Текст книги "Сделать все возможное"

– Простите, что прерываю, сэр… мэм. Доктор Белл, миссис Харрис ждет вас в третьей палате.

Я улыбаюсь и прохожу под рукой Лукаса, как будто на этом мы закончили, но мы далеки от завершения разговора. Я прохожу мимо Мэрайи, благодарю ее за карту пациента, которую она протягивает мне, и ухожу от перестрелки, прежде чем шальная пуля достанет меня. Как только я поворачиваю за угол, моя уверенная улыбка сползает с лица.

Пришло время начать этап номер три: «Вытеснение Лукаса».

* * *

В шесть вечера я встаю из-за стола и начинаю собираться домой. Оставшиеся к тому времени пончики быстро расхватывают, и Джина вручает мне фруктовую композицию, от которой, будь мы в мультфильме, с большой вероятностью исходили бы видимые волны вони.

– Вы можете забрать их домой? Они привлекают мух.

Я натягиваю улыбку и киваю, двигаясь к входной двери с фруктовой катастрофой в руках. Я припарковала велосипед у кофейни Гамильтона, и он все еще там, а его веселая зеленая окраска как будто насмехается надо мной.

– Отличная работа, доктор Тэтчер! – говорит Джина позади меня.

– Превосходный первый день! – присоединяется Кейси.

На прощание они похлопывают его по спине, и если я сейчас повернусь, то меня стошнит.

Я выхожу через парадную дверь клиники, и Лукас следует за мной. На секунду мне кажется, что он что-то замышляет, но потом я вспоминаю, что он живет через дорогу. Как удобно.

Я ускоряю шаг, увеличивая расстояние между нами. Улица с двусторонним движением узкая, а мой велосипед так близко – я чувствую вкус свободы.

Схожу с тротуара и слышу, как визжат шины. Раздается оглушительный гудок. Лукас Тэтчер хватает меня за локоть и дергает назад, спасая от столкновения с передним бампером грузовика, мчащегося по улице.

– Осторожно! – кричит из окна водитель.

Я качаю головой и быстро моргаю. Мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Дыхание короткое и учащенное. Я смутно замечаю, что дрожу от шока.

– Не упрощай мне задачу, – дразнит Лукас.

Он все еще сжимает меня за локоть, и на долгую секунду я закрываю глаза и неподвижно стою, позволяя ему держать меня. Вторая секунда проходит быстро, и мой шок заменяется яростью, направленной на себя. Как я могла так сглупить и не посмотреть по сторонам, прежде чем перейти дорогу?

Я вырываюсь из его рук.

– Вероятно, это не первый раз, когда кто-то прыгнул под колеса после того, как провел с тобой целый день?

Я довольна своим ответом, но все еще не могу поверить, что он только что спас меня. Бесит.

Убедившись, что дорога пуста, я бегу через улицу и ставлю сумку и фрукты в корзинку велосипеда. Кипя от злости, надеваю шлем и вытаскиваю велосипед из стойки немного агрессивнее, чем планировала. Вечернее солнце опустилось уже к самому горизонту, и теперь, крутя педали на запад в сторону дома, я почти ничего не вижу, ослепленная солнцем. Так или иначе, Лукас тоже в этом виноват.

Через полмили у меня учащается сердцебиение, и его слова проносятся эхом в голове.

«Ты ничуть не изменилась, Дэйзи…»

«Эти фрукты от Дэйзи…»

«Не знал, что ты теперь марионетка…»

Я вымещаю злость на велосипеде, давя на педали с такой силой, как будто вместо них под моими ногами – нежные части тела Лукаса.

Когда я подъезжаю к последнему повороту на Магнолия-авеню, приведенный в действие моим гневом велосипед набирает впечатляющую скорость. Я наклоняюсь в сторону поворота, чтобы компенсировать центробежную силу, и мои изношенные шины вдавливаются в тротуар.

Но ненадолго.

