Текст книги "Созвездие разбитых сердец"

Глава 14. Lumen coeli, sancta rosa

Андрею казалось, что он отлежал себе все тело, когда ему, наконец-то, разрешили вставать и понемногу ходить – сперва по палате, потом даже по коридору в сопровождении медсестры. Уставший от вынужденного валяния в кровати больше, чем от многочисленных процедур, он даже пробовал делать зарядку, но недавно перенесенный приступ все-таки давал себя знать. Резкое увеличение физической активности быстро вызывало одышку и сонливость, а иногда – неприятное ощущение холодных пальцев, сжимающих сердце, отчего оно начинало трепетать или пропускало удар. Но, если не считать этих симптомов, в остальном Андрей чувствовал себя неплохо.

Лечащий врач был настроен оптимистически, ходить и двигаться разрешил, и пообещал ему скорую выписку. Правда, настоятельно не рекомендовал в течение еще как минимум пары месяцев переносить высокие физические нагрузки или какие-либо душевные треволнения. Намекнул, что лучше всего поехать в хороший кардиологический санаторий, и что он может с этим помочь, но Петренко только отмахнулся. Ему не терпелось вернуться в театр и домой… о том, чтобы уехать из Москвы, да еще надолго, не могло быть и речи.

Помимо друзей, Прошки и ролей, за порогом больницы Андрея ждала Мария, и мысль об этом действовала на него сильней, чем витаминная капельница. Сердце начинало биться сильнее, но так сладко, что это не пугало и не наносило никакого вреда.

Зато, сразу после перевода в палату интенсивной терапии, в распоряжении Андрея оказалось сколько угодно свободного времени, которое можно было посвятить чтению. Так он и поступил: с жадностью глотал книги, одну за другой – остроумные пьесы Бернарда Шоу, гугенотскую трилогию «Сан Саныча», как в актерской среде шутливо именовали Дюма-отца, поэзию Серебряного века и, конечно же, летящие, прозрачные, как летнее небо, и горькие, как осень, стихи и пьесы Лорки.

Постановка «Кровавой свадьбы» была не за горами. Предварительное распределение ролей было ожидаемым и не обещало сюрпризов.

По мнению Войновского, Павел был идеальным Леонардо, Андрей хорошо подходил как раз на роль Жениха, а Невесту должна была играть Нинка Муравьева… Правда, только потому, что они с Бердянским-Леонардо эффектно смотрелись в паре. Затык, как обычно, был в испанской теме, и не только в хореографии, но и в эмоциях.

Если у самого Андрея и у Пашки с техникой испанского танца все было довольно неплохо, то Нине фламенко давался тяжело, и она все время норовила съехать на более близкие ей латиноамериканские ритмы и движения, не столь яркие и жесткие. Нужные эмоции она тоже не славливала, не могла проникнуться ни страстью, сильной, как смерть, ни глубоким трагизмом «канте хондо».

Танцевальные связки, которые Нина исполняла с Андреем, выглядели стерильно, а с Павлом – через пять минут превращались в веселый козлёж, где партнеры выпендривались друг перед другом вместо того, чтобы глубоко страдать.

Антон, конечно же, был этим крайне недоволен, и бросал Муравьевой в лицо:

– У тебя нет дуэнде! – а иногда еще жестче, доводя актрису почти до слез своими безапелляционными оценками…

Но, пока у постановки не было ни утвержденного бюджета, ни своего хореографа, они толком и не репетировали, только провели несколько читок, прошли предварительный отбор и начали потихоньку учить роли. В любом случае, настоящие репетиции «Свадьбы» Войновский сможет начать не раньше, чем выпустит «Суперзвезду», а это случится только в конце декабря – значит, у Андрея еще есть почти месяц на то, чтобы восстановить физическую форму. И заодно продумать рисунок роли…

Кроме бесцельного, но необходимого телу блуждания по мрачному больничному коридору, пропахшему карболкой и корвалолом, осторожных разминок и запойного чтения, Андрей все оставшееся время посвящал разнообразным мыслям и мечтам о своей спасительнице, Марии. И, чем больше он думал о ней, чем ближе узнавал во время ее частых посещений, тем больше утверждался в убеждении, что их встреча накануне приступа была не случайной.

