Текст книги "Неукротимая"

Чтобы пресечь слухи о диверсии и не поднимать панику среди подчиненных Субад приказал временно сохранять происшествие в тайне, а сам поспешно наведался к больным. Несмотря на предостережение доктора, с неровно одетой пластиковой маской на лице он склонился к Тарико, но скоро убедился, что она хоть и находится в сознании, не может издать ни звука.

– Сильное воспаление слизистой верхних дыхательных путей, – пробормотал Яримаки.

– А в чем же причина? – допытывался потрясенный Субад.

– Могу предположить аллергическую реакцию.

– Она поправится? У тебя есть нужные лекарства?

– Пока ее состояние стабильно. Прежде всего необходимо выделить аллерген, взять анализы…

– Так чего ты ждешь? – орал Субад.

Яримаки зажмурился, вытирая вспотевший лоб.

– Их все равно придется отвезти в город на исследование. Вы же знаете, приличной лаборатории в «Уригучи» нет.

– У лейтенанта Шухо такая же проблема?

– Гораздо серьезнее. Он потерял зрение и жив только за счет искусственной вентиляции легких. Его надо как можно скорее доставить в клинику. Вам нельзя здесь находиться, прошу немедленно уйти. Инфекция…

В течение следующего часа Субад с двумя наиболее трезвыми офицерами метался по лагерю, приводя в чувство всех, кто мог в состоянии расслышать приказ о чрезвычайном положении. Еда и напитки оказались под строжайшим запретом до полной экспертизы, суровые допросы Ризы и остальных поварих не принесли результатов, впрочем, как и тщательные обыски корпусов.

Едва рассвело, летмобиль с опознавательными знаками системы трудовых лагерей Петри вылетел из "Уригучи" в сторону ближайшего военного городка, известного крупной медицинской базой. Кроме пилота на борту находился сам Багери и умирающий молодой офицер. Тарико было решено оставить под присмотром Яримаки.

Субад просто боялся, что ее не выпустят из клиники и небрежно отнесутся к леченью.

Глава 16
Сомнения

Над лагерем занимался морозный лиловый рассвет. Лаяли голодные собаки, скребли лапами по сетке ворот, яростно грызлись друг с другом. Нуями перекинул через ограду надорванный мешок с прессованным кормом и снова навалился на широкую лопату, расчищая дорогу себе и хромающей спутнице.

Опухшая Памукаси сердито ворчала:

– В городах давно роботы убирают снег. Не могут нам выслать хотя бы старые модели. У-у… ненавижу!

– А ты приехала сюда отдыхать, шлюха? – прошипел Нуями, – топай вперед, сменишь меня, зажирела на офицерских подачках.

– Никогда не видела столько снега, – стонала Памукаси, приняв от него лопату, – больничка до крыши засыпана, как попадем внутрь…

– Раскрой глаза! Хамус уже освободил двери. Когда окажемся там, не забудь, чего я от тебя хочу – подольше отвлекай доктора, пока я занимаюсь девкой.

Ранних посетителей встретила хмурая Гуна в сползшей на одно ухо косынке.

– Что у вас? Яримаки только прилег, всю ночь следил за больными. Может, я помогу.

Памукаси притворно заохала, перегнулась пополам, жалуясь на сильные боли в животе. Нуями проводил ее до смотровой и поручил заботам медсестры, а сам направился дальше по коридору, словно пес вынюхивая палату Тарико.

«Где ты прячешься от меня, маленькая, сладкая сучка! Все равно когда-нибудь тебя получу и заставлю отрабатывать каждый день ожидания…».

Она лежала на правом боку, почти до носа укрытая одеялом. Волосы слиплись, пряча синеватые веки, дыхание шумное, с легким свистом. Вглядевшись в ее лицо, Нуями был немало обескуражен. Губы Тарико распухли, их кожа высохла и потрескалась, на щеках выделялись багровые пятна, шею прикрывала толстая повязка, пропитанная мазью.

– Ну и уродина! Конечно, он велит выкинуть ее в один из бараков, а там уж я подберу. Внизу-то у нее все рабочее, надеюсь.

