Текст книги "Дочь Земли. Трансформация женской судьбы"

Ноана посоветовала мне прорабатывать свои денежные страхи и отсутствие жажды жизни через мои бедра и пятки. Я так удивилась, но она объяснила мне почему.

Она говорит, что даже мой варикоз и постоянные боли в ногах – это показатель моих страхов, моих привязок, которые словно гири висят на ногах, и я постоянно чувствую, что устала!

Даже диабет, который распространён в нашей семье, тоже лечится проработкой привязок (в том числе и к домам, и к детям) и чисткой от паразитов. В общем, в этом надо ещё разбираться.

Пятки – это проекция матки, так говорит Ноана. И когда я во время практики стучу пятками по земле, я соединяюсь со своею природой.

А в бедрах прячутся мои стыд и страх. А должны там быть мощные корни, жажда жизни и бурлящий поток животной энергии. Я испытала их во время практики с ней. Но чтобы удержать результат, мне нужно продолжать это делать.

Ноана предложила найти в интернете музыку с шаманскими и индийскими барабанами и слушать их регулярно, пропитываясь звучанием, как пульсом самой Земли.

И затем вторить им своими бедрами, отбивая ритм через пяточки. Словно вытряхивая из себя все эти страхи и весь этот стыд. Словно заставляя себя шевелиться и занимать больше места в своей же жизни. Как та лягушка, взбивать своё молоко в масло. Бёдрами, пятками, самой собой.

Я попробовала и поняла, что очень быстро устаю. Видимо, это и есть мое уныние и болото. Буду пробовать больше. А иногда мне так хочется выбить из себя эти мутные, липкие, как паутина, чувства, что я ложусь на ковер и просто бью копчиком прямо об пол! Мне не больно в этот момент, но становится легче и горячо! Я действительно чувствую, что что-то меняется. И музыка очень помогает! В общем, пойду и сделаю это прямо сейчас!..

9

Я сидела в любимой кофейне и пила свой кокосовый капучино. За окном совсем не по-летнему шумела гроза, и никуда не хотелось идти. Алекс был занят клиентами, и я просто сидела, разглядывая каждого, кто торопливо входил в нашу дверь. Люди стряхивали с себя капли дождя, складывали зонты, опускали воротники и погружались в царство тепла и кофейного аромата.

Да, да! Я начала замечать, как меняются люди, входя в кафе. Как плечи слегка опускаются, лицо расслабляется, а тело стремится занять поскорей свое место в пространстве, чтобы отпустить опостылый контроль и блаженно предаться долгожданному отдыху. Пусть даже всего на десять минут.

Ноана учила меня быть внимательной к своему телу, писать о нем в свой дневник. Но через свое тело я стала вдруг замечать, что и у других есть тела! Например, я могла теперь заранее предсказать, стоит ли сегодня капризничать с мужем или лучше не надо? Станет он терпеливо нянчиться со мной, как с ребенком, или пойдёт в грубую оборону, и мы снова поссоримся. Это сразу понятно по уровню напряжения его тела после работы. Видимо, так можно было понять, есть ли у него сегодня ресурс, чтобы любить меня.

Или, например, вон та девушка у барной стойки. Сидит тут давно и с видом мечтательной амазонки смотрит в окно. Короткая юбка слегка оголила бедро. Туфелька съехала с пятки и игриво покачивается… Я знаю, что это охота на Алекса. Не первая и не последняя. И еще полгода назад я сошла бы с ума от ревности. Но сейчас мне спокойно. Я вижу, что Алекс не реагирует на нее. То есть вежливо реагирует, улыбается, наливает ей кофе. Но в теле его нет игривого напряжения, которое включается, например, когда он подходит ко мне. Как я раньше этого не замечала? Неужели это так просто? Сколько нервов я могла себе сохранить.

К моим наблюдениям присоединяется Алекс.

– Смотри, смотри, что сейчас будет!

Мы смотрим вместе.

К длиннющим ногам мечтательной амазонки подплывает подкачанный парень, обтянутый майкой, и, поигрывая мускулатурой, заводит с ней разговор. Он, видимо, тоже «считал» эту флиртующую готовность срочно вступить в контакт. Одного только не учел. Не для тебя разложены сети.

