Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

Глава 12. В берлоге Бердянского

Пока машина на бешеной скорости неслась по темным холодным улицам, сквозь пляску снежных хлопьев и потоки бледного фонарного света, хмель почти полностью выветрился из сознания Марии. Трезвея, она ощутила смутную тревогу, и все явственней слышала укоряющий внутренний голос, так похожий на голос матери:

«Ну и куда ты собралась, милочка? Зачем? Ты что, не понимаешь, что теперь он хозяин положения?»

Пока Павел парковал машину в просторном дворе, засаженном деревьями и примыкающем к мрачноватой семиэтажной «сталинке», Мария украдкой смотрела на него и пыталась соотнести его облик – прекрасный и любимый до последней черточки – с тяжелым, пугающим словом «хозяин».

Да, Бердянский был властным, настойчивым, умел добиваться, чего хотел, и легко приходил в ярость, когда наталкивался на сопротивление своим желаниям и капризам. Когда чуть больше недели назад она отказалась ехать к нему ночевать, он почти кричал на нее… а сейчас привез – как похитил, воспользовался тем, что она выпила и мало что соображала, потому так легко на все согласилась.

«Вот именно… Легко согласилась!» – хмыкнул внутренний голос. – «Теперь он понял, что одержал верх, что ты доступна в любой момент… а доступное ценится дешево и быстро наскучивает… тем более, такому Казанове, как он!»

Сердце тоскливо заныло, тело пронизало холодом, и Мария попыталась возразить – то ли матери, то ли призракам собственных сомнений и разочарований:

«Одержал верх?.. Ценится дешево?.. А разве у меня с Павлом соревнования… или торги?.. Я ничего не хочу знать о будущем… но сейчас хочу быть с ним!»

«Дурочка, тебе же самой потом будет больно! Адски больно! Ты уже забыла, как полмесяца лежала трупом после того, как Хулио оставил тебя с носом?..»

Нет, Мария не забыла. Разве такое возможно забыть?… В те жуткие, беспросветные февральские дни ее жизнь остановилась, и диван, на котором она неподвижно лежала часами, с головой завернувшись в плед и спрятав лицо в подушку, мало чем отличался от гроба… но она все-таки встала. Встала и продолжила жить, хотя каждый глоток воздуха отзывался невыносимой болью, и каждый осколок ее разбитого сердца был как отдельное маленькое сердце, которое тоже ныло и болело.

Но вот ведь какая странность: если бы она осталась с Хулио, если бы не пережила личную «ядерную зиму» после разрыва, каждый день живя с болью, как Русалочка, идущая по ножам, она никогда бы не встретила Пашку… И если бы Козлевский со скандалом не выпер ее из труппы «Музеона», если бы не травля, умело организованная Мадам, заставившая ее прятаться, и надолго закрывшая путь на сцену – она не ринулась бы шерстить вакансии уборщиц и официанток, и тоже не встретила бы Пашу… и вряд ли бы узнала, что он – кумир театральной Москвы и самая яркая «сверхновая» в созвездии ТМДиК имени Мамонтова – это тот самый «П. Бердянский» с цирковой афиши в Ялте. Тот самый воздушный эквилибрист, в черном и серебряном, легко и свободно паривший между небом и землей, что потряс когда-то не только воображение, но и душу… и так страшно сорвавшийся с трапеции у нее на глазах.

Вспомнив об этом, она на секунду испытала те же самые ужас и горе, и обеими руками вцепилась в Павла, так, что он выронил ключи, и принялась вслепую ощупывать его, желая убедиться, что он здоров и цел, что он здесь, рядом – и кошмар остался далеко позади.

– Машка, погоди, давай дойдем до квартиры хотя бы! – усмехнулся Павел, приняв ее тревогу за новый порыв страсти, подобрал связку и, набрав код на замке, запиравшем подъезд, галантно пропустил ее вперед:

– Прошу, мадемуазель!

