Текст книги "Безумие Джоула Делани"

Вероника остановилась и коснулась моей руки. Мы оказались у входа в botanica. За пыльным окном виднелись какие-то статуэтки. Я узнала Святую Барбару. И рядом с ней – темный лик Святого Мартина Поресского. Вдоль стен стояли ряды зажженных свечей.

– Что это? – спросила я. – Мы не будем входить туда?

– Не беспокойтесь.

Она распахнула дверь и под звон колокольчиков провела меня в лавку.

Внутри царил холод и сумрак, пахло травами. На прилавке лежали какие-то кадильницы и кипа книг «Сонник Наполеона». Затем из-за черного занавеса появился человек.

Я не могла определить его возраст. Светловолосый, с желтыми глазами и довольно темной кожей, но не настоящий африканец, а скорее некая карибская смесь чернокожих, индейцев и, быть может, испанцев. Он был одет на манер островитян: спортивная рубашка поверх брюк. На шее у него висело ожерелье из собачьих зубов.

Он мне совсем не понравился, я ему тоже. И это, несомненно, поняли мы оба. Впрочем, у него было больше оснований для неприязни. У меня явно не могло быть никаких дел в этой лавке. Вероятно, он принял меня за какую-то даму, которая отбилась от группы туристов, осматривающих Испанский Гарлем.

– Нет, мадам, у нас закрыто, – сказал он.

Вероника обратилась к нему и заговорила так быстро, что мне не удалось разобрать ни одного слова, кроме ahora.[17]17
  Сейчас


[Закрыть] Я стояла, беспомощно глядя то на одного из них, то на другого.

Очевидно, доводы Вероники возымели действие. Пока она еще говорила, он снова бросил взгляд в мою сторону, и я поняла, что меня уже не считают незадачливой туристкой. Но какова бы ни была моя новая роль, я чувствовала, что она понравится мне еще меньше. Взгляд желтоватых глаз таил в себе странную смесь уважения и угрозы. Так смотрят на опасное животное, угодившее в ловушку.

Но Вероника, кажется, решила, что ее посредничество увенчалось успехом. Он действительно не оказал серьезного сопротивления и немного медлил лишь из предосторожности. Когда Вероника подтолкнула меня вперед, он не остановил ее. Внезапно осознав, что меня толкают к черному занавесу, я попыталась задержаться, чтобы получить объяснения, и в желтых глазах хозяина лавки мелькнул насмешливый огонек.

– Идите, миссис Бенсон, вы же просили моей помощи. Я все устроила, – шепнула Вероника.

Не решившись отвергнуть столь ценный дар, я позволила ей пропихнуть меня за пыльный занавес и оказалась в другом помещении, большем, чем лавка, но столь же сумрачном. Я разглядывала коробки с сухими корявыми корнями, статуэтки, раскладушки, потертые кресла, железную франклиновскую печь. Но в полусумраке я поначалу не заметила маленькую женщину, съежившуюся в темном углу.

Однако она сразу встала, узнав меня. И тогда я увидела, что это миссис Перес. Ее маленькие карие глазки печально встретили мой взгляд. Она подошла ко мне и протянула руки, словно прося у меня защиты. Ощутив прикосновение ее холодных пальцев, я с ужасом подумала, что теперь, кажется, стала для нее товарищем по несчастью.

Глава 10

События последовавших нескольких часов до сих пор иногда возвращаются ко мне в виде кошмарных ночных видений. Я как будто пытаюсь вытянуть Джоула на веревке из страшной бездны. Тени и запахи неведомых трав смешиваются с беспокойными шорохами. И, просыпаясь среди ночи, я некоторое время хожу по комнате, убеждая себя в том, что все уже позади.

Беспокойные шорохи, между прочим, издавали ящерицы. Дон Педро, владелец «ботаники», держал их в клетке возле франклиновской печи. Заметив, что меня беспокоит возня ящериц, он сбросил ткань, покрывавшую клетку, чтобы я могла их увидеть. Потом он сунул руку в клетку, поймал одну ящерицу, перевернул ее брюхом кверху и провел по нему ногтем, словно вспарывая его. Несмотря на все усилия, я не смогла сдержать своего отвращения. Он усмехнулся. Я спросила:

– Зачем вы вскрываете их?

Но он только покачал головой, продолжая усмехаться. Позже я узнала от доктора Райхмана, что выпотрошенные ящерицы служили для hechizo, черной магии. Дон Педро был брухо. Он торговал ящерицами, змеиными головами, которые передаются жертвам в спичечных коробках, грязью из свежих могил, используемой для привлечения духов умерших, espiritos perturbados и еще – рутой, собачьими резцами, кровью черных петухов и шариками мышьяка, который использовался карибскими рабами как яд.