Нуями просунул волосатую лапу под одеяло, нашаривая голые колени и бедра девушки.

«Что-то слишком горячая! А вдруг эта штука заразна и я подхвачу какую-то дрянь… Придется подождать».

Напоследок он сильно стиснул ее грудь под сорочкой и попробовал ущипнуть сосок, но гулкие шаги за дверями заставили отпрыгнуть от больничной койки и втянуть живот в надежде, что бугор в штанах тогда будет не слишком заметен.

"Неужели хозяин вернулся… Как быстро!"

Субад пинком распахнул дверь и мутным взглядом обвел палату. Наконец обнаружил досадную помеху, ткнул пальцем в сторону Нуями и хрипло приказал:

– Ты… за-а-чем тут? Убирайся!

За хозяином семенил заспанный доктор, катил столик-тележку с препаратами, Нуями чуть не сшиб его в дверях и так спешил убраться из больнички, что забыл Памукаси, которой стало гораздо лучше после укола Гуны. Отлежавшись на твердой кушетке, танцовщица умоляла оставить ее в больничке хотя бы на день, дать любую работу, лишь бы не возвращаться в барак.

* * *

– Вам надо отдохнуть, господин. Поспать немного, – настаивал Яримаки, закончив с капельницей у кровати Тарико. – Вы больше суток на ногах.

– Я должен найти отравителя, – прошептал Субад. – Не успокоюсь, пока не спущу гада под лед. Сомневаюсь, что был сговор, тут действовал одиночка, и я его вычислю. Или ее…

– Что сказали в госпитале про офицера Шухо? – выдержав паузу, спросил Яримаки. – Есть надежда вернуть зрение?

– Он-то в надежных руках, – буркнул Субад, – хотелось бы знать, что моя Тарико тоже.

Яримаки обиженно затряс головой и повысил голос:

– Понимаю. Вы никому здесь не можете доверять, но если бы я хотел убить вас, девушку или офицера…

Он вдруг мрачно усмехнулся и даже морщины разошлись на пергаментном лбу.

– … действовал бы наверняка. Пришлось бы гробы готовить, а не больничные койки.

– Ну-ну, потише! Ты сегодня не в меру болтлив, – Субад пристально вгляделся в узкие, налитые кровью глаза Яримаки. – Я пытаюсь собраться с мыслями. Кто мог составить такой сложный препарат на масляной основе? Хорошо, что в городе нашелся верный антидот.

– Преклоняюсь перед вашей настойчивостью, господин. Трудно представить, во сколько обошлась срочная экспертиза в праздничную ночь.

– Сумма немалая, но оно того стоит, – признался Субад. – Это дело чести. Мой офицер пострадал. Сейчас нам предстоит поднять дела последней партии заключенных, выяснить, кто на воле имел дело с ядами.

– Заставьте псов пробовать еду, пусть роют мерзлую землю, но ищут след.

– Так и поступим. А вот Ризу, пожалуй, надо отпустить, она служит мне много лет и Шухо любила, как сына. Но кто мог Тарико ненавидеть? Все! Все на нее окрысились из-за того, что спит со мной.

Субад тяжело поднялся с соседней кровати, будто нашел зацепку.

– Ты пустил сюда Нуями?

– Он привел женщину с болями в животе. Гуна ею занялась.

– Я выставлю у палаты охрану. Скоро Тарико заговорит?

– Если ваш препарат поможет, то уже к вечеру опухоль гортани спадет. Либо ей досталась меньшая доза, либо ее организм невероятно силен.

– Она станет прежней? – тихо спросил Субад, осторожно коснувшись ее волос.

Яримаки бросил мимолетный взгляд на спящую девушку и судорожно вздохнул.

– Вы имеете в виду лицо? Да-а… гм… даже следа болезни не останется.

– Когда можно будет перенести ее в Управу ко мне? – быстро спросил Субад.

Яримаки нахмурился и пожал плечами, выражая сомнение.

– Вы не сможете сами ухаживать за ней. Неделю… две… Пока не вернется красота.

