Текст книги "Женское образование в России"

Так постепенно женские институты Мариинского ведомства были приведены к тому единообразию, которого требовал от них Николай I при создании в 1844 г. Главного совета женских учебных заведений. Заключительным аккордом в установлении этого единообразия станет Устав женских учебных заведений ВУИМ 1855 г., но о нем речь пойдет несколько позднее.

В 1840-х гг. были предприняты некоторые шаги к усовершенствованию и расширению педагогической подготовки воспитанниц женских институтов Мариинского ведомства. Существовавшие с начала XIX в. так называемые классы пепиньерок при институтах и классы наставниц при воспитательных домах были дополнены учреждением специальных педагогических классов при московском (1847) и петербургском (1848) Александровских училищах. Как отмечалось в официальном историческом очерке мариинских учебных заведений, эти классы «имели целью способнейшим воспитанницам из окончивших общий курс учения в училищах, преимущественно же сиротам, предоставить возможность в течение двух лет на казенный счет приготовиться к педагогической деятельности» [35, с. 57—58].

Педагогическая подготовка во вновь учрежденных специальных классах была значительно более основательной, чем в существовавших ранее. Особое внимание в их учебном курсе обращалось на педагогику, дидактику и на практическую подготовку к педагогической деятельности. Из 36 учебных часов в неделю 18 было отведено на практические занятия воспитанниц специальных классов с ученицами младших классов. На выпускных экзаменах педагогика также была в центре внимания. Выпускницы специальных классов получали диплом на право «заниматься обучением детей как в казенных заведениях, так и в частных домах, без особого на то свидетельства от Министерства народного просвещения» [35, с. 58]. Впоследствии подобным же образом будут организованы педагогические курсы при женских гимназиях Мариинского ведомства.

Аналогичная педагогическая подготовка проводилась и в Павловском женском институте, где в 1850-х гг. инспектором классов был известный русский педагог Н. А. Вышнеградский, позднее создатель нового типа женского учебного заведения в России – открытой женской гимназии. В отличие от других институтов здесь был не 6-, а 7-летний срок обучения. И седьмой класс имел специальное педагогическое назначение. Точно так же и в 1860-х гг. будут выстраиваться педагогические классы при женских гимназиях. Таким образом, многие организационно-педагогические начинания 1840—1850-х гг. служили моделью для женских учебных заведений, получивших позднее широкое развитие в России [95].

СОЗДАНИЕ ЖЕНСКИХ ДУХОВНЫХ УЧИЛИЩ

Прототипом будущих епархиальных училищ стали открываемые с начала 1840-х гг. женские духовные училища.

Замысел их создания шел в общем официальном русле выстраивания сословной системы женского образования, поскольку первоначально они предназначались исключительно для дочерей духовенства. Позднее такое назначение училищ будет размыто, и они станут общедоступными, существенно расширив для женщин возможности получения образования.

Как отмечал известный русский педагог Д. Д. Семенов в своем историческом очерке об епархиальных женских училищах, до их появления «дело воспитания женщины духовного звания» находилось у нас в «безотрадном и жалком положении». Если городское духовенство, особенно столичное, как более обеспеченное, еще могло обучать своих дочерей в светских учебных заведениях, то бедные сельские священники были лишены этой возможности. «Дочерям духовенства, – писал Семенов, – приходилось довольствоваться домашним воспитанием, которое редко вдавалось в книжную мудрость, а ограничивалось необходимым в быту сельского духовенства приучением к рукоделиям и кухонному искусству» [158, с. 27].

В 1830-х гг. в некоторых епархиях стали возникать при монастырях приюты для дочерей духовенства. Но они предназначались преимущественно для сирот и имели в основном благотворительную цель. «В них главным образом было обращено внимание на выучку разного рода рукоделиям, на более или менее бойкое чтение книг церковнославянской печати и на сообщение самых элементарных познаний по Закону Божию» [158, с. 27].