Я наезжаю прямо на лужу разлитого машинного масла – подарок окружающей среде от одного из старых дырявых фермерских грузовиков Гамильтона. Заднее колесо велосипеда теряет сцепление с дорогой, а руль начинает раскачиваться в тщетных попытках выровнять идущий ко дну корабль. Время как будто замедляется – и мой велосипед кренится и заваливается набок, а меня заносит, словно я выполняю какой-то акробатический трюк. И как раз перед столкновением с землей, время ускоряется.

Мозг начинает действовать, вынуждая левую руку принять на себя всю тяжесть падения. Как настоящий герой, ладонь выскакивает в последнюю секунду, как будто хочет пообщаться с дорогой. К сожалению, той есть что сказать. Я слышу тошнотворный треск, перекрывающий общий грохот, а затем внезапно воцаряется тишина.

Глава 5

– Милый гипс, – лукаво произносит Лукас на следующее утро.

– Заткнись.

– В больнице позволили тебе самой выбрать цвет?

Гипс кислотно-зеленый, мой любимый.

– Нет, – лгу я. – Взяли первый попавшийся.

– Доброе утро, – говорит Джина с улыбкой, пытаясь скрыть, что пялится на Лукаса.

У нее плохо получается.

На нем светло-голубая рубашка, которая идеально оттеняет его загорелую кожу, и, судя по всему, Джина сейчас как раз думает об этом. В течение последних нескольких минут мы с Лукасом стоим на маленькой кухне, ожидая, пока сварится кофе. Клянусь, он сочится еще медленнее, чем обычно.

– О, боже! Доктор Белл, что случилось? – Наконец Джина отводит взгляд от Лукаса и замечает в комнате кислотно-зеленого слона.

– Вчера я попала в аварию на велосипеде. – Я пожимаю плечами, поднимая сломанное запястье. – Тротуар появился из ниоткуда.

Кроме того, у меня еще несколько ушибов на ребрах и приличная рана на лбу, которая в настоящее время заклеена соответствующим кислотно-зеленым пластырем. Как только я покину кухню, поменяю его на скучный бежевый, чтобы сбить Лукаса со следа.

Доктор Маккормик подходит к Джине и качает головой.

– Жаль слышать об аварии, Дэйзи. Твоя мама звонила и сообщила, что вы провели в больнице почти весь вечер.

Я стону про себя. Конечно, моя мама подумала, что было бы уместно связаться с моим боссом. В ее глазах я – двадцативосьмилетний ребенок.

– Ничего страшного. Всего лишь перелом дистального отдела лучевой кости, быстро восстановлюсь, гипс носить только шесть недель.

Он кивает.

– Боюсь, вам все равно придется вместе принимать пациентов, пока ты не поправишься.

Я оборачиваюсь, чтобы проверить, находится ли в этой крошечной кухне кто-нибудь еще, кроме Лукаса.

– Что?! – восклицаем мы, одинаково возмущенные этой идеей.

– Доктор Маккормик, – я стараюсь быстро реабилитироваться, – уверяю вас, мне не нужна его помощь в наблюдении за пациентами. Я вполне способна одна справиться с работой. – Чтобы доказать свою правоту, я достаю карту пациента, которую принесла на кухню, и зажимаю ее под мышкой. Отправляю батончик гранолы в рот, а затем свободной рукой тянусь за пустой кружкой. – Вуаля.

В этот момент батончик выскальзывает изо рта и со шлепком приземляется прямо на коричневые кожаные мокасины доктора Маккормика. Он качает головой, разворачиваясь и совсем не выглядя изумленным, хотя должен быть.

– Диана ждет вас в четвертой палате, – сообщает Мэрайя. – Не торопитесь. Я уже усадила ее на кушетку и надела халат.

Мы с Лукасом смотрим друг на друга, а затем вместе выходим из кухни.

– Послушай, нельзя игнорировать технику безопасности при езде на велосипеде, – говорит он, указывая на мой гипс. – Думаю, мои родители еще хранят старые тренировочные колеса Мэделин в гараже. Буду счастлив поделиться.

