Седьмая Сяо и ее сестра

Сюй Цзи-чжан из Линьцзы жил в деревне Мельнице, что к востоку от города. Занимался он ученым делом, но пока безрезультатно[123]123
  …но пока безрезультатно… – то есть учился, учился, а экзаменов не выдержал или же вовсе их не держал.


[Закрыть]; ушел с родных мест и стал служителем при канцелярии.

Как-то раз пошел он к родным жены. Возвращался домой в пьяном виде. Дело было уже к вечеру. Дорога выходила к могильным склепам дома Юев. Когда он проходил этими местами, то большие здания так и замелькали перед ним своею красотою. У одних ворот сидел какой-то старик. У Сюя появилась винная жажда, ему пришло на ум напиться, и вот он, сделав перед стариком приветствие, попросил у него дать ему чего-нибудь такого. Старик встал и пригласил гостя войти в дом. Поднялись в гостиную, где старик дал ему пить. Когда он кончил пить, старик сказал:

– Такой, знаете, темный сейчас вечер, идти будет трудно… Останьтесь пока здесь, переночуйте, а утром раненько и в дорогу. Как вам кажется, а?..

Сюй, со своей стороны, тоже чувствовал себя от усталости прямо умирающим и на это предложение с радостью согласился. Старик велел слугам приготовить вина и подать гостю, сказав ему при этом следующее:

– У меня, старика, к вам есть словечко – не презирайте только его, как какую-нибудь большую волну[124]124
  …как какую-нибудь большую волну. – То есть громкое, но не существенно важное.


[Закрыть]. Ваш безупречный дом имеет прекрасную славу, и с вами стоит породниться брачным путем. У меня есть молодая дочь, которая еще не просватана. Хочу дать ее в жены низшего ранга. Осчастливьте, соблаговолите протянуть руку и ее подобрать!

Сюй в вежливом беспокойстве не знал, что ответить. Старик тут же послал слугу объявить всем родным и родственникам и, кроме того, передал, чтобы девушка принарядилась. В один миг один за другим появились четыре или пять человек в высоких, горой стоящих шапках и широких поясах[125]125
  …горой стоящих шапках и широких поясах. – То есть в важных придворно-чиновничьих нарядах, как и полагается родственникам столь знатного дома, пришедшим по приглашению на серьезное семейное торжество. Вообще, шапка и пояс считались в Китае описываемой эпохи (XVII в.) эмблемами чиновничьей карьеры. Известное благожелание гласит: «Да передадутся из поколения твоего в поколение шапка и пояс!»


[Закрыть]. Девушка тоже вышла в сияющем наряде. Красота ее лица совершенно выделялась среди обыкновенных лиц. Сели все вперемешку и стали пировать.

У Сюя и дух и душа, помутнев, пришли в хаотическое волнение, и он хотел только поскорее лечь спать. Вино обошло их по нескольку раз, но он упорно отказывался, сказав, что не может с собой справиться. Тогда старик послал маленькую служанку проводить мужа с женой за полог и запереть их вместе – пусть там и сидят.

Сюй спросил ее о родне и фамилии. Она назвала свою фамилию – Сяо и сказала, что в семье она седьмая по счету[126]126
  …она седьмая по счету. – Ее, значит, звали Сяо Ци, Сяо Седьмая. Как это ни дико звучит для русского уха, однако для китайца, редко признававшего право женщин на такие же прихотливые и разнообразные собственные имена, как у мужчин, это явление самое обычное.


[Закрыть]. Он стал далее подробно разузнавать о положении и состоянии ее родных, на что она отвечала:

– Хотя я сама и ничтожна по происхождению, нисколько не знатна, однако как пара жениху-канцеляристу я, наверное, не засрамлю его. К чему так усердствовать с допросами?

Сюй, утопая в ее прелестях, прильнул к ней в самой полной и совершенной любовной близости, больше никаких особых подозрений не высказывал.

– В этих местах, знаешь, нельзя обзаводиться домом, – сказала молодая женщина. – Я хорошо знаю, та, что будет моей старшей сестрой в твоем доме, обладает в высшей степени ровным и добрым характером. Может быть, она не будет нам мешать? Ты иди домой, приготовь какое-нибудь помещение, а я приду уж сама!

