Текст книги "Обращаться с осторожностью. Искренние признания патронажной сестры"

Тост

Несколько лет назад я записалась на годичные курсы преподавателей патронажной практики. Это значило, что я, подобно своему руководителю Йен с улицы Матли Плейн в Плимуте, брала в обучение пятерых студенток, чтобы сделать из них патронажных сестер. На данный момент для получения диплома студентам полагается пройти несколько недель практики с кем-то вроде меня и несколько недель обучения в университете. Мне всегда нравилось делиться с учениками своими знаниями и любовью, вместе работая на пользу нашим новоиспеченным мамочкам.

Конечно, бывает и так, что реальность оказывается настолько суровой, что напрочь отбивает у новичков мотивацию к такой работе, особенно если им пришлось столкнуться с самыми запущенными и нищими семьями. Одна студентка сразу решила, что это не для нее, попав в такое место – грязные пеленки, собачьи фекалии, пустые банки и объедки и груды засаленного тряпья по всему дому. Я видела, в каком она ужасе. Она еще пыталась задавать положенные по протоколу вопросы: «Вы справляетесь с работой по дому?», «Что-то мешает вам справляться на данный момент?». На первый вопрос ей ответили: «Спасибо, справляюсь», а на второй: «Я только что пережила тяжелую утрату и теперь немного не в себе…»

Однако хаос продолжал нарастать с каждым днем, и мы решили обсудить эмоции, сопутствующие утрате: отрицание, гнев, депрессию, приятие и весь цикл, через который приходится пройти. Мы вышли из дома (мне пришлось отскрести еду, прилипшую к туфле: это оказался жареный цыпленок), планируя проверить через неделю, есть ли какие-то подвижки. Нас беспокоило, что двое детей младше 5 лет должны жить в безопасном и чистом доме. Всегда следует помнить о балансе, верно? Наш мир далек от совершенства, иногда приходится на что-то закрывать глаза, однако в случае если перемен к лучшему не предвидится, не избежать активного вмешательства в чужую жизнь.

Я взяла другую студентку, чтобы навестить семью, в которой один из детей умудрился хлебнуть из бутылки с «Калполом»[60]60
  Лекарственный препарат, суспензия парацетамола.


[Закрыть], к счастью, не так уж много. Двухгодовалого Даррена увезли в больницу на скорой, однако он чувствовал себя хорошо и уже вернулся домой. Мы пришли через несколько дней после этого происшествия, чтобы поговорить, как можно избежать его повторения в будущем. Обычно люди делают для себя выводы сами, однако бывают и такие, которым требуется затвердить урок.

На подходе к дому мы увидели прислоненное к стене седло от унитаза с прилипшим комком кала. Сегодня Даррен питался крошками тостов, подбирая их с пола. Я обратилась к его маме Маргарет: «кажется, Даррен голоден, ему не помешает приготовить свежий тост». Мы попытались привлечь ребенка детской книжкой из моих запасов, но он лишь расплакался, а мама удалилась на кухню, явно недовольная моей настырностью. Вскоре она вернулась с видом оскорбленного достоинства. В руках у нее был истекавший маслом кусок белого хлеба, при виде которого у Даррена загорелись глаза. Маргарет положила хлеб прямо на предмет мебели: совершенно новый красный диван. Вот так. Никакой тарелки. Никакого стульчика для Даррена. Диван за 1000 фунтов (первый год без процентов и еще на три года в рассрочку) служил для него тарелкой.

После отвлеченных рассуждений про безопасность (где хранятся лекарства? В запертом ящике или высоко на полке?) у нас с практиканткой возникла идея развернуть беседу к теме поведения за столом или хотя бы к способам защитить предмет обстановки, срок службы которого был рассчитан на 10 лет, но на наших глазах мог сократиться до 10 минут.

Моя способная, ясноглазая практикантка Дебби предложила сходить за тарелкой для Даррена. Она уже встала, демонстрируя готовность помочь, однако Маргарет больше не желала это терпеть.

– Так, вы двое, вы меня достали. Проваливайте отсюда, если такие умные, – она распахнула дверь и велела, – ну, чего ждете? Fuck off!

Я негромко сказала, что мы еще зайдем в другой день, когда ей будет удобно. Но не успели мы оказаться за порогом, как входная дверь захлопнулась с громким треском, едва не угодив нам по мягкому месту. На редкость удачный визит.

