Текст книги "Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях"

Поэтому важно для власти и общества в новых условиях научиться разумно и эффективно управлять многонациональным потенциалом российского общества так, чтобы каждый человек независимо от этнонациональной принадлежности и каждый народ независимо от численности чувствовали себя комфортно и равноправно в Российской Федерации. Только самые родные и самые близкие люди, глубоко сочувствующие друг другу, способны быть семьей, общиной, общностью. Это относится и к реалиям формирования и функционирования российской нации. Не национализм (расизм), фашизм объединяют народ, а солидарность, открытость взаимодействия с другими народами и культурами. Как справедливо говорил великий Л.Н. Толстой, «патриот – это тот, кто любит свой народ, а националист – ненавидит другой народ». Не зря величайшими духовными качествами русской души Ф. Достоевский, Вл. Соловьев, Н. Бердяев, И. Ильин и другие считали не этнонационализм и ограниченность, а всечеловечность, всемирную отзывчивость. Благодаря этим качествам русской нации и удалось создать великую Россию – многонациональную державу, нацию. Это прекрасный фундамент для укрепления российской нации в современных условиях. Необходимо, чтобы не только по Конституции, но и своему самочувствию мы все осознавали себя единым народом России, гражданами России, а Россию – своей Родиной. А Родину, как известно, не предают и против Родины не борются, кроме подлецов и предателей. «Родина – это часть веры», – сказал пророк Мухаммед. Важно, чтобы Россия стала для граждан всех национальностей символом чести и достоинства, веры и духовности, прогресса и солидарности.

§ 2. Этнографы-«натуралисты» и этнологи-экзистенциалисты: в поисках идей

Называя этнографов России пренебрежительно «натуралистами», «модернистсткая» теория и следующая за ней практика ведут к очередной потере «российской натуры», характера, самобытности и перспектив интеграции уникальных народов России. Неприятие и пренебрежительное отношение к «племенному составу населения страны» (В. Тишков) могут обернутся соответствующим отношением «племенного состава» к нации-государству. При этом не очень понимая, что американский мультикультуризм исходит из того, что в американской антропологии базовой единицей этнологии была категория «культура», ибо целых и целостных этносов, этнонаций там не было никогда. В отличие от США для России базовыми категориями этнологии является «народ», «этнос», «этнонация» со всеми вытекающими отсюда последствиями. И это для нас закономерно. Это нередко признает и сам В.А. Тишков, хотя под его руководством мы теряем уникальную школу этнографии и взамен приобрели лишь куцую теоретическую антропологию с «лицами кавказской национальности» вместо уникальных народов. Важнее было бы сочетать предмет, методы и достижения этнографии, этнологии и антропологии. Социально-культурная антропология не может полностью заменить этнографию и этнологию. В подмене науки «о народах» ничего модернистского нет. Это, повторяю, старый тезис, старый подход колониальной, имперской политики, где сотни этнонаций являются лишь «этническим мусором», от которого надо избавиться. Не модернизм, а замшелый колониализм, имперскость возродились в новых условиях не только в теории, но зачастую и на самом высоком уровне российской государственной политики. А это означает, что целый ряд этнонаций не будет находить перспективы в своем социально-политическом развитии в Российской Федерации. Да и будет ли она федерацией в перспективе при таких подходах? Федерация строится не на отрицании и свержениях, а на обустройстве народов и регионов. На их собирании в общность, а не на похоронах создается нация-государство. Как может складываться новая российская нация, если на уровне субъекта федерации в России заявляется: «Дальнейшее совместное проживание невозможно ввиду глубоких социокультурных различий» (Н. Кондратенко). И это говорит патриот России, а что могут сказать маргиналы? Они громят кавказцев в московском метро даже после величайшей трагедии в Беслане, где пострадали прежде всего кавказцы. Ущербность и тех, и других сталкиваются в своем невежестве.