Но тогда я еще не имела представления о том, где нахожусь. Интуиция подсказывала мне, что в очень нехорошем месте. Жест Дона Педро очень не понравился мне не только из жалости к ящерицам. Я видела в нем стремление владельца «ботаники» вызвать у меня отвращение и ужас. Так злой мальчишка пугает малыша резиновой змеей.

Отвернувшись от клетки с ящерицами, я увидела изображение Святого Михаила, висевшее на стене вверх ногами. Тогда мне не пришло в голову связать это с брухерией, но все вокруг казалось странным и неприятным, как и сам Дон Педро с его ожерельем из собачьих зубов. Моя тревога усилилась еще и оттого, что меня покинула Вероника. Когда я очутилась за черным занавесом, она, вероятно, сочла свою задачу выполненной и удалилась, оставив меня с Доном Педро и миссис Перес.

Сначала я подумала, что миссис Перес теперь скрывается от полицейского допроса, а Дон Педро – ее родственник, возможно – женат на ком-то из членов ее семьи.

Вероятно, меня ввела в заблуждение его снисходительность. Для столь самонадеянного человека он удивительно терпеливо относился к болтовне миссис Перес Дон Педро взялся переводить наш разговор, и у меня ни разу не возникло ощущения, что он ее как-то подгоняет или подправляет. Я очень хорошо сознавала, какая сложная задача стояла перед миссис Перес. Тонио был ее сыном, и, несмотря на все мое желание получить полезные для Джоула сведенья, я понимала, что она должна найти какой-то собственный способ оказать подобную помощь.

Миссис Перес начала со своего невинного прошлого. Она выросла в рыбацком поселке на восточном побережье Пуэрто-Рико. Ее отец владел небольшой лавкой Они считались относительно обеспеченными. У них (вероятно, тут подразумевались многочисленные сестры) были ботинки, и они учились в школе. Но строгий отец не позволял им ходить на деревенские танцы. Они стирали и гладили, помогая матери. По воскресеньям и дням Святых ходили в церковь в чистых нарядных платьях.

После того, как ей исполнилось шестнадцать, она отправилась к своей кузине в Сан-Хуан, и на пляже в канун дня Святого Хуана среди пляшущих праздничных огней костров впервые встретила отца Тонио.

– Он был черный. Не как я – настоящий негр. И очень дурной человек, con muchas malicias.[18]18
  Буквально со многими пороками.


[Закрыть]

Миссис Перес считала, что он приворожил ее с помощью какого-то заклинания.

Насколько я поняла, они не венчались и жили в свободном браке Вероятно, он был уже женат. Во всяком случае, они завели свое хозяйство. Он плавал на шхуне, ходившей в Санта-Крус и Сент-Томас, и, оказавшись на берегу, сразу же устремлялся в кабак.

Но на берегу он бывал все реже. Тонио родился в его отсутствие; и вскоре после этого перестали приходить деньги. У нее не хватало еды, и она не могла заплатить за аренду дома. Но, несмотря на отчаянное положение, ей не хотелось возвращаться в деревню. Потом она встретила другого человека, гораздо старше ее, который, кажется, любил детей. Он работал официантом в одном из кафе Сан-Хуана, не пил и имел свою хижину в Ла-Эсмеральде.

Некоторое время их жизнь протекала мирно – по крайней мере, по сравнению с тем, что началось потом.

Тонио еще не исполнилось двух, когда неожиданно вернулся ее муж-моряк. Пьяный и полный вожделения, он искал свою жену в тех трущобах, где оставил ее. Но, узнав от соседей о своем сопернике, он пришел в ярость и устремился в Ла-Эсмеральду, чтобы убить изменницу.

Он не убил ее, но, ворвавшись в дом, повалил на пол и стал топтать ногами, после чего она попала в больницу с трещиной в тазовой кости. И ей сказали, что она больше не сможет иметь детей. Полиция искала его, но он, вероятно, ушел в море.

Она лежала в муниципальной больнице несколько месяцев, и к ней ходила только соседка по имени Тереза. У пожилого сожителя страх пересилил любовь. Он оставил Тонио у Терезы и переехал в Нью-Джерси, где его брат работал на мебельной фабрике.