Сюй обещал. Вслед за этим он положил свою руку ей на тело и, теряя сознание, начал засыпать. Когда же он проснулся, то в его объятиях было уже пусто. Цвет неба уже сильно просветлел, но тень сосен заслоняла утро. Под ним был подложен пласт просяной соломы толщиной больше фута. Сюй ахнул от изумления и пошел домой.

Рассказал жене. Та в шутку вычистила и прибрала помещение, поставила туда кровать, закрыла двери и вышла.

– Новая женушка, значит, сегодня прибывает, – сказала она.

И оба принялись хохотать.

Солнце уже закатилось, когда жена шутливо потащила Сюя открывать дверь.

– Смотри, – говорила она, – новая, поди, уж не сидит ли в спальне?

Вошли, а перед ними на кровати сидит красавица в роскошнейшем наряде. Увидя вошедшую пару, она поднялась им навстречу. Муж и жена остолбенели, а она, закрывая рот рукой, совершенно беззвучно смеялась. Затем она поклонилась им обоим, выразив им почтение и серьезность своих чувств. Жена Сюя занялась приготовлением обеда, предоставив им обоим радоваться своему слиянию.

Женщина вставала спозаранку и принималась за работу, не ожидая понуканий и назначений.

– Мои сестры, – сказала она однажды Сюю, – хотят к нам прийти взглянуть на нас.

Сюй выразил опасение, что второпях ему нечем будет принять гостей.

– Ну, все они знают, – возразила молодая, – что у нас в доме небогато, и заранее пришлют все съестное. Надо только попросить сестрицу нашего дома взять на себя труд сварить и состряпать это!

Сюй сказал жене. Та изъявила свое согласие. И действительно, после утренней стряпни пришли люди с вином и разной снедью, сложили все это с коромысел[127]127
  …сложили все это с коромысел… – Китайское коромысло, сделанное из длинной бамбуковины, качаясь и склоняясь по концам, может поднимать гораздо больше, нежели русское, неэластичное.


[Закрыть] и ушли. Жена принялась за исполнение обязанностей повара. После полудня пришли в дом шесть-семь женщин, из которых самой старшей было не более как около сорока. Они уселись в кружок и стали вместе пить, наполнив всю комнату раскатистым смехом.

Жена Сюя, притаившись под окном, разглядывала их, но видела только мужа и Седьмую, которые сидели друг против друга и пили. Остальные же гости были в углу комнаты, невидимы. Северный Ковш[128]128
  Северный Ковш – Большая Медведица, называемая так по своей форме, напоминающей меру сыпучих тел.


[Закрыть] уже повис в углу комнаты, когда они наконец с криком и шумом ушли.

Молодая пошла провожать гостей и еще не возвращалась. Жена вошла в комнату и увидела, что на столе стоят чашки и подносы, совершенно пустые.

– Эти холопки, кажется, все были голодны. Ишь ведь их вылизали как: словно собака гладкий камень!

Вскоре молодая вернулась и стала ласково-искренне благодарить ее за труды; вырвала у нее из рук посуду и стала мыть сама, торопя законную жену идти и мирно себе ложиться спать.

– Гости приходят к нам в дом, – говорила ей жена, – а мы допускаем, чтобы они сами припасли, что пить и есть… Не смех ли это? На днях их нужно будет еще раз пригласить к нам!

По прошествии нескольких дней Сюй исполнил слова жены и велел молодой снова позвать гостей. Те явились и принялись есть и пить вовсю. Однако оставили четыре подноса, не прикоснувшись к ним ни ложкой, ни палочками. Сюй поинтересовался, что это значит. Девы засмеялись:

– Ваша супруга думает, что мы злые. Вот мы и оставляем нарочно для нашей стряпухи.

За столом была одна девушка лет восемнадцати-девятнадцати в башмаках из некрашеного холста и в белом грубом платье.

– Это молодая вдова, – сказали Сюю.