В.А. Тишков возмущается, что предмет этнологии для нас еще – это этнический, расовый и языковой состав населения, а не только этнические культуры. Для него важны не этнонаций, а культуры абстрактные, без их конкретных социальных носителей. Но такой культуры нет. Нельзя упускать из виду, что этносы своей самобытной практикой, творчеством, сознанием и характером и создают эти самые этнонациональные культуры, являются их производителями и носителями. В.А. Тишков отбрасывает этносы и вместо «живых этносов» создает этнографический музей культур людей, «не помнящих своего родства». Отсюда и «реквием по этносу», а через сто лет после этого закономерен будет и «реквием по культуре». Есть такая современная притча – как отчитывался главный врач больницы: «Если бы не было больных, наши успехи были бы еще более впечатляющими». Так и у нас: «Все было бы хорошо, если не было бы так много народов». Мешают они большой науке и большим ученым углубляться от этнографии в антропологию, перейти от этнонаций к политическим нациями. Конечно, не к лицу современному цивилизованному ученому заниматься «племенным составом населения», когда нужны такие крупные категории, как «культура», «государство», «регион», «электорат» и т. д. Но при этом никто не занят «примордиализмом», закреплением кровнородственных абсолютов. Чтобы нас в этом не обвиняли, мы вводим активно термин «этнонация», чтобы показать, что речь идет о другом уровне развития этносов. Социально-культурную антропологию никто не отрицает, но надо ли ее выстраивать на развалинах этнографии и этнологии? Рождение социально-культурной антропологии не обязательно совмещать с похоронами этнонации. Они призваны дополнять друг друга. А целью книги как будто бы было «показать, что к самой этнографии, надолго запрятанной среди исторических поддисциплин, на самом деле ближе всего та же самая социально-культурная антропология»[38]38
  Тишков В.А. Реквием по этносу. С. 25.


[Закрыть]. Тогда непонятно, почему название книги «Реквием по этносу»? Или нужен труп этноса, чтобы на его вскрытии выстроить теорию социально-культурной антропологии? Самое главное, что в книге так и нет ответа на вопрос, который сам автор задает: «Если нет этносов, тогда что же изучает этнология?». Ведь сама по себе антропология в большей степени выясняет суть природы человека, а не этноса, этнонации. Почему-то упускается, что не только для Востока, но и для Запада существуют не только индивиды, но и «гомогенные социальные единицы» (коллективы в виде «наций», «культур» или «этносов») (Хэндлер-Тишков). Еще раз повторю, что культура не существует без ее конкретных носителей, в том числе и индивидуальных, коллективных, корпоративных общностей, хотя согласен с В.А. Тишковым, что нельзя жестко ограничивать культуру лишь в «форме естественно очерченных единиц» – этносов[39]39
  ^: Там же. С. 26.


[Закрыть]. Неправомерно утверждать и расистскую «несовместимость» культур. Взаимосвязь и взаимовлияние культур – это мировая закономерность, особенно в современных условиях. Переживания молодого еще директора института этнографии по поводу «тотального утверждения теории этноса» в новых исторических условиях, на фоне развала тоталитарного режима, тоже можно было бы понять. Важно и нужно было тут найти место для индивида. Это тоже бесспорно. Но теория этноса, этнонаций, а еще больше сами этносы, этнонации в своем индивидуальном и коллективном измерении – не одно и то же. Не так мы талантливы, чтобы отразить всестороннюю сущность этнонаций. Мы только в начале пути. Теорию этнонаций можно было, нужно было бы обогащать, но не путем потерь, уничтожения объекта и предмета науки. Если не будет животных, то не будет зоологии, но уничтожение зоологии пока есть животные – вовсе не конструктивизм, а глупость. «Критика теории этноса» – это хорошо, но этнос, этнонации критиковать бесполезно, если не признается их реальность. А реалии надо признавать и изучать. Если бы В.А. Тишков написал бы книгу «Реквием по старой теории этноса», я бы не возражал. Ради Бога, как говорится. Но логика развития теории не всегда совпадает с содержательной логикой самого предмета, объекта этой теории. И такое несовпадение преодолевается, ибо наука прежде всего есть результат отражения сути реальностей, самого объекта и предмета науки. Закономерно, когда и в этносе, и в этнографии «внутренние факторы влияли и продолжают влиять намного сильнее, чем факторы внешней общественно-политической и политической среды». И этот феномен не очень понятен для «модернистов». Они хотят навязать этносам (племенам отсталым) цивилизованность политической среды нации-согражданства, нации-государства. Но это ошибочный подход, ибо цивилизованность политической среды часто зависит от цивилизованности развития самой этнонации как одного из коллективных субъектов формирования этой же политической среды. Этнонации в индивидуальной и в коллективной ипостасях исторически выступают в том числе объектом и субъектом политических процессов. Этнонации – это не только субъекты культуры. Их роль в обществе более значительна. Они еще и субъекты политических процессов. Отсюда и этнополитология.