– Красота здесь не при чем, – холодно бросил Субад, остановившись напротив первого рисунка Тарико на стене. Почему-то он снова напоминал ему женскую фигуру с распущенными локонами, но вместе игры с младенцем в этот раз женщина перебирала черные камни или обугленные кусочки дерева.

– А как же… – прищурился Яримаки, – зачем она вам в таком жалком виде. Или закроете лицо, пока будете пользоваться?

– Как ты сказал? – Субад круто обернулся к нему, задыхаясь от гнева. – Что ты знаешь о ней… обо мне… Лагерный лекаришка! Однажды ты дал мне совет перевести Каму в уличный вольер, я тебя послушал, – и она умерла в одиночестве.

– Кама скулила ночами и мешала вам спать. Вы сами были рады избавиться от нее. Она издохла от старости.

– Ее убила вонь ваших проклятых болот!

– Мы вас сюда не звали, господин Багери, – настойчиво бормотал Яримаки, пряча глаза. – Мы не виноваты, что во всей системе больше не нашлось места для изгнанника.

– Ты-ы… выживший из ума шарлатан, – Субад схватил ворот рубашки доктора, с треском разорвал ткань. – Я своими руками тебя придушу, ничтожный слизняк.

– Давай… бей! Что ты еще умеешь, кроме как бить и насиловать. Превратил рабочие цеха в гнезда разврата, продаешь женщин начальству в соседний блок. Разрешаешь попойки и грязные представления в святой праздник. Ты даже ее защитить не смог, – чистую, добрую девочку чуть не сгубили из-за тебя, – сорванным голосом кричал Яримаки, указывая на кровать, откуда вдруг донесся слабый стон.

Субад оттолкнул доктора плечом и опустился на колени перед кроватью.

– Тарико! Ты слышишь меня, Тарико! Я здесь. Ты меня узнаешь?

Она широко раскрыла глаза, в которых стояли крупные слезы. Потом опустила ресницы и глубоко вздохнула. Внезапно Субад почувствовал тяжесть в груди, будто сердце придавил ледяной валун.

– Я привез отличное лекарство. С ним ты скоро поправишься. Завтра мы вернемся домой, слышишь? Я не оставлю тебя здесь, заберу к себе. Будем вместе как раньше. Ты ведь этого хочешь? Открой глазки, пожалуйста, я тебя прошу.

Когда она медленно покачала головой из стороны в сторону, Субад вопросительно глянул на безмолвного доктора.

– Что это значит? Ей больно? Она вообще понимает меня? Да что ты стоишь, болван, поставь ей укол, поменяй раствор в капельнице.

У Яримаки дрожали губы и руки, морщинистое лицо еще больше осунулось и потемнело. От недавней вспышки протеста не осталось следа.

– Сейчас, господин, сейчас…

Пока доктор суетился возле Тарико, Субад сидел на свободной кровати, держась правой рукой за левую сторону груди. Ледяной валун вгрызался в живую плоть, остужал кровь, останавливал сердце. Терпеть было невыносимо.

– Эй, Яримаки… тащи скорей волшебные таблетки. Иначе рискуешь меня пережить.

Одного взгляда на восковое лицо Багери было достаточно, чтобы оценить масштабы новой беды. Доктор выбежал в коридор и опрокинул ведро, в которое Памукаси выжимала тряпку, усердно намывая полы.

– Бросай все! Зови Гуну, хозяину плохо, – загнанно кричал Яримаки.

Спустя полчаса в палате было раскрыто окно, Гуна окуривала помещение сбором целебных трав и кореньев, а доктор с сосредоточенным видом изучал пульс начлагеря.

– И что скажешь? – тихо спросил Субад. – Климат сменить? Или уж сразу работу?

– Вы нуждаетесь в продолжительном отпуске, господин Багери. Влажный теплый воздух, обилие фруктов, орехов и овощей, цветущие пейзажи.

– Забыл прогулки на пляже под частыми звездами… Я бы забрал ее с собой в какую-то зеленую глушь. Больше меня здесь ничего не держит. Скоро на Петри многое поменяется, посмотрим, кому суждено уцелеть.