«Первый и решительный почин в устроении школ для девиц духовного звания», по словам Д. Д. Семенова, принадлежал великой княжне Ольге Николаевне, которая переслала обер-прокурору Синода графу Н. А. Протасову поданную ей записку об учреждении в Царском Селе учебного заведения для дочерей священников С. – Петербургской епархии. Это учебное заведение должно было существенно отличаться от женских институтов Мариинского ведомства. Как писал анонимный автор записки, «дочерям священников не следует давать того воспитания, которое доставляется в институтах, учрежденных для девиц дворянского сословия: жены священников должны посвящать себя своей семье и весьма редко покидать дом свой. Цель их воспитания должна заключаться в том, чтобы приготовить из них истинных христианок и таких жен, которые были бы способны доставить приятное общество своим мужьям, помогать им в содержании церковного здания в приличном порядке, приготовлять лекарства для больных, заниматься воспитанием своих детей и содержать в лучшем виде свое домашнее хозяйство» [158, с. 28, 29]. Как видим, цель женских духовных училищ изначально закладывалась как сословно-утилитарная.

Вскоре обер-прокурор Синода в ответ на процитированную записку представил императору проект устава женского духовного училища, сопроводив его докладом. В докладе подчеркивалась важность создания подобных учебных заведений, поскольку «образование женского пола в общественных заведениях, распространенное на многие сословия, не коснулось лишь одного духовного сословия, имеющего в том преимущественную перед прочими нужду». Вместе с тем граф Н. А. Протасов указывал, что «ни одно из существующих женских учебных заведений не может служить образцом для воспитания девиц духовного звания» и что «в неверном устройстве этого воспитания содержится немалая опасность… Общая система воспитания дочерей сельских священников, – писал он, – будет иметь влияние на первое домашнее образование всего духовного сословия, а потому она требует в своем начертании всевозможной осторожности, ибо всякое ложное или ошибочное направление в этом деле будет вреднее, чем самый нынешний недостаток образования».

Известно, что образование в глазах охранительной официальной педагогики всегда было орудием обоюдоострым, которое для предосторожности надлежало затупить с одного, вредного для власти конца. В данном случае для обеспечения такой предосторожности обер-прокурор Синода предлагал «не отделять от епархиального надзора воспитание священнических дочерей… Выше изложенные соображения, – писал он, – приводят к заключению, что устройство воспитания девиц духовного звания, согласно с истинными потребностями его, тогда только может быть вполне достигнуто, когда оно, пользуясь высочайшим покровительством ее императорского величества, будет совершаться под непосредственным ведением духовного управления и епархиальных начальств».

Николай I согласился с таким заключением и 18 августа 1843 г. подписал указ об открытии в Царском Селе первого в России училища для девиц духовного звания. Устав и учебные программы этого училища должны были служить образцом и для других подобных женских учебных заведений, «имеющих впредь учредиться, дабы все духовное женское образование совершалось нераздельно в едином духе, согласно с уставами православной церкви и с настоящими потребностями духовного звания» [158, с. 29—30; выделено нами. – Авт.].

Таким образом, в этой вновь организованной структуре женского образования все изначально создавалось «в едином духе», чтобы избежать последующего «расчесывания на один пробор», как это не без труда удалось сделать правительству в женских институтах Мариинского ведомства, затратив на данное занятие почти два десятилетия.

Цель нового училища для девиц духовного звания, обозначенная в уставе, была лишь одной из модификаций общей цели, постановленной в тот период перед женским образованием, применительно к сословному положению его воспитанниц – дать такое образование и воспитание дочерям духовенства, чтобы они могли быть «достойными супругами служителей алтаря Господня и попечительными матерями, которые возвращали бы детей в правилах благочестия и добронравия» [89, с. 221].

«Главнейшая же задача училищного начальства, – говорилось в уставе, – должна состоять в том, чтобы укоренять в учащихся чистое православное учение и христианское благонравие, дух кротости, подчиненности, благотворительности, любовь к порядку, приготовлять их к будущему их состоянию преимущественно в простом сельском быту» [94, кн. 3, с. 152].