Революционные методы формирования политических наций-государств из этнонаций в постсоветских республиках принесли много трагедий многим народам, в том числе и прежде всего русскому. И это потому, что модель политической, гражданской нации навязывалась сверху от имени доминирующей этнонации, которая становилась нацией-государством, определяя, кому давать гражданство, на каком языке кому учиться и т. д. И главным образом по этнополитическим признакам. Такая нация действительно превращается для многих этнонаций в тюрьму, а не в свою общность. Думаю, что никто не хочет такой судьбы для российских этнонаций. В таком случае ученым надо думать о своих идеях – чем они отзовутся на базаре, вокзале, в метро, в судьбах миллионов их соотечественников различных национальностей. Идеи превосходства своего народа, его богоизбранности с миссионерской ролью в отношении других были с древнейшего периода истории. И они оставили кровавый след. Надо ли идти этим путем в начале XXI века?

Не требовалось интеллектуального потенциала В.А. Тишкова, чтобы прийти в начале 90-х гг. к выводу о том, что отечественная этнология находится в кризисном состоянии. Во-первых, страна была охвачена системным кризисом и было бы странно, если бы вдруг только этносфера и этнология не находилась бы в кризисе. Это еще раз подтверждает мысль, что этнология отражает как состояние самого этноса, так и всей социальной, политико-идеологической среды жизнедеятельности общества, общего государства. Западного варианта социально-культурной антропологии у нас тоже не было. Значит и это признак кризиса. Но в результате новых подходов деятельности этнологов и антропологов-экзистенциалистов получается, что у нас уже нет теперь и этнографии, и теории этноса, но еще нет и социально-культурной антропологии, кроме общих рассуждений отдельных ученых-теоретиков. Ситуация получается опять-таки кризисная, хотя работ и новых книг за последние годы выходит очень много. Главное, что ответа на эти вызовы книга В.А. Тишков «Реквием по этносу» не дает. Критикуется прошлое, но не создается, а где-то даже разрушается настоящее. Ясно, какое будет будущее на «голых» отрицаниях и свержениях. Автор говорит, что в прежние годы «отсутствовала дисциплина», а теперь в результате «выхода из кризиса» мы потеряли и предмет науки. Более того, в книге «Реквием по этносу» В.А. Тишков борется и за то, чтобы потерять в целом и объект этнологического и этнополитического исследования. При этом мы еще заняты тем, что свергаем «достижения отечественной этнографии» и старые теории этноса-нации, которые все же были. Может быть, они не так величавы и не непоколебимы, как казались в прошлом, но и не так ничтожны, чтобы их свержение использовать для похорон этносов, этнонаций. Они более долговечны, чем любая теория.

Мне представляется, что советская теория этноса при всех противоречиях и недостатках все же дошла до того уровня, когда уже можно было говорить и о структуре и системе изучаемого предмета. Этнос, этнонация – это прежде всего социально-культурная система. Такой системой в социально-политическом смысле становится и многонациональный народ Российской Федерации, но уже как гражданская общность, нация, ибо «система – это совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которые образуют определенное целостное единство»[40]40
  Садовский В.Н. Система. Философско-энциклопедический словарь. М., 1983. С. 610.


[Закрыть]. Целостность политической нации не исключает и не может исключать этнонации. Каждая из них тоже целостность, которая лучше всего действует в своей среде, обладая самобытностью своей системы управления и самоуправления. И гражданская нация может придать этим элементам в новой системе равновесие, стабильность и новые возможности самоутверждения, а не уничтожения. Она вырастает из их системной целостности во всей взаимосвязи и взаимообусловленности.

Многие этнологи-антропологи отошли от историко-этнографических, социальных основ этнологии и не дошли до «философии этноса», «философии этносферы» в широком плане, т. е. изучения этнического, этнонационального как феномена масштабного плана – природы и социального развития человеческого сообщества как целостной системы, но при этом ограничивали себя и науку модным сегодня однобоким социокультурным, культурно-антропологическим уровнем исследования проблемы. Странно, при этом они не признают прошлое и будущее этносов и этнологии, пытаясь растворить предмет этнологии и даже объект в культурной антропологии.