На следующий день нам позвонила старший преподаватель из соседней начальной школы. К ним только что наведалась двухгодовалая малышка в пижаме и полном подгузнике, копавшаяся в коробках с обедами в коридоре. Она подкреплялась лакомыми кусочками, и никто понятия не имел, откуда такая взялась. Не могу ли я прийти на помощь? Мы поспешили в школу, где нас уже встречали, и застали нежданную гостью у секретарей, чрезвычайно довольную собой. Мама уже направлялась сюда: кто-то вспомнил, что девочка живет рядом со школой. Мама, Изобель, явилась в совершенно растрепанном виде и чувствах. Я тут же узнала ее: она недавно родила второго ребенка. Я предложила созвониться с ней, если она не возражает. Женщина пыталась объяснить, какая у нее неугомонная малышка, и рассыпалась в извинениях.

Позже я позвонила ей, как и обещала. Изобель рыдала в трубку: она в депрессии, она ужасно устает из-за второго ребенка и в тот раз крепко заснула от изнеможения. А Лили выскочила через незапертую дверь.

– Вы не могли бы прийти? – спросили меня.

– Да, конечно. Вы не возражаете, если я приду вдвоем с практиканткой, Дебби?

– Да, пожалуйста.

Часто люди говорят: «Ого, со вторым все проще». Но это не всегда так. У разных детей всегда разные и не всегда совместимые потребности. Одному ребенку вы нужны дома, чтобы кормить его по требованию, тогда как другому необходимо пойти на плавание или в парк. А у вас нет ни сил, ни желания никуда ходить, и оттого снедает чувство вины. Первый ребенок в корне меняет вашу жизнь, заставляя благоговеть перед сияющей перспективой. Второй погружает в пучину новых треволнений, усугубленных сознанием того, что первый больше не получает положенной порции заботы. А вдруг ему покажется, что его разлюбили и бросили? Предоставленные сами себе, мучимые чувством вины, мы подчас сами не замечаем, как поддаемся влиянию посторонних, иногда, прямо скажем, судящих нас не совсем «справедливо».

Изобель призналась, что чувствует себя довольной, только если одна едет куда-то в машине, когда никто ничего от нее не требует. Она не может избавиться от ощущения, что забросила первого ребенка, что никому не нужна и не справляется со своими обязанностями. Муж целыми днями на работе, приходит поздно очень усталый. А ей весь день не хватает общества сослуживцев и помощи партнера. Она почти не спит по ночам, и поблизости нет никого из родных, чтобы обратиться за помощью. Поддержка других членов семьи очень важна для молодых родителей, которым может потребоваться совет или просто доброволец, чтобы присмотреть за ребенком ночью. Чтобы можно было кому-то позвонить и сказать:

– Привет! Ты не посидишь с ними, пока я схожу к парикмахеру? (К зубному? В кино? На йогу?)

Жить с такой отдушиной намного легче, чем в том случае, когда женщина выживает сама и ей некуда обратиться за советом или хотя бы сочувствием. Это очень удручающий опыт для молодой мамы: остаться в одиночестве.

Есть много культур, где взаимопомощи и общению традиционно отводится больше времени. Родители, их родители, друзья собираются что-то вместе приготовить или сделать уборку с последующей трапезой, где никто не останется голодным. И определенно мой опыт жизни в Хакни и Тауэр-Хамлетс во всей красе демонстрирует родную британскую культуру, особенно по части рабочего класса (разве что ваша мама не живет в соседнем подъезде). И вот ее кредо: «Сам заварил кашу, сам ее и расхлебывай» или как вариант: «Каждый сам за себя».

Можно только мечтать о том, чтобы нашелся покровитель, готовый записать вашего ребенка в шикарную школу. Иногда это относится к бабушкам и дедушкам, чаще всего готовым инвестировать в ребенка и мать как в свое продолжение в будущем. Но даже если они просто придут посидеть с младенцем, или постирать или погладить пеленки, или подежурить рядом с ним ночью – это уже прекрасно.

В данной ситуации у Изобель не было никого под рукой, кто бы пришел на помощь, пока ее муж пропадает на работе, и, похоже, это дало свой эффект. Когда обстановка в семье обостряется, в первую очередь это сказывается на психическом здоровье матери, в частности в виде депрессии. Нам приходится изобретать множество способов, чтобы наилучшим образом помочь такой женщине или хотя бы вовремя поставить диагноз, чтобы действовать соответственно.