Учебный курс женских духовных училищ был весьма элементарным, хотя и не лишенным некоторого своеобразия. В течение 6-летнего обучения в училище преподавались: Закон Божий (в состав которого входили катехизис, священная история и церковное пение); чтение на старославянском и русском языках; письмо на русском языке и краткая грамматика; арифметика – «до тройного правила»; краткая русская история и география; «опытное» обучение рукоделию и домашнему хозяйству. Как пособие к изучению хозяйства рекомендовалось завести при училище сад с огородом, скотный и птичий двор. Кроме того, оканчивающим курс рекомендовалось «сообщать понятия о хождении за детьми и о физическом их воспитании, о хождении за больными, об употреблении и свойствах врачебных растений».

Как отмечал один из историков епархиальных училищ М. Краснов, даже при таком «крайне элементарном курсе преподавание учебных предметов в большинстве случаев не могло вестись правильно и систематично», поскольку из-за недостатка средств подобных училищ учителя из священников и духовных семинарий преподавали преимущественно без всякого вознаграждения за свой труд и «не имели особенных побуждений старательно заниматься делом, не соединенным для них с прямым интересом». Потому многие уроки отменялись, пропускались, заменялись чем придется.

Что же касается «опытного обучения рукоделию и домашнему хозяйству», то, по словам М. Краснова, оно «обыкновенно ограничивалось тем, что воспитанницы принимали непосредственное участие в работах по дому: мыли полы, стирали белье, подметали комнаты, готовили для себя кушанья и шили белье». Никакого систематического обучения рукоделию и домашнему хозяйству, в сущности, не было, так как отсутствие средств не позволяло «заводить при училище сад с огородом, скотным и птичьим двором». Тем более не было в училищах никакого ознакомления с уходом за детьми и основами медицины [89, с. 221– 222].

Создание новой ветви женского образования – училищ для девиц духовного звания – в 1840—1850-х гг. шло медленно и трудно. До конца николаевского правления было открыто всего лишь четыре таких училища – в Царском Селе (1843), в Ярославле (1846), в Казани (1853) и в Иркутске (1854). Все они находились под покровительством императрицы.

Другой, еще более элементарный тип женских школ для дочерей духовенства – епархиальные училища – также развивался крайне медленно. Такие училища преобразовывались в основном из существовавших ранее при монастырях приютов, в которых содержались не только дети духовенства. Естественно, и в епархиальных училищах оказывались дети не только духовного звания. Эти училища содержались на местные средства; у них не было общего устава; каждое существовало по собственному закону – по уставам или положениям, созданным в той или иной епархии.

Основными препятствиями для развития училищ обоих типов были недостаток средств, нежелание монастырей открывать у себя училища и – главное – предубеждение против них духовенства. Как отмечал М. Краснов, у священнослужителей «сказывалось весьма мало сочувствия к образованию своих дочерей. Имевшие средства и возможность помещать дочерей своих в училища за плату считали вообще женское образование непонятной роскошью и предпочитали откладывать эти средства на приданое при выходе девиц в замужество. Постепенно сложился даже такой взгляд, что эти училища исключительно существуют для бесприютных сирот». И само название «приют» стало как бы синонимом женского духовного училища [89, с. 222].

К 1855 г. было открыто только четыре губернских епархиальных училища, не считая приютов при монастырях, – полоцкое (1844), симбирское (1847), смоленское (1848) и харьковское (1853). Из них особенно выделялось смоленское училище, устав которого был признан Синодом образцом для других. Духовные женские училища в виде приютов также медленно распространялись по губерниям, но в них не только обучение – само содержание детей было весьма плачевно. По донесениям епархиального начальства, в некоторых приютах «воспитанницы спали иногда до 15 человек в одной келье на полу, терпели лишения в пище и одежде, а иногда не получали и никакого образования» [94, кн. 3, с. 172].

УСТАВ ЖЕНСКИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЙ 1855 г.

Завершающим звеном реформирования женских учебных заведений Ведомства императрицы Марии стало создание для них в 1855 г. единого Устава взамен существовавших уставов и положений для каждого института. Этот Устав почти полностью воспроизводил и отчасти развивал мысли Комитета по пересмотру уставов женских учебных заведений 1844 г. «об устройстве в институтах по всем частям одного общего порядка на однообразных началах» и вносил в них некоторые коррективы, продиктованные временем.