– Мне кажется, я смотрю увлекательный сериал. Как же жить интересно, – шепчу я Алексу, не сводя с этой парочки глаз.

– Спорим, ему ничего не светит, – возбужденно отвечает мне Алекс, готовый, похоже, заложить свою мать, так уверен в своей правоте. Хм. Я тоже думала, что не светит. Но уверенность Алекса меня начала раздражать. Неужели ты настолько самовлюблен? Я решила с ним поспорить:

– Не факт. Смотри, он хорош! Уверен в себе! Сексуален. – Я нарочно дразню Алекса, говоря о качке томным голосом. – Она вовсе не против и позу не поменяла. Туфелька так же висит на ноге. Показывает бедро и заманчиво улыбается, слушая его весёлые шутки! По-моему, у них уже всё хорошо.

– Не заманчиво, а натянуто, – парирует Алекс и снисходительно начинает мне объяснять: – Смотри, как он подошёл, она напряглась. Внешне это не сильно заметно. Но если бы ты был внимательным, Холмс, тебе было бы видно. – Я презрительно сжала губы, а он продолжал: – Она быстро сглотнула, и её скулы застыли совсем неподвижно. Будто бы замерла. Пытается не выдать свою досаду, что подошёл он, а не я!

– Да, ты ужасно самовлюблен…

– Спасибо! Дальше, туфелька перестала качаться – опять напряжение! Ну и главное – она напряглась в бедрах! Словно сжала ноги и не хочет его пускать. Хотя он ещё и не претендует. То есть картинка осталась та же, но жизни в ней уже нет. Напряжение портит все! Невкусно. Неинтересно. Факт.

Я удивленно смотрела на Алекса. Откуда он всё это знает? Ведь точно. Парень помялся и ушёл из кофейни ни с чем.

– Я тебя прям зауважала, – откровенно сказала я Алексу. – Тебе, наверно, никто не отказывает?

– Только ты, – горячо шепнул он мне в самое ухо и ушёл делать кофе мечтательной амазонке.

* * *

Через пару часов, сменив кофе на терпкий чай, я сидела в шатре у Ноаны и под уютную песню дождя рассказывала ей эту историю.

– Почему? – никак не могла понять я. – Почему он мне говорит, что, как только она напрягается, она больше ему неинтересна? Ведь с ним-то наоборот. Когда он флиртует со мной, он всегда напряжен. На пределе! Я это чувствую до мурашек! Но это какое-то другое… Сексуальное напряжение. Он как лев на охоте. Как гепард перед прыжком. Я не вижу, но чувствую, как будто бы… ему джинсы становятся тесными – я покраснела, мне было стыдно, но так хотелось об этом поговорить!

Ноана не обратила внимания на мой стыд. Она шила мешочек из грубой ткани и слышала меня будто вполуха.

– Ты молодец, что всё замечаешь, – впервые похвалила меня Ноана. Делай практики и веди свой дневник. Так ты будешь видеть гораздо больше.

И про напряжение ты всё правильно говоришь.

Мужская энергия – это напряжение и достижение. Представь себе мужской орган. Если он не будет сейчас напряжен, он не сможет достигнуть цели. Никому неинтересен вялый и спящий лингам. Так же, как и вялый, безынициативный мужчина, неспособный, например, добыть мамонта. Это не про корысть. Это про мужскую природу.

Женская энергия – это расслабление и наслаждение! Это твоя природа. Природа йони – женского органа. Все, что требуется от йони, – быть расслабленной и принимать! Принимая в себя лингам и тотально отпуская себя в наслаждение, йони позволяет союзу случиться! Позволяет влюбленным слиться в едином танце наслаждения и любви!

Если йони будет напряжена, это будет второй лингам. А два лингама – это всегда война. Соперничество. Разрушение. Здесь не приходится ждать заботы или любви. Здоровых детей и финансового процветания. В этом бою проигрывают все. Мужчина становится скучающим, вялым, усталым. Женщина – больной и несчастной.

Меня пронзила догадка по поводу моего брака. Мой муж. Всегда такой успешный, сильный и любящий. За последний год будто бы постарел. Потерял свои деньги, здоровье, мечты, моё уважение. Действительно, словно вялый лингам. Только я-то при чём? Я же не виновата!