Он расправил одеяло Тарико и голос его, обращенный к Яримаки, звенел прежней силой и властью.

– Сделай так, чтобы завтра она заговорила. Любые средства используй. Я не смогу спать спокойно, пока тварь прячется где-то в лагере. Скоро мы ее вздернем!

Памукаси отшатнулась от дверного косяка и зубами прихватила собственный палец, чтобы не взвыть в смертельной тоске.

«У меня осталась ночь, чтобы заставить художницу навсегда заткнуться. Достаточно подушкой прижать, она сейчас слабей новорожденного цыпленка. Но как же пробраться в палату… Без Нуями не обойтись…»

Когда Субад вышел из палаты, Памукаси еще ниже склонилась над грязной тряпкой, и даже чувствуя на стриженом затылке взгляд хозяина не подняла головы. А потом усердно пыхтела, помогая старому охраннику тащить тяжелое кресло ближе к дверям. Молчаливый Хамус будет стоять на страже Тарико день и ночь, но у него есть маленькая слабость – он любит играть на деньги и все прочее, что можно на деньги сменять.

"Нуями его отвлечет".

Пока доктор Яримаки отдыхал, Памукаси чистила уборные и стирала белье в больничке, а Гуна делилась с ней последними новостями:

– В хозяина словно демон вселился! Двоих посадил в холодную из-за пьянки, одного офицера заставил писать рапорт о переводе, а уж что в бараках творится… Отсидимся здесь, может, не тронет нас. Скорее бы очнулась Тарико, с ней он будет спокойнее.

Глава 17
Предчувствие

Тарико снился сон, полный звуков и красок буйного леса. Живительные лучи Антарес словно стрелы пронзали широкие листья деревьев, скользили по морщинистым стволам, падали в кустарник, терялись во мхе. У ручья в тени плескались загорелые ребятишки, мазали свои голенькие тела красноватой глиной, скручивали из волос забавные рожки, дразнили друг друга и снова босиком шлепали по воде.

За ними присматривала черепаха с морщинистым лицом доброй старухи. Вот она шевельнулась на камне и сердито прошамкала, обращаясь прямо к Тарико:

– Вставай! Хватит валяться, как сломанная ветка. Борись за свою жизнь, а потом возвращайся к нам.

Жуткий грохот разорвал небо, огненный вихрь мгновенно испепелил сотни деревьев, а дети… Одни превратились в крохотных рыбок и утекли под землю, другие стали птицам и их унесло железным смерчем вместе с песчаной тучей.

По выжженной земле уверенно шагали стальные великаны, управляемые людьми, которые прятались под стеклянными куполами черепов. Скоро на месте леса возникла ровная площадка для воздушного транспорта, словно гигантские грибы-мутанты выросли военные ангары и солдатские казармы.

Тарико вдруг ощутила себя маленькой и слабой на руках женщины с платком на лице – защита от ветра.

«Зачем она так сильно прижимает меня к себе. Душно… невозможно дышать. Больно!»

Рядом плакали малыши, а горбоносый мужчина в серой форме растягивал губы в улыбке, предлагая им печенье и раскрашенные игрушки. Происходило что-то печальное и неизбежное. Детей усаживали в машины, собирались увозить от родных.

Тарико тоже забрали у матери, бросили в шевелящийся комок, накрытый плотной колючей тканью. Воздуха не хватало… Ревел двигатель, хрустел на зубах песок.

Она вытянула руки и приподнялась в кровати, стараясь забраться повыше, как вдруг на лицо ей навалилась неведомая тяжесть. Перед глазами вспыхнул облик бабушки– черепахи: опаленная кожа лопалась и слетала желтой сухой листвой.

– Выживай и приходи к нам. Дом опустел, некому налить молока в блюдце, некому прополоть душистые травы. Скоро поселение вымрет, слишком мало тех, кто готов перенять заветы старейшин.