Устав 1855 г. был разработан в соответствии с прямым указанием Николая I и, по словам официального историографа Ведомства учреждений императрицы Марии, прежде всего имел «в виду привести в одну систему все коренные правила институтского устройства» и четко закрепить «установленную между институтами постепенность, основанную на согласовании воспитания с состоянием учащихся, в чем именно и заключается принятое в последнее время главнейшее правило в женском воспитании» [24, с. 210—212; выделено нами. – Авт.]. Иными словами, основная идея и цель Устава 1855 г. заключалась в том, чтобы законодательно закрепить более чем полувековую практику реализации сословных принципов в женском образовании. Закрепить буквально на излете сословной николаевской эпохи в образовании, на пороге новой эпохи образовательных реформ, центральной идеей которых была «всесословная школа».

Общая цель воспитания в женских учебных заведениях, по Уставу, оставалась прежней – приготовление воспитанниц «к добросовестному и строгому исполнению предстоящих им обязанностей, дабы они, со временем, могли быть добрыми женами и полезными матерями семейств» [32, параграф 3].

Все женские учебные заведения Мариинского ведомства теперь делились на три, а не на четыре, как ранее, разряда. Специальные заведения в Уставе не выделялись в особый, четвертый разряд, а просто поименовывались в примечании к параграфу 5. Смысл деления на разряды оставался прежним – «для применения воспитания девиц к состоянию их семейств и потребностям разных сословий» (параграф 3).

В соответствии с этим сословным принципом учебные заведения «назначались преимущественно: I разряда – для дочерей дворян потомственных и лиц, приобретших военные и гражданские чины не ниже штаб-офицерского, II разряда – для дочерей личных дворян, военных и гражданских обер-офицеров, почетных граждан и купцов, а III разряда – для девиц прочих свободных состояний» (параграф 6). Тем же сословным задачам должны были отвечать и условия быта воспитанниц в различных учебных заведениях. Как отмечалось в Уставе, «содержание девиц в заведениях всех разрядов должно быть сообразно… с состоянием воспитывающихся, чтобы оно отнюдь не развивало в воспитанницах таких потребностей, удовлетворение которых превышает средства их семейств и сословий» (параграф 83).

К I, «высшему», разряду причислялись четыре столичных и 13 губернских институтов, причем Воспитательное общество благородных девиц было, как и прежде, выделено в первое отделение I разряда (параграф 7). К «среднему», II разряду относили 14 губернских женских учебных заведений (в сравнении с 1844 г. в этот разряд из «низшего» были подняты Оренбургское училище и Киевское училище графини Левашевой). «Низший», III разряд составляли семь женских учебных заведений, учебный курс которых был, скорее, ближе к приходским, нежели уездным училищам (параграф 5).

Таким образом, к средним женским учебным заведениям относились только институты и училища первых двух разрядов. На 1855 г. в Мариинском ведомстве таковых было 31. Почти все они были закрытыми заведениями. (Открытых было только два – пансион при Николаевском сиротском институте в Гатчине и Тобольская мариинская школа.) Воспитанницы за все время обучения не покидали учебные заведения. Но их свидания с родителями стали чаще, чем раньше – один-два раза в неделю (параграфы 8, 120, 121).

Система управления учебными заведениями в Мариинском ведомстве оставалась такой же, какой она сложилась в середине 1840-х гг. «Главное управление» ими было «вверено Главному совету», «непосредственное же управление каждым заведением возложено на советы местные» (параграф 12). В круг обязанностей местных советов входило: «попечение об установлении и постоянном сохранении в заведениях надлежащего по всем частям порядка и благоустройства… заведование денежными суммами и всем имуществом заведений; …распоряжение» их доходами и расходами; решение вопросов «о приеме и увольнении воспитанниц», об «избрании, определении и увольнении должностных лиц», наблюдение за деятельностью последних.