Я постаралась прогнать эти мысли и стала расспрашивать Ноану о новых практиках.

* * *

– Расскажи мне побольше о том, как расслабиться и быть женщиной, – почему-то опять покраснев, попросила я. – Какие практики я могу сейчас делать?

– Для начала тебе важно увидеть структуру своего женского тела.

Твоё тело – самый драгоценный подарок! Береги его. Понимай его. Слушай его. И оно будет служить тебе. Открывать тебе такие миры и возможности, о которых ты и мечтать не могла.

Твоё тело соединяет в себе Небо и Землю. Крылья и Корни.

Бога-Отца и Великую Матерь.

Бог даёт душе твоей крылья! Чувство полёта, любви, вдохновения, благодати. В нём все чувства твои. А значит – вся твоя жизнь. Твоя ценность и твоё спасение. Он рождает в сердце твоём благодарность, мир и покой. Пока ты не в ладу со своей душой, со своей совестью, не жди счастья да радости. Всегда что-то да будет не так.

Мать-земля дает телу твоему корни! Без корней не будет плодов. Ни детей, ни здоровья, ни денег, ни очага. Корни – это твоя природа. Это сила обережная. Сила дикая, сексуальная. Пробуждающая и дающая. Пока связи не будет с Матушкой, век мотаться тебе по жизни неприкаянной и обесточенной.

Не признаешь своих родителей, не соединишь в своём теле Небо и Землю, не проснётся в тебе та женщина, которую ты так жаждешь видеть в себе.

У меня было странное ощущение транса. Не было дыма, бубна или каких-то ещё изменений в пространстве. Но ощущение измененного сознания не покидало меня. Ноана говорила каким-то странным говором – наговором, и я плавала на волнах её голоса.

* * *

– Два родителя у тебя. Как два зеркала. И все в теле твоём зеркальное.

В груди сердце твоё горящее. В животе твоём матка пульсирует.

Это два источника пламени. Важно, чтобы горели всегда они.

Твоя йони живая, упругая. И зеркалит она твое горлышко.

Твое горло такое же долгое. И оно сейчас в напряжении.

Напряжение в горле и в йоничке. А должны они быть расслаблены.

Словно глина, мягки и податливы. Словно мёдом горячим согретые.

Твоя йони несет в себе опыт весь. Всех мужчин она да запомнила.

Все аборты твои и насилия. Все оргазмы твои и прелюдии.

Твои скулы зеркалятся бедрами. В них весь стыд сокрыт твой доверчивый.

Все несказанное, что стерпела ты. Всё сидит в твоих скулах да душит их.

Твои губы так часто поджатые, половыми губами зеркалятся.

И в обиде твоей поджимаются. Оттого там и тонус зажат всегда.

Оттого так не просто кончается…

Ноана помолчала еще немного глядя в одну точку – в горящий костер. Словно она была не здесь, не со мной. Словно она видела и чувствовала больше и глубже. Затем, будто вспомнив о моем существовании, Ноана спросила:

– Почему же ты не звучишь? Чего ты боишься? Чего же вы боитесь, дочери Прекрасной Земли…

У меня появилось чувство, что в этот момент наш шатер был наполнен множеством женщин. Словно они были рядом, и Ноана общалась с ними со всеми. В ней не было боли. Скорее были какая-то торжественность, сила и красота. «Сумасшедшая», – думала я, но мне не хотелось отсюда уходить.

– Ты знаешь, Настасья, я думаю, нет ничего прекраснее Женщины, звучащей в природном порыве!

Я хочу, чтобы ты зазвучала. Я хочу, чтобы все женщины наконец вспомнили о своей сути и зазвучали!

– Как это зазвучать?

– Как хочешь, родная! Молитвой за любимого. Колыбельной для малыша. Глубоким оргазмическим стоном в порыве страсти!

Звучи, моя женщина! Главное, не молчи. Не зажимай в себе эту энергию! Эту силу!

Да, поначалу сложно звучать красиво, – Ноана словно отвечала мне на вопросы, которые ещё даже не родились. – Поначалу из тебя будет рваться то ли хрип, то ли вой.