Еще несколько мгновений прошло в борьбе с невидимым противником, а потом Тарико представила себя змеей – упругой и гибкой, она извернулась на смятой постели и столкнула врага на пол, зацепив столик с лекарствами. Раздался короткий стон и невнятные ругательства. В темноте не был видно пострадавшего, но голос показался смутно знакомым, постепенно тяжесть с груди Тарико исчезла, а дыхание успокоилось.

– Пришла убивать меня снова? Зачем?

– Меня так учили, – глухо призналась Памукаси. – Хочешь что-то ценное получить, принести жертву. Я возненавидела тебя в первый же день. Ты надеялась переждать срок за пазухой у хозяина? И я тоже. У Багери широкая грудь, но двоим там места не хватит. Когда ты сунула мне дорогие духи, думала откупиться? Так, знай – я использовала их против тебя, а сейчас для верности нож принесла. Только одна из нас останется в «Уригучи». Я пойду до конца.

Вспыхнул свет в палате, и Тарико прикрыла глаза ладонью, отодвигаясь к металлическому каркасу кровати. У дверей было тихо, но эта тишина имела четкие размеры и формы, притом несла в себе гораздо большую угрозу, чем оружие Памукаси.

– Твои слова сбудутся, женщина, – заявил Субад, приближаясь к растерзанной постели, – одна из вас навсегда останется в лагере, но клянусь всей грязью Дайона, это будет не Тарико.

Звериным прыжком он оказался над танцовщицей и стиснул ее запрокинутое горло жесткими пальцами.

– Ответишь за преступление в ночь всеобщего праздника. Нуями уже подтвердил вину. Ждет страшная кара.

– Богом себя возомнил… – сдавленно хрипела Памукаси. – Подожди, честный суд и до тебя доберется!

Субад подтащил ее к открытым дверям и кинул под ноги охранникам, столпившимся в коридоре.

– Отведете в сарай, я скоро буду там и все закончим.

Он вернулся к сжавшейся на полу Тарико и, опустившись рядом, прижал ее голову к своей груди.

– Я чувствовал, что убийца придет замести след именно сюда. Сначала подумал на пса. Нуями давно облизывался на тебя. А я не мог поверить, что он решится на подобную подлость. Значит, тупому ублюдку кто-то подсказал…

– Офицер Шухо жив? – тихо спросила Тарико.

Субад ревниво поморщился и тяжело вздохнул.

– Врачи обещают и зрение восстановить, я заплатил за лучшие процедуры из своего кармана. Привык к мальчишке за пару лет. А про меня не спросишь? Последние сутки потрепали нервы так, что сердце прихватило.

– Ты снова не мог заснуть… – отрешенно сказала Тарико.

– Не мог заснуть без тебя – это правда. И догадался устроить засаду в больничке, но все равно чуть не опоздал. На что вообще рассчитывала мерзкая дрянь!

– Хотела занять мое место у твоего сердца, – усмехнулась Тарико.

Он ладонью отвел волосы с ее лица и бережно поцеловал в бледный лоб.

– Напугала своей болезнью. Ни разу в жизни я не тревожился так сильно за другого человека, тем более за женщину. Ты храбро сражалась с этой гадиной, я горжусь тобой, птичка.

– Я не птичка, – еле слышно ответила Тарико, – я что-то иное… холодное, темное… сама смерть любит меня, вот почему совсем не страшит.

– Успокойся, сейчас Яримаки придет. Эй! Куда подевался старый дурак!

– Не кричи! И не обижай его, он лечит нас, умей быть благодарным.

Субад нахмурился, изучая ее взволнованное лицо. Тарико и раньше была не слишком покорной, но сейчас вела себя вызывающе дерзко, будто имела право указывать хозяину лагеря. Может, еще не оправилась от тяжелого отравления. Забыла, с кем говорит.

Он подавил в себе порыв негодования и начал осыпать осторожными поцелуями ее запавшие щеки и блестящие глаза, которые она тотчас прикрыла.

– Люблю тебя! Люблю твои живые картинки на стенах, – та, что в нашей спальне мешала мне спать и гнала прочь из комнаты. Среди рисованной листвы мерещились змеи, вместо шипения они шептали, чтобы я шел к тебе и вот я здесь. Риза недаром называла тебя колдуньей.