Члены местного совета по учебной и по хозяйственной части ведали соответственно «умственным образованием» и «хозяйственным управлением». Нравственное и физическое воспитание девиц вверялось начальнице заведения. И начальница, и члены местных советов, должности которых считались почетными и которые, говоря современным языком, работали на общественных началах, назначались императрицей (параграфы 12, 19, 28, 29, 181).

В большей части женских учебных заведений Мариинского ведомства срок обучения оставался шестилетним. Возраст приема был еще несколько увеличен – с 10,5 до 12,5 лет. Все девицы, поступающие в заведения двух первых разрядов, должны были «уметь читать и писать на русском и одном из иностранных языков», о чем необходимо было предъявить соответствующие свидетельства (параграфы 49, 56, 65).

Иными словами, начальное, «приготовительное» образование по-прежнему приобреталось в домашних условиях.

Устав выделял три вида образования (воспитания) в женских учебных заведениях: физическое, нравственное и умственное.

Цель физического воспитания заключалась «в стройном развитии и укреплении сил телесных воспитанниц и предохранении их от болезней» (параграф 97).

«Нравственное воспитание, – говорилось в Уставе, – должно основано быть на религии. Утверждая в сердцах девиц веру в Бога, упование на Его промысел, покорность святой Его воле и христианскую любовь к ближнему, им должно в то же время внушать непоколебимую преданность престолу, благоговейнейшую признательность к августейшим их покровителям и пламенную любовь к отечеству, и всеми мерами поддерживать в сердцах их привязанность и повиновение к родителям и воспитателям».

Не менее важной считалась и другая цель нравственного воспитания, сформулированная в Уставе следующим образом: «Удаляя от девиц всякий ложный блеск, могущий дать им неправильное понятие о будущем их назначении, воспитание сие, кроме общих нравственных целей, следует направлять к утверждению и укреплению в воспитанницах любви к порядку и труду, соответственно назначению их в семействе и обществе» (параграф 101, 102). В последующих статьях Устава раскрывался и характер этого труда в зависимости от сословной принадлежности воспитанниц.

Для умственного образования, или, как говорилось в Уставе, «образования ума и вкуса девиц» использовались «преподавание им наук, языков и искусств, равно обучение их рукоделиям». При этом соотношение названных компонентов в содержании образования также строго подчинялось сословным задачам учебных заведений различных разрядов. С этой целью «в отношении числа и объема учебных предметов для заведений каждого разряда, сообразно с будущим назначением воспитанниц и другими местными условиями» впервые были составлены единые для всех учебных заведений соответствующего разряда «особые расписания преподаваемых наук, языков и искусств», а также единая «таблица учебных часов», которые публиковались в приложениях к Уставу.

Устав подчеркивал, что преподавание учебных предметов должно производиться в строгом соответствии с утвержденными наставлениями, программами и учебными руководствами. В отношении «искусств» – рисования, пения, музыки – Устав отмечал, что на них «особенное внимание должно быть обращаемо» в заведениях «двух первых разрядов». Что же касается «рукоделий изящных и еще более хозяйственных», то они в этих заведениях составляют «необходимое дополнение учебного курса, но для обучения оным назначается свободное от занятий науками и искусствами время».

Напротив, в заведениях III разряда рукоделия «должны составлять главный предмет обучения воспитанниц, которых в особенности следует приучать ко всем хозяйственным и домашним работам, равно, по возможности, к некоторым ремесленным занятиям; самое преподавание наук в сих заведениях должно преимущественно служить к объяснению воспитанницам предметов, относящихся к их быту и промыслам» (параграфы 105—110).

В соответствии с этими установками были составлены указанные «расписания предметов учения» и «таблица учебных часов» в женских учебных заведениях (табл. 3) [32, Приложение к с. 106].

Таблица 3. Количество учебных часов в женских учебных заведениях Мариинского ведомства

Примечание 1. Рукоделиям девицы обучаются в часы, свободные от преподавания, из числа назначенных на уроки по общему распределению дня; а для занятия музыкой назначаются, по мере надобности, часы из учебного и рекреакционного времени.