Эта боль, что ты носишь в лоне… её надобно прозвучать. Отпустить. Проявить. Вот тогда появится место и для других звуков. Не бойся звучать некрасиво. Любой звук, издаваемый искренне, прекрасен! Потому что он жив! Завывание ветра. Скрежет зубов хищника. Хохот гиены и грозный рев тигра. Всё это звуки, рождённые в лоне Матери! И они прекрасны, потому что они живые.

Ноана торжественно стояла в центре шатра рядом с очагом, откинув свои длинные косы назад, безумные глаза её горели огнём, а голос звучал свободно и мощно:

– Тебя научили бояться быть некрасивой. Бояться самой себя!

Своей Силы и своей Правды! Поэтому ты не звучишь.

Ты не звучишь, когда нарушают твои границы.

Когда тебя обижают, когда тебя предают.

Ты не звучишь, когда стоит просто сказать о своем желании!

Когда стоит звучать своими мечтами! Ты снова молчишь.

И даже оставаясь наедине с Любимым, тебе едва удается звучать Любовью. Потому что ты так привыкла Молчать.

Звучи, Женщина… прямо сейчас… просто звучи!

Распахни свою «пасть» и подобно дикому зверю выпускай силу свою на свободу! Через Звук!

Освобождай себя от оков предрассудков! Чьих-то мнений и взглядов! Оценок и осуждений. Разреши себе быть некрасивой. Неправильной. Неудобной! Дерзкой! Громкой!

Лишь бы звучать… лишь бы не предавать себя больше!

Не затыкать… Не перекрывать энергию. Не останавливать в себе жизнь.

Все слова, зажатые в твоем горле… все слёзы… весь крик, который так и не был рождён, погребены в твоём теле, как в тёмной могиле. Отпускай их сейчас! Дай им жизнь! Просто звучи.

Я стояла перед Ноаной и плакала. Мое горло сжималось болью, и эта боль зеркалилась где-то внизу.

– Как? – Спрашивала я еле слышно. – Как звучать? Я не понимаю…

– Осторожно сначала. Словно пробуя звук на вкус, отпускай его из своего тела. Пусть он льётся, сначала тоненьким ручейком, еле слышным стоном. С самого низа! Из живота. Но затем он войдёт в свою силу, как в горное русло реки! Он прорвёт все преграды, барьеры, и ты зазвучишь!

Ты наполнишь собой все пространство вокруг! Соединишь в себе этим звуком Землю и Небо! Полетишь над океаном вселенной, опираясь на два самых мощных крыла – твое дыхание и твой звук! И пусть птицы празднуют с тобой твой полёт!

И тут я почувствовала, как плотину во мне прорвало! Я надувала живот, как шар и на выдохе выпускала весь этот шар из себя. Воздухом, стоном, хрипом. Слезами и снова звуком!

Ощущение, что шатер полон женщин, не проходило. Но оно больше не пугало меня. Напротив, я чувствовала, как все эти женщины вторили мне. Как дышали, стонали, звучали вместе со мной! И мне становилось легче.

Этот звук… Он пробуждал моё тело. Вспарывал его словно нож. Исцелял, словно Живая Вода! Он пульсировал вместе со мной, открывая всё новые грани! Доставая всё то, что я прятала столько лет…

– Уже можно, родная! – где-то недалеко слышался мощный голос Ноаны. Она танцевала. Она торжествовала. Она праздновала и звучала. – Можно плакать! Уже можно выть! Можно звать! Можно звучать! Можно ЖИТЬ!

Мой дневник

Ноана говорит, что звучать надо каждый день. Хотя бы минут по 15. Лучше делать это утром. Наполняя тело вниманием и собой. Она говорит, если я с утра не займу тело – храм моей души, – то всегда найдётся тот, кто захочет его занять и подчинить себе весь мой день. Так и не поняла, о ком она.

Итак, что там по списку? Надо сесть по-турецки, вытянуть и построить свой позвоночник. Опустить копчик к земле.

Положить руку на живот и на сердце. Найти себя «в точке». Ноана в этот момент всегда говорит ещё: «Я есть. Я здесь».

Почувствовать надо свою «трубу» от половых до лицевых губ. Она должна быть пустой и свободной. Именно её мы и будем сейчас прочищать дыханием или звуком. Наблюдаем, где есть зажимы, и расслабляем. У меня пока не получается её чувствовать. Я всё время спотыкаюсь где-нибудь в горле или в груди.