Скорее всего, это конец не этносу, нации, а нашему пониманию ее сущности.

Бурное развитие этнологии в 90-е гг. – это не столько победа новых подходов, сколько поражение новой практики, которая неистово доказывала, что этнос не умер, этнонация не исчезла, вымирают и исчезают разного рода теоретические конструкции, претендовавшие на надстройку, которые не выдержали испытания. Этносы, этнонации, наоборот, активно участвуют в трансформационных процессах, которые происходят в стране, вплоть до бунтов и войн. Поэтому В.А. Тишков, написав в 1989 г. «Конец нации» после всех «пассионарных толчков», «этновзрывов», наоборот, в 2003 г. должен был воскликнуть «живой этнос!», «бунтующие нации!», а не сочинять «Реквием по этносу», доказывая тем самым, что один из грамотных и интересных российских ученых ничего не понял, а остался в своих оценках в доперестроечном (канадско-американском) периоде развития. Увлеченный своей «конструктивистской» борьбой с «примордиалистами», он не заметил, что этническая, этнонациональная практика ушла далеко вперед. И делает заявку на будущее. Перепись населения 2002 г. показала тенденцию не «конца наций», «смерти этноса», а наоборот, рост стремления к поиску своей этнонациональной идентичности вплоть до племенных различий. Даже целый ряд коренных малочисленных народов показал интенсивный рост, то есть нет здесь «вымирания», о котором писали многие ученые и политики. Отрицая нацию, хороня этнос, В.А. Тишков сам тут же отмечает «актуализацию этнического фактора» в жизни общества и индивидов в виде «вызовов открытых этнических конфликтов» и даже «распада государства под воздействием этнонационализма». Но не отвечает на вопрос: откуда же это все взялось, берется, если мы твердим о «конце нации», пишем «Реквием по этносу»? Значит, мы вводим в заблуждение государство, общество, граждан, объявляя об исчезновении этнонации? Это похоже на то, как некоторые наши ученые ввели в заблуждение общественность по чернобыльской трагедии. И сколько потом было жертв? При отрицании этнонации тут же утверждается, что именно этнический национализм привел к распаду государства, хотя этот фактор вовсе не был главным в развале Советского Союза. Кому-кому, а В.А. Тишкову это очень хорошо известно. Кроме того, его подходы не свергают советской теории этноса и этнополитики, а его продолжают: когда надо развивать и участвовать – этносов, этнонаций нет, а когда надо обвинять в каких-то развалах и трагедиях – они на первом месте. Таково историческое отношение политических режимов и приближенных к ним ученых к этнонациям. И сам В.А. Тишков пишет, что вместо «национальных пережитков», а именно таковым феноменом он и считал сам этнос, появились «национальные движения» как форма «этнической мобилизации»[41]41
  Тишков В А. Реквием по этносу. С. 29.


[Закрыть]. Значит, было что мобилизовать, а Вы пишите, что конец, все вымерло. Чего и кого они тогда мобилизовали? Вот эта социально-политическая энергетика этноса осталась для «конструктивистов» лишь мифологией. В социокультурной составляющей такой энергетики нет. Можно писать, что был «социальный заказ». В том то и дело – у всех был свой заказ: у сепаратистов – один, у шовинистов – другой, а этнонации оставили на стороне, заставляя лишь обслуживать эти заказы, отрицая их собственную объективность и тут же гипертрофируя их значимость. По заказу именно в результате борьбы с этносом и этнографией и сложилась ситуация, когда «авторы тематических этнографических текстов боятся делать теорию на страницах полевых дневников, а теоретики боятся или не умеют ссылаться на полевые исследования» (В.А. Тишков). Видимо, они воспринимают «конец этноса» и борьбу с советской этнографией как конец и полевых исследований, а без этого теории будут выводиться только из «социальности» политического заказа. А что такое социально-политическая жизнь многонационального общества, страны, государства без этнонациональных начал? Или при их сведении только к культуре? Тут без этнополитики не обойтись.