После того, как Войновский доверил Петренко роль Христа в основном составе «Суперзвезды», Андрей стал ежедневно читать Евангелие и много христианской литературы, и по крайней мере два раза в неделю посещать службы в церкви святого Григория Неокесарийского, самой близкой к его дому. Этот «религиозный запой», как шутливо называл скептик-Бердянский неофитский пыл Андрея, не прошел даром… Петренко и сам не заметил, как из осторожного агностика сделался глубоко верующим.

Чудесное спасение от верной смерти стало для него новым неоспоримым подтверждением, что Бог есть, и что именно Он в своей благости послал к нему Марию. И в этом Андрей усматривал особый промысел Творца о них обоих… Чистое, почти религиозное чувство, которое он теперь лелеял в своей душе и обращал к Марии, было совсем не похоже на плотские страдания и душевные муки по Ниночке Муравьевой, недоступной и надменной, как блоковская Прекрасная Дама.

В воскресенье он, как обычно, ждал Марию -она обещала прийти около десяти утра, но и в половине двенадцатого ее все еще не было, и Андрей тщетно пытался отвлечься на чтение…

Конечно, Мария не обязана была являться к нему как штык, минута в минуту, и все же он привык к ее пунктуальности и обязательности. У ее задержки могла быть масса уважительных причин, но Андрею было как-то тревожно, и даже сердце немного покалывало. Полусидя в надоевшей постели, он в сотый раз пробегал на странице один и тот же абзац, но смысла не улавливал.

Без пяти двенадцать он сдался, захлопнул книгу и стал осторожно вставать, чтобы добраться до телефона-автомата в холле, но тут, как по молитве, отворилась дверь палаты. На пороге появилась Мария, немного растрепанная и запыхавшаяся; белый халат был накинут поверх джинсов и простого свитера под горло. Андрею же показалось, что она вошла к нему в ослепительном наряде сказочной принцессы… он даже не сразу заметил вторую посетительницу – незнакомую ему строгую молодую женщину, в очках и с «учительским» пучком. У нее под халатом было черное шерстяное платье.

– Андрюш, привет! Прости, ради Бога… троллейбусы встали, мы по гололёду еле добрались… а у вас тут еще и карантин по гриппу, хорошо, что у меня пропуск и все знакомые уже… да, познакомься: это моя подруга Лена.

– Елена, – поправила «училка» и, сухо кивнув Андрею, чинно уселась на стул возле окна.

– Очень приятно… – он все-таки выпрямился и изобразил осторожный полупоклон, потом приветливо улыбнулся и повел рукой:

– Пожалуйста, располагайтесь… – и жестом пригласил Марию сесть рядом с ним на кровать. Она покраснела и предпочла занять второй стул:

– Да нет, я сюда… а то я с улицы, из троллейбуса… – и завозилась с принесенными пакетами:

– Вот, смотри, я тебе купила то печенье, которое ты просил… и яблочный сок… а еще мандарины, очень сладкие, абхазские… Ммм… понюхай, как пахнут! Новым годом, да?

Выкладывая гостинцы на прикроватную тумбочку, Мария вроде бы вела себя, как всегда, но Андрей заметил, что она нервничает и почему-то избегает встречаться с ним взглядом. Может быть, она стыдиться в присутствии подруги показывать, что между ними что-то есть? Мысль об этом была настолько приятной, что Андрей предпочел именно так объяснить некоторую скованность и отстраненность своей невесты.

«Господи, она еще и скромна, как ангел…» – умиленно думал он, и, нисколько не таясь, любовался ею.

Особа, представленная Леной, между тем наблюдала за ним – Андрей кожей чувствовал пристальный, изучающий взгляд, и вскоре ему самому стало неловко. Захотелось, как в детстве, закутаться в одеяло, но Мария и ее строгая подруга наверняка сочтут это ребячеством и посмеются. Андрей застыл в неподвижности и не мог найти подходящих слов, чтобы поддержать непринужденную беседу.