И теперь надуваю живот и на выдохе выпускаю воздух через рот, либо свободно, либо стоном, либо звуком. Мне пока больше всего нравится стоном.

От воздуха иногда кружится голова. А от звука – быстро подбираются к горлу слёзы и хочется прекратить. Но думаю, это все дело практики. Пойду прямо сейчас ещё позвучу!

10

Я действительно стала жить как-то иначе после уроков Ноаны.

Но проблема была в том, что меня не хватало надолго. Тех чувств наполненности и счастья, которые мне давали наши регулярные встречи, хватало ровно до тех пор, пока я не сталкивалась с другими чувствами в своей жизни. И тогда я снова начинала злиться и раздражаться. Бояться и сомневаться. Сплетничать или врать. Все бы ничего, ведь я всегда так жила. Но теперь, узнав вкус другой жизни, меня уже не устраивало «как раньше». И от этого я злилась ещё сильнее.

Ноана говорила, что, если бы я практиковала каждый день, я бы продвинулась гораздо дальше. А я не то чтобы совсем забывала, мне было просто тяжело заставить себя это делать. Мозг протестовал и постоянно находил уважительные причины «прогулять» ежедневную практику. И весь мир, словно сговорившись, уводил меня в сторону. Я обещала себе, обещала. Но снова срывалась. И откатывалась назад.

Ноана сидела у очага и плела косы Мире. Карма устроилась у Мириных ног, и та плела маленькие косички из её длинной запутанной шерсти. Карма заразительно кайфовала. Такая вот цепочка женской заботы и ласки.

Я редко видела, чтобы Ноана проявляла какую-то нежность к Мире. Мира не была её внучкой. Она была её ученицей. И это очень чувствовалось в их отношениях. Дистанция. Послушание. Дисциплина. Однако Мира не производила впечатления заброшенного ребёнка. Она много пела и танцевала. Она хохотала, играя с Кармой. Она вообще постоянно сияла и улыбалась.

Для меня Мира была как маленькая сестра. Мне нравилось приносить ей разноцветные безделушки в подарок, а иногда говорить о всякой девичьей ерунде. А ещё мне нравилось, как Мира радовалась моему появлению. Она всегда бежала ко мне и обнимала. Я замирала в этот момент и боялась пошевелиться. Сердце бешено стучало, мозг протестовал, а в душе растекалась сладкая нежность. Я никогда раньше столько не обнималась с девочками. Я вообще не люблю женщин. Не понимаю их и не люблю. Но у Ноаны я попала в женское царство! И мне было здесь хорошо.

– Почему ты не носишь косы? – прервала мои размышления Мира. – Тебе бы пошло. У тебя красивые волосы. Хочешь я тебе заплету?

Я не хотела. Ненавижу, когда кто-то касается моих волос. Даже к парикмахеру привыкаю долго и не меняю его годами. Но Мире я ответила по-другому:

– Мне кажется, косы не для меня. Девочкам с косами хорошо. Собаке хорошо, – мы все засмеялись, глядя, как Карма трясла головой, пытаясь понять, что произошло с ее шерстью. – А мне уже поздно косы носить. Я взрослая…

– Ноана ведь тоже иногда носит косы. И в мои косы она вплетает свое волшебство!

– Да? – Я вопросительно глянула на Ноану, но она только улыбалась, позволяя разговору протекать без нее.

– Конечно! В косы ты можешь вплетать свое благословение. Пока ты себе такие косы плети. А когда у тебя дочка родится, ты ей обязательно вкладывай в каждую прядь своё пожелание. Тебе нужно будет смотреть на дочку и видеть, как оно исполняется! Как она здоровая становится, например, или у нее что-нибудь хорошо получается. Всё-всё, что ты сама своим сердцем увидишь, у нее в жизни быстро исполнится! Нет ничего в мире сильнее маминого благословения… – Она улыбалась так искренне и заразительно, что я не удержалась от любопытства:

– А где твоя мама, Мира?

– Моя мама у Бога в объятиях. Уже три года назад ушла. А потом меня Ноана к себе забрала. Учиться. Мне теперь можно, – она ответила быстро, совсем не меняясь в лице, словно говорила, что мама ушла в магазин. А у меня от неожиданности защипало в глазах и захотелось спрятаться далеко-далеко. Вот ведь как неудобно вышло. Как так? Я посмотрела на Ноану, но она доплела косичку и теперь просто гладила Карму и улыбалась.