Когда миссис Перес вышла из больницы, у нее не осталось никого, кроме Терезы. Между тем Тереза работала в барах и вела веселую жизнь. Она часто напивалась или приводила в свою хижину мужчин, и они отгораживались от детей лишь занавесом. Миссис Перес стала официанткой. Здесь история стала более сумбурной. Я даже подумала, не смягчает ли Дон Педро ее слова. Но, скорее всего, миссис Перес сама решила опустить кое-какие подробности, очевидно считая, что они не имеют отношения к судьбе Тонио. Мне кажется, тут она ошибалась.

Тонио было шесть лет, когда у нее появился новый муж. Его звали Рамон. Он не пил и не играл в азартные игры. К тому же у него водились деньги. К несчастью, Тонио возненавидел его. После ряда безуспешных попыток примирить их она согласилась на то, чтобы мальчика отвезли к старой тетке Рамона, которая жила в Гуайаме.

– Это деревня. Там жили сборщики тростника, очень простые люди. Я думала, там ему будет хорошо.

Возможно, она действительно так думала, но мне приходилось бывать в тех местах. Я видела хижины из цинка и смоленой бумаги среди мангровых болот. Вонючая жижа кишела крабами. По стенам домов бегали ящерицы. Жители ходили за водой с ведрами к общему источнику или собирали дождевую воду в гнилые бочки. Чашками служили консервные банки. В пальмовой роще и между посадками тростника бродили полудикие свиньи и куры. Они питались плодами дикого хлебного дерева, подорожником и корневищами юкки.

Я представила себе одинокую злобную старуху. Несколько раз мальчик убегал от нее, а затем его доставляли обратно.

– Она была плохой женщиной, – сказала миссис Перес, – она делала canita.

Дон Педро объяснил мне, что «каньита» означает «самогон».

Но старуха совершала и более тяжкие проступки. У Тонио, как я поняла из жестов его матери, открылась какая-то форма эпилепсии, и лечение старой тетки состояло в том, что она привязывала мальчика к кровати и, связав ему руки за спиной, колола его булавками. Иногда она прижигала ему ноги головней из очага.

– Когда я узнала об этом, мне захотелось забрать Тонио обратно, – продолжала миссис Перес, – но Рамон не позволил. Он был вором и дружил с плохими людьми. Я боялась его.

Прошло еще шесть лет, прежде чем это тяжкое испытание закончилось. Рамон зарезал одного моряка, и сам был убит полицейскими.

Как я уже могла догадаться, для миссис Перес снова настали нелегкие времена, пока не явился новый спаситель. Теперь им оказался мистер Перес. Он жил в Штатах и собирался туда вернуться. Мистер Перес обещал снять для нее квартиру и даже согласился взять Тонио. Но когда она приехала в Гуайаму за своим сыном, оказалось, что он не хочет уезжать.

В тот ужасный день, одетая в новый костюм, подаренный ей мистером Пересом, в розовых туфлях, розовом платье и с розовой сумочкой, она вышла из автобуса и направилась к хижине старухи. Тонио там не оказалось, а полупьяная старуха отказывалась сообщить, куда он пошел. Когда наконец пятидолларовая бумажка развязала ей язык, выяснилось, что угрозы и побои не внушили Тонио уважения к старшим и в свои двенадцать лет он стал «совсем плохим».

Тут у миссис Перес неожиданно возникли затруднения. Сначала я подумала, что Тонио совершил какое-то ужасное и, быть может, даже непристойное преступление, о котором она не хочет говорить. Дон Педро тоже был озадачен и стал задавать ей разные наводящие вопросы. Наконец на его лице появилась усмешка.

– Он околачивался возле брухи. Это такая женщина, которая пользуется силами зла.

– Мне известно это слово, – сказала я.

Очевидно, миссис Перес боялась рассердить Дона Педро. И совершенно напрасно. Только теперь он по-настоящему заинтересовался ее рассказом, даже наклонился вперед, и ожерелье из зубов закачалось.

Бруха также торговала каньитой, конкурируя с теткой Рамона. И еще она налагала заклятья, зарывала в землю бутылки, заполненные тряпками, яичной скорлупой и кровью, чтобы повредить посадкам тростника, и открывала своим клиентам счастливые номера лотереи. Кроме того, она общалась с обезглавленной женщиной, которая бродила по ночному берегу.

– Кто это? – спросила я.

Дон Педро пожал плечами. Он не знал. Очевидно, какой-нибудь местный дух. Я вспомнила картину в галерее Парк-Бернет. Кажется, там изображалась Гуайама, и доктор Райхман назвал ее деревней ведьм. Очевидно, Тонио нашел собственную бруху. Как и его мать, он нашел себе защитника.