Одним из примеров обычного диагностического приема, принятого у патронажных сестер, является опросник Вули: беспокоят ли вас в последний месяц чувство подавленности, депрессии или безнадежности? Не испытывали ли вы в течение последнего месяца пугающе мало интереса или удовольствия от выполненного дела? Есть и другие системы оценки, которыми пользуются наши коллеги, семейные врачи и психиатры для диагностирования депрессии или тревожности. Часто мы прибегаем к сочетанию нескольких методов. Очень важно и то, что мы знакомимся с матерью еще до родов и можем лучше сравнить, насколько изменилось ее состояние. И хотя мы отлично помним эти вопросы и их разные вариации, на практике задавать их бывает очень трудно.

Кто-то из клиентов может отказаться отвечать или отделываться малозначащими ответами, потому что боится нашего осуждения. Конечно, эти страхи надуманы, мы «лезем в душу» исключительно с целью вовремя прийти на помощь. Но бывает и так, что клиенты, напротив, только рады открыться кому-то со своими страхами. Здесь нужно лишь стараться вести себя естественно, чтобы клиент верил: он может рассказать все, что угодно. Профессионал не только воспринимает все его откровения всерьез, но знает, как поддержать и отвечать в том же духе – откровенно и благожелательно.

Из ответов, полученных мной от Изобель, выходила очень высокая вероятность депрессии. Я предложила записаться на прием к врачу и сделать мои посещения регулярными, чтобы она делилась со мной своими страхами, пока сама не почувствует, что в таком постоянном общении больше нет нужды. Такие «слушающие» визиты – обычная помощь, предлагаемая нами женщинам в депрессии, которым надо «спустить пар». Как правило, раз в неделю. Часто бывает довольно просто выслушать и продемонстрировать внимание и сочувствие, позволив клиентке поделиться эмоциями, чтобы прийти к какому-то выводу или пересмотреть недавние события.

Чтобы облегчить груз материнства, мы постарались найти няню для двухгодовалой Лили в надежде уберечь ее от новых прогулок на свой страх и риск. Также мы устроили несколько очень полезных консультаций с опытной нянечкой, показавшей Изобель, как добиться того, чтобы у ребенка был крепкий сон. Когда дела в семье начинают налаживаться, мы навещаем их все реже. К счастью, в этом случае после периода активного вмешательства в ее жизнь Изобель стала чувствовать себя гораздо более уверенно. Не только потому, что она приобрела много полезных навыков, но и от сознания того, что в любой момент может обратиться к нам за помощью.

Послеродовая депрессия поражает женщин намного чаще и протекает тяжелее, чем принято считать. Недостаток сна неизбежен для молодых родителей, однако не у всех он приводит к тому мрачному загнанному взгляду, который не спутаешь ни с чем. Опыт рождения ребенка часто включает в себя пьянящую смесь страха, восторга и утомления с примесью изрядной доли беспокойства. И вдобавок может сильно пошатнуться система приоритетов. Живу ли я сейчас своей жизнью? Достигнув определенных высот в своей карьере, какой бы она ни была, не жертвую ли я ей, сделавшись домохозяйкой? Иногда мы просто хотим быть где-то в другом месте. Или сами стать кем-то другим.

Патронажная сестра может организовать консультацию у профессионала или научить вас более внимательно относиться к себе. Вы советовались с врачом? Может быть, какое-то время мне следует приходить чаще, чем раз в неделю, чтобы выслушать ваши рассуждения о себе? Иногда приходится выяснять, не случалось ли у женщины эпизодов членовредительства и не ранил ли ее кто-то другой.

Выслушать человека – это моя работа. Выслушать и задать несколько наводящих вопросов, конечно. И с каждый таким ответом, плюс личные наблюдения, плюс профессиональная интуиция, я должна расшифровать ваше состояние. Убегающий взгляд, машинальное прикасание к носу, неловкая поза… Я должна понять, что происходит на самом деле и чем я рискую, если просто уйду и оставлю вас наедине со скрытой проблемой, до которой не сумела докопаться.

И которая может плохо кончиться для нас обеих.

Доброта – лучшая политика

Сегодня я навещаю женщину по имени Люси: она живет в приюте для бездомных. Здесь запрещено растить детей, а значит, беременную женщину необходимо куда-то переселить. Рожать она должна в июле, а сейчас уже кончался июнь: времени в обрез. У нее не было ни родных, ни денег, на все про все она получала чуть больше 200 фунтов ежемесячного пособия. Из них около 50 фунтов платила за жилье.