Большинство этнологов живут прошлым багажом этнографических материалов вместо фундаментальных этнографических и этнополитических исследований. Все занялись этнополитикой и этнополитологией вместо этнографии, этнологии и антропологии. Да, признаю, что я слабый ученый – как этнолог, в такой же степени, как и этнологи, антропологи в этнополитологии. Этнополитологии – это измерение участия этнического, этнонационального в политических процессах и институтах, с одной стороны, и влияние политики на этническое, Этнонациональное, – с другой. Но это уже явление не «чисто» этническое и не «чисто» политическое. Здесь пограничное состояние связи, взаимодействия власти и этнонациональности. Бесспорно, прав В.А. Тишков, что «традиционная культура» – это не «мертвая культура», а культура работающая, проявляющая себя в жизнедеятельности народов. Но, как было давно сказано умными людьми, необходимость «признания национальной самобытности за самую основу и руководящее, дающее самой культуре жизнь, форму и силу начало этой культуры»[42]42
  Астафьев П.Е. Философия нации и единство мировоззрения. М., 1997. С. 63.


[Закрыть]. К сожалению, некоторые не хотят этого признать, говоря о формировании гражданской нации, а она на голом месте не возникает. Тут еще раз скажем словами П.Е. Астафьева: «Для него и основа, и формирующая сила жизни, повторяю, лежат в самой культуре, для которой национальность – только материал, не более». Мы имеем дело не с потерей этничности и национальности, а с ее современным состоянием. И надо это признать, понять, принять, а не видеть этнонациональное только в прошлом, в патриархально-родовом. Один из примеров такого подхода – книга В.А. Тишкова «Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны» (М., 2001), которая по названию этнографична, а по сути этнополитична. Здесь уже в самом названии искажена и суть проблемы. Когда этому конфликту, в большей степени трансформационному, политическому, придается статус этнографии «чеченской войны», а не социально-политическая суть, то искажается вся природа конфликта. Он обретает статус этнонационального, хотя таковым, по сути, не является. И оценки тут коренным образом отличаются от оценок «освободительного движения в колониальной Канаде» (В.А. Тишков). Разложение старых колониальных стереотипов и предрассудков нельзя считать только этнографией. Этнография и этнология тоже ведь часто разные при взгляде изнутри или извне. Думаю, что для полного этнографического взгляда на конфликт, в частности в Чечне и вокруг нее, нужна была и работа чеченца об «этнографии российской войны в Чечне». Таким образом, и эта война в Чечне обретает этнонациональную природу и уходит в нее на очередные 200 лет. Можно понять, когда эти трафареты предрассудков воспроизводятся в художественном фильме о спецназе, а в теории, в науке должны быть другие подходы. Исторически неоднократно репрессированное, ущемленное национальное самосознание не выдерживало испытание глубокой социально-политической трансформации. Как не выдержало испытание и само государство в целом.

Многие наши этнографы и этнологи пришли в этнополитику, минуя и, более того, критикуя политологию и политическую философию. Молодая российская этнология и еще более молодая российская политология встретились и получилось что-то гибридное, где соединились политизированные этнологи и этноцентричные политологи. Но важно было при этом хотя бы сохранить «этнос как фундаментальный архетип и как предметообразующее понятие» (В.А. Тишков). Этого В.А. Тишков и ряд его коллег всячески избегают. И получается этнополитиканство вместо этнополитики, ибо их примитивно-экзистенциалистская этнополитика оторвана от интересов реальных этнонаций. В одном случае из нее выбирают этношовинизм, а в другом – этносепаратизм.

Еще раз подчеркну, что в актуальных поисках социально-культурной антропологии не обязательно уничтожать этнографию и этнологию. А то, что философы, политологи, психологи, экономисты, демографы стали писать об «этнической тематике», я, например, считаю явлением позитивным, ибо такой подход раскрывает многообразие сущности самого этноса, нации. «Конструктивисты» же мазохистски ревностно относятся к этносу, который они при этом хоронят, но не дают никому «подойти» к нему. Вдруг спасут. Уничтожив этнос, они хотят сохранить этнологию, то есть как тот ревнивец – хочет убить возлюбленную, чтобы сохранить любовь. Так не бывает. И не нужны тут такие страсти.

