Текст книги "Говорит Альберт Эйнштейн"

Вместе они читают «Дон Кихота» Сервантеса, «Антигону» Софокла, «Трактат о человеческой природе» Юма, «Механику» и «Анализ ощущений» Эрнста Маха, «Этику» Спинозы, «Науку и гипотезу» Пуанкаре. Эти труды повлияли на формирование собственной научной философии Альберта.

СОЛОВИН, ГАБИХТ И АЛЬБЕРТ

Трое становятся закадычными друзьями. Как-то раз Соловин, решив пойти на концерт, пропустил заседание, которое должно было состояться у него дома, но оставил для Альберта и Габихта немного съестного и записку: «Любезные друзья, вам приветствия и крутые яйца». В отместку Альберт с Габихтом переворачивают гостеприимную квартиру вверх дном: сдвигают мебель, переставляют книги, убирают куда-то посуду и столовые приборы. В комнатах висит табачный дым. Напоследок они тоже оставляют ему записку: «Милейший друг, тебе приветствия и густой дым». Всех троих этот случай чрезвычайно повеселил.

Соловин и Габихт строят догадки насчет ребенка Милевы. Вывод напрашивается сам собой. Она точно родила – только слепой этого не заметит. Но тогда почему Альберт не поехал в Сербию повидать новорожденное дитя? Неужели младенца отдали на усыновление? Может, он стал жертвой эпидемии скарлатины? Если верно последнее, то, скорее всего, Альберт или Милева хоть что-нибудь да рассказали бы.

Ни Соловин, ни Габихт не допускают даже мысли о том, чтобы расспросить Альберта и Милеву. Да и как к ним подступиться, чтобы услышать ответ?

Они вспоминают слова Пифагора: «Молчи или говори что-нибудь получше молчания».

В общем, эту тему решили не поднимать.

Через шесть лет со дня знакомства и через год после рождения Лизерль, во вторник, 6 января 1903 года, Соловин и Габихт созывают специальную сессию «Академии „Олимпия“», чтобы засвидетельствовать бракосочетание Альберта и Милевы в бюро регистрации Берна. Паулина отсутствует.

Альберт – первый среди Эйнштейнов, взявший в жены не еврейку. Церемония не затянулась.

Остаток дня Альберт, Милева, Соловин и Габихт проводят в барах и кафе, пьют вино, едят сосиски, грюйер и мороженое.

Альберт играет на скрипке.

Герр и фрау Эйнштейн возвращаются в свою мансарду на тихой улочке Тилльерштрассе, дом 18, на правом берегу Аре, и обнаруживают, что Альберт потерял ключи; приходится беспокоить соседей.

Весь следующий месяц супруги прикованы к постели: их настигла эпидемия гриппа, охватившая Швейцарию. В Берне эпидемия унесла жизни 18 000 человек.

Альберт откровенничает с Бессо: «Ну вот, теперь я женатый человек, и жизнь наша с женой очень приятна и уютна. Она прекрасно заботится обо всем, хорошо готовит и всегда жизнерадостна».

Милева пишет подруге: «Я сейчас даже ближе к своему любимому, если это вообще возможно, чем это было в пору нашей жизни в Цюрихе. Он мой единственный спутник и моя компания, и я счастлива, когда он рядом».

Альберт делает попытки свыкнуться с укладом буржуазной жизни, но тщетно.

Отдушиной для него становятся заседания Бернского общества естествоиспытателей в отеле «Шторхен» на Шпитальгассе, 21, куда он попал по приглашению доктора Йозефа Заутера, коллеги по патентному бюро. Альберт наслаждается собравшейся компанией, беседами, дебатами. В протоколе общества секретарь делает запись от 2 мая: «Членство г-на Альб. Эйнштейна, математика в патентном бюро, одобрено».

5 декабря 1903 года на заседании общества Альберт читает свою первую лекцию по теории электромагнитных волн.

14 мая 1904 года в доме 49 по Крамгассе после тяжелой беременности Милева рожает сына, Ганса Альберта. Альберт и Милева души в нем не чают. Альберт смеется вместе с сыном и играет с ним во время купания. Милева приспосабливается к домашнему быту.