– Хотела бы я все вспомнить по-настоящему… – простонала Тарико.

– Не стоит. Вдруг превратишься в птицу и улетишь от меня.

– Ты долго был один, привыкнешь снова.

– Я был один до тебя. Больше не хочу. Не оставляй…

Субад с горечью осознавал, что говорит лишнее, меняется с ней ролями и показывает слабость. Вероятно, слишком устал за последние дни. Тарико поймет и не воспользуется его состоянием. И вдруг каким-то потаенным чутьем он угадал, что маленькая Тарико изменилась, словно каждая новая беда приносила ей новые силы и навыки.

"Я что-то иное – холодное, темное, бесстрастное. И не боюсь смерти, потому что мы знакомы с рождения".

– Прошу, сохрани ей жизнь! – вдруг горячо попросила она. – Пусть дело Памукаси решает суд, не хочу, чтобы она погибла от твоей руки. Обещаешь?

– Хочешь лишить меня заслуженного развлечения? – недовольно проворчал Субад.

– Разве ты в праве ее убивать? Разве казнить даже скверного человека – это развлечение?

– Отдыхай. Никто больше не потревожит тебя, Тарико.

У дверей палаты был выставлен новый пост охраны, хотя начлагеря не сомневался, что главный виновник трагедии уже найден. И все-таки было решено оставить измученной допросами Памукаси жизнь, если то, что придумал Субад можно считать таковой.

С соответствующими рекомендациями ее отправили в соседний лагерь для обслуживания заключенных, которых начальство могло поощрить женским обществом за выполнение рабочего плана или другие услуги.

Несмотря на клятвенные заверения в невиновности, Нуями был переведен еще дальше, в пункт речного сплава, Субад не простил ему связи с отравительницей и посещения Тарико в ночь прилета.

Офицеры недолго удивлялись мягкости наказания: "На хозяина это не похоже!" Скоро все внимание сосредоточилось на военном конфликте Петрианы с могучей Сианской империей.

– Сейчас каждая жизнь на счету, страна теряет людей, а ведь кому-то придется строить на пепелище.

Осведомляясь о здоровье офицера Шухо неделю спустя, Субад неожиданно передал Тарико искреннюю благодарность.

– Но что хорошего я для него сделала? Это он разделил со мной удар Памукаси и вынужден пройти долгое лечение, – удивлялась Тарико.

– Ему пришел вызов в штаб действующей части, если бы не слепота, нашего парня отправили бы в самое пекло. Я внимательно слежу за сводками, развязка близка…

– Писем из города для меня не приходят? – тихо спрашивала Тарико. – Ты ведь не станешь их прятать? Там нет ничего запрещенного, я уверена.

– А я уверен, что господину Чагоро сейчас не до тебя! Наверно, спасает тощий зад где-нибудь в провинции. Госслужащие и судебные приставы будут на особом контроле у новой власти. Или твой друг легко приспосабливается к любым обстоятельствам?

Тарико хмурилась и не знала, что отвечать, прошлое казалось приятным сном с нереально милыми персонажами. Но как же больно было просыпаться…

В день налета вражеской авиации на Хорсаки связь с Дайоном исчезла, лагерь оказался отрезан от большого мира. Убедившись, что топлива и запаса провизии хватит до начала весны, Субад сократил паек, усилил охрану складов и возобновил ежедневные совещания с офицерами.

В это сложное для страны время им хотелось держаться вместе, чувствуя над собой уверенного и спокойного лидера. Казалось, один лишь Багери не боялся прихода сианцев в Дайон, а напротив, азартно ждал перемен. Несмотря на патриотические лозунги, все понимали, что поражение Петри неизбежно.

Секретное оружие, которым так гордилось руководство страны, оказалось блефом, то есть не прошло даже первичных испытаний и существовало в виде чертежей и макетов. Несомненно, Сиана найдет способ довести его до ума и проверит на месте. Например, уничтожит маленький неплодородный Дайон…

В соседнем мужском лагере жестоко подавили попытку бунта, пострадали многие заключенные и охранники. Получив тревожные известия, Субад вызвал бригадирш из каждого барака "Уригучи" и в гулком помещении швейного цеха провел обстоятельную беседу.