– Хочешь чаю? – спросила Мария. Он покачал головой… пауза затягивалась, нужно было срочно что-то с этим делать, пока невеста не обиделась, а «училка» не решила, что он слабоумный. Наконец, тема нашлась:

– А как там у нас дела… в театре?

– В театре?.. Да я же тебе вчера рассказывала… «Школу жён» играл второй состав. «Отелло» – тоже второй состав. Репетировали дополнительно «Одесские рассказы»…

Андрей заулыбался:

– Обожаю «Одесские рассказы»! По-моему, лучший наш спектакль, особенно, когда Антон придумал дивертисмент добавить! Ты, кстати, видела?

– Д-да… то есть, нет, – Мария вновь густо покраснела, и он на всякий случай уточнил:

– Таки «да» или «нет»?

– Я… я видела только репетицию. – Мария опустила глаза в пол, ее тонкие пальцы нервно смяли ворот свитера, а молчаливая подруга строго на нее взглянула. Немного удивленный этой пантомимой, но не придавший ей особого значения, Андрей продолжил:

– Так ты обязательно должна спектакль посмотреть! Весь, от начала до конца, из зрительного зала и с хорошего места! Вот выйду из больницы, и свожу тебя… я, когда сам не играю, люблю в зале сидеть, совершенно другое впечатление! А Мишка Япончик, по-моему, лучшая роль Пашки, даже лучше Яго…

– Андрюш, послушай…

Андрей поднял ладони вверх:

– Да нет, нет, я согласен! Пашка во всех ролях хорош, но «Одесские рассказы» – просто бенефис! Наверное, потому, что он сам на четверть одессит…

– Что?.. Как это?

– А ты не знала? – Андрей мельком посмотрел на Лену и удивился странному, почти злобному выражению ее интеллигентного лица…

«Ну прямо Фея Карабос, которую забыли пригласить на праздник! Нам бы ее в утренник – отлично бы сыграла, без грима.»

– Нет, он не говорил… в смысле – откуда мне знать?.. Так у Паши… у Павла… родственники из Одессы?

– Да, родная бабушка, по отцовской линии… самая любимая. Павлушка вечно к ней мотается, когда отпуск, и она в Москву наезжает пару раз в год… ох, это тогда прямо праздник живота у нас всех, и смерть для печени!.. Кстати, Новый Год скоро, она наверняка приедет. Если мы к тому времени…

– Что?..

– Я хочу сказать… если успеем… и все совпадет… я бы Капитолину Юрьевну, ну, бабушку Бердоса, к нам на свадьбу пригласил, раз Пашка шафером будет. Ты же не против?

– А не рановато обсуждать список гостей, ммм? – вдруг подала голос Лена и покачала головой. – Вы, друзья мои, сколько знакомы? Вот то-то же…

Андрей растерянно замолчал при этом вмешательстве, а Мария, вместо того, чтобы одернуть подругу, поддержала ее:

– Конечно-конечно, сперва надо все хорошо обдумать, обсудить… Андрюш, давай мы все вопросы такого рода отложим на потом, ладно?.. Вот выпишут тебя, вернешься в театр, встретишься с друзьями, тогда и…

– Что?.. – брови Андрея поползли вверх. – Ты правда считаешь, что через неделю, через месяц, через год – для меня что-то изменится?..

– Для вас – нет, а вот для Маняши – может, – заявила Лена без обиняков. – Вы же ее совсем не знаете.

– Ну, значит, узнаю… – мягко улыбнулся он и просительно взглянул на подругу: уйми же свою фею Карабос, дорогая Аврора!

– Почему, вы думаете, раньше были приняты долгие помолвки? – «Карабос» уняться не желала, не помог даже мандарин, который Мария почистила и вручила ей. – Жених с невестой должны были узнать друг друга, пока родители договаривались и решали организационные вопросы… вспомните, сколько Пушкин добивался Натальи Гончаровой… я уж не говорю про Бальзака с его Чужестранкой!..

– Особенно удачный пример с Бальзаком, – вздохнула Мария. – Десять лет ждал свадьбы, и умер через полгода после нее…

– Ну, от смерти никто не застрахован… ничего что я так прямо, Андрей? Мы же здесь все свои.