Я закатываю глаза и позволяю его словам оттолкнуться от моего силового поля, предназначенного не пропускать всякое дерьмо. Когда все это закончится, мне будет вдвойне приятно осознавать, что я победила его с одной здоровой рукой.

– Не могу поверить, что мы должны осматривать пациентов вместе, как будто мы стажеры первого курса. – Я толкаю его локтем, чтобы он убрался с дороги и я смогла бы первая взять карту Дианы.

– Ох, да ладно. Ты не понимаешь, как тебе повезло пойти со мной в смотровую. – Он смеется, но скрывает это громким кашлем. Мое сердце подскакивает, и я начинаю перекрывать его кашель своим. И вот мы, два ненормальных доктора, стоим в коридоре и находимся в шаге от того, чтобы нас заперли в разных мягких комнатах психбольницы. – Итак, какой план? – говорит он, меняя тему.

– Давай поочередно брать инициативу, – предлагаю я дипломатически. – Я буду первая.

– Конечно.

Вчера, пока я была в приемном покое, у меня оказалось достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать свой трехэтапный план. Доктор Маккормик уже озвучил критерии для кандидата: внимательное отношение к людям и удовлетворенность пациентов. Последнее произойдет само собой после моей работы в клинике в течение нескольких недель и основательно поселится в сердцах моих пациентов. Первый пункт требует некоторой изобретательности, и у меня уже есть блестящая идея.

Каждый год в День города старшая школа Гамильтона устраивает ярмарку, что дает повод детям всех возрастов есть сладкую вату, пока их не стошнит. Родительский комитет приглашает компании брать в аренду торговые палатки, и я планирую забронировать одну для семейной клиники доктора Маккормика. Налаживание отношений с людьми – есть.

– Доктор Белл, вы уже закончили просматривать карту? Я никогда не видел такой врачебной преданности делу в отношении насморка, – отвлекает меня от мыслей Лукас.

Я закрываю карту Дианы и открываю дверь.

– Мисс Пекос, как вы себя чувствуете?

– Ужасно, – отвечает она с преувеличенным техасским акцентом.

– Что вас беспокоит?

– Заложенный нос, слезящиеся глаза. У меня невыносимая головная боль, которая проходит только когда я ложусь спать. И так уже третий день.

Я проверяю, нет ли у нее температуры.

– Мисс Пекос, похоже на простуду. Мы возьмем несколько анализов для подтверждения. Возможно, вам стоит набраться терпения, и она пройдет сама со…

– Нет! Так не пойдет! – Она разводит руки. – Видите ли, есть один парень. Сегодня вечером у нас должно быть третье свидание.

– Ну, если вы беспокоитесь, что это может быть заразно, вы всегда можете отменить…

– Нет, вы не понимаете. Это самый сексуальный парень, с которым я встречалась, и мне кажется, что сегодня вечером он хочет перевести отношения на новый уровень.

– Мне очень жаль, не знаю…

– Я не могу делать… это… с насморком и опухшими глазами! – Она выглядит почти безумной.

– Ну, если он хороший парень, – встревает Лукас, – он поймет. У вас же простуда.

Она смотрит на нас двоих так, как будто мы два идиота.

– Нет! Разве ни один из вас не встречался с кем-то настолько привлекательным, что это с трудом можно вынести? – Я сглатываю. – Будто даже не можешь находиться с ним в одной комнате. Руки потеют, сердцебиение учащается и… – Мы с Лукасом встречаемся глазами, а затем сразу отводим взгляды. – Я хочу, чтобы все прошло идеально. Вы должны мне помочь.

Я подталкиваю Лукаса поближе.

– Понимаю. Не волнуйтесь, мисс Пекос, мы сделаем все возможное, чтобы вам помочь. Мой помощник возьмет мазок из вашего горла, чтобы исключить бактериальную инфекцию.