Люси только что выписали из больницы. Она попала туда из-за нарушений развития плода и плаценты и высокого давления. Ей назначили регулярные обследования: если они покажут, что плод не развивается, а давление будет оставаться высоким, Люси придется делать экстренное кесарево сечение. Из-за нарушений в работе плаценты такое состояние может угрожать здоровью не только плода, но и матери.

Люси никому не доверяла. У нее было трудное детство из-за эмоционально и физически жестоких родителей, она едва поддерживала отношения только с матерью. Больше родных у нее не было. Как это уже происходило не раз, я обратилась в благотворительный фонд за детской кроваткой, и прошение было принято. Если бы Люси, как многие ее соседки по приюту, находилась под опекой социальной службы, ей бы полагалась особая выплата на переезд, но женщина оставалась сама по себе. Она практически не имела дела с патронажными сестрами и медицинскими работниками. Будучи крайне подозрительной, она даже меня не подпускала близко. Несмотря на ангельскую внешность: длинные белокурые локоны и ясные голубые глаза, она была очень остра на язык. И все же под этой язвительностью можно было различить просто испуганную девчонку, не понимавшую, с чего это я к ней так добра. Я чувствовала, что нравлюсь ей, пусть и против воли. Судя по всему, мне единственной из остальных коллег удалось не обмануть ее ожиданий и увидеть истину. Акушерки постоянно звонили и признавались, что боятся: не могла бы я навестить ее с ними? Я всегда отвечала, что если проявить к ней доброту, она останется абсолютно адекватной, и им ничего не угрожает.

Социальная работница явилась одновременно со мной. С ресепшн нас проводили в приемную. Комната оказалась загроможденной уродливой пластиковой мебелью. Еще здесь был бильярдный стол, несколько засохших растений в горшках и доска для заметок с фотографиями давно позабытых обитательниц приюта, запечатленных в их лучшие моменты, а также объявления, написанные от руки, на самые разные темы: от предложений работы и скидок в закусочной до специальных курсов («Обратиться к Кевину. 8 фунтов в час»). Эти комнаты оказались смежными с кухней, и каждый, кто входил или выходил, несколько раз открывал и закрывал за собой двери. Это местный супермаркет привез в приют очередной груз хлеба.

Мы сидели в этой жуткой неуютной комнате в ожидании Люси: ее предупредили, она одевается. Социальная работница была не в лучшей форме из-за переутомления: накануне она весь день провела в суде. Большинство клиентов ненавидели ее и не стеснялись в этом признаться. Вряд ли ты завоюешь расположение родителей, отнимая у них детей. Она пожаловалась, что заработала бы столько же продавщицей в супермаркете, только при этом ей не пришлось бы нести ответственности за два с лишним десятка семей с установленными эпизодами бытового насилия. А я поделилась впечатлениями от утреннего визита в семью, где мать находилась под опекой, прежде чем ее не переселили перед самыми родами. Мы хором воскликнули: «ну и дерьмовая же бывает эта жизнь!»

Правда, мы успели взять себя в руки до того, как Люси явилась с чашкой супа, «позаимствованной» у соседки. Она заявила, что денег у нее нет и не будет до 25-го числа. Сегодня было 4-е. Ее основным питанием были готовые благотворительные обеды, и не сказать, чтобы они пошли ей на пользу. Сегодня на завтрак она съела батончик Twirl. Социальная работница отправила запрос в продовольственный банк. Я умудрилась выбить для нее какие-то деньги из аварийного бюджета. Еще у меня в сумочке нашлось 20 фунтов, я тоже предложила их Люси. Ей явно было неловко, но деньги она взяла. Она отчаянно нуждалась в помощи. Я спросила, может ли кто-то поддержать ее деньгами.

– Нет! – был ответ.

Я договорилась о следующем визите через неделю, уверенная, что застану ее в точно такой же ситуации. А значит, нам снова придется вернуться сюда, проверить, как у нее дела, обратиться в продовольственный банк и куда еще только сможем. Ну не бросать же ее вот так?

Люси пережила экстренное кесарево из-за критического состояния плода. Партнером по родам была ее подруга. Сейчас женщина поселилась в новой квартире, однако явно томилась там от одиночества. Временами она присылала мне сообщения о том, что у них с Холли, маленькой дочкой, все нормально и она благодарна мне за помощь.