В тот день, когда миссис Перес пыталась забрать его, она наняла мальчишку-проводника за четверть доллара и испортила свои новые розовые туфли-лодочки, пробираясь через грязь и корни деревьев, пока не пришла к одинокой хижине в пальметтовой роще.

Бруха была ужасна. Огромная черная старуха в черном платье и черном тюрбане. Высунув голову из окна своей кухни, она наблюдала, как миссис Перес пытается выманить своего сына.

Но шесть лет жизни у тетки Рамона сделали Тонио подозрительным. Обещанная мистером Пересом жизнь в Нью-Йорке, деньги, телевизор и настоящий снег не могли заставить его покинуть свою бруху. И я понимала почему. Последние шесть лет жизнь Тонио была ужасной. Другие дети, наверное, дразнили его из-за нервных припадков. Не говоря уже о побоях. Благодаря брухе, он испытывал сладостное чувство, видя, как прежние обидчики теперь боятся его самого. Вероятно, он также занялся брухерией, учился произносить клятвенные заклинания, собирать ядовитые растения и готовить снадобья. Даже тетка Рамона боялась взять его обратно.

В результате миссис Перес уехала без сына. Он отплатил своей любимой, но беспутной матери, которая бросила его, и наконец заставил ее плакать, как прежде плакал сам.

Но за день до отлета Переса в Нью-Йорк Тонио оказался в Ла-Эсмеральде – окровавленный, с распухшим лицом. Его побили камнями, когда он ходил в поселок за покупками для брухи. За день до того в поселке умерла молодая девушка. Ее рвало черной желчью, и Тонио сочли виновным в этой смерти.

– Mal de ojo, – пояснил Дон Педро, – говорили, что у него дурной глаз.

Какой-то торговец подобрал Тонио в предместьях Сан-Хуана.

Первый месяц в Нью-Йорке оказался необычайно тяжелым для миссис Перес. Она думала, что умрет от холода, хотя зима уже кончилась. Конечно, в их квартире имелись все удобства: водопровод, ванна, туалет. Но не хватало привычной суеты Ла-Эсмеральды.

– Здесь все люди такие занятые и холодные, – жаловалась миссис Перес, – и двери у них всегда закрыты на замок.

Она не говорила по-английски и едва ли могла научиться. Кроме того, в отличие от большинства пуэрториканцев, приезжающих в Эль-Баррио, у нее не оказалось родственников. Весь день она, завернувшись в одеяло, сидела у радиатора, боясь даже пойти в магазин. Наверное, миссис Перес чувствовала себя увядшей и преждевременно состарившейся.

У мистера Переса дела шли лучше. Он уже жил в Нью-Йорке прежде, и неплохо говорил по-английски. Поэтому ему сразу удалось получить работу на обувной фабрике.

У Тонио тоже началась новая жизнь. Хотя ему давно пора было идти в школу, они не считали нужным заставлять его что-то делать, и он мог свободно разгуливать по городу. В первом порыве отцовских чувств мистер Перес проявил немалую щедрость, и Тонио тратил свои деньги в районе Тайм-сквера. Особенно его привлекал киоск фотографа. Миссис Перес порылась в своей черной сумке и протянула мне несколько старых снимков.

Фотографии произвели на меня сильное впечатление. Даже тогда, в тринадцать лет, он отличался от других пуэрториканских мальчишек. Лихорадочные, заметно косившие глаза, удлиненное лицо с заостренным подбородком, более темное, чем у матери. И на всех фотографиях одна и та же одежда. Черная, и как будто со стоячим воротником.

– Это накидка, – пояснила миссис Перес, склонившись над моим плечом, – Тонио всегда носил ее. Он был в ней как будто с крыльями.

Магическая накидка, брухерия и Бог знает, что еще – он наверняка считал себя супербоем и верил, что имеет mal de ojo. Я снова взглянула на его глаза, слишком дикие и беспокойные, чтобы свидетельствовать о его здоровье.

Однако некоторое время казалось, что Тонио забыл свое прошлое. Эпилептические припадки почти прекратились. Он научился говорить по-английски. И хотя так и не пошел в школу, но ни разу не попался за бродяжничество. К тому времени, когда мистер Перес начал тратить деньги в барах, вместо того чтоб одаривать своего приемного сына, Тонио даже устроился на работу в мясной лавке. И мясник закрыл глаза на то, что его работнику нет еще и шестнадцати.