Она, устыдившись своей несдержанности, опустила глаза и молча прошла вперед…

«А еще не забудь, что он видел и таскал тебя пьяной!» – удовлетворенно заметила внутренняя мама. Возразить на это было нечего: действительно видел и таскал.

В подъезде с высоченным потолком и хорошо сохранившейся лепниной в стиле советского ампира – такой же, как и в доме Андрея – их встретил вахтер, он же консьерж, седовласый старикан в темно-синем кителе и фуражке с околышем, похожим на милицейский. Бердянский шутовским жестом взял под козырек:

– Здравия желаю, товарищ капитан! Разрешите проследовать к месту жительства!

– Вольно, рядовой, шагай уже, не мешай кино смотреть… – проворчал смотритель подъезда, в чьей комнатке и правда стоял телевизор, показывающий третью серию «Места встречи изменить нельзя».

Стоило Павлу остановиться и заговорить с вахтером, Мария тоже замерла рядом с ним, борясь с желанием спрятать лицо в шарф: ей казалось, что старик смотрит на нее с явным неодобрением.

«Ну еще бы… ты хоть примерно представляешь, сколько таких вот дур он сюда перетаскал… и еще перетаскает?»

– Иди к лифту, Маш, я сейчас догоню… – Павел задал ей направление, а сам сунулся поближе к вахтеру и совсем иным тоном, без всякого шутовства, спросил:

– Петрович, а… ты сегодня никого сюда по мою душу не пропускал?

– Нет, не пропускал, всех твоих малолеток отправил по домам, уроки делать… – все так же ворчливо ответил старикан и, кивнув в сторону незнакомой ему девушки, на всякий случай уточнил:

– Этой-то восемнадцать есть?

– А что, не похоже? – опять созорничал Бердянский, и вдруг понял, что понятия не имеет, сколько Машке полных лет. Двадцать два?.. Двадцать пять?.. Надо бы уточнить для приличия…

– Да черт разберет их нынче, почем мне-то знать? Ты вот мне и скажи…

– Не волнуйся, Петрович, все в рамках УК и ГК, так что пусть спит спокойно дорогой ЧК! – сымпровизировал Бердянский и, поспешив догнать Марию в лифтовом холле, доверительно сообщил ей:

– Домик этот непростой. Тут квартиры получали в основном чекисты заслуженные, да энкавэдэшники, еще при Сталине… так что в подъезде просто церберы караулят, ни одна мышь мимо не проскочит, будет за хвост поймана и с пристрастием допрошена, откуда, куда и зачем… Но постоянным посетителям могут и пропуск выписать…

– Ты поэтому здесь и снял квартиру… чтобы поклонницы не доставали?

– Почему снял? У родного дядьки выменял, отдал ему свою трешку на Беговой, в доме на ходулях. Ну а он мне по-родственному уступил свою шикарную двушку… Удобно, что до театрика нашего тут можно в случае чего за полчаса пешедралом добраться, а на тачке – так вообще минут семь… ну десять, если Садовое забито…

«Ууууу, Маняша, а твой Бердянский, оказывается, мажор! Дядя у него из „сталинских соколов“, и квартира у него, получается, своя, и уже не первая… Надо брать!» – на сей раз внутренний голос был подозрительно похож на Ленчика, и Мария не сдержала кривой усмешки… Ситуация ее не то чтобы коробила, но она не понимала, с чего это Павел распинается в таких подробностях, как будто собирается сдать ей комнату в своей квартире… или жить с ней вместе.

«Да уж, размечталась! Ты видела, как на тебя этот дедок смотрел?..»

– Ясно… значит, ты счастливый собственник жилой площади.

– А ты что же, нет? – Павел пропустил Марию в кабину подошедшего лифта, закрыл решетку и деревянные створки, нажал на кнопку и уточнил:

– На Старомонетном – это не твоя квартира разве?