Тяжело справляться без поддержки семьи. И еще тяжелее, когда вообще рядом нет близких людей.

* * *

Сейчас патронажные сестры работают «корпоративно». Для нас не существует отдельных визитов, заказанных индивидуально под чью-то потребность. Мы «подписаны» на пять визитов, известных как эпизоды: предродовой контакт, контакт с новорожденным, контакт в 6 недель, 10–12-месячный контакт с проверкой развития и посещение в 2 года.

В Уэльсе семьи имеют право на девять таких контактов, в Северной Ирландии – на семь, но допускается до девяти. В Шотландии патронажные сестры навещают семьи с детьми 11 раз. Таким образом, речь идет, скорее, не об обслуживании, а о последовательности разрозненных функций. Ведь раз от разу вами не обязательно будет заниматься один и тот же профессионал: все будет зависеть от выпавшего нам дежурства.

В Британии Закон об охране здоровья и социальном обеспечении от 2012 года переложил ответственность за работу патронажных сестер с НСЗ на местные власти заодно с обеспечением общественного здравоохранения (август 2015 года). На практике это значит, что наша служба стала жертвой экономии бюджета, которым занимаются муниципалитеты, а в итоге это сократило объем практической деятельности патронажных сестер. Но ведь только патронажные сестры имеют целью своей работы профилактику болезней и пропаганду здорового образа жизни. Эти квалифицированные специалисты, вдобавок обладающие опытом практической работы в стационаре, имеют уникальную возможность наблюдать жизнь семьи во время своих визитов, а значит, на самых ранних стадиях выявлять проблемы со здоровьем и даже решать их до того, как они превратятся в серьезные осложнения.

Например, в моем списке имеется трехнедельное ожидание осмотра у семейного врача, 12-недельное ожидание семьей визита социального работника в связи с необходимостью назначить лечение у логопеда, год ожидания обследования на аутизм и 10 лет ожидания визита представителя муниципалитета. Слишком часто наши советы обратиться к специалисту остаются пустыми словами из-за нехватки кадров.

Еще никогда прежде граждане не прибегали так часто к помощи продовольственных банков. А частота эпизодов членовредительства и сопутствующих психических расстройств стала просто пугающей. Количество случаев синдрома внезапной детской смерти снова растет после непродолжительного периода стабилизации. Ожирение в детском возрасте превратилось в настоящую эпидемию. И в основе обеих проблем лежат нищета и запущенность.

Эффективная помощь по уходу за детьми невозможна без доверительных отношений между специалистами и пациентами. Чем меньше остается патронажных сестер и реже становятся их визиты, тем труднее установить такую доверительность. Необходимость просвещения о мерах профилактики и самопомощи растет, а объем наших услуг сокращается. Мне кажется, все наши визиты основаны на доверии. От косметического ремонта в квартире у одинокой матери из Бангладеш до работы с жертвой домашнего насилия в приюте: мы даем им номер личного телефона и готовы ответить на звонки в любое время дня и ночи.

Те жесткие рамки, в которые загоняют нашу службу, становятся препятствием, не позволяющим получить помощь в минуту нужды. Если мы навещаем молодую мать так редко, что не в состоянии заметить признаки послеродовой депрессии, как нам организовать для нее сеансы терапии, осмотр у врача или хотя бы напомнить о ее существовании родным? Если меня лишают возможности обстоятельно поговорить с клиенткой, чтобы понять, что ее тревожит, как я смогу ей помочь? По всей стране без поддержки патронажной сестры молодые семьи неотвратимо погружаются в хаос. Неприятности, которые на первых порах можно было предотвратить малой кровью, разрастаются, пока не превращаются в настоящую катастрофу.

В итоге мы все дальше уходим от традиционной концепции профилактики (ради которой и появились первые патронажные сестры 150 лет назад) и превращаемся в аварийную службу по разрешению кризисов.

Исторически мы прибегали к медицинскому образу действий, то есть работали в тесном сотрудничестве с докторами, опираясь на их опыт и советы. Это было актуально в 1970-е годы, но сейчас на смену традиции приходит модель общественного здоровья. Это означает в лучшем случае сосредоточение внимания на конкретных областях, таких как родительская ответственность в первые недели беременности, психическое здоровье матери, грудное вскармливание, профилактика легких заболеваний и несчастных случаев, сокращение госпитализаций, проверка готовности ребенка к школе в возрасте 2 лет и помощь в подготовке к учебе. Это означает, что мы опираемся на средства местного бюджета или что-то аналогичное.

