Текст книги "Марк и Эзра 2.0"

Глава 29

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Кауфман посмотрел на надпись. Рейкьявик.

В лавку вошел коренастый мужчина с выдающейся бородой: густой, объемной и даже заплетенной в косу внушительных размеров, скрепленную на конце чем-то вроде кольца. Борода настолько доминировала в его образе, что казалось, будто это не он носит бороду, а она разрешает ему себя носить. Второе, что показалось Марку забавным, так это геометрия гостя. Плавной и округлой была только борода, заплетенная в косу, все остальное – руки, ноги, лицо, фигура – будто бы вырублено из каменной глыбы.

Посетитель осмотрелся, поздоровался, затем снял шерстяную шапку, оказавшись абсолютно лысым.

– Здравствуйте. Это вы Марк?

– Может, и я, – неопределенно покачал головой хозяин лавки. – Смотря кто спрашивает.

– Хаукур, – представился гость, – Хаукур Хельгюсон.

Почему-то посетитель счел важным это уточнить.

– Мне что-то должно говорить имя твоей матери? – прямо спросил Марк.

– Это она рассказала мне об этом месте. Я думал, вы вспомните ее или ее мать. Бабушку звали Анна, – пояснил гость, внимательно следя за реакцией Кауфмана.

– Может, и помню, – пожал плечами Марк. – Итак, Хаукур, сын Хельги, что же тебе нужно?

– Я хочу знать, кто убил мою мать.

Марк удивленно приподнял брови, а потом вдруг стал ощупывать голову. Гость следил за происходящим и наконец не выдержал:

– Что вы делаете?

– Ты видишь у меня на голове охотничью шляпу? – ответил Кауфман вопросом на вопрос, продолжая растрепывать свои не слишком густые седые волосы.

– Нет, – спокойно проговорил Хаукур.

– Фух! Значит, ее нет. Что, в свою очередь, значит, что я точно не Шерлок Холмс. Хотя, конечно, мой исключительный интеллект мог ввести тебя в заблуждение. Даже я иногда забываюсь.

– Да, мне говорили, что вы странный, – по-прежнему не смутившись, заметил Хаукур.

– Это не я пришел в антикварный магазин, чтобы узнать у его хозяина, кто упокоил мою матушку, – злобно фыркнул Кауфман. – Ты в бакалее стройматериалы не покупаешь?

– Нет.

– В общем, иди в полицию.

– Послушайте, – все так же спокойно продолжал Хаукур, – моя мать сказала, что вы можете помочь тогда, когда надежды нет. Поэтому я тут. Полиция говорит, что это самоубийство, и не хочет продолжать расследование.

– Если у тебя действительно нет надежды, то зачем ты пришел?

– Узнать, кто убил мою мать, – ответил Хаукур.

– Упертый викинг, – кивнул Кауфман, – понимаю.

– Я не упертый.

– Упертый.

– Нет.

– Да ты прямо сейчас уперся!

– Так вы мне поможете? – не изменяя своему спокойствию, спросил Хаукур.

– Ладно, только если честно ответишь на два вопроса, – предложил Кауфман.

– Хорошо, – согласился посетитель.

– Ты называешься сыном Хельги, то есть не по отцу, что, в общем-то, случается в Исландии, особенно когда отпрыск не хочет иметь связи с отцом. Скажи честно, твой папа – какой-нибудь сказочный пещерный тролль? Это от него ты унаследовал такую упертость и непробиваемость?

– Нет, – коротко ответил Хаукур. – Следующий вопрос.

Кауфман с интересом осмотрел посетителя. Тот стоял так уверенно, будто врос в пол.

– Допустим, я найду способ узнать, кто убил твою мать. Что ты собираешься делать с этой информацией?

– Сначала я узнаю, зачем он это сделал.

– Почему он? Может, это она?

– Или она, – спокойно согласился Хаукур.

– И что потом?

– Пока не знаю.

– Тогда сходи узнай у кого-нибудь и возвращайся, – махнул рукой Кауфман, раскрывая газету.

– Какая вам разница, что я намерен делать? – спросил Хаукур.