Лукас раздраженно оглядывается на меня, но все равно тянется за длинной ватной палочкой. Как только он берет мазок из ее горла, сразу передает образец Мэрайе в лабораторию.

– Как давно вас беспокоят слезящиеся глаза? – спрашивает Лукас. – Раздражение появилось до того, как вы заболели?

Я протягиваю руку, чтобы отгородить его от мисс Пекос.

– Прошу прощения за эти бесконечные вопросы: он сегодня в роли моей тени, все еще учится взаимодействовать с пациентами. Сядьте прямо передо мной, давайте послушаем ваше дыхание.

Я обхожу кушетку и принимаюсь за дело, но сразу понимаю, что это почти невозможно. Я пытаюсь одной рукой надеть стетоскоп и вижу, как ко мне приближается Лукас.

– Мне не нужна твоя помощь, – бормочу я.

Он наклоняет голову и смотрит, как я борюсь с трубкой. Через десять секунд стетоскоп оказывается на мне.

– Итак, все хорошо. Сделайте глубокий вдох. – Я прижимаю здоровую руку к ее спине и пытаюсь переместить мембрану стетоскопа сломанной рукой. Мои попытки тщетны.

Лукас теряет терпение и приближается, чтобы заменить меня. Я не двигаюсь с места. Слишком много поваров для такой маленькой кухни.

– Если вы отойдете в сторону, доктор Белл, я смогу послушать легкие нашей пациентки и исключить проблемы с дыханием.

– У меня все под контролем.

Он протягивает руку, хватает меня за бицепс и с легкостью сдвигает с места, как будто я наполнена лишь воздухом. Я возвращаюсь обратно. Он не выгонит меня из этого кабинета.

Мисс Пекос начинает неловко ерзать на месте.

– Доктор Белл, не могли бы вы на минутку выйти со мной в коридор? – произносит Лукас размеренным голосом. – Думаю, у Мэрайи готовы результаты анализов.

Не дожидаясь моего ответа, он подходит к двери, которую придерживает, как родитель, поймавший ребенка за нарушением комендантского часа. Я мягко улыбаюсь мисс Пекос и в отчаянии ухожу.

Когда мы выходим в коридор, он поворачивается ко мне.

– В чем твой план, Дэйзи? Мы не можем следующие шесть недель танцевать этот танец с каждым пациентом.

– Ты абсолютно прав. Вот мой план: ты увольняешься, а я продолжаю жить, счастливее, чем когда-либо.

– У тебя одна рука…

– Лукас, ты, как никто другой, должен знать, как много можно сделать одной рукой. – Я опускаю глаза на его брюки не потому, что меня волнует, что находится под ними, а для того, чтобы пробить его толстую черепушку и донести до него двусмысленность фразы.

Он подходит ближе, принимая вызов.

– Ты говоришь так, будто знаешь по опыту.

На его лице хитрая улыбка. Он не улыбался так в подростковом возрасте. От той улыбки было легко уклониться. Эта небольшая ухмылка таит в себе что-то темное, и вдруг я понимаю, что теперь Лукас – человек, который наслаждается тем, как легко он может нарушить мои личные границы и залезть мне в голову. Я пытаюсь смотреть мимо него, но мне мешают его слишком широкие плечи, и он ждет ответа, поэтому я открываю рот и говорю:

– Эм… мисс Пени… эм, я имею в виду, мисс Пекос ждет нас.

Я прочищаю горло и смотрю в коридор, молясь, чтобы Мэрайя появилась из-за угла.

«Сколько времени нужно, чтобы сделать этот чертов анализ!?»

Ее до сих пор нет, я стою с Лукасом наедине, и здесь становится жарче, чем в аду. Я берусь за лацканы халата и обмахиваюсь ими, обдувая блузку.

– Думаю, мы должны… вести себя профессионально. И перестань так на меня смотреть. Просто отвернись, пока мы ждем Мэрайю.