– Да… – в свою очередь вздохнул Петренко и все-таки поймал руку Марии, прижал ее к своей щеке. – Больница -это такое место, где мысли о смерти приходят сами собой, даже если обсуждается свадьба…

– О, хватит, хватит, пожалуйста… – Мария с усилием высвободила свои пальцы и схватилась за виски. – Давайте мы не будем обсуждать ни свадьбы, ни тем более похороны сейчас!.. Честное слово, для этого не время и не место, Лена! Андрей!..

Она поднялась со стула и отошла к окну, машинально посмотрела на часы…

Петренко заметил этот красноречивый жест, соотнес его с сегодняшним опозданием Марии в больницу и расстроенно сказал:

– Прости, я, наверное, спутал все твои планы… ты ведь работаешь, а я тут прохлаждаюсь… Тебе совсем не обязательно приезжать каждый день, правда. Особенно теперь, когда меня скоро обещали уже выписать.

– Хорошо, что вы это понимаете, Андрей, – сухо проговорила Лена.

– Лена, замолчи сейчас же! Андрей, не слушай ее… – воскликнула Мария. – Я привыкла жить в жестком расписании, ничего страшного, а сегодня у меня вообще вы-выходной…

«Боже мой, что я несу?!..» – она запоздало вспомнила, что ночью спала от силы два часа, и теперь реальность двоилась и была плохо отличима от беспокойного сновидения… наверное, это заметно по ее лицу… хорошо еще, ворот свитера надежно прикрывает шею, и не выставляет на всеобщее обозрение следы Пашкиной страсти.

Поглощенная своей тревогой, то, что говорил ее «жених», она слышала как сквозь шум воды:

– Тогда тебе стоит подумать и о себе тоже и непременно отдохнуть… Наверняка, у вас с подругой уже есть какие-то планы, более интересные, чем сидеть тут и развлекать меня светской беседой. «Вздыхать и думать про себя, когда же черт…» Право, я все понимаю, Мария, и ничуть не огорчусь, если ты… если вы пойдете дальше по своим делам. А я тут пока почитаю, повитаминюсь… да, я же не сказал тебе спасибо за мандарины!..

Андрей старался говорить бодрым тоном, но не мог сам от себя скрыть, что вовсе не хочет так быстро расставаться со своей невестой. Если бы Лена перестала играть в надсмотрщика и оставила их наедине хоть на минуту! А лучше – сама ушла, сославшись на дела… Тогда они наверняка найдут и чем заняться, и что подробно обсудить в связи с предстоящими хлопотами. Например, Андрей очень хотел узнать, не будет ли Мария против венчания?.. Если она поддержит его намерение, то они могли бы вместе выбрать подходящую церковь и обговорить заодно другие важные вопросы…

Мария хотела что-то ответить, но тут снова вмешалась Лена:

– Вы удивительно деликатный и понимающий человек, Андрей, и вы опять правы… Нам действительно уже пора, но Маняша у нас тоже деликатная – даже слишком деликатная – ей, понимаете ли, не хочется вас огорчать, и она просто стесняется сказать.

Петренко ждал, что Мария вновь горячо возразит, но увы – невеста лишь вздохнула и виновато посмотрела на него из-под длинных ресниц.

– Я просто… не очень хорошо спала последние две ночи.

– Ой, наверное, коты тебе спать не давали? – Андрей, как утопающий за спасательный круг, уцепился за возможность продолжить разговор. – Моя Прошка ведь такая безобразница, вечно топочет по ночам, на занавески прыгает, а тут еще компания…

– Нет, что ты… она замечательная девочка, у меня с ней никаких проблем…

Лена тоже поднялась и взяла Марию за руку:

– Маняш, пойдем… и обсуждать вопрос о котах я тебе точно не рекомендую.

Какой-то смутный сигнал вспыхнул в мозгу… Петренко еще раз повнимательнее присмотрелся к Марии, и только теперь обратил внимание на детали, которым поначалу не придал значения: легкую небрежность в одежде и прическе, словно она собиралась наспех, постоянный румянец смущения или… стыда на ее щеках. Во время прошлых ее визитов, до того, как Мария появилась вместе с Антоном и Павлом, он не замечал, чтобы она так легко краснела. И губы – заметно припухшие – тоже не покусывала, как будто что-то пытается утаить. И не вела себя так нервно, словно испытывала постоянный телесный дискомфорт… или напряжение… или… боль?