В патентном бюро Альберта полюбили и оценили; его должность объявлена постоянной. Он близко сходится с Мишелем Бессо. Друг в друге они, как и все адепты физики, ценят общее понимание того, что различие между прошлым, настоящим и будущим не более чем иллюзия. Активность и уверенность Альберта – на подъеме.

АЛЬБЕРТ, МИЛЕВА И ГАНС АЛЬБЕРТ, 1904 г.

У Милевы как раз наоборот. Она все больше капризничает и ревнует его к работе. В квартире, где зимой холодно, а летом жарко и плохо проветривается, висит зловоние пеленок, смешанное с табачным дымом. Из шпагата и спичечных коробков Альберт мастерит для Альбертля игрушечные машинки. Занимает его сказками, играет на скрипке колыбельные. Одной рукой он придерживает Альбертля на колене, а другой что-то записывает. Для Альберта она перестала быть близким научным соратником. Нянька и стряпуха – это теперь ее главные обязанности. Она боится одиночества, отсутствия общения, изоляции. Ее тянет хоть с кем-нибудь перемолвиться словом.

Сидя у окна мансарды, Милева разглядывает прохожих и довольных посетителей ресторанчика «Цум унтерн юнкер» на первом этаже их дома по Крамгассе. Время тянется медленно; его отсчитывают куранты на часовой башне, что в двухстах метрах от дома.

Глава 3

1905

Год чудес

Глядя на меня озорными водянистыми глазами, Альберт рассказал, что, переехав с Милевой в тесную мансарду на Крамгассе, 49, в Старом городе Берна, он и помыслить не мог, что 1905 год станет самым невероятным годом в его жизни. И уж тем более этого не могли предвидеть его скромные сослуживцы.

Мими Бофорт, Принстон, 1955

В тишине опустевшего патентного бюро двадцатишестилетний Альберт поудобнее устраивается на высоком табурете; крупная голова заросла копной волос. Потертый твидовый пиджак и брюки давно стали ему тесны. Он без носков. В воздухе висит облако дыма от его дешевой сигары «виллигер». Он убивает время написанием обзоров и статей для самого авторитетного немецкого журнала, посвященного проблемам физики, – «Annalen der Physik».

В марте 1905 года он выдвигает положение о том, что свет состоит из мельчайших частиц (в терминологии Альберта – фотонов), а Вселенная – из дискретных частиц материи и энергии.

В апрельском и майском номерах журнала публикуются две его статьи.

Гипотеза о движении атомов и молекул вызывает жаркие научные споры. Среди тех, кто пренебрежительно отзывается о концепции Альберта, – профессор Эрнст Мах и профессор Вильгельм Оствальд. Оствальд, в частности, отстаивает идею о связи термодинамики исключительно с энергией и способами ее преобразования в окружающем мире. Наряду с Махом он утверждает, что законы термодинамики вовсе не обязательно сводить к механике, которая с необходимостью предполагает существование невидимых атомов, находящихся в движении.

Ничто из этого Альберта не останавливает. Далее он описывает новый метод подсчета и определения размера атомов и молекул в заданном пространстве. В следующей научной работе он применяет к жидкостям молекулярную теорию тепла, чтобы объяснить так называемую загадку броуновского движения. В 1827 году шотландский ботаник Роберт Броун поместил в воду пыльцу растений и заметил, что частички находятся в хаотическом движении.

По утверждению Альберта, если крошечные, но видимые частицы, помещенные в жидкость, находятся в подвешенном состоянии, то их движение обусловлено воздействием невидимых бомбардирующих атомов. Он очень подробно объясняет это явление и предсказывает, что под микроскопом можно будет различить хаотичное, беспорядочное движение этих частиц.

В мае он пишет письмо Конраду Габихту, получившему должность преподавателя математики и физики в Протестантском педагогическом институте в швейцарской коммуне Ширс, обещая прислать ему четыре сенсационные работы.