– Ты покраснела, – замечает он, довольный происходящим.

С меня хватит – я поворачиваюсь и отправляюсь на поиски Мэрайи и этого богом забытого анализа. Нахожу ее в лаборатории. Увидев меня, она наклоняет голову, глазами настороженно оценивает меня.

– Все в порядке, доктор Белл?

– Да.

– Вы выглядите очень возбужденной.

– Сколько градусов показывает термостат?

– 62.

– Это по Фаренгейту?

– Хотите присесть? Почему вы себя так обмахиваете?

Она обращается со мной так же, как я обращалась с пациентами во время психологической практики, и, к сожалению, она достаточно умна, чтобы дать точную оценку моему состоянию.

Только второй день, а Лукас уже начинает нервировать меня.

* * *

После самого длинного рабочего дня в жизни я стою на обочине и жду, когда меня заберет мама, как будто я снова вернулась в третий класс.

– Еху, вызываю доктора Белл!

БИИИП! БИИИИИП!

Мама сворачивает прямо передо мной и ведет себя так, будто она – гордая мамочка какого-нибудь футболиста и снимается в спортивной рекламе. Следующие шесть недель она будет моим водителем. Гипс не только препятствовал возможности самостоятельно обследовать пациентов, но и принудил меня к автомобильной зависимости от собственной матери, привыкшей вести себя крайне громко. Я не смогу управлять велосипедом одной рукой.

– О, это так весело! Так же, как когда я забирала тебя рано из школы, когда ты писалась в штаны или плакала после посещения зоопарка на экскурсии. Ты хотела освободить всех этих животных, – ее глаза сверкают, – моя маленькая активистка.

Я закрываю глаза и проскальзываю на пассажирское сиденье.

– Мам, – шиплю я, – пожалуйста. Тебя могут услышать. Прекрати себя так вести. Кому ты машешь?

– Посмотрите-ка, кто это! – Она опускает стекло и кричит: – Лукас! Ой, извините! Точнее сказать, доктор Тэтчер!

Можно не поворачиваться, чтобы убедиться в том, что она машет Лукасу, подзывая его ближе к машине.

– Доктор Лукас Тэтчер! – кричит она, а потом говорит мне: – Он превратился в такого красавца.

Я не буду сидеть сложа руки, пока она одаривает его комплиментами.

Полминуты мы боремся за контроль над кнопкой регулировки моего стекла. Вверх-вниз, вверх-вниз. Я фокусирую все мышцы тела на крошечной кнопке, но она использует самый мощный инструмент – детский замок. Она ловко с ним управляется, и мое стекло с легкостью опускается вниз.

– Добрый вечер, миссис Белл, – здоровается Лукас где-то справа от меня. – Я смотрю застывшим взглядом на лобовое стекло. – На секунду мне показалось, что Дэйзи забирает одна из подруг. У вас что, новая стрижка?

Мама смеется и трогает кончики волос.

– Ой, перестань. Ничего особенного. Просто слегка освежила прическу.

– Мам, нам лучше поторопиться. Движение становится плотным, – говорю я, указывая на лобовое стекло.

– Ерунда! В нашем расписании нет ничего, кроме поедания вчерашнего ужина и просмотра «Театра шедевров», и я так давно не видела Лукаса. Последний раз – на прошлый День благодарения, да?

В прошлом году на День благодарения я была в Северной Каролине, и мама впоследствии порадовала меня рассказами о том, как Тэтчеры пригласили ее на праздничный ужин. Она и Лукас якобы несколько часов играли в веселые игры.

Лукас наклоняется и упирается локтями в открытое окно.

– Вы – чемпион «Ассоциаций». Ваши еженедельные занятия живописью действительно окупились, миссис Белл.

– Ох, ты же знаешь, я хожу туда только из-за вина.

Мама флиртует. Я поворачиваюсь спиной к Лукасу и смотрю на центральную консоль.

– Мама, я устала и проголодалась.