– Не вздумайте затеять мятеж. Сиана сурово расправляется с преступниками. Ястребы не будут разбираться, кто из вас осужден несправедливо, для них вы – отбросы общества, петрианские свиньи, годные лишь для того, чтобы копаться в земле. Но и для этих целей у них достаточно собственной техники. А вас же еще придется кормить и охранять… Оставят, возможно, самых крепких и дисциплинированных. Еще тех, о ком будет высшее распоряжение, солидное ходатайство.

– Так что предлагаешь, хозяин? – грубо спросила Чабара, сплюнув на пол табачную жвачку.

– Сражаться с ними мы не можем, значит, нужно достойно принять. Показать, что здесь не загоны для скота, а образцовый трудовой лагерь. Сианцы любят порядок и четкий контроль. Они должны убедиться, что мы не доставим хлопот и способны приносить пользу.

В цеху раздались насмешливые и возмущенные голоса женщин:

– Открой ворота, выпусти нам – сами разберемся, что делать.

– Кому пользу? Мы едва обеспечиваем себя.

– Ты – чантианин, тебе плевать на будущее Петри!

– Хочешь отдать нас им на потеху?

– Ты первый перекинешься к ним на службу, а нас пустят в расход.

Охранник стиснул в руках парализатор, придвинулся ближе к начальнику. Субад молча обвел взглядом женщин и глухо проговорил:

– У меня есть жесткая инструкция на случай приближения иноземных захватчиков. «Уригучи» должен быть уничтожен. Да-да… все заключенные, хозяйственные постройки, склады с готовой продукцией и здание Управы. Тише! Тише, женщины! Сейчас я буду говорить.

Он наклонился над столом, шумно выдохнул и снова поднял голову. Тарико видела, как вздулись вены у него на висках.

– Так, знайте… Я не намерен выполнять этот приказ. Здесь без того было довольно крови. Сейчас я сделаю все, чтобы вас защитить, но мне нужна помощь. За оставшееся время до прилета инспекции мы должны превратить «Уригучи» в мирную рабочую общину. Вы готовы добросовестно сотрудничать? Оставить распри между собой и прекратить попытки саботажа… я выдам новую одежду и посуду в столовую, раздам задержанные посылки и письма. Ну? Ответ мне нужен немедленно.

Он грохнул по столу кулаком, пытаясь унять испуганный шепот женщин.

– Пусть каждая отвечает за свой участок!

Насима выпрямилась, поводя затекшими плечами, туже подтянула концы синей косынки на затылке.

– Разреши снова открыть храм Аматис, тогда я хорошо подготовлю своих к встрече гостей.

– Что еще за храм? – буркнул Субад, невольно ожидая подвоха.

– Развалины за больничкой, – усмехнулась Чабара. – Там еще до твоего назначения устроили загон для собак.

«В одном из вольеров умерла Кама», – вспомнил Субад, а вслух заметил:

– Если оно того стоит, починим крышу, укрепим стены, материалов достаточно.

– Я знаю изображение богини, – воскликнула Тарико. – У меня осталось три вида краски, если поспешим, я успею украсить алтарь.

– Мы будем работать, – вдруг заявила Чабара, – только не скупись на годную жратву и одежку, хозяин. Мы честно отчистим свои хлева. И правда, зачем в дерьме помирать…

Неофициально Чабара считалась "ночной" смотрительницей лагеря, никто не посмел ей возразить. Женщины одобрительно поворчали и предложили расходиться.

* * *

Ночью Субад неистово любил Тарико, словно в предчувствии долгой разлуки. Жадно целовал открытые губы, бережно ласкал похудевшую за время болезни грудь, даже засыпая, прижимался лицом к ее узкой, гибкой спине, перебирал пальцами отросшие темные пряди волос, а сердце наполнялось незнакомой тоской. Вместо блаженства сна душу сковывала тревога.