Первая посвящена излучению и энергии света и очень революционна. Вторая работа содержит определение истинной величины атомов. Третья доказывает, что согласно молекулярной теории тепла тела величиной порядка 1/1000 мм, взвешенные в жидкости, испытывают видимое беспорядочное движение, обязанное тепловому движению молекул. Такое движение взвешенных тел уже наблюдали физиологи – они назвали его броуновским молекулярным движением. Четвертая работа пока еще находится в стадии черновика, она представляет собой электродинамику движущихся тел и меняет представление о пространстве и времени.

Пояснением к его доводам служит та самая «сенсационная» июньская работа. Из чего состоит Вселенная: из атомов, из электронов? Пространство и время весьма загадочны и, более того, неосязаемы.

«Согласно предположению, которое будет здесь рассмотрено, если луч света идет от точечного источника, энергия не распределяется в расширяющемся объеме непрерывно, а состоит из конечного числа энергетических квантов, локализованных в точках пространства, причем излучаться и поглощаться они могут только неделимыми порциями».

Он не ожидал, что к его аргументам будет приковано такое внимание.

«Я хочу понять, как Бог создал этот мир… все остальное – мелочи. По-настоящему меня интересует, мог ли бы Бог сотворить мир иным, то есть оставляет ли вообще какую-либо свободу требование логической простоты».

Его работа вызывает бурю протестов. Теперь он применяет относительность для создания своего уравнения, определяющего соотношение между массой и энергией: m и E. Проще говоря, он делает вывод, что при достижении движущимся телом скорости, стремящейся к скорости света, c, масса данного тела увеличивается. Чем быстрее движется тело, тем оно тяжелее. Если допустить невозможное – что тело движется со скоростью света, – то его масса и энергия будут бесконечны.

Наконец появляется его пятая работа, докторская диссертация, озаглавленная «Новое определение размеров молекул».

Уравнением E = mc² Альберт первым предположил, что эквивалентность массы и энергии является общим принципом, обусловленным симметрией пространства и времени.

Милева, как и многие другие, задается вопросом:

– А что, если твоя теория относительности будет опровергнута?

– Тогда мне будет жаль Бога, потому что эта теория верна.

Альберт, Милева и Ганс Альберт переезжают в большую квартиру в Берне по адресу: улица Безеншойервег, 28, недалеко от горы Гуртен.

Более месяца Альберт исступленно трудится в патентном бюро, а после работы – дома, при свете керосиновой лампы. Ему некогда записывать ход своих мыслей, за исключением, разумеется, тех, что относятся к научным изысканиям.

Увлеченный исследованием природы материи, энергии, движения, времени и пространства, он, похоже, не замечает ни времени суток, ни дней недели, ни дат:

– Занимаясь чем-нибудь в свое удовольствие, я будто выпадаю из времени.

– Поэтому ты всегда так поздно возвращаешься домой? – спрашивает Милева.

– Не всегда.

– Всегда.

Он решает отправить свою докторскую диссертацию на рецензию Альфреду Кляйнеру, профессору экспериментальной физики Цюрихского университета. На Кляйнера она производит большое впечатление: «Приведенные рассуждения и расчеты принадлежат к самым трудным в гидродинамике».

Не остался равнодушным и профессор математики Генрих Буркхард: «Подход к задаче показывает, что автор в совершенстве владеет необходимыми для решения вопроса математическими методами. Все без исключения данные, что я проверил, оказались верными».

Кляйнер, однако, говорит, что исследованию не хватает объема. Добавив лишь одно предложение, Альберт снова подает диссертацию – и в этот раз ее утверждают. Теперь Альберт может называть себя «доктор Эйнштейн».

Летом доктор и фрау Эйнштейн вместе с Гансом Альбертом отправляются в Нови-Сад. Альберт посещает «Матицу сербскую» – сербское литературное, культурное и научное общество, основанное в городе Пешт в 1826 году и переехавшее в Нови-Сад в 1864-м. Библиотека «Матицы сербской» насчитывает около трех миллионов единиц хранения, а художественная галерея является крупнейшей и наиболее уважаемой в Нови-Саде. Альберт очарован.