Примечание 2. На гимнастические упражнения, в случае необходимости, отделяется один час от послеобеденной рекреации.

Как видно из табл. 3, курс обучения в женских учебных заведениях Мариинского ведомства, по существу, оставался таким, каким он был определен в 1844 г. От разряда к разряду он значительно уменьшался по времени. Общее число часов в неделю на «науки и языки» составляло в институтах I разряда – 28,5, II разряда – 25,5 и III разряда – 15 часов, т. е. на полтора часа меньше, чем было установлено для заведений III разряда Комитетом по пересмотру уставов женских учебных заведений десятью годами ранее (в 1844 г. на географию и историю здесь отводилось по полтора часа в неделю, теперь – полтора часа на оба предмета вместе). Это еще более подчеркивало окончательно сформировавшийся официальный взгляд на утилитарно-прикладной характер элементарного образования для «низших сословий».

Ведущими предметами учебного курса в женских институтах были языки – 42% учебного времени. При этом на русский язык и словесность отводилось в три раза меньше времени, чем на иностранные. На изучение арифметики, как и естественных наук, было отпущено в два раза меньше времени, чем на каждый из остальных предметов, включая Закон Божий. Последний в женских средних учебных заведениях, в отличие от мужских, занимал равное место со всеми основными учебными предметами: 3 часа в неделю, или 10,5% учебного времени, в учебных заведениях I разряда, 11,8% – в заведениях II разряда и 20% – в заведениях III разряда. Здесь по числу учебных часов только рисование равнялось с Законом Божьим, а русский язык превосходил его в полтора раза. Напротив, на каждый из остальных учебных предметов отводилось в полтора раза меньше времени, чем на Закон Божий.

Характеристика учебного плана женских институтов Мариинского ведомства была бы неполной без сравнения с учебным планом мужской школы того же периода, которое ранее не проводилось в литературе. Сопоставим один из основных типов мужских гимназий по учебному плану 1852 г. с наиболее распространенными и наиболее полными по учебному курсу женскими институтами второго отделения I разряда (табл. 4).

Таблица 4. Распределение учебных часов в мужских гимназиях и женских институтах

Как показывает табл. 4, в женских институтах Закон Божий занимал в 1,5 раза больше учебного времени, чем в мужских гимназиях. Новые языки – в 1,3 раза, чистописание и рисование – в 2,7 раза. Больше времени отводилось также на историю и географию, но сама программа этих предметов была существенно проще, чем в мужских гимназиях. И много слабее было преподавание математики и естественных наук, на которые в учебном плане женских институтов отводилось соответственно в три и в два раза меньше времени. Но особенно показательно традиционное для женских учебных заведений того времени недостаточное внимание к русскому языку и словесности, на которые отводилось в полтора раза меньше учебного времени, чем в мужских гимназиях. Хотя, как говорилось ранее, в «Наставлении для образования воспитанниц женских учебных заведений» принца П. Г. Ольденбургского отмечалась необходимость более широкого и углубленного изучения русского языка.

В целом учебный курс женской средней школы был более облегченным, более поверхностным, чем в мужской школе, что непосредственно отражало официальные взгляды на «специфику» и «особый характер» женского образования, проистекающих как якобы из особенностей «женской природы», так и из убеждения в ненужности и недоступности для женщин полноценного научного образования. Все это приводило к тому, что образование в институтах, по словам одной из их выпускниц А. Бельской, имело характер «орнаментальный». Воспитанницы выходили оттуда «с мыслью, что знание вещь почтенная, самих же знаний институт не давал» [216, с. 140—144].

Конечно, так было далеко не везде и не всегда. Тем более что во многих женских институтах нередко преподавали многие выдающиеся личности, известные ученые и педагоги, такие, например, как Н. В. Гоголь, А. Д. Галахов, Н. И. Костомаров, А. В. Никитенко, М. М. Стасюлевич, В. Я. Шульгин, Ф. Ф. Петрушевский, В. Ф. Одоевский, П. Г. Редкин. Но общий дух обучения в институтах, его характер и направление вызывали серьезную критику передовой общественности и глубокую неудовлетворенность многих лучших преподавателей и выпускниц институтов.