Я не знала, куда деться от навалившейся жалости. Но казалось, что жалость моя здесь нужна только мне. Обе эти женщины, и маленькая и взрослая, выглядели вполне счастливыми и самодостаточными. Вот уж действительно мне этого не понять! Объясни?!

Ноана словно услышала мой вопрос. Подняла глаза и внимательно на меня посмотрела.

– Хочется пожалеть её? – спросила она, и я уловила снисходительный тон в её интонациях. Мира же уже вскочила на ноги и с хохотом убегала от разыгравшейся Кармы.

– Да! – с вызовом ответила я. Мне казалось, что в этот момент я защищаю моральные принципы всего человечества. – А разве это не нормально? У меня же есть сердце!

– У тебя есть не сердце, вздохнула Ноана, – у тебя есть привычка страдать. Привычка жалеть, унижать своей жалостью, спасать всех несчастных, охать и ахать. Ты не живёшь, а наблюдаешь за жизнью в экран своего телефона. Чтобы жить, нужна смелость. А ты просто смотришь свой сериал, не важно, по телеку или вживую. Реагируешь заготовленными штампами. Прикрываешься «моральными принципами». Тебе кажется, что, если ты хватаешься за сердце, ты правильная и живая. Если репостишь в интернете жалостливые истории и картинки, ты милосердная, ты в любви. Чёрта с два. Так ты только инсульт заработаешь к 30–40 годам. А к любви это отношения не имеет.

– Но у нее мама умерла, – сдавленным шёпотом проговорила я, чтобы больше никто не услышал. – Разве можно её не жалеть?

– А ей нужна твоя жалость? Она от неё станет сильнее? Смелее? Счастливее? Или, может быть, ты от этого станешь лучше? Нет. Ты лишь потешишь своё самолюбие. Но чтобы это понять, нужно проснуться. Увидеть свои реакции. А ты плывёшь по течению. Реагируешь по привычке.

Я молчала в растерянности. Мне даже не хотелось защищаться от этих нападок. Я правда не понимала, как правильно реагировать в такой ситуации.

Ну ладно. Жалеть, может быть, и неправильно. А сострадать? Сострадание – это же хорошо.

– Смотри. Тебе кажется, что ты этим чувством кого-то спасаешь? Помогаешь? Баланс Вселенной какой-то поддерживаешь, да? – Я молча кивнула. – Ты словно сестра сострадания для солдат во время войны.

– Сестра милосердия, – поправила я её.

– Нет, нет, ты не путай. Ты сестра со-страдания. совместного страдания. Это ты.

Если бы дело происходило во время войны и к тебе в палатку заносили бы раненых без ноги, без руки, ты бы причитала так громко-громко, заламывая от горюшка свои белы рученьки: «Ой, касатик ты мой! Молодой какой! Мальчишка совсем!» – Ноана, кажется, вошла в раж и очень талантливо, театрально изображала «мои реакции». Карма радостно подхватила этот спектакль, и поляна наполнилась истошными криками женщины и собаки. Мира бегала вокруг воющей Кармы и хохотала. Мне было совсем не смешно, но фарс продолжался. «Как же ты без руки-то? Без ноги-то? Кто же за тебя убогого пойдёт? Кто полюбит? Кто детей нарожает? Куда смотрит Бог? Как несправедлива жизнь!»

Солдат умер. От потери крови. Все. Точка. – Каждым словом Ноана словно впечатывала меня в землю. – Сострадание без действий убивает!

Я сидела как пораженная громом. Словно это я сейчас убила солдата. Фух, что за бред.

– А сестра милосердия? – только и смогла проговорить я.

– Сестра милосердия тебе показалась бы бессердечной и скучной. Она входит в палатку и оценивающим взглядом окидывает солдат. Жестоко, но этого уже не спасти. Этого тоже. Некогда разводить сопли и делать с ними кровавые селфи. А вот этим троим я ещё успею помочь. За дело!

И она штопает руки-ноги. Молча. Действует. И они выживают.