– Нет, Паша. Счастье жить отдельно от родственников обходится мне в двести пятьдесят у.е. ежемесячно… плюс вода и свет. А почему, ты думаешь, я нанялась в театр сразу на две работы?.. И еще уроки танцев даю время от времени, ну это так, к слову…

– Вот бы никогда не подумал, что ты снимаешь… точнее, что тебе разрешили с котом жить в чужой квартире. Наверное, по знакомству удалось договориться? – Павел не был настроен сейчас вникать в бытовые трудности Машки, его настоящие желания были куда более эгоистичны и просты. Но сказанное ей запомнил и решил, что вернется к житейским вопросам позже, когда они узнают друг друга поближе и решат, что же дальше. Точнее, он как-то даже не сомневался, что уговорит Машку жить с ним, другой вопрос – как скоро… И это тоже было для него новым – обычно он сам до последнего уклонялся от навязчивых намеков любовниц на совместную жизнь. А тут вдруг решил, что у них с Марией должно быть только так и никак иначе…

Мария начала злиться, но затевать ссору в лифте, да и вообще в нынешних обстоятельствах, было бы уже полным идиотизмом:

– Нет, Паша. Проживание с котом мне как раз и обходится в лишних пятьдесят у. е. Без кота было бы двести… но я друзей не бросаю. И знаешь, Бердянский, лучше уж жить с одним котом, чем… – она прикусила язык и не закончила начатую фразу – «…чем таскать домой по три десятка любовниц».

– Чем с… кем? – Павел уловив ее недомолвку, мгновенно напрягся и снова вернулся мыслями к испанскому мачо, чьи фотографии в комнате Машки до сих пор были ему, как соринка в глазу – вроде бы ерунда, мелочь, а мешает…

– Ни с кем. Забудь. Это я так…

Лифт остановился на этаже, громко лязгнув железными мускулами, и Павел решил, что пора свернуть со скользкой темы. В конце концов, они еще успеют наговориться и друг другу исповедаться, если будет на то желание и время. А пока ему виделось совсем иное времяпрепровождение, и член уже снова сладко поднывал, жалуясь, что простаивает без дела…

– Приехали! Сейчас покажу тебе мою берлогу холостяка. Ты тараканов не боишься, надеюсь? А то они иногда ко мне на кухню забредают от соседа, чай пить…

– Ты моих чудищ не видел… вот таких… – она показала примерный размер на пальцах. – Не знаю уж, откуда они прибыли, не исключено, что прямиком с Мадагаскара. К моменту твоего визита Урфин их всех переловил, а новая партия еще не народилась, к его огорчению.

– Мои помельче будут… Ну значит визжать не станешь, если вдруг столкнешься… А то бывали прецеденты… с соседями…

Мария обреченно кивнула, прекрасно понимая, какие-такие «соседи» визжали при нечаянных свиданиях с Пашиными тараканами.

Бердянский дважды повернул плоский ключ в скважине замка, врезанного в массивную деревянную дверь, на которой сохранилась латунная табличка с фамилией и инициалами предыдущего обитателя квартиры, и, гостеприимно распахнув створку, пригласил Марию войти.

Она вступила в кромешный мрак длинного коридора, инстинктивно глубоко вдохнула, наполняя легкие запахом Пашиного жилища: оооо, дааа… это был запах собственного дома, ухоженного, насквозь пропитанного энергетикой владельца, а не сомнительные ароматы арендованной конуры, где давным-давно не было ремонта.

В доме у Пашки пахло теплым деревом, апельсином с корицей, не сильно – крепким трубочным табаком и самим Пашкой… тем неуловимым, чувственным, родным, что отличало его от всех прочих мужчин… и неимоверно возбуждало…

Мария невольно прижала руку к сердцу: так сильно оно заколотилось, а про тягучий жар между ногами лучше было вообще не думать, иначе она едва ли сможет совладать с искушением наброситься на Пашу прямо на пороге.

«Да, не хватает только, чтобы после начинающей алкоголички и сумасшедшей кошатницы ты показала ему еще и нимфоманку… Хоть сейчас веди себя пристойно, как полагается в гостях!» – не унимался внутренний голос, и Мария решила его послушаться.