К его удивлению и радости, родные Милевы оказывают им теплый прием. Их растрогало, что Альберт относится к жене как к равной себе по интеллекту.

Альберт носит на плечах смеющегося сына по городским улицам, как ценный трофей. Тревоги о судьбе своей пропавшей дочери, Лизерль, он загоняет внутрь. Умерла ли она от скарлатины, была ли кремирована, как и другие жертвы эпидемии? Или она жива, но осталась калекой? Альберт ни о чем не спрашивает. Судьба девочки остается тайной.

Вернувшись в Берн, Альберт получает повышение по службе в своем патентном бюро и становится техническим экспертом второго разряда. Ему увеличивают оклад до 4500 франков в год. Семья снова переезжает, на этот раз в фахверковый дом, выходящий окнами на реку Аре и зеленую, тенистую Агертенштрассе.

Альберт очень скучает по своему другу Соловину и пишет ему в Париж: «Я занимаюсь бумагомаранием на государственной службе, играю на скрипке и седлаю своего физико-математического конька».

По воскресеньям Альберт и Милева организуют дружеские встречи у себя дома, куда приходят Мишель Бессо со своей женой Анной, теперь живущие в Берне, и Майя, которая в этот период работает над своей диссертацией.

Альберт по-прежнему вспоминает годы в Арау и в то же время терзается чувством вины перед Мари, которая проявляла к нему такую доброту, а в ответ получила только боль и обиду.

Его устремления и мысли, направленные на возлюбленных и учителей, которых уже нет рядом, теперь привлекают его больше, чем Милева; нынче она выказывает ему и любовь, и привязанность, но он держит ее на расстоянии. Демонстративные проявления любви ему претят. Они сковывают его больше, чем презираемый им буржуазный уклад жизни. В глубине души у него роится страх скатиться в безумие.

Весть о том, что брат Пауля Винтелера, Юлиус, вернулся из Америки с психическим расстройством, застрелил мать и брата, а потом застрелился сам, только усугубляет страхи Альберта.

ДОКТОР ГОТЛИБ БУРКХАРДТ

Вспоминается ему и Мишель Бессо, чей брат Марко совершил самоубийство в восемнадцать лет.

По мысли Альберта, если человек хочет прожить счастливую жизнь, необходимо привязать ее к цели, а не к людям или вещам.

Однако это не примиряет его с последними новостями о Мари. Из-за их расставания она страдает острой депрессией и нарушением психики. Врачи определили ее в клинику «Вальдау» в Берне.

Наведя справки об этой клинике, Альберт выясняет, что некий доктор Готлиб Буркхардт практикует в «Вальдау» экспериментальные операции лоботомии, психохирургического способа лечения шизофрении. Буркхардт сделал лоботомию шести пациентам и в половине случаев добился успеха. Альберт молится, чтобы этот Буркхардт не добрался до Мари.

Целиком погрузившись в работу, он пишет все больше научных статей и обзоров. Дома с одержимостью занимается маленьким Альбертлем: крутит юлу, устраивает танцы плюшевых медвежат.

Игры захватывают Альберта не меньше, чем малыша. Отец с сыном осваивают волшебный фонарь. Альберт купил проектор «Глория», созданный Эрнстом Планком в Нюрнберге, и учится профессионально им управлять; маленький Альбертль в восторге – от быстрой смены слайдов изображения на экране будто оживают.

Альфред Кляйнер, профессор экспериментальной физики в Университете Цюриха, составляет официальную рекомендацию, чтобы Альберта взяли на кафедру.

В способностях Альберта он нисколько не сомневается: «Эйнштейн стоит в одном ряду с крупнейшими физиками-теоретиками, что стало понятно после опубликования его работы, посвященной принципу относительности».

АЛЬФРЕД КЛЯЙНЕР

Кляйнер подозревает, что назначению Альберта могут помешать антисемитские настроения.