– Нельзя допустить, чтобы нас разлучили, слышишь? Ты – моя и должна оставаться со мной, пока я хоть что-то могу здесь решать. Нужно ли нам заключить союз? Я готов и на это пойти, но не знаю, что будет выгодней для тебя. Я ведь и сам когда-то был заключенным на Сиане, чудом избежал распыления. А сейчас некуда бежать, меня загнали в самую глушь. И чем это может закончиться…

– От тебя зависят три сотни человек в лагере. От того, как примешь сианцев, ведь ты жил среди них, у тебя были друзья, – рассуждала Тарико, нарочно оставив без внимания его туманный намек на замужество.

– И сейчас есть друзья, – медленно проговорил Субад, словно сомневаясь, надо ли открывать ей все свои тайны. – Конечно, мы не можем встречаться за бутылочкой пальсы даже в день Святого оружия, но старые связи поддерживаем иначе. Например, один верный человек занимается моими счетами на Чантасе, я каждый месяц через доверенных лиц перевожу туда свое жалованье. Здесь мне деньги не на что тратить, сама понимаешь. Ты же не думаешь, что я храню сбережения в петрианских тангах? Не знаю, как сложится жизнь в будущем, но умирать в нищете я не намерен. И уж точно не в гнилом Даойне.

Тарико смотрела на него с изумлением, прежде ей казалось, что Субад свыкся с ролью отшельника и потерял интерес к большому миру. И тут на краю пропасти он вдруг показал себя практичным дельцом. Что еще скрывает хозяин-аскет…

– Я вообще не думала о твоих деньгах. Я плохо разбираясь в финансовых вопросах.

– Потому что не испытывала особой нужды. А ведь я навел справки, твой приемный отец был успешным продюсером, имел популярный канал новостей, а мать – ведущий специалист в закрытом исследовательском центре…

– Пожалуйста, не надо про них! – взмолилась Тарико.

– Согласен, а то снова всю ночь проболтаем, – улыбнулся Субад, поглаживая ее теплый живот и чувствуя, как собственное тело охватывает возбуждение, – Мне легко с тобой. Дышать, говорить, думать… Легко любить тебя, даже если ты этого не разделяешь в полной мере. Иногда ты мысленно отстраняешься, когда я в тебе, просто терпишь. Я все знаю… Но ты целиком принадлежишь мне, запомни. Я всегда буду твоим первым мужчиной. От меня не избавишься.

– Ничего не хочу забывать, милый, – с вызовом улыбнулась Тарико и невольно напомнила ему ту – другую, опасную и коварную женщину в расцвете своей мести.

Может, она умеет принимать чужое обличье и под маской невинной гиданки проникла в лагерь, чтобы привязать к себе, а потом вдоволь помучить? Кошка Мина способна на всякую подлость.

Он снова услышал скрежет двери одиночной камеры, преградившей ему путь к свободе, к свежему воздуху вечернего океана и задорным песенкам прибрежных закусочных.

Охваченный призраками прошлого, Субад резко откинул одеяло, не заметив, что край его угодил на раскаленные угли камина. Быстро овладев трепещущей девушкой, Субад продолжал размеренно двигаться, пока комната наполнялась едким дымом тлеющей ткани.

– Мне будет легко даже умереть с тобой, птичка, сожми посильнее… вот так… а-ах, что ты еще умеешь, колдунья… я все хочу разделить с тобой, кем бы ты не была.

– Пусть так и случится. Наши судьбы теперь связаны воедино.

Она стиснула его шею лодыжками, приподняла бедра навстречу и скоро закричала от удовольствия, тогда ему показалось, что с нарисованных деревьев сорвалась стая пестрых птиц, в листве пугливо заверещали мелкие обезьянки, а из глубин темного леса послышался глухой барабанный бой.

Невидимый враг приближался. Нельзя терять бдительность.

Субад потушил дымящуюся тряпку подушкой и пошел открывать окно, чтобы проветрить спальню. Жадно вдыхая свежий морозный воздух, Тарико наблюдала за ним, приподнявшись на локте.