Заперев дверь, Бердянский наощупь нашарил выключатель – и коридор залило светом сразу двух лампочек.

– Раздевайся, Маш… Давай, я за тобой поухаживаю… могу тебе даже тапки шикарные выделить, если нужно… – по-хозяйски предложил он, быстро скинул куртку на банкетку и вытряхнул ноги из ботинок. В своем доме ему нравилось ходить босым, благо, паркетные полы были застелены ковровыми дорожками, а в обеих комнатах лежали толстые спортивные паласы.

– Спасибо, я сама… – Мария покраснела и принялась расстегивать пальто и разматывать шарф. Она вдруг вспомнила, что уже пару лет, или больше, не была в гостях у мужчины, тем более, в таких двусмысленных «гостях»… Хулио она в основном принимала у себя, и в Москве, и в Барселоне, не считая тех шести месяцев, что они прожили вместе – а Виталик Лещинский ни разу не приглашал ее домой, за все десять месяцев их необременительного служебного романа.

Пожалуй, настоящие «гости», с тортом, чаем, Джо Дассеном на кассете и романтической французской комедией по видеомагнитофону, у нее случались только в старших классах школы и на первом курсе института, во время отношений с Жоркой Кривым – самым «чётким» районным хулиганом, безбашенным оторвой… и нежным галантным рыцарем в глубине души…

Павел положил руки на Машкины плечи:

– Давай, я все-таки помогу… – уверенным движением опытного костюмера он снял с нее пальто и шарф, и водворил все это в шкаф. – Тапки?

– Ненавижу тапки. Сроду их не носила и не ношу… и слово это дурацкое терпеть не могу.

– Тем лучше, сам ненавижу любую их разновидность, кроме джапанок… ну… таких пляжных шлепанцев… – Бердянский помог Марии разуться и, покончив с первым этапом разоблачения гостьи от лишней одежды, повел ее на экскурсию по квартире:

– Вот, смотри, как я живу… Тут можно руки помыть и все такое прочее, только колонку не нужно беспокоить, она с капризами, прям как я… А это вот кухня… – он снова щелкнул выключателем, и квадратное помещение с высоченным потолком и хромированной барной стойкой, осветилось сразу несколькими потолочными лампочками, а с разделочного стола торопливо прыснула парочка обещанных Павлом «домашних животных».

– «Алиса, это пудинг, пудинг, это Алиса…»

– Ну да, как-то так… – он смущенно ухмыльнулся, и повел ее на осмотр остальных своих владений.

– Здесь у меня должен был быть солидный рабочий кабинет, если бы я пошел по стопам своего папани, но вместо этого – вот… – открыв дальнюю комнату, Павел с какой-то мальчишеской гордостью продемонстрировал Марии настоящий домашний спортзал: с беговой дорожкой, парой силовых тренажеров, турником и горкой гантелей в углу. – Поддерживаю форму, не отходя далеко от кухни и холодильника…

– Ага… и поедая бутерброды с колбасой в два часа ночи, не забываешь сказать своим гостям, что ты на массе?

Бердянский взглянул на Машу с укоризной:

– Ну ты меня прям подколола по-пацански… «На массе»… с бодибилдерами, что ли, общалась?

– Общалась… прямо сейчас с одним из них говорю… если у тебя все это, конечно, не для красоты…

Мария подошла к одному из тренажеров, села на скамью и взялась за хромированные ручки, обтянутые черным эластиком.

– Ээээ, погоди, я вес поправлю, а то придется тебе потом пупок обратно завязывать… – Павел спешно подскочил к задней части тренажера и, выдернув железный стержень почти с самого низа стопки дисков, переставил его наверх, оставив от силы пять кило на жим. – Вот, теперь можешь подкачаться… А потом, если захочешь, я тебе покажу, как еще тут можно использовать каждую поверхность… – добавил он со знанием темы и картинно изломил соболиную бровь.