– Я не буду тебе помогать, если ты собираешься мстить, – ответил Кауфман.

Хаукур задумался, поигрывая бородой.

– Хорошо, а если я не буду мстить?

– Будешь, – уверенно сказал Кауфман. – Или ты хочешь сказать, что обстоятельства и мотив убийства смогут повлиять на твое решение?

– Да, – серьезно кивнул гость.

– Вот тут мне стало интересно. Что за мотив может оправдать в глазах сына убийство его матери? Что за обстоятельства могут считаться смягчающими? – с нескрываемой иронией спросил Кауфман.

– Состояние аффекта, безвыходная ситуация, – начал перечислять Хаукур, загибая пальцы, – случайность, самозащита, защита близкого человека.

– Символично, – хмыкнул Кауфман, указав на сжатую в кулак руку посетителя. – Я не представляю, как все перечисленное тобой оправдывает убийцу.

– То, что я перечислил, – справедливо.

– Допустим, хотя тут я с тобой не согласен. Вот что мне непонятно: ты хочешь найти убийцу и отомстить или борешься за справедливость?

– Как одно противоречит другому? – не понял Хаукур.

Кауфман некоторое время помолчал, будто бы раздумывая, стоит ли отвечать на вопрос. Посетитель ждал.

– Справедливость подразумевает беспристрастность. Месть – наоборот.

– Хорошо, – пожал плечами Хаукур. – Тогда я хочу справедливости.

– Не верю, – грустно сказал Кауфман.

– Мне?

– Не верю в справедливость, в беспристрастность и не верю тебе.

– Я дам слово, что не буду мстить, если у убийцы не было злого умысла.

– Во-первых, до чужих умыслов тебе никогда не добраться, ты и в своих-то путаешься. А во-вторых, почему я должен верить твоему слову? – спросил Марк.

– Потому что так делают мужчины. Дают слово, держат слово и верят в слово. На этом держится мир.

– Верят каждому слову не мужчины, а идиоты, – произнес Кауфман. – Мужчины думают о последствиях своего доверия.

– Я никогда не нарушал данного мной слова, – приподняв подбородок, заявил Хаукур.

– Очень рад за тебя, но это не меняет моего решения. Ты тут вообще ни при чем.

– Как это ни при чем? Есть разница, довериться такому надежному человеку, как я, – он ткнул себе в грудь большим пальцем, – или проходимцу?

– Никакой, – отмахнулся Кауфман.

– Не понимаю. – На лице Хаукура впервые проступило удивление.

– Что тут непонятного? Какая мне разница, кто меня обманет? Думаешь, если это сделает уважаемый и надежный человек, то эта мысль меня будет греть и радовать? Мол, сам Хаукур меня обманул! Эксклюзив!

– Это паранойя, вы так никому никогда не сможете доверять, – покачал головой посетитель.

– Ну почему? Себе – могу.

– Это и есть паранойя, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал гость.

– Зря ты иронизируешь. Если тебе что-то непонятно – это не значит, что оно не работает.

– И как же это работает?

– Ты никогда не угадаешь, что за человек перед тобой, обманет он тебя или нет. Это невозможно. Но ты всегда можешь рассчитывать на себя, – сказал Марк и посмотрел на Хаукура. Тот внимательно слушал. – Предположим, что ты меня обманешь. Такое вполне возможно. Тогда вопрос в том, переживу ли я это? Справлюсь ли с последствиями? Если да, то я готов рискнуть. Как видишь, ты тут ни при чем.

– То есть вы не верите, что справитесь с результатами моего обмана, – рассуждал Хаукур. – То есть боитесь, что я, узнав имя убийцы, отомщу ему, несмотря ни на что.

– Именно, – зевнул Кауфман.

– Но что вам за дело до убийцы? – Хаукур пристально смотрел на Марка. – Звучит так, будто вы знаете, кто он, и не хотите, чтобы он пострадал.

– Не строй слишком сложных теорий, – сказал Марк. – Во-первых, я не хочу быть соучастником преступления. Во-вторых, я не знаю, кто убийца, а значит, им может оказаться кто угодно. Даже кто-то из моих друзей.