При осмыслении этнонациональных процессов надо согласиться с тем, что в этнографии и этнологии советского периода, да и раньше, господствовало признание этноса как «коллективного тела» без антропологического анализа. Но многие понимали, что индивидуальное не менее важно коллективного. Кстати, моя кандидатская диссертация, которая была защищена в Ленинградском университете в 1978 г., как раз называлась «Личность в системе национальных отношений», то есть исследовался и феномен индивидуального в этнонациональном. Этим не пренебрегали, хотя подобных работ было мало. Изучение этничности, этнонациональности индивида позволяет в большей степени раскрыть суть этнонационального в единичном, хотя природа ее как целостной системы концентрируется все же исторически в этносе, этнонации, соборности и интеграции, которые и приводят развитие этноса к этнонациональному и далее – к суперэтносу, многонациональному народу, нации-государству. Отсюда важность познания сути этих явлений и процессов их направления в разумное, созидательное русло, а не пренебрежения этнонациональным в обществе и человеке.

В целом подобные работы явились не столько примером постмодернизма, сколько отражением общего кризиса, в том числе и при поиске подходов постмодернизма. Каждый новый этап развития этнонаций связан в том числе и с формационными характеристиками общества и социумов, что требует, следовательно, и пересмотра подходов и идей их обоснования. Огромную роль тут сыграла и возможность внутренней раскрепощенности исследовательского сообщества. Но наука – это не только раскрепощенные гипотезы, абстракции, но и поиск новых граней предмета и объекта исследования и никак не закрепощение или, тем более, потеря объекта и предмета. Свобода и тут не послужила истине. Она увлеклась собой. Отсюда и крайности в этнологии и в этнополитологии – от крайностей отрицания этнонационального или ее гипертрофирования.

У нас еще не выработана по-настоящему философия этносферы, социальная философия этнонаций и этнонациональности, кроме отдельных работ Л.И. Гумилева. В.А. Тишков говорит, что «вторжение философов в этническую тематику (за редким исключением) следует признать малопродуктивным». Но такого «вторжения», к сожалению, еще не было. И потому оно малопродуктивно. Философия этноса, этнонации – это поиск общих закономерностей и тенденций развития этносферы в целом, во взаимосвязи и взаимозависимости социальных, культурных, идеологических и природных проявлений и зависимостей развития этнонаций в их целостности. Без такого рода общетеоретических философских представлений о природе этничности, этнонации мы ограничиваем свои представления об этом феномене в его отдельных проявлениях, в коллективном и индивидуальном измерениях, чаще противопоставляя их друг другу, искажая тем самым целостную природу этнонации и этнонациональности.