«Другим жертвам твоей неземной красоты ты тоже показывал?..» – захотелось ей задать ехидный вопрос, но вместо этого она сказала:

– Ты сейчас похож на кота Тома из мультика.

– Всегда пытался понять, кстати, а какого пола в том самом мультике мышь Джерри?.. И про наших Волка и Зайца тоже… Заяц – парень или девка? – спросил вдруг Павел.

– Что?.. Ты серьезно?

– Вполне.

Мария на секунду задумалась и выпустила ручки тренажера.

– По-моему, там все мальчики…

– Вот и я о том же… «Голубая лунааааа… голубая лу…» – а вот я не такой!

– Так я вроде в этом не сомневаюсь.

– Ладно, пойдем, я тебе не все показал, а у нас еще богатая культурная программа впереди…

– Подожди… – под его пристальным взглядом и при упоминании «культурной программы» Мария снова покраснела, и сама на себя разозлилась, что никак не может справиться с мучительным чувством неловкости… Дома, на своей территории, она держалась бы гораздо увереннее, но в гостях у Павла не могла расслабиться и спокойно наслаждаться романтическим вечером. Как будто, перешагнув порог берлоги Бердянского, она оставила снаружи что-то важное, питавшее ее силой, и превратилась из особенной – в одну из…

«Да-да. Ты все правильно понимаешь. Все именно так и есть, не надо питать иллюзий. Ты никакая не особенная для него, ты именно что – „одна из“, просто новенькая… и поэтому он позволяет себе выглядеть влюбленным… он притащил тебя к себе только потому, что ты в прошлый раз посмела отказаться… а ему нужен все-таки твой скальп в коллекции, и еще одно имя в списке побед.»

– Чего ждать-то, Маш? – Павел приблизился к ней сбоку и, присев рядом на корточки, положил ладонь ей на бедро, заглядывая в глаза снизу вверх:

– Тебе у меня не нравится? Что-то ты все веселье растеряла, пока мы сюда ехали…

Заметив, что Мария и правда словно сникла и погрузилась в невеселые мысли, Бердянский ощутил, как возбуждение стремительно гаснет, а вот тревога, напротив растет. Ему почему-то было важно услышать, что ей здесь нравится, и он запоздало спохватился, что она могла его совершенно не так понять. Решить про себя, что ему от нее только секс и нужен, и больше ничего…

Он и сам терпеть не мог, когда среди театральных спонсоров или заказчиков рекламы с ТВ находились те, кто полагал, что за свои бабки могут купить, как шлюху с Тверской, любого актера, и самого Бердянского тоже. С такими заходами к нему много-много раз подкатывали не только богатые скучающие сучки, но и вполне себе упакованные мужики в дорогих костюмах. Но он неизменно отказывался от интимных предложений, оставляя за собой право на свободу выбора в любви – что ценил куда выше любого гонорара.

Может, Машка именно так его приглашение и поняла, потому и скисла?

– Нет, нет, Паш, все отлично… – она через силу улыбнулась и погладила его по щеке. – У тебя… очень мило, просто я немного не в своей тарелке, не обращай внимания. Может… может, мы выпьем чаю?.. Или кофе… а ты ужинал вообще?..

– Оййй… вот я дурень… – он с размаху шлепнул себя по лбу. – Обещал же тебе алка зельцер найти! Ну ничего, кофе тоже помогает похмелье гонять… а с коньяком – и подавно! Пойдем, поможешь мне его варить…

Павел просиял, решив, что все дело именно в последствиях неумеренных алкогольных возлияний. А раз так, то это было вполне поправимо, ему ли не знать…

Она встала и взяла его за руку:

– А у тебя есть магнитофон на кухне? Можешь поставить что-нибудь?.. Уэббера, например? Или инструменталку… Иглесиаса ты вряд ли слушаешь…