«Бессердечная», думаешь ты. Ни слезинки не проронила. Даже пост у себя на странице не выложила! И уходишь, не оборачиваясь…

К счастью, Бог не читает наши соцсети. Он видит наши сердца. Наши чувства. И наши действия.

А теперь снова подумай. Нужно ли Мире твоё сострадание?

Можешь помочь? Помоги. Без трагизма и драмы.

Не можешь? Иди вперёд. Не занимай тут место. Дай подойти тому, кто реально сможет помочь.

* * *

В этот день мы много ещё говорили. Говорили о чувствах и привычках реагировать по шаблону. Мне казалось, что мои негативные чувства – это как дождь или смерч. Пока их нет, наслаждайся жизнью и радуйся, а если уж налетят, то спасайся, кто может.

Ноана же утверждала, что мне просто удобно так рассуждать. Что я снимаю с себя любую ответственность и просто плыву по жизни, опираясь на мужчин, на события, на погоду. Мол, я позволяю жизни случаться со мной, а потом жалуюсь, что случилось что-то не то.

– Но ведь я не могу контролировать всех, кто пришёл в мою жизнь! Их слова, их опоздания или предательства! Мне было вчера хорошо до того момента, как Игорь не забыл меня встретить и из-за него мы не опоздали к врачу.

– Тебе плохо не из-за Игоря. Не из-за врача. Тебе плохо только из-за твоих чувств!

А твои чувства – это твой выбор.

– Ну да! – тут уж я просто возмущенно расхохоталась. – Мой выбор? То есть я выбираю, чтобы он косячил, а я злилась? Так, что ли?

– Нет, ты выбираешь злиться. А косячит он или нет, это не важно.

– Как это не важно? Ну, он же косячит. И мне от этого плохо.

– Нет, плохо тебе оттого, что ты выбрала злиться. Выбрала обижаться. А обида – это язва на твоей душе. Это действительно неприятно.

– Ты снова все передергиваешь, Ноана! Я ведь живу в реальном мире, среди реальных людей. Ты что, предлагаешь мне оправдать все косяки моего мужа?

– Нет, я предлагаю тебе взять на себя ответственность за свое состояние. Перестать ждать, когда кто-то большой и сильный придёт и спасёт тебя. Не придёт. Ты уже долго ждала. Ты можешь сама всё изменить прямо сейчас. Но чтобы сделать это, тебе надо принять на себя ответственность за свою жизнь!

Понять: ты причина всего, что с тобой происходит. И ни муж, ни другой мужчина, ни даже сам Бог не влияют на твою жизнь так, как это делаешь ты.

– Ну хорошо-хорошо, допустим. Взяла я ответственность, и что дальше? Я сразу же смогу не реагировать, не обижаться? А он сразу перестанет меня доставать? Все само наладиться каким-то магическим образом?

– Взять ответственность – это значит не ждать ничего от других. Не требовать никаких гарантий и магии. Само не наладится. Тебе придётся каждый день и в каждый момент времени отслеживать свои реакции и самой же их выбирать. Прямо сейчас: обидеться или усилием воли найти в себе благодарность за то, что он своим действием показал эту злость и обиду в тебе.

– А-а-а-а-а! Ноана! Это все слишком сложно, то, что ты говоришь. Может быть, это правильно и хорошо, но совершено не подходит к реальной жизни. Я даже не понимаю, о чём ты! Почему? Почему все это так сложно?!

– Потому что ты переполнена своей болью. Своей обидой. Своей злостью. Ты привязана к ним. Ты их бережёшь и лелеешь. И не хочешь их отпускать. А пока твой сосуд полон, в него не может войти ничего нового.

– Это что-то про ученика и пустой стакан? – честно пыталась понять я её.

– Нет. – Ноана бросила два сухих букетика лаванды с полынью в костер. Я поморщилась от сочетания ароматов, но в целом я была рада, так как очень устала, и мне хотелось расслабления и тишины.

– Я говорю про твои чувства. Твоё тело – это сосуд для твоих чувств. Представь себе красивую вазу или кувшин. – Я закрыла глаза, и перед внутренним взором сразу возник сосуд. Голос Ноаны убаюкивал и успокаивал. Я благодарно качалась на этих волнах. – С детства твой кувшин был пустым и чистым. И поэтому любое чувство, которое к тебе приходило, ты проживала ярко и сочно! Вспомни, злиться так злиться. Об этом должны были знать все!