Однако сейчас ограничение вмешательства врачей означает, что хотя мы по-прежнему сохраняем с ними контакт, он осуществляется в основном в электронном виде. Ничего похожего на давно миновавшие встречи по пятницам, когда мы лично встречались за обедом. Мы могли сравнить свои записи, и я могла предложить медику побывать у клиентов дома, чтобы ознакомиться с ситуацией на месте. Или врач мог поинтересоваться моим мнением о каком-то из его пациентов. Шел постоянный и свободный обмен информацией, временами мы встречались на общих совещаниях. Но сейчас мы все дальше отходим от контактов с медиками.

Всякий раз, когда возникает серьезная проблема: в случае тяжелой травмы ребенка или чего-то более худшего, совет по безопасности, отвечающий в том числе и за такие случаи, принимает решение, что требуется активировать консультации со специалистами. Они же предлагают время и место для таких консультаций.

Неофициально до нас дошла информация, что в случае запроса от патронажной сестры решено прибегать к наиболее экономичным вариантам, обращаясь к менее опытным и образованным, а значит, более дешевым специалистам, которые и так наверняка завалены работой. Это означает высокую вероятность ошибок и даже равнодушия со стороны врача и неизбежно сказывается на качестве некогда уважаемой и ценимой клиентами работе патронажной сестры. Остается лишь надеяться, что это только непроверенные слухи.

* * *

Сегодня я работаю как дежурная патронажная сестра. Это значит, что я обрабатываю данные. Точнее, заношу в базу каждый несчастный случай, вызов скорой помощи или легкие травмы, о которых получает сведения патронажная служба. А затем заполняю соответствующие графы в отчете о каждом ребенке.

И детям, и совсем маленьким младенцам скорая помощь может потребоваться по многим причинам. Это тяжелая простуда, диарея, рвота, лихорадка, сыпь. Или может быть инородное тело в носовом проходе, проглоченная монета или собачий укус. Новорожденный может потерять сознание, получить солнечный ожог, перестать есть или мочиться. Или же малыш постарше надумает закусить бабулиными таблетками (всегда держите лекарства под замком и бабулю приучите к тому же!) или стиральным порошком (и его тоже держите в надежном месте!). Постоянно повторяется формулировка: «Ребенок поступил в отделение мелких травм с вирусной инфекцией. Назначений не сделано». Видите, все фиксируется.

В то самое утро у меня было 80 таких эпизодов для занесения в базу данных. На это ушло полдня: с 10 утра до часа дня. Попутно мне приходилось отвечать на телефонные звонки от мамочек, желавших получить у нас совет. Кто-то беспокоился из-за болезни, а кто-то из-за поломанной стиральной машины (разве мы не можем починить?).

Пока я долбила по клавишам, акушерки из муниципальной больницы собрались для обсуждения подопечных им беременных с неизбежными проблемами: одна женщина, бывшая любительница инъекционных наркотиков, вдобавок с жестким партнером намного ее старше; у другой уже забрали под опеку двух предыдущих детей, и теперь она забеременела от нового дружка, а нам предстояло проверить, как она позаботиться об этом младенце на Рождество. Также мне требовалось разобрать пачку заявлений на публичную опеку. Собственно говоря, это и есть те случаи домашнего насилия, о которых полиция сообщает социальным службам и школьным медсестрам, и снова мы должны внести их в личное дело ребенка. Они приходят по электронной почте, но в виде отсканированных записок. Вот и гадаешь: кто-то «шаркнул» телефон в мисс Икс? Нет, не шаркнул, а швырнул!

Эта информация чрезвычайно важна и определяет наши последующие действия и выводы. Часто нам приходится контактировать с этими семьями и ставить их в известность о том, что мы получили о них определенную информацию и собираемся в ближайшее время обсудить с ними, как: а) они защищают себя; б) защищают своих детей. И если ответ на один или оба из вопросов: «не очень удачно», то следует: в) что вам мешает? Как мы можем в этом помочь?