– Обижаешь! У меня такая стереосистема… ммм… и фонотека отличная! Я просто тебя еще не довел туда, где все это находится, давай покажу, ты сама выбери, что тебе нравится, потом меня позови, я все сделаю…

Он надеялся, что, пока Мария выбирает музыку, успеет потихоньку спустить пар в ванной, но не тут-то было:

– Давай вместе выберем, Паш, а то я навыбираю, пожалуй… да и соседи твои, старые чекисты, наверное, не обрадуются стерео-басам? Я почему и спросила про кухню…

Бердянский только вздохнул – его маленькая уловка не сработала, так что придется потерпеть неудобство от стояка, который хоть и ослаб, но все еще был ощутим, и весьма. С другой стороны, Машка-то пока тоже неудовлетворенная сидит, так что… неизвестно, кому из них хуже.

– Ладно, пойдем, покопаемся… А насчет соседей не волнуйся, я когда ремонт делал, кое-какие меры принял, так что для них мои басы будут не громче колыбельной… Иначе меня давно бы в расход пустили эти престарелые «соколы»… тут же во дворе…

– Паша! Не шути такими вещами… – Мария даже вздрогнула и снова схватилась за него:

– Пожалуйста, ладно?..

– Хорошо, не буду. – покладисто согласился он и нетерпеливо потянул ее за собой. – Идем!

Спальня в квартире Павла располагалась ближе к кухне, прямо напротив ванной – очень удобно. Дверь, в отличие от входа в домашнюю тренажерку, была двустворчатой, с небольшими «окошками» сверху, превращенными в причудливые витражи чьей-то умелой рукой. Мария мельком подумала, что Ленчику бы это понравилось: подруга-художница тоже расписывала витражи на заказ, и работала в похожей технике.

На всякий случай она даже уточнила у Павла:

– Это не Драбкиной работа? – но он лишь мотнул головой, похоже, не поняв толком ее вопроса.

Сама спальня оказалась обставлена в стиле, который та же Ленчик называла «мужицко-минималистический», или «берлога альфа-самца»: у стены слева – огромная кровать, застеленная необычным бельем насыщенного вишневого оттенка, заваленная теплыми пледами вместо привычных одеял. Прямо напротив кровати – шоколадного цвета модульная стенка, где в полках были установлены японская видеодвойка, стереосистема – тоже японская, и штабеля с кассетами и новомодными лазерными дисками. Остальные полки занимали разнообразные кубки и дизайнерские статуэтки, в которых без труда можно было опознать спортивные награды и театральные призы. Лампы были скрыты, только с двух сторон над кроватью висели бра, изысканно-строгого дизайна (Ленчик бы такие одобрила…). Стен же практически не было видно из-за плакатов с изображениями спортивных машин, «металлических» рок-групп, чей пик славы пришелся на 80-е, и театральных афиш.

Каким-то чудом в эту компанию затесалось два морских пейзажа Айвазовского и акварельный эскиз женского портрета, по манере похожий на Дега… Чертами лица женщина на портрете напоминала Павла, и Мария предположила, что это его мать, но спрашивать не стала.

– Вот, смотри, выбирай… Тут вся классика, тут рок-баллады, вот это… эээ… это не надо… а вот здесь то, что доктор прописал – красивая музыка для релаксаций и медитаций! – Павел по-быстрому рассортировал стопки дисков и, чтобы продемонстрировать ей возможности аудиосистемы, зарядил первый попавшийся и подкрутил громкость с максимальной до приятной.

Из динамиков полилась надрывная «Я все еще люблю тебя» – классика романтики 80-х в исполнении «Скорпов», с красивыми мелодичными проигрышами и неяркими басами – беспроигрышный вариант для медляка на любой дискотеке.

– Получается, ты уже выбрал… – усмехнулась Мария, спрашивая себя, замечает ли Бердянский, когда походя решает за двоих – но спорить не стала, поскольку оказалась полностью согласна с его выбором. Для порядка и для успокоения совести она все-таки стала перебирать диски и высматривать что-нибудь по своему личному вкусу, но без особого энтузиазма.