Да и Бердос, надо признать, в тот раз выглядел и вел себя чертовски странно… То бледнел, то становился красным как рак, потом вылетел из палаты как ошпаренный – как раз когда Андрей заговорил про помолвку – а Мария… Мария побежала за ним. И в коридоре они о чем-то долго спорили на повышенных тонах… неужели же?..

«Нет, нет, ерунда какая-то… Чтобы такая умная девушка, как она, вдруг поддалась глупым разводкам этого бонвивана? Нет, ни за что не поверю… Наверняка, у нее есть вполне объективные причины для усталости, может, она работает еще и в ночную смену где-то? Я ведь толком ее и не расспрашивал об этом…» – поняв, что так и есть, и он действительно многого еще не знает про Марию, Андрей решил, что в самом скором времени исправит этот недочет. Они непременно еще поговорят серьезно и наедине, о личном, о сокровенном, исповедуются друг другу… расскажут про все ошибки, покаются в прошлых грехах. А как же иначе, если он хочет назвать ее женой, а она его – мужем?

Прощание все-таки вышло немного скомканным, неловким. И долго еще после ухода невесты, Андре пытался уловить в палате ее особенный, яблочно-летний аромат, но карболка, которую уборщица не пожалела добавить в воду, быстро уничтожила все невесомые доказательства недавнего визита Марии…

***

Юрий Павлович Бердянский неторопливо помешивал чайной ложечкой густую кофейную пенку, пока Павел Юрьевич Бердянский, сидя напротив него за столиком театрального кафе, с горящим (и немного безумным, если сказать прямо) взглядом живописал отцу портрет своей нежданной Маргариты Готье…

Романтическая история их знакомства и стремительно вспыхнувшей взаимной страсти была достойна сценической постановки или даже экранизации – по крайней мере, так ее преподносил сам виновник грядущего семейного торжества. О торжестве, сиречь о свадьбе, сын рассуждал не абстрактно – «когда-нибудь… в будущем… через годик… после гастролей» – а более чем конкретно: расписаться планировали под Новый Год, «настоящую» же свадьбу, с участием многочисленной родни, сыграть летом, после окончания театрального сезона. Провести же медовый месяц Павел хотел в Одессе…

– Погоди, погоди, – сказал Юрий Павлович, когда все-таки сумел вставить веское родительское слово в бурный монолог новоиспеченного Ромео. – Ты не гони лошадей… дай хоть в себя придти.

Он отпил кофе, состроил одобрительную гримасу – напиток был вполне на уровне его высоких стандартов, и задал первый вопрос:

– Ну а ее-то родители что, в курсе уже? Кто она вообще такая? Ты говорил, квартиру снимает на Старомонетном – значит, не москвичка?

Хорошенькая официантка – судя по бейджику, Фаина – как раз подававшая им сэндвичи, при этих словах прерывисто вздохнула и метнула на Павла убийственный взгляд… но молния отскочила от груди сына, не причинив никакого вреда. Сам он на Фаину даже не посмотрел.

– Насчет ее родителей мы подробно не говорили, знаю только, что отца уже нет в живых, а мама… с мамой она видится редко. Но не потому, что не из Москвы, Машка-то как раз москвичка побольше нас с тобой, вместе взятых…

– Ммммм… как, говоришь, ее фамилия?

– Лазич. Ну это пока.

– Ммммм… Мама русская, папа юрист, как говорит Владимир наш Вольфыч… Братья-сестры есть?

– Кажется, есть сестра… младшая… Ира… или Вера?.. Вот она как раз с мамой живет, а мать у нее часто по командировкам ездит, по заграничным, кстати… – Павлу пришлось напрячь память как следует, чтобы выудить оттуда эти скупые данные, но сейчас он попросту не придавал родне со стороны Марии никакого особого значения. Ведь не на ее же маме или сестре он собирался жениться в конце концов! Если тёща окажется ведьмой, то после свадьбы общение будет сокращено до минимума, вот и все.