Конкурсная комиссия заявляет следующее:

Впечатления нашего коллеги Кляйнера, основанные на личном знакомстве, крайне важны как для комиссии, так и для факультета в целом, поскольку доктор Эйнштейн является иудеем, и именно лицам этой национальности приписывают (во многих случаях не без основания) неприятные особенности характера, такие как назойливость, наглость и торгашеские наклонности, проявляющиеся в их понимании своего положения в науке. Следует, однако, отметить, что среди иудеев есть и другие люди, которые не обладают, даже в малой степени, этими неприятными чертами, и посему было бы неправильно отказывать кому-либо на том основании, что он является евреем. В действительности встречаются и среди людей, не принадлежащих к этой национальности, ученые, у которых развиваются черты, обычно приписываемые евреям, в частности – меркантильное отношение к положению в университете и использование его в корыстных целях. Исходя из этого, и комитет, и факультет в целом считают несовместимым со своим достоинством принять антисемитизм в качестве руководства к действию.

Альберт может только гадать, каково же будет решение. Вскоре выясняется, что десять членов комиссии проголосовали в его пользу и один воздержался.

Он чувствует: за фасадом академической и общественной жизни бурлит антисемитизм. Узнав, что в университете ему собираются платить меньше, чем в патентном бюро, он отклоняет предложение.

Университет Цюриха выступает с новым, более выгодным предложением. На этот раз Альберт его принимает.

«Итак, – сообщает он в письме польскому физику Якобу Лаубу, – теперь я официально вступил в гильдию продажных тварей».

В Цюрихе семейный бюджет едва позволяет им сводить концы с концами. Поэтому Милева начинает сдавать комнаты.

Но главное – Альберт приобщился к миру академической науки. На горизонте замаячила стабильность.

Известность его ширится. Кто бы мог подумать, что принесет с собой ближайшее будущее: в течение следующих пяти лет Альберт получит предложения от трех зарубежных университетов – и от швейцарского Политехникума в Цюрихе.

«Не могу выразить, – пишет Милева подруге, – как мы рады этим переменам, ведь теперь Альберт, свободный от ежедневной восьмичасовой конторской рутины, сможет посвятить себя любимой науке и только науке». И далее: «Теперь он признан лучшим немецкоязычным физиком и осыпан почестями. Я очень рада его успехам, вполне заслуженным, и лишь с надеждой рассчитываю, что слава не окажет пагубного влияния на его человеческие качества».

Ему поступает все больше писем. Физики со всех концов Европы хотят установить с ним контакт.

Лекции его пользуются популярностью. Остроумный, непринужденный, экстравагантный, он никогда не читает по бумажке. Своим немногочисленным слушателям он всегда разрешает прерывать лекцию вопросами, если им что-либо непонятно. Да и сам он себя прерывает.

Ему нравится быть гражданином Швейцарии. Нравится ему и Швейцария. Все, что ему нужно, – это тишина и покой для размышлений. Карандаш и бумага. Прогулки под парусом на ближайшем озере. Жизнь его вертится стремительно, как юла малыша Альбертля.

Цюрихское общество естествоиспытателей, Naturforschende Gesellschaft, принимает его в свои ряды. Помимо физики, оно занимается естественной историей и математикой.

Затем он получает приглашение на должность в немецком подразделении Пражского университета. Там есть вакансия заведующего кафедрой теоретической физики. Это значит, что теперь он будет полноправным университетским профессором с достойной заработной платой.

Милева беременна в третий раз.

28 июля 1910 года появляется на свет Эдуард Эйнштейн. Роды были трудными. У Милевы скверное самочувствие и слабость. Ее лечащий врач советует Альберту изыскать средства для найма прислуги. В ходе жаркой дискуссии Милева принимает сторону Альберта:

– Вы же видите: мой муж и так работает на износ.

– Вам требуется помощь по дому, – настаивает доктор.

Они приходят к компромиссу. Из Нови-Сада приезжает мать Милевы, чтобы вести хозяйство.

Милева становится все мрачнее.

Она открывается Альберту:

– Пойми, я хочу любви и почти верю, что ее заслоняет лишь твоя проклятая наука, а потому была бы рада услышать от тебя утвердительный ответ, но с радостью приму и улыбку.