Слишком многое возникало в памяти под переливы бас-гитары и мрачноватые вздохи ударных.

– Я тебе просто хотел дать послушать, как звучит… если тебе не нравится рок, выбери на свой вкус, я ж не против! – услышав упрек в голосе Машки, Бердянский нажал на паузу и повернулся к ней. – У меня испанская гитара есть, если хочешь… и даже инструменталка эпохи Возрождения, ну в современной аранжировке, разумеется.

– «Супруг мой, я прошу вас, не волнуйтесь. Вам показалось, мясо не плохое…» – тихо засмеялась Мария, почему-то вспомнив Павла в роли Петруччо – хотя сейчас в этой роли выступала скорее она, отвергая то и это, а Бердянский, подобно полуукрощенной Катарине, старался ей угодить…

– Ой, давай только без работы обойдемся, хорошо? Мы же сюда отдыхать приехали, а не для прогона ролей… – немного нервно среагировал Павел на шекспировскую цитату. Он положил обратно в стопку диск с балладами «Металлики», который взял после «Скорпов», и отошел от стеллажа, сунув руки в карманы и словно бы разом утратив интерес к совместной возне с фонотекой. Похоже, то, что так славно началось после «Беллз» и обещало так много взаимного удовольствия, посыпалось, как песочный замок… И Павел все никак не мог взять в толк, что именно делает не так, чем Машка остается недовольна?

Мария почувствовала его обиду, и сейчас же скользнула следом за ним, крепко обняла сзади, просунув ладони Павлу подмышки, уткнулась лицом между лопаток и стала целовать быстро, горячо, перемежая поцелуи шепотом:

– Паша… Пашенька… не обижайся, пожалуйста… ну, прости… я сама не своя и веду себя как полная дура… мне просто стыдно, что ты видел меня выпившей…

– Не говори ерунды… это ты меня еще не наблюдала в состоянии положения риз… так что видом, манерами и даже запахом пьяной барышни меня не смутить… – пробормотал он, поймал ее ладони и, прижав покрепче, повел ими вдоль тела к границе джинсов, но потом, как будто передумав, выкрутился из объятий и, обернувшись к ней, предложил:

– Скажи, что поставить и… – вместо «пойдем варить кофе» вдруг выдохнул взволнованно:

– Давай потанцуем… немного… прямо здесь…

– Давай… – шепотом ответила она, не сводя с него обожающих глаз, и задрожала как в лихорадке. – Я сама этого хочу… Пашенька…

Потянув Павла обратно к стеллажу, она отжала кнопку паузы на стереосистеме, и по комнате снова поплыли ритмичные удары басов, гитарные переливы и хрипловатый голос певца, признававшийся, что все еще любит…

Бердянский глубоко вдохнул и выдохнул с явным облегчением, его пальцы бережно провели по рассыпавшимся волосам Марии, нежно обвели контур щеки, переместились на губы…

– Какая ты красивая… Машка… ты даже не знаешь, что просто с ума меня свела… сразу… и я жалею только, что целых две недели идиотничал… сперва сам делал вид, что ты мне безразлична, ну а потом еще и доставал тебя… бесился, что ты внимания на меня не обращала…

– Яяя? Не обращала?.. – Мария вжалась в него бедрами, обвила руками шею и приблизила губы к губам, так что их горячее дыхание смешалось в одно. – Пашка, да я сгорела по тебе с первой встречи… и… даже не с той, что была в театре… а раньше, намного раньше… и когда увидела там, в кабинете у Лидии, глазам не поверила…

– Да? Ты на спектакли к нам приходила все-таки? Или… или еще раньше меня видела, в цирке на Цветном?… – он вдруг ощутил, что горло сжалось и в носу слегка защипало, но усилием воли прогнал непрошеное волнение, наклонился к ее губам и медленно поцеловал.