Юрий Петрович покивал, откусил от сэндвича порядочный кусок, прожевал, запил кофе, отодвинул тарелку и, посмотрев сыну прямо в глаза (чертовски красивые, в точности как у его матери), проникновенно спросил:

– Павлуш… а ты в себе уверен? Жениться-то не напасть, сынок, я и сам всего за полгода определился с твоей мамой, да как бы женатому не пропасть!.. Может, присмотритесь, ну, поживете вместе, хоть месяца три-четыре, а потом уж в ЗАГС, если не передумаете?

– Паааа, ну ты не понимаешь… Машка – совершенно особенная, моя, веришь? Вот сколько у меня после Инги всяких перебывало, но ни с одной, понимаешь, ни с одной я ничего подобного не чувствовал…

– Павлуш… новенькая классная девочка в постели, мммм?

– Да нет же! Со многими было классно в постели покувыркаться, с некоторыми – поговорить о высоком, с кем-то повеселиться как следует, но меня они никак не трогали вот здесь… – Павел положил ладонь на грудь. – Ну а все, что ниже, не в счет, это просто развлечение, как в спортзал сходить… Ну, ты меня, как мужик мужика, прекрасно понял, я думаю… Ты ведь всегда любил и любишь только маму, а все остальные для тебя ничего не значили, правда? И ты ни одну из них никогда не пускал дальше номера в отеле… Вот и я – искал-искал свою единственную методом перебора, и вдруг нашел, когда уже всякую надежду на то потерял… И потому теперь просто не вижу повода тянуть, присматриваться… Херня это все! Мне урока с Ингой хватило, чтобы выучить – жизнь одна, а самое ценное в ней – встретить своего человека, вовремя понять это… а поняв, не упустить.

Юрий Павлович насупился, когда сын походя упомянул про Ингу – слышать не мог про эту стервозу, недоделанную женщину-вамп, что два года выступала с Пашей в том злосчастном воздушном аттракционе, и целых полгода пробыла в статусе официальной невесты…

Свадьба планировалась осенью девяносто пятого, как раз после летних гастролей цирка в Крыму, да только вместо Свадебного марша Мендельсона для сына едва не прозвучал Похоронный. Он сам тогда наполовину поседел от горя, на Лёлю было страшно смотреть – так убивалась, сперва боялась, что Пашка умрет, потом – что парализованным останется, а Инга, лиса этакая, хвостом вильнула да и была такова… Я, мол, ничем ему уже не помогу, и мне работать надо, иначе карьеру загублю и на бобах останусь… да и сбежала в свою сраную Ригу с каким-то фирмачом, что поманил бабками и зарубежным контрактом.

Павел, когда очнулся и узнал, чуть заново в кому не впал. Ничего, оклемался, выжил, и на ноги встал, вот только сердце свое разбитое долго склеивал, и женщинам с тех пор доверять перестал. Юрий Павлович долгое время был даже рад, что так повернулось – Инга ему никогда не была по душе, ну, и пусть сын куролесит, пока молод, пусть гаремы собирает, пусть прыгает с одной на другую, все лучше, чем неудачная женитьба… Конечно, теперь, когда Пашке тридцатник стукнул, пора бы и остепениться, и окольцеваться с приличной девушкой, и внуков нарожать – но как же так быстро, сразу раз и в дамки? А вдруг эта Лазич-Залазич еще хуже Инги окажется? Уж наверное, девка хитра, раз Пашке сумела так споро в душу влезть.

…Сын же все моноложил, вдохновенно, с горящими глазами (хорош был, хорош, неудивительно, что дамочки в партере из платьев выпадают, когда он на сцену выходит в амплуа романтического героя):

– Пап, я ведь не дурак… Понимаю, что гладко да сладко сразу и не получится, что будем мы с Машенькой друг к другу привыкать, ссориться тоже будем, что чем-то придется поступиться и мне, и ей, но… мне лично есть, ради чего рисковать и на жертвы идти… Я люблю ее, пап.