Что касается «марксистско-ленинской теории наций и национального вопроса», то все мы выходцы оттуда и потому во многом владеем, может быть, и более фундаментальными методологическими подходами, даже независимо от марксизма, а исходя из общей нашей философской подготовленности. Кроме того, оказывается, мы знали еще кое-что, кроме марксизма-ленинизма. Об этом говорит и творчество многих наших ученых, хотя некоторые из них стесняются признать себя хотя бы в прошлом марксистами-ленинцами. По примеру члена Политбюро ЦК КПСС А.А. Яковлева и делегата XVIII съезда КПСС В.А. Тишкова мы знаем, что только истинных марксистов-ленинцев пускали на работу в Канаду и тем более на съезд КПСС. Уверен, что если бы не развал Советского Союза, то В.А. Тишков все равно работал бы директором института этнографии, потому что человек он грамотный, эрудированный, не ограниченный догмами. Но не все способны так скоро избавляться от «перспектив прошлого». Думаю, что не очень справедливы и замечания по поводу того, что «ни Л.Н. Гумилев, ни Ю.В. Бромлей» не видели в этнологии места «между этносами» или «за пределами этносов». Это были талантливые люди, особенно Л.Н. Гумилев, который как раз растворил этнос и этничность в глобальных процессах развития многоэтнического человеческого сообщества. И был весьма грамотен и более раскрепощен философски, чем многие из нас. Свою теорию этноса Л.Н. Гумилев как раз выводит не из этноса вообще, а из «пассионариев» – личностей, из которых у него и состоят сами этносы. Совершенно отсюда несправедливо замечание: «Им (Гумилев – Бромлей) и их последователям интересен человек в этносе («этнофор»), а не этничность в человеке». У Л.Н. Гумилева этничность вовсе не только признание коллективного тела, а его движение, становление, исходя из энергии прежде всего, повторяю, пассионарной личности как первичной субстанции, которая характеризует в том числе и природу этнического, этнонационального. А вопрос, возможна ли этнология без этноса – не очень корректный. Это чистый экзистенциализм. Культура – понятие историческое и поэтому коллективное, хотя ясно, что ее производителями и воспроизводителями выступают индивиды, в том числе объединенные в этническую, этнонациональную или иную культурную общность. Там, где человек и человеческое, там всегда присутствует и этничность, этнонациональность как одна из форм коллективного, социально-культурного творчества людей. Наука может быть внеэтничной, ибо объект там не человек, а природа. Природа может быть не этнична, хотя и этнос связан с природной зависимостью. Важно и тут искусственно не выстраивать переход от этноса к этничности. Это лишь моменты взаимодействия элементов единой этнической, этнонациональной системы. Переход от этничности к этносу и от этноса к этничности, этнонации – процесс постоянного воспроизводства индивидуальных и коллективных качеств бытия общности людей в этой целостности. Именно на социальной зрелости этновоспроизводства этнос становится этнонацией. Этнонация и этнонациональность – это не только индивидуальная, но и коллективная реальность. А мера ее проявления – «жесткость» или «мягкость» – зависит от самочувствия, обустроенности этнонаций и индивидов данной общности. Уход же от этничности – это всегда утверждение иной этничности, а не ее потеря. Здесь нет пустоты, ибо нет безнациональных людей. Тем более на уровне этнонаций. Эстонцы, литовцы, грузины и другие говорили о равноправии этносов, этнонаций, об «имперской нации» до развала СССР, но как только получили самостоятельность, стали отрицать всякую этничность, кроме эстонской, литовской, грузинской, которую сразу обозначили как нацию-согражданство, нацию политическую. Так и В.А. Тишков, внешне как бы космополит, но он всегда находил понимание и сочувствие национал-шовинистов. Хотя, конечно, по культуре и воспитанию он далек от «Россия для русских», но становится этнополитиком лишь при лозунгах: «Грузия для грузин», «Чечня для чеченцев» и т. д.

Теория нации как согражданства в России, если она строится на отрицании этноса, этнонациональных реалий многонационального народа Российской Федерации, и есть по сути теоретическое обоснование тезиса «Россия для русских». Завтра за этим последуют: «Чечня для чеченцев», «Татарстан для татар» – и пошло, поехало. Поэтому в теориях отрицания этнонаций, кажущихся, на первый взгляд, благополучными, гражданскими, в конечном итоге, к сожалению, оказывается много национал-шовинизма. И не только русского, но и всякого иного, в зависимости от территории его проявления. И тут можно было бы промолчать, если бы это работало на Россию, хотя бы на русских, ибо все, что истинно работает на Россию и русских, работает и на всех остальных. Но, как свидетельствует историческая практика, с подобными теориями дело обстоит как раз таки наоборот. И при этом важно понимать, что крайности и тут ходят парами. Как справедливо отмечает Э. Пайн, срабатывает эффект этнополитического маятника. Это исторически подтверждается развитием этнонациональной сферы в России.

Национал-шовинизм на окраинах сменился национал-шовинизмом центра. Бесконечные ссылки на заявления руководителей республик начала 90-х гг. используются сегодня для накачивания ненависти к народам и республикам, их свержения, при этом не замечается тот факт, что именно руководители республик и автономий, подписав в 1992 г. Федеративный договор, спасли Россию от развала. Некоторые расисты в своих произведениях свергают Абдулатипова за «многонациональность», за «федерализм», как и национал-сепаратисты на местах за Федеративный договор. Расисты отрицают всякие иные этносы, кроме своей «самобытной нации-этноса». Все остальное объявляется попыткой ввергнуть их в дикость, этницизм. Оказывается, мой «этницизм» состоит в том, что я назвал многонациональность России «важным историческим достижением», а русских и других – «россиянами». Для расистов «главная задача национальной политики России – это снова сделать Россию русской страной». По их подходам получается, что остальным тут делать нечего[43]43
  См: Кольев А. Указ. соч. С. 387–390.


[Закрыть]. Более агрессивной формы инициирования национал-шовинизма и национал-сепаратизма одновременно трудно придумать.