Милева остро переживает свои потери. Ее карьера физика кончена, Лизерль больше нет. Отдана ли малышка приемным родителям? Ее местонахождение неизвестно, как и сам факт ее жизни или смерти. Альберт внешне и внутренне восстает против обсуждения этого вопроса. Судьба дочери – непереносимый кошмар. Одно утешение – у него есть малыш Альбертль. А недавно появился еще Тэтэ.

Альберт пишет своей матери в Берлин: «Если зацикливаться на том, что угнетает или злит, это не поможет решению проблем. Их нужно преодолевать самому. Вероятно, мне будет предложена должность профессора в крупном университете, с окладом значительно выше нынешнего».

У него появляется страсть к частым и длительным разъездам. В угоду ей он решает наведаться к двум своим кумирам, Хендрику Лоренцу и Эрнсту Маху. Со своим соотечественником, голландцем Питером Зееманом, в честь которого назван эффект Зеемана, Лоренц разделил Нобелевскую премию 1902 года «за выдающиеся заслуги в исследованиях влияния магнетизма на радиационные явления». Эрнст Мах первым из физиков обратился к изучению сверхзвукового движения, а его критика и неприятие представлений Ньютона о времени и пространстве подтолкнули Альберта к созданию теории относительности.

В 1911 году он навещает Маха в Вене. Мах на тот момент живет, по сути, затворником; в свои семьдесят с лишним он частично парализован и почти глух. Альберту приходится кричать:

– Предположим, допущение о существовании атомов в газе позволяет нам предсказать наблюдаемое свойство этого газа, которое не может быть предсказано на основе неатомистической теории. Могли бы вы тогда принять такую гипотезу?

– Эта гипотеза была бы экономной.

Альберт расценивает это как согласие.

Он уже давно восхищается Хендриком Лоренцем. Физики-теоретики всего мира считают голландского свободомыслящего ученого воплощением самого духа физики. Именно Лоренц подготавливает почву для положительной реакции на квантовую теорию. В своей теории относительности Альберт использовал многие математические инструменты, концепции и результаты исследований Лоренца.

– Я восхищаюсь этим человеком, как никем другим, – говорит он Лаубу. – Я бы даже сказал, что люблю его.

Альберт и Милева навещают Лоренца в Лейдене, где останавливаются в доме у него и его жены Алетты.

Лоренц покоряет Альберта своим обаянием, гостеприимством и отеческим отношением; светлый, великодушный человек, он с готовностью делится с Альбертом своими соображениями, вносит незначительные поправки. Альберт считает ум Лоренца прекрасным, как произведение искусства.

Перед ним открываются головокружительные возможности.

С ХЕНДРИКОМ ЛОРЕНЦЕМ

Решив принять должность в Университете Карла-Фердинанда в Праге, он узнает, что университет в Цюрихе хочет его удержать. Запущена петиция:

Профессор Эйнштейн имеет удивительный талант представления наиболее сложных проблем теоретической физики в таком ясном и понятном виде, что для нас большая радость следить за его рассуждениями на лекциях. Кроме того, он легко находит общий язык с аудиторией.

Ему обещают повысить зарплату на 1000 франков, однако он отклоняет это заманчивое предложение и с семьей переезжает в Прагу.

Они снимают новую квартиру в районе Смихов по адресу Тржебизского, 1215, на левом берегу реки Влтавы. До работы – двадцать минут пешком.

«Тут прекрасный институт, в котором приятно работать, – пишет он Бессо. – Только люди здесь совсем чужие».

Бессо ненавидит типичных немецких бюрократов. Сотрудники кланяются ему и расшаркиваются перед ним. Его кабинет выходит окнами на королевскую больницу для душевнобольных. Своим посетителям он говорит:

– Это безумцы, которые не забивают голову квантовой теорией.

Оказавшись в изоляции, Альберт пишет статьи.

В смиховской квартире есть электричество и приятное добавление в виде горничной, проживающей там же.