По словам А. В. Никитенко, образование в институтах было вполне предоставлено случаю, все делалось «для парада и показа» [226, с. 125]. Вся жизнь институток, по воспоминаниям одной из них, «сводилась на заучивание уроков» [220, с. 87]. Это заучивание подчас не только теряло смысл, но приобретало абсурдные формы, как, например, в петербургском Екатерининском училище, где до 1845 г. алгебра преподавалась на немецком языке, потому что учитель не знал другого [233]. Во многих институтах на иностранных языках, еще не освоенных воспитанницами, преподавались физика, всеобщая география и история и т. д. «Понятно, – отмечала Е. И. Лихачева, – что воспитанницы заучивали эти уроки наизусть, слово в слово, по запискам учителя или по книге, а суть предмета от них ускользала, и такое заучивание не могло иметь влияния на их развитие» [94, кн. 3, с. 125,126].

Следствием всего этого, как отмечала одна из воспитанниц, было то, что многие институтки охладевали к учению, поскольку не видели «применения науки к жизни», не видели «никакой другой цели учения, кроме сдачи экзаменов, никакой пользы, кроме хороших отметок». «Живя взаперти», институтка не знала и не понимала «ни цели, ни пользы, ни следствий образования, что можно видеть только на практике, в жизни и чего никак не внушить простыми словами». «На ученье, с мыслью о котором у институтки соединена мысль о 7—8-летнем затворничестве, она смотрела как на что-то, против ее воли навязанное ей извне, как на какое-то испытание, которое она должна выполнить… » Были, конечно, редкие исключения из этого правила, но в целом «научные занятия институток можно охарактеризовать выражением: «ученье для ученья»» [222, с. 138—140].

Некоторые отзывы выпускниц институтов о характере получаемого в них образования были много резче. Так, в романе «Двойная жизнь», изданном в 1848 г., Павлова писала: «вместо духа» институткам давали «букву, вместо живого чувства – мертвое правило, вместо святой истины – нелепый обман». В сочетании с гнетущим казарменным духом, господствовавшим в закрытых женских учебных заведениях, институтское образование создавало такую атмосферу, которая «заморачивала детскую горячую кровь» и в которой воспитанницы «тупели до идиотства» [227, с. 78].

Устав женских учебных заведений Ведомства учреждений императрицы Марии 1855 г. не исправлял и не мог исправить ни духа, ни характера, ни направленности институтского воспитания и обучения, сложившихся ко второй половине XIX в. Несмотря на то что Устав был первым законодательным актом в области женского образования (как, впрочем, и образования в целом), подписанным новым императором Александром II 30 августа 1855 г., он всецело принадлежал старой николаевской эпохе, более того – венчал ее. Сознание молодого императора, как уже отмечалось, еще не соприкоснулось с пробуждающимся общественным сознанием, с началом общественного подъема, волны которого дадут о себе знать менее чем через полгода.

Устав не только фиксировал, но и кристаллизировал все основные установки правительственной политики уходящей эпохи в сфере женского образования. Из них двумя ведущими, насквозь пронизывавшими Устав, составлявшими его стержень, были жесткая и даже жестокая сословность в женском образовании и его верноподданнический характер. А это, как всегда в образовании, – палка о двух концах. По словам известного общественного деятеля А. Амфитеатрова, институтское воспитание поставляло не только «фанатичек самодержавия», но и «рекрутов отчаяния в будущую армию женской эмансипации» [41, с. 120—122].

Вместе с тем Устав свидетельствовал и о том, что при всем старании николаевского правительства соблюсти строжайшую сословность в женском образовании время пробило в сословной политике значительные бреши. Из 30 женских учебных заведений I и II разрядов в 11 (как отмечалось в приложении к параграфу 82 Устава) были допущены, хотя и своекоштными пансионерками, дочери купцов 1-й и 2-й гильдии. А это уже означало существенный отход от постоянно и строго требуемой Николаем I «сословной чистоты» мариинских женских учебных заведений.