– Нет… Я видела тебя на гастролях в Ялте, пять лет назад… Два раза была на представлении, а на третий… хотела подарить тебе цветы… пионы… Пашенька…

Он вдруг словно одеревенел, отстранился и, скрипнув зубами, уставился в пол. Руки предательски задрожали, рёбра справа закололо, спазм в горле сделался болезненно-острым… Ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем он вернул себе контроль над телом, и нашел в себе силы посмотреть ей прямо в глаза…

– Значит, ты знаешь… сама все видела, так? – спросил севшим голосом.

– Да… видела… – Марии показалось, что она чувствует, как боль, переполнявшая его сердце, переливается в нее, расходится в крови смертным холодом, и едва не вскрикнула – но в обратную сторону, от нее к нему, сейчас же потек обжигающий поток любви, любви такой силы, что способна расплавить любой лед, снести любую преграду, отчуждавшую их друг от друга.

В его голове тут же заметались черными воронами злые вопросы:

«Где же ты была тогда? Почему не пришла ко мне раньше? Почему не спасла, не была рядом, когда… когда я умирал?» – но он молчал, стиснув зубы, дыша с трудом и с трудом же удерживая себя на грани безобразного срыва.

«Она не могла… она не знала… ну сколько ей лет тогда было, совсем девчонка ведь…» – шептал кто-то из-за правого плеча, и Мария, словно прочитав на его лице все, что творилось внутри, сдавленным голосом подтвердила:

– Паша, я не знала, что ты жив остался тогда… Меня никуда не пускали, я же – никто, ну подумаешь, зритель, у которого билет пропал… Я там, в администрации, сидела и рыдала, как идиотка, а они мне такие – «Девушка, ну что вы, вернут вам ваши деньги!» – а я пытаюсь объяснить, что не нужны мне никакие деньги, просто скажите, что с Бердянским, жив ли он, в какой больнице? – а они глаза в пол…«Звоните, говорят, в Москву, в цирк на Цветном, у нас нет полномочий такую информацию давать».

Мария судорожно сглотнула, вытерла глаза и с силой обняла Павла, прижалась к его груди и снова зашептала сквозь рвущиеся из горла рыдания:

– Потом в местной газетенке была маленькая заметка: «Артист столичного цирка погиб на гастролях». Ну и все… Паша… я думала, тебя нет… я потому и решила уехать в Испанию учиться, чтобы с ума не сойти… Да и кем я тогда была для тебя?.. Никем… Ты меня не знал, даже не видел ни разу…

– Шшшш… Машенька… милая… родная… – он сжал ее в ответ, покачивая в объятиях, кожей ощущая, как прорастает в ней, прилепляется так, что не оторвать, кроме как по живому, по крови… Вот она, жизнь его… нашла, встретилась на пути… когда он уж и надежду утратил… и сердце свое в ледяной панцирь замкнул… А увидел ее – и пошел панцирь трещинами… вскрылся весенним половодьем, истаял в огне ее глаз… Оттого так больно в груди и… так сладко… и щекам мокро…

– Паша… Пашенька!.. Любимый мой, как же я счастлива, что ты жив и здоров, Пашенька, обещай мне, что все, все будет хорошо!.. Я тебя люблю, Паша, люблю, если бы я могла тогда отдать тебе кровь, кости, сердце, что угодно – я бы отдала, и сейчас готова… только будь жив, Пашенька, пожалуйста, будь жив!..

– Теперь буду… непременно буду… если только… если только ты со мной… – выдохнул ей в губы, поцеловал крепко, смешав соленую влагу слез на щеках. – Моя… ты только моя теперь… а я твой… никто мне кроме тебя не нужен… никто… веришь?

– Верю… верю, любимый… – ответила на поцелуй, губами по щеке скользнула – ощутила соль горьких мужских слез, и сердце вскипело, как никогда в жизни. – Я с тобой, Пашенька… и мне никто кроме тебя не нужен, только ты! Ты, ты, один-единственный…