Альберт становится завсегдатаем кафе «Лувр», построенного в стиле модерн на проспекте Народни Тршида, и знакомится там с Максом Бродом и Кафкой или посещает салон Берты Фанты в доме на Староместской площади, где играет на скрипке для интеллектуальной элиты, включая философов Рудольфа Штейнера и Хуго Бергмана.

Он легко заводит новых друзей среди единомышленников и ученых. Одним из них становится молодой физик еврейского происхождения из Вены, Пауль Эренфест. Альберт и Милева часто принимают его у себя.

ПРАГА

Пауль Эренфест аккомпанирует, когда Альберт играет на скрипке Брамса, а Ганс Альберт поет.

Эренфест рассказывает о своем детстве:

– Мой отец, Зигмунд, вкалывал на суконной фабрике в Лошвице в Моравии. После того как он женился на матушке, они переехали в Вену и открыли бакалейную лавку. Соседи были антисемитами. Я – младший из пяти мальчиков. В детстве много болел.

– Интересно, – говорит Альберт, – у многих ли ученых были проблемы со здоровьем в детстве?

– Вопрос ставится иначе, – возражает Милева. – Это дети, которые часто болеют, с большей вероятностью становятся учеными.

– Любопытная теория, – говорит Альберт. – Пауль, в каком возрасте вы научились читать, писать и считать?

– В шесть лет.

– Я раньше.

– Не хвастайся, – одергивает Милева.

– Моя мать умерла от рака груди двадцать лет назад, – говорит Эренфест. – А ваша в добром здравии?

– Да. Ей сорок восемь лет. Живет в Вюртемберге.

– Ей уже пятьдесят, Альберт.

– Правда? Пятьдесят. В вопросах математики я полагаюсь на тебя, дорогая. А что ваш отец?

– Женился на ровеснице моего старшего брата.

– А вы? С головой ушли в учебу?

– Без особых успехов. Я смог поступить в Технический институт в Вене в октябре девяносто девятого и в первый же год прослушал курс лекций Больцмана по механической теории тепла. Через два года я переехал в Геттинген, где встретил молодую русскую студентку-математика, Татьяну Алексеевну Афанасьеву из Киева. Почему, как по-вашему, ее не было на заседаниях математического клуба?

ПАУЛЬ ЭРЕНФЕСТ, АЛЬБЕРТ И ГАНС АЛЬБЕРТ

– Потому что ей не позволили, – говорит Милева.

– Именно. Я выразил протест. Добился изменения правил. И женился на Татьяне. E равно эм цэ квадрат.

Альберт смеется.

– В Вене я сидел без работы. Вернулся в Геттинген в сентябре тысяча девятьсот шестого, надеялся получить должность, но вакансий не было. Потом пришла кошмарная весть: шестого сентября Больцман покончил жизнь самоубийством. Я написал некролог. Больцман повесился.

– Как же это произошло? – спрашивает Альберт.

– Он отдыхал с женой и младшей дочерью Эльзой на Адриатике, в отеле «Плес» близ Триеста, в деревушке Дуино. Все произошло накануне отъезда: ему предстояло вернуться в Вену и читать новый курс лекций по теоретической физике. Это приводило его в ужас. Фрау Больцман с Эльзой ушли купаться. Он где-то взял шнур от занавесок и повесился у себя в номере. Тело нашла дочь Эльза. Кажется, он страдал от неврастении. Но самоубийство… Эльза не может об этом говорить.

По щекам Альберта катятся слезы.

Милева меняет тему:

– Вы ездили в Санкт-Петербург?

– В седьмом году, – говорит Эренфест. – Там у меня возникли подозрения насчет антисемитизма. Мы с Татьяной написали статью по статистической механике. Долго над ней работали. Я объездил много университетов в немецкоязычных странах в надежде получить должность.

– Я тоже, – говорит Альберт.

– Встречался с Планком в Берлине, с Герглоцем в Лейпциге, с Зоммерфельдом в Мюнхене. Ездил в Цюрих. В Вену, где, как я слышал, Пуанкаре написал работу по квантовой теории для журнала «Annalen der Physik» и получил результаты, схожие с моими. Затем Зоммерфельд порекомендовал меня в Лейден, на место Лоренца.