– Среди ваших друзей много убийц?

– Думаю, что нет. И предпочту думать так дальше.

– Это глупо. Нельзя закрывать глаза на правду.

– Правда – это не рыбий жир. Она не всем одинаково полезна, – махнул рукой Кауфман. – Особенно если ты не готов узнать правду.

– Это всё слова, – пожал плечами Хаукур. – Я понял, что вы мне не верите. Что мне нужно сделать, чтобы вы мне помогли?

Кауфман задумался, покрутил в руках карандаш. Посетитель по-прежнему оставался на месте. За все время разговора он даже не переступил с ноги на ногу.

– Я помогу тебе, – произнес наконец Кауфман, – но при одном условии.

– Каком?

– Ты отдашь мне браслет своей бабки.

– Я не буду спрашивать, откуда вы знаете про браслет, но уточню: что изменилось? С чего вдруг вы поверили мне?

– Я тебе по-прежнему не верю. Но кое-что изменилось.

– Что?

– О, скоро поймешь.

Хаукур задумался. Снова провел рукой по бороде, потом кивнул.

– Хорошо, по рукам.

– Жди тут. – Кауфман встал с кресла и пошел вглубь лавки.

– А лекция про доверие, справедливость и правду была нужна для того, чтобы набить цену?

– Увидишь, – донесся голос Кауфмана из-за стеллажей.

Марка не было долго. Но в конце концов он вернулся и положил на стойку перфорированную металлическую пластину, с двух сторон прикрепленную к стальной раме.

– Что это? – подойдя к стойке, спросил Хаукур?

– Тауматроп, хоть и не совсем стандартный, – сказал Марк и, наткнувшись на непонимающий взгляд, пояснил: – Смотри. Берешься за ручку, крепко держишь. Потом другой рукой резко дергаешь пластину. Она будет вращаться на своей оси. Во время вращения из этих дырочек сложится имя убийцы. Ах да, чуть не забыл, думай о матери.

– Хорошо. – Хаукур протянул руку, но Марк его остановил.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Ладно. – Кауфман сел на кресло и стал наблюдать.

Хаукур взял тауматроп и дернул пластину. Та закрутилась с ужасающей скоростью. Марк даже засомневался, не сломает ли ее этот отпрыск тролля. Хаукур тем временем вглядывался в открывавшиеся ему одному буквы. Медленно что-то говорил одними губами. Наконец вращение замедлилось.

Хаукур молча положил тауматроп на прилавок, достал из кармана браслет и протянул Кауфману.

– Ты прав, я не был к такому готов.

Марк ничего не сказал. Он взял браслет и проводил взглядом хмурого Хаукура, неторопливо идущего к выходу.

– Ты же говорил, что мужчины должны верить слову, иначе мир рухнет.

– Я и сейчас так считаю. – Хаукур остановился и оглянулся.

– Тогда почему сразу не поверил полиции?

Хаукур задумчиво пожал плечами.

Глава 30

Звякнул колокольчик, щелкнула табличка над дверью. Марк отложил газету и посмотрел на надпись. Лейпциг.

В лавку вошла курносая девочка в синем платье и босоножках. Она осмотрелась, почему-то с открытым ртом, и остановила взгляд на Кауфмане.

– Чем могу помочь? – спросил Марк.

Девочка прищурилась и, высунув язык от усердия, сосредоточенно рассматривала хозяина лавки.

– Это вы Кауфман, – уверенно заявила она.

– Смотря кто спрашивает, – ухмыльнулся Марк.

– Кому надо, тот и спрашивает, – передразнила девчушка.

Кауфман улыбнулся:

– И кому же оно надо?

– Меня зовут Моника, а вы мой прапра… – Девочка запнулась, пытаясь посчитать количество «пра» на пальцах.

– Ты ошиблась, – покачал головой Марк. – Посмотри на меня, я же не настолько…

– У меня есть фото! – Девочка протянула старую черно-белую фотокарточку.

Кауфман посмотрел на Монику несколько секунд, потом протянул руку и взял маленькую картонку.