Ее звали Шестой. В ее живости и манерах была очаровательная красота. Она любила смеяться и умела говорить. Знакомясь с Сюем все ближе и ближе, она стала над ним смеяться и острить. Установили чарочное правительство[129]129
  Установили чарочное правительство… – Во время попойки друзья устанавливают особое, так сказать винное начальство. Для этого выбирают начальника, которого все выпивающие слушаются. Если же кто ослушается, то платится штрафом, выпивая по приговору начальства лишнее. А так как пьяному показаться на улице в Китае стыдно, то подобный штраф близок к действительному наказанию.


[Закрыть], в котором Сюй занял должность секретаря[130]130
  …Сюй занял должность секретаря… – Шутливое название должности в пьяном правительстве, состоящей в том, чтобы смотреть за порядком и оговаривать провинившихся. По этим всепьянейшим законам на подобную ответственную должность выбирается человек с особыми талантами, а именно: он должен давать умелые распоряжения, он должен понимать, что люди хотят сказать, и быть, так сказать, «большой дверью», то есть большой глоткой для бесконечного вливания туда вина.


[Закрыть] и запретил насмехаться и балагурить. Шестая сестра сплошь да рядом попадалась в нарушении этого приказа, и ей пришлось тянуть к себе одну за другой чарок десять, если не больше. Она быстро захмелела и наконец была пьяна. Ее пахучее прекрасное тело было теперь в нежной лени, слабое и безвольное, еле-еле держащееся… Вскоре она ушла. Сюй зажег свечу и пошел ее искать. Оказалось, что она сладко спит в темном алькове. Сюй приблизился к ней и слился с ее губами. Она даже и не почувствовала. Сердечное полотнище уже заволновалось[131]131
  Сердечное полотнище уже заволновалось… – В одном древнем рассказе князь говорит о себе: «Лежу – мне в кровати неудобно; ем – мне пища невкусна; сердце мечется, колеблется, словно флаг, повешенный в воздухе…»


[Закрыть], как вдруг из-за стола послышались с разных мест крики, зовущие Сюя. Он быстро оправил ей платье. Глядь – в рукаве у нее шелковый платочек. Украл его и выбежал.

Подошла полночь, и гости вышли из-за стола, а Шестая все еще не просыпалась. В пологи вошла Седьмая, стала ее расталкивать – и наконец она, зевая и потягиваясь, встала, завязала юбку, оправила волосы и ушла вслед за другими.

Сюй неотступно, неотвязно думал о ней и тосковал, не выпуская ее из сердца. Он уже хотел было, как только очутился в пустом месте, развернуть оставшийся у него платочек и любовно его рассмотреть, как тот исчез. Сюй стал искать. Он подумал, что, провожая гостей, уж не обронил ли платочек по дороге. Взял свечу, стал светить ею пристально на всех крыльцах и выходах; куда делся платочек – так и не нашел. Ему стало как-то не по себе.

Молодая спросила его, в чем дело. Сюй нехотя ответил.

– Нечего обманывать и врать, – сказала она с усмешкой. – Платочек-то люди уже унесли! Напрасно утруждаешь свое сердце и свои очи!

Сюй, испугавшись этих слов, рассказал ей все как было, начистоту. Упомянул также, как он все тоскует и думает.

– Она с тобой, – сказала Седьмая, – не имеет старой судьбы, и связь ваша только здесь!

– Как это так? – спросил Сюй.

– А вот так. Она, видишь ли, в предыдущей своей жизни была девой песен, а ты был ученый на службе. Ты ее увидел и влюбился. Оба родителя тебе помешали, и твоим намерениям не суждено было осуществиться. Разволновавшись чувством, ты заболел и был на краю катастрофы. Ты тогда послал ей сказать: «Я уже не встану. Мне бы только, чтоб ты пришла, чтоб дала мне разок потрогать твою кожу, – и тогда я б умер без сожаления!» Та дева согласилась сделать, как ты просил, но в то же время ей случилось быть занятой разными делами, и она не пошла к тебе сейчас же, а прибыла через вечер. Оказалось, что больной уже умер. Таким образом, в первой жизни у нее с тобой была судьба для одного прикосновения. Все, что выходит за эти пределы, это уж вне упований.