– Может быть, теперь, когда вся банда вернулась в город, мы сможем собрать всех вместе и устроить вечер игр?

Она прижимает меня к сиденью рукой. Ее способность игнорировать меня сбивает с толку. Удивительно, почему я в детстве была всегда сытой.

Я обдумываю, возможно ли опуститься и надавить на педаль газа моей забинтованной рукой. Правда, впереди нас переходят улицу дети, но это того стоит. У нее безаварийный водительский стаж и нет судимостей – с правильным судьей и хорошим поведением она выйдет из тюрьмы в кратчайшие сроки.

– Серьезно, мам. Я чувствую слабость. – Мой голос звучит вяло.

– В моей сумочке есть полбатончика гранолы Fiber One. Слушай, Лукас, скажи маме, что я позвоню ей на этой неделе, и мы обо всем договоримся.

– Да, мэм, – кивает он.

«Какую игру он ведет?»

– Увидимся утром, Дэйзи, – улыбается Лукас, прежде чем постучать по капоту и обойти машину спереди.

Пешеходы на тротуаре вытягивают шеи, чтобы посмотреть на него, как будто он – нечто особенное.

Я закатываю глаза.

– Тяжелый день?

– Очень. Знаешь, я не понимаю, почему ты до сих пор с ним разговариваешь. Ты должна быть на моей стороне. Ты моя мама.

– Я была бы на твоей стороне, если бы ты была права, но в данном случае вы оба не правы. Вы взяли мелкую детскую горочку из обид и превратили ее в гору.

– Ты ничего не понимаешь. Лукас для меня как Ванда Уэйд для тебя. Помнишь, когда она подкупила судей своими помидорами и вытеснила тебя из конкурса за лучший сад Гамильтона в 2013 году?

– Это совсем не так, как у вас с Лукасом: Ванда Уэйд просто лживая сука. А Лукас такой замечательный!

В этом диалоге нет ничего нового. У нас с Лукасом есть по две личности: одна на время, когда мы наедине, и одна на время, когда мы на публике. Вот почему никто никогда по-настоящему не понимает, что мы представляем друг для друга. Я бесчисленное количество раз пыталась указать матери на ее ошибки, когда дело касалось Лукаса, но он много лет назад промыл ей мозги. Я была одинока в своей ненависти к королю выпускного бала школы Гамильтона, и это было особенно утомительно, потому что коронованы мы были вместе. Все в нашем классе, по-видимому, подумали, что было бы весело посмотреть, как мы с ним будем медленно танцевать под неоновыми огнями, установленными в спортивном зале.

Я до сих пор помню эти ошеломленные лица, которые наблюдали, как два смертельных врага Гамильтона прижаты друг к другу на танцполе. Я помню, как тряслись его руки: он был так взбешен из-за того, что нас принудили к этому. Я чувствовала его пульс через ладонь.

– Твоя мама завязывала тебе галстук или он на липучках? – насмехалась я.

– Просто заткнись и кружись, – отвечал он, вертя меня, как глупую балерину.

– Если планируешь бросить меня во время кружения, я потащу тебя за собой.

На половине песни я заметила, как он смотрит на меня, его глаза были сосредоточенными, а выражение лица замученным.

– Перестань смотреть на меня так, как будто я каким-то образом подмешала голоса. Поверь мне, ты – последний человек, с которым я хочу танцевать, – сказала я в ответ на его странный взгляд.

Он покачал головой и отпустил меня, достигнув предела.

Толпа вокруг нас зашумела.

– Одна минута пятнадцать секунд! – прокричал кто-то, размахивая часами в воздухе. – Кто поспорил, что они продержатся не больше чем полторы минуты?! Заберите свои деньги возле чаши пунша!

– Дэйзи, – мама вытаскивает меня из воспоминаний, когда мы подъезжаем к дому, – у тебя такое же выражение лица, как и в старших классах. Ты все еще думаешь о Лукасе?

Я закрываю глаза.

– Не по своей воле.