На фотографии был запечатлен Кауфман с миловидной блондинкой. Хотя качество оставляло желать лучшего, лицо было видно отчетливо.

– Ты ошиблась, – повторил Кауфман. – Это не я.

– Я знаю, что это вы, – серьезно сказала девочка.

– Нет, просто этот мужчина на фото очень похож на меня.

– И кисет, расшитый бисером, у него тоже похож? – ехидно поинтересовалась Моника. – Его сшила вам прапра.

– Знакомые интонации… – пробурчал Марк. – Что тебе нужно?

– Прапра сказала мне, что вы негодяй. Это правда? – серьезно спросила девочка.

– Ну, с ее точки зрения – да.

– А на самом деле? – допытывалась Моника.

– А на самом деле мы с тобой даже не родственники, – хмыкнул Марк.

– Вы негодяй или нет? – Девочка впилась глазами в Кауфмана.

– Ну точно, знакомый взгляд… Нет, я не негодяй.

– Тогда почему вы бросили прапра? – Девочка суровела с каждым вопросом, обретая черты какой-то нибелунгской воительницы.

– Это сложно объяснить, – вздохнул Марк.

– Я подожду.

Кауфман задумался, подбирая выражения.

– Я ушел потому, что не хотел воевать.

– Вы трус? – серьезно спросила девочка. – Мужчины не должны прятаться от войны.

– Мужчины вообще ничего и никому не должны. Как, впрочем, и женщины, – заметил Марк.

– Вы трус? – повторила вопрос Моника.

Марк задумался, посмотрел на девчушку, в которой действительно угадывалась ее прародительница.

– Не в этом дело.

– Да или нет?

– Мир не делится на черное и белое, Моника, – скривился Кауфман.

– Так говорят, когда хотят запутать. Вы мужчина, ваш долг – защищать и служить. Почему вы не пошли на войну?

– А почему я, собственно, должен был пойти? – ответил Марк вопросом на вопрос.

– Потому что это долг любого мужчины.

– Убивать? – Слово вырвалось до того, как Марк его осознал.

– Если потребуется, – не моргнув глазом, кивнула Моника.

– Долг, говоришь. Кому же я так задолжал?

– Родине, – сообщила девочка.

– Да за что? Я у нее ничего не брал.

– Вы родились тут и, значит, должны любить свою родину!

– А как связаны долг и любовь?

– Долг – это проявление чувства любви и благодарности, – уверенно, будто заученно, выдала девочка.

– Это тебе твоя прапра сказала?

– Да!

– Ну, в общем, она сказала полную чушь. Возможно, это маразм, – пожал плечами Кауфман.

– Настоящий мужчина никогда не скажет так о даме, – заметила Моника.

– Видимо, я не настоящий. А еще, как мы выяснили, негодяй и трус. На сегодня допрос окончен?

Моника задумчиво посмотрела на Кауфмана, пытаясь понять, он действительно сознался во всех вышеперечисленных грехах или просто хочет отделаться от нее.

– Почему прапра влюбилась в вас? – все так же серьезно спросила девочка.

– Может, это надо у нее спросить? – усмехнулся Марк.

– Она не говорит, я спрашивала.

– Ну да, она такая же пробивная, как ты, только у нее опыта лет на девяносто больше, – улыбнулся Марк. – Особо не допросишь.

– Почему прапра в вас влюбилась? – повторила Моника. – Вы же негодяй, трус и даже не джентльмен.

– Может быть, именно поэтому. Девушки любят плохих парней, – хихикнул Марк.

– Отвечайте серьезно.

– Да-да, понимаю, орднунг. У любви нет причин, поэтому нет ответа на твой вопрос.

– Это неправда. Меня любят за то, что я послушная, умная и дисциплинированная, – уверенно сказала Моника.

– Очевидно, ты не всегда была такой. Думаю, что, когда ты родилась, ты больше походила на филе, чем на гордость нации. Хотя, конечно, допускаю, что именно ты появилась на свет, маршируя…

Девочка задумалась. Потом махнула рукой.

– Итак, прапра любила вас без причины, даже несмотря на то, что вы трус и негодяй. – Девочка будто протокол составляла.