Эренфест достает клочок бумаги и передает его Альберту.

Альберт читает вслух: «Он прекрасный лектор. Мне еще не доводилось слышать, чтобы человек говорил с таким увлечением и блеском. В его распоряжении весомые фразы, остроумные тезисы и диалектика – все это он использует весьма необычно. Он знает, как подать сложнейшие темы и сделать их интуитивно понятными. Он выражает математические обоснования доступным образом».

– Будто обо мне писали, – говорит Альберт.

Милева с трудом встает:

– Не переводи разговор на себя, Альберт.

Она оставляет их наедине, и Альберт подробно рассказывает Эренфесту о своих усилиях по обобщению теории относительности. Эренфест, оказывается, идеальный слушатель.

После разговора с Эренфестом все мысли и амбиции Альберта сосредоточены на Берлине. Но его не покидают сомнения по поводу этого города. Хотя будущее физики, пожалуй, определяется именно в Берлине. Тем не менее у него есть дела понасущнее: первый Сольвеевский конгресс в Брюсселе.

Первая международная конференция в истории науки проходила с 30 октября по 3 ноября 1911 года под патронажем промышленника Эрнеста Сольве. Конгресс объединил ведущих физиков Европы ради дискуссии на тему излучения и квантов. Каждому из участников положена премия в размере тысячи франков. Альберт польщен таким приглашением. В Брюссель ученые съезжаются в вагонах первого класса, обитых роскошной тканью, из Берлина, Лейдена, Геттингена, Цюриха, Парижа, Вены.

Доклад на Сольвеевском конгрессе становится для Альберта дебютом на сцене международной науки. Под председательством Хендрика Лоренца, говорящего на голландском, немецком и французском языках, делегаты собираются вместе, чтобы обсудить противоречия двух подходов: классической физики и квантовой теории. В свои тридцать два года Альберт – один из самых молодых физиков; моложе его только Фредерик Линдеманн, тому двадцать пять. Среди присутствующих – Мария Склодовская-Кюри и Анри Пуанкаре.

Альберт не робеет в компании этих светил. Позднее он окрестит это собрание «шабашем ведьм в Брюсселе». В целом физики признают, что на их профессиональном небосклоне восходит новая звезда. Мадам Кюри высоко оценивает ясность ума Альберта, масштаб проделанной работы и глубину его знаний. Пуанкаре заявляет, что Альберт – «один из самых оригинальных мыслителей, которых я знал. Особое восхищение вызывает та легкость, с которой он воспринимает новые концепции и делает из них все возможные выводы». Фредерик Линдеманн и Луи де Бройль разделяют мнение, что «из всех присутствующих только Эйнштейн и Пуанкаре образовали свой кружок из двух человек».

После официальной части разгорелась дискуссия по поводу теории относительности. Пуанкаре, как считает Альберт, не проникся его теорией. Молодые же французы – наоборот. Их троица – Поль Ланжевен, Жан Перрен и Мария Склодовская-Кюри – самые доброжелательные из всех делегатов.

ПЕРВЫЙ СОЛЬВЕЕВСКИЙ КОНГРЕСС

Альберт пишет Бессо: «Мне не удалось хоть сколько сдвинуть с места электронную теорию». Конгресс, по его словам, «напоминал плач на развалинах Иерусалима». Ничего полезного из этой затеи не вышло. «Моя трактовка флюктуаций спровоцировала бурный интерес, но стоящих возражений не прозвучало. Дискуссия не принесла мне особой пользы, так как я не услышал ничего, кроме уже известного».

Впрочем, в благодарственном письме к Эрнесту Сольве Альберт сообщает: «Я искренне признателен Вам за ту прекрасную неделю, которую мы провели в Брюсселе, и не меньше – за Ваше гостеприимство. Сольвеевский конгресс навсегда останется одним из самых замечательных воспоминаний в моей жизни».