Я почувствовала, как по скулам моим пробежала дрожь, кулачки мои сжались. Да, детская ярость не похожа на ту, что приходит сейчас. Она лёгкая, живая, громкая и… очень быстрая. Так, подравшись в песочнице с Яриком из-за игрушки, я могла уже через пять минут целоваться с ним же за гаражом.

– Если ты радовалась, то радовалась всем телом, – продолжала Ноана, – и этой радостью щедро делилась со всеми вокруг! Новая картинка из моего детства показала меня ликующую и хлопающую в ладоши. Взрослые говорили: «Как легко тебя сделать счастливой» – и часто дарили подарки. Я теперь понимаю, что для них это тоже возможность прикоснуться к моему детскому счастью. Искупаться в этом фонтане детских радостных чувств!

– Твой сосуд был пустой и чистый. Поэтому не важно, радость приходила к тебе или злость, ты проживала их свободно и жадно! Они влетали на скорости в твой сосуд, разбивались о чистое дно и немедленно выплескивались наружу, оставляя сосуд снова пустым. Но со временем твои чувства стали неудобными и неуместными. Социальные требования жаждали порядка и наказания. И однажды невинное детское чувство ярости, рождённое в твоем теле, не смогло выплеснуться наружу. Хорошие девочки не кричат. Чья-то ладонь прижала крышкой сосуд снаружи. И злость заметалась по твоему телу в поисках выхода…

Мне вдруг стало трудно дышать. Не знаю, где там у меня крышка, но я чётко ощутила чью-то ладонь, сжимающую моё горло! Боже, как же трудно дышать. Да, я помню этот момент. Когда я разозлилась и хотела дать сдачи, но было нельзя! Я побоялась себя защитить. Мама бы стала ругаться. Было «нельзя» проявлять себя, и я проглотила свою обиду. Я проглотила свою злость…

– С тех пор ты делала так много раз, – продолжала Ноана. – Ты глотала разные чувства. Наше общество бывает жестоко. И порою мы запрещаем своим детям всё, что естественно для живого, здорового организма: бегать, плакать, смеяться, кричать. Твои чувства, которые ты определила как «лишние» и которые не были тобою прожиты, продолжали бродить по телу в поисках выхода и не находили его. Постепенно сосуд наполнялся такими ходячими мертвецами, перебродившими, кислыми и гниющими. Они источали соответствующие ароматы в виде фонового неудовлетворения, ядовитого сарказма, вечной усталости, обидчивости и уязвимости. Кто-то из них перерос в физические болячки. Но главное, они уже не пускали в тебя глубоко другие, живые чувства! В сосуде просто не было для них места! И поэтому всё, что бы ты ни проживала, казалось теперь поверхностным и пустым. В детстве – радость так радость! Удивление так удивление! А сейчас только злость да обида проходят ярко. Потому что они лежат на поверхности и наполняют тело собою. Даже оргазм и тот ты проживаешь уже неярко. Потому что, чтобы его прожить, надо уйти глубоко в тело. А тебе там некомфортно. Там большая помойка. И чтобы пустить туда радость, надо сосуд твой сначала отмыть.

Я уже с трудом понимала Ноану. Я слушала её как будто издалека. Я сидела в траве и держала себя за горло. Острая боль перекрывала гортань, мешая мне соображать. Мне трудно было даже вздохнуть. Я хотела кричать или плакать, но ничего не получалось. Только хрип, только слезы беззвучно текли по моему лицу. Всё тело ломило, и я чувствовала себя этой мусорной кучей, но ничего не могла с этим сделать! Каждое слово Ноаны причиняло мне боль. На меня навалилась паника, я больше её не слушала, я молила о помощи!

– Мне больно! Мне очень больно! – захлебываясь слезами, хрипела я. – Помоги! Почему ты не помогаешь мне?

Ноана сидела напротив и смотрела мне прямо в глаза. Теплая и спокойная.

– Я буду рядом. Я здесь. Но больше я ничего не могу для тебя сделать. Ты должна пройти через это сама.

Отчаянная волна новых рыданий взорвала мою грудь.

– Но мне нужна твоя помощь! Я не знаю, что мне делать! Я не могу-у-у-у…