– Клянусь, меня никто так не полоскал последние лет восемьдесят.

Моника пропустила это мимо ушей.

– Сделайте ее снова молодой, – вдруг попросила девочка.

– Зачем? – удивился Марк.

– Чтобы она могла прийти сюда убедиться, что вы негодяй, трус и даже не красавец.

– А это-то мне зачем делать? – еще больше удивился Кауфман.

– Чтобы она вас разлюбила, – серьезно сказала Моника.

Марк смотрел на девочку, та угрюмо смотрела на него.

– Я не могу сделать твою прапра молодой, – развел руками Кауфман.

– Можете. Она сказала мне, что вы волшебник.

– Но это не значит, что я могу все, к сожалению.

– Даже волшебник из вас никудышный, – вздохнула Моника. – Но она все равно вас любит.

– А почему тебя это так беспокоит? – поинтересовался Марк.

– Потому, что она любит вас больше, чем меня, хотя я больше заслужила ее любовь! Вы трус, негодяй, хам и никудышный волшебник, а я умная, дисциплинированная и воспитанная!

Кауфман наконец понял, для чего нужен был допрос. Он покрутил в руке карандаш, подумал.

– Почему ты думаешь, что твоя прапра любит меня больше, чем тебя? – рисуя на газете треугольники, спросил Марк.

– Потому что она все время о вас говорит. Постоянно!

– Все немножко сложнее, чем тебе кажется, Моника.

– Нет тут ничего сложного! Сделайте так, чтобы она вас не любила! Вам все равно, а мне это нужно! – топнула ногой девочка.

– Я бы с удовольствием сделал так, чтобы твоя прапра меня вообще забыла, если бы мог. – Треугольники получались неровными и убогими. Марк отложил карандаш.

– Вы совсем никудышный волшебник, – сокрушенно покачала головой Моника. – Хоть что-то вы можете сделать?

– Могу поговорить с тобой, – пожал плечами Кауфман.

– Спасибо, с прапра вы уже поговорили в свое время, – отмахнулась Моника, – до сих пор забыть не может.

Кауфман улыбнулся и задумался. Моника, растерявшая весь свой пыл, как-то неловко мялась у прилавка.

– А почему ты просишь меня сделать так, чтобы твоя прапра разлюбила меня, а не полюбила тебя сильнее? – Кауфман откинулся в кресле и посмотрел в потолок на выключенный светильник.

– Потому, что вы недостойны ее любви, – ответила Моника. – Она не понимает, какой вы на самом деле. Ей кажется, что вы хороший человек. Она, конечно, злится на вас за то, что вы ушли, но все равно любит.

– Таким она меня и запомнила. Не успела разочароваться. В некотором смысле ты права – твоя прапра не знает, какой я на самом деле, она любит не меня, а то, каким она меня придумала.

– От этого никому не легче, – посетовала Моника.

– Нет, пойми. Она любит того, кого придумала. А придумать можно что угодно, понимаешь?

– Я не ребенок, я все понимаю, – вздернула нос девочка.

– Очевидно, нет. Спрошу прямо – ты готова лишить ее такого воспоминания? Отнять у нее историю любви, в которой все выдумано? Все идеально и прекрасно.

– Не все идеально, – заметила девочка. – Вы ее бросили, одну, беременную, вы негодяй.

– Это тоже часть истории. Просто история стала немножко трагичной. Это же только лучше для хорошей истории. – Марк криво улыбнулся.

– Может быть, – неуверенно протянула Моника.

– И ты пытаешься отнять у нее это? Ты соревнуешься с фантазией твоей прапра. Понимаешь? Ты никогда не будешь лучше, чем фантазия. У тебя нет шансов, ведь ты не выдуманная.

– Что-то мне не стало легче, – вздохнула Моника.

– Нет, остановись, осознай, что я сказал.

Настала тишина. Моника сделала серьезное лицо – очевидно, именно так в ее понимании выглядел процесс осознания.

– Вернемся к вопросу, – усмехнулся Кауфман. – Ты готова лишить ее такой истории? Такой любви?