Правда, очень скоро Тонио потерял это место. Миссис Перес точно не знала почему. Она только сказала, что мясник испугался. Возможно, причиной тому послужила жутковатая внешность Тонио или его особенная манера смотреть на ножи и наблюдать за разделкой мяса. А может, и упоминание о жизни с брухой. Разумеется, любой намек на mal de ojo лишил бы Тонио работы в Эль-Баррио.

Потом он просто шлялся повсюду. Его не взяли в банду, вероятно, потому, что он был слишком странен. Впрочем, к тому времени эпоха гарлемских банд уже почти миновала, уступив место эре марихуаны, героина, лазанья по крышам и уличных беспорядков.

Тонио в своей черной накидке бродил сам по себе, рассматривал комиксы, посещал испанские кинотеатры. Миссис Перес часто замечала, как он сидел на ступеньках крыльца и жадно разглядывал проходивших девушек. К тому времени ему исполнилось семнадцать, но его ни разу не видели с женщиной.

– Он бы невинен, как святой ангел, – сказала миссис Перес.

Я не могла понять, откуда такая невинность. Очевидно, он знал уже немало: Тереза, приводившая домой мужчин, и мать, работавшая официанткой в баре и сменившая нескольких мужей, не могли не оставить следов в его памяти. Но потом это знание оказалось проклято страхом или ненавистью, а может быть, тем и другим. Я вспомнила про старую тетку, которая жгла ему ноги. Наверное, не меньшую роль сыграла и мать, чья потребность в мужчинах обрекла его на мучения.

На наконец возмездие наступило.

Однажды утром, собираясь пойти в магазин, она увидела на улице несколько полицейских машин. Большая толпа собралась у входа в соседний дом – дом Марии Сан-чес, чью голову только что нашли в Центральном парке. Миссис Перес хорошо помнила Марию – симпатичную девушку с длинными густыми волосами. Только вчера Тонио, сидя на крыльце, засматривался на нее.

Последнее обстоятельство вновь пришло на ум миссис Перес, когда, убирая кровать Тонио, она нашла засунутую под матрас окровавленную рубашку. Когда миссис Перес развернула рубашку, из нее выпал нож с выскакивающим лезвием.

Миссис Перес очень боялась расспрашивать своего сына, но в конце концов решилась. Тонио сказал, что у него пошла кровь из носа, а нож он просто нашел. Миссис Перес поверила и вздохнула с облегчением.

Прошло два месяца. Однажды Тонио отсутствовал всю ночь. Он сказал, что ночевал под деревянными мостками в Кони-Айленде. Но в тот день в школьном саду на Сто четвертой улице нашли Терезу Ругьеро. На этот раз на его одежде не было крови, но мистер Перес застал свою жену в истерике и заставил ее все рассказать. Потом он напился, кричал и бил Тонио, который оставался молчаливым и равнодушным. Мистеру и миссис Перес, конечно, не приходило в голову заявить в полицию.

Однако они нашли свой способ решения проблемы. Перес устроился работать привратником в доме на Второй Восточной улице. Они решили забыть прошлое и начать новую жизнь в Ист-Вилидж.

Но у них ничего не вышло. Мистер Перес стал пить больше, чем прежде. Миссис Перес приняла Эспиритизмо. Тонио заявил, что религиозные картины действуют ему на нервы, и, поскольку в доме одна квартира пустовала, его переселили туда. Ненадолго, только чтобы подыскать другое жилье – домовладелец так ничего и не узнал.

Я вспомнила про нож, который обнаружила на антресолях у Джоула, и спросила:

– Это номер «Д» на пятом этаже?

Она кивнула утвердительно.

В сентябре они прочли в «Эль-Диарио» про Викторию Диас. Но теперь дело зашло слишком далеко. В Центральном парке Тонио допрашивал полицейский, который еще не знал о совершенном убийстве. Позднее он, конечно, вспомнил косоглазого паренька в черном плаще. Полиция довольно быстро выяснила, где живет Тонио. В тот же вечер на Второй Восточной улице появились два детектива.

– Они не нашли его, – сказала миссис Перес.

– Где же он был? – спросила я.

Миссис Перес молчала, беспокойно переводя взгляд с меня на Дона Педро. Я решила, что она хочет уклониться от ответа. Все же Тонио оставался ее сыном. Я была «англо», и по понятиям миссис Перес, довольно богатой. Чтобы помочь моему брату, от нее требовалось пожертвовать своим сыном.

– Пожалуйста, – попросила я.

Она взглянула на Дона Педро, и он, кажется, понял. Взгляд его желтоватых глаз внезапно стал суровым.

– К тому времени, мадам, Тони был мертв.