Иногда, как вы догадываетесь, такие беседы заканчиваются непредсказуемо. В большинстве случаев, но не всегда, эта родительница съезжает от насильника-правонарушителя и/или начинает судебный процесс с целью добиться запрета на контакты с ребенком. Иногда этому препятствуют закономерные бытовые проблемы. И когда вы получаете очередное заявление на публичную опеку, это значит, что жертвы все еще живут вместе с нарушителем. В таком случае социальные службы проявляют более пристальный интерес. Иногда мы навещаем клиентов вместе с социальными работниками, если опасаемся, что насилие усугубляется, достигает опасного уровня или ребенок/дети становятся свидетелями проявлений жестокости.

Такие эпизоды критичны для нашей работы. Если в описанной обстановке жестокости растет ребенок до 5 лет, патронажная сестра оценит влияние ситуации на него. Отмечаются ли нарушения в развитии и/или поведении? Мы можем предложить разумное вмешательство, например курсы для родителей, где их учат менять паттерны поведения и не выбирать снова и снова жестоких партнеров. Иногда, если наши услуги не принимаются или не воспринимаются всерьез, мать (как правило, но не всегда) будет поставлена перед выбором между сохранением контакта с насильником или в конечном итоге лишением ребенка или детей.

В довесок ко всем этим сложностям мы вынуждены работать в модном теперь тренде резервирования рабочих столов. У нас больше нет не только своего офиса, но даже своего стола или хотя бы пары ящиков. Мы «по необходимости» делим рабочее место с другими патронажными сестрами, а заодно с медсестрами, акушерками, администраторами и прочими сотрудниками. В лучшем случае у нас есть лоток на полке с кофейной кружкой и какими-то мелочами. Понятно, что здесь стоит постоянный шум, кто-то говорит, кто-то звонит по телефону, так что ты с трудом слышишь собственные мысли, особенно если готовишь доклад по назначению опеки.

Но все же плюсы общего пространства несомненны. Профессия патронажной сестры может считаться женской (я работала всего лишь с одним мужчиной, и тот был у меня практикантом). И в нашем женском сообществе всегда царит дух взаимовыручки, преданности делу и целеустремленности. Мы делимся своими личными историями или бедами наших подопечных, а при необходимости советуемся об отношениях в семье и между родителями и детьми. Здесь мы всегда можем рассчитывать на поддержку и любовь. И на неиссякаемый источник бисквитов. Переживая из-за особенно тяжелого случая, ты обязательно услышишь: «Как тебе помочь? Давай я пока приготовлю тебе чай!» Это очень объединяющая работа, где коллеги всегда готовы поддержать твое чувство безопасности и веры в себя. И это очень важно.

В современном обществе люди по-прежнему хотят, чтобы их слушали, уважали, воспринимали как человеческое существо, а не галочку в программе или досадную помеху. Мы не функции на экране компьютера. Каждый из нас заслуживает индивидуального подхода. Реального человеческого отклика на свою историю, чувства, опыт, мысли.

Иногда я даю клиентам номер личного мобильного телефона: как правило, самым уязвимым, потому что не хочу их терять. Бывает, что им достаточно одного сознания того, что есть горячая линия, по которой они сами могут связаться с нами. И вот что любопытно: это никогда не использовалось во вред. Ни разу.

Однажды вечером одна из клиенток прислала сообщение, что у нее идет кровь. Судя по описанию, это было послеродовое кровотечение: чрезвычайная ситуация, когда я должна была вызвать скорую помощь. Я перезвонила ей, чтобы убедиться, что она еще жива и в сознании. У нее кончились прокладки, и она стала подкладывать пеленки. К счастью, на месте оказался ее партнер, он позаботился о няне, чтобы самому поехать с ней в больницу. Ее успели довезти вовремя и помочь: она вернулась домой и поправилась.

Сообщая свой номер работникам социальной службы, я могу быть уверена, что они свяжутся со мной в случае крайней нужды. Днем иногда просто не хватает времени, чтобы обменяться важными новостями, и мы откладываем это на вечер. Наивно думать, будто патронажная сестра работает строго с 9:00 до 18:00. Очень часто мы жертвуем своим личным временем.

На следующий день я планировала навестить девочку, к которой уже больше года не приходила патронажная сестра. Малышка не проходила проверку на развитие, часто выглядела неопрятно, вела себя заторможенно и враждебно, когда мать оставляла ее в детском саду. Я несколько раз пыталась перехватить ее, желая узнать, что таится за этим поведением. Что бы это ни оказалось, мы приложим все силы, стараясь помочь ей и ее дочери изменить жизнь к лучшему и поверить в себя. Я искренне считаю, что могу им помочь.