– Зачем нужна любовь, если она не взаимна? Вы явно ее не любите, – надулась Моника.

– Но в истории-то люблю, – возразил Марк. – Итак, да или нет? Орднунг.

– Нет, – буркнула Моника.

– Хорошо. Тогда перейдем к твоему вопросу. Ты спросила, зачем нужна любовь, если она не взаимна? – уточнил Кауфман.

– Да.

– А зачем она вообще нужна? – Марк посмотрел на девочку.

Та явно растерялась, видимо, прапра не успела вбить в ее голову ответ на такой вопрос.

– Ну… Это хорошо. Так должно быть.

– Чего хорошего? Сплошное разочарование, – ухмыльнулся Марк.

– Ну, не знаю. Любовь должна быть…

– Ну и зачем? – не отставал Марк.

– Да не знаю! Хватит из меня дуру делать, – буркнула девочка.

– Пойдем по-другому. Прапра тебя любит?

– Да, но меньше, чем вас. Ну, то есть не вас, а историю про вас.

– Отлично. И что? – хихикнул Марк.

– Что «что»?

– Что тебе с этого? – пояснил Кауфман.

– Ну, мне приятно, – неопределенно пояснила Моника.

– Но недостаточно приятно, да?

– Почему же?

– Ведь ты же заслуживаешь большего, не так ли?

– Да! – тут же уверенно заявила девочка.

– А как ты поймешь, что она любит тебя уже достаточно?

– Не знаю… Перестанет говорить о вас.

– И что тогда?

– Ну всё. Тогда будет хорошо, – неуверенно сказала Моника.

– Тебе никогда не будет достаточно. Чем больше тебя будут любить, тем больше ты будешь требовать. Но чем больше ты будешь требовать, тем меньше тебя будут любить. Это черная дыра, в глубине которой только боль.

Моника, раскрыв рот и вытаращив глаза, слушала. Кауфман мотнул головой, приходя в себя, осознавая, что снова переборщил.

– Итак, зачем нужна любовь? – менторским тоном спросил Кауфман.

– Уже не знаю.

– Ну, это тоже результат. Любовь нужна, чтобы любить, не находишь этот ответ простым и логичным?

– Нет, – ответила Моника.

– Ты любишь прапра?

– Да.

– Тебе нравится это чувство?

– Да.

– Вот и всё. В этом вся суть. Это чувство дает силы. Причем в случае с твоей прапра – силы жить. – Марк посмотрел на Монику.

Та не просто нахмурилась, а буквально скукожилась.

– Но ведь хочется, чтобы и она меня любила.

– Это тупик, я уже говорил. Ты можешь только любить. В этом вся ценность. Только так можно получить удовлетворение.

– Ладно, я верю, – сдалась девочка. То ли действительно приняв новую точку зрения, то ли просто устав сопротивляться. Так или иначе, она перестала быть похожей на старый сморщенный башмак.

– Теперь понимаешь, что ты хочешь у нее отнять?

– Да, – неохотно признала Моника. И вдруг добавила: – Вы не обижайтесь.

– На что? – теперь нахмурился Марк.

– Ну, на то, что я наговорила. Я просто… Ну, это чтобы вас не любить и чтобы прапра не любила, – потупилась Моника.

– Ничего страшного, я понимаю.

– Вообще-то вы хороший. Кажется, вы теперь тоже мой прапра, – улыбнулась девочка.

– Увы, но это не так. Мы не родственники.

– Но вы же на том фото, у вас кисет, который сшила прапра!

– Это не значит, что мы родственники, – повторил Марк.

– Но она говорила, что родила после того, как вы ушли! – напирала Моника.

– Я же говорю, она все выдумала.

– Да почему?! – топнула ногой девочка. – Она не врет! Прабабушка родилась в тридцать девятом году! Если я все правильно поняла, то это случилось через восемь месяцев после того, как вы ушли!

– Возможно, – согласился Кауфман.

– Тогда вы мой прапра!

– Нет.

– Да почему?! – злилась Моника.

– Я не могу иметь детей, – пожал плечами Марк.