Юрий Павлович сентиментально вздохнул и незаметно вытер глаза – сделал вид, что «мошка попала»… Против воли он начал поддаваться очарованию момента, благо, харизмы и дара убеждения Павлушке было не занимать – так что вся эта авантюра со скоропалительной женитьбой уже не казалась полным безумием:

– Ну, что ж я могу тебе сказать на это, сынок! Раз обдумал, взвесил, решил – женись! Только чур, потом не жалуйся: сам выбирал.

– Знаешь, не только я выбрал, но и она… Самое-то главное, представляешь? Я ж ее недавно только узнал, а она в меня влюбилась уже давно, еще пять лет назад, как раз в Ялте, и… самое главное, пап, она… была тогда на том чёртовом представлении. Потом думала, что я умер, страдала… и так искренне обрадовалась, что я живой… Мне никто так не радовался… ну кроме вас с мамой… и бабулечек…

Это уже звучало какой-то фантастикой: пять лет назад случайно увидела – и вот так прямо влюбилась?.. Да еще видела, как он сорвался!.. И что – пять лет хранила верность «сероглазому королю»?

«Вот актрисулька… назвиздела так назвиздела… а он поверил, сынок-то у меня романтик, оказывается!» – тут Юрий Павлович сам впал в какое-то несвойственное себе умиление, и решил, что если эта девица окажется корыстной лгуньей, и сердце Павлушкино, что едва зажило, снова ранит – уж он найдет способ с ней поквитаться! Такую жизнь ей устроит, такое небо в алмазах покажет, что сама с крыши прыгнет!

Бердянский-старший глотнул подостывший кофе, вытащил сигареты и осторожно спросил:

– Так Маша твоя… она что же… все пять лет, пока вы случайно не встретились, так девою и прожила? Как монашка? «Lumen coeli, sancta rosa»? Рыцарь ты мой бедный… печального образа…

Павел досадливо прикусил губу, едва не ляпнув отцу про соперника-испанца, статус отношений с которым Машка так пока ему и не прояснила до конца. В его глазах ее оправдывало лишь то, что она решила поверить какой-то дурацкой заметке про его гибель, ну и жила себе дальше, храня его образ в своей памяти. Действительно, не уходить же в монастырь из-за человека, с которым даже познакомиться лично не успела… Конечно, втайне он бы может и желал, чтобы она именно так и поступила, но реалист в нем оказался сильнее мистика и романтика. Тайная и трагическая юношеская влюбленность чаще всего лечится или влюбленностью явной, или просто хорошим сексом с симпатичным партнером…

Но, несмотря на придуманное для Машки оправдание, червячок ревности не унимался, особенно после того, как ее подружка походя сравнила его с этим самым Хулио – стало быть, имела возможность наблюдать его самолично, причем здесь, в Москве. А раз так, что могло помешало их новой встрече, если он вновь приедет в Россию – да вот хотя бы Войновский его позовет в качестве хореографа на постановку?

Юрий Павлович чутко уловил перемену в настроении сына и, потрепав его по плечу, понимающе заметил:

– Да, Павлуша… Иногда очень хочется принять желаемое за действительное, вот только не всегда оно так и есть… Ну да бог с нею, я, знаешь, не привык судить человека заочно…

– Ох, слава яйцам, пап!

– Ладно-ладно, не злись… Не сомневаюсь, что девушка она не рядовая, раз на нее пал выбор моего сына. Надеюсь, что ты все-таки останешься верен традициям рода Бердянских и познакомишь нас со своей невестой заранее, до того, как вы распишетесь… Вот тогда и увидим, что вы за пара, и, если все, как ты говоришь, я вас первый благословлю.

Павел только рассеянно кивнул, внезапно встревожившись по поводу Марии – днем после репетиции он пару раз набирал номер ее телефона на Старомонетном, но Машка не ответила, хотя обещала быть там и собирать вещи для переезда… Тогда он сумел себя уговорить, что все нормально, что Машка просто устроила себе сиесту и спит как сурок, утомленная бурным объяснением и жарким сексом (благо, Бердянский и сам продрых в гримерке все «окно» между репетицией и встречей с отцом). После неудачи со вторым звонком объяснение тоже нашлось – отлучилась куда-то с подругой, в магазин за коробками или в кафе пообедать…

Но теперь Бердянский хотел уже точно узнать, где она и чем занимается. Извинившись перед отцом, он вышел из кафе в холл, достал сотовый и заново набрал номер Маши.