После этого Сюй опять устроил обед и снова пригласил всех дев. Не явилась только Шестая. Сюй решил, что молодая заревновала, и предался сильной злобе и досаде. Однажды молодая сказала ему:

– Если ты понапрасну меня винишь в том, что касается Шестой, то, скажу тебе по правде, она просто не желает сюда прийти; в чем, скажи, тут моя вина? Сегодня вот уже восемь лет с тех пор, как мы слюбились, и я ухожу – буду с тобой прощаться. Позволь мне придумать все, что только в моих крайних силах, чтобы разрушить это былое заблуждение. Она, правда, не придет, но не может же она запретить нам туда идти самим! Вот поднимемся к ним в дом, пройдем к ней… И неизвестно, может быть, как говорится, человеческое решение победит небесное определение!

Сюй с радостью согласился. Молодая взяла его за руку, и они вспорхнули в ветре, словно шествуя по пустотам. В одно мгновение они уже были в ее доме с желтой черепицей, широкими, просторными залами, изломами и извивами ворот и дверей. Все это нимало не изменилось против того времени, когда он этот дом видел в первый раз. Тесть и теща вышли к ним оба вместе.

– Смотри, грубая девчонка! – сказали родители. – Ты давно уже получила теплоту и ласку, а мы, старики, эти остатние годы разрушаемся и слабеем… Не странно ли, что ты нас забыла своими посещениями и проведываниями?

Сейчас же накрыли столы и устроили пир. Молодая стала расспрашивать о сестрах, старших и младших.

– Все они вернулись к своим семьям. Только одна Шестая живет здесь у нас.

Тут же крикнули служанку, веля ей просить Шестую появиться к ним. Она долгое время не выходила. Молодая прошла к ней и стала ее тащить. Наконец она появилась, но с опущенной головой, скромная, молчаливая, непохожая на прежнюю балагурку. Вскоре старик и старуха откланялись и ушли.

– Смотри, сестра, – сказала молодая, – какая ты высокомерная и самомнящая! Ты заставляешь человека меня ненавидеть!

Шестая слегка усмехнулась:

– Послушай, ветрогон, зачем ты ко мне пристаешь?

Молодая взяла у них обоих чарки с остатками вина и заставила их обменяться и пить.

– Губы ведь уже соединялись, – сказала она. – К чему делать эти манеры?

Вскоре Седьмая тоже ушла, и в комнате остались только они вдвоем. Сюй сейчас же вскочил и начал к ней приставать. Шестая ловко и грациозно отстраняла его и сопротивлялась. Сюй ухватил ее за платье, стал на колени и умолял. Вдруг послышались крики, потрясавшие всю землю, и огненные лучи стреляли в двери. Шестая сильно перепугалась, толкнула Сюя, чтоб он встал, и сказала ему:

– Что мне делать? Беда меня застигла неожиданно!

Сюй засуетился, заметался, не зная, что делать. А женщина уже бесследно скрылась. Сюй, весь в горе, присел немного. Глядь – здания и комнаты разом исчезли. Прибежали охотники, человек десять, с соколами и ножами в руках.

– Кто тут ночью валяется? – кричали они в испуге.

Сюй сказал, будто он сбился с дороги, и назвал им свою фамилию и прозвание.

– Мы только что гнались тут за лисицей! Не видели ли вы ее?

– Нет, не видел, – отвечал Сюй.

Он теперь внимательно распознал эту местность: то был склеп Юев.

Уныло-уныло вернулся он домой и все еще надеялся, что Седьмая снова придет. Утром смотрел и гадал по сорочьей радости[132]132
  …и гадал по сорочьей радости… – Сорока (сицяо) предвещает радость (си), и поэтому ее верещание считается хорошим признаком. В частности, она предвещает возвращение в дом путника. На народных картинах также любят изображать ее как предсказывающую успех на экзаменах.


[Закрыть], вечером искал предзнаменований по узорам свечи[133]133
  …по узорам свечи. – То есть по наплыву свечи, создающему фантастические «цветы» – узоры.


[Закрыть]. Но никаких слухов о ней не было.

Это рассказывал Дун Юй-сюань.