– Алло? – на сей раз она ответила после первого же гудка, и, едва услышав его голос, обрадованно выдохнула: – Пашка!..

– Мааашка, слава богу! Я соскучился… Ты где была днем? Почему трубку не брала?

– Я… то есть мы… с Ленчиком вдвоем заезжали в больницу, потом с вещами возились, а коты, поганцы, шнур выдернули из розетки – я только что случайно заметила… Паша?..

– Все-таки была у него снова, да? – Бердянский не удержался от ревнивого упрека, ведь утром они уже немного поругались на тему Андрея и частых, слишком частых посещений Машкой кардиологического отделения Первой Градской… – Ну я же тебя просил: без меня туда ни ногой! Сама же говоришь, что Дрону волноваться сейчас вредно… или не видишь, что у него на тебя встает?.. И так, чтобы ты знала… все его сердечные раны – от амурных стрел исключительно!

– Паш… Пашенька… – он услышал, как участилось ее дыхание, и понял, что она реагирует на звук его голоса и сердитые интонации, а что он там говорит – не так уж и важно… мог бы таблицу умножения вслух зачитывать – эффект был бы тот же:

– Не знаю, что там встает у Дрона… но я думаю только о тебе… понимаешь? О тебе, снова о тебе и ни о ком, кроме тебя… и страшно скучаю… по вам обоим…

– Это по кому еще – по обоим? – не унимался Павел, хотя по собственному участившемуся сердцебиению догадался, что Машка его немного дразнит и провоцирует.

– Тебе прямо сказать, Бердянский?..

– Конечно! Хочу услышать… – теперь настал его черед мурлыкать и дразнить Машку бархатными обертонами.

– По тебе… и по твоему прекрасному… длинному… и твердому… как это высоким стилем? – нефритовый жезл, небесная палица?.. – но я по-простому, уличным слогом: по твоему члену, Паша!.. Можно передать ему привет?..

– Ну попробуй… а я расскажу тебе, как он его принял… и что скажет в ответ… – Павел привалился плечом к гладкой деревянной панели, и принялся чертить на ней пальцем какие-то каббалистические символы

– Ммммм… дорогой Пашин младший брат… нет: любимый Пашин младший брат! – голос Машки стал текучим, чарующим – должно быть, именно так волшебница завлекала в свои сети беспечного рыцаря… – Как ты думаешь: мне, наверное, стоит встать сперва на колени? Иначе он меня не услышит…

– Пожалуй… – согласился он, а сам незаметно положил ладонь на «младшего братца», заинтересованно шевельнувшегося у него в штанах при первых же звуках любимого голоса…

– Хорошо… и вот я в коленопреклоненной позе… держу руки у тебя на бедрах… готова передавать привет и воздавать почести… ой… но тут у нас снова препятствие… я могу расстегнуть тебе джинсы?..

– Дерзни… приступай… только действуй осторожно… мееедленно…

– Как прикажете, сеньор… расстегиваю тебе джинсы очень медленно… и придвигаюсь близко-близко, чтобы он наверняка услышал… – и тут она прошептала тем особенным голосом, что музыкой отдавался в ушах, и сладкой истомой – в теле, каждый раз, когда он были близки к финалу:

– Я люблю тебя!.. Я твоя… только твоя!.. Паша, Паша… я хочу к тебе… прямо сейчас…

– Мммммм… – тихо выдохнул он в ответ на столь утонченную интимную ласку на расстоянии и едва удержал себя от искушения послать к черту вечерний спектакль, сославшись на внезапное недомогание, и рвануть прямо сейчас к ней. И там уже дать волю не только фантазиям…

– Маш… Машка… хулиганка… как же я тебя люблю… и хочу…. и он, кстати, тооооже…

– Пашенька, прости, что-то мы заигрались… Без десяти шесть, тебе ведь на грим скоро, и на сцену потом?… А у меня еще здесь море работы… до встречи?.. Ты когда приедешь?..

– Сразу, как кланяться закончим, вот так в костюме и гриме и рвану к тебе…